УДК 316.35
СОЦИОЛОГИЯ ПОТРЕБЛЕНИЯ: ДИАГНОЗ И ПРЕДЧУВСТВИЕ
SOCIOLOGY OF CONSUMPTION: DIAGNOSIS AND FOREBODING
И. Ю. Фомичев
I. Yu. Fomichev
Ключевые слова: потребительские ценности; материальные ресурсы;
консьюмеризм; гедонизм; последние люди; социальное бытие; стандарты образа жизни; всеобщее отчуждение; частичный человек Key words: consumer values; material resources; consumerism; hedonism; the last people; social life; standards of
living; universal alienation; partial people
В статье исследуется трансформация социальных институтов в процессе перехода и обретения современным российским обществом характеристик потребительского социума как в контексте инфраструктуры, так и в сфере общественного сознания. Исследуется воспитательный потенциал потребительских практик, их социально-интегративные свойства, выявляется аксиологическая платформа современного гедонистического действия. Анализируется феномен «довольного сознания» и социальные риски, связанные с этим.
The article investigates the transformation of social institutions in the transition process and the acquisition of modern Russian society the characteristics of the consumer society in the context of infrastructure and in the public consciousness.
Потребление традиционно является одним из тех социальных процессов, изучая которые социологи фиксируют тренды в развитии экономических, политических, аксиологических и других общественных кластеров. Д. К. Гэлбрейт (в книге «Эра изобилия»), Г. Маркузе (в работе «Одномерный человек»), Ж. Бодрийяр («Общество потребления») и др. продемонстрировали процесс переформатирования современного общества и человека в контексте потребительских ценностей. Для американцев это стало актуальным уже в конце 50-х-начале 60-х годов XX века, для европейцев — в конце 60-х-начале 70-х, нам нужно было дожить до кризисного 2014-го, чтобы понять (оглядываясь назад), в какой степени потребление может трансформировать российский ландшафт.
Надо заметить, что всегда существуют практические аспекты поступательного социального развития, которые противоречат «приподнятому настроению» его апологетов и попадают в список неудобных концепций становления хозяйственной практики. Так, например, рост благосостояния российского общества в последние пятнадцать лет его существования, несмотря на разнообразные кризисы, был заметен и фиксировался в различных его аспектах. Наверное, никогда прежде национальное хозяйство не располагало таким богатством материальных ресурсов. В то же время параллельно умножению материально-ресурсной базы, в соответствие с цивилизационной логикой сформировался феномен гипертрофированного потребления, социальная этика и социальная психология потребительства, которые проницательными умами воспринимаются в качестве негативных тенденций в социуме. При этом само потребление рассматривается как всеобщий фактор. У Ж. Бодрийяра оно, например, включает не только материальные вещи и услуги, но и пространство, время, искусственные образы, политику и культуру.
Можно также утверждать, что в данном случае речь идет о всеобщем и глубинном сдвиге, характерном для эволюции каждого современного общества. Примечательно, что даже африканские и арабские беженцы, плывущие с риском для жизни из Ливии и Турции на итальянский остров Лампедуза и многие греческие острова, признаются европейским миграционным властям в желании приобщиться к местному образу жизни именно с этой
потребительской стороны. В чем не содержится ничего предосудительного, поскольку а) мы живем в обществе потребления и б) человек обречен именно через разные формы потребления воспроизводить все разнообразие собственного бытия.
Определенного рода негативные социальные оценки возникают, как правило, только при наличии избыточного потребления, причем именно в материальной сфере. Соответствующим образом возникает специфический понятийный аппарат. Надо заметить, что интенсивно эксплуатируемый для характеристики положения дел в этой области термин консьюмеризм первоначально (в 60-х годах ХХ века) обозначал такое социальное явление, как движение в защиту прав потребителей, организованные действия граждан, направленные на гармонизацию отношений производителя и покупателя товаров или услуг. Последние четверть века этот же термин чаще употребляется для обозначения явлений сверхпотребления, нездоровой социально-психологической зависимости, маниакального шопинга. Более определенно, возможно, звучит другой термин, использованный американцем Дж. Де Граафом в книге «Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру» [1], где явление перепотребления рассматривается как особого рода психическое и социальное заболевание.
Для обществоведческого анализа складывающейся ситуации самым естественным на первый взгляд методом было бы призвать на помощь безотказную и вполне надежную сентенцию о перманентной деградации буржуазного социума. Однако дело обстоит сложнее. В культуре современного общества (в определенной степени и российского) произошли серьезные качественные изменения, решающим образом изменилась сущность протекания социально-нравственных процессов. В классические времена становления буржуазных отношений важнейшим социальным функционером выступал марксов «экономический человек» с его аскетическим моральным сознанием: «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество.., тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности» [2].
Протестантскую этическую доктрину описал М. Вебер, фиксировавший ее суть в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов; эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным и даже иррациональным по отношению к «счастью» или «пользе» отдельного человека. В этой концепции нет места приобретательству, которое призвано служить средством удовлетворения человеческих потребностей, а все человеческое бытие, напротив, должно служить наживе, являющейся целью и смыслом жизни.
В наше время аксиологическая версия социального бытия существенно изменилась. Капиталистическая сущность буржуазного образа жизни, конечно, не исчезла. Нажива как социально-экономический феномен тоже вряд ли исчезнет из человеческого общества, но внешне проявленными доминирующими социальными регуляторами постепенно становятся ценности «потребительского человека». Потребление выступает не только как экзистенциальное наслаждение, реализующееся через модусы приобретения и развлечения. Оно воспроизводит систему социальных механизмов, определяющих соответствующую совокупность символов и «правила игры», направляющих и в определенной степени гармонизирующих человеческие взаимодействия в обществе.
Потребительские практики формируют своеобразную систему социальных статусов. Пожалуй, нигде так, как в рыночной мифологии, потребительские стандарты не символизирует личностное достоинство. Поэтому рыночному индивиду и его окружению удобнее и очевиднее уяснить, чего он стоит, принимая во внимание его возможности потреблять, чем понять, кем он как личность является на самом деле. В каких магазинах ты делаешь покупки, на каком автомобиле ездишь, в каких местах отдыхаешь, в каком районе живешь и т. п. — все приобретает статусную окраску и определяет социальную принадлежность. Население дифференцируется по определенным социальным кластерам, внутри которых социальные напряжения не очень антагонистичны ввиду примерной равноценности потребительских притязаний. В то же время порождаются и несомненные поведенческие девиации, такие как условно-статусное, демонстративное, показное потребление, стремление соответствовать в потреблении своей референтной группе или, что еще хуже, стремление перейти в более
35
престижный социальный отсек и зарекомендовать себя благодаря «превентивной жертве», новому уровню потребительского стандарта.
Потребительские практики обладают несомненным воспитательным потенциалом, формируя вкус (того или иного эстетического масштаба), коммуникационные привычки (не менее разнообразные), ориентиры сближения и дистанцирования, моральные нормативы и стандарты образа жизни, то есть необходимые элементы социальной поведенческой культуры, которая задается потребительским обществом. Консьюмеризм реализует функцию интегрирования индивида в общество. При этом подавляющее большинство населения принимает и вместе с тем принуждается к приятию ценностей этого общества. В то же время потребительство формирует стремление достижения социального превосходства через практику условно-престижного потребления, появление поведенческих стереотипов демонстративности и вычурности в контексте индивидуального самоосуществления, нахождения своего места в мозаике социокультурных взаимодействий.
Одним из важных обстоятельств, на которое необходимо обратить внимание в функционировании современного потребительского общества, является то, что духовное потребление в этих условиях оказывается все более невостребованным. На потребление товаров и услуг тратится гораздо больше средств, чем на образование и культурное развитие, причем последнее эволюционирует в сферу эталонов массовой культуры. Современный человек, как правило, не имеет соответствующей подготовки и не способен в необходимой мере ассимилировать богатства высокого культурного наследия, которое выражает его собственную кристаллизованную сущность. В западной и российской социологии общим является утверждение, что большинство людей усваивают знания и ценности в нерасшифрованном виде готовых положений и выводов, адаптированных под уровень массового сознания. Массовое потребительское общество самим своим образом существования заставляет человека пассивно потреблять неорганичные его существу смыслы и формирует стандартизированную духовность, моральную нищету. Авторы упоминаемой выше книги про потреблятство свидетельствуют, что когда Мать Тереза приехала в Соединенные Штаты для получения почетной ученой степени, она сказала: «Это самое бедное место из всех мест, где я когда-либо была». Роберт Сейпл, директор благотворительной христианской организации «Видение мира» рассказывает: «Она говорила не об экономике, взаимных фондах, Уолл-стрит и покупательной способности. Она говорила о нищете души».
Диагнозы потребительскому социуму всегда ставились неутешительные, но симптомы виделись разные. Социальная трагедия всеобщего отчуждения, формирование частичного человека (от К. Маркса к Д. К. Гэлбрейту), потеря трансцендентного в результате «сделки с Дьяволом» у Ж. Бодрийяра (нет даже фетишистской трансцендентности товара, есть только имманентность в системе знаков), торжество личностного порока у Ф. Достоевского (... да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории — так он вам и тут человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает).
Но вспомним, что зафиксировал ницшевский Заратустра, пришедший к людям и обнаруживший общество «последних людей». «Земля стала маленькой, и на ней копошится последний человек, который все делает таким же ничтожным, как он сам. Его род неистребим, как земляные блохи: последний человек живет дольше всех.
«Счастье найдено нами», — говорят последние люди, бессмысленно моргая.
Они покинули страны, где было холодно, ибо нуждались в тепле. Они еще любят ближнего и жмутся друг к другу — потому только, что им нужно тепло.
Нет пастыря, есть одно лишь стадо! У всех одинаковые желания, все равны; тот, кто мыслит иначе, добровольно идет в сумасшедший дом.
«Прежде весь мир был безумным», — говорят самые проницательные из них и бессмысленно моргают.
Все они умны, они все знают о том, что было: так что насмешкам их нет конца. Они еще ссорятся, но быстро мирятся — сильные ссоры нарушили бы их покой и пищеварение.
Есть у них и свои маленькие удовольствия: одно — днем, другое — ночью; но более всего они пекутся о здоровье.
«Мы открыли счастье», — говорят последние люди и бессмысленно моргают» [3].
Еще во времена Ф. Ницше теоретически или эмпирически фиксировалась та социальная закономерность, согласно которой буржуазное общество в том или ином масштабе формирует так называемый феномен «довольного сознания», то есть некоторой совокупности соответствующих социальных экспектаций и жизненных идеалов в духе модернизированного гедонизма, отождествляющего хорошее с приятным. Это в природе человека, когда он желает получать от жизни больше удовольствий и всячески избегает страданий. Нет ничего лучше удовольствия, кроме еще большего удовольствия — так полагает истинный гедонист. По мере совершенствования производства разнообразных потребительских ценностей растут возможности и масштабы потребительских практик и приносимых ими удовольствий, которые постепенно вытесняют интеллектуальные и духовные потребности, и мы эмигрируем в мир консьюмеризма.
Однако остается еще и Заратустра и его «танцующая звезда». «Я говорю вам: надо иметь в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас пока еще есть хаос». В человеческом сознании всегда существовали альтернативные гедонизму ценности, отвергавшие спасительную миссию бытийного уюта, обладающую якобы столь ободряющей степенью общественного признания, что можно говорить о «конце истории». Джордж Оруэлл, к фантасмагориям которого можно по-разному относиться, в своей рецензии на книгу «Майн кампф» в 1940 году весьма проницательно заметил, что А. Гитлер тонко «постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все «прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди только об одном и мечтают — жить спокойно, безопасно и не знать боли. При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней мере, борьбы и самопожертвования, не говоря уже о барабанах, флагах и парадных изъявлениях преданности. Фашизм и нацизм, какими бы они ни были в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к сталинскому казарменному варианту социализма. Все три великих диктатора (третий, по тексту — Наполеон — авт.) упрочили свою власть, возложив непомерные тяготы на свои народы. В то время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам» [4].
Гитлеризм, конечно, крайний из всех возможных примеров. Но были и другие идеологические борцы — разного рода революционеры — большевики, Че Геварра и Фидель Кастро, донецкие ополченцы, наконец; участники различных общественных движений, религиозных и политических объединений, которые не обещают людям потребительских благ, но бросают вызов спокойствию и благополучию и решительно устремляются навстречу судьбе ради осуществления идеи. И люди идут за ними и борются вместе с ними. В современном обществе одновременно существуют социальные группы, участники которых взаимосвязаны консьюмеристскими практиками, то есть тем, что можно приобрести на потребительском рынке, и общественные группы, объединенные различными идеями, нравственными, эстетическими, политическими и др. ценностями, которые формируют духовную жизнь социума. Рост уровня потребления в обществе означает рост ВВП и является показателем экономического прогресса. Но материальное прямо нередуцируемо к идеальному, рост материального благополучия не означает подъем духовности. Материальные ценности для
37
большинства людей всегда привлекательнее идеальных, и консьюмеризм в массовом масштабе порождает отчуждение общественного человека от духовности. Однако человеческая история свидетельствует, что в хаосе бытийного уюта, в этой душе нового бездушного мира, всегда таится «танцующая звезда», которая однажды родится и провозгласит: «Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не к миру, а к победе. Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победой!» [3].
Список литературы_
1. Ванн Д., Нэйлор Т. Х., Де Грааф Дж. Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру. - Екатеринбург: УльтраКультура, 2005.
2. Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений.
3. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. - М.: Интербук, 1990
4. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.dolit.net/author/1523/ebook/16658/oruell djordj/ retsenziya_na_mayn_kampf_adolfa_gitlera/read
_ Сведения об авторе
Фомичев Игорь Юрьевич, д. с. н., профессор кафедры маркетинга и муниципального управления, Тюменский индустриальный университет, тел. 83452683446, e-mail: [email protected]
Fomichev I. Yu, Doctor of Sociology, professor, Department of Marketingand municipal government of Industrial University of Tyumen, phone: 83452683446, e-mail: [email protected]_
ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ ПРОЦЕССЫ
УДК 343.2
ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ СОКРАЩЕНИЯ
УРОВНЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
LEGISLATIVE REDUCING THE LEVEL OF CRIME
Ю. А. Джахбаров, Д. М. Махмудова Yu. A. Jakhbarov, J. M. Makhmudova
Ключевые слова: преступление; борьба с преступностью; состав преступления; реформирование законодательства; криминализация; уголовное право; правоохранительная деятельность
Key words: crime; crime control; body of a crime, the law reform; criminalization; criminal law; law enforcement activities
Проблема борьбы с преступностью всегда была и остается одной из самых важных и актуальных проблем правовой науки и практики. Цель работы — выявление новых правомерных и целесообразных возможностей и наиболее действенных методов стратегической и тактической борьбы государства и общества с преступностью в нашей стране, а также теоретическая выработка концептуальных, законодательных и практических рекомендаций для дальнейшего совершенствования российского законодательства. В статье предлагаются конкретные научно обоснованные направления и методы качественного улучшения законодательной, правоохранительной, судебно-процессуальной и уголовно-исполнительной деятельности соответствующих государственных органов и общественных объединений, направленной против образа жизни и преднамеренных противозаконных действий лиц, вставших на путь совершения разного рода правонарушений и преступлений.
The problem of crime has always been and remains one of the most important and urgent problems of legal science and practice. The objective: to identify new lawful and appropriate opportunities and the most effective methods of strategic and tactical struggle of the state and society against crime in our country, as well as theoretical elaboration of conceptual,