CC BY
363
ИСТОРИЯ
УДК 94(47)+94(520)
Т. А. Воробьёва
СОВЕТСКО-ЯПОНСКИЙ ПАКТ О НЕЙТРАЛИТЕТЕ 1941 г. В СОВРЕМЕННОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Статья посвящена анализу современной отечественной историографии советско-японских отношений 1940-1941 гг. В основном представлены работы историков-востоковедов. Актуализируются дискуссионные проблемы, связанные с отношением СССР к Тройственному пакту, возможностью создания оси Берлин - Москва - Токио, реакцией США на переговорный процесс между Москвой Сталиным и Ма-цуока, оценкой пакта о нейтралитете.
Clause is devoted to the analysis of a modern domestic historiography of the URSS-Japanese attitudes 1940-1941. Basically works of historians-orientalists are presented. The debatable problems connected with the attitude of the USSR to the Triple pact, an opportunity of creation of an axis Berlin - Moscow - Tokyo, reaction of the USA to negotiating process between Stalin and Маtsuoka, an estimation of the pact about a neutrality are staticized.
Ключевые слова: Тройственный пакт, берлинские переговоры 1940 г., ось Берлин - Москва - Токио, Мацуока, пакт о нейтралитете.
Keywords: Triple pact, the negotiating process of Berlin 1940, axis Berlin - Moscow - Tokyo, Маtsuoka, pact about a neutrality.
Отголоски Второй мировой войны в российско-японских отношениях сформировали в Японии имидж России как «нехорошей страны» -«русские вероломно нарушили пакт о нейтралитете, вступили в войну с Японией, захватили Курильские острова и не хотят возвращать северные территории». Однако и в России сохраняются стереотипы в отношении Японии - «агрессивного азиатского соседа до и во время Второй мировой войны, пособницы фашистской Германии» [1]. Тезис об «исторической вине» Советского Союза, а теперь России, который присутствует в политической ментальности определённой части японской элиты, влияет на весь комплекс современных российско-японских отношений. Аргументы сторон уходят в ту далёкую эпоху, когда мир шёл к этой войне. По мере расширения доступа к архивам становилось ясно, что
© Воробьёва Т. А., 2010
объективно оценить события в рамках однозначных дефиниций невозможно. В свете тех аргументов, которые российской и японской сторонами приводятся для обоснования своей позиции по территориальному вопросу, тема советско-японских отношений в годы войны не утратила политической актуальности. Об этом свидетельствуют многочисленные документальные и монографические публикации последнего десятилетия, посвящённые различным аспектам предыстории и истории Второй мировой войны [2]. По сравнению с советской историографией, где традиционно преобладали работы, связанные со всем комплексом европейских проблем и советско-американских отношений, сейчас увеличился удельный вес исследований по проблемам международных отношений на Дальнем Востоке.
В наиболее значимых работах советского периода оценки процессов, происходивших на Дальнем Востоке и в советско-японских отношениях, сводились к фактору японской угрозы СССР, который якобы и определял политику держав, а также к одномерному обоснованию причин вступления Советского Союза в войну с Японией [3]. Современная отечественная историография советско-японских отношений в указанный период имеет полифонический характер. На основе одних и тех же документов учёные делают противоположные выводы. На смену самосознанию победителей, которые «всегда правы», приходит стремление разобраться в том, как было на самом деле, «привести историю в соответствие с фактами»; исследователи пытаются переосмыслить ситуацию на Дальнем Востоке накануне и в годы войны. Советско-японская война, по мнению В. Гаврилова, остается фактически «единственным неразвязанным узлом Второй мировой войны» [4].
Как заметил А. Шлезингер (мл.), «любое поколение историков сталкивается с вполне определёнными проблемами своего времени и, следовательно, оценивает прошлое в их свете» [5]. Поэтому важно рассмотреть позиции, логику и аргументацию современных отечественных исследователей, которые часто дают альтернативное толкование известных событий. В качестве объекта анализа взяты труды таких историков-востоковедов, как В. П. Зимонин, В. Молодяков, Б. Н. Славинский, В. П. Сафронов, А. Кошкин, К. Черевко, а также работы, посвящённые исто-
рии взаимоотношений Советского Союза с державами оси и американо-английской коалиции,
A. О. Чубарьяна, В. Сиполса, В. Печатнова,
B. Малькова за последние десять лет [6]. Круг проблем, поставленных этими учёными, обширный. Речь пойдёт о знаковом событии в советско-японских отношениях периода 1940-1945 гг. - советско-японском пакте о нейтралитете 1941 г. Выбор сюжета не случаен, так как его оценка выходит за рамки научных исследований и часто связана с политикой, а иногда и с конъюнктурой. Американский учёный Дж. Ленсен назвал этот пакт «странным нейтралитетом». Если советско-японские отношения в указанный период всегда привлекали внимание западных учёных [7], то в советской историографии пакт о нейтралитете не являлся предметом специального рассмотрения, хотя тема советско-японских отношений разрабатывалась также активно. Однако в начале 1990-х гг. появилась серия статей, посвящённых пакту о нейтралитете, что во многом объяснялось выдвижением со стороны Токио «территориальной проблемы» как основной в российско-японских отношениях после распада СССР [8].
«Идиллию» в общепризнанном подходе советских авторов к оценке японской политики как агрессивной по отношению к Советскому Союзу нарушил Б. Славинский. Уже в первой работе «Советская оккупация Курильских островов» он поставил под сомнение тезис о правах Советского Союза на Южные Курилы [9]. Его перу принадлежит и первая в отечественной историографии монография «Пакт о нейтралитете между СССР и Японией», которая вызвала поток обвинений в отсутствии научной этики [10].
История подписания советско-японского договора о нейтралитете тесно связана со сложной дипломатической игрой, которую вели державы в 1940 г. Чубарьян так обозначил её основные контуры: Берлин, рассчитывая привлечь СССР к общей борьбе против Великобритании, был заинтересован в улучшении советско-японских отношений, в советско-английских в этот период отсутствовало конструктивное начало, а с Вашингтоном «сохранялись весьма прохладные и даже недружественные отношения» [11]. Японо-советские переговоры о нормализации отношений начались ещё до оформления военно-политического союза Токио с Германией. Речь идёт о переговорах летом 1940 г. японского посла в Москве
C. Того и В. Молотова [12]. Б. Славинский, В. Мясников, А. Кошкин и другие отмечают, что после поражения Франции появился благоприятный момент для захвата азиатских колоний европейских держав. Советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. «посеял сомнения в Токио в надёжности партнёра по Анти-коминтерновскому пакту», США и Великобрита-
ния могли объявить войну Токио из-за «китайского инцидента» [13]. В. Молодяков оценивает переговоры как вполне успешные, «хотя Сталин и Молотов предлагали серьёзно поторговаться», понимая, что Японии договор был нужен больше, чем Москве [14]. По мнению Кошкина, переговоры были «весьма серьёзным внешнеполитическим манёвром советского руководства», которое решило «повторить и на японском направлении поразивший мир дипломатический поворот в отношении Германии». Он признаёт, что «Москва шла на серьёзные политические издержки», но объясняет это «стремлением выиграть время для подготовки к большой войне» [15]. Проект пакта о нейтралитете фактически был подготовлен, но как раз в это время посол Того Сигэнори был отозван из Москвы по распоряжению нового министра иностранных дел Мацуоки. «Менять такого посла в такой ситуации было очевидной глупостью» [16], - пишет Молодяков. В результате «дипломатический «блиц» на японском направлении летом 1940 г. не состоялся. Новое японское правительство во главе с Коноэ решило не «форсировать заключение политического соглашения с СССР, предпочтя сначала укрепить военно-политический союз с Германией» [17]. 27 сентября был подписан Тройственный пакт и, очевидно, в Токио посчитали, что с помощью Германии можно будет добиться больших уступок от Советского Союза. Но, по замечанию американского исследователя Г. Бикса, заключив военный союз с Германией и Италией, Япония «совершила трагический шаг к большой войне» [18].
Как отмечал Р. Даллек, Тройственный пакт «должен был обеспечить для Токио экспансию к югу и помочь в урегулировании отношений с Россией» [19]. Об этом пишет Б. Славинский: «Уже в сентябре 1940 г. был поставлен вопрос об использовании Германии в качестве посредника в деле нормализации советско-японских отношений... При этом гитлеровское руководство исходило из собственных интересов - побудить Японию на действия против Великобритании на Тихом океане» [20]. Наиболее подробно эта тема исследована в книгах Молодякова [21]. Действительно, в рамках созданного осенью 1940 г. Тройственного союза между Германией, Японией и Италией рассматривалась возможность нормализации советско-японских отношений. Поэтому важно учитывать роль германского фактора в переговорном процессе между Москвой и Токио. Всесторонний анализ берлинских переговоров не входит в задачу нашего исследования, но они важны для понимания особенностей второго этапа в истории подготовки пакта о нейтралитете, когда японская сторона поставила вопрос о заключении договора о ненападении по аналогии с германо-советским 1939 г.
Предложение Москве присоединиться к «союзу трёх» в ноябре 1940 г. вносило новые коррективы в международную ситуацию. Опубликованные советские документы действительно свидетельствуют о начавшемся диалоге [22]. Учёные оказались перед дилеммой: на самом ли деле осенью 1940 г. Кремль серьёзно рассматривал возможность союза со странами-агрессорами или это была игра с той и другой стороны? Определяющим критерием при ответе на эти вопросы может быть оценка целей Трехстороннего пакта. Так, А. Кошкин, В. Сиполс, Е. Кульков, В. Зи-монин по-прежнему акцентируют внимание на антисоветской направленности Тройственного соглашения. Предложение Советскому Союзу присоединиться к нему А. Кошкин рассматривает как «операцию по дезинформации, призванную усыпить бдительность Сталина» [23]. Отмечая, что «условия, выдвинутые Сталиным, были заведомо неприемлемы для Германии», автор, очевидно, исходит из того, что истинный смысл «операции» был разгадан в Кремле. В качестве аргумента делается ссылка на то, что «Москва особенно не настаивала на ответе из Берлина». В присоединении Японии к пакту исследователь видит поддержку Токио агрессивных действий своих европейских союзников, в том числе и против Советского Союза. Сиполс, так же как Кошкин, уверен в том, что ноябрьские переговоры были «крупной акцией по дезинформации», не случайно «Берлин был заинтересован в том, чтобы пакт не мог рассматриваться как направленный против СССР». Кроме того, втягивание Кремля в переговорный процесс, считает автор, преследовало цель осложнения отношений Москвы с Лондоном «путём «утечки» сведений о переговорах» [24]. К. Черевко всё же видит различия в целях Берлина и Токио: «Тройственный пакт и согласие на переговоры о пакте четырёх выполняли для Германии в отличие от Японии роль камуфляжа с целью обеспечить внезапность нападения на СССР» [25]. Чубарьян также согласен с тем, что переговоры «в Берлине имели отвлекающий характер, так как принципиальное решение о войне Гитлер уже принял». К тому же автор считает, что «идея присоединения Москвы (к пакту трёх. - Т. В.) вряд ли могла заинтересовать Сталина». Впрочем, в данном случае позиция автора не до конца последовательна, поскольку с ней плохо согласуются утверждение учёного о том, что «Сталин поверил обещаниям Гитлера, был готов на самый кардинальный поворот в политике» или его замечание о планах Берлина привлечь СССР к общей борьбе против Англии с последующим предложением о разделе сфер влияния [26].
Более категоричен М. И. Семиряга, который утверждает, что «цель визита Молотова в Бер-
лин состояла для Германии в том, чтобы втянуть Советский Союз в Тройственный пакт и таким образом создать союз Четырех Держав для раздела теперь уже не только Европы, но и всего мира на сферы интересов» [27]. Говоря об итогах берлинских переговоров, этот автор приходит к заключению, что «в Берлине оба диктатора предприняли новую попытку прозондировать планы другой стороны и обмануть друг друга». И далее: «Гитлер убедился в намерении Сталина пойти на самый невероятный шаг - на определённых условиях вступить в агрессивный блок трёх держав [28].
На наш взгляд, более взвешенной является позиция авторов «Системной истории международных отношений». Анализируя ситуацию после подписания Тройственного пакта, они указывают на возникший «кризис взаимопонимания в отношениях между Москвой и Берлином», для разрешения которого германское руководство затеяло переговоры с В. М. Молотовым в ноябре 1940 г. Германия нуждалась в консолидации сил своих союзников и на этом этапе была заинтересована в том, чтобы «выяснить шансы привлечения СССР к тесному и активному военно-политическому сотрудничеству против Великобритании и, при необходимости, США». Что касается советского руководства, то, по заключению авторов, оно хотело «понять, стоит ли Советскому Союзу присоединяться к Тройственному пакту, а если нет - насколько он опасен или может быть опасен для СССР». Причём Молотов пытался получить точный ответ и по поводу границ японского «восточно-азиатского пространства» [29].
В. Сафронов в работе, посвящённой анализу международных отношений на Дальнем Востоке, касаясь Тройственного союза, делает вывод: «В конечном счёте пакт был направлен как против США и Англии, так и против Советского Союза», но «первоначально и в Советском Союзе, и в Соединённых Штатах воспринимался прежде всего как антиамериканское соглашение» [30]. Такой вывод представляется слишком схематичным. Более сложную диалектику мотивов и целей главных участников тех событий отмечали многие авторы. Вот что по этому поводу пишет, например, известный американский дипломат и учёный Дж. Кеннан, анализируя ситуацию, сложившуюся осенью 1940 г.: «Неожиданное "упрямство" Англии показало слабость Германии в попытках проведения операции "Морской лев"», а советская операция в Бессарабии привела к напряжённости в советско-германских отношениях. В результате Берлин стал «искать средство для нанесения удара по Великобритании в другой точке» и в то же время «был заинтересован в том, чтобы США и Россия не выступили на
стороне Англии против Германии» [31]. И далее, Тройственный пакт «не преследовал агрессивных целей против США. Он предупреждал США, что Вашингтону придётся иметь дело с тремя государствами» [32]. Оценивая политику Берлина в отношении СССР, Кеннан указал на стремление германского руководства «привязать Россию к пакту трёх через немецкое посредничество в урегулировании советско-японских отношений с тем, чтобы она не оказалась на стороне англо-американского блока» [33]. Присоединением Японии к Тройственному пакту Гитлер решал важную для себя задачу - менял вектор японской агрессии в сторону южного направления для нанесения удара по Великобритании [34].
Ревизионистский подход присутствует в работах В. Э. Молодякова. Он, возможно, единственный отечественный автор, который анализирует указанные проблемы, используя геополитический метод, что можно объяснить популярностью геополитических идей в современном историческом дискурсе [35]. Исследователь отталкивается от концепции континентального блока, разработанной немецким геополитиком К. Хаус-хофером [36]. Он считает, что для понимания германо-японо-советских переговоров осенью 1940 г. надо учитывать влияние таких политиков, как Риббентроп, Сиратори, Того, Мацуока, Коноэ, которых он относит к евразийцам и поклонникам идей К. Хаусхофера. Осенью 1940 г. в политике Берлина и Токио в отношении СССР, по его мнению, прослеживалось две линии. Так, в Германии одну представлял министр иностранных дел И. фон Риббентроп, взявший на себя миссию способствовать нормализации советско-японских отношений и, таким образом, привлечь Москву к «союзу трёх». Вторую - олицетворяла «антирусская позиция Гитлера». Для подтверждения автор ссылается на самого Риббентропа, который в своих воспоминаниях, написанных в тюрьме, заметил, что «столкновение с Россией можно было избежать, однако для этого требовались уступки с нашей (т. е. Германии. -Т. В.) стороны»; «У меня уже тогда было такое чувство, что в своей русской политике я был одинок» [37]. В Токио, по мнению Молодякова, также были сторонники союза не только с Германией, но и с Советским Союзом. Глава японского правительства Коноэ ещё задолго до этих событий отвергал «претензии Запада на универсальный характер их ценностей»; «Япония не должна мириться с атлантическим господством». Эти идеи «меланхолического принца» легли в основу его внешней политики - союза с Германией и СССР [38]. За программу «обновления внешней политики» Японии, составной частью которой была нормализация отношений с СССР, выступил японский посол в Италии Сиратори. Таким
образом, «если в Европе концепцию «союза четырёх» выдвинул К. Хаусхофер, то в Японии, пишет Молодяков, приоритет на неё бесспорно принадлежал Сиратори» [39]. Войны с Советским Союзом не хотели дипломаты Хирото, Того и др. Учитывая эти обстоятельства, исследователь пришёл к выводу, что со стороны Берлина и Токио рассматривались конкретные условия присоединения Москвы к пакту, о чём свидетельствуют сам ход переговоров и проекты соглашений. Эта позиция Молодякова совпадает с оценкой американского исследователя Юкико Коширо (Yukiko Koshiro), который в статье, опубликованной в журнале «American Historical Review» в 2004 г., утверждает, что «план создания германо-итало-японо-советского союза нашёл поддержку со стороны японского правительства и дипломатов» [40]. Как пишет Герберт Бикс, «такая мысль была не столь абсурдна» [41]. Министр иностранных дел Мацуока оценивал такое соглашение как «дипломатическое средство устрашения... против англо-американского союза». Однако, по мнению Молодякова, «диалог в Берлине оказался куда более сложным и напряжённым, чем предполагали обе стороны. Сталин и Молотов думали, что Гитлер и Риббентроп хотят найти согласие и готовы «торговаться». Риббентроп был действительно готов, а вот Гитлер -нет» - такой вывод делает Молодяков в другой своей книге «Риббентроп. Упрямый советник фюрера» [42]. Таким образом, Молодяков выдвинул гипотезу, которая была невозможна для советской историографии. В то же время исследователь, на наш взгляд, не учитывает, что Гитлер не исключал будущей войны против Советского Союза, но тогда такая перспектива просматривалась более смутно, чем борьба против Великобритании, и это заставило Берлин рассмотреть возможность включения СССР в антианглийскую коалицию.
Взаимоотношения основных акторов мировой политики в 1940-1941 гг. являются наиболее дискуссионными. В работах ряда исследователей слабо отражён тот факт, что в каждой стране просчитывались разные ходы, присутствовали различные линии поведения. Так, советско-германский пакт 1939 г. и поражение Франции летом 1940 г. заставили правительство Коноэ пересмотреть вопросы отношений с Германией и Советским Союзом, для Японии открывались перспективы завоевания богатых колоний Голландии и Франции. В то же время китайская политика Токио осенью 1940 г. зашла в тупик. После заключения Тройственного пакта Вашингтон активизировал помощь Чан Кайши. В Токио возникает движение за «обновление» традиционной японской внешней политики, в рамках которой главным противником была Россия, а союзника-
ми - Запад. Реформаторы (Сиратори) выступили за военно-политический союз с Германией и «всеобщее дипломатическое урегулирование с Советским Союзом». Однако отношение к союзу с Германией было неоднозначным. Он вызвал сопротивление со стороны прагматиков - адмирала Енаи, дипломата Арита. За войну с СССР по-прежнему ратовало сухопутное командование в отличие от морского, которое было сторонником южного направления [43].
Что касается США, там тоже не было единства мнений. Рузвельт считал, что «Германия, Италия и Япония опасны для благосостояния Соединённых Штатов» [44], в то время как в окружении президента, по замечанию В. Малько-ва, «были политики, которые руководствовались идеями Мэхэна и Маккиндера и воспринимали Россию более опасной, чем Германия и Япония» (американский посол в Японии Дж. Грю) [45]. В этом плане интересна статья В. Юнгблюда, где сравниваются подходы к дальневосточной политике трёх ведущих сотрудников внешнеполитического ведомства США - К. Хэлла, С. Хорн-бека и Дж. Грю [46].
Особую позицию занимал американский бизнес, с точки зрения которого экономические связи с Японией были важнее отношений с Китаем. Как заметил Печатнов, в 1939-1941 гг. Вашингтон действительно на определённых этапах рассматривал СССР как потенциального противника [47]. Но с осени 1940 г. стал наблюдаться некоторый отход от этой позиции. Так, в одном из октябрьских выступлений американский президент заявил, что «народ Соединённых Штатов. отвергает доктрину умиротворения» [48]. Ещё раньше в ноте К. Хэлла от 1 июля 1940 г. в общей форме была высказана готовность США сотрудничать с СССР, а министр внутренних дел Икес в беседе с советским послом Уманским сказал, что «настал момент для советско-американской встречи», чтобы выяснить, «нет ли точек соприкосновения между их внешней политикой». О реакции советского посла на это предложение свидетельствует ремарка, которую он позволил в своём отчёте («Это трусливый пробный шар, по-видимому, и был целью встречи») [49].
Итак во второй половине 1940 г. более радикально меняется внешнеполитический курс Японии, в то время как США занимают осторожную позицию по пересмотру своих отношений с Москвой после советско-финской войны и событий в Прибалтике. Что касается Германии, операция «Морской лев» терпела поражение, в отношениях с СССР возникла напряжённость после присоединения Бессарабии и Прибалтики. Продолжение борьбы с Великобританией стало рассматриваться через призму новой геополитической конфигурации - «ось Берлин - Москва - Токио» или союза 4-х.
Среди первых отечественных авторов, кто обратил внимание на заинтересованность Токио в «объединении недемократических и антидемократических стран, т. е. «союза четырёх», были Б. Славинский, В. Зимонин, В. Молодяков. В статье «Последний очаг второй мировой войны» Зимонин высказал мысль о том, что подключение Москвы к пакту 3-х было выгодно прежде всего Японии [50]. Несколько раньше к похожим выводам пришел американский автор Акиро Ирие, отметивший, что такой «сговор оказал бы психологическое давление на США и Китай» [51]. В сентябре 1940 г. в японской газете «Хоци» периодически появлялись сообщения «о переговорах Сталина с германским послом о заключении «соглашения четырёх», но с такой же периодичностью газета «Известия» публиковала опровержения ТАСС [52]. Б. Славинский в монографии «СССР и Япония - на пути к войне», говоря о возможности присоединения СССР к «союзу трёх», заметил, что «только случайность не сделала Россию и Японию союзниками в борьбе против США и других западных демократий» [53]. С точки зрения В. Совастеева, автора рецензии на эту книгу Славинского, «это был принципиально важный вывод» [54]. К. Черевко также согласен с тем, что на данном этапе «позиции Германии, Японии и Советского Союза совпали», их объединяла общая задача борьбы с Западом, ведь не случайно Советскому Союзу была предложена часть британского колониального наследства [55]. В то же время В. Сафронов, специалист по проблемам взаимоотношений США, СССР и Японии на Дальнем Востоке эти утверждения признаёт «весьма спорными», так как «задуманный альянс рассматривался Москвой не для борьбы против западных демократий, а ради решения собственных геополитических задач» [56]. Подтверждением этой точки зрения может служить тот факт, что и в директивной записке И. Сталина, и на переговорах Молотова в Берлине актуализировались проблемы Балкан, Черноморских проливов, Восточной Европы, то есть традиционные темы российской внешней политики. Следует обратить внимание, что Москва предпочитала вести переговоры о двусторонних соглашениях (СССР - Германия, СССР - Япония), в то время как Берлин настаивал на подписании общего соглашения четырёх держав. В связи с этим интересная версия высказывается итальянским учёным Эннио Ди Нольфо, который пишет, что в «концепции» Гитлера о соглашении четырёх держав «советские интересы в Европе полностью игнорировались» и «если бы она была принята, то стала бы очевидной готовность Советского Союза вписаться в гитлеровские проекты» [57]. От этого предостерегал советское руководство американский посол Штейнгардт. Так,
в беседе с Вышинским он сказал: «Любое соглашение... с Германией, Италией и Японией ограничит свободу действия этой державы в будущем. приведёт к изоляции этой страны от великих держав и поставит её в зависимость от стран оси» [58]. Как известно, отвергнув «концепцию Гитлера», взамен Москва предложила свою.
В. Молодяков, Б. Славинский и отчасти В. Зи-монин считают, что Япония была не только инициатором, но и более последовательным, чем Берлин, сторонником присоединения Советского Союза к пакту. С точки зрения двух первых авторов, континентальный блок был возможен как результат общности глобальных геополитических интересов трёх сильнейших стран [59]. Однако большинство исследователей, хотя и с разными оговорками, склоняются к тому, что в ноябре 1940 г. возникла лишь потенциальная возможность для формирования «союза четырёх», судьба «союза» зависела прежде всего от позиции Германии, так как без неё он был нереален. Следует иметь в виду, что Гитлер не рассматривал СССР в качестве равного партнёра; конкретные требования Сталина как условие присоединения к «союзу трёх» вызвали у него ярость. Можно сослаться на мнение С. Того, скептически относившегося к этой идее. В беседе с премьер-министром Коноэ, состоявшейся 5 ноября, т. е. до поездки Молотова в Берлин, он высказал свой взгляд на происходившие события: «Отношение Тройственного союза к СССР было довольно странным»; «заставить Россию признать лидерство Германии и Италии в Европе невозможно»; отметил усилившуюся напряжённость в отношениях между Германией и Россией, чем вызвал удивление Коноэ, который думал, что они хорошие [60]. Бывший посол в Советском Союзе предлагал вопрос о нормализации отношений с Москвой рассматривать вне зависимости отношений с Германией. Ещё раньше, 17 октября в беседе с Молотовым Того заявил, что «он твёрдо убеждён в том, что отношения между СССР и Японией могут развиваться параллельно», независимо от германо-советских и германо-японских [61].
Любопытная версия высказана в книге израильского учёного Г. Городецкого: «Гитлер обманывал Риббентропа, заставляя его поверить в возможность компромисса», но это одновременно был и «роковой самообман Сталина» [62]. Можно согласиться с тем, что Гитлер обманывал Сталина, но и Сталин, в свою очередь, «был рад обманываться». Странность ситуации как раз и заключалась в том, что война Германии против Советского Союза была реальной, но Лондон и Вашингтон, даже в условиях начавшейся войны против атлантического мира не торопились с нормализацией отношений с Москвой после советско-финской войны. По мнению Городецкого,
упускается из виду тот факт, что решение Гитлера об операции «Барбаросса» «ни в коем случае не было произвольным и односторонним. Окончательно оно созрело только после того, как русские отклонили германские условия, являвшиеся предпосылкой для создания Континентального блока» [63].
25 ноября В. Молотов передал германскому послу советский проект «пакта четырёх держав», который Кеннан оценил следующим образом: «Это один из самых интересных документов в истории советской дипломатии. Сталин предложил высокую цену за присоединение СССР к Тройственному пакту, но он жестоко просчитался»; «поведение Сталина было хаотичным» [64]. С ним согласен Дж. Гэддис, охарактеризовавший «стратегию Сталина между 1939 и 1941 годами как ошибочную», но одновременно отметив, что Рузвельт и после пакта Молотова-Риббентропа «оставлял дверь открытой для возможного взаимодействия с Москвой» [65]. Японский автор Харука Одзава в статье «Американо-советские отношения и Япония», наоборот, внимание обратил на «испуг Рузвельта перед перспективой присоединения СССР к Тройственному пакту» [66].
Одновременно с постановкой вопроса о возможности присоединения Советского Союза к пакту 3-х с октября 1940 г. возобновляются советско-японские переговоры, в ходе которых новый посол Японии в Москве Татэкава выдвинул идею подписания пакта о ненападении по аналогии с советско-германским договором 1939 г., причём все «крупные» вопросы он предлагал решить потом. В Токио возлагали надежды на посреднические усилия Германии. Молотов занял жёсткую позицию и поставил вопрос о компенсации в виде передачи «утерянных ранее территорий». Возникает вопрос, почему Москва не пошла на подписание пакта о ненападении? Мо-лодяков считает, что Сталин и Молотов поняли неприемлемость для Японии их требований и «они придерживались Realpolitik» [67]. Черевко, наоборот, акцент делает на идеологический аспект, с одной стороны, а с другой - отмечает, что в интересах Москвы было подтолкнуть японскую экспансию в сторону южных морей [68].
В отечественной историографии нет единства в вопросе о главной причине отказа советского руководства. Славинский, Зимонин, Сиполс, Саф-ронов выдвигают в качестве таковой китайский фактор [69]. Действительно, у Советского Союза было обязательство перед Китаем не подписывать с Японией пакта о ненападении до нормализации японо-китайских отношений. Но Мо-лодяков, Черевко не признают этот аргумент, хотя с формальной стороны, возможно, так и было. Они акцентируют внимание на территори-
альной проблеме, которая для Сталина была главной и без решения которой пакт о ненападении не мог появиться. В результате переговоры к концу 1940 г. зашли в тупик и в советско-японских отношениях вновь появился отрицательный фон. Не оправдались надежды Токио на помощь Берлина в достижении договорённостей с Советским Союзом, так как Гитлер окончательно утратил интерес к идее пакта 4-х и 18 декабря утвердил план «Барбаросса».
Несмотря на провал переговоров осенью 1940 г., в Токио не отказались от договора о ненападении с Советским Союзом. Чубарьян ставит принципиальные вопросы: «Почему Япония после подписания Тройственного пакта нуждалась в урегулировании отношений с СССР и даже провал берлинских переговоров в ноябре 1940 г. её не остановил»? «Кто был в большей степени заинтересован в этом соглашении - Москва или Токио»? Сопоставление позиций учёных по этим вопросам позволяет сделать вывод, что различия в их выводах были во многом следствием несовпадения оценок степени осведомлённости японского правительства о решении Гитлера напасть на Советский Союз. В ряде работ доминирующим аргументом является информация, якобы полученная Мацуокой в Берлине, о скором нападении Германии на Советский Союз (Кошкин, Н. Б. Адырхаев и др.). Так, Кошкин, например, утверждает, что уже в конце декабря 1940 г. руководство Японии узнало о подготовке Германии к войне [70]. Тогда непонятно, из каких соображений исходила Япония - военно-политический союзник Германии по «союзу трёх» и «ан-тикоминтерновскому пакту»? Тем более, что автор затем пишет, что Мацуока считал, что «идея пакта 4-х ещё жива» и может быть использована для японо-советского урегулирования на японских условиях» [71].
Американский посол в СССР Штейнгардт в своих донесениях в Вашингтон подчёркивал, что целью поездки Мацуоки в Берлин в марте 1941 г. было «спросить Гитлера, намеревается ли он напасть на Советский Союз», и считал, что дальнейшие шаги японца будут определяться ответом на этот вопрос [72]. Американский посол в Японии Дж. Грю в своих депешах государственному секретарю в это же время сообщал, что «общий тон японской прессы показывает желание продолжить усилия японского правительства к заключению соглашения с СССР» [73]. Чуба-рьян исходит из того, что хотя в Берлине Мацу-ока и не получил официальной информации о войне Германии против СССР, но он «мог догадываться об этом». Кроме того, японский министр понял, «что немцы не намерены больше договариваться с Москвой», но при любом раскладе Германия заинтересована в японской экс-
пансии на юг [74]. В результате японский министр принял самостоятельное решение о подписании пакта о нейтралитете. Славинский, ссылаясь на государственного секретаря США К. Хэлла, пишет, что в Токио о возможной войне Германии против Советского Союза знали, так как японские дипломаты эту информацию получили от американцев. Но Хэлл в своих воспоминаниях не говорит, что он передал информацию японцам, как заявляет Славинский. Он действительно отмечал, что эта информация для него была «особенно полезна. в переговорах с японцами, так как исключала возможность союза России с Японией» [75]. В то же время он утверждал, что независимо от того, знал Мацуока или догадывался о планах Германии в отношении СССР, договорённость с Москвой «имела важное значение для японской внешней политики» [76].
Авторы книги о Р. Зорге В. Гаврилов и В. Горбунов помечают, что в Токио знали о скорой войне Германии против СССР и цель поездки Мацуока как раз и состояла в выяснении вопроса, почему Берлин «не призывает Японию ударить одновременно по Советскому Союзу и, наоборот, толкает её в сторону Сингапура?» [77].
Им оппонирует Молодяков, который пишет, что в Берлине, вопреки утверждениям многих советских и современных отечественных авторов, Мацуока не получил информации о готовящейся войне против СССР, так как Риббентроп в тот момент не знал о директивах по плану «Барбаросса». Не случайно позиция немецкого министра иностранных дел показалась Мацуоке какой-то неопределённой. В то же время «Мацуо-ка понял, что над его далеко идущими планами "континентального блока", заимствованными у Хаусхофера и Сиратори, нависла колоссальная угроза» - заключает Молодяков [78]. Мнение отечественного учёного подтверждается словами американского профессора Джеймса М. Берн-са: «Гитлер не обмолвился перед Мацуокой ни словом относительно своих планов нападения на Россию». Но «если Гитлер обманул своего японского союзника в наиболее важном политическом вопросе, то Мацуока получил возможность поменяться с ним ролями, когда прибыл в Москву», - заключает Бернс [79]. О том, что достоверные сведения о сроках нападения Германии на Советский Союз Мацуока стал получать спустя несколько дней после своего возвращения в Японию, сообщает К. Черевко в монографии «Серп и молот против самурайского меча» [80]. Констатация факта, что Гитлер дал распоряжение «не информировать японцев о плане Бара-баросса», есть в статье В. Сиполса. Позицию Гитлера автор объясняет тем, что в Берлине опасались, как бы в Токио не решили прекратить
борьбу против Великобритании, если узнают о нападении на Советский Союз [81].
Причина, по которой Гитлер не посвятил Риббентропа в план «Барбаросса», очевидно,заклю-чалось в том, что его тактика в момент пребывания Мацуоки в Берлине сводилась к поощрению Японии к активным действиям в направлении Сингапура, а не Владивостока. Возможно, Гитлер рассчитывал на быстрый разгром Советского Союза и без помощи своего азиатского союзника. В то же время можно предположить, что такая позиция нацистского лидера отражала скрытые противоречия между союзниками - ведь Индия притягивала к себе и Берлин, и Токио. К сожалению, отечественными авторами фактически не рассматриваются темы германо-японских противоречий и влияния американского фактора на японо-советские переговоры.
О наличии серьезных разногласий с Советским Союзом Риббентроп всё же поведал японскому министру иностранных дел. Он, в частности, заверил гостя, что в случае советской агрессии против Японии Германия окажет ей немедленную помощь. Риббентроп, который всего несколько месяцев назад убеждал Молотова присоединиться к союзу Германии, Японии и Италии, теперь заявил, что «подобный союз с СССР абсолютно невозможен, как невозможно соединить воду с огнем, поскольку Советский Союз не отказался от своей глобальной экспансии». Ма-цуока с этим выводом полностью согласился [82]. Однако английский автор Дж. Чэпман пишет, что «официальные лица Германии, и особенно посол Отт, утверждали, что Мацуока не отреагировал открыто на это заявление» [83]. Хотя в Берлине всё же дали понять, что любое соглашение Токио с Москвой нежелательно, но «неясные предупреждения немцев о надвигающейся войне Германии против СССР» убедили Мацуоку в необходимости занять самостоятельную позицию. Позже, на заседании Координационного комитета 25 июня 1941 г. Мацуока это объяснял так: «Вообще-то я пошёл на заключение пакта о нейтралитете, считая, что Германия и Советская Россия не начнут войну. Если бы я знал, что они вступят в войну, я бы, вероятно, занял в отношении Германии более дружественную позицию и не стал бы заключать пакт о нейтралитете» [84]. Для Берлина подписание договора с Москвой стало полной неожиданностью, о чём сообщал Риббентроп в телеграмме германскому послу в Токио [85]. Возникает вопрос, почему в историографии пакта о нейтралитете такое внимание уделено теме степени информированности Японии о надвигающейся войне Германии против Советского Союза? На наш взгляд, для значительной части отечественных исследователей этой проблемы версия о том, что Мацуока знал о сро-
ках нападения на СССР, является убедительным доказательством вероломства японского министра и его готовности пойти на нарушение договора уже в период его заключения.
Опубликованные в 1998 г. документы беседы Сталина с японским министром позволили отечественным авторам выдвинуть ещё один тезис, согласно которому правительство Коноэ якобы было заинтересовано в реанимации идеи «союза четырёх» через подписание советско-японского договора. Такой подход присутствует и в зарубежной историографии [86]. Об этом пишут Саф-ронов, Молодяков [87]. Действительно, эта тема была затронута во время беседы Мацуоки с И. Сталиным 12 апреля 1941 г. Сталин сказал, что «СССР считает принципиально допустимым сотрудничество с Японией, Германией и Италией», но так как «Германия не нуждается в помощи (СССР. - Т. В.), то это значит, что пакт четырёх ещё не назрел» [88]. Но, по мнению Чуба-рьяна, Мацуока уже в Берлине понял, что проблема «союза четырёх» исчерпала себя («великий проект Мацуоки не имел успеха» - Акиро Ирие) и поэтому пришёл к решению о подписании соглашения с Москвой вне связи с Тройственным пактом [89]. С этим утверждением согласуется вывод Молодякова о том, что позиция Берлина не оставила ничего другого Японии, как пойти на двухсторонние переговоры с Москвой.
Переговорный процесс достаточно подробно освещён в современной литературе и базируется не только на опубликованных, но и на архивных документах. Разночтения касаются вопроса, почему не был подписан пакт о ненападении, а также оценки договора о нейтралитете. В свете этой проблематики интересны рассуждения американского посла Л. Штейнгардта: «Советское правительство, если пойдёт на договор о ненападении, то только за высокую цену - территориальные уступки. однако Япония, которая не скрывает своего стремления к заключению политического соглашения с Советским Союзом, не готова платить эту цену, даже в части ликвидации японских концессий на Северном Сахалине» [90]. В большинстве работ вновь концентрируется внимание на территориальной проблеме, так же как это было при оценке переговоров осенью 1940 г. Была ли эта проблема для Москвы в тот период главной или она использовалась специально для затягивания переговоров? Предметом анализа этот вопрос не стал. Но зато в работах отмечается, что внезапно Сталин согласился на пакт о нейтралитете при условии письменного обязательства Мацуоки о передаче японских концессий на Северном Сахалине [91]. Штейнгардт так прокомментировал изменение в позиции Москвы: «Советское руководство решило отказаться от своей жёсткой позиции в пользу японского ней-
тралитета в случае немецкого нападения на Советский Союз. Мацуока - тоже. Этот пакт оградит Японию от советско-американского сотрудничества в случае войны Японии с США» [92]. Действительно стороны сочли целесообразным отказаться от своих требований (территориальные уступки, с одной стороны, и прекращение помощи Китаю - с другой). Чубарьян, объясняя причины, почему Сталин пошёл на соглашение с Японией, говорит о его стремлении снизить враждебность нацистского руководства в отношении Советского Союза. Этот момент отмечает и Городецкий - «укрепить отношения с Германией». Кошкин вообще считает, что идея исходила от Сталина, который был заинтересован не допустить японского участия в советско-германской войне. Сталин и Молотов действовали в рамках Realpolitik, когда подписывали договор, поэтому отказались от территориальных претензий и ограничились японскими концессиями на Сахалине - таково мнение Молодякова. Однако Чубарьян возражает против такой оценки: «Именно с точки зрения реальной политики для Сталина было бы выгодным развитие отношений с США». Японский историк Хосоя считает, что компромисс был достигнут за счёт Японии [93].
Анализируя причины неподписания договора о ненападении, Славинский в качестве таковых выдвинул китайский фактор, впервые опубликовав записку замнаркома С. Лозовского Молото-ву, в которой речь шла об обязательстве СССР не подписывать с Японией договор о ненападении до установления нормальных отношений последней с Китайской республикой [94]. Кроме того, он утверждает, что центральным вопросом на переговорах Сталина с Мацуокой была китайская проблематика. Именно из-за необходимости разрешения «китайского инцидента» тот приехал в Москву и искал примирения с Кремлем с тем, чтобы СССР прекратил помощь Чан Кайши [95].
Согласно его утверждению, Мацуока хотел добиться прекращения советской помощи Китаю. Об этом пишет и Дж. Ленсен [96]. Но советское руководство отказалось даже обсуждать этот вопрос. О юридическом аспекте устного обязательства СССР пишет и Сафронов. С точки зрения Черевко и Молодякова, учитывая прагматический характер советской политики, это не имело значения [97].
К сожалению, не все исследователи рассматривают советско-японский переговорный процесс на международном фоне и концентрируются в основном на взаимоотношениях СССР и Японии. В связи с этим выгодно отличаются монографии Чубарьяна и Сафронова, в которых переговоры излагаются в контексте международных отношений и политики держав в 1940 - весной 1941 г.
В отличие от распространенного в советской историографии тезиса о стремлении Лондона и Вашингтона направить японскую агрессию против Советского Союза, эти авторы обратили внимание на незаинтересованность, в частности, Вашингтона не только в ослаблении советской поддержки борьбы китайского народа, но и в советско-японском сближении [98].
Наибольшие расхождения наблюдаются в оценке советско-японского пакта о нейтралитете и реакции на него в мире. В целом большинство исследователей всё же отходит от антияпо-низма, от определения позиции Японии как попытки закамуфлировать форсированную подготовку к войне. Однако, предлагая отказаться от такого одностороннего подхода, Кошкин, например, в монографии «Японский фронт Сталина», ссылаясь на многочисленные заявления японских политиков об отношении к пакту вскоре после его подписания, как бы подтверждает вывод о «дипломатической уловке», да и само название главы «Стратегия коварства» позволяет предположить, что автор всё же склонен считать, что договор о нейтралитете был тактическим ходом японской дипломатии, стратегия которой строилась на предстоящей войне с Советским Союзом [99]. Приняв летом 1941 г. план «Кантокуэн», Япония, по существу, разорвала этот пакт. Сквозная идея всех последних работ Кошкина сводится к утверждению - Япония была готова к войне против СССР. Его обвинения строятся на существовании военного плана «Кантокуэн» и на заявлении Мацуоки и некоторых японских военных и гражданских политиков после нападения Германии на Советский Союз отказаться от пакта и поддержать Рейх [100]. В качестве аргументации для обоснования своей концепции автор выделяет во внешней политике Японии как раз те моменты, в которых безусловно проявился её агрессивный характер. Многочисленные свидетельства в пользу этой оценки приводит и Че-ревко. Однако, сопоставляя действительное соотношение вооружённых сил двух стран с точки зрения угрозы безопасности СССР, он заключает, что Токио не форсировал мероприятия по подготовке к нападению на Советский Союз летом 1941 г. и в этом проявилась реальная роль пакта [101]. Анализируя материалы японской газеты «Contemporary Japan», Молодяков, напротив, констатирует факт отсутствия поддержки позиции министра в правительственных кругах [102]. Славинский также отмечает, что в Японии пакт был воспринят с воодушевлением [103]. Сам же автор в пакте видит антикитайскую направленность. Осторожно к оценке пакта относится Сиполс, который считал, что «особенно полагаться на договор с Японией нельзя было», хотя и отметил его позитивный характер. «Нейтрали-
тет не гарантировал безопасность СССР на Дальнем Востоке и в Сибири»; «Япония не напала на СССР только потому, что не получился блицкриг» и далее, «обязательства Москвы по пакту фактически утратили силу после агрессии Японии против США» [104].
Определяя истинный характер пакта о нейтралитете, надо учитывать, что Япония руководствовалась соображениями «политической целесообразности и собственного интереса», как заметил В. Гаврилов [105]. Оценивая пакт, авторы «Системной истории международных отношений» исходят из того, что советско-японское соглашение лишь «подтвердило статус кво на Дальнем Востоке, но не укрепило его». В то же время оно давало определённый выигрыш как Советскому Союзу, так и Японии - «снижение вероятности войны на два фронта». Берлину важно было отвлечь внимание Москвы от подготовки Германии к войне, а Японии - дать возможность свободно действовать против США [106]. Высокую оценку советско-японскому пакту дал К. Хаус-хофер, который назвал его «шедевром политиков, обладающих великой прозорливостью», «проявлением геополитической проницательности» [107]. Несмотря на определённые расхождения в оценках, в конечном итоге все исследователи приходят к заключению, что пакт был связан с взаимоотношениями в треугольнике Германия - Советский Союз - американо-английская коалиция и однозначно ответить на вопрос «Кто больше был заинтересован в соглашении -Москва или Токио?» нельзя.
Неоднозначно освещается вопрос о международной реакции на советско-японское соглашение от 13 апреля 1941 г. Кошкин пишет, что Вашингтон понимал необходимость советско-японского пакта, ссылаясь на слова американского посла в Москве Л. Штейнгардта: «Тем, кто утверждает, что советско-японский пакт представляет угрозу для Соединённых Штатов, я отвечаю, что Советский Союз имеет опасного соседа на Западе и заинтересован в обеспечении мира на Востоке. Я сам поступил бы точно так же на месте Советского правительства» [108]. Сиполс приводит примеры положительного отношения к пакту послов английского (С. Криппса) и итальянского (А. Россо). По его словам, английский посол в Токио Р. Крейги охарактеризовал договор как «пример искусства дипломатической перестраховки» [109]. Однако в беседе с советским послом в Токио Я. Маликом Крейги сказал: «Я им недоволен. японцы, подписав договор, немедленно полезли на Юг, т.е. против нас» [110]. Примерно так же расценил пакт и американский посол во Франции, который в одном из своих донесений госсекретарю писал, что это означает войну в южном направлении [111].
По мнению Сафронова, «администрация Рузвельта считала необходимым использовать всё возможное для предотвращения подобного соглашения» и неоднократно, как пишет Чубарьян, предостерегала Москву от каких-либо договорённостей с Токио и Берлином [112]. Не случайно в преддверии переговоров 20 марта советскому послу Уманскому была передана информация о возможном нападении Германии на Советский Союз. В Вашингтоне исходили из того, что подобная информация должна исключить возможность серьёзного сближения Москвы с Японией. Некоторыми политиками в США переговоры в Кремле расценивались «как надежды Москвы на войну Японии против США», так как пакт прямо толкал Японию на агрессивные действия против США [113].
Антиамериканская направленность советско-японского пакта нашла отражение и в работах зарубежных авторов. Акиро Ирие, например, считал, что Япония совершила ошибку -«Япония должна была сблизиться с Вашингтоном, а не с Москвой» [114]. Молодяков приводит слова японского историка Харука Одзавы, который в статье «Американо-советские отношения и Япония» пишет, что американское руководство «до последнего не верило в возможность заключения советско-японского пакта о нейтралитете, который разрушил надежды Вашингтона на одновременное нападение Германии и Японии на Советский Союз» [115]. Х. Де Сантис также указывает, что в Госдепартаменте «не исключали возможности, что после нападения Германии на СССР Япония переключит своё внимание на север и присоединится к нацистскому наступлению» [116]. Отечественный историк Зимонин согласен с тезисом, что западные державы на определённом этапе были заинтересованы в направлении японской агрессии против Советского Союза [117]. По мнению другого японского учёного Юко Коширо, «пакт о нейтралитете с Советским Союзом по крайней мере ослабил дух великого альянса по борьбе с фашизмом» [118]. Американка Е. М. Столберг в статье «Японо-советский пакт о нейтралитете» отмечает, с одной стороны, позитивную роль пакта в советско-германской войне, а с другой -утверждает, что это соглашение «привело Японию к войне с США» [119].
Однако эти утверждения противоречат некоторым фактам - Москва искала сотрудничества с США и Великобританией. В то же время действительно на Западе были политические силы, которые не исключали нападение Японии на Советский Союз. Но в 1940-1941 гг., когда Япония предприняла активные усилия по нормализации отношений с СССР, очевидно, тезис о неизбежной войне Японии скорее нужен был тем поли-
тикам, которые были заинтересованы в том, чтобы предотвратить агрессию Японии против их стран. Ведь после начала европейской войны, капитуляции Франции и подписания пакта 3-х у Японии возникли реальные возможности для расширения своих владений в направлении на юг. А это вызывало беспокойство в первую очередь Вашингтона и Лондона. К тому же Москва открыто обвиняла США во враждебных действиях. Линия советского посла в Вашингтоне Уманско-го не способствовала диалогу, хотя после разгрома Франции «руководство США явно склонялось к противодействию Германии в Европе и Японии - на Дальнем Востоке» [120]. В связи с этим Мальков считает, что «некорректно говорить о международной изоляции СССР в рассматриваемый период» и иллюстрирует этот тезис примерами общения С. Уэллеса и Уманско-го, которые «весной 1941 г. общались уже как старые знакомые», но тут же замечает, что «опасная игра западной дипломатии на советско-японских противоречиях велась вплоть до провоцирования полномасштабной войны между СССР и Японией» [121]. Сафронов не обостряет эту проблему, так как в «Вашингтоне не было единства взглядов в оценке намерений Токио в отношении СССР»; сотрудники дальневосточного госдепартамента, например, полагали, что «обстановка в Азии должна была вынуждать Токио воздержаться от нападения на СССР» [122]. Анализируя американскую политику летом 1941 г. на дальневосточном направлении, Сафронов приходит к выводу, что, несмотря на то что определённые силы в США допускали «сиюминутную выгоду» от японо-советской войны, верх взяло мнение, что «нападение Японии на СССР обернётся в конечном счёте против "высших интересов" США». Поэтому Рузвельт считал необходимым сдерживать японскую агрессию, «но предпочитал делать это так, чтобы не раздражать Токио»
[123]. Более жёстко позицию Вашингтона оценивает Кошкин: «Руководители США всячески уклонялись от каких-либо обязательств в отношении Советского Союза в случае советско-японской войны и в крайней ситуации предпочли бы нападение Японии на СССР перспективе самим оказаться вовлечёнными в войну с японцами»
[124]. Даллек определяет политику Рузвельта в этот период несколько иначе. Так, он считает, что Рузвельт стремился не предпринимать шаги, которые «могли бы склонить чашу весов и причин в сторону решения Японии напасть на Россию». В Вашингтоне рассматривался вопрос, в каком направлении Япония нанесёт удар в июле 1941 г., а «не подталкивали Токио к агрессии против СССР» [125].
В. Молодяков не согласен, что со стороны Японии пакт был «дипломатической уловкой».
Он признаёт, что планы войны с СССР у японского руководства были, но реальные действия как летом 1941 г. так и в последующие годы не были направлены на войну. Ссылки на заявления Мацуоки не являются, по его мнению, убедительными, так как последнего в правительстве фактически никто не поддержал. Далее он утверждает, что хотя план «Кантокуэн» и существовал, но политического решения о его реализации не было принято [126]. Можно сослаться и на мемуары Того, который, касаясь совещания при императоре от 2 июля 1941 г., писал: «Японии в данный момент не следует начинать войну против СССР» [127].
Вопрос о реакции Китая затрагивается в работах Р. Мировицкой, Славинского, Сафронова, Гаврилова. Все они указывают на растерянность и недовольство Китая [128]. Славинский пишет, что пакт имел антикитайскую направленность, но Чан Кайши занял прагматическую позицию, заявив, что «пакт является успехом планов Советского Союза в отношении Японии» [129]. Миро-вицкая согласна с тем, что советско-японский договор не отвечал интересам Китая, который вёл борьбу против японских агрессоров. Но в отличие от Славинского она не подвергает резкой критике советскую политику, так как, по её мнению, внешнеполитическая линия на Дальнем Востоке определялась «жизненными интересами СССР» [130]. Однако американский знаток российской политики на Дальнем Востоке Дж. Лен-сен не видит антикитайской направленности советско-японского пакта. Действительно, Япония рассчитывала заставить Москву отказаться от помощи Китаю, но советское правительство отказалось, по версии автора, даже обсуждать этот вопрос [131].
Итак, подведём итоги. В современной историографии советско-японского пакта о нейтралитете очерчен большой круг проблем, в научный оборот введены новые документы, как советские, так и японские и западные, что позволило значительно расширить источниковую и фактологическую базу. В 1990-е гг. начался отход от одиозных, односторонних оценок советской внешней политики в 1940-1941 гг., пакта о нейтралитете. Была выдвинута гипотеза о возможности создания Континентального блока, обвинение советского руководства в нарушении пакта о нейтралитете и даже поставлен вопрос - надо ли было вступать Советскому Союзу в войну против Японии? В свою очередь это привело к дискуссиям, а по существу и к разъединению учёного сообщества.
По-прежнему сохранились разночтения и спорные суждения по проблемам, которые имеют не только научный, но и политический интерес, особенно в свете нынешней политики про-
тиводействия фальсификации истории Второй мировой войны. В числе таких тем - вопрос «чьим интересам отвечал пакт о нейтралитете в большой степени? - Советского Союза или Японии». Преобладает мнение, что Москва нуждалась в стабилизации своих позиций на Дальнем Востоке, ей нужен был примирительный договор с Японией. Разногласия касаются его эффективности в годы войны, что привело к дискуссии по поводу вступления Советского Союза в войну против Японии. Несомненно, пакт сохранял партнёрам свободу действий, но какова его роль в возникновении японо-американской войны? Эта проблема лишь обозначена поверхностно в ряде работ.
Выявилось примерно два направления в историографии советско-японского пакта о нейтралитете: одно всё ещё придерживается традиций советской историографии, второе - ревизионистское. Стал использоваться геополитический подход. Позитивным моментом в современных работах является попытка отказа от голословных утверждений недружественной политики Вашингтона по отношению к СССР в 19401941 гг., а также от враждебного образа Японии. Утверждается понимание того, что националистическую карту в те годы готовы были разыграть и западные политики, и Сталин, «но вскоре оказалось, что играют с огнем» [132]. В контексте этого тезиса некоторые авторы дали альтернативное толкование существовавшему до этого пониманию проблем советско-японских отношений в обозначенные годы.
Издержками нынешнего этапа исследований советско-японских отношений в 1939-1941 гг., к сожалению, является увлечение пересказом документов, ставших доступными, что уводит авторов от их анализа.
Примечания
1. См. Куланов А, Молодяков В. Россия и Япония: имиджевые войны. М., 2007. Гл. 1.
2. Документы внешней политики. 1940 - 22 июня 1941. Т. 23: в 2 кн. М., 1998 (далее - ДВП); Русский архив. Т. 18. Великая Отечественная. Советско-японская война 1945 года: история противоборства двух держав в 30-40-е годы. Документы и материалы. М., 1997; За кулисами Тихоокеанской битвы (японо-советские контакты в 1945 г. // Вестник МИД СССР. № 19(77). М., 1990; Того С. Воспоминания японского дипломата. М., 1996.
3. Кошкин А. А. Крах стратегии «спелой хурмы». Военная политика Японии в отношении СССР, 1931— 1945. М., 1989; Кутаков Л. Н. История советско-японских дипломатических отношений. М., 1962; Севость-янов Г. Н. Внешняя политика и дипломатия Японии. М., 1964; и др.
4. Гаврилов В. Была ли советско-японская война 1945 года «легкой прогулкой»? URL: http:// www.rusk.ru/st.php?idar=104308. 28.04.2006
5. Шлезингер (мл.) А. М. Циклы американской истории. М., 1992. С. 539.
6. Зимонин В. П. Последний очаг второй мировой войны. М., 2002; Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио. М., 2004; и др.; Славинский Б. Н. СССР - Япония - на пути к войне: дипломатическая история, 1937-1945 гг. М., 1999; Сафронов В. П. СССР, США и японская агрессия на Дальнем Востоке и Тихом океане. М., 2001; Он же. Война на Тихом океане. М., 2008; Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина. Россия и Япония: тень Цусимы длиною в век. М., 2004; Чубарьян А. О. Канун трагедии. Сталин и международный кризис сентябрь 1939 - июнь 1941 года. М., 2008; Сиполс В. Я. Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной войны 1939-1945. М., 1997; Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг.: документальные очерки. М., 2006; Мальков В. Л. Россия и США в XX веке: очерки истории межгосударственных отношений и дипломатии в социокультурном контексте. М., 2009.
7. Dallin D. Soviet Russia and the Far East. New Haven, 1948; Moore H. L. Soviet Far Eastern Policy, 1931-1945. Princeton (New Jersey), 1945; Lensen G. A. The Strangle neutrality: Soviet-Japanese relations during the Second World War, 1941-1945. Tallassee, 1972; Jons F. C. Japan's New Order in East Asia: its Rice and Fall 1933-1945. L., 1954; Iriye A. The Origines of the Second World War in Asia and the Pacifi. L.; N.Y., 1989; Кудо Митихиро. Исследование японо-советского пакта о нейтралитете (на япон. яз.). Токио, 1985; Hosoya Ch. Japanese-soviet Neutrality Pact // Japan's Road to the Pacific war: The Fateful Choise 1939-1941. N. Y. 1990; и др.
8. Тихвинский С. Л. Заключение советско-японского пакта о нейтралитете 1941 г. // Новая и новейшая история, 1990. № 1; Адырхаев Н., Славинский Б. Дипломатическая уловка или дипломатический феномен? (Советско-японский пакт о нейтралитете 1941 г.) // Проблемы Дальнего Востока. 1990. № 3; Кошкин А. А. Предыстория заключения пакта Молото-ва-Мацуока (1941 г.) // Вопросы истории. 1993. № 6; Он же. Советско-японский пакт о нейтралитете 1941 г. и его последствия // Новая и новейшая история. 1994. № 4-5; Сиполс В. СССР и Япония: договор о нейтралитете // Проблемы Дальнего Востока. 1996. № 5.
9. Славинский Б. Н. Советская оккупация Курильских островов (август - сентябрь 1945 года). Документальное исследование. М., 1993.
10. Славинский Б. Н. Пакт о нейтралитете между СССР и Японией: дипломатическая история, 19411945 гг. М., 1995; Тихвинский С. Об этике использования архивных документов // Проблемы Дальнего Востока. 1996. № 3. С. 140-143.
11. Чубарьян А. О. Указ. соч. С. 316, 319.
12. См. ДВП. Кн. 1. Док. 189. С. 322-324; Того С. Указ. соч. С. 208-209; Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось ... С. 356-361.
13. Славинский Б. Пакт о нейтралитете ... С. 4950; Мясников В. Дальневосточный театр второй мировой войны и советская дипломатия 1937-1945 годов). URL: http:lib.rin.ru/doc/i/47106p.htlm; Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина ... С. 70.
14. Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось ... С. 361.
15. Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина . С. 72, 75.
16. Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось ... С. 362.
17. Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина . С. 76.
18. Бикс Г, Хирохито и создание современной Японии. М., 2002. С. 331.
19. Dallek R, Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy, 1932-1945. N. Y., 1799. P. 241.
20. Славинский Б, H, Пакт о нейтралитете ... М., 1995. С. 30, 47; См. Hosoya Ch, Op. cit. P. 40.
21. Молодяков В, Э, Несостоявшаяся ось ...; Он же, Эпоха борьбы. Сиратори Тосио (1887-1949). М., 2006.
22. ДВП. Кн. 2 (1). Док. 491, 497, 498, 502 и др.
23. Кошкин А, А, Японский фронт маршала Сталина ... С. 94; Кульков Е, H, Блок агрессоров: мифы и реальность // Вторая мировая война. Актуальные проблемы. М., 1995. С. 238-239.
24. Сиполс В, Я, Тайны дипломатические ... С. 258, 261, 273.
25. Черевко К, Е, Серп и молот против самурайского меча. М., 2003. С. 104.
26. Чубарьян А, О, Указ. соч. С. 436-437, 315.
27. Семиряга М, И, Тайны сталинской дипломатии 1939-1941. М., 1992. С. 65.
28. Там же. С. 75, 76.
29. Системная история международных отношений: в 4 т. 1918-2000. Т. 1. События 1918-1945. С. 394, 395; См. также: ДВП. Т. 23. Кн. 2, ч. 1. С. 31.
30. Сафронов В, П, СССР, США и японская агрессия ... С. 225.
31. Kennan G, Russia and the West under Lenin and Stalin. Boston; Toronto, 1960. Р. 340.
32. Ibid. P. 341.
33. Ibid. P. 342.
34. Ibid. P. 371.
35. Молодяков В, Э, Несостоявшаяся ось ...; Он же, Россия и Япония: меч на весах: неизвестные и забытые страницы российско-японских отношений (1929-1948). М., 2005; Он же. Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки. М., 2008.
36. Хаусхофер К, О геополитике. М., 2001. Раздел «Континентальный блок».
37. Риббентроп И, фон, Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. М., 1996. С. 248, 240.
38. Молодяков В, Э, Геостратегические проекты принца Коноэ // Русский геополитический сборник. М., 1997. С. 50.
39. Молодяков В, Э, Эпоха борьбы. Сиратори Тосио ... С. 299-305.
40. Ykiko Koshiro, Euvrasian Eclipse: Japan's End Game in World War // American Historical Review. V. 109. 2004. № 2. April. URL: http://www.historycooperative.org/ journals/ahr/109.2/koshiro.html
41. Бикс Г, Указ. соч. С. 322.
42. Молодяков В, Э, Риббентроп. Упрямый советник фюрера. М., 2008. С. 283.
43. Hosoya Ch. Op. cit. P. 40; Молодяков В. Э, Эпоха борьбы. Сиратори Тосио ... М., 2006. С. 298; Он же, Геостратегические проекты принца Коноэ ... С. 51.
44. Шлезингер А, М, (мл,), Указ. соч. С. 216.
45. Мальков В, А, Россия и США в ХХ веке ... С. 226.
46. Юнгблюд В, Т, Дипломатия выжидания: К. Хэлл, Ст. Хорнбек, Дж. Грю и политика США на Дальнем Востоке в 1933-1941 гг. // Международные отношения в ХХ веке: сб. науч. ст. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2007.
47. Печатнов В, О, Указ. соч. С. 14.
48. Dallek R, Op. cit. Р. 242.
49. FRUS. 1940. V. 3. P. 323-324; ДВП. Т. 23. Кн. 1. Док. 246. С. 411.
50. Зимонин В. П. Последний очаг второй мировой войны // Новая и новейшая история. 2005. № 2. С. 73.
51. Iriye A. The Origines of the Second World War ... P. 83, 84.
52. Внешняя политика СССР: сб. документов. Т. IV (1935 - июнь 1941) / отв. ред. С. А. Лозовский. М., 1946. Док. 459, 470.
53. Славинский Б. Н. СССР и Япония - на пути к войне ... С. 22; Он же. Пакт о нейтралитете между СССР и Японией ... С. 98.
54. Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 10. С. 125.
55. Черевко К. Е. Указ. соч. С. 103. См. также: Внешняя политика СССР. Док. 478.
56. Сафронов В. П. СССР, США и японская агрессия ... С. 219; Он же. Рецензия на книгу Б. Сла-винского // Новая и новейшая история. 2002. № 1. С. 238.
57. Нольфо Э. Ди. История международных от-ношений.1919-1999: в 2 т. М., 2003. С. 386.
58. ДВП. Т. 23. Кн. 1. Док. 470. С. 718.
59. См.: Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось ... С. 303, 418; Славинский Б. Н. Пакт о нейтралитете ... С. 33-35.
60. Того С. Указ. соч. С. 214.
61. Беседа наркома иностранных дел СССР
B. М. Молотова с послом Японии в СССР С. Того // ДВП. Т. 23. Кн. 1. С. 678.
62. Городецкий Г. Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 1999; Он же. Миф «Ледокола». Накануне войны. М., 1995. URL: http://militera.lib.ru/research/gorodetsky_g/09.html
63. Городецкий Г. Роковой самообман ... С. 72.
64. Kennan G. Op. cit. Р. 344; См. также: Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. I. Т. II. М., 1991.
C. 552.
65. Gaddis J. L. Strategies of Containment. N. Y., 1982. P. 6, 9.
66. Из рецензии В. Молодякова на книгу «Япония на перепутье и внешняя политика Мацуоки 19401941». Токио, 1994 (на япон.) // Проблемы Дальнего Востока. 1996. № 5. С. 173.
67. Молодяков В. Э. Россия и Япония: меч на весах . С. 220.
68. Черевко К. Е. Указ. соч. С. 120.
69. Сиполс В. СССР и Япония: договор 1941 года ... С. 107; Славинский Б. Н. Пакт о нейтралитете ... С. 69.
70. Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина ... С. 88; Адырхаев Н. Б., Славинский Б. Н. Указ. соч. С. 85; и др.
71. Кошкин А. А. Советско-японский пакт о нейтралитете // Азия и Африка сегодня. 2001. № 7. С. 42; Он же. Японский фронт маршала Сталина ... С. 95.
72. The Ambassador in the Soviet Union (Steinhardt) to the Secretary of State // FRUS. 1941. V. 4. P. 921.
73. Там же. С. 909.
74. Чубарьян А. О. Указ. соч. С. 414.
75. Hull G. The Memoirs. Vol. 1. N. Y, 1948. Р. 969; Славинский Б. Н. Пакт о нейтралитете . С. 62.
76. Славинский Б. Н. Пакт о нейтралитете . С. 75.
77. Гаврилов В. А., Горбунов Е. А. Операция «Рамзай». Триумф и трагедия Рихарда Зорге. М., 2004. С. 300.
78. См. Молодяков В. Э. Риббентроп ... С. 307310; Он же. Несостоявшаяся ось ... С. 382.
79. Берне Д. М. Франклин Рузвельт. Человек и политик. М., 2004. С. 85.
80. Черевко К. Е. Указ. соч. С. 134.
81. Сиполе В. СССР и Япония: договор 1941 года ... С. 108, 109.
82. Семиряга М. И. Указ. соч. С. 280.
83. Чэпмэн Дж. Рихард Зорге и война на Тихом океане // Проблемы Дальнего Востока. 1991. № 6. С. 128.
84. Цит. по: Мяеников В. Дальневосточный театр Второй мировой войны ...
85. Гаврилов В. Некоторые новые аспекты предыстории советско-японской войны 1945 г. Док. 20 // Проблемы Дальнего Востока. 1995. № 4. Рубрика: документы, архивы. С. 106.
86. Mauch P. Revising Nomura's diplomacy: Ambassador Nomura's role in the Japanese-American negations, 1941 // Diplomatic History. 2004. T. 28. № 3. P. 363; Iriye A. Origins of the World War ... P. 133.
87. Сафронов В. П. СССР, США и японская агрессия ... С. 230-231; Молодяков В. Россия и Япония: меч на весах. С. 230-231.
88. ДВП. Т. 23. Кн. 2, ч. 2. Док. 772. С 562.
89. Чубарьян А. Указ. соч. С. 414.
90. FRUS. 1941. V. 4. P. 942.
91. ДВП. С. 560-565.
92. FRUS. P. 943.
93. Hosoya Ch. Op. cit. P. 80.
94. Это была устная декларация советской стороны при подписании договора о ненападении с Китаем в 1937 г. Полностью опубликована Б. Славинским в книге: Пакт о нейтралитете между СССР и Японией . С. 69-70.
95. Славинекий Б. Н. Пакт о нейтралитете ... С. 98.
96. Lensen G. A. Op. cit. P. 32.
97. Черевко К. Е. Указ. соч. С. 120; Молодяков В. Э. Россия и Япония: меч на весах ... С. 228.
98. Чубарьян А. О. Указ. соч. С. 428; Сафронов В. П. СССР, США и японская агрессия ... С. 220.
99. Кошкин А. А. Японский фронт маршала Сталина. С. 109-110.
100. Мировые войны XX века: в 4 кн. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. М., 2002. Док. 112. С. 146.
101. Черевко К. Е. Указ. соч. С. 134-136.
102. Куланов А., Молодяков В. Указ. соч. С. 245.
103. Славинекий Б. Н. Пакт о нейтралитете . С. 109-113.
104. Сиполе В. СССР и Япония: договор 1941 г. ... С. 111-113.
105. Гаврилов В. Некоторые новые аспекты предыстории ... С. 94.
106. Системная история международных отношений ... С. 399-400.
107. Цит. по: Mолодяков В. Э. Несостоявшаяся ось ... С. 350.
108. FRUS. 1941. V. 4. P. 942-943; ДВП. Кн. 2. Ч. 2. Док. 855. С. 727.
109. Cиnолс В. СССР и Япония: договор 1941 г. ... С. 113.
110. ДВП. Док. 784. С. 593.
111. FRUS. P. 941.
112. Cафронов В. СССР, США и японская агрессия ... С. 230; Чубарьян А. О. Указ. соч. С. 426.
113. Cафронов В. СССР, США и японская агрессия ... С. 233.
114. Цит. по: Yukiko Koshiro. Eurasian Eclipse: Japan's End Game in World War II. URL: http:// www.historycooperative.org/journals/ a h r/109.2/ koshiro.html
115. Из рецензии В. Mолодякова на книгу «Япония на перепутье и внешняя политика Mацуоки. 19401941». С. 173.
116. Santic Hugh de. The Diplomacy silence. Chicago a London. 1980. Р. 55.
117. Зимонин В. П. Японский фактор в советской и мировой политике кануна и начала второй мировой войны // Новая и новейшая история. 2005. № 2. С. 61.
118. Yukiko Koshiro. Op. cit.
119. Stolberg E. M. Japanese-Soviet Neutrality Pact (13 april 1941). URL: http://www.historyandtheheadlines. abc-clio.com/ContentPages/ContentPage.aspx?entryId= 1130224.
120. Чубарьян А. О. Указ. соч. С. 422.
121. Mальков В. Л. Россия и США в XX веке. С. 226.
122. Cафронов В. П. СССР, США и японская агрессия ... С. 240.
123. Там же. С. 241.
124. Кошкин А. А. Дипломатическая прелюдия войны на Тихом океане // Вопросы истории. 2002. № 5. С. 30-31.
125. Dallek R. Op. cit. С. 274.
126. Mолодяков В. Э. Россия и Япония: меч на весах. С. 254-255, 258.
127. Того C. Указ. соч. С. 253.
128. См. ДВП. Док. 767. С. 549-550; Док. 779. С. 577; Док. 786. С. 598.
129. Cлавинский Б. H. Пакт о нейтралитете ... С. 95; Он œe. СССР - Япония - на пути к войне ... С. 233-234.
130. Mировицкая P. А. Китайская государственность и советская политика в Китае. Годы Тихоокеанской войны: 1941-1945. M., 1999. С. 68, 70.
131. Lensen G. A. Op. cit. P. 32.
132. Kонторeр Д. Враг у ворот: юбилейные размышления // Россия XXI. 2005. № 4. С. 99.
