CC BY
211
УДК 165
Современная философская интерпретация рациональности
А. Б. Белозеров
Вологодский государственный университет
Рассматривается многообразие философских интерпретаций рациональности, единства ее природы в рамках историко-культурной ретроспективы, отражающей формирование и трансформацию исследуемого понятия (от единого основания методов, позволяющих постичь мир, до множества выделяемых по разным критериям типов проектирования мыслительной деятельности) и охватывающей период от античности до наших дней. На примере различных концепций понимания данной проблемы автор показывает процесс ее развития (в соотнесении с категориями разума, рассудка и мышления) и предлагает собственное определение сущности рациональности.
Ключевые слова: рациональность; классический рационализм; философия позитивизма и постпозитивизма; познавательная деятельность; критический рационализм; эволюционный плюрализм; межсубъектное общение.
Интерес к исследованию рациональности вызван необходимостью осмыслить современную картину мира и возрастание роли человека в ней, осознать его индивидуальность, ответственность, разумность, выработать новую стратегию человеческой жизнедеятельности в ситуации неопределенности дальнейшего развития цивилизации и в связи с нарастанием глобальных кризисных явлений в обществе.
Древнегреческая философия предвосхитила постановку проблемы понимания рациональности. Проявление ее оснований в античной философии было непосредственно связано с анализом таких категорий, как рассудок, разум, мышление, и изначально находилось в центре внимания учений Сократа, Платона и Аристотеля.
Само понятие рациональности традиционно относится к философскому движению, основанному Р. Декартом. Позднее оно было развито в картезианстве в качестве универсального познавательного метода. Идея рациональности и базирующийся на ней способ
© Белозеров А. Б.
мышления способствовали преобразованию предметов реальности в мыслительные формы и абстрактному конструированию идеальных объектов в сознании человека. Система философских взглядов Декарта заложила «все базовые аспекты нашей сегодняшней концепции когнитивного и рационального» [1, с. 13], обосновав отказ от суждений, основанных на вере, в пользу принципов очевидности, достоверности и доказательности.
Предложенное Декартом использование рационализма как универсального метода познания способствовало построению научного знания по единой системе, в основе которой находился самостоятельно мыслящий субъект, что позволяло утвердить превосходство рационального мышления над чувственным познанием. В результате был сформулирован принцип: «Я мыслю, следовательно, существую — первичное и достовернейшее из всех, какие могут представиться кому-либо в процессе философствования» [2, с. 316].
Опираясь на идеи Декарта, Б. Спиноза логично и систематически продолжил развитие философских рационалистических представлений. Он утверждал необходимость атрибута существования единой субстанции, включающей в себя телесные и душевные субстраты, определяющие протяжение и мышление. Его пантеистическая картина мира основывалась на идентичности понимания Бога и природы как «Deus sive Natura» — бесконечного и вечного существа, которое «действует по такой же необходимости, по какой оно существует» [3, с. 210]. Расширяя онтологическое понимание познания мира, Спиноза впервые рационально обосновал тождество Бога, субстанции и природы. Однако позднее Г.-В. Лейбниц, рассматривая субстанцию как самодовлеющую сущность, содержащую атрибут, модус, причинность и бесконечность, разделил ее на бесконечное множество активных центров жизненной силы — монад.
Лейбниц отстаивал определяющую роль разума в создании всеобщего научного пространства в процессе становления и развития рациональности. Он считал ясность, четкость и разумность формулировок в дискуссиях критериями истины, а показателем достоверности знания — опиравшиеся на разум аналитические умозрительные конструкции. В результате мышление, по Лейбницу, основано на принципах рационального познания, ибо «ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение оправданным без достаточного основания» [4, с. 418]. Таким образом, сущность явлений и предметов физического мира в рационалистическом понимании определялась целесообразной организацией и механическим взаимодействием множества индивидуальных субстанций, а универсализм принципов рациональности одинаково применялся как для неодушевленных предметов, так и для живых существ.
Осмыслению рациональности в контексте создания новой философии и развития математических и естественных наук посвятил свои исследования Н. Мальбранш, тем самым обозначив насущность теоретических, познавательных и методологических проблем. В соответствии с новейшими научными открытиями того времени, активизацией наблюдения и опытов, развитием математики и механики значительно расширяется сфера применимости рациональности. Рациональный подход и убежденность Мальбранша в безупречности декартовского метода обусловили его веру в постижение безусловной истины, в приоритет теории познания перед онтологией. Как и Декарт, он классифицировал разделение способностей по теоретическому и практическому основаниям. К первому он относил чувство, воображение и чистый разум, ко второму — наклонности и страсти. Отличительные черты данного подхода — ясное и последовательное изложение, строгое методичное основательное исследование, четкие суждения о вещах и явлениях, когда «разум знает действительно лишь то, что он видит с очевидностью» [5, с. 266]. В соответствии с этим наука, раскрывающая тайны величия разума, и логика познания ассоциировались с этическим подходом и способствовали частичному разумному истолкованию морали.
В ходе исторического развития чистая рациональность постепенно обретала сопряженность с субъектом познания. Так, И. Кант утверждал, что в основе научного познания лежит не отражение изучаемого объекта, а деятельность мышления по его конструированию. Достоверность знания обеспечивалась объективностью, отождествляемой с необходимостью и всеобщностью, обусловленными качествами и свойствами трансцендентального субъекта с присущим ему доопытным пониманием действительности. Познавательная
деятельность, основанная на ощущениях, с точки зрения Канта, представляла собой чувственное познание, а подчиненная законам рассудка — разумное, или рассудочное. Были переосмыслены отношения между субъектом и объектом познания, трансцендентальный субъект стал трактоваться как основание предметного мира, в классическом понимании бывшее первичным по отношению к объекту. Руководил деятельностью субъекта разум — высшее проявление познания, оперирующее идеями как представлениями о цели. В результате стало возможным осмысление взаимодействия рассудка и разума познающего субъекта, направленного на получение рационального знания в рамках единства и родственности понятий при непрерывности «перехода от всякого вида ко всякому другому виду путем постепенного нарастания различий» [6, с. 505]. Таким образом, историческое переосмысление идеи рациональности было связано с осознанием роли субъекта в познании, начинающейся с представлений, переходящей от них к понятиям и заканчивающейся идеями.
В социальной теории М. Вебера (конец XIX — начало XX в.) рациональность рассматривалась в контексте таких основных категорий, как поведение, действие и социальное действие. Поведение, наиболее общее понятие в теории, после наделения его конкретным смыслом переходит в социальное действие, которое «соотносится с действием других людей и ориентируется на него» [7, с. 603]. При этом процесс понимания смыслов, вложенных человеком в свои действия, предваряет рациональное объяснение, считающееся важнейшей целью познания.
Основополагающая роль в теории Вебера отводится «целерационально-му» действию, отличающемуся строгой ориентированностью, рациональной последовательностью, взвешенностью,
соответствием средств ожидаемому результату и четкой направленностью на достижение конкретной цели. Позднее данная концепция с оригинально разработанным в ней категориальным аппаратом рациональности и социального действия не только значительно повлияла на развитие философии и теории социальной коммуникации, но и стала одним из предметов обсуждения в теории коммуникативной рациональности Ю. Хабермаса.
Дальнейшую трансформацию понятия рациональности раскрывает позиция Г. Башляра, считавшего, что «если мы хотим определить рационализм, то его следовало бы определить как очевидно возобновляемое мышление, и возобновляемое ежедневно. Мы не можем сегодня основываться на вчерашнем, если мы действительно рационалисты, хотя именно поэтому производим порой впечатление гордецов и догматиков» [8, с. 287]. При этом, выступая с критикой научного знания в позитивистской трактовке, он придерживался традиционных ценностей рациональности и стремился сочетать их с новой научной парадигмой, складывавшейся в соответствии с развитием человеческой мысли в XX в. Основные идеи в его концепции рациональности выражались понятиями, определяющими отсутствие абсолютного разума, функциональность и подвижность рационализма. Именно этим были обусловлены открытия первой половины XX в. (зарождение новой онтологии, философское осмысление квантовой механики и теории относительности), подтвердившие рационалистическую сущность человеческого познания.
Рассмотрение проблемы рациональности в философии позитивизма значительно контрастирует с ее трактовкой в постпозитивизме. Так, позитивисты связывали рациональность с фактическими, устойчивыми, несомненными
данными, направленными на получение подлинного положительного знания. Данному подходу были свойственны детальная проработка критериев рациональности, отсутствие в ней метафизических элементов, таких как творческий поиск, контекстуальность и интуитивность. Как результат, жесткие позитивистские критерии способствовали установлению четкости и однозначности формулировок и явились причиной без-аппеляционности и непримиримости основанных на них теорий.
Постпозитивистское переосмысление позитивистского понимания рациональности привело к ограничению притязаний со стороны формальной логики, к изменению количественного и качественного содержания и динамики развития знания, сглаживанию противоречий внутри него, а также к отказу от жестких разграничений теории и практики, науки и философии. Рациональность стала применяться при решении методологических задач логического объяснения, смягчения противостояния теорий путем непротиворечивого сочетания элементов знания с социокультурными факторами.
По мнению К. Хюбнера, рациональные решения «всегда направлены к одному и тому же и имеют одну и ту же форму: они нацелены на оптимальную согласованность с всеобщей целостностью. Это, конечно, не означает приспособления к обстоятельствам, к простой данности. Речь идет о подлинном согласовании, которое не может быть достигнуто ни произволом, ни силой или вообще только в видимости; достижение этой цели предполагает как разумное сохранение существующего порядка вещей, так и разумное его изменение. В свою очередь, это означает, что мы должны исходить из учета данных исторических взаимосвязей, а не из абстрактного интереса к так называемым вечным "идеалам разума"» [9, с. 298].
Один из основателей постпозитивизма М. Полани указывал на содержание в современной физике совершенно нового типа рациональности. Он отвергал конвенциональный идеал знания, существовавший в виде представлений естественной науки, опиравшихся на объективные утверждения, зависящие от наблюдения, и считал, что «следует признать интуицию, внутренне присущую самой природе рациональности, в качестве законной и существенной части научной теории» [10, с. 36]. При этом наделение фактического знания личностным коэффициентом одновременно служило соединяющим фактором объективности и субъективности. Рациональность, заложенная в личности, стремилась преодолеть собственную субъективность, согласуя личные достижения с универсальными стандартами.
Современные зарубежные и отечественные авторы в философских работах применяют понятие рациональности в контексте рассмотрения различных актуальных проблем. Например, Х. Ленк развивает критический подход к пониманию рациональности. При создании собственной модели рациональности он исключил крайние абсолютизации дилеммного подхода (классическая — неклассическая, открытая — закрытая, теоретическая — практическая, субстанциональная — процедурная, материальная — процессуальная рациональность и т. д.). В этом его позиция перекликается с воззрениями К. Хюбнера, считавшего, что рациональность в определенных ситуациях может включать в себя расходящиеся и противоречащие друг другу цели, способные гармонизировать всю систему. Следовательно, при формальном подходе рациональность во многом становится ситуативным понятием и может оцениваться с учетом своей адекватности конкретной ситуации.
Ленк расширяет пространственное поле рациональности путем ее переноса на другие предметные области, такие
как миф. Он проводит подобную экспликацию рациональности во всем многообразии подходов, способов и в самом широком смысле ее типологизации. При анализе типов рациональности Ленк применяет реконструкцию наиболее общих критериев, признаков, позволяющих определить структуру, задав относительно общую интерпретацию множеству значений данного понятия. Это дает основание предполагать, что область, в которой рациональность находит неограниченное использование, максимально широка: выходит за рамки научного применения, охватывает нетрадиционные формы познания и способствует переосмыслению процесса приобретения знания, интерпретации реальности, установления границ «понимаемого или конституируемого нами мира» [11, с. 25].
Развитие представлений о рациональности у Ленка отражает характерную для современного философского знания прагматическую тенденцию, направленную на интеграцию различных, иногда прямо противоположных программ и концепций. Существо данного слияния определяется непротиворечивым включением в него таких идей, характеризующих рациональность, как стройность рационального мышления и свобода творчества у Башляра, ценностный приоритет и жизненный ориентир у Хюбнера, роль личностного знания и индивидуального суждения у Полани. В результате современный разум, соединяющий в себе сциентистскую и антисциентистскую традиции, принимает практические очертания.
Раскрывая проблему практического разума или рациональности в действии, Дж. Сёрль критикует ее классическую модель, при которой рациональное принятие решения определяется выбором из нескольких взаимоисключающих оснований, зависящих от «непротиворечивого набора желаний или других первичных оснований для действия» 12, с. 45].
Особый интерес представляет соотношение понимания рациональности в критических подходах Сёрля и Ленка. Позиция первого, отстаивающего «селективный» выбор рационального действия субъекта, заключается в признании его роли в самостоятельном определении рационального действия, критерии которого устанавливает он сам на основании свободы воли, поэтому понимание рациональности является вариативным, зависящим от воли и интересов субъекта. Второй, осознавая невозможность конечного обоснования рационализма, избегает отождествления рациональности с научностью и предлагает расширить сферу рационального путем привнесения в него нравственных, гуманных, практико-прагматиче-ских элементов, определяющих инструментальную полезность ее применения. Таким образом, наличие нереализованных вариантов рациональности у Сёрля и отсутствие ее окончательного обоснования у Ленка позволяет подтвердить вывод об историчности, изменчивости и эволюционном плюрализме данного понятия.
В российской философской традиции представления о рационализме неизменно включали в себя и духовные элементы. Так, Вл. Соловьев соотносил истину не только с логикой, но также и с понятиями красоты, блага, добра, несущими в себе нравственные и эстетические основы, что, по мнению И. З. Шишкова, «соответствует современному пониманию рациональности» [13, с. 819].
Проблема формирования идеала рациональности человеческого знания о мире занимала ведущее место в философском творчестве М. К. Мамарда-швили, который рассматривал ее в контексте требований, предъявляемых к достижению объективного научного знания познающим субъектом. Важным онтологическим обстоятельством,
открывшимся современной философии на основе опыта антропологии, феноменологии и экзистенциализма, служит наличие уникальных актов сознания, обозначающих выбор, ответственность, понимание и требующих «иных средств мышления» [14, с. 24]. Это составляет высшие основания феномена познания, создающие образ предмета, который впоследствии рационализируется. В результате происходит дискретный разворот от разумного объяснения познаваемого предмета к его метафизическому восприятию и последующей рационализации в смысле толкования. В соответствии с этим, рациональность понимается онтологически в форме участия в конечном независимом процессе существования познающего индивидуума. Заполнение пространства между субъективным взглядом и изучаемым объектом позволяет глубже разобраться в соотношении происходящего в мире и его отражения в сознании.
Размышляя о современной жизненной состоятельности и концептуальной сущности понятия рациональности, Н. С. Автономова оценивает его в качестве «фундамента осмысленности любой человеческой деятельности» [15, с. 284]. По ее мнению, подлинное философское наполнение рациональной сферы происходит в соединении объективно истинного и субъективно значимого, технологического прагматизма и лирической гуманитарности, абстрактного мышления и реального действия. Основной проблемой в постижении содержания рациональности этот автор считает угрозу ее догматического понимания, избежать которой можно путем умелой интеграции научных знаний с другими общезначимыми культурными, нравственными человеческими проявлениями.
Определяя сущность рациональности, Е. Я. Режабек полагает, что она формируется путем объединения альтернативных форм мировосприятия.
Обретение качественно новой рациональности заключается не в замене одного вида понимания другим, а в их синтезе, в «дальнейшем разворачивании потенций обоих способов репрезентации, вместе взятых» [16, с. 180].
Зарождающуюся в историко-культурном пространстве XXI в. рациональность можно называть диспутационно-диалогической, так как она открывает путь возвратной причинности, способствует развитию интуитивных прозрений, влияющих на ценностное видение окружающего мира. Специфика проявления различных аспектов рациональности выражается во всевозможных формах ее познания, поэтому в современной философской литературе разработано несколько типологий рациональности, отличающихся друг от друга по ряду критериев: историческому; уровням абстрактно-логической ступени познания; этапам и способам познания объекта исследования. В результате сложилась ситуация, когда «вместо одного разума возникло много типов рациональности» [17, с. 13].
Так, классификация типов рациональности по этапам и способам познания объекта исследования, данная В. С. Стёпиным, выделяет классический, неклассический и постнекласси-ческий типы, основанные на особых видах рефлексии. По специфике объекта познания классический тип сфокусирован на онтологической проблематике, неклассический — на анализе процедур построения знания, постнеклассиче-ский — на социально-культурной исследовательской программе.
Профессор В. С. Швырев выделяет закрытую рациональность, признающую однозначность в анализе человеческой деятельности, и открытую, способствующую установлению взаимных связей между универсальными и конкретно-научными категориями. Одно из проявлений открытой
рациональности — ее коммуникативная направленность, определяемая широким кругом межсубъектного общения, включающего в себя нравственное содержание познания.
Специалист по теории познания В. Н. Порус, рассматривая соотношение различных типов рациональности, отмечает, что любые рассуждения о развитии или взаимодействии закрытых объектов обязательно заканчиваются установлением ряда обязательных критериев, способных согласовать и упорядочить их. Единую основу рациональности представляет не жесткий перечень аксиологических, гносеологических, онтологических норм, а всеобщий и непрерывный процесс взаимного преодоления и воспроизведения противоречий, являющийся ее движущей силой. Отсюда мышление рационально, если оно способно преодолевать собственную рациональность посредством трансцендирования, превосходя себя в другой рациональности, которая впоследствии, когда в этом возникнет необходимость, тоже будет преодолена. В непрерывном процессе движения рациональной мысли, ее растворении и возрождении отсутствует масса покоя, поэтому «рациональность есть форма человеческой свободы в сфере познания и действия» [18, с. 24].
По мнению Л. А. Микешиной, «обращение к феномену жизни предполагает расширение сферы рационального, введение новых его типов и, соответственно, понятий и средств концептуализации, а также принципов перехода иррационального в рациональное, порождение новых форм иррационального, что осуществляется постоянно в любом познании и должно быть также признано законной процедурой в научном познании в целом» [19, с. 180]. Вопрос переосмысления рациональности не утратил актуальности, получил новый социально-культурный статус и поэтому
позиционируется сегодня в качестве фундаментальной философской проблематики.
Изложенные выше мнения различных авторов о рациональности позволяют сделать вывод о последовательном, непрерывном, преемственном характере ее культурно-исторического развития. Можно заключить, что получение окончательного и неизменного определения представляется крайне маловероятным. Осознание единства ее природы и многообразия философских взглядов на проблему позволяет предложить собственную интерпретацию исследуемого понятия.
Итак, рациональность представляет собой единство философской, исторической, динамично развивающейся, гибкой, сложной, многоаспектной, не предопределенной заранее сущности, основанной на принципах разумности, рассудочности, целесообразности, изменяющейся вместе с развитием и углублением различных областей человеческого знания, характеризующих познание, общение и деятельность.
Наиболее интересным и плодотворным направлением дальнейшего исследования рациональности представляется рассмотрение ее сущности, оценка роли и значения ее коммуникативного аспекта для деятельности человека в современном мире.
Литература
1. Даниелян Н. В. Научная рациональность: Монография. М.: Изд-во МГОУ, 2010. 198 с.
2. Декарт Р. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. 654 с.
3. Спиноза Б. Этика. Минск: Харвест; М.: ACT, 2001. 336 с.
4. Лейбниц Г.-В. Сочинения: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1982. 636 с. (Философское наследие).
5. Мальбранш Н. Разыскания истины: Пер. с фр. СПб.: Наука, 1999. 651 с.
6. Кант И. Критика чистого разума: Пер. с нем. М.: Наука, 1999. 655 с. (Памятники философской мысли).
7. Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. 808 с. (Социологическая мысль Запада).
8. Башляр Г. Новый рационализм: Сб.: Пер. с фр. М.: Прогресс, 1987. 374 с.
9. Хюбнер К. Критика научного разума / [Ред. В. Н. Порус; пер. с нем.: И. Т. Касавин]. М.: ИФ РАН, 1994. 326 с.
10. Полани М. Личностное знание: на пути к посткритической философии: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1985. 344 с.
11. Lenk H. Interpretationskonstrukte: Zur Kritik der interpretatorischen Vernunft. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1993. 698 S.
12. Сёрль Дж. Рациональность в действии / Пер. с англ. А. Колодия, Е. Румянцевой. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 336 с.
13. Шишков И. З. История философии: реконструкция истории европейской философии через призму теории познания. М.: URSS: ЛИБРОКОМ, 2013. 846 с.
14. Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. СПб.: Азбука, 2010. 283 с.
15. Автономова Н. С. Рассудок. Разум. Рациональность / Отв. ред. В. А. Лекторский. М.: Наука, 1988. 286 с.
16. Режабек Е. Я. В поисках рациональности (статьи разных лет): [научное издание]. М.: Академический Проект, 2007. 383 с.
17. Гайденко П. П. Научная рациональность и философский разум. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 528 с.
18. Порус В. Н. Рациональная коммуникация как проблема эпистемологии // Коммуникативная рациональность: эпистемологический подход [Сб. ст.]. М.: ИФ РАН, 2009. С. 11-24.
19. Микешина Л. А. Философия познания: проблемы эпистемологии гуманитарного знания. 2-е изд., доп. М.: Канон+, 2009. 560 с.
Белозеров Александр Борисович — соискатель кафедры философии Вологодского государственного университета. E-mail: borzytsch@mail.ru
