CC BY
91
АНАЛИЗ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Наталия ЗОРКАЯ
Современная молодежь: к проблеме «дефектной» социализации
В начале 1990-х гг. потенциал изменений в обществе, его модернизации связывался с вступлением в «новую жизнь» молодых поколений. Об этом уже не раз писалось в статьях и работах нашего Центра. Признаки изменений исследователи искали не только в образованном слое, из которого должны выдвигаться и формироваться специализированные элиты общества, не только в современной, более сложно устроенной урбанизированной среде больших городов и мегаполисов, но и в среде молодежной. Мы постоянно отмечали, выделяли, «вытаскивали» на свет такие отличительные характеристики молодых, как положительное, открытое отношение к Западу, более явную, чем в населении в целом, идентификацию с либеральнодемократическими ценностями1, стремление к гражданским свободам, достижению, успеху. И, наконец, мы постоянно отмечали большую удовлетворенность среди молодых происходящим в стране и ее повседневной жизни. Население страны долгие годы было глубоко фрустрировано, растеряно и раздражено. Приспособление к переменам не связывалось с идеями будущего развития, осознавалось как «выживание». Россияне ностальгировали по прошлому, идеализировали советское время, вытесняя память о своих же тогдашних проблемах. Многие ощущали себя выбитыми из колеи2. На таком негативном фоне молодые —
1 Как стало понятно позднее, декларативную, поверхностную, знаковую, т.е. не меняющую или не создающую новых ценностных порядков, регулятивов действия.
2 В книге А.Г. Вишневского «Серп и рубль» - одной из многих важных и значимых для самопонимания общества книг, «не прочитанных» обществом, не нашедших ни достойного отклика, ни признания, ни серьезного осмысления, - советская модернизация, которую автор называет консервативной, преимущественно инструментальной, ее рывки и прорывы связываются автором с резкой, обвальной маргинализацией значительнейших слоев общества, уже утрачивающих прежний уклад жизни и не вписывающихся в новый, как это было, например, с российским крестьянством. Судя по всему, мы имеем дело с той же моделью модернизации со всеми вытекающими социальными последствиями.
их оптимистичные настроения, оценки происходящего, их более «демократичные» взгляды — задавали некий положительно окрашенный «горизонт будущего» в изучаемом социуме.
В представлениях большинства населения выиграли от накативших на страну перемен либо люди нечестные — жулики, спекулянты, преступники, мафия (те, кто нарушал нормы «советской морали», что было и защитной, лицемерной реакцией большинства на экономические перемены), либо люди, имеющие власть или близкие к ней. Более половины россиян считали себя проигравшими в ходе реформ, людьми без будущего. Неясная, смутная надежда на другую жизнь связывалась с молодежью. Проекция лучшего будущего, вроде бы «естественное» ожидание лучшей жизни для детей, включала в себя сознание собственной неудачи, фрустрацию от нереализованности индивидуальных притязаний и аспираций.
Вызвавший большой резонанс в конце 1980-х документальный фильм «Легко ли быть молодым?» ставил на примере историй разных молодых героев проблему социализации молодых в советской системе, уничтожение будущего у последнего советского поколения молодежи. Авторы поднимали вопрос о том, какой ценой молодые вписываются в систему, каковы издержки адаптации к существующему. Тем самым затрагивалась и проблема понимания того, как устроено советское общество, что оно делает с человеком. Но все это было скоро вытеснено из общественного сознания и забыто.
В ситуации разложения советской институциональной системы (развал социального обеспечения, образования, распространение властного произвола и коррупции, неэффективность советской правовой системы, а также банкротство культурных элит) основные функции адаптации к меняющейся реальности и «взращивания» нового поколения берет на себя семья. Главным для нее являются не толь-
ко задачи выживания, но и обеспечения возможностей «другой жизни» именно для детей, использования детьми новых шансов. Однако пассивное приспособление к переменам со стороны самих «взрослых» (приспособление без изменений), понижение собственных запросов и ожиданий вело к общему сужению и упрощению представлений о «будущем», к концентрации на решении повседневных проблем, «борьбе» с повседневным, но уже не «советским бытом». Благополучие детей, как показывают многолетние опросы, по сути, виделось как восполнение того, чего не хватало поколению родителей — материальной обеспеченности, свободы от давления повседневных тягот, развлечений. Распад советской системы приводил к тому, что огромная часть ответственности за социализацию будущего поколения перекладывалась на семью. В таких условиях советская система институтов дошкольного, школьного, вузовского образования рушится, уродливо трансформируется, распространяется не только платность, но и коррупция. Значительная часть городских семей не только вынуждена возвращаться к таким, присущим аграрному обществу функциям, как обеспечение семьи продуктами за счет приусадебных участков, но искать дополнительные средства, чтобы вкладывать их в образование детей, начиная с детского сада вплоть до вуза.
Ценой огромных усилий семья могла только обеспечить детям шансы для использования новых возможностей, создать условия для получения образования. При этом потенциал семьи как социально-репродуктивного института в современном обществе в принципе ограничен. Изменения не могут закрепиться в обществе без подключения к семейному воспитанию специализированных агентов социализации — современной средней и высшей школы, других специализированных подсистем общества (культурных учреждений, СМИ, права, здравоохранения), эффективность и модернизацион-ный потенциал которых напрямую связан с состоянием элит общества.
Иллюзии модернизационного потенциала претендующих на роль элиты культурных групп (интеллигенции) очень быстро исчезли уже к началу 1990-х, когда завершился период «гласности». Придание публичного характера всему подзапретному, замалчивавшемуся, искажавшемуся в советскую эпоху было актом признания интеллектуального опыта советской интеллигенции, но без понимания того, насколько последняя была частью системы.
Так или иначе, публичная критика прошлого, советской системы конца 1980-х начала 1990 гг. оказалась практически не востребованной социумом, озабоченным проблемами повседневного выживания, не стала отправной точкой для ценностных трансформаций институтов воспроизводства, социализации. Для современной молодежи, как и для всего общества в целом, советское прошлое, вопросы понимания того, как было устроено советское общество, в котором выросло большинство населения, полностью перестали быть значимы.
«Цивилизационные» функции берет на себя при этом массовая культура и массовое потребление. Освоение современности, интерпретация новых проблем и жизненных коллизий, напряжений, конфликтов происходит через каналы массовой коммуникации, терявшие свою наметившуюся было направленность на разные типы аудиторий, все больше подчинявшиеся запросам массовидного и «низового» потребителя.
Сосредоточимся на том, что привносят или привнесли молодые поколения в работу институтов «повседневного воспроизводства» общества, каковы особенности социализации молодежи в рамках этих институтов — в сфере образования, трудовой жизни, семьи. Особый интерес для нас представляет та количественно незначительная, но очень важная часть молодежи, которую мы описывали в своих исследованиях как «наиболее активную», «продвинутую», ориентированную на «успех» и добивающуюся его. Именно эта молодежь, городская, высокодоходная, высоко оценивающая свои реальные (или мнимые) достижения, воспринимает себя как «норму», выступая ориентиром не только для остальных молодых, но и для всего общества в целом. Так возникает специфическая социальная морфология общества, когда «молодость» — характеристика аскриптивная — выступает главным условием и ресурсом достижения.
Свой образ жизни эти молодые рассматривают как образец достижений, который демонстрирует «всем прочим», в том числе группам провинциальной, периферийной молодежи, к чему нужно (и можно) стремиться. Именно поэтому молодежь можно рассматривать как «общество в обществе», которое устроено так же, как и «большое» общество в целом, где есть свой центр и своя социальная периферия, свое «социальное болото»3. Именно эта молодежь
3 Молодежь, как и население в целом, имеет свою «социальную периферию». В структуре «малоимущих», согласно Российскому статистическому ежегоднику, молодежь (16-30 лет) в 2004-2006 гг. составляла 26%, среди «крайне бедного населения» - 27%, что выше их удельного веса в населении (24%).
осваивала и закрепляла новый для страны образ городской жизни, обживала менявшиеся и выраставший на глазах новый «большой город».
К феноменологии нового города. За постсоветский период советская топография, разметка крупного города полностью ушла. Нынешняя молодежь росла в складывавшемся новом городском пространстве, ориентирующемся на современный западноевропейский город или имитирующем его. Этот город, как и жизнь на страницах глянцевых журналов, популярных среди молодых, особенно тех, кто побогаче, был предназначен не для всех. «Новое» в городском пространстве — а это, конечно, центр большого города — имело (и все еще сохраняет) примечательное отличие: оно адресовалось молодым и преуспевающим. Все прочие «социальные возрасты» и «социальные слои» оказались надолго вытесненными на периферию — подальше с глаз со своими «оптовками», киосками, дешевыми вещевыми рынками, «старыми» магазинами, «парикмахерскими», «прачечными», «булочными» (с глаз внешнего, в первую очередь, воображаемого «западного» наблюдателя-туриста, который должен видеть, что «здесь» все как «у нас»). Тем самым как бы снималась, «разгружалась» проблематичность актуальной повседневной жизни всего общества, выстраивалась его благополучная витрина, становящаяся все изобильнее и богаче. Символы центра, ценностного ядра социума быстро менялись: вокруг Кремля, Генштаба, Государственной национальной библиотеки и т.п. воздвигался мир рекламы и постсоветского гламура4. Новые кафе, бары, казино, ночные клубы, роскошные (особенно для советского обывателя) магазины, новые кинотеатры были ориентированы прежде всего на молодых, зазывали их к себе дизайном, интерьером, слоганами, атмосферой, но и получали в качестве постоянных клиентов именно молодых — более активных, «таких, как на Западе», готовых воспринимать, усваивать и демонстрировать эти «новые» культурные формы городской жизни.
Эти молодые уже на старте зарабатывали намного больше, чем их родители, они были платежеспособны. Новое обличие городской среды, новые стандарты потребления давались в руки молодым как бы в готовом виде — как конструктор «Лего», который только нужно собрать, как материалы для «евроремонта»,
4 Ю. Левада в свое время назвал перестроенную Манежную площадь и Александровский сад, обрамленные шедеврами Церетели, «ампиром во время чумы».
которые можно просто купить. Образцы повседневной жизни (такой, как в благополучном Западе), подсмотренные еще в советское время родителями в западном кино или в «заграничных» журналах, теперь тиражировали модные глянцевые издания, их подхватывала подражающая им «тонкая» массовая пресса. Образы обустроенной повседневной жизни потоком шли через телекартинки, рекламу, ставшее доступным мейнстримовское, прежде всего американское, кино и т.п. Полученный «оптом», «в наборе» (как и поток дешевых западных продуктов, хлынувший на рынок и заполнивший пустовавшие прилавки), новый город не предполагал самостоятельную работу культуры, работу общества над осмыслением и последующим оформлением его обличия (тут больше «упражнялась» городская власть).
Новый город оказался без истории, вне прошлого и бытовой рутины. На Западе по изменениям городской среды можно отслеживать динамику взаимодействия разных социальных групп, слоев городской жизни, общества в целом, реконструировать процесс символического осмысления и переосмысления городской среды. Например, по популярности того или иного жилого района западного города именно среди молодых, выстраивающих свою «драматургию» жизни в городе (жизненно-повседневные стратегии молодых «яппи» или, напротив, «альтер-нативщиков», «зеленых» и т.п.). У нас же заимствования западных образцов выступали как знаки, маркеры новой жизни, которая была закрыта для тех, кто не вписывается в новую благополучную жизнь, т.е. для большинства, становящегося, как ни парадоксально, маргинальным.
Город и деньги. Главными ресурсами, позволяющими войти, вписаться в этот новый, сверкающий и «беззаботный» мир города (разумеется, тот, что «на витринах», а не в подворотнях, не во дворах и не на окраинах, скрытых от глаз чужаков, непосвященных) были и во многом остаются «деньги» и «молодость». Они выступают ситуативным, «местным» эквивалентом ценности.
Если в первое время город витрин и знакового потребления был подчеркнуто молодым, то теперь он все больше становится показушнобогатым, но вовсе не более демократичным, открытым, сложно устроенным, дифференцированным, культурно и социально насыщенным, многообразным. В таком городе деньги, в определенном смысле, «не считаются», ведь
размер трат мотивирован, оправдан приобщением к знакам статусной иерархии. Чем больше ты тратишь, тем выше ты стоишь. Именно поэтому деньги здесь «дутые», не связанные с трудовыми затратами, соотношением усилия и достижения, с рационализацией повседневности, с рациональным выбором, калькулирующим соотношение затрат и качества услуг, с выстраиванием жизненных финансовых стратегий. Они не символический посредник, не мера ценностей, а «взнос», «билет», «талончик» на вход. Это деньги, которые, подобно советскому дефициту, отмечают статус, маркируют принадлежность к иерархии. Поэтому за новизной (ведь выросло первое поколение «с деньгами») прячется очень простая конструкция устройства общества: «выиграл» — «проиграл», «вписался» — «выпал». Такие «деньги» очень просто решают повседневные социальные проблемы — со здоровьем, образованием, армией и так далее. Но они не изменяют соответствующих институтов, задавая лишь образец «нового» способа адаптации к репрессивной и коррумпированной системе, к институциональному произволу.
Город и «общество». В таком новом городском мире практически отсутствуют или не обладают достаточной силой символической репрезентации представители других социальных возрастов. Здесь нет старости, зрелости, практически нет детства, т.е. нет разнообразных социальных партнеров, обобщенного «другого». Но в силу этого нет и иных категорий социального времени — нет человеческой биографии, нет истории, смерти. Чтобы оставаться в таком мире, нельзя стареть и болеть. Он как-то не придумал для этого пристойного места и среды обитания. Кажется, что, как и прочие, заимствованные у Запада стандарты повседневной жизни5 городского человека, стремительное распространение среди «продвинутых» горожан всестороннего «ухода за собой» — от фитнеса до пластических операций — нацелено прежде всего именно на то, чтобы как можно дольше не выпадать из когорты молодых. Это не связано с рационализацией ценности здоровья и самой жизни со всеми ее возрастами. Если в развитых
5 Отметим, что в европейских языках, в разговорной речи, есть слова и устойчивые словосочетания, описывающие городские типы поведения и потребления, т.е. в принципе общие «для всех». Например, немецкий глагол «schaufensterbummeln» - «гулять по городу, рассматривая витрины, ничего не покупая» (англ. - «window-shoping»), который фиксирует в языке возможности социально-ролевой игры, примерива-ния на себя разных ролей или дистанциирования от них.
странах стремление сохранить здоровье тесно связано с ценностью качества жизни всех возрастов (ценность, являющаяся одной из ключевых и в западной медицине, не говоря уж о потребительской сфере), то в России это скорее носит характер социально-ролевой или особой статусной игры. То, что среди самых острых проблем в опросах молодежи занимают проблемы пьянства и наркомании, говорит не только об их распространенности, но и об отсутствии наработанных культурных защитных ресурсов, навыков контроля, самодисциплины и рационализации своего поведения.
Другая черта такого нового города, связанная с предыдущей, — это отсутствие или подавление социально-пространственного измерения: центр или социальный «верх» вытесняет социальную периферию, социальный «низ», социальные «края», маргиналии. Бывшие привокзальные площади столицы, оживленное место обмена и коммуникации центра и периферии, «закрываются» скроенными по одному лекалу «торгово-развлекательными центрами», дешевые мегамаркеты всех разновидностей и «для всех» выносятся за пределы окружной дороги.
Идентичность успешной городской молодежи и «Запад». В такой социально-временной, социально-пространственной композиции возникает специфическое «мы» молодых успешных горожан, смысловой доминантой которых предстает понимание текущего времени как исключительно «своего». Из него должны исчезнуть реалии советского прошлого вместе с их носителями: тут нет места для «советских старших», они вытесняются как помеха или «денонсируются» как лузеры. Однако этим устраняется не только прошлое, но и будущее — нет проекта, в том числе своей будущей биографии. Я имею в виду не частную историю отдельного человека, а будущее как социальный факт. Из конструкции «своего» вытесняется сама идея социальности (ценностно-нормативные порядки «общества», его институтов и групп), правила, этикет повседневной жизни со всеми насущными проблемами. Такое «мы» существует только при неявном условии противопоставления себя остальному обществу.
Целостность подобной конструкции идентичности, построенной на противопоставлении «остальным», задана внутренней оппозицией «мы» и «Запада». Этот «Запад» — мифологический, амбивалентный, знак отношения к которому легко меняется и переворачивается. «Запад», с которым соотносит себя успешная
городская молодежь, это не реальные страны со своей историей, достижениями, ценностями, проблемами, а идеологическая конструкция, являющаяся важнейшим элементом и условием российской идентичности, соотнесение с которой придает значимость собственному существованию. Приход западной масскульту-ры — мы смотрим те же фильмы, что и на Западе, слушаем ту же музыку, едим ту же еду, носим те же вещи, ездим в те же страны, живем, как «в нормальных странах», — поддерживает у наиболее успешной, «продвинутой», вписавшейся в новую реальность части молодых ощущение успешности и состоятельности, уверенности в том, что все идет «как надо». Усвоение западных стандартов потребления и городского образа жизни порождает ощущение, что «мы» уже живем (и хотим жить так), как «там», мы — «в отрыве» от «совка». И именно это главное.
Эта успешная часть молодых людей считает, будто они хотят в жизни того же, что и западная молодежь. Как будто бы к этой оценке близко и большинство молодых. Действительно, молодые россияне в своем большинстве пока еще скорее хотят, чтобы Россия оказалась в ряду экономически развитых западных стран, а не претендовала на роль «супердержавы». Однако обратим внимание на другие цифры. Вхождение России в европейский мир, «открытость» миру (что сопряжено с отказом от мифологии поиска «особого пути») выбирают в качестве идеи, которая объединила бы общество, не более 10% молодых респондентов. С суждением, что «Россия должна пытаться стать европейской страной, вместо того, чтобы искать свой путь», согласны лишь 29% опрошенных молодых респондентов, а большинство (57%) с ней опять-таки не согласились6.
Поскольку реальный Запад не слишком склонен принимать Россию «за свою», относится к ней без какого-либо интереса, критикует российское руководство и демонстрирует скорее осторожность, сдержанность в отношениях с нынешней Россией, в российском социуме включаются механизмы компенсаторной защиты, традиционной и для советского, и для постсоветского общества. Молодежь здесь не исключение, и это очень важно, поскольку говорит об отсутствии решающих изменений.
6 Здесь и в таблицах 1-3 данные опросов молодежи в 2005 г., а также данные опроса 2007 г., проведенного в рамках той же программы, приводятся с любезного разрешения авторов программы исследования
S. Mendelson (CSIS) и T. Gerber (University of Wisconsin). Презента-
ция результатов опроса 2007 г. была опубликована на сайте Карнеги-центра, www.carnegi.ru.
Если в начале 1990-х именно молодежь характеризовалась особенно миролюбивой и открытой позицией по отношению к Западу, то теперь, когда в постсоветской России уже практически выросло новое поколение, не знавшее «холодной войны», молодые не только не отличаются от старших поколений своими антизападниче-скими настроениями, но порой даже их превосходят.
Таблица 1
В КАКОЙ МЕРЕ ВЫ БЫ СОГЛАСИЛИСЬ С ВЫСКАЗЫВАНИЕМ: «МОЛОДЕЖЬ В РОССИИ ХОЧЕТ В ОСНОВНОМ ТОГО ЖЕ, ЧТО И МОЛОДЕЖЬ В СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ»? (в % к соответствующему замеру)
Вариант ответа Г\Э О о СЛ 2 О О -vl
Полностью согласен/ скорее согласен Скорее не согласен / совершенно не согласен Затруднились ответить 61 62 32 29 7 7
N=2000
Таблица 2 В КАКОЙ МЕРЕ ВЫ БЫ СОГЛАСИЛИСЬ С ВЫСКАЗЫВАНИЕМ: «ДЛЯ РОССИИ БЫЛО БЫ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ БЫ ИНОСТРАНЦЫ ПРЕКРАТИЛИ НАВЯЗЫВАТЬ НАМ СВОИ ИДЕИ»? (в % к соответствующему замеру)
Вариант ответа 2005 2007
Полностью согласен / скорее согласен Скорее не согласен / совершенно не согласен Затруднились ответить 71 78 24 17 5 5
N=2000
Таблица 3 В КАКОЙ МЕРЕ ВЫ БЫ СОГЛАСИЛИСЬ С ВЫСКАЗЫВАНИЕМ: «СПИД ЗАНЕСЕН В РОССИЮ ИНОСТРАНЦАМИ С ТЕМ, ЧТОБЫ ОСЛАБИТЬ РОССИЮ»? (в % к соответствующему замеру)
Вариант ответа 2005 2007
Полностью согласен / скорее согласен Скорее не согласен / совершенно не согласен Затруднились ответить 28 34 57 48 15 18
N=2000
Молодежь, как и другие поколения, без особого сопротивления приняла навязанную официальной риторикой и политикой идею внешнего врага, враждебного и корыстного Запада. Массовое антизападничество молодых, массовая ксенофобия в сочетании с ростом российского национализма, возрождением ве-
Таблица 4
КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЕСТЬ ЛИ У СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ ВРАГИ? (в % к соответствующей возрастной группе)
Вариант ответа 15-24 года 25-39 лет 40-54 года 55 лет и старше
Да 64 64 67 73
Нет 16 14 15 12
Затрудняюсь ответить 20 22 17 15
N=1500, июль 2008 г.
Таблица 5
КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ОБВИНЕНИЯ ЗАПАДА В НАРУШЕНИЯХ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ ВЫЗВАНЫ БЕСПОКОЙСТВОМ О ПОЛОЖЕНИИ ГРАЖДАН НАШЕЙ СТРАНЫ, ИЛИ ДЕЛАЮТСЯ В ЦЕЛЯХ ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ НАШУ СТРАНУ И ПОЛУЧИТЬ КАКИЕ-ТО ПРЕИМУЩЕСТВА ПЕРЕД НЕЙ? (в % к соответствующей возрастной группе)
Вариант ответа 18-24 года 25-39 лет 40-54 года 55 лет и старше
Вызваны беспокойством о положении граждан нашей страны 7 8 10 7
Делаются в целях дискредитировать нашу страну и получить какие-то преимущества перед ней 72 68 69 65
Затруднились ответить 21 24 21 28
N=1600, 2008 г.
ликодержавных настроений стали реакцией по-советски завистливого, агрессивного социального болота, которое есть и среди молодых, как раз на демонстративно-статусное, имитационное «западничество» наиболее успешной, богатой и адаптированной молодежи. Она демонстрирует новые стандарты потребления и образа повседневной жизни в качестве знаков собственного отличия, которые, как и прежде, не доступны подавляющему большинству тех же молодых. Но и эти последние живут в уже изменившейся социальной среде, им тоже хочется быть «богатыми», «независимыми» и «свободными». По существу эти реакции суть проявления релятивной депривации, ведущей к резкому всплеску агрессии, ненависти в отношении именно того, чего больше всего хочется.
Молодежь и политика. Российскую молодежь нельзя назвать аполитичной. Она следит за политикой не меньше, чем старшие поколения, используя даже больше альтернативных, разных источников информации за счет Интернета. Однако это позиция равнодушного зрителя. В самом отношении нынешних 20-летних или уже повзрослевших с 1990-х гг. 30-летних к политическим событиям в стране и мире почти улетучилось демократическое или либеральное умонастроение. Исчезают признаки позиции, политического выбора; оценки происходящих событий не соотносятся с ценностями права, гражданских свобод, солидарности. Начинают работать либо механизмы присоединения к большинству, становящемуся все более агрес-
сивным и воинственным, либо механизмы отрицания любых ценностных значений вообще, цинического обессмысливания событий.
Показателен пример отношения молодых к «оранжевой революции» на Украине. Более трети (37%) опрошенных в 2005 г. молодых7 следили за событиями на Майдане. В этой группе «включенных» наблюдателей 24% считали, что они не принесли Украине ни пользы, ни вреда, а 25% затруднились сформулировать свое мнение (что они «были очень полезны для Украины», считали лишь 3% опрошенных). Это значит, что половина молодых, следивших за событиями на Украине, не видят в них «смысла», не хотят оценивать для себя такое важнейшее и интереснейшее для понимания постсоветских обществ событие. Самый частый ответ на вопрос о движущих мотивах людей, стоявших на Майдане, — «участникам за это платили деньги». Его приняли для себя 52% (еще 25% молодых считают это вторым по важности мотивом), тем самым согласившись с объяснением, растиражированным кремлевскими политтехнолога-ми. Такой мотив, как «воодушевление идеями», посчитали первым по важности уже только 30% молодежи, следившей за событиями. Гипертрофированные опасения российской власти относительно «оранжевой угрозы» выглядят малообоснованными: 72% опрошенных молодых «определенно не хотели бы», чтобы «оранжевая революция» произошла в России. Для политологов и политтехнологов важно было «вытянуть
7 См. сноску 6.
на свет» именно эту равнодушно-циничную реакцию большинства молодых и укрепить тем самым антиоранжевые спектакли «нашистов». Это и есть механизм девальвации, ценностной дискредитации смысла политических и социальных событий, из которых творится «история» (причем и общая, и своя собственная). Главное при этом — нейтрализовать потенциал любой ценностной позиции.
И это вполне удается. Сегодня 55% учащихся и студентов затрудняются ответить на вопрос, кто был прав в августовские дни 1991 г., а самый частый среди 18—24-летних ответ (как и в остальных возрастных группах») — «ни те, ни другие» (39%; в «родительском» поколении 40—50-летних этот показатель составил 53%).
Возвращаясь к описываемой нами (идеально-типической) конструкции мы-идентич-ности у молодых успешных горожан, отметим, что другой авторитетной инстанцией, поддерживающей эту конструкцию, выступает тотальное «государство», где самым важным элементом является персонифицированная высшая власть. Здесь кроется объяснение «путинизма» молодых, казавшееся многим (особенно западным наблюдателям) неожиданным, «зашкаливающим» в преддверие 2008 г., на чем мы здесь не будем останавливаться подробнее8.
Удовлетворенность жизнью. Подавляющее большинство молодежи сегодня удовлетворено своей жизнью. Две пятых молодых опрошенных (41%, данные опроса молодежи 2006 г.) дают
Таблица 6
т.е. тех, кто оценивают свою жизнь, как пассивное приспособление всего 13%9.
Оптимистично выглядят и оценки изменения материального положения — главной заботы большинства населения: у 51% опрошенных молодых за последние три года оно улучшилось, ухудшение отмечает лишь 8%, остальные считают, что оно осталось прежним10. Половина опрошенных молодых (50%) ожидает его улучшения в ближайшие три года, причем этот показатель практически одинаков для молодежи, живущей в разных типах поселений. За минувшее десятилетие среди молодежи значительно выросла доля удовлетворенных своим материальным положением, хотя доля недовольных все еще несколько выше.
Как и населению в целом, большинству молодежи имеющихся доходов хватает только на самое необходимое: еду, продукты и одежду, но и стандарты потребления у «взрослых» и «молодых» заметно различаются. Молодежь подчеркнуто ориентирована на «статусное» потребление, поэтому готова платить большие деньги за модные и престижные вещи, маркирующие ее «современность», пусть даже в ущерб вещам, необходимым в семейном быту. Сегодня уже треть молодых описывают себя как группу, для которой характерна отличная от общераспространенной («выживательной») стратегия потребительского поведения.
Учеба и проблема качества образования. Молодежь не только демонстрирует ориентацию на более высокие, западные стандарты потреб-
«НАСКОЛЬКО ВЫ УДОВЛЕТВОРЕНЫ ВАШИМ НЫНЕШНИМ МАТЕРИАЛЬНЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ?» (в % от числа опрошенных в каждом опросе)
Вариант ответа Молодежь, опрос 1998 г. Молодежь, опрос 2006 г. Население в целом, 2007 г.
Вполне удовлетворен /скорее удовлетворен 23 49 35
Скорее не удовлетворен / совершенно не удовлетворен 75 52 64
Затруднились ответить 2 2 1
самую высокую оценку своей нынешней жизненной ситуации — согласны с высказыванием «у меня все в полном порядке»; чуть выше доля тех, кто считает, что «все не так плохо и можно жить». Тех же, кто выбирает для себя определение «жить трудно, но можно терпеть», долгие годы самое «популярное» среди населения,
8 Хочется вспомнить прозвучавшее в передаче «Школа злословия» очень интересное соображение внимательного, тонкого и умного наблюдателя за нашей действительностью Льва Рубинштейна о том, что культура «глянца» и станет выступать в функции «политической культуры».
9 Правда, по мере социализации во «взрослую жизнь» оптимизм становится более сдержанным, особенно в центре, в столице, где острее конфликты, конкуренция, более интенсивны социальные и культурные напряжения, и, напротив, в периферийных городах и сельской местности, где самый низкий потолок, самый бедный спектр социальных и культурных возможностей. Крайне негативная оценка своей ситуации -«терпеть наше бедственное положение уже невозможно», которую по сей день дают своей жизни около одной пятой всего населения России - в настоящее время практически отсутствует среди молодых (1%).
10 Единственная группа, в которой он весьма высок, - это респонденты, находящиеся в отпуске по уходу за ребенком, здесь ухудшение отмечают 23% данной группы. Отметим, что в группе находящихся в отпуске по уходу около 20% воспитывают ребенка вне брака.
Таблица 7
К КАКОЙ ИЗ СЛЕДУЮЩИХ ГРУПП НАСЕЛЕНИЯ ВЫ СКОРЕЕ МОГЛИ БЫ СЕБЯ ОТНЕСТИ? (в % от числа опрошенных в каждом опросе)
Вариант ответа 2007, население 2006, молодежь
А. «Мы едва сводим концы с концами. Денег не хватает даже на продукты» 11 2
Б. «На продукты денег хватает, но покупка одежды вызывает финансовые затруднения» 2 СО 12
В. «Денег хватает на продукты и на одежду, но вот покупка вещей длительного пользования (телевизора, холодильника) является для нас проблемой» 45 50
Г. «Мы можем без труда приобретать вещи длительного пользования. Однако для нас затруднительно приобретать действительно дорогие вещи» 16 33
Д. «Мы можем позволить себе достаточно дорогостоящие вещи -квартиру, дачу и другое» 1 2
ления, но и стремится к высоким заработкам. Она заявляет, что «готова много и интенсивно работать». Следование новым стандартам потребления очень «затратно», и новый образ жизни, новые практики проведения молодежного досуга требуют весьма больших средств. Большинство опрошенных считают необходимым условием для успешной карьеры, «доступа» к высоким заработкам получение высшего образования. При этом для молодых типичен прагматизм в отношении к обучению. Значительная часть считают для себя наиболее важным получение образования, которое принесет в будущем высокий доход. Освоение специальности, подготовка к будущей профессии менее важны и ценны, чем получение «корочки». Характерны очень туманные представления учащихся о будущей профессиональной работе. Только 39% учащихся в школе и около половины студентов собираются в будущем работать по специальности.
Такая неопределенность связана с состоянием системы образования и рынком труда, т.е. с существующими институциональными рамками. Молодые довольно легко к ней адаптируются к существующей институциональной среде, вписываются в сложившиеся контексты и подчиняются им. Слабо выраженная среди студентов неудовлетворенность качеством преподавания, его уровнем, объемом, направленностью, организацией и пр., не выходит за рамки «частного» недовольства. Единичные, слабые попытки протеста, попытки изменения ситуации быстро гаснут, и — что особенно важно — не находят практически никакого отклика среди студенчества в целом (яркий пример — история конфликта на социологическом факультете МГУ). В студенческой среде мы точно так же не
видим никаких явных признаков формирования инициатив, связанных именно с улучшением качества обучения и преподавания, как нет никаких явных признаков формирования групповой, социальной солидарности во всех прочих сферах жизни общества.
Прагматичная ориентация на процесс получения высшего образования не новое явление. И в советские времена большинство студентов гуманитарных, например, филологических, факультетов учились, считая (и это соответствовало действительности), что большинству из них придется работать — по крайней мере, по распределению — в школе, заниматься учительской деятельностью, а не наукой. Таким образом, нивелировалась ценность универсального, широкого гуманитарного образования, причем планки индивидуальных достижений занижались как преподавателями, так и студентами. Изучаемые предметы делились на «нужные» и «ненужные», воспринимавшиеся как «избыточные», оцениваясь с узко прагматичной, житейской точки зрения. В «новое время» такую функцию «понижающего трансформатора» в большой мере играют деньги — представление о будущей зарплате.
Будущий и желаемый высокий доход слабо связан с процессом обучения, специализации, накоплением «квалификационного ресурса», необходимого для успешной конкуренции на рынке труда. После получения диплома для большинства молодых важным становится не реализовать в профессии полученные знания, а попасть в те сложившиеся экономические ниши, где есть «большие деньги», где старт, даже с самых низких должностных позиций, сразу дает больший доход, чем это предполагает квалификация, скажем, как «инженера» или
«преподавателя». Таким образом, и в сфере образования девальвируется ценностный смысл индивидуального достижения, личных усилий, который мог бы стать главным «ресурсом обмена» при выходе на рынок.
Неоднократно уже писалось, что качество российского образования, как среднего, так и высшего, скорее не значимо для российской молодежи11. Это одна из самых болезненных, ключевых для модернизации и развития российского общества проблем. Вокруг нее ведется много дискуссий и среди экспертов. В списке «самых острых» проблем молодежи на «невозможность получить хорошее образование» там, где респондент живет, указало лишь 13% всех опрошенных молодых (11 место в списке из 14 проблем).
Проблема «недоступности хорошего образования» острее стоит там, где меньше мест, куда можно попасть, просто заплатив. В столицах, где сконцентрировано большинство ведущих вузов страны, она практически незначима.
Претензии к системе образования среди молодых, главным образом, связаны с общим для всего населения недовольством нарушения всеобщего права на получение бесплатного об-
системе образования ведет к коррумпированию всех «участников», включая студентов и их родителей. Готовность платить за образование, широко распространенная среди молодых, особенно более обеспеченных городских жителей, выступает (при незначимости проблемы качества образования) не как «инвестиция» в свое профессиональное будущее, условие развития и самосовершенствования, а как взятка за «переход социального барьера», как вынужденное, но все-таки принятие навязанных «правил игры»12. Деньги здесь выступают не как символический посредник получения знания на рынке образовательных услуг, а как «мзда» за доступ к услуге в процессе обучения, никак не связанная с гарантиями качества услуг.
Таким образом, непроблематичность для молодых содержания и качества получаемого образования, отсутствие в их сознании ценностной ориентации на индивидуальное усилие при получении образования, «конвертируемого» в успех и достижение, говорит о той же пассивно-адаптивной стратегии поведения, которая характерна для подавляющего большинства населения. Идея отстаивания, защиты своих прав на получение качественной услуги
Таблица 8
ЗНАЧИМОСТЬ ДОСТУПНОСТИ КАЧЕСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ ПО ТИПАМ ПОСЕЛЕНИЯ РЕСПОНДЕНТОВ
(в % к соответствующей группе опрошенных)
Вариант ответа Всреднем Москва по выборке Большие города Средние города Малые города Села
Невозможность получить хорошее образование в этом городе/селе 13 5 3 8 22 19
Опрос молодежи 2006 г.
Таблица 9
УДОВЛЕТВОРЕНЫ ЛИ ВЫ СИСТЕМОЙ ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ? (в % к соответствующей возрастной группе)
Вариант ответа 18-24 года 25-39 лет 40-54 года 55 лет и старше
Определенно да /скорее да 36 28 21 20
Скорее нет /определенно нет 48 60 68 71
Ни да, ни нет 27 24 20 22
Затруднились ответить 3 2 7 9
N=1600, августовский опрос населения 2008 г.
разования, т.е. реакцией на распад советской государственной системы образования.
Другая, связанная с этим причина общего недовольства — распространение коррупции в системе образования. Появление денег в разлагающейся распределительной государственной
11 См., например: Гудков Л, Дубин Б, Леонова А. Образование в России: привлекательность, доступность, функции// Вестник общественного мнения. 2004. № 1(69).
12 Отдельная и серьезная тема - это коррупционное поведение студентов и преподавателей уже в процессе обучения. Распространение практики покупки экзаменов и зачетов (неважно, вынужденной или добровольной), дипломов, написанных другими за деньги, что поддерживается изданием книг со шпаргалками, практикой «списывания у отличников» (хоть из книжки, хоть из Интернета), задает такие рамки учебному процессу, когда задача и ценность индивидуального достижения и его признания в рамках института вытесняется, нивелируется. Сложность процесса вытесняется простотой и скоростью решения проблем. Такой процесс обучения становится все более дорогим и затратным. Но это опять-таки деньги «вздутые».
Таблица 10
МОЖЕТЕ ЛИ СЕЙЧАС ВЫ (ВАШИ ДЕТИ, ВНУКИ) ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ ПОЛУЧИТЬ ХОРОШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ?
(в % к соответствующей возрастной группе)
Вариант ответа 18-24 года 25-39 лет 40-54 года 55 лет и старше
Определенно да /скорее да 58 42 33 30
Скорее нет /определенно нет 36 55 63 61
Затруднились ответить 5 3 4 9
N=1600, августовский опрос населения 2008 г.
за деньги, или протеста против переплаты, нарушения договорных отношений среди молодых сегодня практически отсутствует. Хотя удовлетворенных системой образования среди молодежи меньшинство, однако подавляющая часть их уверена в том, что может получить «хорошее образование».
То же самое можно сказать о среднем образовании. Так школа, один из «мрачных» мотивов индивидуалистической западной литературы и культуры, вспоминается большинством молодых россиян «со светлыми чувствами» (что вовсе не отменяет опыт пережитого институционального насилия, напротив, таким образом они его нейтрализуют, лишают субъективных, автобиографических смыслов).
Признаком важности качества образования для молодых, особенно тех, кто стремится жить, «как там», можно было бы рассматривать желание учиться за границей. Однако отношение молодых к получению образования за границей двоякое: доля тех, кто «в принципе» хотел бы поехать учиться за границу, равна в сумме 48%, а тех, кто нет, — 47%. Подобное статистическое распределение скорее подтверждает тезис о неактуальности получения более качественного и современного образования за рубежом. За подобными пожеланиями, как и отношением к возможной работе на Западе или к эмиграции, кроются неясные мечтания о другой жизни, более благополучной и нормально устроенной. С возрастом они резко снижаются.
Учеба и деньги. Как мы уже отмечали, жить «по-новому» стоит весьма дорого, требует боль-
Таблица 11
шого вложения усилий, работы. Почти половина молодых в возрасте 15—29 лет в России учится, причем для относительного большинства (36% от всех опрошенных) учеба — это основное занятие. Каждый десятый совмещает учебу с работой. Особенно часто работают и учатся студенты вузов: среди учащихся ПТУ и техникумов таких 14-15%, среди студентов — 44%. Поскольку абсолютное большинство студентов учится на дневных отделениях вузов, стало быть, значительная часть одновременно учится и работает, что во многом обесценивает процесс обучения, снижает его качество. Молодые чаще, чем население в целом, берутся, помимо своего основного занятия, за дополнительные заработки (среди населения в среднем это 10-12%, среди молодых россиян — около 17%). Особенно высока доля работающих студентов среди молодых москвичей (28%), тогда как в городах другого типа и размера она составляет одну десятую, а на селе — даже 5%. Необходимость работать отчасти связана с платностью образования, желанием или обязанностью молодых снизить нагрузку на родительский, семейный бюджет. Однако платные вузы или отделения вузов существуют во всех городах, так что повышенная трудовая активность московских студентов, живущих в самой насыщенной предложением среде, дразнящей разнообразием возможностей, указывает еще и на ценность консьюмеризма, желание иметь «свои деньги», чтобы тратить их на то, что хочется «здесь и сейчас», на то, что не продиктовано планами или нуждами семьи. Такое отношение к своим заработкам означает дистанцирование молодых
ДУМАЛИ ЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ О ВОЗМОЖНОСТИ УЕХАТЬ ИЗ РОССИИ ЗА ГРАНИЦУ НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ?
(в % к соответствующей возрастной группе)
Вариант ответа 18-24 года 25-39 лет 40-54 года 55 лет и старше
Думаю постоянно 8 4 4 2
Думаю довольно часто 19 10 7 3
Думаю, но редко 34 28 14 11
Вообще об этом не думаю 43 55 71 80
Затруднились ответить 6 5 5 5
N=1600, августовский опрос населения 2008 г.
от повседневной жизни «большого», «взрослого» общества со всеми его проблемами, напряжениями и конфликтами.
В досуговую, развлекательную жизнь города активно включены преимущественно молодые и состоятельные люди; большинство же взрослого населения довольствуется «домашними формами» проведения свободного времени — телевизор, видео, домашние заботы, общение с соседями, родственниками. Поскольку большинство молодых, даже вступивших в брак (в среднем 70% опрошенных), проживают с родителями или другими родственниками, можно предполагать, что они, скорее всего, ведут с ними общее хозяйство, хотя вопрос об общем бюджете остается открытым. Тут между старшими и младшими могут возникать конфликты в распределении ролей и ответственности внутри семьи, рост внутренних напряжений и взаимного непонимания.
Возвращаясь из «большого города», преобладающая часть молодых, особенно тех, кто победнее, попадают в устроенную по-другому жизнь дома, родителей, которая, хотя и преобразилась за последние 20 лет (интенсивное обустройство быта, жилища, насыщение его предметами нормального, цивилизованного обихода — от пылесоса до посудомойки и домашнего кинотеатра), но все же остается другой — более бедной, проблемной, напряженной и депрессивной, чем этого хотелось бы молодым и от чего они внутренне отстраняются.
Для понимания «истоков» такого отрицания молодыми повседневной жизни «взрослых» важно было бы разобраться в особом советском «детоцентризме» («дети наше все»), его
социализационных последствиях. Недовольство и обида на детей со стороны родителей, их разочарование, которое мы улавливаем и в наших данных, сочетается с явными дефицитами взаимопонимания между поколениями родителей и детей. Эти напряжения тлеют изнутри, но не перерастают пока в социально значимый, ценностный конфликт поколений. Большинству «взрослых» присуща почти невротическая установка на «жизнь ради детей». Эта жертвенность советского поколения родителей связана с комплексами приспосабливающегося и выживающего, зависимого от системы человека, реально затрачивающего огромные усилия на поддержание «нормальной жизни» семьи и своих детей, на то, чтобы «поставить их на ноги». Но эти усилия не обязательно находят благодарное признание со стороны детей, поскольку могут восприниматься ими как «нормальные», «естественные».
Нам представляется, что за явным стремлением как можно раньше иметь «свои деньги» (причем немалые, которых практически не было у поколения родителей), за готовностью не только учиться, но и работать или сразу найти именно высокодоходную работу, не очень важно — какую по содержанию, стоит не столько усложнение представлений о своем настоящем и будущем, сколько желание соответствовать оформившимся стандартам повседневного потребления. Это не ответственность за свою жизнь (выбор возможных средств и путей достижения целей, планов, например, где учиться, сколько и за сколько), а безответственное (не учитывающее «других», например, родителей) стремление к свободе «тратить», но не «вклады-
Таблица 12
«ЧТО Бы ВЫ ПРЕДПОЧЛИ, ЕСЛИ БЫ МОГЛИ ВЫБИРАТЬ?» (в % к соответствующей половозрастной группе)
Вариант ответа Юноши Мужчины Девушки Женщины
15-19 лет 20-24 лет 25-29 лет 15-19 лет 20-24 лет 25-29 лет
Получать меньше, но иметь боль-
ше свободного времени 5 2 4 6 3 3
Получать меньшую, но стабильную
зарплату и иметь уверенность в
завтрашнем дне 15 18 16 19 21 19
Много работать и хорошо по-
лучать, пусть даже без особых
гарантий на будущее 35 38 46 31 32 40
Иметь работу по душе, даже если
она не будет приносить больших
денег 15 12 10 19 19 19
Иметь собственное дело, вести его
на свой страх и риск 23 24 19 19 18 16
Затруднились ответить 7 7 4 6 8 4
Опрос молодежи 2006 г.
вать». Высокие заработки молодых — это своего рода аналог «карманных денег» для взрослых молодых людей. Чтобы самому их себе заработать, да еще и позволить себе тратить, практически не считая, не планируя, платя, сколько спросят, за то, что хочется, надо действительно много работать. Но это не работа на «будущее», предполагающая дисциплинирование себя, расчет и планирование.
Молодежь и работа. Если «взрослое большинство» все еще предпочитает гарантированную работу (даже в ущерб размерам заработка), то молодые чаще всего готовы «много работать», даже без гарантий на будущее, правда, только при условии высоких заработков.
Остающаяся многие годы высокой доля тех, кто «хотел бы иметь собственное дело» и работать на «собственный страх и риск» (а таких — от одной пятой до четверти среди молодых и не более 6-7% среди населения), говорит не столько о значимости в молодежной среде предпринимательства как типа экономического поведения, сколько все о той же мечте иметь большие или «свои» деньги. По ряду опросов известно, что молодые в реальности предпочитают работу, приносящую достаточно высокий доход, но не связанную с большой ответственностью и рисками (например, банковского клерка, офисного служащего).
Довольно низкая доля респондентов, выбирающих в прожективной ситуации «работу по душе» (при возможном снижении заработка), которая в принципе должна бы отвечать личным интересам, способностям и склонностям, еще раз указывает на невысокую значимость профессионализма. Среди уже работающих молодых только 39% работают по полученной специальности (среди учащихся и работающих — 32%).
За двадцать лет доля желающих иметь свое дело среди населения в целом не изменилась, а преобладающей установкой остается желание
Таблица 13
«ЧТО БЫ ВЫ ПРЕДПОЧЛИ, ЕСЛИ БЫ МОГЛИ ВЫБИРАТЬ?» (в
иметь гарантированное рабочее место. Самая популярная среди молодых по-прежнему ориентация на большие заработки без особых гарантий. «Перестроечное поколение» молодежи принципиально не изменило существовавший в постсоветском обществе еще в начале 1990-х гг. расклад «трудовых ориентаций», а значит, не привело к ценностным изменениям в этой сфере.
Отношение молодых к успеху, работе, карьере, профессии не может быть понято вне институциональных рамок, в которых проходит их социализация. Очень важным для советского и постсоветского общественного мнения является сознание «недооцененности» собственных трудовых усилий и заслуг, прежде всего, несоответствие заработной платы собственному трудовому вкладу. Такое представление присуще молодым в не меньшей мере, чем «взрослому населению»: 54% работающих и 56% работающих и учащихся опрошенных молодых респондентов его разделяют. Только 23% говорят, что не могли бы на своей работе «делать больше, чем они делают сейчас». Подавляющее большинство (73%) молодых работников считают, что могли бы «делать больше». Это противоречие — сочетание уверенности в недооцененности своего труда и весьма умеренной оценки его «производительности» — указывает на малую значимость ценности индивидуального достижения и профессионализма, на неверие в его институциональное признание и оценку другими, в том числе в денежном выражении. Это сохранение советской модели поведения, когда недооцененность труда служила оправданием халтуры и пассивности, нежелания достигать в своем деле большего (зачем вкладываться за «такие деньги»). Но молодые в отличие от своих родителей, безусловно, более лабильны и подвижны, они не слишком держатся за свое рабочее место: без профессионального интереса и роста это попросту теряет смысл. Можно предполагать, что гораздо большая, в сравнении с населением, удовлетворенность молодых
% от числа опрошенных)
Вариант ответа 1989 1994 1999 2003 2008
Небольшой заработок, но больше свободного времени, более легкую работу 10 4 3 4 4
Небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне 45 54 60 54 56
Много работать и хорошо получать, пусть даже без особых гарантий на будущее 26 23 23 22 21
Иметь собственное дело, вести его на свой страх и риск 9 6 6 10 8
Затруднились ответить 10 19 8 10 11
возможностями заработать, устроиться на работу, сделать карьеру, которая значительно выросла за минувшие 10 лет, также говорит о невысокой значимости профессионализма в «своем деле» и явном предпочтении «быстрых» и больших денег.
Таблица 14
НАСКОЛЬКО ВЫ УДОВЛЕТВОРЕНЫ ВОЗМОЖНОСТЬЮ ЗАРАБАТЫВАТЬ, УСТРОИТЬСЯ НА РАБОТУ, ОТКРЫТЬ ДЕЛО ТАМ, ГДЕ ВЫ ЖИВЕТЕ?(в % от числа опрошенных в каждом опросе)
Вариант ответа 1998 Молодежь 2006 Молодежь
Вполне удовлетворен 10 11
Скорее удовлетворен 16 26
Скорее не удовлетворен 34 33
Совершенно
не удовлетворен 33 17
Затруднились ответить 7 14
Готовность отстаивать свои права. Невысокая значимость специальных знаний, снижение ценности профессионализма, определяющая роль величины дохода при выборе места работы сочетается у молодежи с очень низкой готовностью отстаивать свои трудовые права. При общей пассивности населения молодые демонстрируют более скорую готовность отказываться от гарантий трудовых прав, от «социального» пакета, что обусловлено обширными зонами теневого рынка занятости
Так, 44%, опрошенных молодых в случае серьезного нарушения их трудовых прав просто перейдут на другую работу; примерно каждый десятый ничего не будет предпринимать, а еще 14% затрудняются дать определенный ответ. На какие-то активные действия по защите своих прав готовы около 30% опрошенных молодых людей, однако среди работающей молодежи таких уже только 23% (данные опроса молодежи 2006 г.). Как показывают данные других зонда-жей Левада-Центра, высказываемая готовность защищать свои права — скорее общая декларативная позиция молодых, только вступающих во «взрослую жизнь»: сильнее всего она присуща именно самым молодым — учащимся, студентам. С годами, по мере социализации, такие установки слабеют. Значимое различие старших и молодых здесь заключается лишь в том, что первые скорее склонны выбирать пассивную позицию приспособления к несправедливости (российское «терпение»), тогда как молодые действуют активнее, находя частное решение проблемы, но не создавая новых — для российского общества — образцов поведения в право-
вом поле, а лишь закрепляя в сознании нигилистическую в правовом отношении позицию.
Относительное большинство опрошенных молодых (42%, данные опроса молодежи 2006 г.) готовы работать без официального трудового договора, лишь бы их устраивали финансовые и прочие условия. Ради высокого дохода они согласны пойти на возможное нарушение своих трудовых прав. Еще 27% согласились бы на это, если для них не найдется никакой другой официальной работы: произвол начальства предполагает ответную готовность работника стать жертвой этого произвола. Ни при каких условиях не согласятся работать без договора только 24%, причем если среди 15—19-летних таких 26%, то среди 25—29-летних — 21%, среди юношей 25—29 лет — 16%, а девушек этого возраста — 25% (что связано не с более развитым правовым сознанием, а с другим пониманием своей роли, места работы в жизни).
Значительное число молодых хотели бы в принципе поехать за границу работать (23% «определенно» и еще 33% «скорее» хотели бы). Однако работа по специальности была бы главным мотивом при решении ехать или не ехать за границу работать только для 18% опрошенных (среди 15—19-летних для 21%, а среди 25—29летних — для 13%, среди учащихся — для 23%, работающих — 16%). Для подавляющего большинства (57%) это была бы именно «работа, приносящая высокий доход».
Как и в случае «образования за рубежом», движущими мотивами работы за границей выступают не задачи профессионализации, достижения высокой квалификации, конкурентоспособности на рынках труда, а высокий уровень жизни. Во многом такие представления — призрачная или наивная мечта о возможности пожить «другой жизнью». Реальная готовность работать за рубежом характерна лишь для крайне незначительной части молодых.
Молодежь и успех. Подавляющее большинство молодых горожан (79%) считают, что они уже добились успеха в жизни. Если учесть смутность и неопределенность планов на будущее большинства молодых (о чем ниже), приходится думать, что понятие «успех» имеет в молодежной среде «знаковый», не достижительский, а идентификационный смысл (как и высокая и растущая удовлетворенность всеми сторонами социальной жизни — можно подумать, что молодые живут в какой-то другой стране). С пониманием «успеха» слабо связаны ценности индивидуального достижения и социального
признания. Такой «успех» не столько реализация достижительских планов, сколько знак вписанности в позитивно оцениваемый контекст апеллятивного «мы», «таких, как я», таких, у кого «все в порядке».
В представлениях молодежи об условиях достижения успеха доминируют упование на помощь и поддержку наделенных влиянием людей (модификация советского «блата»), на волю случая, с одной стороны, с другой — установка на инструментальное, имморальное действие, когда для достижения цели все средства хороши.
Таблица 15
«ЧТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПОЗВОЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКУ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ?» (ответы ранжированы, в % от числа опрошенных)
Наличие знакомства и связей 49
Упорная работа 48
Хорошее образование 43
Талант, способности 38
Умение идти напролом, добиваться своих 36
целей любой ценой
Везение, случай 22
Происхождение из богатой семьи 14
Удачное замужество/женитьба 12
Честолюбие, амбиции 12
Занятие противозаконной деятельностью 6
Опрос молодежи 2006 г.
Обратим внимание на низкий ранг таких качеств, как «честолюбие, амбиции», которые как раз должны были бы быть значимы для человека, ориентированного на успех и карьеру, особенно молодого. Эти качества традиционно воспринимаются в патерналистском и уравнительно-коллективистском советском обществе как негативные или вызывают, по меньшей мере, настороженность. Акцентирование роли внешних по отношению к человеку факторов достижения успеха сочетается с до-
вольно негативным и завистливым восприятием «успешных людей» не только в массовых представлениях, но и среди самой молодежи, особенно — наименее адаптированной ее части. Само выделение молодыми в качестве значимых условий или средств достижения успеха и карьеры, негативно оцениваемых в массовом сознании «явлений» — блат, использование властных ресурсов, связей, циничный, эгоистичный расчет, прагматизм, — и есть механизм дисквалификации, понижения ценности успеха, карьеры как социального факта. Такое всеобщее видение условий успеха дает молодому человеку как бы оправдание, моральную разгрузку, освобождает от необходимости стремиться к большему, делать карьеру, поскольку существующие средства и способы не годятся для «честного человека».
С другой стороны, лишь 21% опрошенных молодых «скорее» или «совершенно не согласны» с высказыванием, что «цели оправдывают средства» (согласных с этим суждением — 47%). То есть распространенность «негодных» средств достижения успеха служит оправданием собственной готовности действовать так же, «как все», принимать существующие практики, вписываться в них и их использовать. Амбивалентность представлений о социальном успехе (что сочетается с декларативными утверждениями о значимости «для себя», для «внутреннего употребления» порядочности, честности, морали, нравственности и пр.) вселяет в человека не только неуверенность, страх и тревогу по поводу своих возможностей и перспектив, будущего, даже ценности своей собственной жизни, но и становится питательной почвой для рессен-тимента, широкого распространения в российском обществе чувства обиды, несправедливости жизни. Это и есть пресловутое двоемыслие советского человека.
Таблица 16
«НА СКОЛЬКО ЛЕТ ВПЕРЕД ВЫ МОЖЕТЕ ПЛАНИРОВАТЬ СВОЕ БУДУЩЕЕ?» (в % к группам по роду занятий, по строке)
Вариант ответа На 5-6 лет/ на много лет вперед На год-два Не знаю, что случится в ближайшие месяцы Затрудняюсь ответить
В среднем 20 48 29 2
Предприниматель 49 39 10 2
Руководитель 35 53 12 0
Специалист 21 51 27 2
Офисный служащий 18 45 33 5
Рабочий 19 43 37 2
Учащийся, студент 20 50 28 2
Домохозяйка 18 53 25 4
Не работаю 11 31 56 1
Опрос молодежи 12 крупных городов, N=2000, 2007 г.
Такое понимание успеха служит лишь маркером адаптированности к существующим реалиям и не предполагает выстраивание своего будущего как сложной системы социального взаимодействия. Будущее как бы вытесняется, серьезно не планируется, не рационализируется, а настоящее не выстраивается в общую причинную связь событий прошлого и будущего, не воспринимается как место строительства (Gestaltung) будущего, зона актуальной ответственности и понимания («сегодня» — вчерашнее «завтра»).
Примечательно, что молодые при всей уверенности в своем положении, удовлетворенности современной жизнью, высокой оценке собственной успешности, как и большинство населения, не имеют четкого представления о своем «большом» будущем. По данным опросов, известно, что около 80% россиян не имеют планов на отдаленное будущее. Но и большинство молодых считают, что могут планировать свою жизнь не более чем на год-два вперед.
Даже самые молодые, только начинающие жизнь, не представляют своего будущего, хотя, казалось бы, это самое время для больших мечтаний. Не строят далеких планов и самые квалифицированные респонденты. Увереннее, рациональнее и «дальше всех» смотрят в будущее те, у кого есть бизнес (приносящий деньги, что позволяет сохранять принятые стандарты жизни и достижений) и высокий статус — властный ресурс. Иными словами, рационализация вре-
мени возникает лишь в тех группах молодых, которые по роду своей деятельности вписаны в социальные контексты, предполагающие более сложные структуры взаимодействия. В отсутствие таких институциональных рамок рационализация времени, планирование, выстраивание приоритетов на будущее невозможна.
Подобную «беспечность» относительно своего будущего, сочетающуюся с высокой удовлетворенностью своей жизнью и — что, наверное, еще важнее — с высокой удовлетворенностью своими «успехами», следует рассматривать как превращенную прежнюю, «родительскую» зависимость от «системы» вместе с советским же ощущением бесперспективности, невладе-ния собственной жизнью. Не случайно даже среди самых обеспеченных и успешных молодых в России большинство признают, что не могут (да и не хотят) влиять на политическую ситуацию, не в силах отстоять свои права, неспособны противодействовать произволу власти.
Именно это свидетельствует о воспроизводстве (и преобладании) среди молодых не-достижительских ценностей и ориентаций, немодерных установок и ценностей, о той же понижающей модели и пассивной адаптации к изменениям. Репродуцируется опыт предшествующих поколений, но на ином материале и с иными средствами. Опыт пассивного выживания не создает и не обещает ничего нового. Но это уже предмет для дальнейшей работы.
