CC BY-NC-ND
36
Социальная философия
Е.Н. Ивахненко
СОЦИОЛОГИЯ ВСТРЕЧАЕТСЯ СО СЛОЖНОСТЬЮ1
В статье предпринята попытка рефлексии аутопойезиса сложных объектов - фондовых рынков, Интернет-сетей, социальных коммуникаций. Основной тезис статьи: аутопойезис порождает социальные риски и заставляет пересматривать исследовательские практики и стратегии взаимодействия людей со сложными информационно насыщенными объектами.
Ключевые слова: аутопойезис, постсоциальные исследования, объект-центричная социальность, интернет-комьюнити, осетевление.
«Сложное», «сложность» и связанные с ними понятия не являются чем-то самоочевидным. В самом деле, существуют ли признаки, по которым можно было бы определять сложность как таковую? Да и можно ли всерьез говорить о сложности «как таковой», не привязанной к времени, пространству, коммуникации, сознанию, наблюдателю?
Только для того, чтобы понять или определить, что перед нами (в нас самих, между нами) есть нечто сложное, а не простое/элементарное, необходимы оптики, позволяющие распознавать или различать сложность. Подозреваю, что оптики, позволяющие распознавать сложность, сами также не являются элементарными. Обрисованная ситуация напоминает рисующие сами себя руки на гравюре Эшера, изображающие метафору замкнутости на себя -начало есть конец.
В статье вовсе не ставится задача «разомкнуть» эшеровские руки или раскрыть тайну «закольцованной» рефлексии сложного. В мою задачу входит попытка сориентировать заинтересованного читателя в наличной проблематизации, касающейся сложности
© Ивахненко Е.Н., 2013
техно-социальных объектов определенного класса. Современное осмысление сложного осуществляется в нескольких тематических направлениях, это - соотношение поведения простых и сложных систем; типы сложных систем; содержание (контент) сложного; граница перехода от простого к сложному, от одних типов сложности к другим и т. д. В отечественной и зарубежной литературе можно найти много интересных и глубоких идей по этому вопро-су2. Однако, как было сказано, речь пойдет лишь о двух-трех исследовательских программах последних 10-15 лет. Не все авторы, упоминаемые в статье, ставили тему сложности во главу угла, тем не менее, как это часто случается, это не мешает нам обнаружить (в некоторых случаях - на периферии их исследований) нечто интересное, важное и значимое в связи с нашей темой.
Основной предмет настоящей статьи составляют социально-эпистемологические аспекты осмысления сложности объектов. Такая нацеленность предполагает, с одной стороны, выбор определенных социальных объектов, с другой - привлечение современных исследовательских практик, включающих эпистемологическую рефлексию сложности. Таким образом, предлагаются размышления, нацеленные на преодоление «классических» представлений о поведении сложных социальных объектов: социальных коммуникаций (I); сетей интернет-сообществ (II), фондовых рынков (III), а также попытка ответить на вопрос: что дает нам разработка темы аутопойезиса информационных объектов?(!У).
I. Феномен сложности подстерегает нас в любом элементарном размышлении. Вот я собираю пирамиду из кубиков, или - игрушку, используя детали конструктора «лего», или разбираю механические часы - во всех этих случаях я имею дело со сложным объектом? В первом приближении на этот вопрос следует дать положительный ответ: сложный объект - это сложенный из нескольких частей (элементов). Но если мы изучаем живую клетку, то интуитивно понимаем, что ее сложность отличается от механического устройства и, как минимум, не сводится к простой сумме частей. Тогда же, когда мы пытаемся разобраться в поведение человека, межличностной коммуникации или динамике развития сообщества, то апелляция к прямым механическим или биологическим аналогиям становится вовсе неуместной.
Коммуникация, по Н. Луману, является высокосложной, структурированной системой с собственной динамикой, в которой начало каждой операции, ее запуск, происходит спонтанно, а «наблюдатель каждый раз исходит из того, что объяснить, что происходит, он может лишь позже»3. Коммуникация может осуществляться через
коммуникацию и только в такой последовательности производится то, что мы понимаем под действием. В ней спонтанно запускается рекурсивный процесс, когда результаты предшествующей операции становятся основанием для последующей («руки» Эшера). Иными словами, всякий процесс коммуницирования обладает оперативной замкнутостью, т. е. воспроизводит собственные контакты из себя самого. Коммуникативный процесс ориентируется на собственное системное различение (самореференции/инореферен-ции), а не на различение, вменяемое независимым наблюдателем (референтом) оценивающим происходящее с некоего трансцендентального пригорка.
В нашем случае, обращаясь к коммуникации, важно выделить то обстоятельство, что, согласно Н. Луману, обособление и разрыв между сообщением, информацией и пониманием порождает излишек коммуникативных возможностей и как следствие объект/система обретает коммуникативную избыточность (редундантность). Это условие порождает нечто похожее на свободу выбора - продолжения системой себя самой за счет контингентного выбора. Понятие «контингентности» близко по содержанию к понятию «случайности», но не совпадает с ним полностью. В англо-саксонской традиции «contingency» включает в себя две смысловые составляющие. Одна - в значении «зависящий от», другая - в значении возможности быть также другим. Н. Луман использует понятие «двойной контингенции» как отрицание невозможности и отрицание необходимости одновременно. Таким образом, наступление следующего коммуникативного события (операции примыкания к предшествующему) возможно и по-другому. То есть, как пишет Н. Лу-ман, «не необходимо и не невозможно»4. Таким образом, сложные информационные системы, по Н. Луману, оперативно замкнуты. Автономия системы и ее отличие от внешнего мира не наблюдаются, а лишь осуществляются. Аутопойетические процессы (коммуникации, сознания-понимания, как и различных форм жизни) обособляются через осетевление своих элементов. Наблюдение же не обладает доступом к реальности самой по себе, а только накладывает на нее свое собственное различение, тем самым, реализуя собственное смысловое понимание. При таком подходе субъект-объектная (классическая) логика познания принуждает приписывать смысловую программу каждой конкретной наблюдаемой операции аутопойе-зиса. Однако такое осмысление по отношению к обособившемуся процессу не может быть ничем иным, как осмыслением в контексте прошлого наблюдения и наблюдения прошлого системы. И в этом обстоятельстве уместно усматривать онтологическое ограничение,
накладываемое на наблюдение как таковое в целом и наблюдение аутопойезиса, в частности. Субъект никак не может преодолеть данное ограничение.
По сути, предложенный Н. Луманом подход не приемлет метафор возврата к первоначалу, поиску естественных констант или установление apriori в раскрытии сложности самовозрастающих (аутопойезис) биологических объектов, социального порядка, коммуникативных приращений. При таком подходе мир, который мы наблюдаем, становится контингентным, а потому - всегда неожиданным. Применительно к общественным системам, в этом мире, по мере его усложнения, экспоненциально возрастает количество неопределенностей, социальных рисков и угроз. Такой мир не поддается описанию одной истиной. И. Пригожин, осмысляя проблему сложности «от существующего к возникающему», писал:
Мир не является ни автоматом, ни хаосом. Наш мир - мир неопределенности, но деятельность индивидуума в нем не обязательно обречена на малозначимость5
В связи со сказанным уместно привести признание А. Гринспе-на, определившее отношение ведущих специалистов по мировой экономике к разразившемуся в конце 2008 г. финансовому кризису. Тогда, на заседании комитета Палаты представителей в Конгрессе США Гринспен заявил:
Происходящее сейчас в мире перевернуло мое понимание о том, как вообще функционирует рынок <...> ни одна из существующих математических моделей не может охватить масштаба его сложности.
Примерно в то же время (октябрь 2008 г.) в "Washington Post" было опубликовано его признание, о том, что «кризис не имеет четких границ», что он усложняется и всегда «на шаг опережает по сложности те модели, которые предлагаются специалистами для его обуздания6.
Суммируя высказывания ведущих экономистов планеты, сделанные по пришествию четырех лет, можно констатировать: для экономистов, финансистов и политических лидеров ведущих мировых держав кризис так и остался событием, не поддающимся сколько-нибудь эффективному регулированию. Сегодня, когда острая фаза кризиса позади, известные экономисты, руководители правительств и государств связывают себя с признанием, подобным тому, которое в 2010 г. высказал премьер-министр России, а ныне
президент: «Мы пока даже не понимаем, на каком этапе кризиса мы находимся».
II. Рассмотрим другой аспект сложности - глобализацию технологических и коммуникативных сетей Интернет-пространства. Сама по себе глобализация вовсе не привела к автоматическому нарастанию социальной сложности, но привела к порождению локальных структур - комьюнити (community). Однако социологи отмечают, что описание и классификации некоторых комьюнити, их состав и структура стали утрачивать прежде четкие очертания. Обозначенная трансформация не открывается сразу, а порожденные ею формы социальности еще не выражены явно и зачастую остаются в поле традиционных интерпретаций - как социально-групповое образование, «хотя и новое». Сегодня со всей определенностью можно констатировать: традиционные связи «человек-человек» или «человек - социальная организация», все больше подменяются связями: «человек - информационное устройство». Но сама по себе констатация того, что один тип связи уступает место другому, в условиях сохранения традиционных («классических») социологических интерпретаций, мало что добавляет к пониманию изменяющейся событийности социального мира.
Попытаемся разобраться в существе дела обстоятельней. Изначально индивидуально ориентированные интернет-сообщества возникли на базе чат-программ, написанных для локальных сетей американских университетских кампусов. Сегодня они широко распространились в социальных сетях и, наравне с технологическими усовершенствованиями, заполнили глобальное пространство Интернет. Интеграция беспрерывно меняющихся опосредованных социальных связей в ткань Интернет-коммуникации уже сама по себе стала объектом теоретического социально-философского анализа.
Новое направление развития индивидуализированных сообществ задало переход непосредственных групповых коммуникаций в сферу опосредованных сетью медиа-комьюнити. Это обстоятельство привело к запуску невиданных прежде перемен коммуникативных связей внутри сообществ7. Медиа-коммуникации стали более ориентированными, открытыми и способными к оперативному перенаправлению своего ресурса. Их структура теперь напоминает разветвляющиеся сети специализированных связей. Само по себе признание такого положения вещей подводит к выводам, весьма значимым для решения поставленной в статье задачи.
В сети, практически утратившей официальный характер и центрированную иерархичность, происходит неуправляемое из
какого-то единого центра «перетекание коммуникации». Участники вновь образованной сети встраиваются в гетерархическую многоканальную структуру Интернет-коммуникации. В этом случае неопределенность (контингентность) следующего шага коммуникативного действия налицо. Такого феномена не наблюдалось ни в одной из прежних исторических форм общественных коммуникаций. Включенный в сетевую Интернет-коммуникацию, пользователь легко переступает границы прежде устойчивых социальных различений.
Вместе с тем происходит «растекание» и технического сопровождения, то есть - самой социальной сети Интернета, которое придает всему процессу обозначенное выше свойство двойной контингенции, только теперь - применительно к техно-социальной коммуникации. Обширный спектр сетей построен по принципу контингентного выбора и закрепления интересов пользователей сетей. Он основывается на некоторых значимых для пользователя параметрах: работа, учеба, семейные связи, дружба, привязанность, хобби и т. д. В этих условиях утрачивает свою коммуникативную нагруженность прежде критически важное «пространство встречи». Оно девальвирует как смысловая константа коммуникативной практики8.
Важно отметить, что в сетях отсутствуют иерархические «низ-верх», «центр-периферия». Зато многократно и безостановочно умножается возможность перестраивать/перенаправлять коммуникацию самими погруженными в нее участниками. Все зависит от полноты распоряжения пользователя собственной свободой в столь же непрогнозируемо (неопределенно) разрастающемся техно-медиа-пространстве. Возможности оперирования информацией в такой системе не только избавлены от цензуры, как это обычно отмечается, но внутри коммуникации они практически не ограничиваются известными статусными и имущественными различениями. Здесь вступает в свои права парадокс полной зависимости и полной независимости, схожий с тем, на который обратил внимание Н. Лу-ман, различая коммуникацию и сознание. Мы можем констатировать, что сети развивают себя в соответствии с принципом «двойной контингенции», когда практически любой повод для общения «не необходим и не невозможен».
III. Обратимся к «постсоциальным исследованиям»9, в которых на протяжении последних двух десятилетий осуществляется проект объект-центричной социологии (Б. Латур, К. Кнорр-Це-тин, Дж. Ло, У. Брюггер и др.)10. Так, изучая финансовые рынки и деятельность вовлеченных в них трейдеров, К. Кнорр-Цетин фик-
сирует ключевую их особенность - это нетождественность самим себе. Однако объект запускает данное свойство только с определенного (порогового) уровня сложности. К примеру, деньги примерно до XIX в. работали в качестве эквивалента труда, вложенного в тот или иной товар и являлись его стоимостным выражением. В последующем усложнение системы привело к созданию финансово-экономического механизма, а уже в XX в. - к такому усложнению биржевой торговли, которое породило непредсказуемость и неопределенность «поведения» мировой финансовой системы в ее влиянии на производство, кредитование и социальную устойчивость/неустойчивость целых государств и мирового сообщества в целом.
К. Кнорр-Цетин в своей совместной с У. Брюггером статье подчеркивает схожесть поведения современного фондового рынка с живым организмом11. Она пишет, что он «обладает» собственной волей, переменчивым и независимым характером. Вовлеченные в его работу трейдеры никогда не могут «прочитать» рынок полностью, а только частично в виде отдельных блоков. Они обновляют свои представления о фондовом рынке, обмениваясь информацией в начале и в конце серии торговых операций, а также в ходе информационных диалогов. К такому объекту остается только приноравливаться, как к чему-то живому, мыслящему, властному и переменчивому. Объекты такого класса, утверждают авторы, принципиально не могут быть просчитаны и прочитаны до конца. Они безостановочно регенерируют, разворачивают свою сущность, «взрываются», «мутируют», надстраивая один за другим «этажи» своей сложности. «С теоретической точки зрения определяющей характеристикой данного типа объекта, - пишут авторы статьи, -является именно эта недостаточность "объективности" и завершенности существования, нетождественность самому себе»12.
Такие и подобные им объекты были названы авторами статьи «эпистемическими объектами». Впервые термин «эпистемическая вещь» был введен в научный оборот Х.-И. Райнбергером13, изучавшим влияние экспертизы в обществах знания. Общества знания -это общества позднего модерна, которым свойственно взаимопроникновение (креолизация) социального с «другими» объектными культурами - «культурами знания». Этот термин позволял провести важное различение с объектами/вещами технологическими. Статус технологических объектов (инструментов и товаров), по Райнбергеру, определяется наличием в них фиксированных, стабильных свойств, готовых служить исследователям или потребителям - субъектам. Субъект по своему усмотрению создает и распоряжается технологическим объектом. Другое дело эпистемический
объект - это объект, символизирующий применение познания к познанию. В него не вправлено никакое изначальное целеполага-ние в виде некой идеальной конечной конфигурации собственного развития или чего-то похожего. Развитие эпистемического объекта сопоставимо с эволюцией или с тем, что В.И. Аршинов усмотрел в концепции «Self» (О. Рёсслер и В. Чахер)14 - нестационарный, перманентный эволюционный процесс15.
Такой тип объекта, если его рассматривать в рамках классических информационных (субъект-центричных) моделей, выглядит по меньшей мере странным. Здесь вообще неуместна постановка вопроса о «знании» какой-то заданной сущности объекта. Причем, если можно было бы предположить, что объект каким-то образом располагает знанием о самом себе, то и тогда это знание всегда будет оставаться неполным: никогда полным знанием до, а всегда -частичным знанием после. В случае же с фондовой биржей (торговля валютой, фьючерсные сделки), мы имеем дело с процессами перманентного само-созидания объекта. Это такой процесс, который одновременно является и наблюдателем самого себя, а потому принципиально невозможно выразить полноту знания о нем ни со стороны отстраненного, ни со стороны включенного наблюдателя (трейдера), который являет собой только один из его внутренних операторов. Объект (фондовый рынок) ведет себя так, что процесс его разворачивания (подобно коммуникации) идет впереди всякого знания/наблюдения, даже если бы этим знанием/наблюдением о себе располагал бы он сам. Субъекту (человеку/наблюдателю) отводится роль участника процесса, чем-то схожая с ролью одной из независимых переменных в сложном уравнении.
Такие объекты (вещи, системы), как это выясняется, способны давать отпор (Б. Латур)16. Они не поддаются стремлению использовать их как инструменты, а вмешательство человека - наблюдения, исследования, попытки перехвата управления - может порождать что-то схожее с их «неповиновением», «бунтом вещей». Наблюдения и исследования лишь увеличивают, а не уменьшают их сложность. Таким образом, сложные объекты данного типа уже не орудия, не инструменты, не товары и не посредники в привычном смысле. Такое положение вещей (и вещей буквально) существенно расширяет концепцию социальности, вынося ее разработку за пределы классических субъект-объектных отношений. По сути, мы имеем дело с объект-центричной социальностью, когда объектные отношения доминируют в формировании эмоциональных миров, морального порядка, определяют типы коллективных договоренностей и т. д.
К. Кнорр-Цетин предлагает такое сравнение:
Если инструменты и товары по сути своей напоминают закрытые ящики стола конкретного размера с четко очерченными углами, то объекты знания (эпистемические объекты. - Е. И.) скорее подобны выдвинутым ящикам, заполненным папками, ряды которых теряются в темноте отведенного им пространства стола17.
Предложенный подход к определению сложных эпистемиче-ских объектов получает свое развитие в теме аутопойезиса вещей/ объектов18. Зададимся вопросом: сети Интернета аналогичны по характеру сложности объектам, рассматриваемым в постсоциальных исследованиях? Я склоняюсь к положительному ответу на поставленный вопрос. Сети, как и фондовый рынок, представляются оборотной стороной современной индивидуализации, и в современных исследовательских социологических практиках составляют все более усиливающуюся конкуренцию традиционным межличностным отношениям. Не то чтобы межличностные отношения исчезают вовсе, а то, что они в данном случае форматируются самим рекурсивным способом включенности в сложное техно-социальное устройство, включенности, которая порождает и тиражирует непредсказуемые последствия техно-социального соработничества.
При таком положении вещей желания субъекта, встроенного в сеть, представляются в виде искомого общения, которое, возможно, еще смутно осознается и не актуализируется полностью. В качестве стремления восполнить нехватку полноты (недо-объективацию) желаемого выступает та или иная рожденная в Интернет-общении репрезентация. Отсюда выстраиваются цепочки репрезентирующих действий, все более сложных и непредсказуемых, в том числе для самого инициатора расширения Интернет-сети. Процесс обретает свойство непрогнозируемо ветвящихся треков-желаний, концы которых исчезают в бесконечности человеческого воображения. Срабатывает эффект предопределенного отсутствия полноты объективации системы, что подводит вовлеченного в сеть субъекта к такому набору действий, который вынуждает его шаг за шагом прояснять и актуализировать собственное желание, а через него самого себя -как «еще одно» восполнение «в отражении себя» (Ж. Бодрийяр). В связи с этим эпистемические вещи представляют собой «оживший» мультипликатор знаний, генератор непрогнозируемого спонтанного роста новых социальных образований и рисков; это - торжество контингентности (случайности) новообразований социального мира и упадок его искупительной предсказуемости.
IV. Исследуя сложность в социологии объектов, мы получаем дополнительную возможность привключить в исследовательские практики по меньшей мере несколько усиливающих наши позиции факторов.
Дело в том, что, описывая поведение сложных объектов средствами традиционного субъекто-центричного словаря, мы обречены оставаться в плену тех, мыслительных схем, которые по природе своей не схватывают существо их новообразующейся сложности. Луман, к примеру, противопоставляет классической «субъект-объектной» схеме базовые понятия «логики различений» Дж. Спенсера-Брауна19. В связи с этим весьма важным представляется обогащение словаря объект-центричного подхода понятиями, почерпнутыми из пограничных областей знания - теории коммуникации, динамической/неклассической теории информации (Д. Чернавский), неравновесной динамики (А. Пуанкаре, А. Колмогоров, Х. Хопф и др.), теории катастроф и перестроек (В. Арнольд) и др.
Для естествознания подобная концептуализация вполне обычное дело, тогда как в социальных науках она все еще расходится с традиционными представлениями. Не следует, конечно, призывать к прямому переносу терминов из естествознания и точных наук в социально-гуманитарную область. Речь идет о том, что поскольку мы столкнулись «ожившими вещами» (высокотехнологическими информационными объектами), то не лишне было бы поинтересоваться теми актами интеллектуального воображения, которые предложили теоретики из других областей знания, столкнувшись с чем-то подобным. В этом пункте следует прислушаться к Ричарду Рорти, считавшему основным достоинством интеллектуала уметь «соприкасаться с ныне достигнутыми пределами человеческого воображе-ния»20. И хотя интеллектуальное воображение ныне имеет пределы, обусловленные временем, их все же можно бесконечно раздвигать.
Таким образом, настоящую статью следует рассматривать как часть более широкой программы преодоления «классических» представлений о поведении сложных социальных объектов.
Примечания
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного
научного фонда (проект № 13-33-01009 а1).
2 См.: Пригожин И., Николис Г. Познание сложного. М., 2008; Чернавский Д.С. Си-
нергетика и информация. Динамическая теория информации. М.: Наука, 2001;
Аршинов В.И. Синергетика встречается со сложностью // Синергетическая парадигма. «Синергетика инновационной сложности». М.: Прогресс-Традиция. 2011. С. 47-65. Налимов В.В. Разбрасываю мысли. Москва. «Прогресс-Традиция», 2000; Хакен Г. Принципы работы головного мозга. М.: Смысл, 2001; Nowotny H. The increase of complexity and its réduction: emergent interfaces between the natural sciences, humanities and social sciehces // Theory, culture and society. 2005. Vol. 22. № 5. P. 15-31.
3 Луман Н. Введение в системную теорию / Пер. с нем. К. Тимофеева. М., 2007.
С. 147-148.
4 Там же. С. 329-330.
5 Пригожин И. От существующего к возникающему: Время и сложность в физичес-
ких науках. М.: Наука, 1985. С. 254.
6 Цит. по: «Гринспен признал свою долю вины в финансовом кризисе»
[Электронный ресурс] // ВРЕМЯ Новостей. Бизнес и финансы. [М. 2008]. URL: http://www.intalev.ru/agregator/press/id_37941/ (дата обращения: 12.12.2012).
7 Веллман Б. Постоянство и преобразование Комьюнити // Доклад Законодатель-
ной комиссии Канады, Ассоциация Веллмана, 2001. С. 14.
8 См.: Лавренчук Е.А. Аутопойезис социальных сетей Интернет-коммуникации //
Вестник РГГУ. 2009. № 12. Серия «Философия. Социология». С. 48-57.
9 Термин «постсоциальный» служит обозначением для расширяющегося спектра
культурных форм, выходящих за пределы традиционных определений социального порядка - социальности.
10 Кнорр-Цетин К. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоци-
альных обществах знания // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: «Территория будущего», 2006. С. 267-306; Латур Б. Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Социология вещей... С. 342-362; Ло Дж. Объекты и пространства // Социология вещей... С. 223-243.
11 Кнорр-Цетин К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование
постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. С. 307-341.
12 Кнорр-Цетин К., Брюггер У. Указ. соч. С. 317.
13 Rheinberger H.-J. Experiment, Difference, and Writing: I. Tracing Protein Synthesis // Studies in the History and Philosophy of Science. 1992. Vol. 23. № 2. P. 305-331.
14 «Self» можно определить как рекурсивный оператор порядка перед лицом как гигантской сложности «внешнего мира», так и сложности «внутренних когнитивных событий» (Tschacher W, Rossler O. The Self: A Processual Gestalt // Chaos. Solitons. Fractals. 1996. Vol. 7. July 1996. P. 1011-1022).
15 Аршинов В.И. Указ. соч. С. 63.
16 Латур Б. Указ. соч. С. 342-362.
17 Кнорр-Цетин К., Брюггер У. Указ. соч. С. 318.
18 Аутопойезис (от греч. аитод - сам, noi^aig - создаю, произвожу, творю) буквально означает само-строительство, само-производство или воссоздание себя через себя самого.
19 Brown S.G. Laws of Form. L., Allen and Unwind, 1969.
20 Рорти Р. Упадок искупительной истины и подъем литературной культуры //
Сравнительная философия. Моральная философия в контексте многообразия культур. М.: Восточная литература, 2004. С. 33-50.
