CC BY
36
13. Советы народного хозяйства и плановые органы в центре и на местах (1917-1932). Сборник документов. М., Гос. изд-во полит. лит-ры, 1957. С. 66-69.
14. Там же.
15. РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 4. Д. 88. Л. 4-4 (Об).
16. РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 4. Д. 115. Л. 74.
17. Козочкина Е.Д. Из истории организации управления промышленностью (1918-1921 гг.). М: изд-во Московского ун-та, 1964. С. 33.
18. РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 4. Д. 115. Л. 52 (Об).
A.V.BUDANOV
FIRST STEPS OF WORKERS' MANAGING COMMITTEE OF NATIONALIZED INDUSTRY IN URAL REGION (december 1917 —may 1918)
The article reflects some results of a broader scientific research, devoted to the organization of the worker's management. The core of the scientific research is the theory of modernization. The author of this article investigates some features of creation a specific system of management for the nationalized industry in the Ural. That system permitted to carry out the plans of the demilitarization of the Ural industry and to reach the highest results at the beginning of the Civil War in 1918. The relation between the Ural committee of worker's management and Sovnarkhoz is analyzed in the article, as well as correlation of the principles of decentralization and centralization. The process of the financing the Ural industry is investigated in the article either.
О.Ю. НИКОНОВА (Челябинск)
СОВЕТСКИЙ ПАТРИОТИЗМ В ПРОВИНЦИИ: СЛУЧАЙ «КРАСНЫХ ПАРТИЗАН»
10 октября 1929 г. в г. Уфе состоялась первая конференция «красных партизан» — добровольцев, участников первых боев за установление советской власти. Протоколы этой конференции оказались чрезвычайно интересным историческим документом, проливающим свет на проблему интеграции старшего поколения в социокультурный контекст сталинского режима. Под старшим поколением в данной статье понимаются, главным образом, мужчины, родившиеся на рубеже Х1Х-ХХ вв. и принимавшие участие в Первой мировой войне, революции и гражданской войне. Ниже мы рассмотрим сюжеты, посвященные участию этого поколения в конструировании памяти о гражданской войне и официального советского патриотизма довоенного периода, проблеме социальной консолидации и политической интеграции ветеранов гражданской войны в сталинское общество через механизмы патриотической мобилизации, а также затрагивающие вопрос о «цене» интеграции старшего поколения в сталинское общество для обеих сторон — режима и исследуемой социальной группы.
Становление сталинского режима сопровождалось сменой идеологической и культурной парадигм: переходом от идеи мировой революции к сталинской концепции построения социализма в одной стране, переносом акцентов пропаганды с интернационализма и международной солидарности на супранациональный советский патриотизм с
элементами имперского русского национализма. В социальной сфере вышеназванные процессы нашли свое выражение в радикальной смене поколений, почти полной гибели так называемой «ленинской гвардии» и формировании сталинской бюрократии. Вместе с тем культурный контекст сталинского общества, весьма противоречивый и эклектичный, оставлял идейное и социальное «пространство» для интеграции поколения, своими руками «делавшего» революцию. Это видно, в том числе, и на примере «красных партизан».
КРАСНЫЕ ПАРТИЗАНЫ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Для большинства уральских красногвардейцев и партизан гражданская война завершилась летом 1919 г., когда войска Колчака были вытеснены с территории Урала. После этого значительное число бывших добровольцев вернулось домой. Оказалось, что дома их ожидало не светлое будущее, а множество проблем — последствия ранений, инвалидность, разрушенное хозяйство и удручающая бедность. Первое постановление ЦИК1 о помощи и льготах бывшим красноармейцам-добровольцам было принято лишь в 1928 г.2 Формальным поводом для этого стал 10-летний юбилей Красной Армии. В постановлении ЦК ВКП (б) от 19 января 1928 г. «О праздновании десятилетия Красной Армии» говорилось, что власть решила «отметить заслуги бывших красных партизан и бывших красногвардейцев» выдачей кредитов, землеустроительными льготами, освобождением от платы за учебу и выделением стипендий в вузах детям ветеранов3. В реальности за фасадом юбилейной раздачи подарков скрывалось намерение партийного руководства привлечь разобщенных, колеблющихся и недовольных ветеранов к участию в социалистическом строительстве.
После выхода партийно-государственных решений 1928 г. о льготах красноармейцам и партизанам в регионах стали создаваться партийно-советские комиссии по обследованию положения ветеранов Красной Армии. Часто результаты этих обследований были шокирующими. Так, по сообщению башкирской комиссии, сведений о количестве и материальном положении «красных партизан» не имелось, большая часть бывших партизан не получала от власти никакой помощи или получала ее эпизодически и в мизерных количествах. Положение партизан и членов их семей было бедственным. Многие не имели собственных домов и хозяйств, нанимались в батраки или сдавали землю в аренду за хлеб, не имея возможности ее обрабатывать самостоятельно, не получали медицинской помощи и пенсии. Дети партизан, оставшиеся без родителей, нищенствовали, не ходили в школу из-за отсутствия одежды и обуви, а кое-где — и самих школ. Комиссия обратила внимание на некоторые особенно вопиющие факты: «Прежде всего заслуживает внимания село Зилим в целом. Это бедняцкое село, имеющее около 350 дворов, из коих около 300 домохозяев в 1918 г. участвовали в партизанском движении и многие с фронта не вернулись (убиты). Село в 1918 г. было дотла сожжено, имущество партизан разграблено, семьи (отцы, жены) подвергались истязаниям, и село в целом после ухода партизан с отрядом Каширина представляло кучи развалин. После этого никакой ниоткуда помощи это партизанское село не получало и многие еще живут по чужим избам, в банях, не имеют лошадей и т.д... Партизаны Зилима почти все бедняки. Население Зилима на 75-80% заражено сифилисом... В Зилиме нет ни одного человека, имеющего среднее образование и никто не обучается в среднем учебном заведении... Партизаны обижаются, что им до сих пор не откроют даже фельдшерского пункта и они, искалеченные, израненные, избитые, нуждающиеся более чем кто-либо в лечении, должны ходить за помощью в Архангельск.»4
В условиях тяжелой послевоенной повседневности отношение ветеранов гражданской войны к власти было весьма критичным. Башкирская комиссия сообщала о недовольстве, которое проявлялось «везде и всюду»: «Комиссию всюду встречали вопросом: „Что заставило Башобком и Башцик на 12-м году революции интересоваться красны-
ми партизанами, разве опять туго приходится, что власть вспомнила о нас " (Зилим); „Мы ничего не получили, за что боролись — придется видимо делать новую революцию" (Зилим); „Нас душат и давят. Белякам живется лучше, придется видно снова в старые партизанские руки взять винтовку" (Архангельск, Гребнев); „Мы ушли в партизаны от лучшего, пришли к худшему" (Зилим, намек на разорение); „Мы пойдем за вами, но прежде покончим всех беляков и спецов, примазавшихся к власти, захвативших теплые места и оттирающих партизан" (Стерлитамак).»5
Открыто высказывая недовольство, ветераны требовали улучшения своего положения. Протоколы уфимской конференции «красных партизан» свидетельствуют о том, что они уловили смысл «послания», содержавшегося в юбилейных торжествах по поводу 10-летия Красной Армии. Стало очевидным, что власть нуждается если не в них самих, то в риторике и образах «их» эпохи. И «красные партизаны» вступили в игру, предложенную властью. Их тексты всегда содержали в качестве главной референции гражданскую войну и революцию. Гражданская война выступала в качестве «символического капитала»6, придававшего группе ветеранов особый вес в советском обществе и легитимирующего их право на «лучшее обращение». Ветераны пеняли власти за ее забывчивость («...мы не должны забывать того обстоятельства, что заслуженные партизаны в настоящий момент остались на голодные муки. Красные партизаны совершенно забыты. О красных партизанах, которые вынесли на своих плечах тяжелое время 18-19 гг., теперь забывают»), напоминали ей о своей роли в победе революции и о своих правах («...не будем ждать, когда будут нападать на эту власть, мы ее создавали и не позволим ее сокрушить, мы считаем ее своей, если бывают случаи, когда мы ее ругаем, но в глаза мы имеем право ругать, если она неправильно поступает»...), требовали адекватного вознаграждения за свои заслуги, прошлые и будущие («.надо больше заботиться о партизанах, нужно ремонтировать здоровье партизан., чтобы они могли с большей энергией выполнять поставленные задачи.»; «... с партизанами надо считаться, с ними надо советоваться.»; «...чем мы с вами гарантированы, что весной вся эта сволочь не задумает напасть с противоположной стороны. Мы изъявляем готовность, но для того, чтобы быть готовыми, нужно иметь фундамент... Закаленных здесь сидящих бойцов нужно накормить, нужно вооружить и отправить туда, куда нужно»)7.
Контуры «желаемого» также апеллировали к тем революционным образам будущего общества, в борьбе за которые ветераны отдавали свои здоровье и жизни. Эти представления были производными от официальных репрезентаций советского общества, например, от образов всеобщей грамотности, благоденствия и подлинно «народной власти».
Об этом свидетельствует не только стилистика писем и выступлений ветеранов, напол-
ненных риторическими фигурами, почерпнутыми из государственной пропаганды, но и
критика порядка, не совпадавшего с идеальными образами советского общества. «Красные партизаны» Башкирии четко выразили недовольство той пропастью, которая пролегла между идеалом и реальностью: «Мы здесь не можем себя хвалить, [.] то, товарищи, было время схваток с буржуазией и здесь должны внимательно обсудить, выявить все недостатки, ненормальности за нашими отдельными личностями, а также у госаппарата. Нам нужно здесь все силы влить для того, чтобы дать достроиться, довершить те начала, которые мы имеем»; «Самое главное, поскольку здесь мы собрались как завоеватели нашей революции, тех рабочих прав, которые мы должны иметь, мы должны сейчас обсудить этот вопрос. В особенности сейчас нужно обратить внимание на те семьи партизан, которые остались без своего родителя, который погиб во время гражданской войны. В первую очередь предоставить им бесплатно школы, чтобы ни одного не было неграмотного, как родители. Конечно, мы не все сумеем захватить ответственные места, которые требует наша промышленность, наше с.х., но мы всегда сумеем с нашими знаниями взять в руки винтовку и отразить тех нэпманов, которые посягают на нашу советскую республику»8.
Гражданская война задавала «рамкн» для осмысления партизанской повседневности, международного положения, текущей политики партии и ее лозунгов: «Мы должны вспомнить и доказать нашим отсталым настроениям, что было время, когда не допивали, не доедали, а все-таки шли вперед. Мы должны заявить правительству, что мы в таком же настроении»; «...когда припомнишь период гражданской войны, то мы с таким энтузиазмом брали тот фронт, разбивали Колчаковские и разные банды, то этот энтузиазм мы должны теперь же поставить его для выполнения 5-летнего плана.»; «...до сего времени мы боролись, мы вынесли все невзгоды, и в данный момент, если нас по первому зову вызовут на борьбу против капитала, с международными империалистами, на Китайско-Восточной ж.д., то мы, как заслуженные красные партизаны не должны отказаться и по первому зову мы должны идти на защиту во всем мире рабоче-крестьянского правительства.»; «... у нас борьба еще не кончена. Мы слышим каждое утро и вечер звон колоколов, надо бороться с дурманом, надо снять колокола.»; «Для нас известно для чего нам нужен хлеб. Неправильно те рассуждают, что хлеб нам нужен за границу для получения машин. Нужно вспомнить слова т. Рыкова на Московской партконференциии, когда его спросили, "а долго ли мы будем кашлять на Китайской границе, долго ли будем держать Красную Армию ". Он сказал: "Мы кашлять не будем, пусть кашляет тот, что перебирается к нам из-за границы "... Вот наши основные задачи. Поэтому я беру первой задачей как можно усилить нашу кампанию по хлебозаготовительной работе.»
ГЕРОИЗАЦИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ КАК ИДЕЙНЫЙ КОНТЕКСТ СОЦИАЛЬНОЙ ИНТЕГРАЦИИ
В статье, посвященной проблеме формирования мифа о гражданской войне в 1917-22 гг., И.В.Нарский в качестве одного из благоприятных условий процесса мифотворчества называет социальную деформацию и распад «референтных групп» — носителей воспоминаний о событиях. Он также указывает на то, что конструирование мифа шло не только «сверху», но и «снизу», благодаря участию в творческом процессе современников событий 0. Рассмотрим эти тезисы в применении к конструированию официальной коммеморации о гражданской войне в эпоху раннего сталинизма. А также проанализируем формы участия «красных партизан» в создании «мест памяти» о гражданской войне и процесс инструментализации мифа о гражданской войне на пользу официальному советскому патриотизму.
К концу 20-х гг. через полифонический «рисунок» разнообразных исторических и культурных репрезентаций гражданской войны11 начала решительно пробиваться «соло»-партия господствующего дискурса. Официальная точка зрения на гражданскую войну не была статичной и трансформировалась по мере становления сталинского режима. Изменения в официальных репрезентациях гражданской войны хорошо видны на примере юбилейных празднований. Благодаря историческому казусу днем «памяти» гражданской войны стало 23 февраля. Поводом к учреждению этого праздника, известного как День рождения Красной Армии, послужили события, связанные с борьбой против внешнего врага и защитой национально-государственных границ12. Однако уже во время празднования 10-летнего юбилея Красной Армии топос о «защите социалистического Отечества» от иностранного вторжения был вторичен по отношению к мифам об установлении советской власти в борьбе с внутренним врагом. К 20-летию Красной Армии официальный дискурс памяти о гражданской войне опять претерпел существенные изменения. В официальной коммеморации все явственнее стали звучать патриотические нотки. В нее были встроены риторические фигуры и смыслообразы официального советского патриотизма, что наглядно демонстрируют праздничные тезисы отдела партийной пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) к юбилею: «Под руководством партии большевиков Красная Армия разбила наголову и выбросила за пределы нашей социалистической Родины вооруженные до зубов полчища иностранных интервентов, кровожадные банды и бе-
логвардейские армии русских помещиков и капиталистов. Истекая кровью, являя беспримерные в истории мужество и героизм, вооруженные рабочие и крестьяне отстояли фабрики и заводы от капиталистов, землю от помещиков, свою социалистическую Родину от ее внутренних и внешних врагов». На первый план в тезисах были выдвинуты события иностранной интервенции, как часть которой интерпретировались и «белогвардейцы»: «Перепуганная пролетарской революцией и первыми успехами Советской власти, мировая буржуазия организовала контрреволюционные силы России, вооружила их и бросила их армии на удушение Советской республики. Международный империализм начал военное вторжение. На Красную Армию революция возложила труднейшую задачу
— защитить Советскую Россию от объединенных сил иноземных захватчиков и внутренней контрреволюции, отстоять территориальную целостность и независимость нашей Родины, отстоять завоевания Великой Октябрьской социалистической революции»13 . Обращает на себя внимание многократное упоминание топоса о свободе и независимости советской страны и риторической фигуры «социалистической Родины». Дата начала гражданской войны под явным влиянием современной международной обстановки смещена на февраль 1918 г. — момент, когда «полчища немецких империалистов» «вторглись в пределы молодой, неокрепшей Советской республики»14.
«Дни памяти» гражданское войны в регионах были обусловлены местной спецификой. На Урале ежегодно праздновали День освобождения края от Колчака (15 июля). Местные праздники не являлись общегосударственными и не входили в центральные календари праздничных дат, но играли важную роль в формировании коммеморативных практик по отношению к гражданской войне в регионах. День освобождения Урала от «наймита мировой буржуазии» Колчака в уральских городах отмечали в соответствии с праздничным каноном раннесталинской эпохи. Торжества длились несколько дней, открываясь вечерами воспоминаний участников боев гражданской войны на предприятиях и заводах и завершаясь праздничной демонстрацией. В День освобождения проходил военный парад с принятием присяги молодыми красноармейцами, затем демонстрация плавно перетекала в праздничные народные гулянья и «культурные» развлечения. Процесс вписывания коммеморативной культуры гражданской войны в патриотический контекст хорошо прослеживается на провинциальном материале. Еще в 1930 г. на переднем плане празднования 15 июля в Челябинске находилась локальная история гражданской войны. Разворот центральной газеты «Челябинский рабочий» был полностью посвящен памятным событиям. Редакция газеты воспроизвела передовицу об освобождении города, вышедшую на второй день после завершения Челябинской операции, поместила отрывки из воспоминаний о гражданской войне, портреты погибших «героев»
— подпольщицы Кривой, рабочего Колющенко, председателя городского совета Цвил-линга — с пафосными некрологами-воспоминаниями15. А в юбилейных текстах, опубликованных четыре года спустя, уже явственно ощущается усиливающаяся инструмен-тализация гражданской войны в интересах формирования советского патриотизма. Основным приемом патриотической трансформации памяти о гражданской войне стала ее героизация. Между временем гражданской войны и современностью проводились параллели, демонстрировавшие сходство героизма, патриотизма, жертвенности двух эпох. В планах Челябинского обкома партии по празднованию 15-летней годовщины освобождения Урала от Колчака была подчеркнута необходимость выявления участников гражданской войны, известных также как ударники социалистического строительства. На время юбилея им было уготовано служить примерами перманентного героизма16. Героическими «параллелями» пестрели и газеты. В юбилейном номере «Челябинского рабочего» была напечатана статья В.Котельникова «Герои великой родины». В ней за описанием героических эпизодов эпохи гражданской войны следовало подробное изложение эпопеи спасения челюскинцев. «Пусть же страшатся те, которые и сейчас еще не забыли о планах Колчака и интервентов, которые и сейчас лелеют мечты о превращении советской страны в страну капиталистического рабства, — заключал автор патриотической цитатой из центральной газеты «Правда». — Их ждет участь еще более
позорная, чем участь Колчака! Им лицом к лицу придется встретиться с героями нашей страны. Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Каманин, Слепнев, Водопьянов, Доронин показали чудеса героизма, показали, на что способен стосемидесятимиллионный народ, когда встанет вопрос о защите его родины»17. И, конечно, в юбилейных текстах почетное место заняли образы мудрого руководителя и организатора Сталина и социалистической родины, являющиеся ключевыми риторическими фигурами официального патриотического дискурса. К концу 30-х гг. связка «Сталин — гражданская война» приобрела гротескные очертания. Из-за этого репрезентация памяти о гражданской войне, исполняемая провинциальными органами власти и учреждениями культуры, выглядела абсурдно. Например, предметом воспоминаний о гражданской войне в Башкирии были отнюдь не события в самой национальной республике, где гражданская война затронула
большую часть населения, опустошила целые районы и оставила множество «зарубок» в памяти обычных людей. В 1938 г. коммеморация уже выстраивалась вокруг официальной версии гражданской войны, все более концентрировавшейся на воспоминаниях о событиях на Южном фронте, связанных с именами Сталина и Ворошилова. Вот как представлял себе праздничную программу директор башкирского театра в г. Уфе Шайхутдинов: «Мы к подготовке 20 годовщины Красной Армии приступили давно — в первой половине января. [.] Башкирский театр взял подбор пьесы «Как закалялась сталь», инсценировка Судакова по роману Островского. Режиссера Башкирского театра специально командировали в Москву, там готовился к постановке Трам, поговорил он с инсценировщиком и др. для того, чтобы лучше подготовить. Для того, чтобы показать стратегический план т. Сталина по разгрому Деникина подобрали пьесу
«Дорога на юг» Прут...[...]Что мы делали, чтобы актеры уясняли, правильно исполняли и понимали свои роли. Проводили доклады всем работникам театра на тему «Сталин и Красная Армия». Все участники башкирского театра прочитали роман Островского «Как закалялась сталь» и первый том гражданской войны»18.
Другие национальные театры и театральные кружки в колхозах также не отличались богатством репертуара: Давлекановский и Альшеевский театры готовили «Как закалялась сталь», чувашский театр «давал» две сцены из пьесы «Пограничники», а украинский — концерт к Дню Красной Армии. На основе общероссийского материала формировались программы библиотек, кинотеатров, оркестров, радио. Не мог похвастаться экспозицией, сформированной на основе местного материала и посвященной гражданской войне в Башкирии, музей революции в Уфе. Вместо этого посетителям предлагалось ознакомиться с выставкой материалов о событиях в Испании. На вопрос о том, как показана героическая роль РККА в «освобождении башкирского народа от гнета помещиков, кулаков, баев», сотрудница музея Вафитова сообщила: «У нас есть отдел прошлое Башкирии. Местного материала очень мало.»19
Из приведенных выше примеров видно, что складывание официальной коммемора-тивной культуры гражданской войны сопровождалось процессами деиндивидуализации локального, группового, этнического и другого опыта гражданской войны, а по мере становления сталинского режима — и девальвацией локальной специфики. На основе этого происходила героизация и мифологизация гражданской войны, стремительность которых действительно показывает «разобщенность» группы носителей опыта и воспоминаний о гражданской войне. Вместе с тем усилия режима по превращению гражданской войны в базовый миф советской власти и составной элемент советского патриотизма возымели и обратный эффект. Они стимулировали у «красных партизан» потребность в консолидации и вызвали волну активизма, направленную на воспроизводство «партизанской» идентичности в новых условиях послевоенного и пост-революционного общества. Юбилейные мероприятия в провинции, как демонстрируют протоколы заседаний местных партийных органов, были мощным импульсом, оживлявшим работу по сбору воспоминаний о гражданской войне20. Записывавшиеся с помощью специального опросника или заранее заданной структуры21, литературно обработанные, эти воспоминания, подобно другим автобиографическим текстам, были способом саморепрезента-
ции «красных партизан». А содержание этой саморепрезентации соответствовало идентификационным потребностям группы старшего поколения, которые четко сформулировали башкирские «красные партизаны» на своей первой конференции. Они определили гражданскую войну как объект ностальгии, сакрализации и как основу для групповой солидарности22, а себя сравнили с «хранителями» истинного знания и миссионерами по отношению к молодому поколению: «... мы сюда пришли ободрить себя, мы пришли, товарищи, посмотреть на тот пройденный путь, который мы прошли, пришли обсудить те трудности, которые стоят перед нами. мы здесь должны ободриться духом, посмотреть, что мы сделали в Октябрьские дни, что мы сделали будущему поколению. Товарищи, мы на это пройденное должны смотреть как на какую-то святыню и хранить ее в своей душе и распространять среди молодого поколения»23.
Таким образом, заинтересованность ветеранов гражданской войны в поддержании ее репрезентации как самого знакового события в советском прошлом. Это отвечало усилиям власти по ее героизации и создавало основу для квази-общественной активности ветеранов по сохранению и поддержанию памяти о событиях тех лет. Деятельность «красных партизан», направленная на со-участие в формировании официального мифа о гражданской войне, простиралась от установления мемориальных досок и памятников24, написания мемуаров и участия во встречах с подрастающим поколением до создания землячеств и партизанских бюро. Режим относился к социальному активизму «красных партизан» по-разному. Участие в вечерах воспоминаний о гражданской войне поощрялось в том случае, если оно было обставлено соответствующими ритуалами и проходило по официальныму «канону» репрезентации гражданской войны. А вот любые попытки институциональной самоорганизации истолковывались властью в духе теории заговора. 2 декабря 1929 г. Башкирский обком партии получил секретное письмо информотдела ЦК ВКП (б), в котором, наряду с прочими, запрашивались данные о «движении за самоорганизацию бывших красных партизан». При знакомстве с составом затребованных сведений создается впечатление, что, по мнению ЦК, в стране уже сложилась разветвленная тайная организация ветеранов:
«Имеются ли настроения за создание самостоятельных организаций партизан и чем они вызваны. Попытки организационного объединения бывших партизан, роль в них партийцев и антисоветского элемента. По чьей инициативе возникал и проводился вопрос об организационном оформлении красных партизан. Формы организации и названия объединений. Уставы, программы и лозунги (приложить к записке). Наличие ярко выраженного антисоветского характера организации и их платформа. Формы связи между бывшими партизанами отдельных районов. Характер выступлений и принятых решений на партизанских собраниях, съездах, конференциях и пр. Численный охват партизан этими объединениями, их социальный состав»25.
25 марта 1930 г. было принято постановление СНК о ликвидации бюро «красных
партизан» и красногвардейцев26. Вместо них при городских советах создавались комис-
сии по выдаче удостоверений «красным партизанам» и красногвардейцам. Фактически эти комиссии выполняли функции органов социального обеспечения и не претендовали на деятельность, направленную на консолидацию социальной группы ветеранов. Участники гражданской войны, ожидавшие от партизанских бюро лоббирования интересов группы, не сразу сдали свои позиции, пользуясь тем, что советскими организациями ра-
бота с ветеранами была воспринята как обуза. Председатель челябинской комиссии по работе с «красными партизанами» при горсовете Колкотин писал в конце 30-х гг., что партизанские «бюро» продолжали работать в некоторых городах Урала, например, в Свердловске и Перми: «Приезжающие из других районов Урала бывшие красногвардейцы и красные партизаны говорят — «почему в других районах есть бюро партизан, а у вас нет». Создается нездоровая обстановка»27. Челябинские партизаны, вероятно, недовольные таким неравенством, 23 июня 1930 г., несмотря на официальный запрет, избрали на общем собрании собственную комиссию28. Как оказалось позднее, «своя» комиссия работала гораздо эффективнее, чем комиссия горсовета. Если же сохранить парти-
занские бюро не удавалось, ветераны искали другие институциональные «каналы». Уралсобес жаловался, что после ликвидации бюро на местах их функции стали выполнять секции Осоавиахима по военной работе среди партизан29.
СОВЕТСКИЙ ПАТРИОТИЗМ А ЬА «КРАСНЫЙ ПАРТИЗАН»
На примере официальной коммеморации гражданской войны (юбилеев) мы показали, как путем героизации гражданской войны режим создал концептуальные рамки для интеграции старшего поколения в новую культурную парадигму. Военизированный характер официального патриотического дискурса межвоенного периода открывал и другие возможности для интеграции старшего поколения в сталинское общество. Архивные материалы военно-патриотической организации Осоавиахим свидетельствуют о том, что поколение ветеранов участвовало в патриотических мобилизационных кампаниях сталинского режима и трудилось в Осоавиахиме на ниве военно-патриотического воспитания молодежи. Ветераны были убеждены также в том, что они вполне могу пригодиться как солдаты в будущей империалистической войне.
30
Патриотические кампании были одной из форм социальной мобилизации эпохи раннего сталинизма. Поводом для проведения кампаний, как правило, служили события международного характера — ухудшение отношений со странами «капиталистического лагеря», «провокации», локальные военные конфликты. Поводом для первой мобилизационной кампании «Наш ответ Чемберлену» и первой «недели обороны» (1927 г.) стало ухудшение отношений с Англией. В момент мобилизационных кампаний пропаганда заостряла вопрос об угрозе новой империалистической войны и способствовала возникновению феномена межвоенного добровольчества. В случае «красных партизан» режиму достаточно было активировать поведенческие коды эпохи гражданской войны. Так конфликт вокруг КВЖД вызвал среди «красных партизан» волну обращений и писем «во власть» с просьбами отправить их добровольцами в Дальневосточную Красную Армию. «Мы, партизаны и добровольцы гражданской войны заявляем, — сообщает резолюция собрания партизан Изумрудных копей, — что каждая жизнь советского защитника будет стоить ста человек белобандитов, список присутствующих красных партизан и добровольцев гражданской войны передать в бюро коллектива ВКП (б) с ходатайством, чтобы последний договорился с одной из частей Красной армии о зачислении добровольцами при первом вызове советского правительства»31. «Старый партизан» Николай Паратыгин, прежде чем перейти к просьбе о зачислении в Красную Армию, напомнил о своем добровольчестве, борьбе с Колчаком и трех ранениях и выразил уверенность, что «мы, старые партизаны, как один возьмемся за винтовку и до колен в грязи будем защищать границы Советского Союза от нападающих на нас китайских бандитов...»^ В письмах «красных партизан» участие в гражданской войне выступает в качестве основания их патриотизма. В ретроспективе гражданской войны вырисовываются и элементы патриотического этоса — добровольность и жертвенность. Добровольчество было явлением достаточно массовым — в конце 1929 г. наркомат социального обеспечения Башкирии упоминал о решении большинства ветеранов Стерлитамака, Красноусольска и Красного Зилима вступить в Дальневосточную Красную Армию33.
Демонстрация патриотического этоса стала атрибутом группы «красных партизан» в 30-е гг., а сам патриотизм выступал в роли легитимирующего дискурса в вопросах о материальных благах и привилегиях. Слеты «красных партизан» и красногвардейцев по поводу мобилизационных кампаний или юбилеев превращались в своеобразный ритуал, в котором строго соблюдались порядок и иерархия действий: за докладом о современном положении и угрозе новой империалистической войны следовала декларация патриотизма и мобилизационной готовности («Опасность войны, опасность нападения на наш союз возлагает на ветеранов войны. как никогда поднять производительность труда.», «Надвигающаяся опасность заставляет нас быть наготове.»), перечисление практических мероприятий (инструкторская работа в Осоавиахиме, изучение совре-
менной техники, шефство над частями Красной Армии и т.п.), приветственные телеграммы командармам, под началом которых ветераны воевали в годы гражданской войны и, наконец, распределение подарков34. Демонстрация патриотизма выручала и в повседневной жизни, в трудной борьбе за привилегии. К ее помощи прибег «красный партизан» Алексей Попов, попытавшийся сесть в трамвай вне очереди и бесцеремонно высаженный из транспорта с помощью милиционеров. Жалуясь на действия кондуктора и милиции, Попов писал в своем заявлении: «Чхать на меня как на красного партизана я не позволю, также и не позволю чхать на те привилегии и преимущества, которые мне дала партия и советская власть, потому что как партизан я еще буду нужен в будущей войне.»35
Чтобы расширить наши представления о патриотизме «красных партизан», необходимо привлечь еще один комплекс документов Осоавиахима — материалы слетов «красных партизан», протоколы работы «партизанских бюро» и письма «красных партизан» в советские учреждения и комиссии по работе с ветеранами. В ходе исследования
феномена советского патриотизма мы выяснили, что патриотизм «снизу» был многоликим явлением36. Его специфика была тесно связана со спецификой социальной группы37. Патриотизм «красных партизан» представлял собой классический случай, описанный в работах по социальной мобилизации. Патриотический этос группы формировался в процессе «обмена» политической лояльности на социальный статус. Героизация гражданской войны, описанная выше, была лишь одним из компонентов этого «обмена», его идейной оболочкой и легитимацией. Социально-экономической составляющей был привилегированный статус красного партизана или красногвардейца, связанный с существенными материальными благами в сталинском обществе всеобщего дефицита и бедности.
Судить об эффективности процесса «обмена» и его цене для обеих сторон по имеющимся источникам достаточно сложно в силу известной неполноты и лживости советской статистики, особенно в провинции. По материалам можно проследить процесс
борьбы «красных партизан» за привилегии, активность органов советского и партийного руководства в этом вопросе, а также зафиксировать отдельные результаты и экстраполировать их на другие локальные сообщества. После ликвидации партизанских бюро борьба ветеранов за привилегии сконцентрировалась в комиссиях по выдаче партизанских удостоверений и на слетах партизан. В документах партизанских комиссий отразились в первую очередь представления различных органов власти и самих партизан о том, каким должен быть ветеран гражданской войны. Анализ этих представлений показывает, что в них переплелись нормоустанавливающие требования режима, официальные репрезентации идеального «советского человека» и советского патриота и идеальные саморепрезентации партизан. По распоряжению Уралоблисполкома, изданному в марте
1931 г., красногвардейцами считались те, кто вступил в отряды Красной Гвардии после 23 февраля 1918 г. и находился в них вплоть до слияния с войсками регулярной Красной Армии в июле-августе 1918 г.38 Отсутствие четких критериев принадлежности к привилегированной группе ветеранов и сложность доказательных процедур превращала процесс консолидации социальной группы в хаотичный и «креативный» процесс. «Выдача удостоверений на право пользования льготами бывшим красногвардейцам, партизанам и их семьям, — писал в своем распоряжении Уралоблисполком, — производится по недостаточно проверенным данным, состав комиссий по выявлению их бытности в Красной Гвардии и партизанских отрядах как следует не подбирается, выявление красногвардейцев и партизан производится не порядком, указанным в постановлении СНК и не на основании документов, подтверждающих это, а со слов и по запискам вторых и третьих лиц, очень часто комиссии вовсе не известных. В результате нередки случаи попадания удостоверений в руки лиц, вовсе не бывших в Красной Гвардии и партизанских отрядах»39. Ревностно следили за «чистотой» рядов сами ветераны. Из экспертных записок, жалоб, заявлений бывших участников боев вырисовываются идеальные репрезентации «красного партизана». Надежды на причисление к группе привилегированных
рушились сразу, если выяснялось, что претендент на партизанское прошлое служил в
белой армии, работал в тылу у Колчака или был осужден за уголовные преступления40.
Иметь безупречное прошлое, однако, было недостаточно. Партизаны следили за тем, чтобы члены их группы соответствовали актуальным идеальным репрезентациям советского человека. Бывший красногвардеец Иван Курицын писал в Челябинский горсовет о недостойном поведении своего «соратника» по статусу:
«Бывший красногвардеец гр. Рахматуллин очень часто пьяным является в ЦРК с требованием выдать ему что-либо и ведет себя очень скверно, выражаясь нецензурно, собирая около себя толпу зевак и дезорганизуя работу других, дискредитирует звание красногвардейца и красного партизана, а посему прошу на первом же заседании разобрать поднятый мною вопрос и гр. Рахматуллина или принудительно отправить на излечение или же отобрать у него удостоверение красногвардейца, кроме того возбуждаю следующий вопрос — создать бригаду и выслать ее в места торговли водкой, где также встречаются типы, именуемые себя красногвардейцами и обманывают толпу и получают вне очереди водку и дискредитируют звание красногвардейца и красного пар-тизана»41. Челябинка Анна Знаменскова на 14 листах описывала «похождения» своего мужа, который занимался спекуляцией, махинациями, кражами, отличался хулиганскими выходками и связями с людьми с «темным социальным прошлым». Бывший красногвардеец, по словам собственной жены, стремился «умышленно компрометировать советскую власть и руководящую коммунистическую партию», назывался «краснознаменцем», когда находил это выгодным, и «проклинал советскую власть с обывателями»42.
В борьбе за социальный статус «красного партизана» и красногвардейца ветераны проявляли упорство и изобретательность, используя в своих интересах стереотипы и представления, проникавшие в общество из господствовавшего дискурса. Претендент на звание красногвардейца Пономарев обратился с жалобой на Челябинский горсовет в РВС СССР к Ворошилову, написав, что не может предъявить челябинской комиссии свои подлинные документы, так как они были использованы во время службы в ГПУ и представляют собой государственную тайну43. Бывший латышский стрелок Тамашке-вич обвинил секретаря Челябинского горсовета в национализме:
«Неужели, если бы не было латышских стрелков, то и революции не было бы, с насмешкой иронически произнесла секретарь горсовета Астапович. Вот какое отношение русских к латышским стрелкам. Но я полагаю, что за это Астапович надо сделать соответствующее внушение: и впредь не обходить с насмешкой в национальном вопросе; мы, может, чище Астапович, несмотря на то, что она член партии. Латышские стрелки по вызову партии скорее явились на помощь, чем те, у кого есть партбилет. Правительство на нас надеется, а на Астапович и других нам наплевать. Нашу преданность партии и рабочему классу никто не отобьет, пусть даже мы будем терпеть вечные лишения и невзгоды»44.
В целом попытку ветеранов гражданской войны консолидироваться, выработать специфическое групповое самосознание и эффективно лоббировать свои интересы во властных структурах сталинского режима нужно признать неудачной. Это не означает, что старшему поколению не удалось интегрироваться в сталинское общество. Интеграция для многих из них прошла успешно, а к ее издержкам нужно отнести, пожалуй, достаточно жалкие результаты борьбы ветеранов за привилегированный социальный статус. Какое-то материальное вознаграждение за пролитую кровь ветераны, конечно, получали. В Башкирии в 1929 г. на пенсии инвалидам было израсходовано 17327 руб., 26 ветеранов были направлены на курортное лечение, 121000 руб. была выделена на восстановление хозяйств беднейших «красных партизан»45. В Челябинске в 1932 г. по решению городского совета для снабжения «красных партизан», красногвардейцев и членов их семей был открыт закрытый распределитель. Но в общей массе ветеранов46 эти «подачки» государства терялись как капля в море. Как свидетельствуют материалы местных органов власти, в провинции постановления правительства о льготах ветеранам выполнялись крайне неряшливо. Акт Челябинского горсовета, составленный в 1931 г., выявил
многочисленные нарушения в деле предоставления льгот. Местные административные органы «забывали» помещать детей «красных партизан» в «деточаги», предоставлять им жилплощадь без очереди, снижать квартплату, снабжать продовольствием и промтоварами в соответствии с привилегированным «1-м списком», освобождать от налогов и направлять на курортное лечение. Даже городская баня не всегда давала возможность помыться «со скидкой», как это было положено47. Провинциальные чиновники, руководствуясь принципом «до бога высоко, а до царя далеко», не слишком тщательно следили за выполнением обязательств по отношению к ветеранам. В 1932 г. челябинский городской совет и комиссия по подготовке к 15-й годовщине Октября направили руководителям всех организаций и предприятий города письмо со следующим призывом:
«Дорогие товарищи!
7-го ноября исполнится 15 лет, как пролетариат Союза советских социалистических республик под руководством славной коммунистической партии взял власть в свои руки.
В первые годы революции и гражданской войны отряды красногвардейцев и красных партизан в первых шеренгах на фронтах и в тылу самоотверженно с оружием в руках отстаивали диктатуру пролетариата от наседающих контрреволюционных банд.
В ознаменование 15-й годовщины октября заслуженные красногвардейцы и красные партизаны должны получить соответствующие подарки.
Президиум горсовета и комиссия по проведению октябрьских торжеств для этой
цели просит вас выделить.....руб. и внести на текущий счет № 938 Дома обороны в
госбанке.
48
Надеемся, что вы это мероприятие сочувственно примите» .
Просительный тон письма и многоточие вместо суммы свидетельствуют о том, что местные руководители всех мастей, вернее всего, не слишком увлекалась подобной «благотворительностью». Наиболее успешной поэтому была политика «малых дел», когда ветеранам, их детям и членам их семей по случаю юбилейных торжеств выдавали разовые «вспомоществования» и подарки. Челябинский обком партии распорядился в честь празднования Дня освобождения Урала от Колчака в 1934 г. организовать бесплатное питание для детей ветеранов на всех «культурно-развлекательных площадках» города. В этот день ветераны могли бесплатно посетить киносеанс по специальным пригласительным билетам . К 14-летнему юбилею Октябрьской революции бывшим «красным партизанам» города были выданы подарки. На праздничном заседании ветеранов был составлен подарочный список, в который включили 105 человек. Счастливчики получили «зимнее пальто, штиблеты и носки, ботинки и чулки (женщинам), ситец, брюки, костюмы, детские ботинки и чулки, бурки с галошами и саржу, пиджаки, косоворотки, кожаные тужурки, рабочие брюки»50. Год спустя на юбилей революции ветераном было выдано 20 пар сапог, 61 костюм, 19 пальто, 415 м мануфактуры и 2 путевки на курорт. Кроме того, 445 м мануфактуры было поделено между членами их семей, а также выдана материальная помощь в размерах 30, 50, 100 руб. безвозмездно или в форме ссуды51.
Таким образом, в области законодательных гарантий, выполнения которых ветераны ногда требовали, дело обстояло неблагополучно, и шансы исправить ситуацию были невелики. А вот на единовременные «натуральные подарки» «красные партизаны» могли рассчитывать всегда. Ветеранская активность довольно быстро переориентировалась с «журавля в небе» на «синицу в руках», и канцелярии комиссий по выдаче удостоверений красногвардейцам и партизанам только успевали регистрировать просительные письма ветеранов. Регулятором ветеранских аппетитов были периодические кампании по обвинению в «рвачестве» и чистке партизанских рядов, в которых самое активное участие принимали сами партизаны и красногвардейцы. В 1930 г. Уралоблисполком критиковал ветеранов за их чрезмерную меркантильность, а горсоветы — за отсутствие просветительской работы: «... Получатели удостоверений совершенно не информируются о том, для чего выдается им удостоверение, в силу чего у многих из них создается совершенно неправильное представление использования этого удостоверения — неред-
ки случаи, что получатели удостоверений занялись рвачеством по отношению органов
социального обеспечения, обкома и других»52.
* * *
На примере ветеранов гражданской войны мы рассмотрели, каким образом происходила социальная интеграция представителей старшего поколения в сталинское общество. Идеологическим и культурным контекстом этой интеграции был официальный патриотический дискурс сталинизма. Для группы ветеранов важное значение имело включение героических и мифологизированных репрезентаций гражданской войны в советский патриотизм. Формирование сталинского дискурса о гражданской войне и соответствующей коммеморативной политики сопровождалось не менее значимым для «красных партизан» изменением социального статуса, связанным с введением льгот и привилегий для этой категории граждан. В конце 20-х — 30-е гг. атрибутом представителей группы ветеранов стал демонстративно декларируемый патриотический этос и социальный активизм, иногда выходивший за рамки проводившихся режимом патриотических кампаний и деятельности по военно-патриотическому воспитанию молодежи. В целом интеграция старшего поколения в социокультурный контекст сталинского общества проходила по «классическим» каналам социальной мобилизации, когда и власть, и целевая группа использовали механизмы обмена привилегий на политическую лояльность.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Постановление ЦИК было принято 22 февраля 1928 г.
2. Два года спустя — 13 января 1930 г. — было опубликовано новое постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому бывшие красногвардейцы и партизаны имели преимущественное право на выделение земли из государственного фонда, на снабжение сельскохозяйственной техникой. Партизанские коммуны и артели полностью освобождались от единого с/х налога на 2 года и от водного сбора, бедняцкие кооперативы из партизан имели льготы по ссудам. Все ветераны в целом пользовались преимуществами при приеме на курсы, учебные пункты для повышения квалификации и производственно-технической подготовки, получали жилплощадь наравне с рабочими. Дети партизан и красногвардейцев должны были приниматься во все учебные заведения наравне с детьми рабочих, освобождались от платы за учебу, имели первоочередное право на государственную стипендию. Дети-сироты бесплатно помещались в детские дома. См.: ОГАЧО. Ф. Р-220. Оп. 1. Д. 696. Л. 147-148.
3. См.: КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза. Сб. документов. 1917-1958. М., 1958. С. 244-245.
4. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 8. Д. 74. Л. 3-7, здесь л. 4.
5. Там же. Л. 7.
6. О видах капитала и о связи капитала с позицией в социальном пространстве см.: Бур-дье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Бурдье П. Социология политики: Пер. с фр. Н.А.Шматко /Сост., общ. ред. И предисл. Н.А.Шматко. М., 1993. С. 53-97.
7. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 8. Д. 74. Л. 39об-74.
8. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 8. Д. 74. Л. 42-43 и др.
9. Там же. Л. 39об-74.
10. Нарский И.В. Конструирование мифа о гражданской войне и особенности коллективного забывания на Урале в 1917-1922 гг.. // Век памяти, память века: Опыт обращения с прошлым в XX столетии: Сб.статей. Челябинск, 2004. С. 394-395.
11. В качестве примера можно привести хотя бы труды так называемых военных специалистов по истории гражданской войны, позднее отправленные в спецхраны, публикации мемуаров «белых» генералов в ранний советский период и др.
12. См.: http://militera.lib.rU/h/vmf/02.html
13. См.: КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза. Сб. документов. 1917-1958. М., 1958. С. 244-286.
14. Там же.
15. Челябинский рабочий. 1930. 15 июля.
16. ОГАЧО. Ф. 288. Он. 1. Д. 84. Л. 10-13.
17. Челябинский рабочий. 1934. 15 июля.
18. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 18. Д. 561. Л. 1-6.
19. Там же.
20. ОГАЧО. Ф. 288. Он. 1. Д. 84. Л. 5-6; ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 18. Д. 561. Л. 1-6.
21. См.: Нарский И.В. Конструирование мифа о гражданской войне. С. 404-405
22. Об этих категориях см. нодробнее: А.Шютц. Смысловая структура новседневного мира. М., 2003.
23. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 8. Д. 74. Л. 42.
24. Центральная свердловская газета «Уральский рабочий» в 1933 г. сообщала о том, что в ознаменование 14-й годовщины освобождения Урала от Колчака городское бюро «красных нартизан» открыло в доме № 11 но улице Февральской революции мемориальную доску. Доска наноминала о том, что в годы революции и гражданской войны в этом доме размещался штаб Красной Гвардии. См.: Уральский рабочий. 1933. 16 июля.
25. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 8. Д. 74. Л. 1-2.
26. ОГАЧО. Ф. Р-220. Он. 1. Д. 696. Л. 69.
27. Там же. Л. 90.
28. Там же. Л. 39.
29. Там же. Л. 101.
30. К теории социальной мобилизации см.: Karl W. Deutsch, Social Mobilization and Political Development, in: The American Political Science Review, Vol. 55, No. 3 (Sep., 1961), 493-514.
31. ГАСО. Ф. Р-2516. Он. 1. Д. 46. Л. 2.
32. Там же. Л. 6.
33. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 8. Д. 74. Л. 9.
34. Там же. Л. 119-120, 125-127,175-176, 177, 224 и др.
35. ОГАЧО. Ф. Р-122. Он. 1. Д. 743. Л. 46.
36. См., нанример, о натриотизме молодежи в целом и женщин в частности в: Никонова О.Ю. Оловянные солдатики, или как мы укренляли обороноснособность страны (зарисовка из нровинциальной осоавиахимовской жизни) // Горизонты локальной истории Восточной Евроны в XIX-XX веках: Сб. статей. Челябинск, 2003. С. 216-229; Она же. «Давайте нрыгать, девушки!», или советский натриотизм в гендерном измерении // Тендерные исследования. 2005. № 13. С. 38-55; Она же. «Просим считать нас мобилизованными», или война как фактор социальной мобилизации // Проблемы российской истории: К 60-летию Победы. Магнитогорск, 2005. Вын. 5. С. 230-263.
37. В англо-американской историографии, затрагивающей вонросы формирования натрио-тизма, это нонятие давно унотребляется во множественном числе — т.е. речь идет не о натриотизме, а о натриотизмах. См., нанример: Grainger G.H. Patriotism: Britain 1900-1939. London, 1977.
38. ОГАЧО. Ф. Р-122. Он. 1. Д. 696. Л. 100.
39. Там же.
40. Там же. Д. 743. Л. 103-105, 107.
41. Там же. Д. 696. Л. 45.
42. Там же. Д. 743. Л. 108-113.
43. Там же. Д. 743. Л. 75.
44. Там же. Л. 273.
45. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Он. 8. Д. 74. Л. 8.
46. Отсутствие учета бывших красногвардейцев и красных нартизан сделало точный нод-счет их количества невозможным. К тому же, в 30-е гг. ряды «красных нартизан» нод-
вергались перманентной «чистке». По данным Наркомата социального обеспечения Башкирии, на 1929 г. в республике насчитывалось 1900 «учтенных» партизан, но цифра не была окончательной. См.: ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 8. Д. 74. Л. 31-39. Отрывочные сведения Челябинского горсовета сообщают о том, что к началу 30-х гг. в городе проживало 2168 человек инвалидов, красных партизан, красногвардейцев и членов их семей. Данные, приводимые в разнообразных «подарочных» списках, как правило, не превышают одной-двух сотен ветеранов. См.: ОГАЧО. Ф. Р-220. Оп. 1. Д. 696. Л. 12, 212-124; Д. 743. Л.128-131.
47. Там же. Д. 696. Л. 128.
48. ОГАЧО. Ф. Р-220. Оп. 1. Д. 743. Л. 308.
49. ОГАЧО. Ф. 288. Оп. 1. Д. 84. Л. 1-3, 5-6, 8-9, 14-21.
50. ОГАЧО. Ф. Р-220. Оп. 1. Д.696. Л. 119-120, 125-127.
51. Там же. Д. 743. Л. 128-131.
52. Там же. Д. 696. Л. 101.
O.Yu. NIKONOVA
SOVIET PATRIOTISM IN PROVINCE: «RED GUERRILLA'S» CASE
The author analyzes the process of the social integration of the senior generation representatives (the civil war veterans) into Stalin's society. Ideological and cultural context of the integration was the official patriotic discourse of stalinism. Inclusion of heroic and mythological representations of the civil war in the Soviet patriotism had a great value for the group of veterans. As a whole the integration of the senior generation into socio-cultural context within Stalin's society passed according to «classical» channels of social mobilization when both the authority and the whole group used various mechanisms in order to exchange privileges for political loyalty.
Е.М. БУРЯК (Магнитогорск)
Л.Д. ТРОЦКИЙ О ТРУДЕ И ТРУДОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Являясь неординарной фигурой в истории, Л.Д. Троцкий сыграл одну из важнейших ролей не только в становлении советской власти, но и организации системы трудовых отношений. За годы гражданской войны и военного коммунизма Лев Давидович уверенно занимал одну из ключевых позиций в аппарате управления государством. Он был одним из пяти членов Политбюро в момент его создания в 1919 году. Являясь председателем Реввоенсовета и главой 1 РАТ, Троцкий на теоретическом уровне обосновывал необходимость использования и трудовых мобилизаций, и создание армий труда и целого комплекса мер, направленных на увеличение производительности труда. Однако, выступая на IX съезде РКП(б) он осознавал, что данные мероприятия не являются панацеей от всех бед, существующих тогда в стране. Говоря его словами «рост производительности труда — задача, рассчитанная на десятилетия, и предполагающая осуществление целого ряда духовных организационных, материальных, премиальных мер, параллельно с общим объемом культуры масс»1. Мы считаем необходимым, рассмотреть позиции Троцкого на вопросы становления и развития системы трудовых отношений как политического деятеля сыгравшего одну из важнейших ролей в процессе восстановления хозяйства страны. В 30-50-е годы прошлого века роль Троцкого была искусственно занижена,
