CC BY
145
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДИАГНОСТИКА
Вестник Омского университета. Серия «Психология». 2017. № 4. С. 27-43. УДК 159.9.07
Г. М. Бреслав
СОВЕСТЬ И МОРАЛЬНЫЕ ЭМОЦИИ: АДАПТАЦИЯ ВЗРОСЛОЙ, ПОДРОСТКОВОЙ И ДЕТСКОЙ ВЕРСИЙ TOSCA НА ЭТАПЕ КАЧЕСТВЕННОГО АНАЛИЗА
Для широкой публики психология чаще всего становится интересной в силу появления разнообразных нарушений в поведении. При этом людей интересуют не столько причины этих нарушений, сколько пути преодоления отклонений. Более консервативные люди склонны искать решение проблемы асоциального и антисоциального поведения в усилении карательных мер, в то время как более либеральные считают, что надо гуманизировать семейное и школьное воспитание. Воспитание, в свою очередь, люди склонны признавать успешным только тогда, когда у воспитанников появляется самостоятельная способность вносить коррективы в свое поведение. Чаще всего такая способность связывается в обыденном сознании с некой внутренней инстанцией, обозначаемой как совесть. Хотя в этике и теологии этому понятию уделяется достаточно большое внимание, этого нельзя сказать о научном понимании и изучении совести в психологии. В известной степени отсутствие исследований совести компенсируется исследованием моральных эмоций, связь которых с совестью выглядит вполне убедительно. Предполагается, что именно понимание представленности и роли этих эмоций позволит понять роль совести в психологии. Одним из лучших инструментов изучения этих эмоций в современной психологии является методика TOSCA (Tangney & Dearing, 2002), разработанная для всех возрастных групп. Адаптация методики позволит сравнить представленность моральных эмоций у детей, подростков и взрослых Латвии. В работе дан теоретический анализ совести, эмоций стыда и вины, а также показан первый, качественный, этап адаптации методики TOSCA.
Ключевые слова: совесть; стыд; вина; внутренняя регуляция; эмоции самосознавания; TOSCA.
G. M. Breslavs
CONSCIENCE AND MORAL EMOTIONS: ADAPTATION OF THE ADULTS', ADOLESCENTS', AND CHILDREN'S VERSIONS OF THE TOSCA AT THE STAGE
OF QUALITATIVE ANALYSIS
Frequently psychology starts to interest lay people only in case of behavioral disorder, and the interest is not so much in its causes as in getting rid of the deviance. More conservative people tend to search for a solution in further adaptation of punitive measures against the transgressors, whereas liberals stand for humanization of family and school upbringing. In its turn, upbringing is likely to be considered successful only when pupils have mastered self-adjustment of their behavior. In common discourse this capacity is often linked to a kind of internal authority denoted as conscience. Despite lavish attention given to the concept in moral philosophy and theology, conscience has not been an object of research in psychology. To a certain degree, the lack has been compensated by the study of moral emotions, which linkage with conscience looks convincing. Furthermore, understanding the diversity and role of these emotions arguably lead to the understanding of the role of conscience in psychology. Nowadays, one of the best measures of moral emotions is the TOSCA (Tangney & Dearing, 2002) developed for all age groups. Adaptation of this measure could help to compare different age groups and enhance our knowledge about the development of moral emotions in Latvia. The paper discusses the conception of conscience, shame and guilt, and presents the first qualitative stage of the TOSCA's adaptation.
Keywords: conscience; shame, guilt, internal regulation; self-conscious emotions; the TOSCA.
Совесть и ее индикаторы найти место совести в психике человека,
Первым исследователем, попытавшимся можно считать врача-психиатра Йоханна
© Бреслав Г. М., 2017
Хайнрота. Хайнрот различил три уровня функционирования психических процессов. Первый, базовый уровень, представляет инстинктивные силы и чувства, направленные на достижение удовольствия. Второй уровень, связанный с интеллектом, он назвал «Эго» («Я»), направленный на радость жизни и безопасность. Основная характеристика второго уровня представляет самосознание. Третий, высший уровень функционирования психических процессов Хайнрот назвал ЦЬег-иш («Сверх-Мы») и считал, что это и есть совесть.
Согласно его теории, «Я» развивается от нижнего уровня функционирования через осознание различия между внешним миром и внутренней сущностью. Совесть, в свою очередь, развивается посредством внутренней дифференциации «Я», появляясь вначале как нечто чужеродное, как альтруистическое стремление, противостоящее себялюбивым устремлениям «Я», вызывая тем самым внутренний конфликт. Так как эта высшая сила носит социальный характер, Хайнрот обозначил ее «Сверх-Мы» и считал божественным элементом, который довольно редко достигает полного развития. Психическое здоровье, по Хайнроту, состоит в превращении совести в основу «Я», с которой согласуются все поступки человека, что делает его внутренне свободным и счастливым. В свою очередь, длительный конфликт с совестью, по его мнению, ведет к психическому расстройству [1].
Позднее, у Фрейда, Шег-иш превратилось в ЦЬег-1Л («Сверх-Я») и стало интерна-лизированным производным от требований родителей. Но функция этой инстанции осталась той же - внутренняя цензура, непрерывный мониторинг и оценка своего поведения и сознания с точки зрения этических эталонов. Да и механизм порождения вначале полагался в соответствии с представлениями Хайнрота - дифференциация внутри «Я» [2; с. 433]. Однако у Фрейда «Сверх-Я» стало выражением бессознательного и наследником Эдипова комплекса. «В то время как «Я» является преимущественно представителем внешнего мира, реальности, «Сверх-Я» выступает навстречу ему как поверенный внутреннего мира, или Оно... В дальнейшем ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в Я-идеале, осуществляя в качестве со-
вести моральную цензуру. Рассогласование между требованиями совести и действиями Я ощущается как чувство вины. Социальные чувства покоятся на идентификации с другими людьми на основе одинакового Я-идеала» [2, с. 439].
Хотя впоследствии Гордон Олпорт, Виктор Франкл и некоторые другие известные психологи и психотерапевты уделяли большое внимание понятию совести в своих теоретических размышлениях, в психологии это понятие так и не было операционализирова-но. «Совесть - это решающая движущая сила развития личности. Это процесс, контролирующий мимолетные импульсы и ситуативное приспособление в интересах долговременных целей и согласованности с образом Я. "Чувство" совести у взрослого человека редко связано со страхом наказания, откуда бы это наказание ни исходило - извне или изнутри. Скорее это переживание обязательств, связанных с ценностями» [3; с. 200201; 97; с. 200-201]. При столь явном признании роли совести сам Олпорт предпочитал пользоваться этим понятием лишь в своих работах по моральной философии. Скорее всего, его смущала методологическая сложность психологического изучения этого явления.
В последнем издании словаря Американской психологической ассоциации совесть определяется просто как индивидуальное чувство хорошего и плохого, а также дается понимание совести как этической инстанции, выступающей в роли судьи и критика собственных действий и установок [4; с. 218]. Вряд ли такое понимание можно считать вполне подходящим, ибо этическими понятиями занимается моральная философия, а не психология. К тому же слова «судья» и «критик» являются в данном контексте метафорами, а не описанием реальности. Это требует внесения некоторых корректив в психологическое определение совести, которое может выглядеть следующим образом: психологический конструкт, обеспечивающий оценку собственных действий (или установок) или оценку действий других значимых людей на их соответствие интернализованным ценностям и эталонам.
Из данного понимания совести следует, что искать фактическое основание этого конструкта в мире психики надо именно в сфере самоконтроля. Причем, в основном, в той ча-
сти самоконтроля, которая относится к нашему социальному поведению, когда продукты нашей деятельности (или других значимых людей) должны удовлетворять не только собственные потребности, но и потребности других людей. Согласно как идеям социокультурного подхода, так и психоанализа, самоконтроль формируется на основе внешнего контроля в результате процесса интер-нализации. При этом внешние эталоны и нормы, явленные, прежде всего, родителями, затем в свернутой форме становятся ядром внутренних эталонов и идеалов [5; 6; 2].
Однако на основании чего можно судить о степени развития этой внутренней инстанции? Человек с улицы ответил бы просто - на основании наличия угрызений совести. Однако как можно убедиться в действительном наличии таких переживаний? Далеко не всегда люди склонны говорить об этих переживаниях, а иногда они говорят о таковых, ничего подобного не испытывая, просто по причине понимания наличия у окружающих ожиданий этих угрызений [7]. Более точно, конечно, можно судить о проявлениях совести по соответствующему поведению ребенка, подростка или взрослого. В то же время с учетом полимотивированности поведения уже в раннем детстве, многофакторности социального контекста и, соответственно, разнообразия экспертных оценок наблюдателей, эта задача выглядит достаточно сложной. Как к такому вызову отнеслись психологи, изучавшие онтогенез и эмоциональную сферу человека?
Одним из первых психологов, обративших внимание на моральные эмоции, был Джеймс Марк Болдуин, выделивший среди них стыд и сочувствие. Он объяснял их значение эволюционной необходимостью успешного социального сосуществования, а их появление - механизмом имитации [8]. Болдуин не связывал проявление этих эмоций с совестью или с какими-то другими элементами самоконтроля, что не мешало ему говорить о нравственном стыде как средстве предотвращения аморального поведения. Но уже у Фрейда, как мы видим в приведенной выше цитате, показателем наличия совести стало чувство вины, возникающее в результате рассогласования действий человека с требованиями совести. Такое представление вполне соответствует и современным взглядам на процесс саморегуляции, при том, что вместо по-
нятия совести чаще всего используется более операционализированное и распространенное в психологии понятие самоконтроля [9]. Самоконтроль, в свою очередь, обеспечивается на основе все тех же интернализированных социальных эталонов, ценностей и норм, с помощью которых человек положительно или отрицательно оценивает свое поведение. Причем, как правило, сам процесс этого соотнесения поведения с соответствующими эталонами и последующей оценки не осознается, но его результаты выражаются эмоциями самосознавания или моральными эмоциями.
Можно предположить возникновение переживаний гордости в случае соответствия поведения этим эталонам и переживаний стыда и вины в противном случае [10]. Вполне оправданным можно считать также различение гордости по своему предмету: «я в порядке» - при оценке личности в целом или «мне это удалось» - при оценке конкретного поступка в модели, предложенной авторами методики TOSCA [11]. В то же время эмоции стыда и вины могут быть различены по еще большому числу критериев, что и будет обсуждаться ниже. Скорее всего, именно эмоции стыда и вины могут считаться наиболее адекватными индикаторами совести, и, соответственно, наилучшей на сегодняшний день операционализацией угрызений совести в психологии.
По мнению авторов обобщающей работы по стыду и вине, полученные данные современных исследований позволяют говорить о связи чувства вины с развитием совести у детей и добросовестного поведения у взрослых [12]. В то же время, по мнению тех же авторов, в коллективистических культурах более точным индикатором уровня развития совести может быть эмоция стыда. Хотя почти все данные научных исследований моральных эмоций получены на представителях европейской культуры, нам важно и кросскуль-турное сравнение этих эмоций, которое и будет рассмотрено ниже.
Можно предположить, конечно, что угрызения совести происходят чисто рационально, в тягостных размышлениях о последствиях наших поступков. Однако такого рода рациональные размышления в реальности не могут происходить без эмоциональных явлений, ибо только благодаря эмоциям нечто нами воспринимается как желанная цель, как успех или как неудача, и сама по себе тягост-
ность этих размышлений представляет ничто иное как эмоциональную окраску [13; 14; 15]. За более сильными для нас аргументами всегда присутствуют наши более сильные мотивы и эмоциональные переживания, которые, как правило, не осознаются в качестве регулирующих инстанций. Привлекательность психоанализа для многих людей, включая и профессионалов, как раз и заключается в том, что Фрейд и его последователи поставили это утверждение «управляющего подсознания» во главу угла в понимании психической жизни человека.
Угрызения совести иногда связывают и с чувством раскаяния, которое может рассматриваться как степень или этап развития чувства вины. Исследователи моральных эмоций рассматривают раскаяние как элемент или частный вид чувства вины [16]. Правда, чаще рассматривается связь раскаяния со способностью прощать [17; 18]. Действительно, в межличностных обидах раскаяние виновной стороны является существенным фактором облегчения прощения за совершенное прегрешение [19].
В то же время явления прощения могут быть связаны как с моральными эмоциями [20], так и относиться к гораздо более широкому кругу явлений [21]. В юриспруденции многих стран искреннее раскаяние в совершенном проступке облегчает вину обвиняемого, и, соответственно, смягчает его наказание. Вместе с тем такое раскаяние неизбежно предполагает наличие у виновного чувства вины и / или мотивации компенсации ущерба [18; с. 130-141]. Некоторые авторы даже считают угрызения совести неотъемлемым элементом чувства вины [16; 706-723]. Отсюда становится понятным, что базовым для опе-рационализации угрызений совести является изучение эмоций стыда и вины.
В начале 1970-х годов исследователь эмпатии Хоффман вернул понятие совесть в психологический контекст развития личности [22; 23]. Но наиболее серьезная попытка включить совесть в контекст исследования социализации ребенка и становления личности была предпринята в 1990-х годах Гражиной Коханьской и ее сотрудниками [24; 25; 26]. Коханьска рассматривает совесть как многосторонний конструкт с различными эмоциональными и поведенческими проявлениями [27]. В рамках интерактивного подхода, совесть ребенка появляет-
ся в контексте взаимно-отвечающей ориентации при взаимодействии между родителем и ребенком [28].
Готовность ребенка к принятию родительских ценностей вытекает из общей истории близкого сензитивного взаимодействия. В частности, безопасно привязанные дети, которые, скорее всего, испытывают в течение своего детства больше сензитивной заботы, чем небезопасно привязанные, также больше склонны усваивать родительские правила, идеалы и требования [98]. Эмоциональную составляющую процесса и результата усвоения родительских стандартов, согласно этому подходу, выражают чувство вины и эмпатия. Как будет показано ниже, чувство вины, по данным ряда исследований, предполагает известную степень эмпатии по отношению к пострадавшим в результате проступка, совершенного самим человеком или другими людьми, с которыми он себя в большей или меньшей степени идентифицирует [29; 30].
Стыд и вина
Эмоциональные явления, неотъемлемо связанные с самооценкой соответствия своего поведения социальным нормам (то есть морали) и оценкой восприятия нас другими людьми, в англоязычной психологической литературе называются эмоции самосознавания (self-conscious emotions). Иногда их также называют моральными эмоциями [31; 99; 32; 33]. В этой группе эмоциональных явлений ключевыми моментами являются взаимоотношения с другими людьми и оценка себя (и своих действий или действий других людей) в социальном контексте с точки зрения других людей (и их действий) или тех ценностей, которые разделяются (или могут разделяться) другими.
Эмоции самосознавания направлены в основном на себя (или на членов своей группы) как субъекта совершенного деяния (прежде всего, проступка или на последствия этого проступка), в отличие от эмоций отвращения, гнева или возмущения, которые также могут возникать в результате нарушения моральных норм. В эту группу эмоций самосознавания иногда относят также эмпа-тию и чувство благодарности, ибо, хотя эти эмоции направлены на других людей, их важнейшей составляющей является Я-идеал и наша самооценочная включенность в социальные отношения [15]. Хотя «праведный» гнев, презрение и отвращение тоже иногда
относят к моральным эмоциям [34], включенность Я-идеала в этих эмоциях нельзя считать необходимостью, тем более, что эти эмоции можно испытывать не только по отношению к людям, но и к животным, культурным традициям, предметам быта и т. п.
Среди эмоций самосознавания эмоции стыда и вины занимают особое место. Важно отметить, что связывать стыд и вину с совестью нам позволяет именно существенное рассогласование (или когнитивный диссонанс) между представляемым должным социальным поведением и совершенным (включая неоправданную пассивность), характерное для возникновения обеих эмоций [35]. Эти эмоции человек испытывает чаще всего в связи с собственными моральными проступками, в то же время, как будет обсуждаться ниже, они могут возникать и в связи с проступками других людей, включая персонажей романов и фильмов. Эмоция стыда дает вполне ясную экспрессию, переживание вины не имеет однозначной экспрессивной картины, но может носить гораздо более долговременный характер с достаточно разнообразной экспрессией [36].
Чувство вины предполагает оценку своей причастности к совершению проступка (или неоправданной пассивности), приведшего к плохим последствиям [37]. Наличие такой эмоции служит выражением озабоченности человека своей ответственностью за произошедшее в случае прямого или косвенного соучастия в появлении плохих последствий [38]. Первый позыв к действию в связи с таким переживанием заключается в желании исправить нанесенный вред [39; 40]. Поэтому многие исследователи считают чувство вины эмпатическим ответом на неприятное происшествие, направленным на сохранение важных межличностных взаимоотношений [29; 30; 40].
Чувство стыда, в свою очередь, включает оценку себя как недостойного существа, позорящего себя в глазах значимых людей. Предметом стыда оказывается не столько морально неприемлемое действие (или бездействие), сколько социальный образ человека, глобальная самооценка или репутация. Человек может также испытывать стыд за всех тех людей, с которыми он себя идентифицирует, включая этническую и национальную принадлежность. Иногда стыд описывают через понятие нежелаемой идентичности, когда, как
нам кажется, окружающие воспринимают нас (или членов нашей группы) так, как нам бы очень не хотелось, чтобы нас (или членов нашей группы) воспринимали [38; 41; 42; 37]. Часто стыд сопровождается переживанием выставленности на обозрение [43], переживанием собственной неадекватности [43; 44], переживанием одиночества [44] и внутренним гневом [45], хотя последние два явления надо скорее отнести к последствиям стыда, а не к его сопровождению.
Скорее всего, первые попытки двухлетнего ребенка компенсировать вред, нанесенный другому ребенку или взрослому [46], надо отнести не столько к чувству вины, сколько к эмпатии и / или к подражанию образцам поведения взрослого. Впрочем, и расстройство по поводу собственного неудачного действия у двухлетнего ребенка также трудно сравнивать с эмоциями стыда у подростков и взрослых [15]. Вряд ли у детей дошкольного возраста могут возникать такого рода рефлексивные действия по оценке своего поведения с точки зрения другого человека, как это происходит у взрослых. Вместе с тем появление познавательной децентрации в решении визуальных задач уже у трех-четы-рехлетних дошкольников [47], связанное, в свою очередь, с появлением эмоциональной децентрации [48], говорит о трудности проведения четкой возрастной границы появления этих моральных эмоций.
В недавно опубликованной работе авторы описывают экспрессию стыда у дошкольников в случаях неудачного решения задачи и морального прегрешения как телесное напряжение, молчаливость и избегание взгляда, в то время как чувство вины выражается как латентность исправления и признание своей вины. Стыд, возникающий именно при моральном прегрешении, но не при неудаче в решении задачи, оказывается связан с трудным темпераментом и эмоциональными проблемами, в то время как чувство вины - с адаптивными характеристиками [49]. Представляется, что неудачи в решении текущих задач и на последующих этапах онтогенеза редко приводят к порождению эмоций стыда и вины, ибо не создают существенной угрозы для Я-образа и наших ценностей. Правда, когда эти неудачи накапливаются или сопровождаются негативной социальной оценкой значимых других, то это уже может пережи-
ваться как угроза и сопровождаться такими эмоциями.
В случае переживания стыда можно говорить об известной полезависимости, т. е. в этом случае для переживающего человека важен не столько проступок сам по себе, сколько то, кто именно является очевидцем этого проступка или может знать о нем. Переживание проступка может быть совершенно другим в случае присутствия значимых или случайных людей. Не только для взрослых, но и для младших подростков, при использовании структурированного интервью по гипотетическим ситуациям морального проступка или оплошности, было обнаружено, что стыд включает повышенную озабоченность тем, как другие люди могут оценивать субъекта проступка [50]. В случае сравнения эмоционального эффекта совершения проступка в публичной или приватной ситуации именно публичность деяния может достоверно предсказывать возникновение стыда [51].
В то же время для эмоции вины характерна известная поленезависимость [52]. Человек может испытывать вину далеко за пределами ситуации проступка без каких-либо свидетелей или комментаторов этого проступка. Более того, негативная оценка собственного проступка в приватной ситуации, а тем более стремление оказать помощь жертве проступка, более достоверно позволяет предсказывать чувство вины, чем оценка проступка в публичной ситуации [51]. Иногда поступки, которые сразу после их совершения не вызывали никаких эмоций стыда и вины, начинают по прошествии многих лет восприниматься как недостойные, при этом отчетливо переживается собственная вина. Наиболее известный случай такой личностной метаморфозы - превращение вполне законопослушного лидера советской ядерной программы академика Андрея Сахарова в политического диссидента.
Хотя для появления переживания вины несущественно кто является свидетелем проступка, то далеко не все равно кто является жертвой проступка. Мы склонны испытывать большую вину при нанесении ущерба тем, с кем сотрудничаем [53] или кто явственно обнаруживает на себе вредность нашего воздействия [54]. В то же время, и переживание стыда за свою группу также может выглядеть поленезависимым [55]. Признание участни-
ками последнего исследования того, что «мне стыдно за свою страну» в отношении событий 60-летней давности, вряд ли позволяет говорить именно об эмоции стыда у этих участников. Скорее всего, это согласие с такого рода осуждающим высказыванием можно отнести к проявлениям сожаления или возмущения по поводу действий тогдашних руководителей страны.
В этих эмоциях существенно различается и содержание оценки проступка. В отличие от стыда, в котором чаще всего присутствует негативная оценка себя, не дифференцированная от проступка, в переживании вины оценка собственного действия, до известного момента, отделяется от оценки самого человека. Это описывается в психологии эмоций как фокус внимания на себе как на объекте при стыде («я - плохой/-ая») или на себе как на выполняющем определенные «неправильные» действия («я сделал/-а это плохо») при чувстве вины [58; 59]. При этом действие человека, испытывающего чувство вины, направлено не столько на себя, сколько на пострадавшего и на возмещение нанесенного ущерба [9]. По мнению исследователей, чувство вины основано на эмпатии по отношению к реальным или воображаемым жертвам нашего поведения и предполагает озабоченность вопросами прямой или косвенной ответственности за причиненное зло [43; 37]. Вполне естественно, что исследователи обнаруживают связь вины с осознанием собственной ограниченности [58] или связь вины с уменьшением числа предрассудков [59].
Однако и чувство вины может носить дезадаптивный характер [60; 61], если оно продолжительно и не ведет к компенсации. При этом может возникать генерализованное чувство вины, на основе обобщенного обвинения себя, в то время как для обычного чувства вины такого рода переход на личность вовсе не является характерным [62]. Самообвинения могут носить длительный и болезненный характер, переходящий в депрессию и мысли о суициде. В значительной мере это зависит от степени обобщенности самокритики. Чем шире круг подвергаемых критике собственных поступков, тем больше вероятность фиксации на негативном образе себя, самообвинении и наказании себя. В отмеченных выше исследованиях измерялось именно такое обобщенное чувство вины, которое можно назвать хронической виной, в отличие
от склонности испытывать специфическую эмоцию вины по поводу конкретных ситуаций [11]. В то время как показатель хронической вины растет по мере развития тревожности, депрессии, соматических и компульсив-но-обсессивных симптомов, показатель склонности к чувству вины оказывается несвязанным с этой симптоматикой [63].
Понятно, что при невротических заболеваниях, реактивных психозах и депрессиях может быть обнаружена связь этих симптомов как со стыдом, так и с виной. Более того, учитывая потенциальную большую длительность и глубину чувства вины, нетрудно понять, почему у пациентов с сильной депрессией обнаруживается связь этого состояния именно с виной, а не со стыдом [64]. В частности, родственники больных шизофренией проявляли виновную совесть (негативная оценка себя как морально неадекватных и самоосуждение), которая была положительно связана с их депрессией, страданием и неудачей в преодолении этих переживаний [65]. В итоге переживания вины или угрызения совести не только не помогали в жизненной ситуации, но и создавали порочный невротический круг.
Согласно современным исследованиям, стыд чаще всего вызывает чувство «выпадения» из социального взаимодействия, а при более интенсивном проявлении - переживания неполноценности и одиночества [66; 9], а также может вести к социальному избеганию, подчиненности, социальной тревожности, враждебности или агрессии [67; 40]. Так, стыд может вызывать последующий гнев защитного характера. Поскольку стыд включает как ощущение себя «под колпаком», так и ощущение осуждения со стороны других, то достаточно легко перенаправить направленные на себя (или представляемые таковыми) отрицательные эмоции на кого-нибудь другого, включенного в ситуацию, породившую стыд, а значит, хотя бы частично ответственного за неприятное переживание.
Льюис предполагает, что такого рода враждебность, направленная на другого, выполняет вторичную защитную функцию: направляя гнев на других, стыдящиеся индивиды пытаются восстановить таким образом чувство владения ситуацией [68]. При качественном анализе индивидуальных случаев описана «ярость унижения», направленная одновременно и на себя, и на реального (или
воображаемого) осуждающего другого, как агрессивная защитная реакция на острую боль стыда [68; 69].
Стыд отрицательно сказывается на межличностном общении [70], и склонность к стыду как черта личности связана со склонностью обвинять других и с низкой эмпатией [9]. Не меньшие опасности от переживания стыда могут возникать и в отношении саморегуляции. Стыд часто приводит к тягостным раздумьям о собственной ничтожности и никчемности, когда новые комплексы не только обнаруживаются, но и создаются. Переживания стыда у пытающихся «завязать» алкоголиков положительно связаны с рецидивом пьянства и ухудшением здоровья [71]. Склонность к стыду также положительно связана с такой неприятной личностной чертой как склонность к откладыванию дел [72]. Возможно, эта связь опосредуется типом мотивации достижения, ибо именно боязнь неудачи и соответствующего осуждения чаще всего приводит к отодвиганию выполнения дела. При обвинении участников в опоздании или при воображаемом прегрешении имплицитная негативная самооценка усиливается, особенно у тех, кто больше склонен к стыду [73]. Стыд также оказывается устойчиво связанным с нарушениями пищевого поведения [74]. При этом у мужчин стыд чаще связан с неудачами в решении профессиональных задач и в сексе. В то время как у женщин - с проблемами в физической привлекательности и неудачами во взаимоотношениях [75].
В современных работах формулируется и более конструктивная функция стыда как способа регуляции своего места в социальной системе. Экспрессия стыда служит сигналом о негативной самооценке своего поведения и готовности человека к отказу от неприемлемого для других поведения, предотвращая тем самым агрессию с их стороны [38; 76]. Впрочем, такого рода готовность можно обнаружить и для вины и сожаления. Надо, однако, отметить, что не всегда вербальные извинения типа «Мне стыдно вспоминать о своем поведении» или «Я сожалею о случившемся» сопровождаются соответствующими эмоциями стыда и сожаления. Выражение сожаления может носить чисто этикетный характер, никак не отражающий истинного отношения человека к произошедшему, также как и в случае признания стыда за себя, за своих родных или за представителей своей группы.
В то же время искреннее признание и, особенно, экспрессия стыда часто приводят к умиротворению противоборствующей стороны и прощению [76]. Уже покраснение лица человека, нарушившего известные социальные нормы, само по себе (без других элементов лицевого выражения), также как и пантомимическая экспрессия стыда, приводит к более высокой оценке нарушителя по сравнению с оценкой нарушителя с нейтральным выражением лица без покраснения [77]. Одна из причин сигнального значения покраснения заключается в восприятии людьми такой реакции нарушителя, в силу ее искренности, то есть неподдельности [78], как обещающей последующее исправление и профилактику повторного нарушения [79; 80]. Это позволяет некоторым исследователям говорить о том, что стыд выражает негативную идентичность, т. е. предполагает весьма неприятное переживание человеком его возможного восприятия значимыми другими как человека, каким он не хотел бы быть [41; 37].
Предвосхищение человеком возможности пережить стыд или чувство вины может становиться известной преградой в появлении аморального поведения [42]. Так, предвосхищаемый стыд у студентов был отрицательно связан с желанием выпить или украсть что-нибудь в магазине [81]. Отсюда понятно, что стыд может выполнять адаптивную функцию в осознании и коррекции неадекватного поведения [12]. При четком различении стыда и вины обе эмоции оказываются негативно связаны с антисоциальным поведением [82]. Но лишь чувство вины является фактором, позволяющим предсказывать просоциальное поведение в условиях школьного насилия [42], т. е. позволяет ожидать от чувствующих вину сопротивления насилию и помощи жертве этого насилия.
Согласно нашим данным категориального анализа автобиографических повествований 23-х студентов о случаях возникновения эмоций вины и стыда и с помощью статистического ассоциативного теста %2 стремление улучшить свой имидж чаще обнаруживалось в описаниях случаев стыда, чем в описаниях случаев вины. Также в случаях стыда чаще описывалось желание спрятаться или уменьшиться, желание выйти из ситуации, озабоченность мнением других и стремление к изменению восприятия ситуации. Однако в отличие от стремления улучшить свой
имидж, все остальные отличия предсказывались заранее на основе отмеченных выше исследований. Также предполагалось и подтвердилось превосходство в феноменологии вины переживаний боязни оказаться «не на уровне» собственных моральных требований и признание неадекватности своих действий [83]. По-видимому, ретроспективные повествования о пережитом стыде за конкретные действия в большей степени относятся к проявлениям чувства вины, чем к стыду.
Известно, что стыд возникает при наличии не любого свидетеля или наблюдателя. Так, у дошкольников стыд и вина возникали только в присутствии взрослого, но не сверстника [49]. Даже когда родители или другие близкие взрослые обвиняют ребенка в неподобающем поведении - «как тебе не стыдно...», - у него в таких ситуациях далеко не всегда возникают такого рода эмоции, чаще - раздражение и скрытый гнев. Женщина может ходить по дому в замызганном халате или ночной рубашке с огуречной маской на лице в присутствии всех членов семьи, но никогда не выйдет в таком виде из дома.
Конечно, не все прегрешения перед близкими свободны от порождения стыда, но зона этих проступков весьма ограничена уже в силу мизерности скрытого от них. Так же редко стыд возникает в присутствии случайных людей, которых мы, скорее всего, никогда больше не увидим. Зато многие семейные конфликты, сопровождающиеся ненормативными выражениями, теряют свой накал после напоминания о возможности того, что услышат соседи. Таким образом, стыд в известном смысле дифференцирует наше социальное окружение на близких / своих, знакомых и чужих / незнакомых. За редким исключением, стыд возникает лишь по отношению к значимым знакомым или потенциально значимым людям [35]. «Ах, боже мой! что станет говорить княгиня Марья Алексевна?» - вопрошает Фамусов в заключении знаменитой пьесы Грибоедова «Горе от ума». Именно в такого рода угрозе потенциальной негативной оценки значимого другого - ключ к пониманию возникновения эмоции стыда.
Это говорит о том, что любая публичная ситуация, где человек и его неправильные действия оказываются объектом наблюдения и оценки значимых людей, является более эмоциогенной в отношении стыда, чем приватная ситуация, где человек не становится
таким объектом наблюдения. Вторым фактором, позволяющим предвидеть стыд, является общая негативная оценка себя в связи с допущенной оплошностью. При этом, вряд ли можно говорить о независимости этих двух факторов [51], что связано с целостным характером социальной перцепции. Мы обычно в большей или меньшей степени отдаем себе отчет в том, что окружающие нас люди совершают довольно быстрые и поверхностные обобщения по самым незначительным элементам нашего внешнего вида и поведения. Отсюда понятно, почему особенно большой стыд человек склонен испытывать при своих оплошностях в очень престижных для него и / или ответственных ситуациях (парады, официальные приемы, награждения, выступления на ответственных мероприятиях и т. п.). Такие оплошности могут наносить существенный ущерб репутации человека, поэтому эмоциональное предвосхищение такой возможности (в виде страха или стыда) может выполнять и мобилизующую функцию.
Некоторые авторы, используя модель Ричарда Лазаруса о двух типах, или этапах, оценки стимульной ситуации, говорят о двух возможных последствиях переживания стыда: приближение, в случаях, когда в процессе вторичной оценки возможность восстановить подмоченную репутацию воспринимается как нечто вполне реальное; и избегание, когда это восстановление оценивается как слишком рискованное или невозможное [84]. Если стыд действительно выражает озабоченность своей подмоченной репутацией, то понятно и появление мотивации восстановления своего положительного образа, а не только мотивации самозащиты и избегания. Конечно, и мотивация первого типа может разделяться на мотивацию «оправдания любой ценой» и сливаться с мотивацией самозащиты, а может носить просоциальный характер (извинения и компенсация пострадавшим). Скорее всего, только эта последняя мотивация может свидетельствовать о проявлениях совести. Правда, в отмеченной выше работе такое различение путей «восстановления репутации» не проводилось.
В другом исследовании было введено различение оценки морального нарушения: а) как фактора осуждения со стороны других или б) как фактора осознания собственных недостатков [55]. Первый фактор они относят к озабоченности своим социальным образом,
а второй фактор - к озабоченности Я-обра-зом. Первый фактор может вести к отторжению себя от других и к мотивации избегания потенциально травмирующих контактов или к чувству неполноценности. В свою очередь, второй фактор может варьироваться в зависимости от того, носит ли негативная самооценка глобальный характер («я - плохой»): либо это ведет к чувству неполноценности и избеганию ситуации возможного осуждения другими или специфический характер («я плохо ориентируюсь в этой сфере»), либо может вести к совершенствованию себя и своего социального поведения. При этом, однако, открытым остается вопрос о критериях различения социального образа и Я-образа. Как правило, собственные изъяны волнуют человека лишь в контексте социальных взаимоотношений. Для нас зеркало - это не только самоконтроль, но и средство контроля потенциальной социальной перцепции.
В то же время, чаще психологи говорят о чувстве вины за свою группу (group-based guilt), под которым понимается неприятное переживание, возникающее при осознании вредных или аморальных действий (или пассивности) членов своей группы [85]. Важно отметить, что это переживание никак не связано с личным участием в действиях, которые могут относиться к событиям достаточно далекого прошлого. Независимо от личного участия, это чувство вины ведет к стремлению компенсировать нанесенный вред жертвам этих действий [86]. В частности, было показано, что осознание аморальных действий европейских колонистов по отношению к австралийским аборигенам в прошлом связано с поддержкой белыми австралийцами государственных извинений перед аборигенами [87].
При этом психологи различают причинно-обусловленную ответственность как понимание вредности действий своей группы для группы-жертвы, и моральную ответственность за последствия этих действий в настоящем и будущем [88]. Если первый вид ответственности обуславливает само появление чувства вины, то второй вид является следствием этого переживания вины. Таким образом, без признания ответственности своей группы за вред, нанесенной ранее другой группе, не может возникать чувства вины за свою группу, которое, в свою очередь, вносит вклад в принятие на себя ответственности за
компенсацию нанесенного вреда группе-жертве.
Скорее всего, как справедливо отмечают аналитики, и стыд, и вина могут носить как адаптивный, так и дезадаптивный характер [12]. Оценка собственного или чужого проступка как гарантия осуждения другими или как характеристика собственной неполноценности ведет чаще к стыду и к избеганию коммуникации, в то время как оценка собственного или чужого проступка как частного, а тем более исправимого недостатка, может также вести к стыду, но скорее со стремлением исправить ситуацию. Последняя форма реакции особенно характерна для переживания вины, которое, чаще всего, носит конструктивный характер, локализованный последствиями проступка. Однако, при всем этом, гипертрофированное чувство вины может носить весьма дезадаптивный характер, вести к тяжелой депрессии и суициду.
Для стыда также, как отмечалось выше, существенным моментом является степень значимости лиц, способных воспринять и оценить наш проступок. В то же время для эмоции вины гораздо важнее не свидетели нашего проступка (позора), а жертвы проступка, и тот вред, который мы, желая или не желая этого, нанесли. Некоторые исследователи для вины прибавляют к этому и степень предсказуемости и предотвратимости допущенного проступка [89], что пересекается с предложенным выше показателем случайности / закономерности. Эти авторы при тяжелых и необратимых последствиях проступка (trauma survivors) акцентируют роль тягостных размышлений о том, что все могло бы сложиться по-другому, если бы не их неправильное поведение. При этом предполагается, что человек мог не только предусмотреть, но и предотвратить данный проступок. Также они предлагают учитывать степень прямой включенности или дистанцированности от жертвы, что особенно актуально во время боевых действий. Летчик - ветеран войны во Вьетнаме - испытывает меньшую вину при уничтожении солдат противника по сравнению с пехотинцем. Не меньшее значение для
появления чувства вины может иметь болезнь или потеря близкого человека. Это может быть не только партнер, но и дети или даже внуки [89].
Так, в частности, человек может обвинять себя в том, что косвенно способствовал гибели близкого человека в ДТП в другом районе города, ибо советовал человеку туда поехать, или даже винить себя в том, что не удержал от такой поездки. В этом случае чувство вины явно гипертрофировано и может носить весьма дезадаптивный характер, ибо самообвинение, в силу невозможности исправить содеянное, обладает тенденцией обобщаться в отношении своей личности и приводить к негативной переоценке даже морально нейтральных поступков. Люди, пережившие потерю близких в военных действиях, переоценивали степень своей ответственности и обвиняли себя в трагических последствиях, испытывая при этом чувство вины, несопоставимое с обычными переживаниями вины [90].
В то же время длительность переживания этих эмоций различна и также может выступать важным показателем адаптивности. Скорее всего, стыд, в силу своей высокой экспрессивности и болезненности, всегда носит более кратковременный характер. В случае снятия когнитивного диссонанса путем переоценки ситуации, например, при переносе ответственности с себя на других стыд может сопровождаться возмущением или гневом и последующей агрессией. Также проступок может переоцениваться как соответствующий менее строгим неформальным нормам («все так делают»), что ведет к ослаблению стыда. Если же атрибуцию причины проступка как противоречащего моральным нормам и ценностям изменить не удается, то в долговременной перспективе стыд превращается в чувство вины, которое может сохраняться гораздо дольше. Однако если это чувство вины не ведет к компенсации нанесенного вреда, в частности, когда этот вред носит необратимый характер (смерть человека или невосполнимые потери здоровья и материального положения), то его накопление может носить не менее дезадаптивный характер [50].
Рис. 1. Модель порождения эмоций стыда и вины
Методы изучения моральных эмоций и TOSCA
Первостепенное значение в понимании эмоций стыда и вины имеют конкретные инструменты изучения этих явлений. Все эмпирические инструменты изучения данных эмоций можно весьма условно разделить на четыре группы: 1) автобиографические повествования о случаях таких переживаний; 2) интерпретация переживаний героев каких-либо сюжетов; 3) сценарии, предполагающие измерение возможных реакций на предлагаемые ситуации совершения проступков; 4) прямые вопросы или утверждения о характеристиках этих эмоций. Иногда исследования включают процедуры из разных групп, тем более что первые две группы нуждаются в большей формализации для проведения количественного анализа.
Конечно, теоретически возможны и наблюдение, и экспериментальные исследования [46; 91], однако, в силу специфики данных эмоций и современных этических норм проведения экспериментов, возможности их стимуляции в искусственных условиях весьма ограничены. Исследователи в этой области пользуются методиками типа «бумага-карандаш». И хотя бумажная форма опросных листов все чаще заменяется их компьютерным аналогом, отсутствие полноценного исследовательского контроля остается одной из проблем электронного заполнения опросников [92].
Одним из ключевых вопросов изучения моральных эмоций является качество используемых методик. Здесь, конечно, не идет речь о необходимости психометрической проверки конкретных методик. Эта задача является настолько очевидной для создания любой методики, что уже давно не обсуждается. Вопрос качества здесь связан с поиском наиболее эффективной формы получения субъективного отчета о собственных переживаниях участников исследования. Использование повествовательных материалов на этапе количе-
ственного анализа ограничивается неизбежной интерпретацией и трансформацией индивидуальных семантических элементов в унифицированные категории, которые составляются исследователем. Поэтому все разнообразие индивидуальной феноменологии в процессе формализации неизбежно редуцируется примерно до количества понятий или явлений, представленных в вербальных тестах и опросниках.
Существуют разные точки зрения на правомерность предъявления участникам исследования прямых вопросов о выраженности переживания моральных эмоций. Если одни исследователи считают, что наиболее объективную картину о выраженности моральных эмоций можно получить лишь при предъявлении косвенных вопросов или утверждений [93], то другие считают, что человек в состоянии адекватно оценить степень выраженности и качество своего переживания в ответ на точно сформулированный вопрос [94]. Большинство исследователей, тем не менее, считает, что психологические защиты, неоднозначность контекста переживания этих эмоций и различные нормы словесного выражения испытываемых переживаний ставят под вопрос продуктивность использования прямых вопросов о переживании стыда и вины. Как уже упоминалось выше, за высказанным сожалением, особенно при стыде за своих, может стоять не только чувство вины или стыда, но и простая форма этикета.
Среди методик конца XX века наибольшую привлекательность приобрела методика TOSCA, которая включает взрослую, подростковую и детскую версии [40]. Первый вариант методики был разработан на основе методики SCAAI (Self-Conscious Affect and Attribution Inventory) [95] и состоял из 15 гипотетических ситуаций-сценариев, каждый из которых снабжен набором разнообразных более или менее типичных реакций на такую ситуацию [11]. Представленные в этих ситуациях-сценариях сюжеты и возможные реак-
ции являются достаточно типичными для современного европейского общества [15; с. 219].
В последующих версиях методики TOSCA одна ситуация были изъята и добавлена две новые ситуации. Затем разработаны аналогичные методики для подростков и для детей. TOSCA позволяет измерять индивидуальные склонности испытывать моральные эмоции и включает шесть подшкал: стыд, вина, гордость за себя и свои действия, экс-тернализация и отчуждение (обособление). Акцент в этой методике сделан именно на эмоциях стыда и вины, которые оцениваются во всех предлагаемых ситуациях.
Стыд, в концепции авторов TOSCA, представляет болезненное переживание, возникающее в результате оценки своего поведения как проступка и восприятия в связи с этим собственной неполноценности, неадекватности, ничтожества в глазах других людей, с острым желанием минимизировать контакты с другими людьми. В то же время вина предполагает переживание своего поведения как проступка, в значительной степени отделенное от самооценки и направленное на признание своей ответственности, на исправление ситуации [40; 11]. В отличие от предшествующих методик, где акцент в различении этих эмоций ставился на оценке публичности или приватности морального прегрешения [96; 52], здесь акцентируется различение оценки своих отдельных действий (вина) или оценки себя в целом (стыд).
Конечно, такое понимание выделяет адаптивные аспекты вины и дезадаптивные аспекты стыда, но любая методика базируется на некоторых теоретических представлениях, которые неизбежно редуцируют феноменологическое богатство реальных переживаний человека. Как было отмечено выше, стыд может быть вполне адаптивным, а вина - деза-даптивным явлением. В то же время можно говорить и о том, что дезадаптивная эмоция стыда впоследствии может переходить как в адаптивную, так и в дезадаптивную форму вины.
Третья версия методики для взрослых включает 16 гипотетических ситуаций с че-тырьмя-пятью версиями реакции на каждую ситуацию, а для подростков (13-19 лет) и детей (8-12 лет) по 15 гипотетических ситуаций с таким же количеством версий возможных реакций. По пять ситуаций в версиях для
взрослых и подростков представляют скорее положительное разрешение гипотетических ситуаций, в то время как остальные представляют отрицательные исходы гипотетических ситуаций. В детской версии только в трех описанных ситуациях представлено более или менее успешное разрешение.
Из 16 реакций, характеризующих склонность к стыду у взрослых, 4 реакции представляют общую негативную самооценку и чувство неполноценности в связи с описанными ситуациями, 5 - представляют специфическую негативную самооценку, 5 - мотивацию избегания, одна реакция - негативную оценку своего поведения, одна реакция - чувство отвержения. Из 16 реакций, характеризующих склонность к вине у взрослых, 5 реакций описывают переживание вины за произошедшее, пять реакций - чувство вины и намерение исправить ситуацию, 4 реакции -действия по непосредственному исправлению ситуации, одна реакция описывает сопереживание и чувство вины, одна реакция - чувство вины и принятие на себя ответственности за произошедшее.
Адаптация производилась в соответствии с принципами Oxford Outcomes, т. е. создавалось два или три прямых перевода, на основе которых другими разработчиками строилась согласованная версия [92; с. 123-130]. На первом этапе прямого перевода на русский и латышский языки взрослой версии TOSCA была обнаружена ситуация (№ 14), которая не является достаточно культуросообразной для латвийской популяции (добровольное участие в подготовке локальной олимпиады для детей-инвалидов), а также была обнаружена необходимость внести такого же рода коррективы в ситуации № 1 и № 7. Также для увеличения культуросообразности было предложено внести небольшие коррективы при переводе в ситуации № 3 для подростков и в ситуациях № 2 и № 6 для детей. По согласованию с авторами методики такого рода коррективы были внесены и в ситуации № 14: «локальная олимпиада для детей-инвалидов» была заменена на «благотворительный концерт для детей-инвалидов».
В результате обратного перевода исходных версий были получены новые английские версии для каждой возрастной группы. При соотнесении обратных переводов с оригинальными методиками были обнаружены содержательные рассогласования по ситуациям
№ 1, 7, 14 у взрослых, по ситуации № 3 для подростков и в ситуациях № 2 и № 6 для детей, т.е. только по тем ситуациям, в которые были внесены согласованные культуросооб-разные изменения. При этом внесенные содержательные изменения не меняли характер и количество предлагаемых реакций на данную ситуацию, а также не меняли характер интерпретации ответов по этим ситуациям. В остальных случаях различия в формулировках ситуаций и реакций на них не приводили к различиям в интерпретации содержания. Это говорит об известной тождественности оригинальных версий TOSCA и ее версий на русском и латышском языках, разработанных нами.
Заключение
Данные исследований в области моральных эмоций позволяют говорить о чрезвычайной ценности полученных фактов и их огромном потенциале в разработке более эффективных инструментов обеспечения развития механизмов внутреннего контроля. Эти механизмы, и, прежде всего, эмоции стыда и вины позволяют человеку как своевременно провести корректировку своего поведения, так и «выпасть в осадок», т. е. уйти в состояние депрессии, изоляции или противодействия окружающим. Именно эти эмоции дают нам ясное представление о наличии и функционировании угрызений совести.
Среди наиболее успешных психологических инструментов исследования упомянутых эмоций особое место занимает методика TOSCA, первый этап адаптации которой проведен на латышском и русском языках в Латвии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Heinroth J. A. Lehrbuch der Störungen des Seelenlebens. - Leipzig, 1818.
2. Фрейд З. Психология бессознательного. -М.: Просвещение, 1989. - 448 с.
3. Allport G. W. Becoming: Basic Considerations for a Psychology of Personality. New Haven : Yale University Press, 1955. - P. 166-216.
4. APA Dictionary of Psychology / Ed. Vanden-Bos G. R. - Washington, DC : American Psychological Association, 2007 - 456 р.
5. Mead G. H. Mind, Self, and Society. - Chicago: Chicago University Press, 1967 - 385 p.
6. Выготский Л. С. Собрание сочинений / в 6 т. - Т. 4. - М.: Педагогика, 1984. - 378 с.
7. Gausel N. What Does "I Feel Ashamed" Mean? Avoiding the Pitfall of Definition by Understanding Subjective Emotion Language // In
Psychology of Shame: New Research / ed. K. G. Lockhart. - N. Y.: Nova Publishers, 2014. - P. 1-10.
8. Болдуин Дж. М. Духовное развитие с социологической и этической точки зрения: исследование по социальной психологии / пер. 4-го амер. изд. - М.: «Московское книгоиздательство», 1912. - 190 с.
9. Tangney J. P. Shame and guilt in interpersonal relationships // In Self-conscious emotions: shame, guilt, embarrassment, and pride / eds. J. P. Tangney & K. W. Fischer. - N. Y.: Guilford Press, 1995. - P. 114 - 139.
10. Lewis M. Self-Conscious Emotion // In Handbook of Emotions / eds. M. Lewis & J. Haviland-Jones, & L. F. Barrett. - Third edition. - N. Y.: Guilford Press, 2008. - P. 742756.
11. Tangney J. P., Wagner P. E., & Gramzow R. The Test of Self-Conscious Affect. - Fairfax VA: George Mason University, 1989. - 301 p.
12. Dost A., & Yagmurlu B. Constructiveness and Destructiveness Essential Features of Guilt and Shame Feelings Respectively? // Journal for the Theory of Social Behavior. - 2008. -Vol. 38(2). - Р. 109-129.
13. Asch S. Social Psychology. - New Jersey : Prentice-Hall. - 1962. - 351 р.
14. Бреслав Г. М. Эмоциональные процессы. -Рига: Изд-во ЛГУ им. П. Стучки, 1984. -308 с.
15. Бреслав Г. М. Психология эмоций. - М.: Изд-во «Смысл-Академия», 2004. - 345 с.
16. Tangney J. P., Stuewig J., & Hafez L. Shame, guilt, and remorse: implications for offender populations // The Journal of Forensic Psychiatry & Psychology. - 2011. - Vol. 22(5). -P. 706-723.
17. Eaton J., Struthers C. W. The reduction of psychological aggression across varied interpersonal contexts through repentance and forgiveness // Aggressive Behavior. - 2006. -Vol. 32(3). - P. 195-206.
18. Struthers C. W, Eaton J., Shirvani N., Geor-ghiou M. & Edell E. The Effect of Preemptive Forgiveness and a Transgressor's Responsibility on Shame, Motivation to Reconcile, and Repentance // Basic & Applied Social Psychology. - 2008. - Vol. 30(2). -P. 130-141.
19. Eaton J., Struthers C. W., & Santelli A. G. (2006). The mediating role of perceptual validation in the repentance-forgiveness process. Personality and Social Psychology Bulletin. -Vol. 32. - P. 1389-1401.
20. Hareli S., & Eisikovits Z. The Role of Communicating Social Emotions Accompanying Apologies in Forgiveness // Motivation and Emotion. - 2006. - Vol. 30. - P. 189-197.
21. Thompson L. Y., Snyder C. R., Hoffman L., Michael S. T., Rasmussen H. N., Billings L. S., Heinze L., Neufeld J. E., Shorey H. S., Roberts J. C., Roberts D. E. Dispositional Forgiveness of Self, Others, and Situations // Journal of Personality. - 2005. - Vol. 73(2). -P. 313-359.
22. Hoffman M. L. Conscience, personality, and socialization techniques // Human Development. - 1970. - Vol. 13. - P. 90-126.
23. Thompson R. A., & Hoffman M. L. Empathy and the development of guilt in children // Developmental Psychology. - 1980. - Vol. 16.
- P. 155-156.
24. Kochanska G. Socialization and temperament in the development of guilt and conscience // Child Development. - 1991. - Vol. 62. -P. 1379-1392.
25. Kochanska G., Forman D. R., Aksan N. Pathways to Conscience: Early Mother-Child Mutually Responsive Orientation and Children's Moral Emotion, Conduct, and Cognition // Journal of Child Psychology and Psychiatry. -2005. - Vol. 46(1). - P. 19-34.
26. Kochanska G., Koenig J. L.; Barry R. A. Children's Conscience during Toddler and Preschool Years, Moral Self, and a Competent, Adaptive Developmental Trajectory // Developmental Psychology. - 2010. - Vol. 46(5). -P. 1320-1332.
27. Kochanska G., DeVet K., Goldman M., Murray K., & Putnam S. P. Maternal reports of conscience development and temperament in young children // Child Development. - 1994.
- Vol. 65. - P. 852-868.
28. Kochanska G. Mutually responsive orientation between mothers and their young children: A context for the early development of conscience // Current Directions in Psychological Science. - 2002. - Vol. 11. - P. 191-195.
29. Baumeister R. F., Stillwell A. M., & Heather-ton T. F. Guilt: an interpersonal approach. // Psychological bulletin. - 1994. - Vol. 115. -P. 243-267.
30. Hoffman M. L. Development of pro-social motivation: Empathy and guilt // In Development of prosocial behavior / Ed. N. Eisenberg. -N. Y.: Academic Press, 1982. - P. 281-313.
31. Harris N. Reassessing the dimensionality of the moral emotions // British Journal of Psychology. - 2003. - Vol. 94. - P. 457-473.
32. Ongley S. F., Malti T. The Role of Moral Emotions in the Development of Children's Sharing Behavior // Developmental Psychology. -2014. - Vol. 50(4). - P. 1148-1159.
33. Tangney J. P., Stuewig J., & Mashek D. Moral emotions and moral behavior // Annual Review of Psychology. - 2007. - Vol. 58. -P. 345-372.
34. Hutcherson C. A. & Gross J. J. The Moral Emotions: A Social-Functionalist Ac-count of Anger, Disgust, and Contempt // Journal of Personality and Social Psychology. - 2011 -Vol. 100 (4). - P. 719-737.
35. Breslavs G. Moral emotions, conscience and cognitive dissonance // Psychology in Russia : State of the Art. - 2013. - Vol. 6. - no. 4. - P. 65-72.
36. Brans K., Verduyn Ph. Intensity and Duration of Negative Emotions: Comparing the Role of Appraisals and Regulation Strategies. // PLoS ONE. - 2014. - Vol. 9(3). - P. 1-13.
37. Olthof T., Ferguson T. J., Bloemers E., & Deij M. Morality- and identity-related antecedents of children's guilt and shame attributions in events involving physical illness // Cognition and Emotion. - 2004. - Vol. 18. -P. 383-404.
38. Ferguson T. J. Mapping shame and its functions in relationships // Child Maltreatment. -2005. - Vol. 10. - P. 377-386.
39. Ferguson T. J., Stegge H., Miller E. R., & Olsen M. E. Guilt, shame, and symptoms in children // Developmental Psychology. - 1999. -Vol. 35. - P. 347-357.
40. Tangney J. P. & Dearing R. L. Shame and Guilt. - N. Y.: The Guilford Press, 2002. -203 p.
41. Ferguson T. J., Eyre H. L., & Ashbaker M. Unwanted identities: a key variable in shameanger links and gender differences in shame // Sex Roles. - 2000. - Vol. 42. -P. 133-157.
42. Olthof T. Anticipated feelings of guilt and shame as predictors of early adolescents' antisocial and prosocial interpersonal behavior // European Journal of Developmental Psychology. - 2012. - Vol. 9(3). - P. 371-388.
43. Lindsay-Hartz J. Contrasting experiences of shame and guilt // American Behavioral Scientist. - 1984. - Vol. 27. - P. 689-704.
44. Morrison A. P. Shame: the underside of narcissism. Hillsdale. - NJ: Analytic Press, 1989. - 251 p.
45. Lutwak N., Panish J. B., Ferrari J. R., & Razzino B. E. Shame and guilt and their relationship to positive expectations and anger expressiveness // Adolescence. - 2001. -Vol. 36. - P. 641-653.
46. Barret K. C., Zahn-Waxler C. & Cole P. M. Avoiders versus amenders: Implications for the investigation of guilt and shame during toddlerhood // Cognition and Emotion. -1993. - Vol. 7. - P. 481-505.
47. Hughes M. Egocentrism in preschool children. Unpublished doctoral dissertation. - Edinburgh University., 1975. - 28 p.
48. Бреслав Г. М. Эмоциональные особенности формирования личности в детстве. - М.: Педагогика, 1990. - 299 с.
49. Bafunno D., Camodeca M. Shame and guilt development in preschoolers: The role of context, audience and individual characteristics // European Journal of Developmental Psychology. - 2013. - Vol. - 10(2). - P. 128-143.
50. Ferguson T. J., Stegge H., & Damhuis I. Children understanding of guilt and shame // Child Development. - 1991. - Vol. 62. -P. 827-839.
51. Wolf S. T., Cohen T. R., Panter A. T., Insko C. A. Shame Proneness and Guilt Proneness: Toward the Further Understanding of Reactions to Public and Private Transgressions // Self & Identity. -2010. - Vol. 9(4). - P. 337-362.
52. Johnson R. C., Danko G. P., Huang Y. H., Park J. Y., Johnson S. B., & Nagoshi C. T. Guilt, shame and adjustment in three cultures // Personality and Individual Differences. -1987. - Vol. 8. - P. 357-364.
53. Nelissen Rob M. A. Relational Utility as a Moderator of Guilt in Social Interactions // Journal of Personality & Social Psychology. -2014. - Vol. 106(2). - P. 257-271.
54. Cryder C. E., Springer S., Morewedge C. K. Guilty Feelings, Targeted Actions // Personality and Social Psychology Bulletin. - 2012. -Vol. 38. - P. 607-618.
55. Gausel N., & Leach C. W. Concern for self-image and social-image in the management of moral failure: rethinking shame // European Journal of Social Psychology. - 2011. -Vol. 41. - P. 468-478.
56. Lewis H. B. Shame and guilt in neurosis // N. Y. : International Universities Press. -1971. - 341 р.
57. Barret K. C. A Functionalist Approach to Shame and Guilt // In Self-conscious emotions: The psychology of shame guilt, embarrassment, and pride. / eds. J. P. Tangney & K. Fisher. - N. Y. : Guilford Press. - 1995. -P. 25-63.
58. Giner-Sorolla R. Guilty pleasures and grim necessities: Affective attitudes in dilemmas of self-control // Journal of Personality and Social Psychology. - 2001. - Vol. 80. - P. 206221.
59. Amodio D. M., Devine, P. G., & Harmon-Jones E. A dynamic model of guilt: Implications for motivation and self-regulation in the context of prejudice // Psychological Science. - 2007. - Vol. 18. - P. 524-530.
60. Harder D. W., Cutler L., & Rockart L. Assessment of Shame and Guilt and Their Relationships to Psychopathology // Journal of Personality Assessment. - 1992. - Vol. 59. -P. 584-604.
61. Kugler K. & Jones W. H. On conceptualising and assessing guilt. // Journal of Personality and Social Psychology. - 1992. - Vol. 62. -P. 318-327.
62. Parkinson B. & Illingworth S. Guilt in response to blame from others // Cognition and Emotion. - 2009. - Vol. 23(8). - P. 1589-1614.
63. Quiles Z. N. & Bybee J. Chronic and Dispositional Guilt: Relations to Mental Health, Prosocial Behavior, and Religiosity // Journal of Personality Assessment. - 1997. - Vol. 69. -P. 104-126.
64. Alexander B., Brewin C. R., Vearnals S., Wolff G., & Leff J. An Investigation of Shame and Guilt in a Depressed Sample // British Journal of Medical Psychology. - 1999 - Vol. 72. P. 323-338.
65. Boye B., Bentsen H., & Malt U. F. Does Guilt Proneness Predict Acute and Long-term Distress in Relatives of Patients with Schizophrenia? // Acta Psychiatrica Scandinavia. - 2002.
- Vol. 106. - P. 351-357.
66. Gilbert P., & McGuire M. T. Shame, status and social roles: Psychobiology and evolution // In Shame: Interpersonal behavior, psycho-pathology, and culture / eds. P. Gilbert & B. Andrews. - Oxford: Oxford University Press, 1998. - pp. 99-125.
67. Heaven P. C. L., Ciarrochi J., Leeson P. The longitudinal links between shame and increasing hostility during adolescence // Personality & Individual Differences. - 2009. - Vol. 47(8).
- P. 841-844.
68. Lewis H. B. Shame and guilt in neurosis. -N. Y.: International Universities Press, 1971. -315 p.
69. Scheff T. J. The shame-rage spiral: a case study of an interminable quarrel // In The role of shame in symptom formation / ed. H. B. Lewis. - NJ: Erlbaum, 1987. -P. 109-149.
70. Covert M. V., Tangney J. P., Maddux J. E., & Heleno N. M. Shame-proneness, guilt-proneness and interpersonal problem solving: a social cognitive analysis // Journal of Social and Clinical Psychology. - 2003. - Vol. 22(1). -P. 1-12.
71. Randles D., Tracy L. J. Nonverbal Displays of Shame Predict Relapse and Declining Health in Recovering Alcoholics // Clinical Psychological Science. - 2013. - Vol. 1. - P. 149-155.
72. Fee R. L., & Tangney J. P. Procrastination: a Means of Avoiding Shame or Guilt / In Procrastination: Current Issues and New Directions ., eds. Ferrari J. R. & Pychyl T. A. // Journal of Social Behavior and Personality. -2000. - Vol. 15. - no. 5. - P. 167-184.
73. Rothmund T., Baumert A. Shame on Me: Implicit Assessment of Negative Moral Self-Evaluation in Shame-Proneness // Social Psy-
chological and Personality Science. - 2014. -Vol. 5. - P. 195-202.
74. Oluyori T. A systematic review of qualitative studies on shame, guilt and eating disorders // Counselling Psychology Review. - 2013. -Vol. 28(4). - P. 47-59.
75. Lewis M. Shame: The exposed self. - N. Y.: Free Press, 1992. - 467 p.
76. Keltner D., & Harker L. A. The forms and functions of the nonverbal signal of shame. // In Shame: Interpersonal behavior, psycho-pathology, and culture / Eds. P. Gilbert & B. Andrews. - N. Y.: Oxford University Press, 1998. - P. 78-98.
77. Dijk C., de Jong P. J., & Peters M. L. Remedial Values of Blushing in the Context of Transgressions and Mishaps // Emotion. - 2009. -Vol. 9 (2). - P. 287-291.
78. Frank R. H. Passions within reason: the strategic role of emotions. - N. Y.: Norton, 1988.
- 217 p.
79. de Jong P. J. Communicative and remedial effects of social blushing // Journal of Nonverbal Behavior. - 1999. - Vol. 23. - P. 197218.
80. Gold J. A., & Weiner B. Remorse, confession, group identity, and expectances about repeating a transgression // Basic and Applied Social Psychology. - 2000. - Vol. 22. - P. 291-300.
81. Tibbetts S. G. Shame and rational choice in offending decisions. Criminal // Justice & Behavior. - 1997. - Vol. 24. - P. 234-255.
82. Menesini E., & Camodeca M. Shame and guilt as behaviour regulators: Relationships with bullying, victimization and pro-social behavior // British Journal of Developmental Psychology. - 2008. - Vol. 26. - P. 183-196.
83. Breslavs G. Personality assessment // Lectures' course in Power Point. - Riga: SPPA. -2007. - 87 p.
84. de Hooge I. E., Zeelenberg M., & Breu-gelmans S. M. Restore and protect motivations following shame // Cognition & Emotion. 2010. - Vol. 24(1). - P. 111-127.
85. Branscombe N. R., Doosje B., & McGarty C. Antecedents and consequences of collective guilt / Eds. in D. M. Mackie & E. R. Smith From prejudice to intergroup emotions: Differential reactions to social groups - N. Y. : Psychology Press, 2002. - P. 49-66.
86. Doosje B., Branscombe N. R., Spears R., & Manstead A. S. R. Guilty by association: When one's group has a negative history // Journal of Personality and Social Psychology. - 1998.
- Vol. 75. - P. 872-886.
87. McGarty C., Pedersen A., Leach C. W., Man-sell T., Waller J., & Bliuc A. Group-based guilt as a predictor of commitment to apology //
The British Journal of Social Psychology. -2005. - Vol. 44. - P. 659-680.
88. Zimmermann A., Abrams D., Doosje B., Man-stead A. S. R. Causal and moral responsibility: antecedents and consequences of group-based guilt // European Journal of Social Psychology. - 2011. - Vol. 41(7). - P. 825-839.
89. Kubany E. S., & Watson S. B. Guilt: Elaboration of Multidimensional Model // The Psychological Record. - 2003. - Vol. 53. - P. 51-90.
90. De Frain J. D., Jakub D. K., Mendoza B. L. The Psychological Effects of Sudden Infant Death on Grandmothers and Grandfathers // OMEGA-Journal of Death and Dying. - 1991. -Vol. 24(3). - P. 165-182.
91. Zahn-Waxler C., & Robinson J. Empathy and guilt: Early origins of feeling of responsibility. // In Self-conscious emotions: the psychology of shame guilt, embarrassment, and pride / eds. J. P. Tangney & K. Fisher. - N. Y.: Guil-ford Press, 1995. - P. 143-173).
92. Бреслав Г. М. Основы психологического исследования. - М.: Изд-во «Смысл-Академия», 2010. - 198 с.
93. Elison J., Lennon R., & Pulos S. Investigating the Compass of Shame: The Development of The Compass of Shame Scale // Social Behavior & Personality. - 2006. - Vol. 34(3). -P. 221-238.
94. Gausel N., Leach C. W., Vignoles V. L., & Brown R. Defend or repair? Explaining responses to ingroup moral failure by disentangling feelings of shame, inferiority and rejection // Journal of Personality and Social Psychology. - 2012. - Vol. 102. - P. 941-960.
95. Tangney J. P., Burggraf S. A., Hamme H. & Domingos B. Self-Conscious Affect and Attribution Inventory (SCAAI). - Bryn Mawr, PA: Bryn Mawr College, 1988. -179 p.
96. Cheek J. M., & Hogan R. Self-concepts, self-presentations, and moral judgments / In Psychological perspectives on the self // eds. J. Suls & A. G. Greenswald. - Hillsdale, NJ : Lawrence Erlbaum Associates, Inc., 1983.-Vol. 2. - P. 249-273.
97. Олпорт Г. Становление личности. - М.: Смысл, 2002. - 405 с.
98. Kochanska G., & Thompson R. A. The emergence and development of conscience in tod-dlerhood and early child-hood // In Parenting and children's internalization of values: a handbook of contemporary theory / eds. J. E. Gursec & L. Kuczynski. - N. Y. : Wiley, 1997. - P. 53-77.
99. Tangney J. P. Moral affect: The good, the bad, and the ugly // Journal of Personality and Social Psychology. - 1991. - № 61. - P. 598607.
Информация о статье
Дата поступления 26 сентября 2017 Дата принятия в печать 19 октября 2017
Сведения об авторе
Бреслав Гершон - д-р психол. наук, хабили-тир. д-р Латвии, ассоц. проф. Балтийской международной академии (Baltijas Starpta-utiska Akademija) (Рига, Латвия). E-mail: [email protected], [email protected].
Для цитирования
Бреслав Г. М. Совесть и моральные эмоции: адаптация взрослой, подростковой и детской версий TOSCA на этапе качественного анализа // Вестник Омского университета. Серия «Психология». 2017. № 4. С. 27-43.
Article info
Received
September 26, 2017 Accepted October 19, 2017
About the author
Gershons Breslavs - Doctor Habilitatis of Psychology, Associate professor at the Baltic International Academy, Riga, Latvia. E-mail: [email protected], [email protected].
For citations
Breslavs G. M. Conscience and moral emotions: adaptation of the adults', adolescents', and children's versions of the TOSCA at the stage of qualitative analysis Herald of Omsk University. Series "Psychology", 2017, no. 4, pp. 27-43 (in Russian).
