CC BY
24
екта, которое и порождает новую реальность. Таким образом, единственным носителем данных реальностей является человек. Мы считаем нужным акцентировать внимание на том, что единственность носителя не позволяет реализовать интерактивность.
Итак, рассмотрев феномены измененного состояния сознания, в том числе так называемые «психологические виртуальные реальности», мы установили, что они не обладают интерактивностью, которая является необходимой особенностью виртуальной реальности. Поэтому хотя они и очень близки к виртуальной реальности по своей онтологической структуре, но все же не тождественны ей. Они являются лишь феноменами, онтологически сходными с виртуальной реальностью, ее онтологическими прототипами.
Список литературы
1 Войскунский А.Е., Селисская М.А. Система реальностей: психология и технология //Вопросы философии. 2005. №11.
2 Волков Ю.Г. Личность и гуманизм. (Социологический аспект). Челябинск, 1995.
3 Малявин В.В. Чжуан-цзы. М, 1985. С. 88.
4 Носов Н.А. Виртуальная психология. М., 2000
5 Мильштейн Г.И., Спивак Л.И. Психотомиметики. Л., 1971. С. 99-100.
6 Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы: этногр. очерки. М, 1983. С. 174.
7 Россохин А.В., Измагурова В.Л. Личность в измененных состояниях сознания в психоанализе и психотерапии. М., 2004
8 Спивак Д.И. Измененные состояния сознания: психология и лингвистика. СПб., 2000. С. 6.
9 Tart C.T. Multiple personality, altered states and virtual reality: The world simulation process approach//Dissociation, 1990. №. 3. Р. 227.
В.И. Красиков Российская правовая академия Министерства юстиции РФ Москва
УДК 299
СОВРЕМЕННАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ: ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗАЦИЯ ТРАНСЦЕНДЕНТНОГО
Аннотация
В статье рассмотрены особенности современного состояния религиозности в контексте глубоких цивилизационных изменений. Выявлены причины кри-
зиса традиционных религий и появления новых религиозных объединений. Аргументируется тезис о том, что специфика новой религиозности зависит от особенностей психологической формации современных людей.
Ключевые слова: причины кризиса традиционных религий, особенности новых религиозных объединений
V. Krasikov
The Russian Law Academy of the Russian Federation
Ministry of Justice Moscow
MODERN RELIGIOUS: BRNGING INTO EXISTENCE OF THE TRANSENDENT
Abstract
The article describes the features of the current state of religion in the context of deep civilizational change. The causes of the crisis of traditional religions and new religious groups are discussed. Argued the thesis that the specifics of the new religiosity depends on the psychological formation of modern humans.
Index terms: causes of the crisis of traditional religions, especially new religious associations
Многообразие современной религиозности соответствует культурному и ментальному плюрализму нашего времени. Происходящее обусловлено, как и всегда, двумя комплексами причин: вечным и актуальным.
Вначале о вечном, некоторых особенностях осно-воустройства нашего сознания, которые вновь и вновь порождают состояния религиозной веры.
Религиозность потенцирована в душе любого из нас. Комплекс душевных интенций, образуемый как склонностями к доверию, надежде, успокоению, искательности поддержки и красоты, гордости и чувств значимости, любви и радости, так и и склонностями избегания сомнений, тревоги, зависимости, стыда, страха и т.п., является питательной почвой для появления основных духовных феноменов эстетического, нравственного и религиозного порядков. Излишне напоминать, что они зачастую взаимовплетены и взаимообусловлены. Вдобавок религиозность является имманентной составляющей, аспектом всех исторических форм рационализации, персонализации и трансцендирования. Как и в любом духовном деле, религиозность создаваема «виртуозами», людьми с богатым воображением и непреклонной волей, охваченными пафосом переустройства окружающего, создающих в сознании свою возвышенную реальность вместо прозаического и погрязшего в грехах мира и прививающие другим убежденность в трансцендентной подоплеке мироздания. Как каждая новая эпоха рекрутирует своих новых поэтов и художников, философов и нравственных учителей, так она же и порождает новых пророков и мессий.
Есть и другие универсальные, предрасполагающие к религиозности, особенности нашего человеческого развития [1].
Человечество вновь и вновь в каждом новом поколении проходит детство. Каждый из нас повторяет в своем развитии не только физически-эмбрионально предшествующие эволюционные стадии, но и в своем становлении сознание проживает духовные метаморфозы антропогенеза - стадию формирования или «мифологическую» стадию. Детское, синтетичное и
синтезирующее мышление - великий Креатор, исходно богато великими возможностями рождения новых миров, в том числе и новых религиозных проектов.
И современное развитое мышление как бы возвращается к своим истокам: детству и мифологии - начало есть, вполне по Гегелю, одновременно и финал (цель). Показательно, что общие гносеологические особенности мифологического и детского мышления, такие как принцип множественности, ощущение тайной связи всех элементов бытия, склонность к многозначности, свобода от моральной поляризации мира, скорее поэтический способ познания мира - все это как нельзя лучше характеризует и современные, развитые в интеллектуально-рефлексивном отношении, умы, хорошо коррелирует с идеалом понимания мира в постмодернизме. Иррационализм - это не столько недостаток рационализма, сколько, возможно, его переизбыток - в виде выхода за свои пределы. Потому можно сказать, что наивный детский иррационализм и рационалистический иррационализм постмодернизма смыкаются как «начало и результат».
Человеческая страстная, желающая натура просто требует иррационального дополнения к рациональной действительности, чуда и случая - к повседневности и закону: украсить, смягчить мир, наполнить его теплом и светом. Миф и его отрефлексированные формы (религиозность) вытягивают мистический «нерв» из очевидной обыденности, создают чудо, особую реальность, радость необычного.
Эти-то имманентные настрои нашего разума и фундируют так называемые «абсолютные ценности», которые в силу своего первородного иррационализма просто не в состоянии быть производимы утилитарным интеллектом. Это исконное, первобытное в нас, генерируемое каждый раз в индивидуальной детской структуре мозга-психики «первобытных людей сегодняшнего или вчерашнего дня» (А. Бергсон).
«То, что было первобытным, - проницательно отмечал А. Бергсон, - не перестает им быть, хотя, чтобы его обнаружить, необходимо усилие, направленное на внутреннее самоуглубление». Это первобытное проявляется каждый раз в «преувеличении и обострении моментов иррационального в элементарных, достаточно естественных тенденциях» [2, 146, 144].
Постоянно, из поколения в поколение, в некой пропорции к норме воспроизводится и известная часть людей, психологически более других предрасположенных либо к интенсивной внутренней жизни и альтруистической мотивации, либо к душевной вялости и конформному поведению. Этологи говорят об одной и той же эволюционной пропорции (1:1:3) «альтруистов», «эгоистов» и конформистов с высокоадаптивным поведением - как у животных, так и у людей. «Альтруисты», или «прирожденные идеалисты» - центральная фигура большинства высокозначимых социальных действий, особенно в интеллектуальных сферах: искусства, морали, науки и религии. Глубоко интровертированные люди, создающие свои внутренние, самодостаточные духовные реальности, противопоставляемые ими внешней, социоматериальной - цвет человеческого духа, творцы новых учений и религий. Также непрестанно генетически и социально воспроизводится и другая необходимая часть антропологического репертуара религиозности - аутсайдерский элемент конформистов, «неудачников по природе», с непреодолимыми проблемами общения и самовыражения, хронически боящиеся самостоятельно жить и брать на себя ответственность.
Таких полярно отличных людей (потенциальных
пастырей и потенциальной паствы) никогда не было большинство, о чем свидетельствуют этологические наблюдения, антропологическая ситуация, однако, существенно поменялась, особенно за последний век.
Индустриальный, чисто хозяйственно-экономический период развития (XVIII - первая половина XX вв.), или так называемый «модерн», похоже, уже прошел. Его назначение и итог - рыночно-экономическое объединение большинства территорий планеты, завершившееся, по-видимому, необходимыми глобальными аккордами насилия двух мировых войн. Так, собственно, и сформировалось современное «мировое сообщество», «мир-система». Ясно, что до цельности еще далеко, единство иерархизовано в виде резко отличных уровней «центра», «периферий», «полупериферий», каждый из которых, в свою очередь, имеет свои дробящиеся градации.
Однако важно, что единство все же есть, прогрессирует и порождает глобальные радикальные эффекты, к которым относятся и новые универсальные религии. Новая фаза единения в постиндустриальном обществе стала возможной благодаря интенсификации развития коммуникационных и научных технологий. Объединенный «железом (индустриализацией, вывозом товаров и капиталов) и кровью» (двумя мировыми войнами) мир, новое качество человеческой ойкумены, стал генерировать новые центростремительные и разгоняющие силы. Революция в ряде наук второй половины XX в. приводит к невиданному ускорению темпов технологического и информационного обновления, к созданию условий, когда ранее существовавшие со-цио- и экономикообразующие фундаментальные различия между поколениями и полами утрачивают свою серьезность. Старшее поколение, доминировавшее в древности благодаря функции аккумуляции знания, уступило приоритет зрелому возрасту, господствовавшему в социальной жизни благодаря силе и жизненной интенсивности в течение периодов традиционного и индустриального обществ. Однако все эти достойнейшие качества девальвировались в условиях современной, постоянно и резко меняющейся технологической и информационной обстановки. Сейчас требуется другое: сверхбыстрая обучаемость и перестраиваемость. Равно как превосходство мужчин в силе и агрессии также утрачивает свою ценность. Прежде ущемленные в правах и самовыражении молодое поколение и женщины берут социальный реванш: происходит юве-нализация (культ молодости, дискриминация по возрасту) и феминизация общества. Молодые же люди в силу возрастного преобладания в формации их мышления воображения и легковерия также, как и женщины, благодаря их специфической рациональности всегда были благодарным электоратом религиозной веры. Религиозность интенсифицируется, но не в прежней ее форме - религии «мужчин и зрелого-старшего поколения», а в ее новых модификациях, соответствующих уже иной поколенно-половой расстановке сил.
Также серьезное влияние на создание современного качества «мира-системы», а следовательно, и на складывание отвечающему ему нового религиозного формата, оказало развитие мультимедийных средств массовой информации, заложивших основы новой традиции действительной мировой синхронности событийных рядов, согласованности усилий. Именно эти синхронизации мирового коммуникативного пространства (интернациональные корпорации телевидения, прессы, музыкальной и кино- видео индустрий) сделали возможными молодежную и феминистскую революции. Идеи, музыка, мода распространяются мгновенно.
Если The Beatles отправляются в религиозный вояж к мистикам Индии, а Том Круз становится адептом сайентологической церкви, то подобное тотчас же вызывает тысячи подражаний.
С одной стороны, все это происходит в контексте повсеместного роста среднего образовательного уровня и появления «новых масс», толпы второй половины ХХ в., когда пошлость и поверхностность становятся каноном и символом успеха. С другой стороны, в глубоком кризисе традиционная духовная элита: специалисты, профессионалы, эксперты, которые попали под «девятый вал» информации и мультидублирования текстов, теряют интеллектуальное мужество, скованы неуверенностью, дезориентированы в отношении их традиционных элитных идеалов, погружены в страх перед неизвестностью непредсказуемого будущего. Подобная обстановка также является подоплекой современного кризиса традиционных религий и особенностей новых форм актуализации извечной религиозной потребности.
Традиционные религии пытаются приспособиться к изменившейся пастве, современным условиям - в основном традиционными путями: интенсификацией миссионерства и фундаменталистской радикализацией. По-другому у них пока плохо получается, поскольку их природа, их «исполнение» другое, нежели современное общество. О чем идет речь?
Современная человеческая среда задающих тон мировому развитию западных обществ амбивалентна. Она одновременно сильно диверсифицирована по своим жизненным стилям, ценностям и толерантна, что и есть, собственно, демократия, или универсум на демократических основаниях. Традиционные мировые религии - религии господства и подчинения, их универсализм гегемонистского характера, каток, который ранее выравнивал, нивелировал различия в одно гомогенное содержание. «В библейской религии, - отмечает К. Ясперс, - ...заложено притязание на исключительность, которое выступает во всех ее ответвлениях». Здесь «воля к власти становится основным фактором этой религиозной действительности . Притязание на мировое господство - следствие притязания на исключительность» [3, 462, 465].
В свое время это работало на объединение человечества, его глобализацию - в добавлении к «железу и крови» так же, как и «креста и веры». Однако современная «мир-система» унифицируется на основе только синхронизаций экономических интересов и взаимной терпимости, все остальное отдано разнообразию, в том числе и религиозному. И большинству людей это нравится. Христианство и ислам пытаются приспособиться к новой человеческой среде, выпячивая свою «толерантную сторону». Может быть, это приведет, в конце концов, к постепенному коренному перерождению исходной нетерпимости - яркий пример чему деятельность римского папы Иоанна Павла II. Однако пока эти попытки не совсем удачны в силу консерватизма и традиционализма этих структур.
Важнее другая причина кризиса традиционных религий - это отсутствие живых форм актуальной религиозной коммуникации с Богом: нет пророков и спасителей. Живые, пророческие и мессианские религии, каковыми были при своем появлении христианство и ислам, давно сменили свою темпоральную ориентацию с «настоящего - ближнего будущего» на старчество жизни только в прошлом. Основатели этих великих религий в отличие от восточной традиции абсолютизировали уникальную прецедентность, исключи-
тельный характер боговоплощения, по существу монополизировав его, справедливо опасаясь последующих конкурентов [4]. К тому же консерватизм, гегемонизм и исключительность хорошо гармонировали с реалиями традиционных обществ и поддерживали их иерархическую стабильность.
Сегодняшние небывалые события (мировые войны, апокалипсические диктатуры, научно-технические чудеса), сосуществование множества отличных друг от друга ценностных сред требуют внятного объяснения, указующего и ободряющего совета. И не от «просто людей».
«А что же стало с Богом? - спрашивает Н. Луман и отвечает, - параллельно общественному развитию фигура "коммуникации с Богом или посредством Бога" непрерывно теряет свою мощь, и ныне коммуникация с Богом представляет собой всего лишь исторический, текстуально постигаемый факт, а именно - как откровение, свершившееся раз и навсегда. И можно лишь догадываться о том, какое значение придает религия этой фигуре, пренебрегая собственной способностью к адаптации и не видя, с другой стороны, возможности попросить Господа прокомментировать современность» [5, 168-169]. И «по мере того, как секуляризация развивается и религия становится все более личным делом, либерально настроенные церкви и обосновывающие их деятельность интеллектуалы утрачиваю способность адекватно действовать в сфере специфически религиозного предложения» [6, 968].
Но как говорит русская пословица: «Свято место пусто не бывает». У новых религиозных объединений есть то, что давно запретили и преследовали ставшие «традиционными», ранее живые и харизматические религии - живое откровение и наставление.
Еще одна причина современного кризиса традиционных религий - это распыление идентичности. То, что в свое время произошло с философией, когда все, чем она занималась, было «растащено» ее «детьми» - новыми науками, специальными дисциплинами, случилось в течении ХХ в. и с традиционными религиями. Это явление в отношении обретения психоанализом почти религиозных черт описал в 50-х гг. прошлого столетия К. Леви-Стросс. Соответственно к психоанализу во многом отходит психотерапевтическая функция религии. Как известно, ранее каждый, более или менее состоятельный человек имел духовника, в наши же дни многие люди в западном обществе имеет «своего» психоаналитика, а мировое психоаналитическое движение имеет свои «конгрегации» (по направлениям «отцов-основателей») и многочисленные «духовные семинарии».
Целительские функции религии в отношении общего физического и душевного здоровья, образа жизни также переходят многочисленным объединениям, центрам здоровья, восточной и западной народной медицины, тут же приобретающими псевдорелигиозные черты. Оздоравливание, оказывается, тоже сопряжено с практически религиозными страстями.
И даже исконную функцию общения со сверхъестественным, ранее отнятую религиями у «любителей» (колдунов, магов, гадалок и пр.) и монополизированную ими, пытаются отобрать многочисленные светские в целом оккультные, мистические и даже сциентистски-религиозные объединения [7].
Но что же привлекает людей в новые религиозные объединения и чем их не устраивают «старые»? Помимо указанных выше общих, «форматных», социальных причин следует говорить и о новых психологических мотивациях религиозного поведения, которые
производны от глубинного внутреннего противоречия рыночно-индивидуалистского типа социума, который вот уже четыре столетия является ведущей формой общественной организации на планете.
Индивидуалистические ценности «незаурядности», «успешной самореализации», «свободы и творчества», «высокого предназначения» и т.п. сыграли ведущую роль в формировании западного общества, особенно в первые столетия его становления, отмобилизовывая и канализуя человеческую энергию в созидательных направлениях. Успех, большой и малый, не заставлял себя долго ждать - самореализовывались люди, богатело общество, создавалась иная, окультуренная среда. Но вот подошли к некоторой точке, когда достигнутый в странах «золотого миллиарда» уровень потребления, образования, социальной защищенности уравнял большинство, создав пресловутый «средний класс», размещенный в пространстве между завышенными социальными амбициями и нижним порогом страхов: несбыточный пряник очень богатых и кнут «социального дна». Люди большинства профессий в западном обществе обеспечены примерно одинаково, но и стандарты затрачиваемых усилий высоки. Жизнь стала безопасной, труд прилично вознаграждаемым, перспективы ясными и просчитываемыми. Но ведь исходные индивидуалистические ценности остались теми же: если нет неординарности, высокой самооценки, подтверждаемой творческим горением и непрерывным успехом, то жизненная девальвация и хроническая депрессия вам гарантированы.
Похоже, что главной смысловой психологической причиной нового витка религиогенеза является «скука бытия» и «ужас от своей заурядности» - то, что ранее характеризовало лишь заботы об оправдании своего привилегированного положения интеллектуалов-аристократов древности или же экзистенциалистски настроенных «высоколобых» классической буржуазной эпохи. Последние полстолетия создали ранее не виданный социум, в которых появился массовый феномен «несчастного, разорванного сознания» - заурядного человека (среднего класса) с амбициями незаурядности.
И этот тезис не умозрителен, а имеет определенные эмпирические подтверждения. Известно, что существуют социальные группы, тщательно отгораживающиеся от остального общества - к примеру, это преступные группы или же новые религиозные объединения, испытывающие постоянное давление официальных конфессий и настороженное отношение властей и обывателей. Они трудно проницаемы не то, что для любопытствующих, но часто и для ученых (социологов, религиоведов), не способных относится в «изгоям» не как к маргиналам, которые себя таковыми как раз и не признают. Однако они же раскрываются писателям и журналистам, и их принимают, поддаваясь, вероятно, общему магнетическому обаянию художественного слова, более полно передающего многооттеночность живой жизни. Потому журналистские интервью или художественные зарисовки с натуры помогают быстро и точно ухватить конкретную жизненную мотивацию поведения тех или иных типов людей. Особенно если писатель сам оказался поневоле «включенным» наблюдателем, как, к примеру, А. Солженицын или В. Шаламов - в сталинских лагерях бок о бок с «блатными», которых они описали («Архипелаг ГУЛАГ», «Колымские рассказы») без всяких сочувственных робингудовских роман-тизаций, столь свойственных недалеким жалостливым беллетристам и их публике.
Также и в наше время вдумчиво и критически во-
преки массовым обывательским страшилкам, охотно поддерживаемым светскими и религиозными властями, попытался разобраться в психологии современных сект японский писатель Харуки Мураками. Он долгое время интервьюировал многих членов «Аум сенрикё», подбирая своей художественной интуицией репрезентативную выборку: мужчин и женщин, старых и молодых, интеллектуалов и необразованных, с лидерскими качествами и безвольных. Главное в его работе было суметь задать обнажающие вопросы и передать точно - в лексике и эмоциях - ответы. Поэтому его книга - великолепный эмпирический источник по психологии жизни в секте «изнутри», переданный в мироощущениях и переживаниях самих участников [8]. Действительно, многие описания сектологов либо умозрительны, либо мало репрезентативны, здесь же, судя по всему, люди и критично воспроизводили свой прежний опыт (после краха секты), и отдавали себе отчет в том, что их притягивало.
Многие их слова и чувства подтверждают тезис о том, что главной причиной появления НРО и нового витка религиогенеза становится причина ментальная, метафизическая, кризисное состояние сознания довольно большого круга людей. Высокие стандарты индивидуализма оказываются нереализованными в силу объективных причин: социальных и природных. В социуме массового потребления преодоление планки незаурядности самореализации, дающее незаурядный успех, требует чересчур интенсивной самоотдачи и, соответственно, мощной исходной витальности и способностей. Большинство же людей всегда располагается в среднем диапазоне жизненного потенциала и способностей, которому как нельзя лучше отвечает современное общество «среднего класса» - но сознание их отформатировано в императивах «необычности и исключительности».
Подобные новые, уже массовидные, «несчастные сознания» с байроновской жизненной мотивацией оказываются один на один с древней болезнью Екклесиаста («суета сует и томление духа») - однако без соответствующих своих природных и социальных возможностей ее лечения. Существующие традиционные конфессии просто исходно другие: они требуют смирения гордыни и послушания, обещая малопривлекательное, без чувства собственной ценности бессмертие, тогда как новые религиозные объединения обещают непременный личностный рост вплоть до сверхчеловеческого уровня - что может быть более потакать нарциссизму исходно индивидуалистического формата рыночных обществ?
К традиционному электорату многочисленных в истории сект, ересей - природным идеалистам и неудачникам - добавляется мощный новый слой наших современников, который может быть обозначен как «эк-зистенциалиствующая часть среднего класса». На Западе они появились на полвека раньше, чем у нас как следствие массового среднего-высшего образования и роста общей культуры, высокой планки индивидуалистских амбиций и глубокого кризиса неформатного для новых масс религиозного предложения. Какова же психологическая мотивация, требующая нового религиозного предложения? С одной стороны, она нова, в сравнении с прежней, которую удовлетворяла классическая религиозность, с другой же, - является старой как мир времен Екклесиаста.
Создатели религий — это, как правило, прирожденные идеалисты, живущие более в своей вторичной реальности сознания нежели в социоматериальной. Их
истовая вера и энергетика - источник извечной подпитки и актуализации живости чувств верующих. Вместе с тем надо отдавать себе отчет в том, что паства живет иными психологическими мотивами: стремится спастись от тягот, страданий и несправедливости социальной жизни; обрести утешение и компенсацию посмертным блаженством. «Суетность» мира могли видеть аристократы Екклесиаст или Гаутама в силу образованности, культурности и обилия досуга, но никак не апостолы из городских низов или арабы-бедуины, также, как и последующий характерный электорат великих религий. И заметьте, ни Будда, ни тем более Екклесиаст не создали сколь-нибудь устойчивых массовых религий. То, что сделали из раннего философского учения Будды ма-хаянисты, и в особенности ламаисты - это уже совсем другая, «народная религия».
Устойчивая «сцепка» психологических мотиваций религиозных интеллектуалов (жизнь их сознания в меж-думирье традиционно-социального и трансцендентного) со спасающе-компенсаторными запросами масс традиционного и раннего индустриального обществ успешно работала вплоть до недавнего времени. Она в принципе еще работает, поскольку остается как воспроизводство религиозных интеллектуалов (и «просто функционеров») в рамках религиозной традиции конфессий, так и существует еще достаточный «электорат социального спасения»: и в старых бедных странах Запада, и особенно в новых модернизующихся, и, следовательно, социально-проблемных обществах. Появление в середине ХХ в. «новых масс» - причем именно в странах богатых, о чем, кажется, не писал только ленивый - изменило не только социокультурную, но и религиозную ситуацию. Очевидно, что правы критически настроенные философы (Ф. Ницше, Х. Ортега-и-Гассет, Г. Маркузе и др.), живописующие торжество посредственности, вульгарности и ресенти-мента - рыночная организация жизни и превращение культуры в отрасль экономики дают для этого весомые основания. Вместе с тем, похоже, осталось мало замеченным другое важное сопутствующее обстоятельство «массовизации» (нивелирования и стандартизации) жизни в постиндустриальном обществе.
Массовизация означала, прежде всего, подъем потребления, образования и культуры сознания большого количества людей. Понятно, что для большинства из этих людей подъем в середине 50-х гг. прошлого столетия оказался и неожиданным, и скорее количественным, однако уже у их детей, первого, уже не социального, а природного поколения нового среднего класса, сызнова начались качественные процессы воспроизводства вечных эволюционных пропорций. И среди них появились наряду с большинством поколения «Пепси» свои идеалиствующие нонконформисты и экзистенциалисты светского и религиозного толков. И им потребовались не только иные образ жизни, музыка и философия, но и иная религия. Такое, похоже, уже случалось, когда появлялись радикально новые социокультурные форматы городской среды (новые средние классы) -эллинистического времени в Средиземноморье либо в ранней индустриальной Европе. Все же ни городские средние слои средиземноморских городов, ни «третье сословие» позднего средневековья не составляли такой большой массы по отношению к существующему населению, как «новый средний класс» середины ХХ столетия. Также процессы ювенализации и феминизации, идущие среди современных «исторических народов» под лозунгами радикализма, делают ситуацию массовизации качественно отличной. У довольно при-
личной части «новых масс» ведущим жизнеобразую-щим становится екклизианский мотив поиска смысла жизни и бытия. Страхи социальные (войн, кризисов, несправедливости и беспорядка) и личностные (утери близких, статуса) отодвигаются на второй план перед страхами экзистенциального толка: страхом заурядности (себя и своего окружения) и общей бессмыслицы существования. И подобная приоритетность порождает мощный всплеск идентификационных поисков в общественном сознании - в литературе, искусстве, философии и новой синкретичной религиозности. К волнениям и гибельному восторгу перед вселенским апокалипсисом, которые всегда сопровождают по-настоящему мощные, эпохальные формы религиогенеза, добавился новый массовый ужас перед личностным смысловым апокалипсисом, какими бы мотивами он не был бы питаем.
Конечно, и в современных сектах существенную часть составляют аутсайдеры, люди, затравленные социальной гонкой, которые не в ладах с окружающим миров, ненавидящие, боящиеся, презирающие его. Либо это люди, потерпевшие жизненное крушение и не способные от него оправиться самостоятельно, что, по сути, тождественно первому. Искони самозамыкающаяся, отгораживающаяся от мира, привечающая их организация - убежище, где можно просто отсидеться. Главное, что здесь «самому ни о чем думать не надо, ... не надо принимать решения, ... их учение само по себе меня интересовало мало» [8, 164]. Чем ближе завербованные в группу люди сходятся с остальными членами группы и чем сильнее разделяют групповые ценности, тем благополучнее в эмоциональном плане себя чувствуют; напротив, если они эмоционально отделяются от группы, то начинают испытывать глубокий эмоциональный стресс. Члены группы подчиняются групповым нормам, безотчетно опасаясь ухудшения эмоционального состояния и подавленности, которые ассоциируются с сомнениями в истинности групповых ценностей.
Видим мы здесь и людей идеалистического типажа, сосредоточенных на старой эсхатологической фикс-идее, «что мир зашел слишком далеко» и скоро будет схватка со вселенским злом. Их общая черта: «такая упертая обреченная настойчивость в движении своим путем. И эта сосредоточенность давала чувство полноты, совершенства» [8, 193].
Но к этим традиционным типажам добавляется и существенно новая категория людей, которых не отнесешь прямо ни к первым, ни ко вторым. Это люди, пришедшие в «Аум» из-за внутреннего разлада, смыслового вакуума, в бегстве от заурядности: своей и своего окружения, бессмыслицы существования, скуки повседневности, безделья и пустоты социального мира. Главное, что заботило многих членов «Аум» после газовой атаки в токийском метро, не размышления о своей причастности или совместимости учения и акций боевиков («полная глухота ... никаких трагических ощущений»), а то, «запретят ли их», предстоит ли им отказаться от той жизни, которая им так нравится («не закроется ли для них дорога подвижничества»).
Эти средние, вполне обычные люди, добровольно идут, привыкают и любят свою новую жизнь. Это совсем не обманутые, «зомбированные», как любят о том говорить «борцы с сектами». Что же их влечет? То, что им не дает ни социум, ни традиционные религии. Это эйфория разрыва с прежней бесперспективной жизнью, бегства от нее, необычность существования, целиком посвященного только самому себе («личностный рост»). Главная «фишка» современных новых
религиозных объединений, как, впрочем, и других современных «религиозных псевдоподий» - ориентация на личностный рост, удовлетворения ключевой потребности индивидуалистически отформатированных индивидов современного среднего класса развитых западных стран. Иллюзия насыщенного существования, его смысловой плотности достигается за счет убежденности в своей избранности, которая реализуется в программе духовного развития, включающей в себя интенсивнейший режим тренировок, испытаний, заданий - и все это только для себя, не надо думать и заботиться о семье, детях, родителях. Вокруг единомышленники, понимающие и поддерживающие тебя, есть гарантия питания и крова над головой - не то, что выживание в одиночку и борьба с безразличным, а то и враждебным тебе миром. НРО - всегда новое коллективное предприятие, претендующее на открытие новых горизонтов, в отличие от старых религий, в которых все давно уже случилось, все известно, «правильно и скучно». Потому надо прислушаться внимательнее к словам людей, которым понравилась подобная жизнь: «мы жили наполненной жизнью, в атмосфере авантюристической неопределенности, когда не знаешь, что будет завтра. А какое воодушевление охватывало, когда поручали какую-нибудь новую работу и мы целиком уходили в нее!» [8, 154].
Была, разумеется, подобная мотивация и ранее, но число таких людей было ничтожно мало в сравнении с традиционными типажами религиозной жизни. Из этого следует важный вывод. Трансцендентное, бывшее ранее целиком в монополии религий и идеалистической философии, экзистенциализируется. Это проявляется не только в многообразии современных религиозных форм, многие из которых лишь с большой натяжкой и лишь в ортодоксальном рвении можно отнести к религиозности, понимаемой в традиционном смысле, но и в «трансцендентализации» прежде светских практик научного поиска (так называемые «сциентистские культы» типа «дианетики»), экономической деятельности (финансовые пирамиды, сетевой бизнес) и философ-ско-экзистенциальных поисков смысла жизни в группах вокруг авторитарных интеллектуалов.
Парадоксальным образом подобное внутреннее переконфигурирование смыслов трансцендентного в общественном сознании западного мира причудливо сочетается и комбинируется с ренессансом религиозного фундаментализма в странах мира внезападного. Это-то неслыханно, это-то невиданно. И это есть типичная и одновременно необычная реакция религиозно-экзистенциального преддверия наступления кануна антропологической революции. Под последней мы понимаем переход человечества в качественно иное видовое состояние, главная характеристика которого -контроль сознания над видовой генетической программой в целях самоконструирования и действительного саморазвития при существенном пролонгировании сроков индивидуального существования.
У истоков современного витка религиогенеза находимы, как известно, оккультизм и мистика внеконфес-сионального характера (спиритизм, теософия второй половины XIX в.). Затем впервые массовое сектантство (несколько сотен сект) возникает в послевоенной Японии, и лишь потом, в конце 60-х - начале 70-х гг XX в. - собственно хорошо известный расцвет нетрадиционных религиозных объединений в Западной Европе и США [9]. После краха коммунизма и атеизма те же процессы начались и в России, и по явно расширительным, нарочито драматизирующим сведениям право-
славного исследования, в настоящее время в России насчитываются 3-5 млн членов сект, из них - 500-900 тыс. относят к числу так называемых «деструктивных».
Большинство современных «религиозных проектов» носит явно выраженный личностно-авторский характер, что подтверждает веберовскую точку зрения о решающей роли харизматика в религиогенезе, чья особенная душевность и дает основополагающую форму новой религии. Формальная модель развития, становления новой религиозности проста: группа учеников и последователей сплачивается вокруг харизматического лидера, имеющего свое специфическое видение мира, подтвержденное преимущественно личным мистическим опытом; затем группа обрастает формальными связями, формирует свои социальную структуру и систему обучения. Так было и две тысячи лет назад, так происходит и в наши дни. Только это немного подзабыто либо выдается за нечто экстраординарное.
Личностный характер НРО, когда новые образования возникают вокруг этически озабоченного, хариз-матичного лидера, определяет как их преимущества, так и недостатки - в сравнении с традиционными конфессиями. Преимущества - в относительной новизне предлагаемого учения, на котором лежит всегда неповторимо-личностный отпечаток его творца и в котором более полно учитывается прошедший опыт поколений и реалии сегодняшней жизни; в возможности живого, эмоционально (энергетически) насыщенного опыта общения с незаурядным медиатором (а то и «богом»); в предложении жизненного экспериментирования, освобождения от тягот повседневности и несправедливости окружающего общества (чего не дают традиционные конфессии).
Недостатки в том, что, как говорил П. Тиллих, ресурс человеческого самоутверждения или «мужества быть», в том числе и столь выдающегося как у основателей НРО, принципиально ограничен. Жизненные силы рано или поздно ослабевают, и вся структура, разрастаясь и уже не питаемая изначальной витальностью лидера, начинает расти уже по законам «сего мира», законам существования социального организма во враждебной среде. Лидер оказывается заложником социальной инерции развития своего детища - религиозного или же псевдорелигиозного образования, которое, как и любое объединение людей, подчиняется законам развития социальной группы. В том проявляется и его, лидера, личная трагедия, начинающего, как и тысячи до него, с возвышенно-идеалистического этического пафоса ответственности за «погрязший в грехах мир», идеалов чистоты и переустройства, а кончающего лицемерным деспотом, которого развращает абсолютная власть.
Настоящий звездный час современного витка религиогенеза начинается с его соединением с контркультурой. Массовое участие в культах нонконформистски настроенной молодежи сообщило им еще более ярко выраженный конфронтационный и негативистский настрой по отношению к нормализованной религиозности и господствующих церквей.
Все проходит, проходит и это. Взрослеют молодые адепты НРО, и сами объединения переходят в стадию умиротворения и нормализации: происходит отказ от радикальности исходных тезисов, они смягчаются до общеприемлемых, происходит и их юридическая легализация, находятся и формы обеспечения социальной толерантности. НРО стремятся уже к добропорядочности и религиозной респектабельности, претендуют уже и на культурформирующую роль.
Вместе с тем наиболее радикальные из НРО оказываются неспособными к умиротворению, фаза прозелитизма (рост числа рядов, популярности, совпадающие с расцветом творческих религиозных способностей личности основателя-харизматика) сменяется у них фазой апокалипсической, когда поведение и взгляды членов группы экстремализуются, что связано, по-видимому, с глубоким разочарованием либо основателя, либо «ядра» секты в своих перспективах [10]. Так возникают печально известные религиозные эксцессы массовых суицидов («Народный храм» Дж. Джонса в Гайане, «Золотой храм» в Западной Европе, «Аум Сенрикё» в Японии, «Белое братство» в СССР и т.п.).
Список литературы
1 Красиков В.И. Извечная душевная тайна рождения религий: метафизическое и социальное //Вестник Кузбасского государственного технического университета. 2007. № 2 (60). С.128-132.
2 Бергсон А. Два источника морали и религии. М.: Канон, 1994. 84 с.
3 Ясперс К. Философская вера // Смысл и назначение истории. М., 1991. С.420-509.
4 Красиков В.И. Озарение трансценденцией: в поисках Бога и себя. М.: Водолей, 2009. 400 с.
5 Луман Н. Общество как социальная система. М.: Логос, 2004. 232 с.
6 Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. 1281 с.
7 Красиков В.И. Трансцендентное в религиозном и научном постижении // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. 2007. № 2. С.32-42.
8 Мураками Х. Край обетованный (Подземка-2) / пер. с яп. С. Логачева и А. Замилова. М.: Эксмо, 2006. 255 с.
9 Красиков В.И. Новые религиозные объединения: признаки, классификации и причины // Вестник Кемеровского государственного университета. 2007. № 2 (30). С.109-114.
10 Красиков В.И. Экстремизм: паттерны и формы. М.: Водолей, 2009. С. 496 с.
Д.С. Кураженков Курганский государственный университет
УДК 101.1:316
О ВЛАСТНЫХ ГРАНИЦАХ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА
Аннотация
В статье рассматривается вопрос о положительных и отрицательных чертах демократического государства. Делается предположение о том, что
избиратели отдают свои голоса тем кандидатам, которые в наилучшей мере отражают интересы круга лиц, которых избиратель считает «своими». На основе сказанного делается вывод о том, что демократическое государство не способно реализовывать концепции социальной справедливости.
Ключевые слова: государство, демократия, социальная справедливость.
D.S. Kurazhenkov Kurgan State University
ABOUT THE POWER BORDERS OF THE DEMOCRATIC STATE
Abstract
The positive and negative features of a democratic state were discussed. The assumption that the voters cast their votes to those candidates who best represent the interests of the least number of persons whom a voter thinks as «mine» were made. On this basis the conclusion that a democratic state is not able to realize the concept of social justice was made.
Index terms: state, democracy, social justice.
Демократический путь развития, избранный нашей страной в 90-е годы прошлого века, считается приоритетным вплоть до сегодняшнего дня. Безусловно, Россия в настоящий момент не является образцом в сфере построения народовластия, и этому есть объективные и субъективные причины. Тем не менее, ценность перехода к истинно демократическому правлению при каждом удобном случае подчеркивается как государственными, так и научными деятелями.
Вместе с тем достаточно часто происходит так, что достоинства вещи, которая лучше той, что имеется у Вас, переоцениваются, а ее недостатки, наоборот, не принимаются в расчет. Это, как мы полагаем, может послужить хорошим поводом для того, чтобы произвести оценку функционирования демократического устройства. Значимость этой задачи подтверждается и переосмыслением сущности демократических институтов, произошедшим во второй половине XX века в стране -родине демократии, США [1].
Одной из последних опубликованных на русском языке работ, посвященных изучению недостатков демократии, стала книга американского экономиста Б. Каплана «Миф о рациональном избирателе: почему демократии выбирают плохую политику». На базе социологических исследований ее автор попытался показать, что большинству рядовых избирателей присуще наличие 4 видов предубеждений: против рынка, против иностранного, в пользу наличия работы, а также пессимистическое предубеждение. Все они, трансформируясь в государственную политику, несут огромный вред экономике, а значит, и каждому отдельному гражданину [4, 53-77].
В результате Б. Каплан делает вывод о том, что необходимо в тех сферах, где демократия показывает плохие результаты, искать ей альтернативу, которой вполне может стать свободный рынок.
Вместе с тем хотелось бы отметить одну особенность рассуждений американского автора. В своих умозаключениях он исходит из той позиции, что люди, приходя на избирательные участки, голосуют за того кандидата, предвыборная программа которого наилучшим образом отвечает требованиям роста общественного блага. Исследователь отвергает гипотезу о
