CC BY
213
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2014. № 2 (2). С. 50-68. УДК 940.53+327
Р. В. Богатенко, С. В. Фоменко
СОВЕТСКАЯ РАЗВЕДКА О ГИТЛЕРОВСКИХ ПЛАНАХ В ОТНОШЕНИИ ПОЛЬШИ И ПОЗИЦИИ ЗАПАДА (ВЕСНА 1939 Г.)
Предпринимается попытка реконструировать сведения, которыми обладало советское руководство и лично Сталин на этапе зарождения и начальной стадии Данцигского кризиса весной 1939 г. Задача решается с привлечением около 40 единиц разведданных, полученных главным образом Разведуправлением РККА и Иностранным отделом НКВД. Часть их представлена копиями писем бывших царских дипломатов из «Совета послов». В центре внимания - проблема готовящейся агрессии Германии против Польши и позиция Запада, а также самих поляков в связи с этим.
Ключевые слова: Данцигский кризис; международные отношения 1939 г.; советская разведка; Рудольф Шелиа; Рудольф Херрнштадт; Рихард Зорге; Е. В. Саблин; В. А. Маклаков.
R. V. Bogatenko, S. V. Fomenko
SOVIET INTELLIGENCE ABOUT THE HITLER'S PLANS FOR POLAND AND THE POSITION OF THE WEST (SPRING 1939)
Authors try to reconstruct part of data, which the Soviet leadership and personally Stalin at a stage of origin and an initial development of Danzig crisis (spring of 1939) possessed. They use about 40 units of information obtained mainly by the Red Army Intelligence Agency and the Foreign department of the People's Commissariat of Internal Affairs. Copies of the letters of former tsarist diplomats from "Ambassadors' Council" (Paris) are among them. Attention is placed on the problem of inevitable German aggression against Poland and the West's position on this issue.
Keywords: Danzig crisis; international relations in 1939; Soviet intelligence; Rudolf Shelia; Rudolf Herrnshtadt; Rihard Zorge; E. V. Sablin; V. A. Maklakov.
Деятельность разведки почти всегда остаётся в тени, однако без её данных руководству любого государства тяжело адекватно действовать на международной арене, тем более в период напряжённых международных отношений. Один из таких периодов возник после 30 сентября 1938 г., когда премьер-министры Англии, Франции, Германии и Италии, казалось бы, урегулировали один европейский кризис - Судетонемецкий, но его практически тотчас же сменил новый -Данцигский, а точнее Польский кризис.
Многие документы советской разведки по-прежнему остаются засекреченными. Как заметил известный советский дипломат, доктор исторических наук В. И. Попов: «Можно понять англичан, когда они не хотят предоставлять учёным документы, свидетельствующие о крупнейшем провале их
контрразведки1. Но невозможно понять, по какой причине руководство [российской] внешней разведки не открывает материалы 60-летней давности», свидетельствующие об успехах советских разведчиков в преддверии Второй мировой войны» [1, с. 307].
И всё же часть данных отечественных разведок опубликована. Основываясь на них, а также на воспоминаниях советских разведчиков, таких как П. А. Судоплатов, попытаемся реконструировать те сведения, которыми обладало советское руководство и лично Сталин на этапе зарождения и начальной стадии Данцигского кризиса весной 1939 г.
Разведкой в СССР в период 1935-1941 гг. занимались 5 ведомств - наркомат обороны, наркомат военно-морского флота, наркомат иностранных дел, Коминтерн и наркомат внутренних дел (НКВД) [2, с. 295-296].
© Богатенко Р. В., Фоменко С. В., 2014 50
В рамках НКВД существовало 2 подразделения, занимавшихся разведкой за рубежом: небольшая Особая группа непосредственно при наркоме НКВД и Иностранный отдел, разбитый по географическому принципу, отделения которого обобщали материалы, поступавшие от советских резидентур за границей - как легальных, так и нелегальных [3, с. 95]. За рубежом имелось 45 «легальных» и 14 нелегальных резидентур. В отдельных странах (Германия, Англия, Франция) наряду с «легальной» действовало от 2 до 4 нелегальных резидентур [4].
В марте 1939 г., когда в кабинете самого Сталина в присутствии П. А. Судоплатова решался вопрос о его назначении заместителем начальника Иностранного отдела, Берия, недавно возглавивший НКВД, прямо сказал, что закордонная разведка «должна изменить главные направления своей работы. Её основной задачей должна стать не борьба с эмиграцией, а подготовка резидентур к войне в Европе и на Дальнем Востоке»2.
Война грозила вспыхнуть прежде всего из-за Данцига, который по решению Парижской мирной конференции 1919 г. был выделен из состава Германии в самостоятельный город-государство, но входил в экономическое пространство Польши3.
После прихода Гитлера к власти в Германии Польша, как известно, заняла довольно странную позицию. Об этом свидетельствовало её сближение с Третьим рейхом -подписание 26 января 1934 г. польско-германской декларации о ненападении; активное противодействие польских властей франко-советской инициативе по заключению Восточноевропейского пакта, призванного связать всех соседей Германии с востока обязательством взаимопомощи в случае агрессии. Об этом свидетельствовала защита Польшей позиций Италии, Германии и Японии в Лиге Наций, наконец, агрессивное выступление вместе с рейхом против Чехословацкой республики (ЧСР).
В разгар Судетонемецкого кризиса, закончившегося отторжением от Чехословакии Судетской области, польское правительство, ссылаясь на «драматическое и угрожающее положение» в Тешинском пограничном районе ЧСР, потребовало от ЧСР 27 сентября 1938 г. «немедленной территориальной ус-
тупки» двух районов, а 30 сентября - уже трёх районов [5, с. 33]. В начале октября польские войска займут Фрейштадт, Тешин и Яблунков.
Но так как с мая 1935 г. действовал советско-чехословацкий договор о взаимной помощи на случай неспровоцированной агрессии, правительство СССР уже летом 1938 г. пригрозило Польше в случае её агрессии против ЧСР военными санкциями. И прежде, чем решиться на захват чехословацких районов, польское руководство обратилось за поддержкой к рейху.
30 сентября 1938 г. министр иностранных дел Польши полковник Юзеф Бек встретился с германским послом в Польше Хель-мутом фон Мольтке и спросил его, «можно ли рассчитывать на доброжелательную позицию правительства рейха в случае чешско-польского вооружённого конфликта, а также на аналогичную позицию Германии в случае вооружённого конфликта Польши с Советами (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.)» [6, с. 37].
Уже на следующий день, 1 октября 1938 г., польский посол Липский, приглашённый в МИД Германии, получил ответ на этот вопрос. Как сообщал в Варшаву Лип-ский, министр фон Риббентроп заявил ему «следующее:
1. В случае польско-чешского вооружённого конфликта правительство Германии сохранит по отношению к Польше доброжелательную позицию.
2. В случае польско-советского конфликта правительство Германии займёт по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную». При этом, сообщал Липский, «Риббентроп дал ясно понять, что правительство Германии оказало бы помощь».
Польский посол был также приглашён к генерал-фельдмаршалу Герингу, который наряду с прочим «особенно подчеркнул», что «в случае советско-польского конфликта польское правительство могло бы рассчитывать на помощь со стороны германского правительства. Совершенно невероятно, чтобы рейх мог не помочь Польше в её борьбе с Советами» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [6, с. 39].
Но 24 октября во время завтрака с польским послом в гитлеровской резиденции
Берхтесгадене фон Риббентроп выдвинул предложение «об общем урегулировании спорных проблем, существующих между Польшей и Германией». Согласно донесению Липского, предложение включало «воссоединение Данцига с рейхом», а также согласие Польши «на строительство экстерриториальной автомобильной дороги и железнодорожной линии через Поморье». В обмен на это, писал Липский, Риббентроп упомянул «о возможности продления... польско-германского соглашения4 на 25 лет и о гарантии польско-германских границ. В качестве возможной сферы будущего сотрудничества между двумя странами германский министр иностранных дел назвал совместные действия по колониальным вопросам5 и вопросам эмиграции евреев из Польши , а также общую политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта». Наконец, после того, как разговор был окончен, Риббентроп вновь пригласил к себе Липского и добавил: «.Если польское правительство согласилось бы с немецкой концепцией относительно Данцига и автомобильной дороги, вопрос о Прикарпатской Руси7 мог бы быть решён в соответствии с позицией по этому вопросу Польши» [7, с. 85-86].
Благодаря Рудольфу фон Шелиа (Шели-ху) в Москве узнали содержание польско-германских переговоров октября 1938 г.
Выходец из аристократической силез-ской семьи, сорокалетний барон Шелиа с 1930 г. служил советником германского посольства в Варшаве.
Как сообщала 1 июля 1967 г. газета «Правда», Шелиа «ненавидел Гитлера и нацистов, считая их выскочками», а поэтому «информировал об агрессивных планах Германии немецкого коммерсанта, которого он считал представителем разведки одной из западных стран, но который в действительности передавал полученные материалы советской военной разведке» [8, с. 82].
По данным же немецкого историка И. Фляйшхауэр, ненавидевший нацистов «Шелиа регулярно передавал тайную информацию своей сотруднице Ильзе Штёбе, полагая, что сведения предназначаются для Англии. Штёбе, однако, посылала её [информацию] Рудольфу Херрнштадту в Москву.» [9, с. 382]. (Правда, на деле Ильзе
не требовалось переправлять информацию в Москву, ибо Херрнштадт пребывал в Варшаве в качестве корреспондента немецкой газеты «Берлинертагеблатт».) Согласно И. Фляйшхауэр, в германском посольстве в Варшаве, руководимом Гансом Адольфом фон Мольтке, «работали (сознательно или «втёмную») агенты советской разведслужбы Шелиа (посланник), Ильза Штёбе (его секретарь) и Герхард Кегель (торговый атташе посольства)» [9, с. 391]. То есть можно предположить, что из посольства Германии в Польше на СССР работало даже не 2, а 3 человека.
Относительно барона Шелиа существует, правда, и другая точка зрения. По утверждению бывшего полковника Первого главного управления КГБ СССР О. Гордиевско-го8, Геррнштадт завербовал фон Шелиха в 1937 г., воспользовавшись тем, что к середине 1930-х гг. зарплата барона и доход его жены «уже не могли дать ему возможность предаваться своим страстям - азартным играм и любовницам». В отличие от Зорге, писал Гордиевский, «фон Шелиха был скорее наёмником, чем разведчиком в силу идеологических соображений. В феврале 1938 г. Четвертое Управление (Генерального штаба РККА, оно же ГРУ) перевело на счет фон Шелиха в цюрихском банке 6 500 долларов -одна из самых крупных сумм, выплаченных какому-либо советскому агенту в период между войнами» [10, с. 256].
Версии многих событий, содержащиеся в популярной на Западе книге О. Гордиев-ского и К. Эндрю, не выдерживают критики . Но выступившие в качестве соавторов Я. Г. Верховский и В. И. Тырмос - не исключено, что не без влияния версии Гордиевско-го - также утверждают: барон фон Шелиа оказался завербован Хернштадтом (но в 1932 г.), став агентом советской разведки, действительно, «из чисто меркантильных соображений». Информация, поступавшая в Москву от агента по кличке «Ариец», «была настолько ценной, что в феврале 1938 г. на его счёт в швейцарском банке была переведена огромная, по тем временам, сумма в 6500 долларов» [11, с. 60].
Поскольку, однако, в одном из последних документальных изданий МИД СССР [12, с. 156, 163, 433] сообщения Шелиа обо-
значены как его информация «для разведок одной из западных стран», Р. Шелиа, скорее всего, не работал на советскую разведку, хотя та и могла перечислить на его счёт деньги в банке от имени какой-либо из западных разведок. Но вне зависимости от того, был ли Шелиа платным советским агентом или он лишь невольно передавал секретные сведения советской резидентуре, от Шелии в Москве стало известно в 1938 г. о гитлеровских планах в отношении Чехословакии, в 1939 г. - о планах Гитлера относительно Польши, а позднее барон не раз будет предупреждать о готовившемся вторжении нацистской армии в СССР10.
Точно так же осенью 1938 г. от Р. Ше-лии, вне всякого сомнения, поступила информация, что Польша отклонила октябрьское предложение немецкой стороны об «общем урегулировании» спорных с её точки зрения проблем , поскольку в самом конце декабря 1938 г. Шелиа просто сообщил: «После того, как Бек сразу же отклонил предложение о возвращении Данцига и облегчениях для транзита через [Польский] коридор, в настоящее время с германской стороны не проявляют интереса к постановке этого вопроса» [13, с. 163].
В ноябре советская агентура получила запись беседы, состоявшейся 18 ноября между Шелией и вице-директором политического департамента МИД Польши М. Кобылян-ским. От Кобылянского германский дипломат услышал: министр иностранных дел Польши Бек «не может говорить так открыто, как могу говорить я. Вопрос о Карпатской Руси имеет для нас решающее значение. Вы видите, какое беспокойство вызывает этот вопрос в наших украинских областях. Мы подавляли и будем подавлять это беспокойство. Не делайте для нас невозможным проведение нашей политики. Если Карпатская Русь отойдет к Венгрии, то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину»12 (курсив наш. - Р. Б., С. Ф).
В декабре 1938 г. от советника Шелии поступило новое сообщение. Польский посол в Иране Я. Каршо-Седлевский говорил ему: «Польские взгляды на политику в восточной Европе ясны: через несколько лет Германия начнет войну против СССР; Польша добро-
вольно или по принуждению поддержит её. В случае указанного конфликта Польше выгоднее встать на германскую сторону, так как территориальные интересы Польши на Западе и её политические притязания на Востоке, и прежде всего на Украину, могут быть обеспечены только путем германо-польских соглашений» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [14].
Эти сообщения подкреплялись аналогичной информацией, поступавшей по линии советской разведки с Востока - из Японии. Агент Рамзай, т. е. знаменитый Рихард Зорге, сразу после подписания Мюнхенского соглашения сообщал: от германского военного атташе в Японии полковника Г. Матцкого он «получил сведения, что после разрешения судетского вопроса следующей проблемой будет польская. Но она будет разрешена между Германией и Польшей по-дружески в связи с их совместной войной против СССР» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [15, с. 31-32]. (Информация же Зорге, по свидетельству П. Судоплатова, «рассматривалась как довольно ценная на протяжении всех 30-х годов, правда, с оговоркой, что и немцы, и японцы считают его двойным агентом» [3, с. 133]).
Руководство Третьего рейха повторило Польше свои предложения от 24 октября 1938 г. ещё 3 раза - сначала в самом начале января 1939 г.: 5 января в Берхтесгадене состоялась встреча Ю. Бека с самим Гитлером, а 6 января - с Риббентропом. О запланированной встрече Ю. Бека «по крайней мере с Риббентропом, но, возможно, также с Гитлером» Шелиа сообщил сразу после того, как 28 декабря 1938 г. в германское посольство в Польше поступил документ под названием «Директивы для беседы Риббентропа с Беком».
В документе рекомендовалось данциг-скую «тему с нашей [германской] стороны вообще не затрагивать. Если Бек коснётся её, то об этом следует говорить в общих чер-тах»13. Но польскому министру иностранных дел планировалось сообщить, «что в ближайшее время Мемельская область будет полностью преобразована в национал-социалистском духе. При этом все экономические интересы Польши [в области] ...будут соблюдаться». Беку требовалось также сказать и следующее: «Опасение Польши, что Германия намерена превратить Прикарпатскую
Русь в зародыш великоукраинского государства, не имеет под собой основания. ...Прикарпатская Русь сохранит свою самостоятельность в рамках Чехословакии и не будет играть никакой роли в международной политике».
Главное же, в ходе беседы с Беком предстояло заявить, что «с германской точки зрения для Польши в настоящее время существует только одна великая держава, к которой она может примкнуть: это - Германия». А чтобы Польша стала сговорчивее, Беку нужно было прямо говорить, что со стороны Франции Польша «не должна больше ожидать помощи, особенно после заключения германо-французского пакта о ненападении14. В этой связи Польша должна. изменить свои отношения с Францией» [13, с. 163-164].
Поскольку Ю. Бек не принял немецкие предложения, хотя и не осмелился открыто ответить на них отказом, 25 января 1939 г. Риббентроп сам прибыл в Варшаву. Как пытался впоследствии представить дело полковник Бек, попытки Риббентропа втянуть Польшу «в антирусскую комбинацию не увенчались успехом. Он [Риббентроп] получил ответ, что мы [поляки] очень серьёзно относимся к нашему договору о ненападении с Россией и рассматриваем его как долгосрочное решение» [9, с. 88]. Если верить жене Риббентропа, сопровождавшей мужа в Варшаву, на вторую условленную встречу с германским министром иностранных дел Бек вообще не пришёл. Но если это и так, Бек ответил отказом на предложение Риббентропа присоединиться к «антирусской комбинации» лишь потому, что Германия предлагала союз в обмен на требование уступить ей Данциг и часть Польского коридора.
И опять: благодаря разведке советскому руководству стало известно, что Польша отклонила «общее урегулирование» с рейхом, хотя и не в категорической форме.
Имеется очень любопытный источник -записи разговоров некоего «германского журналиста» с довольно крупными чиновниками рейха весной 1939 г. Поскольку, разговаривая с журналистом, «чины» оглашали чуть ли несекретную информацию, ясно, что беседы эти носили частный характер, и не исключено, что этим «неким» журналистом мог быть Ру-
дольф Херрнштадт15. (Поскольку в 19461953 гг. он являлся редактором главного печатного органа ГДР - газеты «Нойес Дойч-ланд», вполне понятно, что, санкционируяв 1971 г. публикацию сообщений Херрнштадта 1939 г., ГРУ советской армии не могло позволить раскрыть имя своего разведчика.)
13 февраля 1939 г. в ходе разговора «германского журналиста» с германским послом в Польше была затронута проблема польско-германских отношений после январского визита Риббентропа в Варшаву. Журналист сказал Мольтке: «Из высказываний министра перед представителями германской прессы» он «вынес впечатление, что [Риббентропом] поднимался вопрос о присоединении Польши к антикоминтерновскому пакту, по крайней мере в форме намёка, и что министр Бек высказался по этому вопросу отрицательно». В ответ Мольтке произнёс: «Вы заблуждаетесь. Имперский министр иностранных дел во время бесед с Беком вообще не касался этого вопроса».
Таким образом, здесь «германскому журналисту» ничего выяснить не удалось. Но зато он услышал вполне определённый ответ германского посла на другой свой вопрос - о возможной польской позиции «на тот случай, если произойдёт столкновение между Германией и Россией». Когда журналист сказал: «Польша 27 ноября 1938 г. .дала понять в польско-советской декларации, что она не станет активно поддерживать Германию против Советского Союза», Мольтке заметил: «Декларация от ноября 1938 г. не имеет значения и в этом смысле понимается так же и в Берлине. Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определённо» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [16, с. 228].
И, может быть, именно эта «определённость» была причиной того, что даже после безрезультатного визита Риббентропа в Варшаву Гитлер всё ещё колебался, «размышляя о том, не стоит ли всё-таки в качестве следующей цели избрать Украину», поскольку в этом случае, несмотря на всю свою боязнь проекта великоукраинского государства, Польша может оказаться на стороне рейха. Как станет позднее известно из дневников Геббельса, Гитлер усиленно размышлял над
своими «дальнейшими внешнеполитическими шагами. Возможно, опять наступит черёд Чехословакии... Ведь эта проблема разрешена только наполовину. Но Гитлер окончательно ещё не решил. Может быть, Украина» [9, с. 89].
13 марта всё тот же некий «германский журналист» общался с сотрудником бюро Риббентропа - советником доктором П. Клей-стом16, от которого узнал, «что 6 марта Гитлер принял решение ликвидировать оставшуюся часть Чехословакии» . Клейст указывал на две основные причины этого шага: «1. Принятое в Мюнхене решение чехословацкого вопроса рассматривалось с самого начала с точки зрения политики рейха как неудовлетворительное. <...> 2. Политическая ситуация в Восточной и Центральной Европе после мюнхенского соглашения показала, что позиция Германии в этом географическом районе далеко не так обеспечена и крепка, как это желали бы видеть в Берлине». В том числе, говорил фон Клейст, «внешне-и внутриполитическое развитие событий в Польше приняло совершенно нежелательные с точки зрения берлинской политики формы». Это состояние необходимо устранить, тем более что «первый этап координированных германо-итальянских действий запланирован уже на май 1939 г.» .
По словам Клейста, «акция против Чехословакии преследует в первую очередь цель создания. такой ситуации, которая поставила бы соседние с Германией государства под угрозу, при которой Германия получила бы возможность путём принуждения оказывать на них влияние и осуществлять свою экспансию и которая лишила бы их возможности проводить в какой-либо форме антигерманскую политику».
Указывая на то, что «проектируемые сейчас меры на Востоке и Юго-Востоке служат лишь делу подготовки акции [Германии] против Запада», сотрудник бюро Риббентропа в то же время вслед за своим фюрером, повторяя его чуть ли не дословно, говорил: «В ходе дальнейшего осуществления германских планов война против Советского Союза остаётся последней и решающей задачей германской политики» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.). Причём «если раньше надеялись заполучить Польшу на свою сторону в качест-
ве союзницы в войне против Советского Союза, то в настоящее время Берлин убеждён, что Польша по своему нынешнему политическому состоянию и территориальному составу не может использоваться против Советского Союза в качестве вспомогательной силы. Очевидно, Польша должна быть вначале территориально разделена (отделение областей, принадлежавших ранее Германии, и образование западноукраинского государства под германским протекторатом) и политически организована (назначение надёжных с германской точки зрения руководителей Польского государства), прежде чем можно будет начать войну с Россией при помощи Польши и через Польшу» (курсив наш. -Р. Б., С. Ф.).
Поскольку Клейст являлся в бюро Риббентропа референтом по восточноевропейским вопросам и только что 6-11 марта 1939 г. по поручению главы МИДа «готовил для Гитлера материалы по украинским проблемам в связи с акцией против Чехословакии», он сообщил «германскому журналисту» немало интересного относительно и своих собственных, и гитлеровских соображений по поводу Карпатской Руси.
По словам Клейста, в подготовленных для фюрера материалах он «указывал на важное значение, которое имеет Карпатская Украина в связи с германскими планами на Востоке». Отмечал он и «то, что мы [немцы] не можем вдруг сразу порвать с украинцами, после того, как мы до этого, особенно в результате образования Карпатской Украины, пробудили в них самые большие надежды на помощь и поддержку со стороны Германии». (К своей памятной записке Клейст даже приложил «карту из украинского атласа, на которой была обозначена будущая империя Великой Украины».) Но на Гитлера, говорил фон Клейст, «эти аргументы не произвели впечатления. . По словам Риббентропа, Гитлер выступил также против мнения, что он. уже заангажировался в украинском вопросе», поскольку фюрер сказал: «Если бы я связался с украинцами и с их политическими планами, то в Вене не было бы принято третейского решения19, которое сделало Карпатскую Украину нежизнеспособной».
«Германский журналист» не замедлил задать здесь вопрос, «не выпустил ли Гитлер
совершенно из рук украинскую карту, занимая такую позицию». Но Клейст заверил: «Гитлер, очевидно, позже намерен снова ввести в немецкую игру украинскую карту, когда будут осуществляться германские планы на востоке. Он думает, вероятно, что украинцы снова присоединятся к нам, так как при любых обстоятельствах они зависят от германской помощи». Отложив в сторону карту из украинского атласа с обозначением «будущей империи Великой Украины», Гитлер, по сообщению Риббентропа, сказал: «Всё это пока ещё мечты». Но, как заметил корреспонденту сам Клейст, если фюрер «говорит «ещё», то, вероятно, думает, что позже они [мечты] однажды должны стать действительностью» [17, с. 272-274].
Через сутки начал реализовываться обрисованный Клейстом сценарий.
По приказу из Берлина 14 марта 1939 г. войска Венгрии заняли территорию всей Закарпатской Украины. Сами гитлеровцы 15 марта оккупировали Чехию и Моравию, превратив их в протекторат, и санкционировали создание в Словакии зависимого от Германии марионеточного государства. ЧСР перестала существовать. После предъявленного нацистами ультиматума Литве с требованием вернуть Мемельскую область 23 марта германские войска вступили в Мемель (Клайпеду)20. Перед этим же, 21 марта, пригласив к себе польского посла, Риббентроп предъявил категорическое требование Гитлера в отношении Данцига и Польского коридора. По воспоминаниям Бека, Риббентроп теперь уже в ультимативной форме повторил германское предложение о германо-польском «выравнивании», об антирусском сотрудничестве, о компенсации Польше на юге в обмен на отказ от Балтийского моря.
После того как Польша 26 марта отклонила германское предложение-ультиматум, 3 апреля 1939 г. появилась инструкция Верховного командования Германии для вооружённых сил на период 1939-1940 гг., состоявшая из 3 частей, одной из которых был план нападения на Польшу - «план Вайс». В инструкции говорилось, что «фюрер распорядился о следующем: 1. Разработка [плана «Вайс»] должна проходить таким образом, чтобы осуществление операции было возможно в любое время, начиная с 1 сентября
1939 г. <...> 3. Свои соображения и материалы для таблиц взаимодействия командующие видами вооружённых сил должны представить верховному командованию вооружённых сил к 1 мая 1939 г.». 11 апреля план нападения на Польшу был утверждён Гитлером.
Точного содержания подписанной Гитлером 11 апреля секретной директивы весной 1939 г. за пределами рейха, возможно, никто не узнал. Но разведданные, поступавшие из Германии (в том числе и в Москву), не оставляли сомнения в характере директивы и в том, что за ней последует.
Уже в апреле секретный уполномоченный 1-го (германского) отдела Разведывательного управления РККА М. Ф. Панфилов сообщал: «В мае месяце или даже несколько позднее, когда подсохнут дороги, немцы наносят удар по Польше. Этот вариант наиболее вероятен, так как захват Румынии легче всего может быть осуществлён проходом немецких войск через южную часть Польши» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.). (Советский разведчик, как и многие европейцы того времени, полагал, что гитлеровцам мало будет экономического закабаления Румынии, вытекавшего из содержания румыно-германского договора от 23 марта 1939 г., и что они предпримут оккупацию Румынии). Немцы, писал М. Ф. Панфилов, «предполагают сосредоточить свои войска на севере Румынии и, имея на её западной границе венгерскую армию, в случае, если Румыния останется без союзников в лице Англии, Франции и Польши, быстро осуществят её захват, выходя непосредственно к нашим границам» [18].
Находившийся в другом полушарии Земли Р. Зорге, информируя о германо-японских переговорах от 31 мая 1939 г., сообщит: «Прибывшие в Токио немцы-фашисты, близко стоящие к Герингу, говорили о том, что дальнейшее продвижение Германии будет производиться в Европу. Данциг будет захвачен в сентябре 1939 г.» [19].
Подобные сведения о планах Германии в отношении Данцига и Польши поступали и из США. Советский полпред К. Уманский, одновременно являвшийся главным резидентом советской разведки, установил тесные связи с изгнанным президентом Чехословакии Бенешем, который стал для него источником дополнительной информации. Как-то
в июне 1939 г. Бенеш сообщит Уманскому, что его «европейская, в том числе и немецкая агентура, подтверждает ранее переданные данные о планах Гитлера, не дожидаясь конца сентября, осуществить захват Дан-цигского коридора, а затем нанести удар по Польше» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [20, с. 75].
Но наиболее ценная информация поступила в Москву, видимо, от некоего «германского журналиста» и из Польши от Р. Шелии.
2 мая «германский журналист» в очередной раз беседовал с доктором Клейстом. Ближайший сотрудник Риббентропа сообщил ему, что «по собственным словам Гитлера, сказанным им несколько дней назад Риббентропу», «в настоящее время мы находимся ещё на этапе военного закрепления на Востоке. На очереди стоит Польша. Уже действия Германии в марте 1939 г. - создание протектората в Богемии и Моравии, образование словацкого государства, присоединение Ме-мельской области - были не в последнюю очередь направлены против Польши и заранее рассматривались как антипольские акции» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.). Гитлер понял примерно в феврале, что «прежним путём переговоров Польшу нельзя привлечь на свою сторону. Таким образом он решил, что необходимо силой поставить Польшу на колени». Узкому кругу доверенных лиц Гитлера, говорил также фон Клейст, «было известно, что последнее германское предложение Польше было сделано в твёрдом убеждении, что оно будет ею отвергнуто». Фюрер и Риббентроп «были убеждены, что по соображениям внутренней и внешней политики польское правительство не сможет согласиться с германскими требованиями. Только по этой причине в германское предложение ничтоже сумняшеся вставили пункт о немыслимой самой по себе гарантии неприкосновенности границ Польши в течение 25 лет». В результате отказа Польши, добавил также фон Клейст, «мы смогли фактически избавиться от германо-польского пакта о ненападении21 и получили по отношению к ней свободу рук.
Если развитие пойдёт в соответствии с германскими планами и если Польша добровольно не капитулирует в ближайшие недели, что мы вряд ли можем предположить, то в
июле-августе она подвергнется военному нападению» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [21, с. 419-420].
С этой информацией почти дословно совпадало содержание записки Рудольфа Шелии от 7 мая. Во многом это объяснялось тем, что Шелиа составил записку на основе сведений, полученных от посла Мольтке22, германского военно-воздушного атташе в Польше полковника Герстенберга, «возвратившегося из информационной поездки в Берлин» и от того же Клейста, прибывшего в Варшаву с заданием «определить настроение в Польше».
В записке Шелии говорилось: «Нанесение удара Германии по Польше планировалось уже с 1938 г. В связи с этой акцией не препятствовали присоединению к Польше Тешинской области, в результате чего отношения между чехами и поляками на долгое время должны были быть испорчены, что и удалось сделать. Равным образом в связи с предстоящим нанесением удара по Польше вначале отказывали в установлении общей польско-венгерской границы. Затем такую границу наконец пообещали, [но] чтобы продемонстрировать Венгрии, что решение зависит не от Польши, а от Германии.
Германские меры в Словакии - создание протектората и военная оккупация - являются звеном в рамках осуществления широкого военного плана, преследующего цель охвата Польши с севера и юга».
Советник германского посольства в Варшаве также писал: «То, что немецкое предложение Польше было вручено польскому послу в Берлине спустя несколько часов после оккупации Мемеля, объяснялось намерением Германии поставить Польшу в условия, исключающие принятие этого предложения. Если бы Польша приняла это предложение, то Гитлер мог бы связать свой первый визит в Мемель со своим первым посещением Данцига. Однако в широком немецком плане, направленном против Польши, -добавлял Шелиа, - в результате этого ничего бы не изменилось» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [22, с. 433-434].
Сообщая, что, «по мнению немецких военных кругов, подготовка удара по Польше не будет завершена раньше конца июля» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.), советник герман-
ского посольства давал довольно подробную картину будущей германской операции: «Запланировано начать наступление внезапной бомбардировкой Варшавы, которая должна быть превращена в руины. .Для последующего разгрома польской армии предусмотрен срок в 14 дней».
Шелиа писал, что для подготовки нападения на Польшу планируется также крупномасштабная «пропаганда через прессу и по радио. В ней, например, будут играть определённую роль преступления на сексуальной почве и обогащение руководящих деятелей Польши, а также эксплуатация крестьян и рабочих господствующим режимом.
Далее, предприняты все подготовительные меры, чтобы инсценировать восстание в Восточной Галиции, которое в данном случае использовалось бы в качестве предлога для интервенции» [22, с. 434].
Здесь Р. Шелиа вновь почти дословно повторял то, что услышал 2 мая от П. Клей-ста «германский журналист». Клейст говорил, что«больших масштабов стратегическое сопротивление польской армии должно быть сломлено в течение 8-14 дней. Нападение на Польшу должно вестись в полную силу одновременно с германской восточной границы, из Словакии, Карпатской Украины и Восточной Пруссии. <.>
Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю-августу. . В настоящее время подбирается материал для пропагандистской атаки против Польши. На первом плане - следующие темы: под девизом «Польша - второе [после ЧСР] мозаичное государство» следует заклеймить роковую политику террора, осуществляемую Польшей в национальном вопросе; под девизом «Польша - государство реакции и упадка» будут показаны нищета польских крестьян, культурная отсталость страны, феодальный способ ведения хозяйства, ведущий к упадку, и голодное прозябание польского населения; под девизом «Паразиты у власти» будет показано разложение господствующей в Польше верхушки, продажность польских руководителей, их декадентство и классовая оторванность от широких масс. Разрабатываются и другие, подобные этим темы23. <.> Цель этой кампании -воздействовать на мировую общественность
и польское население» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [21, с. 420-421].
Излагая ход мыслей руководства рейха, Клейст также говорил «германскому журналисту»: «Идеальным было бы, если бы конфликт с Польшей не был открыто вызван со стороны Германии», а поэтому в Берлине изучается «вопрос об использовании украинцев в этом деле». В частности, сообщал Клейст, «с Волошиным и Реваем [бывшие глава автономного правительства Карпатской Украины и его министр периода с октября 1938 по март 1939 гг.] достигнута договорённость о том, чтобы в рамках Венгерского государства предоставить широкую автономию Карпатской Украине. Этим самым мы снова завоевали бы доверие украинских масс в Восточной Галиции и укрепили бы ослабевшую способность украинцев к борьбе». Советник Риббентропа по восточноевропейским вопросам подчёркивал: «Не требуется подвергать специальной обработке украинские руководящие круги, ибо последние события ни в коем случае не поколебали их преданность Берлину. Осуществив подобного рода подготовку, мы смогли бы затем дать Польской Украине сигнал к восстанию. Из Словакии и Карпатской Украины мы направили бы сразу же большие партии оружия и боеприпасов, а также послали бы хорошо обученные военному делу отряды сичевиков24. Между Берлином и Львовом установлен такой тесный прямой контакт, что можно не сомневаться в массовом восстании украинцев. Очаг пожара в украинских районах дал бы Германии повод для военного вмешательства в крупных размерах» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.). Клейст, однако, признавал, что этот проект встречает в Берлине «лишь одну оговорку. Это - возможная реакция Советского Союза» [21, с. 421].
Таким образом, в Москве имели довольно чёткое представление о планах Германии в отношении Польши, но одновременно слабо представляли, как поведёт себя Польша под германским давлением и какова будет реакция на это давление её западных союзников.
Когда 26 марта министр иностранных дел Польши официально заявил германскому послу, что «интервенция германского правительства в целях изменения status quo в Дан-
циге будет рассматриваться как нападение на Польшу», Данцигский (а фактически польский) кризис вступил в решающую стадию своего развития.
7 мая 1939 г. Р. Шелиа сообщил: «В Берлине больше никто не думает о решении польского вопроса на основе мартовского предложения Гитлера. Новые предложения с польской стороны были бы лишь отрицательно восприняты в Германии. Немецкая программа-минимум включает в настоящее время присоединение всего [Польского] коридора, а по возможности также всей Верхней Силезии и больших частей провинции Познань, прежде всего её важных сельскохозяйственных районов. <...> Вообще, нехватка сырья всех видов является главным движущим стимулом нынешних столь быстрых действий Германии. . 20 апреля Гитлер сообщил в узком кругу, что осуществление всей программы должно теперь ускориться» [22, с. 434].
Не предполагая сначала, что следующей после ЧСР жертвой гитлеровской Германии станет Польша, а не «нефтеносная» Румыния, 18 марта 1939 г. британское правительство обратилось к правительству СССР с запросом: какова будет его реакция в случае германской агрессии против Румынии? СССР в этот же день, 18 марта, предложил созвать совещание из представителей 3 великих держав: СССР, Англии, Франции - и 2 наиболее вероятных жертв гитлеровской агрессии: Польши и Румынии, к которым через день была добавлена Турция25. Но англичане сочли такой акт преждевременным и предложили для начала ограничиться публикацией совместной декларации «тройки» великих нефашистских держав и Польши.
22 марта 1939 г. правительство СССР согласилось подписать такую декларацию, но лишь после того, как подписи под ней поставят Франция и Польша. Но Польша, уже получившая германский ультиматум, отказалась от действий, совместных с СССР. И идея декларации о коллективном отпоре новым актам агрессии в Европе оказалась нереализованной. В этих условиях Англия, начиная с 31 марта, стала раздавать односторонние гарантии независимости потенциальным жертвам агрессии (сначала Польше, а затем Румынии и Гре-ции),предлагая и СССР последовать её при-
меру. Франция подтвердила верность франко-польскому союзу, существовавшему с 1921 г., а в апреле также дала гарантии независимости Румынии и Греции.
Британское предложение односторонних гарантий Польше со стороны 3 европейских держав могло показаться очень дельным, «рациональным», в том числе даже с точки зрения СССР. Как выразился один лейбористский эксперт по иностранным делам, «Англия, гарантировав Польше и Румынии неприкосновенность их территорий, тем самым отложила на время возможное нападение Германии на Советскую Россию и тем самым укрепила её» [23, с. 241].
Но не исключён был и такой вариант событий: после нападения Германии на Польшу Англия ограничится оказанием полякам только дипломатической или экономической помощи26 (первое, собственно говоря, и случится в сентябре 1939 г.), а СССР, дав гарантии Польше и встав на путь оказания ей военной помощи, столкнётся с Германией. Возникнет излюбленный английский расклад: Англия будет защищать свои интересы руками другой страны.
Кроме того, имелась уже и вероятность, что воевать активно на стороне Польши против Германии не будет не только Англия, но и Франция. По свидетельству П. А. Судопла-това, весной 1939 г. советская разведка получила первые сигналы от своей французской резидентуры об изменениях в отношениях традиционных союзников - Польши и Франции: «.французские правящие круги, сообщал наш агент, очень раздражены зигзагами и шараханьем в польской внешней политике...». В целом, вспоминал бывший заместитель начальника Иностранного отдела НКВД, «мы были осведомлены о том, что польско-французские и польско-английские отношения находятся в подвешенном состоянии. И, следовательно, тот зондаж, который был начат [Западом] с нами о содружестве и гарантиях западных держав в отношении Польши, когда Гитлер выступил с открытыми территориальными претензиями к ней, уже воспринимался нами очень сдержанно» [20, с. 70].
Сдержанность Москвы по отношению к Западу невольно подпитывали и некоторые российские дипломаты, в своё время нахо-
дившиеся на службе царского и Временного правительства, а теперь пребывавшие в эмиграции. Объединённые с 1921 г. «Советом послов», они поддерживали друг с другом хорошо налаженную, постоянную переписку, и копии их писем с определённого времени стали поступать в советские спецслужбы по каналам оперативной работы.
Весной 1939 г. основу этой переписки составляла тема, которую пребывавший в Греции дипломат 20 апреля характеризовал так: «Здесь, крайне озабочены приблизившейся грозой, и, хотя албанское дело с виду на время улажено27, всякий себя спрашивает, что предстоит дальше и где находится грань, за которой положен будет конец миролюбивому попустительству западных демократий. So far and not further. [До сих пор и не далее (англ.)]» [24, с. 249]. Председатель же «Совета послов» отвечал: «Что касается до «со фар энд нот форсер», то нельзя не пожалеть, что сейчас этот конфликт сосредоточивается около самого неблагоприятного пункта. Уступка есть унижение, а нон поссумус [не можем (лат.) - форма категорического отказа] на одном коридоре [Данцигском или Польском] означает войну из-за одного из самых неудачных послевоенных изобретений» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [25, с. 254].
Поскольку дипломаты российской школы обладали высоким профессиональным уровнем, «их взгляды, оценки и соображения привлекали активное внимание тогдашнего руководства СССР. Письма, о чём свидетельствуют соответствующие сопроводительные записки и другие материалы НКВД, регулярно направлялись на ознакомление высшим советским руководителям, в том числе и И. В. Сталину» [26, с. 6]. Особый интерес здесь представляли письма Е. В. Саблина из Лондона. В силу своей насыщенности информацией почти все они имели проставленный в НКВД гриф «Совершенно секретно» (хотя в 1939-1940 гг. грифы секретности часто уже не проставлялись).
После того как из-за отказа Польши принять участие в подписании декларации 4 государств, начавшаяся англо-советская дипломатическая переписка прекратилась, Е. В. Саблин сообщал 4 апреля 1939 г. председателю «Совета послов» В. А. Маклакову: «.Англичане в высшей степени озабочены
фактом отсутствия России в комбинациях, намечающихся ныне британским премьером». В качестве примера такой озабоченности наряду с прочим приводилось и выступление Ллойд Джорджа 3 апреля в британском парламенте, в котором говорилось: предположим, «что немцы завтра вторгнутся в Польшу. От наших обязательств мы не будем в состоянии отказаться. Но мы не будем в состоянии послать ни единого батальона на защиту польских границ». Поэтому бывший премьер-министр прямо заявлял: без России вся чемберленовская комбинация «гроша медного не стоит»; «без России мы идём в западню. Россия - единственная страна, войска которой могли бы проникнуть в Польшу и отразить германское наступление» [27, с. 233].
15 апреля Саблин добавлял: «. Сознание, что без России может стать плохо, проникает [в Англии] в самые широкие массы. Об этом говорят уже в трамваях и говорят определённо: без России, мол, не обойтись и нужно как-то с ней договориться» [23, с. 241].
И вот здесь интересна реакция на эту информацию В. А. Маклакова, который, в отличие от Саблина, продолжал считать, что с поражением белого движения погибла и Россия. (Отсюда его тезис: «. Воображать, что Россию можно заменить Советской Россией, есть очередная гаффа [промах, оплошность, бестактность (фр.)], которая даром не пройдёт» [28, с. 234]. Отсюда и заявление Маклакова: «Я плохо верю в могущественность советской армии. я предвижу от союза с СССР одни неприятности» [29, с. 250].)
Маклаков, который, по его собственным словам, «с большим беспокойством смотрел на то, что происходит в Англии», отвечая на письмо Саблина от 4 апреля, соглашался: «Все нападки на то, что благодаря полякам, Россия оставлена в стороне, имеют всё внешнее правдоподобие. <. > Положение, конечно, безвыходное, и Ллойд Джордж правильно его указал» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.). Но то, что Ллойд Джордж его указал, причём публично, «для меня доказывает, -продолжал Маклаков, - что этот господин настоящий мерзавец, что, впрочем, я не раз думал и раньше. Очевидно, он нагло лжёт и сознательно, если воображает, что он бу-
дет серьёзен с Россией. Ведь уже он это говорил такими же словами в 1922 и 1933 году». А далее следует вывод дипломата: «Со стороны Англии и Франции идёт блеф, а этот блеф - оружие в руки тоталитарных государств.» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [28, с. 234-235].
А ещё Маклакова пугала «признаваемая [на Западе] публично постановка вопроса, что без Советов мы бессильны», поскольку, считал дипломат, «это провоцирует Гитлера и Муссолини и убивает дух сопротивления» [30, с. 245].
После того как 7 апреля итальянские войска приступили к захвату Албании, Е. В. Саблин сообщал, что в Англии «создаётся атмосфера августа месяца 1914 г. . Говорят лишь о том, будет ли война или опять удастся оную оттянуть, отложить. Но что предпримут англичане - я затрудняюсь сказать. <.> Чувствуется полная растерянность в результате неподготовленности. Ведь армии никакой не существует. <.> Что политику зонтика28 необходимо заменить политикой. какой именно - никто пока не придумал» [31, с. 237-238].
Однако уже через день Е. В. Саблин высказал мнение, что «англичане приведут в порядок все свои задерживающие центры29 и сделают всё возможное, чтобы не приблизить конфликта, которого они не хотят и к которому ещё не готовы» (курсив наш. -Р. Б., С. Ф.) [32, с. 239]. 30 апреля Е. В. Саб-лин вновь характеризовал настроение английского общества так, словно в нём действительно, как и предполагал Маклаков, стал исчезать «дух сопротивления».
Накануне, 28 апреля, выступая в рейхстаге, Гитлер вновь заявил о наличии между Германией и Польшей «открытого вопроса» Данцига и Польского коридора. Он также объявил о расторжении германо-польской Декларации 1934 г. о ненападении и англогерманского договора 1935 г. о военно-морских вооружениях. В связи с этим Саб-лин сообщал: «Денонсирование Гитлером англо-германского соглашения о морских силах принято было спокойно. Этот вопрос Англию не беспокоит, и её морские силы прогрессируют на высшей мере. Некоторое беспокойство вызвали [лишь] заявления Гитлера относительно его отношений с Поль-
шей». А далее дипломат писал: «В некоторых кругах здесь думают, что этот вопрос можно будет разрешить, не прибегая к военным действиям, и есть основание думать, что отсюда, как вероятно и из Франции, полякам будут даны дружеские советы в смысле умеренности. Один мой знакомый, который когда-то был членом нашего посольства, а теперь занимает некоторое положение у здешних поляков, говорил мне вчера, что Данциг не стоит войны и что Польша не откажется от заключения нового соглашения с Германией, в результате которого явилась возможность избежать войны. Поляки якобы вполне осознают свою ответственность, ибо германо-польское столкновение повлечёт за собой мировую войну. В сегодняшнем "Обсервере" приблизительно то же самое сообщает корреспондент названной газеты в Варшаве» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [33, с. 252].
Десятью же днями раньше, 20 апреля, Саблин сообщал Маклакову: «Третьего дня на приёме журналистов в МИД им было сказано, что все слухи о заключении союза или, как говорят здесь, о заключении "семи-альянс" [полусоюз (фр.)] между Великобританией и Советами ни на чём не основаны. И приблизительно то же самое сказал лорд Галифакс вчера в палате лордов, что ничего окончательного ещё не произошло, что [лишь] ведутся переговоры, что поддерживается контакт и т. п.» [34, с. 248].
Эта информация полностью совпадала с той, что направляла в Москву из Англии и «кембриджская группа» агентов Иностранного отдела НКВД. После того уже, как 15 июня 1939 г. в Москве начнутся прямые англо-франко-советские политические переговоры, грозившие закончиться ничем, Дональд Маклин пришлёт сообщение, «что Рузвельт направил своего представителя британскому премьер-министру Чемберлену с предостережением: господство Гитлера в Западной Европе было бы губительным для интересов как Америки, так и Британии». Согласно Маклину, «Рузвельт побуждал Чемберлена для сдерживания Гитлера вступить в переговоры с европейскими союзниками Великобритании, включая и Советский Союз. Наши источники, - вспоминал П. Су-доплатов, - сообщали, что британское руко-
водство с явной неохотой отнеслось к американской инициативе, так что Рузвельту пришлось оказать на британцев нажим, чтобы заставить их всё-таки пойти на переговоры с Советами по выработке военных мер для противостояния Гитлеру» (курсив наш. -Р. Б., С. Ф.) [3, с. 151].
Учитывая все эти обстоятельства, СССР, не полагаясь на односторонние гарантии независимости Польши, Румынии и Греции, стал развивать с 17 апреля идею подписания трёхстороннего англо-франко-советского пакта. С целью сохранения статус-кво в Европе этот пакт должен был предусматривать не только взаимную помощь трёх держав на случай прямой агрессии против одной из них, но и защиту независимости малых европейских стран - прежде всего, граничащих с СССР, поскольку, по выражению Гитлера, Германия находилась «на этапе военного закрепления» именно на Востоке.
Франция уже в апреле стала склоняться к принятию данного советского проекта, но Англия согласилась его рассматривать только после подписания Германией и Италией 22 мая военно-политического договора.
В этих условиях позиция Польши как очередной жертвы гитлеровской агрессии, да к тому же ещё и соседки, очень волновала советское руководство. В Москве хотели знать, что намерена предпринять Польша, отказавшаяся от совместных, коллективных действий по обузданию агрессора.
22 апреля только что вернувшийся из Варшавы в Москву польский посол Гжи-бовский наконец-то пришёл к наркому М. М. Литвинову, чтобы по поручению Бека изложить ему «конфиденциально» взгляды польского министра иностранных дел на наиболее интересующие СССР вопросы. В том числе Гжибовский сказал: «Переговоров с Германией нет. Слово теперь за Германией на отрицательный польский ответ от 26 марта. Польша ещё надеется, что выставленные тогда Германией предложения будут взяты обратно. Польша ни в коем случае не допустит влияния Германии на внешнюю политику Польши и не согласится на подчинение польских прав в Данциге решениям Германии или на попытки односторонних решений в данцигском вопросе. Пределом польских
уступок является невмешательство Польши во внутренние дела Данцига».
Гжибовский также ответил на многочисленные реплики и вопросы Литвинова. В частности, он сообщил, что «Польша не была приглашена послать делегацию ко дню рождения фюрера. Не обращались к ней также с вопросом, чувствует ли она какую-либо угрозу со стороны Германии»30. Посол также сказал, что «о помощи Румынии Польша намерена договариваться только с Румынией, а не с Англией», что «Бек ещё продолжает лелеять надежды на Венгрию», что «Франция значительно подтянулась. Там крестьяне даже чуть ли не желают войны с Германией». Наконец, Гжибовский признал, что «в отношениях [Польши] с Англией и Румынией ничего нового не произошло после известного выступления Чемберлена в палате о взаимной помощи» и что «относительно политики Англии мнения в Польше расходятся. Одни считают, что принятые Англией новые решения бесповоротны, будет ли Гитлер продолжать свою воинственную политику или нет. Другие, однако, полагают, что линия Саймона может ещё одержать верх и Англия опять вступит в переговоры с Германией» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [35, с. 394-395].
8 мая только что ставший по совместительству ещё и наркомом иностранных дел СССР, глава советского правительства В. М. Молотов пригласил к себе польского посла. Гжибовскому было сказано: «. До нас доходят сведения, что будто бы польское правительство относится отрицательно» к советским предложениям, сделанным Англии и Франции «в связи с теперешним международным положением». Поэтому Гжи-бовскому было предложено ознакомиться «с точным текстом этих предложений СССР и сказать, что в них плохого для Польши и правда ли, что Польша является одним из главных противников этих предложений». После ознакомления с текстом польский посол признался, что в принципе «ему было известно содержание предложений Советского правительства». Более того, в ходе беседы с Молотовым, продолжавшейся около 1,5 часов, он даже заявил, что «у Польши нет отрицательного отношения к этим предложениям» [36, с. 437-438].
Но уже 11 мая Гжибовский попросил Молотова вновь его принять и сообщил: «Высказывая прошлый раз своё в общем положительное отношение к этим предложениям [СССР], он неточно изложил позицию польского правительства». Затем посол зачитал «инструкции, полученные им из Варшавы». Во-первых, польское правительство заявляло, что «инициатива Франции в переговорах о гарантировании Польше не соответствует точке зрения польского правительства. Во-вторых, Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР.». Объясняя, почему «не считает возможным», польское правительство ссылалось «на практическую невозможность оказания помощи Советскому Союзу со стороны Польши», а ведь, как известно, заявляло оно, «пакт о взаимопомощи возможно заключать только на условиях взаимности». На вопрос же Молотова, «заинтересована ли Польша в гарантировании граничащих с СССР европейских государств, посол отвечал, что это не должно относиться к Польше» [37, с. 448449].
25 мая 1939 г. полпред СССР в Польше посетил Ю. Бека. Он пришёл на приём к министру, чтобы сказать: «.Мы, конечно, готовы были бы помочь, но чтобы помочь завтра, надо быть готовым сегодня, т. е. заранее знать о необходимости помогать». Бек же начал говорить «об усталости народа от войны, о том, что обеспечение мира - задача внешней политики Польши». При этом он также заявил, что «польское правительство твёрдо решило идти на уступки только до определённой линии, т. е. на уступки, не угрожающие её независимости, и сможет принять только почётные, как он выразился, предложения со стороны Германии» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [38, с. 496-497].
В этот же день, 25 мая, Р. Шелиа передал сообщение о разговоре заместителя министра иностранных дел Польши Арцишев-ского с германским послом фон Мольтке. Разговор этот состоялся, обращал внимание Шелиа, в Варшаве 19 и 20 мая на завтраке у одного посланника «по инициативе Арци-шевского», «действовавшего с согласия Бека», который по-прежнему «не понимает, почему Германия хочет иметь именно Данциг, в то время как она отказывается от других
германских территорий, расположенных на границах Германии, как-то: Южный Тироль и Эльзас». Арцишевский говорил Мольтке, что «Бек весьма неохотно принимает участие в проведении нынешней политики Польши и, конечно, был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция. Бек считает, что война между Германией и Польшей была бы бессмыслицей, из которой извлекли бы выгоду лишь другие. Какое большое значение придаёт Бек, чтобы не раздражать Германию, - указывал Арци-шевский, - показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом» [39, с. 498].
Сам же фон Шелиа на основании бесед, которые он имел 15-19 мая в Берлине с политическим директором МИДа Вёрманом и с рядом других высокопоставленных чиновников этого министерства, а также с рядом штабных офицеров министерства авиации и военного министерства «констатировал, что в действительности в настоящее время в Берлине ни при каких обстоятельствах не хотят вступать в переговоры с Польшей. Здесь считали бы в высшей степени неподходящим, если бы с польской стороны были сделаны какие-либо конкретные предложения. Рассчитывают на полный успех применяющейся сейчас против Польши тактики изматывания. <.> В названных берлинских кругах открыто говорят о том, что решение германо-польского спора возможно теперь лишь на базе возвращения Германии Данцига и коридора. Иногда можно услышать. что германские требования сейчас уже распространяются на Познань и Верхнюю Силезию» [39, с. 499].
Ранее же, 7 мая, Шелиа воспроизводил логику рассуждений самого Гитлера так: «Гитлер уверен, что ни Англия, ни Франция не вмешаются в германо-польский конфликт» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [22, с. 434]. Фон Клейст от имени своего «босса» Риббентропа и других представителей нацистской верхушки также говорил «германскому журналисту» 2 мая: «Мы считаем, что конфликт с Польшей можно локализовать. Англия и Франция по-прежнему не готовы биться за Польшу. Если мы в кратчайший срок сломим в основном сопротивление Польши, то Анг-
лия устроит демонстрацию флота. Франция побряцает оружием за своей линией Мажино, на этом дело и кончится» (курсив наш. -Р. Б., С. Ф.). Если же, вопреки ожиданиям, говорил фон Клейст, «европейская война в связи с акцией против Польши окажется вероятным фактом. в таком случае Гитлер готов отважиться на крупное столкновение. <.> В настоящее время мы не согласились бы на европейскую войну вследствие нашей недостаточной подготовленности и малоблагоприятной международной обстановки; однако мы надеемся, что через 3-4 месяца мы будем полностью подготовлены» [21, с. 421422].
Согласно информации Клейста, в конце апреля Гитлер сказал Риббентропу: «Германия переживает в настоящий момент этап своего абсолютного военного закрепления на Востоке. За беспощадным очищением Востока последует «западный этап», который кончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путём. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществлён разгром Советов» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [21, с. 419].
И примерно такой же виделась логика гитлеровских рассуждений Рудольфу Шелии: «После того как с Польшей будет покончено, Германия обрушится всей своей мощью на западные демократии, сломает их гегемонию и одновременно определит Италии более скромную роль. После того как будет сломлено сопротивление западных демократий, последует великое столкновение Германии с Россией, в результате которого окончательно будет обеспечено удовлетворение потребностей Германии в жизненном пространстве и сырье» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [22, с. 434-435].
Однако в конце своей записки от 7 мая Шелиа мудро замечал, что данная перспектива развития событий вовсе не обязательна: «Для правильной оценки этой информации необходимо сказать следующее: не может подлежать никакому сомнению то, что вышеизложенные мысли обсуждены руководящими берлинскими кругами в качестве руководства при предстоящем осуществлении германских планов. Может случиться также,
что попытка осуществления целей Германии будет действительно предпринята в изложенной выше форме. Но, с другой стороны, необходимо учитывать, что концепции руководителей рейха, поскольку речь идет о тактике, как показывает опыт, быстро меняются и что каждая новая тактическая концепция излагается доверенными лицами как последняя и окончательная мудрость» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [22, с. 435].
Действительно, Гитлер не раз демонстрировал свою способность быстро менять тактику, о чём свидетельствовало и уже упомянутое его «жонглирование» карпатоукра-инским вопросом. К изменению тактики достижения целей фюрера могли побудить также его союзники - Япония и Италия, с которыми с конца 1938 г. велись переговоры по поводу заключения военно-политического пакта.
9 апреля 1939 г., сообщая о японо-итало-германских переговорах, Рихард Зорге передавал: «Осима [генерал Императорской армии Японии] опять поднял вопрос о военном пакте [с Германией], потребовав ответа от японского правительства. После долгого обсуждения Япония решила согласиться на военный пакт, направленный только против СССР» (курсив наш. - Р. Б., С. Ф.) [40, с. 317]. 5 мая Зорге добавил: «.Морские круги и Арита [министр иностранных дел Японии в 1938-39 гг.] отказываются заключать такой пакт, в котором открыто указывалось бы, что он направлен не только против СССР, но также против Англии и других стран» [41, с. 375-376]. В итоге, как известно, 7 мая был согласован, а 22 мая 1939 г. подписан лишь двусторонний итало-германский «Стальной пакт» - без участия Японии.
Но, как будет информировать по поводу японо-германских переговоров 27 июня Р. Зорге, «переговоры между Германией, Италией и Японией о военном пакте продолжаются. Последние японские предложения, по сообщению германского посла Отта и военного атташе Шолля, содержат следующие пункты:
В случае войны между Германией и СССР Япония автоматически включается в войну против СССР.
В случае войны Италии и Германии с Англией, Францией и СССР Япония также
автоматически присоединяется к Германии и Италии.» [42].
В итоге из данных советской разведки вырисовывалась такая картина: в конце лета 1939 г. Гитлер не просто захватывает Данциг, но и выступает против Польши, которая не обязательно будет противоборствовать Германии. Польша может согласиться на включение Данцига, а, возможно, и некоторых своих территорий в состав рейха. Если же она воспротивится, начнётся польско-немецкая война, в которой Запад активного участия может и не принять. После победы над Польшей Гитлер скорее повернёт на Запад, т. е. выступит против Франции и Англии, но может и изменить свои планы и двинуться дальше на Восток, т. е. на СССР.
Весной-летом 1939 г. советское руководство вырабатывало свой внешнеполитический курс, отталкиваясь во многом именно от такого рода разведывательной информации.
Можно предположить, что немалое воздействие на выработку этого курса оказывали также материалы, направлявшиеся в адрес советского руководства по линии Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС) в виде «особой папки закрытой иностранной корреспонденции». По свидетельству П. Су-доплатова, «в обычное время обзорам иностранной прессы не придавалось сколько-нибудь серьёзного значения», но в период острой борьбы за власть «Сталин, а впоследствии Хрущёв, Брежнев и Горбачёв использовали закрытую иностранную корреспонденцию для компрометации своих соперников». В период массовых репрессий 1930-х гг., например, «стало правилом прибегать к этим материалам, дававшим оценку советским руководителям, чтобы инкриминировать им разного рода «отклонения» от линии партии31. Причём это правило было даже закреплено специальным постановлением Центрального Комитета» [3, с. 146].
Материалы «особой папки закрытой иностранной корреспонденции» позволяли, однако, не только инкриминировать разного рода «отклонения» от линии правящей партии. Обзоры зарубежной прессы давали представление о внешнеполитической деятельности отдельных ведомств и государств, о состоянии общественного мнения различ-
ных стран, о его реакции на разного рода внешнеполитические инициативы и т. п. И так же, как и данные советской разведки, «закрытая иностранная корреспонденция» не могла быть очень последовательной и являлась нередко весьма противоречивой.
Но вопрос о том, какую роль в 1939 г. в процессе выработки внешнеполитического курса СССР могла сыграть «закрытая иностранная корреспонденция», дополнявшая разведданные и собственные представления Сталина и его окружения о «нужном» курсе, - это уже предмет отдельного специального исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Речь идёт о том, что «кембриджская группа» агентов Иностранного отдела НКВД, начиная с 1938 г., проникла в святая святых Британии - в её разведку и контрразведку.
2 Сталин, поскольку именно в ходе этой беседы Судоплатову было поручено устранить Льва Троцкого в Мексике, добавил: «Троцкий, или, как вы именуете его в ваших делах, «Старик», должен быть устранён в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению» (цит. по: [3, с. 108]).
3 Город располагался на балтийском побережье в конце Польского (Данцигского) коридора, отрезавшего Восточную Пруссию от остальной Германии.
4 Имелась в виду Декларация о дружбе и ненападении между Германией и Польшей от 26 января 1934 г.
5 18 апреля 1938 г. в Польше был помпезно отмечен «день колоний», подготовленный по поручению правительства генералом Соснковским. 11 марта 1939 г. высший совет правившего в Польше Национального объединения опубликует программу по колониальному вопросу, в которой вновь будет заявлено: Польша, подобно другим европейским державам, должна иметь доступ к колониям [44, с. 430].
6 «Польша была и остаётся традиционно одной из самых антисемитских стран в мире» [45, с. 186]. В 1930-х гг. предписанием польских властей дети-евреи были пересажены в школьных классах на последние парты. В 1950-х гг. евреи были насильно выдворены уже из «некапиталистической» Польши [46, с. 296].
7 В октябре 1938 г. под давлением гитлеровцев чехословацкое руководство согласилось на провозглашение автономии Карпатской Руси, что грозило активизировать национально-освободительное движение на территории Западной Украины, захваченной Польшей в 1920 г. Польские власти вместе со всей Европой подозревали также, что Германия намерена превратить Прикарпат-
скую Русь в зародыш великоукраинского государства с включением в его состав помимо Советской Украины ещё и «польской» Западной Украины. Поэтому-то с осени 1938 г. они станут подстёгивать хортистскую Венгрию к аннексии Карпатской Руси, точнее, уже Западной Украины, поскольку вскоре после Мюнхенского соглашения с подачи нацистов украинские националисты совершили переворот в этой чехословацкой области, называвшейся со времён Австро-Венгерской империи Карпатской Русью и переименованной теперь в Закарпатскую Украину.
8 Сотрудник резидентуры КГБ, числившийся в 1982-1985 гг. советником посольства СССР в Лондоне, Гордиевский был в 1974 г. завербован английской разведкой и в 1985 г. во время своего отпуска бежал в Англию, где совместно с кембриджским историком Кристофером Эндрю написал книгу о КГБ. «Сотрудники Центра зарубежной российской разведки утверждают, что эта книга написана в основном Кристофером, а Гордиев-ский, «приложивший к ней свою руку», чтобы показать себя «всезнающим», часто попросту выдумывал те или иные сведения, выдавая их за подлинные» [1, с. 68].
9 Так, они утверждают, что бывший белый генерал Н. В. Скоблин, работавший на советскую разведку под именем Фермер, участвовал в устранении не только генерала Миллера, но и генерала Кутепова в 1930 г., хотя данную операцию провела диверсионно-разведывательная группа Я. И. Серебрянского» [3, с. 142]. Гордиевский также совершенно исказил историю гибели советского разведчика австрийского доктора философии Стефана Лонга (А. Г. Дейча) [1, с. 68].
10 Можно, правда, задать вопрос: а не выполнял ли фон Шелиа по указанию гитлеровского руководства задачу дезинформации противника? Ответ будет, наверное, отрицательным. В 1942 г. фон Шелиа и немецкая коммунистка Ильза Штёбе, которой после оккупации Польши Шелиа, видимо, помог проникнуть в МИД Германии, будут арестованы гестапо и казнены [11, с. 61].
11 Произошло это 17 ноября 1938 г., когда польский посол в Берлине ответил Риббентропу по поручению министра иностранных дел Польши полковника Бека недвусмысленным отказом на германские предложения.
12 «Если же Карпатская Русь остаётся очагом беспокойства, - добавил Кобылянский, - то такое выступление вы сделаете для нас невозможным» [47, с. 82].
13 Трудно было поверить, что Риббентроп, а тем более сам Гитлер могли удержаться от обсуждения данцигской проблемы. И как стало известно позднее, она на двух встречах действительно оставалась центральной.
14 Речь шла о франко-германской декларации, подписанной 6 декабря 1938 г. В декларации указывалось, что между Францией и Германией нет никаких территориальных споров и что существующая граница между ними является окончательной. В ней говорилось также о решении «поддерживать контакт друг с другом по всем вопросам, касающимся их стран, и совещаться между собой в случае, если бы эти вопросы в своём
дальнейшем развитии могли привести к международным осложнениям».
15 Не случайно современный боннский исследователь взял выражение «германский журналист» в кавычки [9, с. 392].
16 Нацист с 1933 г., эсэсовец с 1938 г., с 1943 г. оберштурмбаннфюрер Главного управления СС Петер Клейст склонен был возвеличивать «себя до роли важного посредника» [9, с. 402]. Это-то и делало его источником конфиденциальной информации.
17 20 декабря 1938 г. Шелиа тоже сообщал, что «согласно преобладающей в официальных кругах Берлина точке зрения, первая волна германской экспансии в 1939 г. будет иметь целью полное подавление Богемии» [48, с. 156].
18 Речь в данном случае шла, скорее, ещё не о военной операции, а о каком-либо политическим шаге, каковым станет, например, парафированный 7 мая 1939 г. итало-германский «Стальной пакт».
19 2 ноября 1938 г. по «первому Венскому арбитражу» министры иностранных дел Германии и Италии Риббентроп и Чиано приняли решение передать Венгрии южные районы Словакии и Закарпатской Украины.
20 Выделенный после Первой мировой войны, как и Данциг, в самостоятельный город-государство, Мемель в ответ на польский захват значительной части Литвы был включён Литвой в 1923 г. в свой состав.
21 28 апреля Гитлер аннулировал германо-польскую декларацию 1934 г. о ненападении, как и англо-германский договор 1935 г. о военно-морских вооружениях.
22 Тот после почти месячного отсутствия в польской столице вновь занял свой пост посла.
23 Этот материал - яркое свидетельство того, что за истекшие с 1939 г. 75 лет методы пропагандистской, идеологической войны против противника особых изменений не претерпели.
24 Правильнее было бы «сечевики». Так называлась часть членов Организации украинских националистов. В том числе в преддверии образования внутри ЧСР 11 октября 1938 г. «федеральной республики Карпатская Русь» в Закарпатье стали создаваться вооружённые силы Украинской Сечи, ставившие своей целью образование «великой самостийной соборной Украинской Державы от Попрада и Татр до Каспийского моря и Кавказа».
25 20 марта Литвинов написал советскому послу в Лондоне, что забыл упомянуть Турцию и просил её добавить .
26 6 апреля 1939 г. начались польско-британские переговоры по поводу заключения договора о взаимной помощи, но сам договор будет подписан только 26 августа - за 5 дней до начала новой мировой войны.
27 «Улажено» оно было своеобразно: в результате итальянской агрессии, начавшейся 7 апреля 1939 г., албанский король Зогу вынужден был бежать в Грецию.
28 Речь шла, вероятно, о политике умиротворения агрессора, проводимой «человеком с зонтиком» - британским премьер-министром Чемберленом.
29 Возможно, речь велась о необходимости вооружения, ибо пока у Англии «армии никакой не существует», о необходимости выяснения «настоящих отношений с доминионами» и т. п.
30 17 апреля Германия провела своего рода опрос среди европейских держав на предмет того, ощущают ли угрозу со стороны рейха или нет. Всем было уже так страшно, что к 22 апреля большинство запрошенных, включая правительства Югославии, Бельгии, Дании, Норвегии, Нидерландов и Люксембурга, ответили отрицательно на этот вопрос. Но Румыния заявила: «Правительству рейха лучше известно, существует такая угроза или нет».
31 «Использование вырезок из зарубежной прессы было прекращено лишь в ноябре 1991 г.», когда генеральный директор ТАСС запретил направлять по линии Телеграфного агентства Советского Союза особые обзоры зарубежной прессы» [3, с. 146].
ЛИТЕРАТУРА
1. Попов В. И. Советник королевы - суперагент Кремля. - 3-е изд., доп. - М., 2005. - 312 с.
2. Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 19391941. - М., 2000. - 608 с.
3. Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы. - М., 2005. - 704 с.
4. Внешняя разведка в предвоенный период (1935-1941). - ит_: http://svr.gov.ru/history/ stage04.htm (дата обращения: 06.01.2014).
5. Нота посла Польши в Чехословакии К. Папэ министру иностранных дел Чехословакии К. Крофте. 30 сентября 1938 г. // Год кризиса, 1938-1939. Документы и материалы : в 2 т. -Т. 1 : 29 сентября 1938 г. - 31 мая 1939 г. -М., 1990. - С. 32-34.
6. Письмо посла Польши в Германии Ю. Липско-го министру иностранных дел Польши Ю. Беку. 1 октября 1938 г. // Год кризиса... - С. 3739.
7. Письмо посла Польши в Германии Ю. Липско-го министру иностранных дел Польши Ю. Беку. 25 октября 1938 г. // Год кризиса. -С. 85-86.
8. СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сент. 1938 - авг. 1939). Документы и материалы. - М., 1971. - 736 с.
9. Фляйшхауэр И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии 1938-1939. -М., 1991. - 480 с.
10. Эндрю К., Гордиевский О. КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва. - М., 1992. - 399 с.
11. Верховский Я. Г., Термос В. И. Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны. - М., 2005. -608 с.
12. Год кризиса... - Т. 1.
13. Сообщение советника посольства Германии в Польше Р. Шелиа для разведок одной из западных стран. Не ранее 28 декабря 1938 г. // Год кризиса... - С. 163-164.
14. Заявление польского посла в Иране о внешнеполитической позиции Польши: из сборника переводов агентурных материалов по военно-политическим вопросам 25.01.1939 //
Военная разведка информирует. - URL: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1000567 (дата обращения: 22.01.2014).
15. Телеграмма советского военного разведчика в Японии в Генеральный штаб РККА. 3 октября 1938 г. // СССР в борьбе за мир. - С. 31-32.
16. Запись беседы германского журналиста с послом Германии в Польше Г. Мольтке. 13 февраля 1939 г. // Год кризиса. - С. 228.
17. Запись беседы германского журналиста с советником бюро министра иностранных дел Германии П. Клейстом. 13 марта 1939 г. // Год кризиса... - С. 272-274.
18. Из справки Разведывательного Управления РККА по вооруженным силам ряда европейских стран не ранее 10 апреля 1939 г. // Военная разведка информирует. - URL: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1000615 (дата обращения: 08.01.2014).
19. Агентурное сообщение «Рамзая» из Токио о германо-японских переговорах 31.05.1939 // Военная разведка информирует. - URL: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1000800 (дата обращения: 09.01.2014).
20. Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. - М., 2001. - 382 с.
21. Запись беседы германского журналиста с советником бюро министра иностранных дел Германии П. Клейстом. 2 мая 1938 г. // Год кризиса... - С. 419-422.
22. Записка советника посольства Германии в Польше Р. Шелии для разведок одной из западных стран. 7 мая 1938 г. // Год кризиса. -С. 433-435.
23. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 15 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... Переписка бывших царских дипломатов: 1934-1940 : сб. документов : в 2 кн. -Кн. 2 : 1938-1940. - М., 1998. - С. 241-242.
24. Е. П. Демидов - В. А. Маклакову. Афины,
20 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - С. 248-250.
25. В. А. Маклаков - Е. П. Демидову. Париж, 2 мая 1939 года // Чему свидетели мы были...
- С. 254.
26. Примаков Е., Трубников В. Вступление // Чему свидетели мы были... - Кн. 1 : 1934-1937. -М., 1998. - С. 5-6.
27. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 4 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 232-234.
28. В. А. Маклаков - Е. В. Саблину. Париж, 6 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были...
- Кн. 2. - С. 234-235.
29. В. А. Маклаков - Е. В. Саблину. Париж,
21 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 250-251.
30. В. А. Маклаков - Е. В. Саблину. Париж, 17 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 245.
31. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 10 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 237-239.
32. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 13 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 239-240.
33. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 30 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 251-253.
34. Е. В. Саблин - В. А. Маклакову. Лондон, 20 апреля 1939 года // Чему свидетели мы были... - Кн. 2. - С. 247-248.
35. Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с послом Польши в СССР В. Гжибовским. 22 апреля 1939 г. // Год кризиса... - С. 394-395.
36. Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Польши в СССР В. Гжибовским. 8 мая 1939 г. // Год кризиса... - С. 437-438.
37. Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Польши в СССР В. Гжибовским. 11 мая 1939 г. // Год кризиса... - С. 448-449.
38. Запись беседы полномочного представителя СССР в Польше Н. И. Шаронова с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. 25 мая 1939 г. // Год кризиса. - С. 496-497.
39. Запись беседы германского коммерсанта с советником посольства Германии в Польше Р. Шелией. 25 мая 1939 г. // Год кризиса... -С. 498.
40. Телеграмма советского военного разведчика в Японии Р. Зорге в Генеральный штаб РККА 9 апреля 1939 г. // СССР в борьбе за мир... -С. 317.
41. Телеграмма советского военного разведчика в Японии Р. Зорге в Генеральный штаб РККА 5 мая 1939 г. // СССР в борьбе за мир... -С. 375-376.
42. Карпатская Сечь, или Неизвестная война в Карпатах // Закарпаття онлайн. - Недшя, 22 червня 2014. - URL: http://zakarpattya.net.ru/ News/31023-Karpatskaia-Sech-yly-Neysvestnaia -voina-v- Karpatakh.
43. Агентурное сообщение «Рамзая» из Токио о германо-итало-японских переговорах 27 июня 1939 г. // Военная разведка информирует. -URL: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/ issues-doc/1000863 (дата обращения: 09.01.2014).
44. История Польши : в 3 т. - Т. 3. - М., 1958.
45. Городницкий А. «У Геркулесовых столбов.»: Моя кругосветная жизнь. - М., 2011. - 448 с.
46. Городницкий А. «Атланты держат небо.» Воспоминания старого островитянина. - М., 2011. - 464 с.
47. Запись беседы советника посольства Германии в Польше с вице-директором политического департамента министерства иностранных дел Польши. 18 ноября 1938 г. // СССР в борьбе за мир. - С. 82.
48. Сообщение советника посольства Германии в Польше Р. Шелии для разведок одной из западных стран. 20 декабря 1938 г. // Год кризиса... - С. 156.
