Совершенствование порядка заключения под стражу по основаниям, указанным в П. 18 и 18. 1 ст. 397 УПК РФ Текст научной статьи по специальности «Право»

УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС

Criminal trial

УДК 343.13

А. Б. Диваев, А. Н. Смирнов

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ПОРЯДКА ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПОД СТРАЖУ ПО ОСНОВАНИЯМ, УКАЗАННЫМ В П. 18 И 18.1 СТ. 397 УПК РФ

В представленной статье исследуется достаточно востребованная современной правовой наукой проблема — правовая природа задержания и заключения под стражу осужденного, злостно уклоняющегося от отбывания наказания. По итогам исследования заявленной проблематики авторы сформулировали следующий основополагающий вывод: сущность обеих принудительных мер определяется природой тех правоотношений, в рамках которых они осуществляются. Учитывая правоприменительный характер уголовно-процессуальной деятельности, к числу обязательных элементов уголовного процесса должна быть отнесена деятельность по доведению правоприменительного решения, принятого по итогам рассмотрения уголовного дела — обвинительного приговора до адресата — того должностного лица или органа, на которого законом возложена обязанность по исполнению приговора. Эта деятельность в уголовном процессе именуется обращением приговора к исполнению. Именно актом обращения приговора к исполнению разграничивается уголовно-процессуальная и уголовно-исполнительная сфера правового регулирования. Этот вывод позволил сформулировать следующее умозаключение: если задержание осужденного — это уголовно-исполнительная мера, то его заключение под стражу, осуществляемое в рамках уголовно-процессуального производства по рассмотрению и разрешению вопроса о заменен наказания, имеет уголовно-процессуальный характер и нуждается в более подробном уголовно-процессуальном регулировании.

Ключевые слова: уголовно-процессуальное принуждение; задержание; заключение под стражу; осужденный; замена наказания.

A. B. Divayev, A. N. Smirnov

IMPROVEMENT OF DETENTION ON THE BASIS MENTIONED IN C. 18 AND 18.1 OF ART. 397 OF THE CRIMINAL PROCEDURE CODE OF RUSSIAN FEDERATION

In the present article, the authors investigate a rather popular problem of modern legal science — the legal nature of the detention and detention of a convicted person who is maliciously evading punishment. According to the results of the study of the stated problems, the authors formulated the following fundamental conclusion: the essence of both coercive measures is determined by the nature of the legal relations in which they are carried out. Taking into account the law enforcement nature of criminal procedural activity, among the mandatory elements of the criminal process should be activities to bring the law enforcement decision taken on the basis of consideration of the criminal case — the conviction to the addressee — the official or body to which the law imposes the obligation to execute the sentence. This activity in the criminal process is called the appeal of the sentence to execution. It

© Диваев А. Б., Смирнов А. Н., 2019 © Divayev A. B., Smirnov A. N., 2019

is the act of sentencing to execution that differentiates the criminal procedural and criminal Executive sphere of legal regulation. This conclusion made it possible to formulate the following conclusion: if the detention of a convicted person is a criminal Executive measure, then his detention, carried out within the framework of criminal procedural proceedings to review and resolve the issue of the replacement of punishment, has a criminal procedural nature and needs more detailed criminal procedural regulation.

Keywords:

punishment.

criminal procedural coercion; detention; convicted person; replacement of

Проблема разграничения сфер уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного регулирования известна правовой науке. Многими авторами неоднократно отмечалось, что теснейшая связь и той и другой сферы с уголовным наказанием является одной из основных причин, в связи с которой она так и не получила своего окончательного разрешения. При этом мы не можем согласиться с тем утверждением, что разница между уголовно-процессуальным и уголовно-исполнительным правом заключается в том, что первое определяет порядок назначения наказания и освобождения от него, а второе — порядок его исполнения [9, с. 71]. Все-таки соотношение между этими двумя отраслями права имеет гораздо более сложный характер. Притом, что уголовно-процессуальное право регламентирует не порядок назначения наказания, а порядок применения нормы уголовного права, в результате чего назначение наказания может и не случиться вовсе.

Связь уголовно-процессуального права с уголовным наказанием видится несколько в другом. Включая в себя нормы, регламентирующие обращение к исполнению в том числе обвинительного приговора и производство по рассмотрению и разрешению судом вопросов, связанных с его исполнением, оно тем самым предусматривает механизм, с помощью которого запускается реализация уголовного наказания. Уголовно-исполнительное право же, «принимая эстафету» от уголовно-процессуального права, отвечает за само его исполнение — реализацию заложенного в него принудительного потенциала.

В целом это не вызывает возражений в науке. Проблема заключается в другом. Главный вопрос, ответ на который позволит четко отделить предмет уголовно-исполнительного регулирования от сферы воздействия норм уголовно-

процессуального права, заключается в том, когда именно происходит передача этой «эстафеты», когда уголовно-

процессуальные отношения оканчиваются, а, следовательно, завершается уголовно-процессуальное регулирование, и вступают в действие нормы уголовно-исполнительного права. Эти границы чрезвычайно размыты. Отсюда и многочисленные вопросы, касающиеся как природы самой деятельности, связанной с исполнением приговора, так и частные проблемы правового регулирования тех или иных мероприятий, осуществляемых в этой сфере.

Одна из таких проблем — определение правовой сущности и порядка применения мер принуждения к лицу: а) скрывшемуся в целях уклонения от отбывания наказания в виде штрафа, обязательных работ, исправительных работ или ограничения свободы; б) осужденному к принудительным работам и уклонившегося от получения предписания, о направлении осужденного к месту отбывания наказания в виде принудительных работ или не прибывшего к месту отбывания наказания в установленный в предписании срок; в) осужденному к лишению свободы с отбыванием наказания в колонии-поселении, уклонившемуся от получения предписания о направлении к месту отбывания наказания или не прибывшему к месту отбывания наказания в установленный в предписании срок.

Возможность применения принуждения к этим категориям осужденных предусмотрена положениями сразу двух кодексов — Уголовно-процессуального кодекса РФ 2001 г. (УПК РФ) и Уголовно-исполнительного кодекса РФ 1997 г. (УИК РФ), что объясняет его «пограничный» характер, и является причиной оживленной дискуссии по поводу природы этого принуждения, ведущейся как в уголовно-процессуальной, так и в уголовно-исполнительной науке в последние несколько лет.

Так, целый ряд положений УИК РФ, а именно — его ч. 2 ст. 30, ч. 4 ст. 32, ч. 6

17

ст. 58, ч. 2 ст. 60 и ч. 6 ст. 75, указывают на то, что к таким осужденным может быть применено некое задержание, срок которого первоначально не превышает 48 часов, однако может быть продлен до 30 суток судебным решением. Одновременно п. 18 и 18.1 ст. 397 УПК РФ допускают применение к ним заключения под стражу по судебному решению на срок, не превышающий все те же 30 суток.

Как видим, правоприменитель здесь столкнулся с одной из сложнейших коллизионных проблем правореализации — конкуренцией норм, подкрепленной еще и совершенно неопределенным порядком задержания, указанного в уголовно-исполнительном законе.

Не сильно помогает в разрешении этой проблемы и УПК РФ, который, наоборот, вконец запутал как правоприменителя, так и уголовно-процессуальную теорию. Мало того что, несмотря на свою процедурную природу, этот закон, регламентируя порядок заключения осужденного под стражу, оставляет в этой сфере слишком много «белых пятен», так УПК РФ для обозначения меры, ограничивающей личную свободу и неприкосновенность осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, еще и применяет категорию «заключение под стражу», которая в традиционном ее понимании обозначает наиболее строгую меру уголовно-процессуального пресечения. А это автоматически ставит вопрос: как эта мера

соотносится с упомянутым в положениях УИК РФ задержанием — эта одна и та же мера и здесь мы имеем дело лишь с технической небрежностью законодателя при формулировании соответствующей нормы УПК РФ (как более позднего по времени акта) или это совершенно разные, следующие друг за другом мероприятия? Ни на один из этих вопросов закон не дает однозначного ответа.

Не «оправдал надежд» правоприменителя и Пленум Верховного суда РФ, который в недавнем прошлом — в декабре прошлого года внес ряд изменений в постановление от 20.12.2011 № 21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора». Несмотря на то, что теперь это постановление и содержит ряд положений, устранивших некоторые частные проблемы применения п. 18 и 18.1 ч. 1 ст. 397 УПК РФ, оно не ответило на главный вопрос — что за мера предусматривается в содержании этих уголовно-процессуальных норм, относится ли она к мерам пресечения, иным мерам уголовно-процессуального принуждения или это мера уголовно-исполнительного характера?

Нельзя сказать, что указанные выше вопросы активно изучались наукой. Однако в последние годы появился целый ряд специализированных исследований, посвященных именно проблемам применения мер, ограничивающих личную свободу и неприкосновенность осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания. Особо среди них необходимо отметить диссертационное исследование Л. А. Ложкиной [2], а также недавнюю работу В. В. Николюка [4]. Проводит научные изыскания в данном направлении Л. А. Пупышева [7].

К каким же выводам по итогам изучения закона и судебной практики в сфере применения мер, ограничивающих личную свободу и неприкосновенность осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, пришла правовая наука?

Сразу необходимо сказать, что здесь сложились сразу три конкурирующих подхода. Сторонники первого из них

настаивают на том, что задержание осужденного и его заключение под стражу — это две самостоятельные и при том уголовно-процессуальные меры принуждения. Его представителем является, например, упомянутая выше Л. А. Ложкина. В частности, автор недвусмысленно дает понять, что задержание осужденного имеет явную уголовно-процессуальную природу, в связи с чем в гл. 12 УПК РФ, регламентирующую уголовно-процессуальное задержание, как она считает, необходимо включить нормы, предусматривающие задержание осужденного и регламентирующие его порядок. Заключая же осужденного под стражу, по мнению автора, суд «разрешает уголовно-процессуальный вопрос о применении меры пресечения либо отказе в ней в отношении осужденного» [2, с. 15].

В основе такого подхода лежит известное своим спорным характером положение ч. 2 ст. 47 УПК РФ, согласно которому «обвиняемый, в отношении которого вынесен обвинительный приговор суда, именуется (курсив наш — А. Д., А. С.) осужденным». Данная норма в ее буквальном толковании означает, что термин «осужденный» — это всего лишь одно из названий статуса обвиняемого, используемое после вынесения в отношении него обвинительного приговора. А раз осужденный это обвиняемый, то все формы и виды процессуального воздействия, применимые к обвиняемому, в равной степени должны быть применимы и к осужденному.

Очень простая и, на первый взгляд, логически безупречная конструкция, которая в то же время имеет очень серьезный изъян. Задержание, упомянутое в положениях УИК РФ, вряд ли можно считать уголовно-процессуальным, на чем безапелляционно настаивает та же Л. А. Ложкина [2, с. 18]. Причина такого вывода — несоответствие цели задержания, применяемого в отношении осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания целям применения мер уголовно-процессуального принуждения.

Вообще вопрос о цели уголовно-процессуального принуждения обсуждаем в науке и требует самостоятельного исследования, а поэтому ограничимся здесь констатацией нашего ее видения. По нашему мнению, в зависимости от того, реакцией на какое (правомерное или неправомерное) поведение участника уголовного судопроизводства является та или иная мера процессуального принуждения, его целью может быть либо охрана уголовно-процессуального закона от случившегося или возможного посягательства (неправомерное поведение), либо обеспечение законных публичных интересов в ходе производства по уголовному делу (правомерное поведение). Ни одной из указанных целей задержание осужденного не отвечает. Оно не может рассматриваться ни как средство охраны уголовно-процессуального закона, на который осужденный, уклоняющийся от отбывания наказания, никаким образом посягнуть уже не может, ни как уголовно-процессуальное средство обеспечения публичных интересов, так как эти средства могут применяться только в ходе производства по уголовному делу к правомерно ведущему себя участнику уголовного судопроизводства. Соответственно, говорить об уголовно-процессуальной природе задержания осужденного нельзя. Это самостоятельная уголовно-исполнительная мера принуждения, применяемая на срок не более 48 часов к задержанному осужденному, уклоняющемуся от отбывания наказания. Несмотря на примененный УИК РФ термин — «задержание», это не дает основания для отождествления этой меры с задержанием подозреваемого. В российском праве достаточно привычна ситуация, когда одним и тем же термином, используемым разными отраслями права, обозначаются разные, если не по содержанию, то по форме, явления. Например, административному праву известно административное задержание, однако никому в голову не приходит отождествить это задержание с уголовно-процессуальным задержанием подозреваемого. Наоборот, в

целом ряде работ, посвященных уголовно-процессуальному принуждению, подчеркивается разница этих принудительных мер и недопустимость их смешения [5, с. 11-12].

В общем-то слабость представленной позиции очевидна и осознана научным сообществом, в связи с чем, собственно говоря, и сформировалась вторая позиция по рассматриваемому вопросу. Согласно ей задержание осужденного необходимо рассматривать как специальную уголовно-исполнительную меру, которая отлична от задержания подозреваемого. В то же время заключение осужденного под стражу сторонники этой точки зрения, как и представители науки, выражавшие первую позицию по этому вопросу, склонны считать мерой пресечения. В качестве обоснования своего мнения они приводят, во-первых, тот аргумент, что законодатель вовсе не случайно для обозначения этой меры принуждения применил термин «заключение под стражу», обычно используемый для обозначения мер пресечения [3].

Кроме того, во-вторых, аргументируя свою позицию, эти авторы ссылаются на положения ст. 97 УПК РФ, которая, регламентируя основы применения мер пресечения в уголовном процессе, указывает, что они, в том числе, могут применяться и для обеспечения исполнения приговора, что также может рассматриваться как признак того, что заключение осужденного под стражу — это мера пресечения.

Сторонникам такого подхода противостоит достаточно представительная «оппозиция», выдвигающая свои не менее убедительные аргументы против того, чтобы считать заключение осужденного под стражу мерой пресечения. Так, в частности, веским аргументом для такого вывода является определение понятия содержания под стражей, данное в п. 42 ст. 5 УПК РФ, согласно которому им следует считать лишь «пребывание лица, задержанного по подозрению в совершении преступления, либо обвиняемого, к которому применена мера пресечения в виде

заключения под стражу, в следственном изоляторе либо ином месте, определяемом федеральным законом».

Если следовать этой норме, заключение осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, под стражу вообще не может считаться уголовно-процессуальной формой содержания под стражей ни по субъекту, к которому применяется эта мера принуждения, ни по порядку ее применения. В. В. Николюк отмечает: «Институт мер пресечения в условиях его регулирования... УПК РФ проецируется на производство по уголовному делу, рассматривается как одно из средств обеспечения его расследования и судебного разбирательства, осуществления приговора и с вступлением в силу приговора в законную силу утрачивает свою значимость» [4, с. 38].

Отсюда следует еще один «безотказный» аргумент сторонников того мнения, что заключение осужденного под стражу по основаниям п. 18 и 18.1 ст. 397 УПК РФ нельзя отождествлять с мерой пресечения — заключением под стражу. Дело в том, что согласно п. 10 ч. 1 ст. 308 УПК РФ резолютивная часть обвинительного приговора, помимо всего прочего, должна содержать в себе решение о «мере пресечения в отношении подсудимого до вступления приговора в законную силу (курсив наш — А. Д., А. С.)». Буквально это означает, что мера пресечения в отношении осужденного может действовать только до вступления приговора в законную силу и автоматически прекращается сразу после этого. Соответственно, любые формы ограничения прав и свобод осужденного, применяемые после вступления приговора в законную силу, не являются уголовно-процессуальными, а, следовательно, и заключение осужденного, уклоняющегося от исполнения наказания, нельзя считать мерой пресечения.

Еще одним доводом в пользу противников понимания уголовно-процессуального характера заключения осужденного под стражу являются некоторые положения утвержденных прика-

зами Министерства юстиции РФ № 142 от 20.05.2009 и № 258 от 11.10.2010 соответственно «Инструкции по организации исполнения наказаний и мер уголовно-правового характера без изоляции от общества» и «Инструкции по организации исполнения наказания в виде ограничения свободы». Оба этих нормативных документа содержат в себе единообразные нормы, обязывающие орган уголовно-исполнительной инспекции по месту задержания объявленного в розыск осужденного в случае его задержания незамедлительно, с момента получения информации из полиции или оперативного подразделения территориального органа ФСИН России, но не позднее 48 часов с момента задержания осужденного, направлять в суд представление о его заключении под стражу до рассмотрения вопроса о замене наказания в случае злостного уклонения от его отбывания, но не более чем на 30 суток.

Что это означает? Если инструкции рассматривали бы задержание осужденного и его заключение под стражу как две разных меры принуждения, в них, по всей видимости, должно было бы содержаться указание на то, что сотрудники уголовно-исполнительных инспекций в течение 48 часов с момента его задержания должны были обратиться в суд с представлением о продлении срока задержания до 30 суток. И только по их истечении мог бы быть поставлен вопрос о применении заключения под стражу как меры пресечения. Однако, как мы видим, в этих нормативных документах содержится совершенно другой порядок. Сотрудники уголовно-исполнительных инспекций обязаны обратиться с представлением о заключении осужденного под стражу (а в терминологии уголовно-исполнительного законодательства — с представлением о продлении срока задержания осужденного) до 30 суток сразу после задержания осужденного без судебного решения на 48 часов.

Сообразно сказанному в науке представлена третья, по нашему мнению, наиболее точно отражающая логику за-

конодателя, точка зрения на соотношение задержания осужденного до 30 суток и заключения его под стражу. Суть ее заключается в том, что оба этих принудительных мероприятия представляют собой одну и ту же меру принуждения, имеющую комплексную правовую природу, где основания и сроки ее применения регламентированы уголовно-исполнительным законодательством, а судебный порядок ее реализации — УПК РФ. Расхождение же в терминологии по поводу названия этой меры, которая в УИК РФ называется задержанием, а в УПК РФ — заключением под стражу — это не более чем небрежность законодателя, так часто характеризующая, к сожалению, его правотворческую деятельность в последнее время.

Технический характер проблемы подсказывает и способ ее решения. Для приведения закона в надлежащее состояние и устранения коллизии законодателю следует внести изменения в соответствующие статьи УИК РФ и предусмотреть возможное продление первоначального 48-часового срока задержания осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, путем заключения осужденного под стражу на срок до 30 суток. Тем самым, просто изменив название принудительного мероприятия, приведя в соответствие терминологию уголовно-исполнительного и уголовно-

процессуального законодательства, законодатель, по крайней мере, устранит коллизию, имеющую место в современном законе.

Здесь вполне уместен вопрос: а почему, собственно, изменению должно быть подвергнуто уголовно-исполнительное законодательство? Почему обратное изменение нельзя внести в УПК РФ, указав в п. 18 и 18.1 его ст. 397, что суд в судебном заседании вправе задержать соответствующего осужденного на срок до 30 суток? Такой вариант тоже вполне допустим, однако с точки зрения сформированной конституционно-правовой традиции использования термина «задержание» как кратковременной и внесудебной

меры его использование применительно к достаточно долговременному мероприятию должно «восприниматься как некий правовой нонсенс» [4, с. 62].

Итак, с помощью некоторых «косметических» мер законодатель достаточно просто может устранить ту неопределенность, которая сегодня имеется в вопросе применения мер принуждения в отношении осужденного, уклоняющегося от исполнения наказания. Однако такие чисто внешние изменения закона не способны устранить самой главной проблемы — двусмысленности в понимании правовой природы этого «двуликого» задержания — заключения под стражу, а, следовательно, вряд ли приблизят нас к ответу на вопрос, а чем собственно является эта мера.

Как представляется, для разрешения этой проблемы необходимо более глубоко вникнуть в суть этой меры, не ограничиваясь простым анализом нормативного материала.

Выше мы уже говорили, что уголовно-исполнительное право в какой-то момент подхватывает эстафету в правовом регулировании от уголовно-процессуального права. Ответ на вопрос, когда это происходит, поможет «расставить все точки над 1» и даст четкое представление о том, какова же природа заключения под стражу (задержания) осужденного на срок до 30 суток.

Если рассматривать уголовный процесс как установленный законом порядок применения нормы уголовного права, то с точки зрения правовой теории в его структуре должны выделяться ряд последовательных элементов — этапов правоприменения, последним из которых всегда является этап доведения правоприменительного решения (в нашем случае — обвинительного приговора) до адресата — субъекта, которому предписано его исполнение. Это обязательный элемент правоприменения, так как любое правоприменительное решение и приговор, в том числе, — это властный акт, подлежащий исполнению.

«Встраивая» в эту схему уголовно-процессуальную деятельность, мы приходим к выводу, что применение нормы уголовного права вовсе не исчерпывается актом постановления судом приговора по уголовному делу (принятие правоприменительного решения), как это обычно представляется в уголовно-процессуальной науке. Обязательным элементом данного вида правоприменения является деятельность, именуемая в уголовно-процессуальном законе «обращением приговора к исполнению», которая, в буквальной трактовке закона, заключается в направлении судьей или председателем суда в 3-суточный срок после вступления обвинительного приговора в законную силу его копии в то учреждение или тот орган, на которые возложена обязанность по исполнению приговора. Именно обращением приговора к исполнению оканчиваются процессуальные отношения и начинается уголовно-исполнительная деятельность по реализации принудительного потенциала уголовного наказания — его исполнение. И соответственно, с этого момента все мероприятия, осуществляемые в отношении осужденного, начинают регламентироваться не уголовно-процессуальным, а уголовно-исполнительным законодательством, становясь по своей природе уголовно-исполнительными мерами.

В этом контексте становится предельно ясной природа кратковременного задержания осужденного, уклоняющегося от наказания, на срок до 48 часов. Оно осуществляется вне сферы уголовно-процессуальных отношений и по своей цели никак не может рассматриваться в качестве меры уголовно-процессуального принуждения. Несмотря на некоторое расхождение в формулировке этой цели у разных авторов, все они едины в одном — задержание осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, направлено на пресечение нарушения им требования уголовно-исполнительного законодательства и обеспечение фактического исполнения наказания [1; 6; 8 и др.]. Для нас вполне очевидно, что эта цель никак не

коррелирует с целью уголовного процесса, что означает — задержание является уголовно-исполнительной мерой принуждения, а поэтому объективно не нуждается в уголовно-процессуальном регулировании. Вполне вероятно, УИК РФ мог бы содержать отдельную норму, предусматривающую развернутый порядок осуществления такого задержания, о чем иногда упоминается в науке. Однако это регулирование должно быть именно уголовно-исполнительным, но не уголовно-процессуальным.

Совершенно иначе в этой связи выглядит заключение осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, под стражу. С одной стороны, эта мера принуждения также применяется после обращения приговора к исполнению, к лицу, уклонившемуся от отбывания наказания, а поэтому формально она имеет признаки уголовно-исполнительной меры принуждения. Однако на самом деле это не так.

Как уже упоминалось выше, в случае задержания объявленного в розыск осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания, инспекция по месту задержания незамедлительно, с момента получения информации из органов внутренних дел или оперативного подразделения территориального органа ФСИН России о задержании этого лица, но не позднее 48 часов с момента задержания осужденного, должна направить в суд представление о заключении его под стражу до рассмотрения вопроса о замене наказания в случае злостного уклонения от его отбывания. Каково значение этого представления? Известно, что оно, согласно положениям п. 18 и 18.1 ст. 397 УПК РФ, рассматривается судом в судебном заседании в рамках уголовно-процессуального производства по рассмотрению вопросов, связанных с исполнением приговора, регламентированного правилами ст. 397 и 399 УПК РФ. Следовательно, в этом контексте представление уголовно-исполнительной инспекции о заключении осужденного под стражу вполне можно рассматривать как причи-

ну для начала этого производства, т. е., по сути, повод к началу уголовно-процессуальной деятельности. А раз так, то все отношения, которые возникли в связи с данным представлением, необходимостью его рассмотрения, а также саму меру принуждения, применяемую на основании судебного решения — заключение под стражу, необходимо рассматривать как уголовно-процессуальные отношения и уголовно-процессуальную меру принуждения.

Данный вывод вполне соотносится с целью применения заключения под стражу к осужденному по основаниям, указанным в п. 18 и 18.1 ст. 397 УПК РФ, которая имеет, по нашему мнению, исключительно уголовно-процессуальный характер. Ее содержание определяется необходимостью обеспечения будущего судебного заседания по рассмотрению вопроса о замене наказания осужденному, который злостно уклонялся от отбывания наказания, итогом которого может явиться, по сути, новый в части наказания приговор суда. Отсюда вывод: заключение осужденного под стражу не может рассматриваться как средство обеспечения исполнения наказания, т. е. реализовывать цель и задачи уголовно-исполнительного законодательства.

Наказание, первоначально назначенное судом, уже фактически не исполнено, осужденный уже уклонился от его отбытия. О каком обеспечении его реализации путем заключения осужденного под стражу может идти речь?

С этой точки зрения цель данной меры принуждения — предотвращение возможного сокрытия осужденного и обеспечение, тем самым, судебного рассмотрения вопроса о замене наказания злостно уклоняющемуся от его отбывания осужденному, которое осуществляется в порядке уголовно-процессуального производства по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора.

Учитывая все сказанное выше, заключение осужденного под стражу, имея объективно уголовно-процессуальную

сущность, при условии включения в за- виде заключения под стражу осужденно-

кон соответствующих новаций вполне го, злостно уклоняющегося от отбывания

может рассматриваться как уголовно- наказания. За основу порядка ее приме-

процессуальная мера пресечения. Для нения вполне мог бы быть взят основной

этого законодателю необходимо сформу- порядок избрания меры пресечения в ви-

лировать в главе 47 УПК РФ отдельную де заключения под стражу, предусмот-

норму, которая предусматривала бы осо- ренный ст. 108 УПК РФ, с некоторыми

бенности применения меры пресечения в спецификациями.

Литература

1. Булатов, Б. Б., Николюк, В. В. Проблемы согласования (преодоления конкуренции) норм УПК РФ и УИК РФ // Российская юстиция. — 2014. — № 12.

2. Ложкина, Л. В. Заключение под стражу осужденных, злостно уклоняющихся от отбывания наказания в виде штрафа, обязательных работ, исправительных работ или ограничения свободы : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Ижевск, 2007.

3. Малышева, О. А., Костина, И. А. Проблемы правового регулирования заключения под стражу осужденного, скрывшегося в целях уклонения от отбывания основного наказания, не связанного с лишением свободы и пути их решения // Уголовно-исполнительная система на современном этапе: взаимодействие науки и практики : материалы международной научно-практической межведомственной конференции.

— Самара, 2016.

4. Николюк В. В. Привод, задержание и заключение под стражу осужденного скрывшегося в целях уклонения от отбывания наказания : научно-практическое пособие.

— М.: РГУП, 2018.

5. Петрухин, И. Л. Неприкосновенность личности и принуждение в уголовном процессе. — М.: Наука, 1989.

6. Плашевская, А. А. Уголовно-исполнительное задержание в системе мер правового принуждения // Вестник Кузбасского института. — 2012. — № 11.

7. Пупышева, Л. А. Полномочия суда на задержание подозреваемого. обвиняемого, осужденного // Деятельность правоохранительных органов в современных условиях : сборник материалов XXIV международной научно-практической конференции. Восточно-Сибирский институт МВД РФ. — Иркутск, 2018.

8. Симоненко, А. В. Задержание осужденных как правовое состояние // Уголовная юстиция — 2018. — № 11.

9. Скиба, А. П. К вопросу о разграничении уголовно-правового, уголовно-исполнительного и уголовно-процессуального регулирования // Вестник университета им. О. Е. Кутафина (МГЮА). — 2017. — № 7.

References

1. Bulatov, B. B., Nikolyuk, V. V. Problemy soglasovaniya (preodoleniya konkurencii) norm UPK RF i UIK RF [Problems of coordination (overcoming competition) of norms of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation and the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation] // Rossijskaya yusticiya [Russian Justice], 2014, no. 12.

2. Lozhkina, L. V. Zaklyuchenie pod strazhu osuzhdennih, zlostno ukloniauschihsia ot ot-bivania nakazania v vide shtrafa, obiazatelnih rabot, ispravitelnich rabot ili ogranichenia svobodi [Detention of convicted persons who willfully evade serving a sentence in the form of a fine, compulsory labor, correctional labor or restriction of liberty] : abstract of cand. of law thesis. Izhevsk, 2007.

3. Malysheva, O. A., Kostina, I. A. Problemy pravovogo regulirovaniya zaklyucheniya pod strazhu osuzhdennogo, skryvshegosya v celyah ukloneniya ot otbyvaniya osnovnogo

nakazaniya, ne svyazannogo s lisheniem svobody i puti ih resheniya [Problems of legal regulation of detention of a convicted person who has disappeared in order to avoid serving the main non-custodial sentence and ways of their solution] // Ugolovno-ispolnitel'naya sistema na sovremennom etape: vzaimodejstvie nauki i praktiki [Criminal enforcement system at the present stage: interaction of science and practice] : materials of the international scientific and practical interdepartmental conference. Samara, 2016.

4. Nikolik, V. V. Privod, zaderzhanie i zaklyuchenie pod strazhu osuzhdennogo skryvshe-gosya v celyah ukloneniya ot otbyvaniya nakazaniya [Drive, Detention and Detention of a Convicted Fugitive in Order to Avoid Serving His Sentence] : Scientific and Practical Manual. Moscow, WGUP, 2018.

5. Petrukhin, I. L. Neprikosnovennost' lichnosti i prinuzhdenie v ugolovnom processe [Inviolability of person and coercion in criminal proceedings]. Moscow, Science, 1989.

6. Plashevskaya, A. A. Ugolovno-ispolnitel'noe zaderzhanie v sisteme mer pravovogo prinuzhdeniya [Criminal enforcement detention in the system of legal coercive measures] // Vestnik Kuzbasskogo Instituta [Bulletin of the Kuzbass Institute], 2012, no. 11.

7. Pupysheva, L. A. Polnomochiya suda na zaderzhanie podozrevaemogo. obvinyaemogo, osuzhdennogo [Powers of the court to detain a suspect. Accused convicted] // Deyatel'nost' pravoohranitel'nyh organov v sovremennyh usloviyah [Activities of law enforcement agencies in modern conditions] : collection of materials of the XXIV international scientific and practical conference. East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. Irkutsk, 2018.

8. Simonenko, A. V. Zaderzhanie osuzhdennyh kak pravovoe sostoyanie [Detention of convicted persons as a legal state] // Criminal justice [Ugolovnaya yusticiya], 2018, no. 11.

9. Skiba, A. P. K voprosy o razgranichenii ugolovno-pravovogo, ugolovno-ispolnitelnogo i ugolovno-processualnogo regulirovania [On the issue of differentiation of criminal-legal, criminal-Executive and criminal-procedural regulation] // Vestnik universiteta im. O. E. Kutafina [Bulletin of the O. E. Kutafin University (MSAL)], 2017, no. 7.

Сведения об авторах

Диваев Александр Борисович: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), декан юридического факультета, кандидат юридических наук, доцент. E-mail: divalex09@mail.ru

Смирнов Александр Николаевич: Новокузнецкий институт (филиал) федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Кемеровский государственный университет» (г. Новокузнецк, Российская Федерация), доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин, кандидат юридических наук, доцент. E-mail: Kgpp@rambler.ru

Information about the authors

Divaev Alexander Borisovich: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russia), dean of the Law Faculty, candidate of law, associate professor. E-mail: di-valex09@mail.ru

Smirnov Aleksander Nikolaevich: Novokuznetsk Institute (branch) of the Kemerovo State University (Novokuznetsk, Russia), associate professor of the Chair of Criminal Law Disciplines, candidate of law, associate professor. E-mail: Kgpp@rambler.ru.