CC BY
217
СОВЕТСКАЯ ЭТИКА: ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ФАНТОМ ИЛИ ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ?
Н.М. Аверин
Averin N.M. Soviet ethics: an ideological phantom or historical legacy? The article analyses and criticises the arguments for the theoretical and sociocultural unsoundness of the Soviet school of ethics. It also substantiates the necessity of a historically-weighed approach to its appreciation.
Еще в конце 80-х годов этика была в Советском Союзе одним из бурно развивающихся направлений философской мысли. Однако в начале 90-х годов, после распада СССР и смены общественного строя, советская этическая школа стремительно, словно легендарная Атлантида, погрузилась в пучину забвения, оставив после себя шлейф разноречивых мифов. Замерла научная жизнь, этику стали активно изгонять из вузовских учебных планов, клеймить как служанку тоталитаризма.
И лишь в последние два-три года стало возможным говорить о возобновлении научного интереса к этической проблематике. Появился ряд исследований, сочетающих решение учебно-просветительских целей с реализацией нового концепта этики [1-3]. Не подвергая сомнению возможность и неизбежность в новых общественных условиях смены мировоззренческих вех в отечественной этике, мы хотели бы затронуть вопрос о сегодняшнем отношении к советской этической школе.
Ее деятельность, само ее существование окружено в современных публикациях почти непроницаемым молчанием. На ум невольно приходит сакраментальное Горьковское «а был ли мальчик?» А была ли этика в Советском Союзе?! Или между полным творческой энергии «серебряным веком» русской философии и нынешним ее ренессансом пролегла бесплодная, губительная для всякой живой мысли полоса интеллектуальной ущербности? Бывает молчание, которое красноречивее самых ярких слов. В данной ситуации за ним стоит вывод о том, что советская этическая школа - деструктивный отход от общечеловеческой традиции, тупиковая ветвь в функционировании этой традиции, после которой необходимо создать заново основные этические ориентиры.
Конечно, было бы беспочвенной самонадеянностью полагать, что развитие этики в
СССР явилось триумфальным шествием непогрешимой истины. Советская школа - одно из многочисленных течений этической мысли XX столетия, продукт конкретной исторической эпохи. Этим объясняются ее приобретения и ее неудачи. Но также трудно согласиться с тем, что полувековая деятельность нескольких поколений советских философов - это своего рода сизифов труд, бессмысленный и тщетный, сплошное нагромождение заблуждений и злонамеренных призывов. Думается, что она заслуживает не столько безапелляционного осуждения, сколько более взвешенного, пусть и критического, отношения к себе. В отличие от некоторых авторов, считающих корректную оценку советской этической мысли прерогативой будущего, мы полагаем, что это нужно делать уже сегодня.
Советская школа в этике подверглась остракизму прежде всего из-за своего марксистского «происхождения». Сейчас в определенных научных кругах России стало модным отзываться о марксизме пренебрежительно-иронически как о чем-то интеллектуально-примитивном, архаическом, выпадающем из общечеловеческого культурного процесса. Эта характеристика автоматически распространяется и на советскую этику, которую считают упрощенной, эпигонской версией взглядов К. Маркса.
Оставив пока в стороне вопрос об эпигонстве советской этики, попытаемся непредвзято охарактеризовать ее исходные мировоззренческие предпосылки. Они действительно вытекают из марксистского учения о морали, но в рассуждениях российских критиков марксизма о его культурной марги-нальности очень много лукавой софистики и слишком мало научной достоверности.
На самом деле марксистская доктрина, в том числе ее этический концепт, - вовсе не продукт духовного провинциализма, возникший на обочине мировой мысли, и тем
более не аномалия, взращенная в горниле нигилистического отрицания предшествующего интеллектуального наследия. Марксизм, напротив, весьма внимателен к достижениям мировой культуры, базируясь во многом на традициях таких крупнейших философских течений своего времени, как европейское Просвещение и немецкая классическая философия. Вряд ли такая «родословная» дает серьезное основание заподозрить марксистскую этику в теоретической маргинальности. Маргиналы скорее те, кто упорно не признают Маркса мыслителем мирового масштаба, хотя этот факт практически никем не оспаривается в современном философском мире.
Маркс не был одинок в своем стремлении в духе материализма осмыслить феномен нравственности. Его концепция - лишь один из компонентов в многогранной палитре эмпирической школы этики. У этического эмпиризма Маркса были свои отличительные черты, которые определили его особое место среди других учений о морали. Прежде всего обращает на себя внимание отсутствие в марксизме пристального интереса к нормотворческой функции этики, к гносеологическому анализу моральных принципов и категорий. В советской этической литературе существовало мнение, что труд Маркса и Энгельса в этой области философского познания остался незавершенным. Между тем они сознательно уклонялись от традиционных ракурсов разработки этики, рассматривая ее преимущественно как средство теоретического анализа морали. Задачу последней Маркс и Энгельс видели не в разработке некоей программы морального обновления общества или рациональной системы нравственности, а в изучении тех моральных явлений, которые рождались общественной жизнью. Именно в таком смысле надо понимать известное категорическое их высказывание о том, что коммунисты не выдвигают «ни эгоизма против самоотверженности, ни самоотверженности против эгоизма», «вообще не проповедуют никакой морали...» [4].
Есть и другая особенность, присущая позиции марксизма: продолжая традицию социальной этики (здесь среди его предшественников можно упомянуть Т. Гоббса, К. Гельвеция, Г.-Ф. Гегеля), марксизм объектом своего исследования делает по преимуществу мораль общества, а не мораль личности, как это было принято в большинстве этических учений, начиная с сократовских времен. В морали
Маркс видит прежде всего способ упорядочения отношений людей в обществе, делая ядром своих воззрений принцип социальноисторической природы морали, из которого вытекало отрицание «вечной» нравственности, признание ее исторической изменчивости. Одним из проявлений идеи историзма в марксистской этике стало признание наличия классовых типов морали в обществе, разделенном на антагонистические классы.
Можно не соглашаться с фундаментальными положениями марксистской этики и полемизировать с ее выводами, но только ослепленные определенного рода тенденциозностью люди могут увидеть в этом этическом учении «теоретическое обоснование» аморализма.
Аргументом против марксистской этики в устах ее современных российских критиков часто служит утверждение, что идеи ее создателя были использованы для оправдания «красного» террора в 1918-1920 годах. По этому поводу, во-первых, следует сказать, что в трудах Маркса и Энгельса нет апологии насилия, нет призыва к идеологической нетерпимости. Их высказывания о классовом характере морали, резкая критика буржуазной нравственности не могут служить убедительным основанием, чтобы представить этих мыслителей апологетами классовой ненависти, зовущими к физической расправе над эксплуататорами. Что богатство и бедность порождают разномыслие в вопросах морали, выливающееся порой во вражду, в противостояние жизненных позиций, было известно с древнейших времен. И среди предшественников Маркса, и среди его современников было немало суровых и страстных моралистов, обличавших общественный строй, основанный на эксплуатации человека человеком. Радикализм марксова подхода к этой проблеме заключался не в накале ненависти к эксплуататорскому миру, а в глубине и масштабности предложенных философом преобразований, способных вернуть человеку богатство и всесторонность его человеческой сущности.
Касаясь утверждения о том, что авторитетом Маркса оправдывалось подавление личности в революционной России, отметим, что добросовестный ученый, конечно, должен уметь и желать отделить подлинного Маркса от продуктов идейного «клонирования», рождавшихся в маргинальном или софистическом сознании. Как известно, есть
идея и есть ее интерпретация теми, кто берет ее на свое вооружение. Мы знаем интерпретации учений, порой, как небо от земли, отличающихся от своей первоосновы. В произведениях А. Платонова, например, ярко показано, какой гротескный, фантасмагорический облик коммунистическая идея приобрела в сознании «человека с улицы», волею истории вовлеченного в водоворот социальной революции. Так что же, нам теперь считать чевенгурских «мыслителей» апьтер эго К. Маркса?! В современной России тоже немало людей, которые, уже не из-за скудности просвещения, а влекомые иными целями, окарикатуривают Маркса, чтобы затем победоносно сокрушать эту карикатуру. Разумеется, все эти действия не имеют ничего общего с научным исследованием. У них есть другое название.
Заканчивая эту, несколько затянувшуюся часть статьи, еще раз подчеркнем: в марксистской этике отсутствуют какие-либо интеллектуальные или ценностные компоненты, свидетельствующие о ее теоретической маргинальности и антигуманизме. И потому преемственная связь с нею вовсе не имеет изначального негативного смысла для советской этической школы.
Обратимся теперь непосредственно к советской этике, считавшейся аутентичным воспроизведением марксистской традиции. Чтобы объективно оценить итоги ее развития, следует, по-нашему мнению, хотя бы фрагментарно охарактеризовать основные этапы ее формирования и деятельности. Прежде всего надо разграничить понятие «марксистская традиция в этической мысли России» и «советская этическая школа». Здесь нет полного совпадения. То, что советская этика выросла из марксистского наследия, - общепризнанный факт, но следует отметить и другое: во-первых, марксистское понимание морали проникло в Россию еще во второй половине XIX века, когда российская общественность приобщилась к учению К. Маркса; во-вторых, влияние этих идей на рубеже Х1Х-ХХ веков испытали представители различных течений социалистической ориентации, а не только большевики-ленинцы, как утверждалось в советское время. Советская этическая школа возникла гораздо позже и в совершенно иных общественных условиях.
До начала 20-х годов среди марксистов и близких к ним идейных течений преобладало мнение, что марксизм антиэтичен. Вопросы
этики затрагивались в основном в контексте полемики с буржуазно-либеральными теориями. Было немало людей, которые резкую критику Марксом буржуазной нравственности воспринимали как принципиальный имморализм марксистского мировоззрения. Отсюда возникло стремление искать теоретические стимулы развития этики вне марксизма. В этом случае нередко появлялись такие экстравагантные с точки зрения ортодоксального марксизма теории, как «пролетарский эпикуреизм» А. Луначарского, «философия борьбы» С. Вольского.
Активный интерес к проблемам этики проявился уже в послереволюционное время. Вопрос об отношении к морали старого общества, о том, какая мораль необходима при социализме и нужна ли мораль вообще новому обществу, стал предметом бурных дискуссий в 20-е годы. В них оказались вовлеченными не только руководящий актив коммунистической партии, но и широкие слои рядовых партийцев. При значительном разбросе мнений в этих дискуссиях можно выделить две основные концептуальные линии, которые мы условно обозначим, как «нигилистическую» и «консервативную».
«Нигилисты» в лице Л. Троцкого, Н. Бухарина, Е. Преображенского и ряда других видных деятелей партии рассматривали мораль как созданный эксплуататорскими классами механизм духовного закабаления масс, подлежащий преодолению при социализме. Отрицание морали истолковывалось как отрицание буржуазных предрассудков, мещанского стиля жизни, фетишистского сознания. Ее место должна занять «особая», «классовая» «пролетарская» мораль, которая сводится к «боевым классовым нормам» пролетариата [5] или самоочевидным нормам практической целесообразности, «техническим правилам поведения» [6]. Такая позиция вела фактически к упразднению морали, ибо отрицалась самая ее сущность - гуманистический смысл, духовное содержание морали. При этом «нигилисты» претендовали на то, что именно их точка зрения является ортодоксально марксистской.
Другой подход, который мы обозначили как «консервативный», сформулировал в эти годы В. Ленин. Он также был сторонником выведения морали из интересов классовой борьбы, но его позиция была продуктивней, чем кредо «этических нигилистов». Ленин не отвергал нравственность как часть духовной
культуры, не требовал ее отмирания или принудительной отмены. Ему было чуждо безоговорочно негативное отношение к морали старого общества. Из мемуарной лени-нианы известна отрицательная реакция на проявления так называемого «революционного аморализма», искажавшего элементарные правила нравственной культуры. Есть веские основания утверждать, что будучи непримиримым к тем элементам «старой» морали, которые были связаны с политикой, общественной борьбой, Ленин оставался убежденным консерватором, когда речь шла о «личной» или «частной» морали, охватывающей сферу межличностного общения, быта, семейных отношений. Наконец, выдвигая задачи выработки коммунистической морали, Ленин связывал ее реализацию с усвоением общечеловеческого культурного наследия и считал, что переход к новой морали будет длительным, эволюционным. И хотя цели и формы этого освоения наследия прошлого определялись присущей Ленину идеологической ориентацией, эта позиция защищала этику от поглощения политикой и открывала перспективу ее дальнейшего развития в советском обществе.
Бурные дискуссии о морали (в этом значении часто употребляли и термин «этика», не отделяя теорию морали от действующих моральных правил) закончились на исходе 20-х годов победой ленинской точки зрения, которая стала доминирующей, официальной линией в советском обществоведении. Именно с этого момента, с конца 20-х - начала 30-х годов, по-нашему мнению, надо вести отсчет существования советской этической школы. Перед ней стояла двуединая задача - создать этическую теорию, базирующуюся на принципах материализма в его марксистской интерпретации, и разработать систему коммунистической морали, призванную обеспечить морально-политическое единство советского общества. Изменился и официальный статус этики, которую стали именовать марксистско-ленинской, подчеркивая этим ее специфику, право на самостоятельность и особую роль Ленина, с именем которого стали связывать современный, высший этап ее развития.
Первые десятилетия существования советской этической школы были сложными с точки зрения идеологических условий ее развития и достаточно скудными в научном плане. Ее мировоззренческой базой выступал уп-
рощенный, догматический вариант марксизма, сложившийся в 30^Ю-х годах, она резко противопоставляла себя некоммунистическим течениям прошлого и современности, претендуя быть высшим этапом развития этической мысли. Научная деятельность была связана преимущественно с комментированием высказываний В.И. Ленина, И.В. Сталина, других известных деятелей государства и обоснованием ряда нормативных требований, затрагивавших, в первую очередь, социально-политические обязанности советского человека. К положительным результатам этого периода следует отнести само укоренение этики в системе социальных наук, создание необходимого интеллектуального базиса дальнейшей теоретической работы.
Свое «второе рождение» этика в Советском Союзе пережила в конце 50-х - начале 60-х годов, когда возникли новые практические стимулы для разработки актуальных проблем, открылись неизвестные еще в недавнем прошлом теоретические перспективы. Глубокое воздействие на ее развитие оказал сделанный в начале 60-х годов советским обществоведением программный вывод о том, что по мере углубления коммунистического строительства происходит возрастание роли морального фактора в жизни общества. Не вдаваясь в оценку теоретической обоснованности этого решения и форм его реализации в 60-е годы, еще раз подчеркнем, что само это решение послужило мощным импульсом к развитию этических исследований. В этику устремились новые интеллектуальные силы, в различных вузовских центрах страны складываются самобытные научные коллективы и их лидеры, выступающие первопроходцами в разработке новых аспектов учения о морали.
К этому периоду относится окончательное оформление этики как самостоятельной отрасли философского познания и происходят существенные изменения в ее идейнотеоретическом облике. Предпринимаются успешные попытки выйти за узкий горизонт унаследованного от 30-х годов, предельно идеологизированного варианта нравственной теории. Реализуется постепенно переход от жесткой конфронтации с немарксистскими течениями к диалогу с ними. Если первые попытки сформулировать в обобщенном виде моральную философию советской эпохи отмечены максимальной идеологизацией нравственных феноменов (таковы работы
A.Ф. Шишкина «Основы коммунистической морали» (1955) и «Основы марксистской этики» (1961), то последующим опытам систематического изложения этического учения, принадлежащим перу Г.Д. Бандзеладзе, Я.А. Мильнера-Иринина, С.Ф. Анисимова,
О.Г. Дробницкого, Л.М. Архангельского, характерно стремление разграничить идеологическое и философско-духовное содержание этики, в той или иной мере вывести ее из-под опеки политико-экономической целесообразности. Предпринимаются попытки выйти из жестких рамок концепции классовой морали, апеллируя к общечеловеческим ценностям и стремясь обосновать характер коммунистической морали на новом этапе истории. Важнейшим результатом деятельности советских философов второй половины XX века явилось завершение формирования цельного материалистического этического учения, обоснование на этой базе гуманистически ориентированной системы нравственности. Данная концепция этики включала в себя многие достижения мировой этической мысли, в ее рамках были сделаны шаги к поиску способов включения марксистского наследия в общемировой этико-культурный процесс.
Как советская этика в пору своей зрелости соотносилась с ее исходными предпосылками - традицией классического марксизма и взглядами на мораль Ленина?
Сохраняя общую преемственную связь с воззрениями Маркса и Энгельса, она шла в 60-70-х годах во многом самостоятельным путем, не умещаясь в границах ортодоксального следования этой традиции. Это проявилось в стремлении «достроить» марксистскую этику, превратив ее в многоаспектную, четко структурированную доктрину, сочетающую ценностно-нормативные и описа-тельно-объяснительные элементы в составе единого духовного конгломерата. Другой, и, пожалуй, самой примечательной особенностью было тяготение к нормотворчеству, к созданию широкой рациональной моралистики, включающей в себя учение о правильной и достойной жизни, нормативный кодекс моральной деятельности, конкретные, ситуативные нравственные поучения и установки.
Что касается отношения к наследию
B.И. Ленина, то, начиная с 60-х годов, наблюдается тенденция к его новому восприятию. Эта трактовка оформляется в русле возращения к историческому, подлинному
Ленину, освобожденному от наслоений догматизма. Его известные высказывания о коммунистической морали интерпретируются в общегуманистическом плане, подчеркивая их близость общечеловеческим моральным требованиям. Такая трактовка, конечно, явно идеализировала ленинскую позицию, но она была одной из форм преодоления стереотипов 50-х годов, но никак не преднамеренной акцией. Более реалистичным, по-нашему мнению, было другое направление этой работы, утверждавшее необходимость рассмотрения ленинского наследия в духе последовательного историзма. В 80-е годы происходит постепенная переоценка роли Ленина в развитии этической мысли: наряду с привычной формулой о «ленинском этапе» в этике все чаще выдвигается представление о Ленине как одном из теоретиков-марксистов. Показательно, что во многих работах этого периода советская этика именуется просто марксистской.
Все сказанное выше позволяет сделать вывод, что советская этика, сохраняя историческую связь с марксистским наследием, представляла собой в 70-80-х годах XX века вполне самостоятельное течение этической мысли. Заимствуя традиционные марксистские установки, она рассматривает их в более широком исследовательском поле и со все возрастающей степенью творческой свободы. Ее научный концепт интенсивно пополнялся новыми проблемами, возникшими в ходе освоения мирового этического наследия. Расширялось, утрачивая во многом прежний остро конфронтационный характер, взаимодействие с западными формами этики. Конец 80-х годов был отмечен снятием идеологических табу с многих пластов отечественной дореволюционной мысли. Все это открывало новые теоретические перспективы этики и создавало благоприятную творческую атмосферу для их реализации. Поэтому представляются в значительной мере надуманными и тенденциозными последовавшие в 90-е годы заявления об интеллектуальном кризисе советской этики.
Советской этике ставят в вину то, что разработанная ею система нравственности была декларативной, нежизнеспособной, враждебной природе человека. Социалистическая или, как тогда ее называли, коммунистическая мораль действительно исходила из приоритета общественного блага над личным интересом, но вряд ли данное обстоятельство
может быть доказательством ее антигуманности. Не мораль была чрезмерно сурова к личности, а государство, время, эпоха возлагали на личность порой непосильное для нее бремя абсолютной ответственности, ставили перед архитрудным жизненным выбором. А в ценностно-нормативных установках коммунистической морали не содержалось ничего такого, что давало бы основание считать ее апологией несвободы.
Весьма неубедительно выглядит и тезис об «искусственности» коммунистической морали. На самом деле она достаточно глубоко и прочно вошла в повседневную жизнь людей того времени. Настолько глубоко, что даже сейчас, спустя десятилетие после смены общественного строя, многочисленные слои населения, причем не только старшее поколение, продолжают ориентироваться на советские ценности! Эту ориентацию нередко характеризуют как своего рода пережиток прошлого, мешающий успеху капиталистических реформ. Однако справедливее утверждать иное: в современной России, где царит правовой и нравственный нигилизм, элементы советского морального менталитета сегодня - один из немногих духовных ресурсов, позволяющих обществу не погрузиться в хаос, в то состояние, где, по известному изречению, человек человеку - волк.
Автор не склонен идеализировать советскую этику или уводить ее от неизбежной исторической критики. Она приукрашивала часто общественную практику своего времени, была невнимательна ко многим сторонам человеческого бытия, особенно интимным, сокровенным, индивидуально-неповторимым. Была максимально ангажированной в идеологическом плане. Вместе с тем защитой известной классовой позиции ее содержание и задачи вовсе не ограничивались; комплекс затрагиваемых ею проблем был гораздо шире, а их решение опиралось не только на идеологически-ориентированную аргументацию, но на разносторонний общечеловеческий духовный опыт. Поэтому неубедительны рассуждения об отсутствии в советской этике реальных творческих ресурсов развития, о ее чисто идеологической роли в СССР, с утратой которой обнаружилась ее якобы полная несостоятельность. В действительности советская этика - отнюдь не идеологическая химера, а исторически обусловлен-
ный этап развития отечественной общественной мысли. Не следует забывать, что в России еще в XIX веке были достаточно сильны материалистические и эгалитаристские традиции, которые получили свое продолжение в советской этике. И ее содержание выходит далеко за пределы обслуживания утилитарных потребностей советского государства. Поэтому стремление проигнорировать результаты советской этики, сделав вид, что они бесследно исчезли, словно бесплодный мираж, или попытки политикоадминистративными мерами исключить ее из культурного процесса, способны причинить серьезный урон и самой российской культуре, и нравственному состоянию общества.
В постсоветской России отчетливо просматривается тенденция противопоставить советской этике либо моральную теологию православия, либо восходящие к Канту формы этического рационализма. Сегодня, наверное, лишь закоренелый догматик может выступить против обращения к данным теоретическим источникам объяснения и формирования нравственности. За каждым из них стоит мощная интеллектуальная традиция, а христианская этика, кроме того, опирается на уникальный по своему разнообразию и историческому масштабу опыт жизне-учительства. Спорным и, в конечном итоге, непродуктивным выглядит намерение создавать этическую теорию с нуля, абстрагируясь от накопленного интеллектуального материала или признавая его целиком негативным. Предпочтительнее другой путь - беспристрастное осмысление этого опыта, использование его жизнеспособных элементов.
Почему важно такое сосуществование различных типов этического творчества? Надо иметь в виду, что материалистические концепции и учения, основанные на религи-озно-идеалистическом базисе, - не только философские антиподы, но еще и различные, в известной степени, взаимодополняющие друг друга способы освоения человеком социальной действительности. У них есть свой специфический ракурс осмысления нравственной жизни общества, своя социокультурная «ниша». Разумеется, в истории человечества были ситуации, когда, по крайней мере, на государственном уровне доминировала одна форма духовно-нравственного жизне-строительства, но можно констатировать, что, во-первых, наряду с этой преобладающей формой всегда существовали и проявле-
ния альтернативных, официально непризнанных типов моралистики, и, во-вторых, такая монополия чаще всего вела к подрыву моральной стабильности общества и отрицательно отражалась на состоянии самой этической мысли.
Исторически сложилось так, что идеалистическая этика выражала устремленность человека к морально-возвышенному превосходству духовного начала над материальным интересом, направляла свои усилия на выработку идеалов, высших образцов нравственной жизни. Материалистические же учения больше тяготели к изучению природы человека, условий его бытия и деятельности; их внимание было в основном приковано к разработке нормативной стороны морали. Это различие в подходе выразилось, в частности, в том, что в идеалистической этике наиболее подробно, тщательно и многопланово разрабатывалась аксиологическая проблематика, а материалисты в сфере этики отдавали предпочтение исследованию регулятивных аспектов морали. Есть и еще одно существенное различие: нравственность, берущая начало из идеалистического миросозерцания, концентрирует свое внимание на вопросах морального совершенствования личности. Ее адресат и одновременно объект анализа - человеческая индивидуальность и ее разнообразные проявления. Идеалистическая этика (мы имеем в виду, конечно, классические образцы, а не суррогаты, вульгаризирующие исходный принцип) в значительной мере абстрагируется от повседневности, ориентируясь на экстраординарные ситуации и характеры, рассматривая нередко нравственную жизнь как самодовлеющий эксперимент, в котором важен не столько его результат, сколько сама процедура эксперимента, размышления и искания индивида, обоснованность решения и другие моменты сугубо рационального порядка.
Материалистическая этика в большей степени социальна, ближе к повседневной, будничной жизни человека. Ее интересует не само по себе внутреннее, духовное самоопределение личности, а ее взаимоотношения с другими людьми, в конечном счете, с обществом. Для нее первоочередное дело - поиск способа упорядочения отношений между людьми, а поскольку изменчивы жизнь и сам человек, то материалистические учения пронизаны духом утилитарности, выдвигая критерий полезности, который практически отсутствует в идеалистической и в христиан-
ской этике. В эмпирической же этике нравственным признается то, что полезно для данного общества на данной стадии его развития. Для идеалистической этики главная цель -помочь личности избежать разлада с самим собой, обрести гармонию ума и сердца; материалистическая этика прежде всего стремится устранить противоречия в отношениях человека с обществом, с внешним миром, сделать их максимально гармоничными. Естественно, особенности различных типов моральной философии нельзя абсолютизировать, считая их некоей непреодолимой демаркационной линией, делающей материалистическую и идеалистическую школу в этике вечными антагонистами. В рамках культурно-исторического процесса они выступают лишь как общая тенденция, характеризующая специфику мировоззренческого подхода к пониманию природы морали и ее функций. Эта специфика реально существует, отражает многогранность человеческого бытия. И намерение свести все многообразие этических ориентаций к одной, пусть признаваемой истинной, оборачивается посягательством на свободу выбора личности, ибо даже к добру человека нельзя вести силой.
Советская этика в формально-теоретическом плане принадлежит к эмпирическому направлению, имеющему почти 2000-летнюю историю существования и множество форм реализации своей мировоззренческой парадигмы. Среди многочисленных форм этического эмпиризма советская этика выделяется своей нацеленностью на нравственное возвышение человека и общества. Эти ее достоинства достаточно ярко выступают на фоне хлынувших в 90-е годы в нашу жизнь всевозможных праксеологических учений и мо-рально-психологических руководств вульгарно-гедонистического или упрощенно-прагматического происхождения.
Рассуждая о судьбах материалистической этики, нельзя абстрагироваться от реального нравственного состояния российского общества конца XX столетия. Людей, в особенности молодежь, убедили в том, что советские моральные ценности враждебны человеку, ограничивают его свободу и инициативу. На деле же вместо свободы возник произвол, анархическое своеволие. То, что мыслилось как альтернатива советским ценностям, воспринимается в разных слоях общества весьма скептически, медленно и без подлинного энтузиазма. Влияние христиан-
ской морали, на которую в постсоветской России возлагали главные надежды, остается формальным, коснувшимся внешней, обрядовой стороны жизни и почти не затронувшим ее внутреннюю нравственную сферу. Еще меньше шансов укорениться в современной российской действительности имеет знаменитая протестантская этика западноевропейского капитализма, которая, по замыслу наших реформаторов, должна была приобщить русских людей, и в первую очередь класс новых собственников, к общечеловеческим ценностям.
Поэтому применительно к нынешней России в морально-этической сфере водораздел проходит не между коллективизмом и индивидуализмом; он затрагивает сегодня изначальное противостояние добра и зла, эгоизма и гуманизма. И в этой связи, насущной задачей является поиск точек соприкосновения различных течений этической мысли, ориентирующихся на положительные ценности, на пробуждение всего истинно-человеческого в человеке.
В последнее время в хоре нигилистических страстей стали звучать здравомыслящие голоса, призывающие взглянуть на наше недавнее советское прошлое без гнева и пристрастия, отмечая не только его зло и несовершенство, но и реально имевшиеся позитивные явления. С подобных реалистических позиций, по-нашему мнению, надо подходить и к советской этической мысли. Советская этика - не идеологический фантом, и не безжизненный реликт, способный заинтересовать лишь дотошного историка; она - наше историческое наследие, которое множеством нитей связано с сегодняшней жизнью России.
1. Попов Л.А. Этика. Курс лекций. М., 1998.
2. Кондратов В.А., Чичина Е.А. Этика. Эстетика. Ростов н/Д., 1998.
3. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998.
4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 236.
5. Виноградская П. Этика Канта с точки зрения исторического материализма // Под знаменем марксизма. 1924. № 4-5. С. 92.
6. Бухарин Н. Теория исторического материализма. М., 1922. С. 278.
ВЕЛИКИЕ ВОЙНЫ XX ВЕКА И РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
В.Л. Дьячков, Л.Г. Протасов
Diachkov V.L. & Protasov L.G. 20th-century great wars and the Russian State. The authors compare Russia’s participation in the two world wars in a view of their system impact and legacy. Russia was the only country having had the 1st World War as a way to a system catastrophe through the bunch of factors of state, societal, cultural and geopolitical origin. Built in the inter-war period the isolated, homogeneous Soviet system proved to be much more stable and strong in the face of greater war and losses. Contrary to the 1st WW the Great Patriotic War came out as the powerful formative experience to improve the isolated Soviet system.
Мировые войны уходящего века были для России эпохальны и гигантским бременем выпавших на страну испытаний, и своим воздействием на саму российскую государственность, ее состояние и перспективы. Бытовавшая в нашей исторической традиции антитеза в оценке обеих войн (империалистическая - отечественная) не располагала к анализу механизма этого воздействия на принципах преемственности. В последние годы, однако, историографический спектр заметно усложнился, его границы раздвинулись от попыток придать войне 1914 года общенациональный, «отечественный» характер до «превентивного» истолкования войны
1941 года. Для нас данная тенденция важна прежде всего указанием на общность, повторяемость опыта истории, которая и придает последней характер познаваемого процесса. Исследование этого феномена в координатах системы «государство - общество» представляется актуальным и значимым.
Необходимо обратить внимание на тот печальный для нашей исторической памяти факт, что Первая мировая война поныне остается для россиян малоизвестной, в чем убеждался, вероятно, всякий историк, преподающий свой предмет. В 1993 году из 500 опрошенных читателей популярного исторического журнала «Родина», следовательно,
