CC BY
140
УДК 94 (47).085
СОВЕТСКОЕ ПОТРЕБИТЕЛЬСТВО В ЭПОХУ ОТТЕПЕЛИ: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ
Т.А. Мищенко
Статья посвящается анализу специфики формирования советского потребительства, истоки которого лежат в советской социальной политике периода оттепели. Потребительство, являющееся типом общественного сознания, обладает гендерным измерением. Автор исследует социальные женские и мужские практики потребления, реакции на рост потребления, осознания неравного доступа к потребительским благам Ключевые слова советское потребительство, женские практики, дефицит, товарищеский надзор, мужские проекты - обращения
Споры о преимуществах и недостатках советской социальной системы до сих пор волнуют как профессиональных исследователей, так и широкую публику: «Мой тезис прост: система, не обеспечивающая приемлемых для данных исторических условий стандартов потребления, обречена на уничтожение» [1]. «Вещизм сгубил СССР в особенности вещизм элит, потерявших энтузиазм и идейность первых большевиков» [1], «СССР и весь союзный лагерь сгубило советское потребительство: недостижимая мечта иметь массу бытовых мелочей, которые легко доступны «там», но представляют собой дефицит «здесь» [2]. При всем разнообразии оценок общим является тезис о связи роста потребления с разрушением системы государственного социализма: «Систему государственного социализма сгубили сытость и ослабление международной напряженности. К концу 1950-х годов в результате, прежде всего технического прогресса проблема физического выживания населения (по крайней мере, СССР и Восточной Европы) была решена. .. .И тут возникла неразрешимая проблема. Люди хотели жить все лучше, а хозяйственная система, ориентированная на развитие тяжелой промышленности, оказалась не в состоянии соответствовать динамике закона возвышения потребностей, реагируя на него лишь пустыми прилавками»[3, с.4].
Потребительством можно назвать такой тип общественного и индивидуального сознания, для которого потребление во всех его формах и разновидностях становится конечной целью и смыслом существования. Идеология потребительства обычно признается следствием развития рыночной экономики, однако СССР все же не существовал в полной изоляции от общемировых тенденций и проблем. Необходимо исследовать динамику, структуру и специфику советского потребления в 1960-е годы, чтобы выявить наличие или отсутствие потребительских тенденций.
Анализ потребления в советском обществе не исключает его гендерного измерения. Следуя тезису Н.Н. Козловой, «Фактически все противопоставления, которые функционируют в качестве принципов видения и деления, установления иерархий и оценок, в замаскированной форме отсылают к противостоянию мужской/женский» [4,с.64], можно рассматривать потребление как повседневные практики женщин и мужчин. Демократизация общества в период оттепели подтолкнула его к интимизации повседневности, где главным агентом выступала семья. Организацией семейного потребления занималась женщина, что предписывалось особым ролевым набором, содержащим синтез символических патриархальных установок на подчиненное положение женщины в семье и модернистских установок на принятие женщиной новых общественных ролей вследствие участия в производственном труде. Как отмечает Ш. Фицпатрик, «.на всех уровнях общества, хотя особенно, конечно, на низшем, женщины принимали на себя главный удар, решая многообразные проблемы повседневной жизни в СССР, - кормили и одевали семью, обставляли и обустраивали жилище, налаживали отношения с соседями по коммуналке. К женщинам все больше отходила роль семейных специалистов в области потребления, хорошего вкуса, а также воспитания детей. Отсюда следовало, что они должны были уметь доставать товары, как легальным путем, так и по блату, и разбираться в их качестве» [5.С.195]. В.И. Ильин рассматривает гендерные различия в потреблении как потребительские модели «прекрасного пола» и «сильного пола»: женщина реализуется через свою внешнюю привлекательность, мужчина обязан быть физически и социально сильным. Следует согласиться с исследователем в том, что «.в советском обществе граница между «прекрасным» и «сильным» полами была резкой: мужчина должен был самоутверждаться через труд, воинские подвиги и карьеру, а манипуляция впечатлениями через изощренно конструируемую внешность оставить женскому полу» [6].
Изучая потребление как особый тип экономической активности, который связан с
процессом физического и символического жизнеобеспечения женщин и мужчин, можно выделить два подхода в рамках советской социальной истории 1960-1970-х гг. Во-первых, это работы, написанные в объективистском ключе, которые позволяют описать функционирование социальных институтов государства, зафиксировать меры государственной социальной политики [7]. Критический анализ советского официального дискурса содержится в работе Е.А. Богдановой, где она рассматривает категорию «забота»: «Советская забота тотальна в том смысле, что императив советской «заботы» конструируется в идеологии как «всеобъемлющей», «всепроникающей», «непрерывной». Согласно идеологическому дискурсу забота «неотступна», «постоянна», «вечна». Все, что имели и получали граждане, было субсидиями государства, выданными под этикеткой заботы» [8,с.7]. Второй подход к анализу проблемы можно определить как субъективистский. Он основан на исследовании процессов повседневной жизни их рядового участника, взятого в качестве «актора», деятеля. Обозначая необходимость формирования методологии микроанализа повседневности, Н.Н. Козлова определяла такое исследование «.локализованным на границе жизненных траекторий людей и развивающейся социальной структуры» [9, с.120]. Н.Б. Лебина в проблеме нормы и аномалии в повседневной жизни советского города видит актуальность изучения «.то реальности, с которой встречался «маленький человек», обычный советский горожанин, чья духовность и телесность также подверглись реформированию в этом гигантском социальном эксперименте» [10,с.13]. Такой подход к социальной истории советского общества, основанный на анализе повседневных практик, биографических ситуаций простых людей требует особого комплекса источников: тексты «наивной литературы»[11], семейная переписка [10] и др. Однако принимая во внимание, что в повседневных взаимодействиях и практиках потребления в той или иной степени участвовало государство, целесообразно объединить в исследовании два подхода, включив в источниковую базу не только источники личного характера (письма в Госплан СССР, в редакцию журнала «Коммунист», жалобы в КПК при ЦК КПСС), но и документы партийно-государственного происхождения (записки, письма, информации местных партийных и советских органов, сведения КПК при ЦК КПСС о ходе проверок и агитационной работе, статистические бюллетени, докладные записки отделов ЦСУ).
Учитывая положение М. Фуко о несовпадении дискурсов и практик, анализ источников понимается в том варианте, о котором О. Хардхордин писал: «.вместо того, чтобы анализировать то, что тексты сообщают нам как <документы>, Фуко анализировал их как <монументы>, как памятники, воплотившие в себе определенные практики производства знания. Анализ дискурса в таком случае строится вокруг ряда вопросов, в том числе таких: какой тип феноменов может стать объектом данного дискурса, кто может занять позицию говорящего субъекта, какие виды понятий и типы практик могут появиться или быть приемлемыми в этом дискурсе, какие теории возможно помыслить и сформулировать в данном дискурсе, чтобы объяснить появляющиеся в нем практики?» [12.С.52].
Повышение роли человеческого фактора в результате научно-технического прогресса привело к необходимости более широкого учета потребностей людей, признанию их социальных прав и принятию государством на себя ряда социальных функций. В середине 1950-х гг. в западном обществе распространилась теория государства всеобщего благоденствия (англ^е^аге State), утверждающая, что государство в индустриально развитых странах гарантирует каждому члену высокий уровень жизни посредством государственного регулирования капиталистической экономики и доходов. Предполагалось, что рост потребления приведет к всеобщему благополучию и комфорту и станет надежной опорой для экономики развитых стран. Не смотря на «железный занавес» между капиталистическими державами и СССР, руководство страны не могло не учитывать общемировой тенденции к становлению социального государства. Положения теории «государства всеобщего благоденствия» были инкорпорированы в «основной закон коммунистического способа производства»: на основе положения К. Маркса о возвышении потребностей в центр политики была поставлена задача максимального удовлетворения возрастающих потребностей советских людей. В. Ильин называет это положение утопическим, как и то, что «.из более сотни капиталистических стран в качестве соперника были выбраны США - самая богатая страна в мире, развивающаяся в уникальных условиях» [См. 3]. Следует сказать, что данные о жизненном уровне населения интересовали советские хозяйственные и партийные органы не только в отношении США, но и Франции, Японии и стран «народной демократии» - ГДР и Чехословакии. Основываясь на данных журнала «Экономик политик», рассматривался рост потребления бытовых приборов во Франции: «В июле 1960г. на 100 семей во
Франции приходятся 26 холодильников, 24,5 стиральных машин, 29 пылесосов, 13,5 телевизоров» [13, л.107]. Сообщалось, что к 1965 г. уровень потребления во Франции достигнет среднего американского применительно к 1945г: «.В настоящее время 9 из 10 американских семей имеют холодильник, стиральную машину и телевизор» [13, л.115]. В Японии, согласно данным Бюро экономического планирования, в 1962г. на 100 человек приходилось 0,54 автомобиля, тогда как в США - 34. Телефонов в Японии насчитывалось 5,88 на 100 человек, а в США - 40,8 [14, л.115]. Таким образом, уровень потребления развитых стран в 1960-е гг. на 20 лет отставал от США, но все же рос очень быстро. Бытовые приборы и автомобиль из предметов роскоши превращались в предметы потребления для среднего класса. Госкомитет Совмина СССР по торговле указывал на быстрый рост предметов потребления в ГДР: «В 1962 г. каждая восьмая семья имела холодильник (а в 1958 г. лишь каждая сорок восьмая), каждая третья семья -телевизор (в 1958г. - каждая двадцатая). В настоящее время почти в каждой семье имеется радиоприемник» [15, л.65]. Эти показатели значительно опережали аналогичные в СССР: в 1960 г. на 100 семей (по данным обследований бюджетов) приходилось 45 радиоприемников, 8 телевизоров, 7 телефонов, 1 мотоцикл и 16 велосипедов [13, л.115]. Но в сравнении с собственными показателями середины 1950-х гг. уровень личного потребления в СССР возрос значительно (за время с 1955 по 1960 гг. в расчете на душу населения - на 28%) [13, л.70]. Письма и отчеты местных партийных и советских органов, совнархозов о ходе выполнения постановления ЦК КПСС и Совмина СССР от 13 октября
1959 г. «О мерах по увеличению производства расширенного ассортимента и улучшению качества товаров культурно-бытового назначения и хозяйственного обихода» содержат перечисление 30-40 наименований потребительских товаров, внедренных в производство местной промышленностью. Так, из Брянской области сообщалось о выпуске чугунных сковород, сувениров, кухонных досок, пуговиц, хрустальной и жестяной посуды, совковых лопат, санок, пианино, елочных стеклодувных украшений [16, л.77]. В ассортименте потребительских товаров обращает на себя внимание повсеместное производство не только привычной стандартной мебели (кроватей, буфетов, стульев, сервантов, табуретов, кухонных столов), но также новой: комбинированной,
малогабаритной( диваны-кровати, кресла-кровати, однотумбовые столы) [16, л.6-30], что, несомненно, было связано с обширным жилищным строительством малогабаритных квартир в начале 1960-х гг. От роста выпуска потребительских товаров заметно отставало развитие сферы услуг. План 1960 г. по бытовому обслуживанию населения РСФСР не был выполнен в 24 областях, краях и АССР [17, л.65]. Из каждых 10 рублей доходов население СССР в силу недостаточности сети бытового обслуживания расходовало в 1960 г. на бытовые нужды только 6,3 коп. В дальнейшем объем работ по бытовому обслуживанию населения возрастал (в 1965 г. - 8 р.26 коп. услуг на одного жителя, в 1968г. - 13 р.28к.), однако в целом оставался недостаточным и заключался в основном в ремонте и пошиве одежды, обуви, ремонте сложной бытовой техники и мебели, услугам прачечных и химчисток и вызывал много нареканий клиентов[18, л.7]. Для увеличения покупательной способности населения еще в 1956г. Советом Министров СССР, ЦК КПСС и ВЦСПС было принято постановление о повышении заработной платы низкооплачиваемым рабочим и служащим, были увеличены пенсии, повышены закупочные цены на продукцию сельского хозяйства. Среднемесячная зарплата к 1964 г. выросла на 15%, превышение доходов над расходами составило примерно 1 млрд. рублей, из которых 800 млн. было помещено населением во вклады в сберегательные кассы и Госбанк. [18, л.13]. Таким образом, отставание производства товаров и платных бытовых услуг предопределило дальнейшее отложение денежных накоплений у населения. Кроме того, особую роль в характере советского потребления играл «вещизм» - крайне преувеличенное значение приобретенной вещи, бережное к ней отношение, не предусматривающее быструю смену предметов потребления новыми покупками. Другим проявлением вещизма можно считать приобретение впрок, основанное на потребности покупать товар из-за возможного повышения его цены (в советском варианте -дефицитности) - так называемый эффект Веблена [19, с.285]. Казалось бы, городской житель, несколько десятилетий вращавшийся в коммунальной среде густонаселенных квартир, как и мигрант из деревни, порвавший с патриархальной деревенской общностью, должен был приобрести некие навыки жизни в коллективном социалистическом общежитии, свободного от стяжательства. Однако эффект коммунального быта был обратным: «Каждая семья ревниво охраняла личное имущество, например, кастрюли, сковородки, тарелки, хранившиеся в кухне -месте общего пользования» [5, с.59]. Ш. Фицпатрик приводит наблюдение Айви Литвиновой, относящееся еще к концу гражданской войны: «Я думала, что в революционной России «идеи» -это все, а «вещи» - ничто, потому что у всех будет все необходимое, без излишеств. Но гуляя по
улицам Москвы и заглядывая в окна, я увидела беспорядочно набитые во все углы московские вещи и поняла, что они никогда еще столько не значили» [5,с.25].
Популяризация идеи построения коммунизма как потребительского рая вовсе не означала утрату партийного идеологического контроля над сферой потребления. Е. Жидкова замечает: «Благодаря массовому жилищному строительству и появлению пространств «отдельных квартир» стало уместно говорить о таких вещах, как приватность, интимность или частная жизнь семьи .
В то же время идейный градус официального курса ничуть не «потеплел». Продолжаются идеологические кампании, по сути противоположные либерализации личного и частного» [21, с.266].
Стремление удовлетворить потребительские запросы населения вступало в противоречие с возможным появлением частной собственности, что отрицалось коммунистической идеологией. В 1961 г. Устав КПСС был дополнен важными положениями: помогать развитию и упрочению коммунистических отношений, вести борьбу с любыми проявлениями буржуазной идеологии, с остатками частнособственнической психологии [22, л.36]. Примечательно, что проблема соотношения потребительства и коммунистической морали волновала и обычных советских людей, многих рядовых коммунистов. О. Хардхордин пишет о практиках увещевания, товарищеском надзоре (не иерархичном, старшего над младшим, а товарищеском, внутри группы) [13, с.46]. Переписка журнала «Коммунист» с читателями и жалобы граждан в КПК при ЦК КПСС дают представление об уравнительских настроениях и протестах против нарождающегося потребительства (неограниченного приобретения, ловкачества). Из письма ленинградского инженера Тыщука К.В.: «Если наш курс ведет не к уменьшению и полному уничтожению частной собственности, а к ее росту, то следовательно, он ведет нас не к коммунизму, а от коммунизма» [23, л.29]. О.А. Вильбергрубе из Челябинска писала в редакцию журнала: «Если обыкновенный человек, занимая руководящий административный пост, или даже будучи ценным научным работником, имеет прекрасные условия жизни, просторную квартиру, дачу за городом, собственную или персональную автомашину, если он и члены его семьи имеют неограниченную возможность сорить деньгами, удовлетворяя любую свою прихоть, не переродится ли в связи с этим он невольно из энергичного, принципиального, закаленного, спаянного с массами бойца за коммунизм, в равнодушного ко всему прогрессивному, ожиревшего мещанина?» [25, л.32]. В
1960 г. в КПК при ЦК КПСС поступило анонимное письмо, в котором сообщалось, что жена Павленко А.С. (бывшего министра строительства электростанций) скупает у спекулянтов картины, шьет много платьев, а затем их продает в комиссионные магазины, покупает через знакомых лиц заграничные вещи. Товарищу Павленко было рекомендовано передать жене об анонимном письме в КПК и предупредить ее о необходимости жить более скромно и не давать повода для разговоров и сплетен [24.Л.25]. Как видим, «сигналы с мест» обвиняют в потребительстве и отходе от коммунистических идеалов властную или научную элиту, обладающую гораздо большими привилегиями и возможностями, чем простой советский человек. Неравный доступ к потребительским благам, обусловленный не уровнем дохода, а властными привилегиями, является важной особенностью советского варианта «государства благоденствия». Глубинной причиной потребительского неравенства выступала государственно-распределительная модель экономики, основанная на отрицании рыночных механизмов образования цены. Фиксированная цена, установленная государством - препятствие к ее росту, то есть открытой инфляции - вызывает инфляцию подавленную, проявляется в исчезновении товаров (дефиците). Ключевыми словами, характеризующими советскую потребительскую модель, стали «блат», «достать», «что выбросили?», «что дают?». Дефицитными благами были не только промышленные товары, но и продукты. В отчетах промышленных обкомов КПСС за 1963 г. содержится перечень недостающих продуктов: «.В настоящее время создалось такое положение, что трудящиеся Ярославля и Рыбинска не имеют возможности купить мясо, молоко, масло животное и др. молочные продукты ни в магазинах, ни на колхозных рынках...В Кировской области контингенты строек химии и лесной промышленности мясом и жирами обеспечены крайне плохо. В Тульской области уровень сельского хозяйства низок и не обеспечивает потребностей населения в мясопродуктах и молочных продуктах, а выделенные фонды на 1964г. других продовольственных товаров недостаточны, что вынуждает городское население приобретать их в Москве» [26, л.26]. «Рыбы, пользующейся спросом у населения, в продаже недостаточно, а в некоторых городах -отсутствует. Торговля картофелем в ряде городов проходит с перебоями. Повсеместно не хватает в торговле огурцов, свеклы, моркови и репчатого лука» [15, л.9-10].
Н.Н. Козлова, рассматривая семейную переписку за несколько десятков лет, выделяет
некоторые практики преодоления дефицита, социально маркируемые, как женские: привозить недостающее из разных мест (в основном - из Москвы), делать домашние заготовки, обмениваться дефицитом по почте, дарить. В женских социальных техниках автор усматривает принципы моральной экономики: бескорыстный дар и долг, сердечную привязанность и нравственные основания [9]. Исследовательница точно подмечает пассивную позицию женского социального поведения, стремление приспособиться и выжить в предлагаемых обстоятельствах: «О дефиците пишут в эпическом тоне. Это что-то вроде природных сил, к которым человеку остается только приспособиться. Походы за едой, поиск одежды - что-то вроде похода за грибами - то ли найдешь, то ли не найдешь. Люди претерпевают, отсюда пассивная форма вопроса: «Как вас снабжают?» Кто снабжает, какая таинственная сила, от которой зависит человеческая жизнь?» [9, с.5].
Лишь только хлебная проблема в общепродуктовом дефиците приобрела острый политический характер. Ее обсуждали и мужчины, и женщины: пересказывали слухи, жаловались в органы власти. К 1963 г. относится множество «сигналов с мест», указывающих на обострение хлебной проблемы: «Имели место неоднократные случаи, когда люди длительное время простаивали в очередях, уходили ни с чем и целыми сутками оставались без куска хлеба», «Как заявила пенсионерка Струева Р.И. (Куйбышевская обл.), в очередях высказывается очень много недовольств в адрес не только районных, областных, но и в адрес центральных партийных и советских органов. Нередко дело доходит до ругани, выкриков и даже драки» [28, л.2]. Партийным пропагандистам в 1963 г. на встречах с населением задавали много вопросов о положении в стране с хлебом: «Сколько миллиардов пудов хлеба нужно Советскому Союзу при коммунизме?», «Мы выступаем против скармливания хлеба скоту. Хорошо, почему же нет в продаже фуража (отходов муки) для скота? Не будет хлеба скоту - не будет молока!» [28, л. 231]. Для советского человека с еще не уничтоженными крестьянскими традиционными ценностями, хлеб имел не только продуктовую ценность, но и символическое значение, означавшее начало изобилия, возможность коммунистического рая. Вообще «мышление в государственном масштабе» о планировании производства и потребления, качестве товаров присуще мужчинам, о чем свидетельствует анализ писем в Госплан СССР. Авторы-мужчины позиционируют себя как «простого советского человека», «рядового члена партии», «строителя коммунизма», выражающего мнение масс. Учитель истории высказывает мнение о низком качестве советских швейных изделий: «О себе скажу, что я ношу 56-й размер и никак не могу себе подобрать нашего отечественного костюма, вынужден покупать импортный костюм чешский или немецкий, которые аккуратно и стройно лежат» [29, л.80]. П.С. Рохтонян из Одесской области критикует консервную промышленность: «В городе нет свежей рыбы, но есть консервный завод, который старается выполнить план. Поймите же вы, тупые головы, что консервировать нужно только излишки, то, что нельзя реализовать в свежем виде!»[29.Л.93 об.]. Слесарь завода «Красный треугольник» Г.А. Ильин предваряет свое письмо эпиграфом: «Не удивляйтесь! Я строитель коммунизма и у меня до всего есть дело» и пишет об отсутствии в продаже мужских носков: «.Не знаю испытывали на себе или видели на улице и даже в театре, что мужчина или молодой человек одет в красивый костюм и видны из подбрюк голые пятки и лохмотья протертых носков. И правильно могут подумать иностранцы, что наша страна еще отсталая не смотря на то что наши космические корабли раньше вышли на орбиту в космос» [29, л.66].
Итак, государственная политика в конце 1950-х - начале 1960-х гг., направленная на удовлетворение потребительских запросов советских людей, вызвала к жизни советский вариант потребительства. Условиями его возникновения стали планово-распределительный характер экономики, отсутствие рыночных механизмов формирования цены, порождающее дефицит. Коммунистическая идеология самоограничения и уравнительства на всех уровнях общества вступила в конфликт со стремлением покупать товары для выполнения ими престижных социальных функций. Особенностью советского потребительства стали особые социальные практики повседневного потребления (маркируемые, как женские), практики «товарищеского надзора» и «общественного контроля» за доступом к потребительским благам и мужские проекты-обращения во властные и хозяйственные органы, содержащие предложения по корректировке производства и потребления в государственном масштабе.
Article is devoted to the analysis of specifics of formation of the Soviet consumerism which sources lie in the Soviet
*
Орфография письма сохранена
social policy of the period of thaw. The consumerism being type of public consciousness, possesses gender measurement. The author investigates social female and man's practicians of consumption, reaction to growth of consumption, understanding of unequal access to the consumer benefits
The key words: the Soviet consumerism, female practicians, deficiency, companionable supervision, man's projects - addresses
Список литературы
1. http://0-stranger.livejornal.com/1999606.html.
2. http://tushisvet. livejornal.com/4613.html.
3. Ильин В.И. Общество потребления: теоретическая модель и российская реальность// Мир России.2005.№2.
4. Козлова Н.Н. Гендер и вхождение в модерн// Общественные науки и современность.1999.№5.
5. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 1930-е годы: город. М.2008.
6. Ильин В.И. Мужской вариант «прекрасного пола»/
URL:http://consumers. narod.ru/book/dendy. html.
7. Савастенко А.А. Социальная политика КПСС и формирование нового человека.Минска1981; Роговин В.З. Социальная политика в развитом социалистическом обществе: направления, тенденции, проблемы.М.1980; Чайка Е.А. Социальная политика советского государства на селе с 1945 по 1965 гг. ( На материалах Краснодарского, Ставропольского краев и Ростовской обл.): Дисс. ...к.и.н.: 07.00.02 Армавир.2004.
8. Богданова Е.А. Регулирование правовых отношений в условиях неправового общества: опыт последних советских десятилетий//Интернет-журнал «Культура и общество»//www. inforeg/.
9. Козлова Н.Н. Сцены из частной жизни периода «застоя»6 семейная переписка// Журнал социологии и социальной антропологии.1998.Том П№3.
10. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города. Нормы и аномалии 1920-1930 годы. Спб.1999.
11. Минаева А. Работал на заводе до мозолистых рук// Отечественные записки. 2003.№3.
12. Хархордин О. Фуко и исследование фоновых практик// Мишель Фуко и Россия/Под ред. О. Хархордина Спб.2001.
13. РГАЭ Ф.1562.оп.26.ед.х. 1174.
14. РГАЭ Ф.1562. оп.26.ед.х.1219.
15. РГАНИ. Ф.5.оп.43.ед.х.114.
16. РГАСПИ. Ф.556.оп.21.ед.х. 337.
17. РГАСПИ. Ф.556.оп.21.ед.х.339
18. РГАЭ. Ф.4372.оп.66.ед.х.2025.
19. Лейбенстайн Х. Эффект присоединения к большинству, эффект сноба и эффект Веблена в теории покупательского спроса. Спб.1993.
20. РГАНИ Ф.5. оп.43.ед.х.152.
21. Жидкова Е. Практики разрешения семейных конфликтов: сигналы общественности и обращения граждан в общественные организации и партийные ячейки// Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940-1985/ Под ред. Е. Ярской-Смирновой и П. Романова. М. 2008.
22. РГАНИ Ф.6.оп.6.ед.х.1759.
23. РГАСПИ Ф.599.оп.1.ед.х. 247.
24. РГАНИ Ф.6.оп.ед.х. 1772.
25. РГАСПИ Ф.599.оп.1.ед.х.221.
26. РГАНИ Ф.5 оп.43 ед.х. 145.
27. РГАНИ Ф.6 оп.6 ед.х. 1835.
28. РГАНИ Ф.5 оп.55 ед.х.1.
29. РГАЭ Ф.4372 оп.65 ед.х. 177.
Об авторе
Мищенко Т. А.- кандидат исторических наук, доцент, докторант кафедры новой и новейшей отечественной истории и права Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского
243020, Брянская область, г. Новозыбков, улица Вокзальная д.34 кв.24, e-mail: [email protected], контактный телефон: 8 (48343) 345-23
Consumerism soviet in the thaw: gender dimension
