CC BY
30
Р. Я. Цибриенко
социологический анализ природы вузовского корпоративизма на фоне глобальных ПЕРЕМЕН
Интерес к природе корпоративных отношений в вузовских организациях, механизмам и тенденциям их развития возник у автора давно как следствие ломки прежних стандартов отношений в организациях, востребованности идей и практики социального партнерства и доверительных отношений в модернизированном обществе. На фоне заданной в обществе социальной траектории актуальность проблемы казалась очевидной и ситуативно обозначенной.
Последние десятилетия жизни российского общества показали, что модернизация, осуществляемая в направлении рыночных преобразований, вносит системообразующие перемены во все социальные институты. Происходящие изменения развивались под знаком демократизации социальных отношений во всех сферах общественной жизни, в т. ч. и в области трудовых отношений. Сложившаяся в современном мире практика управления убедительно свидетельствовала, что наибольшим эффектом продуктивности располагает рабочая команда, сплоченная общими целями и сформированными на базе общих интересов отношениями единства, солидарности и взаимопомощи. То, что было представлено как норма жизни демократического сообщества, на волне социальных преобразований приходит в Россию. В этих условиях актуализированными оказываются требования уважения интересов отдельного человека и социальных групп, реальной вовлеченности работников в процесс управления производством. Управленческие структуры начинают не только осваивать новую лексику общественных отношений, они учатся искусству управления и регулирования такими видами взаимодействия, которые в соответствии с духом времени могут строиться на различных иногда диаметрально противоположных групповых интересах.
На требования рыночных отношений как в направлении эффективности управления, так и в демократизации внутривузовского пространства, должна была ответить и система российского образования. В условиях реформирования общества перед вузовскими организациями встала сложная задача выживания через развитие и совершенствование своей деятельности. Сегодня она реализуется на фоне жестких социальных реалий. Все более ожесточенной становится конкуренция на рынке образовательных услуг. Ее динамика опосредуется как ростом числа вузов, так и развитием неблагоприятной демографической ситуации. Одновременно государственные ведомства меняют образовательные стандарты и приоритеты вузовской деятельности. Вступление в Болонский процесс изменяет привычную структуру и стратегию российского высшего профессионального образования. В таких условиях, когда социальная среда усложняет условия существования организации, корпоративный ресурс представляется важным средством оптимизации деятельности вуза, а связи между членами организации определяют возможности их социальной и профессиональной адаптации. В настоящее время внимание науки привлечено к сложным процессам развития корпоративизма и социального партнерства в трудовых объединениях. Однако
© Р. Я. Цибриенко, 2008
традиционным предметом исследований является развитие социально-трудовых отношений в сфере промышленного производства, а работ, посвященных согласованию интересов и целей в образовательной сфере, очень мало. Более того, до сих пор нет социологического анализа обозначенной проблемы, основанного на системной методологии, что создает ощущение стандартизации и фетишизации предметной сферы и ее значимости.
толчком к более пристальному вниманию к проблеме корпоративизма в вузовских стенах явилась статья П. А. Вандермеша «История Европейского университета»1, где автор реконструировал обстановку, сложившуюся в европейских университетах в конце XVIII в. Как отмечал историк, корпоративность преподавателей, которая страдала от недостатка сплоченности и солидарности, была более выражена в приверженности к учебному заведению, нежели к научному сообществу. Причиной такой идентификации профессорско-преподавательского состава университетов стало развитие капитализма и, как следствие этого, — формирование духа предпринимательства, который проник в стены учебных заведений. Современники отмечали, что предпринимательский настрой плохо сочетался с университетскими нормами. В письме к Филиппу V, поступившему из университета Соло-манки, сообщалось, что профессорско-преподавательский состав обвиняется в коррупции, профессора не посещают занятия, повсеместно раздаются нарекания в недостатке их интереса к преподаванию, безразличии и формализме в работе. Ученые, несущие в прошлом в учебные аудитории науку, превращались в служащих, отбывающих свое рабочее задание. Университетский корпоративизм преподавателей характеризовался нарастающим провинциализмом, потерей профессионализма.
Исторический ракурс проблемы получил свое продолжение в современной российской ситуации, сложившейся в сфере высшего профессионального образования. Сложности формирования новых отношений в образовательной сфере, а зачастую и потеря социальных и нравственных ориентиров этого процесса, находят свое отражение в ряде публикаций2, озвучены в итоговом документе работы Общественной палаты РФ «Образование и общество: готова ли Россия инвестировать в свое будущее?», в мотивации государственных инициатив по введению ЕГЭ как инструмента формирования студенчества в условиях вузовской коррупции и пр.
В итоге возник ряд вопросов об общем, особенном и специфическом в социальной практике прошлого и процессах, развивающихся в современных вузовских организациях России, о природе корпоративизма в сфере образования и науки, детерминантах и механизмах коллективного взаимодействия. Одновременно сформировался ряд гипотез, которые требовали аргументации и погружения в проблему исследования:
Гипотеза № 1. Корпоративизм как ресурс адаптации к переменам имеет инвариантный потенциал применительно к различным по масштабу социальным системам, включая агентов деятельности.
Гипотеза № 2. Корпоративизм как способ социальной адаптации к переменам имеет различия в коммерческих и некоммерческих организациях. Изменение экономического статуса организации неизбежно ведет к изменению природы корпоративизма, что непосредственно затрагивает область коммерциализации деятельности вузов.
Гипотеза № 3. Детерминантами корпоративных отношений выступают специфические социальные характеристики организации (профессиональная ориентация, национальные и территориальные особенности), что дает право говорить о специфике формирования и особенностях развития корпоративных отношений в организациях сферы высшего профессионального образования.
Гипотеза № 4. Корпоративные отношения и цели в вузовских организациях эволюционируют в направлении перемен в социальной среде и адекватным им изменениям в социальных институтах и во внутриорганизационном пространстве.
Стоит отметить, что интересным, но предсказуемым образом исследования корпоративных отношений, культуры их формирования подверглись интерпретации, в первую очередь, со стороны менеджмента. Многие публикации в русле проблематики корпоративизма автоматически классифицировались как управленческие. Для этого, как уже было оговорено, есть свои объяснения и среди них исторические корни проблематики. Качество нового социального взаимодействия и отношения, вызванные им, привлекали внимание менеджеров еще в XIX в. Среди первых исследователей, предвещавших время нового управления, которое еще только предвиделось и должно было строиться на основе согласованных интересов, значится имя инженера, администратора, исследователя А. Файоля. Однако параллельно с интересом управления к методам, мобилизующим ресурсы повышения эффективности трудовой деятельности, актуализируется внимание социологии к новому типу социальных отношений и процессов в сфере производства. Социолог Макс Вебер одним из первых распространил понятие легитимности государственной власти на уровень управления организацией и сформулировал суть «корпоративного духа», корпоративных отношений, базирующихся на действиях, ориентированных на достижение согласия, предполагающих формирование лояльного отношения к руководству, основанного на разделяемых в трудовом объединении ценностях и целях3. Как следствие этого корпоративизм становится признаком идентичности, является атрибутом принадлежности к группе, с которой связаны приоритетные интересы индивида. Последнее свойство является принципиальным, т. к. личность по роду своей деятельности оказывается единовременно вовлеченной в различные социальные группы, отличающиеся своими ценностями и нормами.
Значение коллективного взаимодействия, вызванной им солидарности и сплоченности приводили к возникновению неоднозначных реакций у различных представителей социологической науки в разные периоды развития общества. Исследования социологов рассматривают коллективное (корпоративное) не только как отражение реальности, но и как средство ее переустройства. О. Конт считал, что познание законов общества необходимо, чтобы коллективно действовать в современном мире. Г. Спенсер, наоборот, был убежден, что познание необходимо, чтобы понять, что сообща действовать нельзя.
Современные фундаментальные и прикладные исследования рассматривают коллективные действия как основу рационального управления, которое поддерживается благодаря инструментальной (технические средства организации группового взаимодействия) и экспрессивной деятельностям (интеграция и поддержание мотиваций) (Т. Парсонс), как средство формирования мировоззренческого и деятельностного консенсуса между «жизненным миром» индивидов и крупномасштабными социальными системами и подсистемами в условиях их неравномерной рационализации (Ю.Хабермас), как способ создания и поддержания социального порядка на более высоком уровне индивидуального согласия (Дж. Александер).
Изучение коллективного взаимодействия, основанного на общности целей социальных институтов (организаций) и индивидов (агентов), логически обусловливало внимание исследователей к реальным возможностям (ресурсам) социальных субъектов (индивидов, их сообществ), которые определяют качество выполняемых социальных ролей, задают границы вклада в организацию и осуществление деятельности4. Неравномерность распределения объективных (властных, материальных) и субъективных (уровень психологических
и социальных издержек и лишений) факторов выделяет слаборесурсные и сильноресурсные субъекты. Эти различия позволяют одним доминировать в обществе (в контексте изучаемого объекта в организации) и влиять на социальные процессы, другим — нет. Согласно теории структурации Э. Гидденса5, социальные институты, как и другие структурные элементы общества (в т. ч. и организации), обладают определенными ресурсами (например, система образования требует немало материальных и людских средств) и диктуют конкретные нормы, правила использования и накопления институциональных ресурсов. Но агенты — социальные субъекты первоначально социализируются в рамках тех социальных институтов, которые уже существуют, и лишь позже, приобретя должный личностный и статусный ресурс, своими практическими действиями влияют на изменения социальных институтов и иных структур, вплоть до радикальных их преобразований.
Таким образом, данное направление предметных социологических исследований актуализировало вопрос о неизбежной активности индивидуальных и групповых агентов деятельности, воздействующих на процессы в организации в соответствующих границах управляемости, т. е. в параметрах институциональной организации и самоорганизации. В итоге внимание исследователей было сосредоточено на задачах управления коллективным взаимодействием6. П. Штомпка акцентирует внимание на среднем уровне социальных процессов, т. е. на процессах, которые протекают в организациях. Здесь верхний (масштабного сообщества и его динамичных связей) и нижний уровни (личности и ее деятельностных связей и отношений) смыкаются7. Организационные структуры динамичны, автономны по отношению к агентам и способны раскрывать себя неожиданным образом. Действия агентов полностью не предопределены структурами, относительно независимы и могут в принципе противостоять структурам (инновации, протест и т. п.). Одновременно отношения агентов со структурой строятся на принципах комплиментарности, т. е. свойства агентов являются и продуктами структур, и ресурсами для их построения.
Особым предметом изучения коллективного взаимодействия становятся доверительные отношения в организации как часть социального капитала организации, ресурс ее сплоченности и солидарности, своеобразный буфер между стратифицированными субъектами системы8. Далеко не всегда, как считал М. Вебер, ориентации участников организации совпадают с действиями органов управления, поэтому крайне важным является определение условий существования автономных и гетерономных систем, характера их взаимодействия9. Весомый вклад в понимание роли доверительного группового взаимодействия вносит феноменология. «Теория множественной реальности» А. Шюца10 основывается на том, что взаимодействие людей друг с другом становится возможным благодаря «взаимности перспектив», т. е. переплетению их картинок мировосприятия. Поэтому наиболее важной для понимания человеком социального мира оказывается такая категория социальных индивидов, как «сотоварищи», с которыми его связывают «мы-отношения». Для достижения типичных целей в типичных ситуациях человек опирается на эту «высшую реальность», которая дополняется опосредованными ею практическими действиями людей, формирует их естественные установки. Однако в «высшей реальности» существуют границы, в которых человек может ставить под сомнение компетентность своих обыденных суждений. Среди прочих (магия, религия) к ним относится наука. Каждая из «реальностей», рождаемых указанными областями значений, воспринимается человеком как реальная, пока она занимает его внимание. (Последнее рассуждение принципиально важно при анализе корпоративизма в вузовских организациях в условиях глобальной перестройки социума и его образовательной сферы.)
Одновременно доверительные отношения и в целом групповая деятельность основаны на общих ценностях, на идентичности человека в организованной группе с «генерализованным другим»11. Нарушение этой идентичности в реальных «моральных» ситуациях — это кризис, который, по мнению Д. Мида, парализует деятельность, ведет к устойчивой тенденции дезинтеграции прежней идентичности. Последняя может быть преодолена лишь путем самостоятельных усилий, творческим и при этом все более рискованным образом. Ожидания и импульсы должны быть переконструированы таким образом, чтобы обеспечить возможность реинтеграции личности и тем самым проекта новой соответствующей конкретной ситуации реальной моральной стратегии. Сформулированное Мидом объяснение трансформации человеческого сознания и поведения нашло свое подтверждение у современников У. А. Томаса и Ф. В. Знанецкого12, которые исследовали систему социальных установок и показали, что конфликты и социальная дезинтеграция с необходимостью возникают в случаях, когда индивидуальные определения ситуации личностью не совпадают с групповыми ценностями. Психологические интерпретации социального поведения были использованы и развиты многими современными социологами (в нашей стране пионером этого направления является В. А. Ядов13), которые обращали внимание на многие социально значимые для индивида функции идентичности. Идентификация со своим сообществом непременно наделяет индивида (Зигмунт Бауман14) или класс (Карл Маркс15) положительными свойствами и выполняет в качестве основной «защитную» функцию (если есть «свои», то они защищают от «не своих»). Различия между внутренними и межгрупповыми отношениями демонстрируют неразрывное единство. Сообщество, члены которого идентифицируют себя с ним как с «Мы-сообществом», становится субъектом практических солидарных действий в отстаивании своих интересов, общей цели, демонстрируя «состояние мобилизованности коллективного агента»16.
характерно, что когда люди сами переделывают мир в соответствии со своими интересами, возникает неопределенность целевого социального действия — «эмерджентность» Р. Мертона, ее основания у Т. Парсонса, неожиданные социально-дифференцирующие факторы концепции эмерджентности Д. Блау. Данное понятие представляется правомерным применительно к групповым целевым действиям, к корпоративизму как механизму группового поведения. Этот вывод об отклонениях в первоначальной направленности действий подтверждается исследованиями Г. Гарфинкеля. Отправной точкой рассуждения автора является опора на совершаемые людьми действия, т. е. на полученный ими результат, который подчиняется воле здравого смысла, а не взвешенным решениям. В этом случае потребности и культура выступают в качестве навязанных правил, которые становятся механизмом умозаключения о выборе действия, противоречащих жизненному опыту и целям индивида17. Об отклонениях действий от ожиданий в условиях активной преобразующей деятельности говорил и К. Маркс, но при этом в качестве основы такого явления указывал, прежде всего, на социальные условия и нормы, на то, что люди, которые «сами делают свою историю», «делают ее не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбирали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого» 18.
Для анализа корпоративных отношений представляет интерес исследования, предпринятые отечественными социологами на основе дифференцированного территориального19
20
и мультикультурного подходов , которые свидетельствуют, что основой организационном культуры России являются солидарность и подчинение организации, а особенностями социального характера — сочувствие и забота о других (имеющие вариантные сценарии на векторе центр — периферия). И хотя последние подвергаются жестокому испытанию в условиях
радикального изменения социальной среды обитания русского человека, некоторые российские социологи считают, что глобализм не затронул глубинные основы русской ментальности21, что соответственно должно отразиться и на поведении человека в организации, по-прежнему соответствующему базовым национальным ценностям.
Социокультурное пространство современного российского вуза становится той самой плоскостью коллективного взаимодействия, которое иллюстрирует теоретические выводы и экспериментальные групповые и индивидуальные практики деятельности, модернизированной рыночными отношениями. Процессы, развивающиеся на этом пространстве, охватывают весь диапазон социальных и социально-психологических детерминантов организационного взаимодействия и отношений.
В первую очередь внимание многих исследователей, исследующих корпоративные отношения в вузе, обращается к собственно вузовской ситуации и состоянию организационного пространства. Надо признать, что природа корпоративных отношений в вузе изначально носит противоречивый и дуалистический характер. С одной стороны, специфика вузовской деятельности и по своим функциям, и по организации тяготеет к коллективизму, что особенно характеризовало советский период функционирования института высшего образования с его приоритетом общественных целей и интересов. Вузовскую деятельность отличал высокий уровень сочетания общественно ценного и личностно значимого содержания образовательной деятельности. Для вузов были характерны такие традиционные коллективистские начала в организации деятельности, как создание совместно принятых учебных планов и программ на уровне структурных подразделений, взаимопомощь и взаимовыручка, необходимые при реализации графиков индивидуальной работы и пр. Вместе с тем, реализация намеченного сообща направления не может не происходить в условиях доработки коллективной стратегии тактическими индивидуальными рабочими планами, на уровне их персональнойреализации в контакте с учебной аудиторией, в ходе личностно обозначенного научного творчества.
В современных условиях работы коллективные формы вузовской деятельности вытесняются индивидуальной или групповой работой. Природа этого явления находится в стороне от демократизации вузовской жизни и не объясняется только расширением границ свободы преподавателей вуза после тотальной унификации их деятельности. Есть ряд внешних и внутренних условий, изменяющих вектор отношений в российских вузах.
Во-первых, уход государства из сферы образования и обесценивание (потеря) социальных приоритетов в образовательной стратегии, что определяет контекст корпоративизма современных российских вузов, формирующегося на основе первостепенности групповых целей. Государство сокращает границы и уровень социального контроля и санкций, а соответственно понижает значение социальных целей и норм как регуляторов вузовской деятельности. Сегодня государство передоверяет также и содержательное наполнение вузовского образования смутным и непонятным функциям и компетентностям двухуровневого образования. В результате формируется виртуальное социокультурное пространство вуза, где созданы видимые нормы и ценности, реально невостребованные и нереализуемые с помощью социального контроля и санкций. Занятый призрачными показателями соответствия виртуальности, вуз не обращает внимания на реальные качественные перемены внутри организации. У части вузовского персонала складывается осознание того, что «все это, хотя и заявлено, реально никому не нужно».
Во-вторых, особенности российского корпоративизма не могут не проявляться и в корпоративной культуре вузовских организаций. В результате «может быть» (в контексте перспективы развития и границ процесса) и «имеет место» (если говорить о фактах) подмена
понятий, и трудовая организация, которая создается по инициативе внешнего собственника (государства, корпорации, акционерного общества и т. д.) воспринимается администрацией как организация, основанная на личной инициативе, и потому управляемая по личному усмотрению вузовского руководства и на основе вводимых им частных норм. Несомненно, потенциал явления заложен в коммерциализации вузовского образования, и процесс приобретет динамику в условиях нарастающей приватизации высших учебных заведений.
В-третьих, в результате перераспределения ресурсов системы, в т. ч. и за счет переоценки значимости ресурсов, которыми обладают агенты вузовской деятельности (финансовых, административных, интеллектуальных, ресурсов связей, правовых и пр.), сужается демократическое пространство взаимодействия. Срабатывает организационная модель тейлоризма, когда система создает ресурс выживания и плацдарм развития с учетом односторонней интерпретации выгод и потерь, за счет нецивилизованной эксплуатации труда персонала. По одностороннему решению руководства вузов могут пересматриваться или произвольно интерпретироваться условия труда (оплата, средства стимулирования, длительность рабочего дня, объем работ и пр.) членов организации, оговоренные в условиях найма в трудовых контрактах. Вузы теряют прозрачность своих отношений. Все большее количество должностей теряют свою выборную природу, а представляющие их персоны — свою легитимность и ролевую совместимость с действующей командой. Как следствие процессов, развивающихся на социокультурном пространстве вузов, эмпирические данные фиксируют сокращение уровня доверительных отношений (невысокий уровень оценок компетентности принимаемых управлением решений не внушает к ним доверия и уважения, а отношения, которые складываются между руководством и персоналом — это отношения жесткого подчинения) и социального партнерства в вузах, сужение параметров социального капитала (разъединение прежней общности работников, сокращение уровня экспектаций взаимопомощи)22. Нарушается традиционная коммуникация, и на фоне бюрократизации организации одновременно имеет место перерастание деловых отношений в неформальные. Дружеские отношения становятся средством решения личных запросов и проблем, а реальные учебные результаты оцениваются субъективно и предвзято. Они могут влиять на все векторы внутривузовского взаимодействия: администрация — преподаватели, преподаватели — студенты, интерпретируя «по дружбе» размеры оплаты труда, характер оценивания. (В качестве комментария стоит вспомнить утверждение Г. Спенсера о том, что нарушение равновесия системы ведет к примитивной недифференцированности функций и архаическим и сверхцентрализованным способам координации и управления23.)
В-четвертых, вузовский корпоративизм имеет ряд особенностей, определенных мотивационным плюрализмом. Молодых преподавателей объединяет с вузом отсутствие опыта, научной квалификации и, как следствие этого, низкий уровень востребованности в других организациях. Только половина респондентов этой группы, несмотря на свою определенную возрастом независимость, заявили, что их положение в жизни менее всего зависит от работы в вузе. Людей зрелых объединяют с организацией привычки, осознание возрастной зависимости и опыт организованной деятельности. Для пожилых людей страх потери работы перед завершением трудовой деятельности и выходом на пенсию становится еще более важным мотиватором, чем ностальгия по коллективистскому единству и определенности. Нельзя не заметить, что объяснение описанных явлений лежит также и в плоскости территориальной ментальности и дифференциации рынка труда в сфере образования24, что дает основание говорить об особенностях состояния корпоративизма в столичных и провинциальных вузах. Хотя тенденции развития и условия инновационных преобразований
примерно одинаковы в вузах, принадлежащих к государственному и коммерческому секторам образования, однако есть значительные различия в ряде показателей, характеризующих отношения и взаимодействие в этих организациях. Исследования Т. Е. Алайбы и Е. Н. Заборовой свидетельствуют о том, что тенденции развития корпоративизма имеют общие признаки, однако уровень конфликтности и негативной сплоченности в коммерческих организациях выше, чем в государственных25. Наглядно о разнице в ресурсообеспеченности корпоративных отношений в вузах разного типа собственности свидетельствуют ответы персонала бюджетных (и коммерческих — далее в скобках) организаций в вопросе о том, какие традиции поддерживаются в вузе: 1 место — поощрение 16,3 % (53,8 %); 2 место — наказание 15,7 % (15,9 %); 3 место — помощи и социальной поддержки 12,4 % (7,7 %); 4 место — никакие 11,1 % (5,4)26.
Вместе с тем анализ только организационного пространства не создает реального представления о состоянии корпоративизма в вузовских организациях, которое нельзя понять без учета еще одной группы условий. На состояние вузовских отношений в первую очередь повлияли глобальные перемены в сфере образования, которые, с одной стороны, были связаны с ломкой устоявшихся стандартов и профессиональных установок, с другой — развивались под знаком иных генерализованных ценностей. Последние размывали коллективную картину мира, представления о реальности подменялись виртуальными интерпретациями, «потерявшими привязку к физическому пространству»27. Эта ломка оказалась второй ударной волной, последовавшей за первым шоком после реализуемой модернизации общества. Тогда в сознании значительной части россиян сформировалось достаточно устойчивое восприятие социальной реальности, которое и сегодня, о чем свидетельствуют эмпирические данные, обозначается в терминах «беспомощность», «беззащитность», «обеспокоенность состоянием базовых ценностей»28. Такие же настроения имели место и в вузовской среде. И не только в прошлом. Они продолжают набирать темпы в настоящее время, когда научная деятельность теряет свой ореол значимости, подвергается прагматическому переоцениванию с позиций ее выгодности. В итоге приверженность науке становится областью девиаций и не может являться нормативным поведением. Происходит изменение идентичности с научным или иным профессиональным миром на ее принадлежность организации, которая дает возможность вузовским работникам решать проблемы безопасности и капитализации ресурсов, а системе — опереться (в интересах системы или ее руководства, ассоциирующего свои интересы с целями организации) на солидарные действия персонала. Коммерциализация вузовской системы приводит к появлению среди кадрового состава слоя, соответствующего тому понятию «маргинальность» (маргинал), которое изначально было введено в научный оборот Робертом Парком для обозначения положения на грани двух несхожих культур. Референтной группой в вузе отныне становятся люди, успешно (эффективно) использующие потенциал возможностей образовательной сферы, предприниматели. Характерно, что среди предпринимателей почти 1/4 лиц обладают ученой степенью. Не хотели бы заниматься предпринимательством, но вынуждены это делать чаще всего также лица с учеными степенями, а также представители гуманитарной
29
и творческой интеллигенции .
Символично, что среди преподавателей, спокойно воспринимающих грядущие в сфере высшего образования стратегические перемены, 30,7 % готовы приспособиться и «выполнить все, что потребуется» 30. Среди студентов этот показатель составил 22,92 %. Одновременно (и в то же время только) 29,6 % молодых людей испытывают те или иные негативные переживания и готовы воспринимать перемены как риск. В будущее они смотрят с готовностью
уберечься от риска посредством, в первую очередь, действий, совершаемых под влиянием «интересов своих близких». Из аналогичной ситуации преподавателя выходят, совершая действия, основанные на поддержке «целей вуза». Более того, эмпирические данные свидетельствуют, что приоритеты вузовской организации выступают в качестве главного критерия адаптивных сценариев вузовского персонала — преподавателей и сотрудников. 46,2 % опрошенных преподавателей заявили, что будут ориентироваться в ходе преобразований на цели вуза и только 19,2 % готовы пересмотреть свои цели ради качества дела. Еще 23 % отметили, что будут действовать по своему усмотрению, ориентируясь на свои индивидуальные интересы и предпочтения. Среди сотрудников показатель корпоративной сплоченности не намного ниже: 42,85 % выразили готовность поддержать цели и интересы вуза, 28,6 % будут действовать по своему усмотрению, и только 7,1 % будут действовать в интересах дела. Интересен тот факт, что даже те преподаватели, которые на первое место поставили приоритет собственных взглядов как условие успешности своих действий, в большинстве своем готовы поддерживать цели вуза. Последнее положение зачастую интерпретируется как подчиненность целям, обозначенным администрацией. Социально-психологические эксперименты среди преподавателей школы, на которые ссылается Рольф Ван Дин31, показывают, что учитель, который идентифицирует себя со школой, более склонен следовать указаниям мнимого директора, чем тот, кто менее идентифицирует себя с организацией. В этом случае организация выступает как легальное признанное обществом объединение людей с легитимными ценностями и целями, и, соответственно, члены организации чувствуют свою защищенность под знаком этой определенности в условиях «смутного времени». Таким образом, ситуативная идентичность становится следствием ломки типового организационного поведения, стандартов ценностей, всего образа жизни. Ее цель — формирование новых компилятивных ценностей, обслуживающих адаптацию к новым условиям деятельности, защищающих человека в условиях глобальных перемен. Она не связана с попыткой изменить систему, здесь нет «мятежников», тем более в провинции с учетом территориальных аспектов социального поведения. В условиях негативного корпоративизма, сформированного на базе партикулярных интересов, массовым сценарием выступает ритуальное взаимодействие, а весь потенциал самоорганизации реализуется на личном пространстве. Индивидуальная адаптация обеспечивает выживание, но провоцирует девиантность, которая находится в стороне от норм и ожиданий общества. Соответственно те негативные проявления в вузовской жизни, которые вызывали недовольство в общественном мнении, и против которых, как было заявлено, направлялись бюрократические усилия реформаторов от образования, не только не исчезают, но и приобретают характер устойчивой тенденции развития.
1 Вандермеш П. А. История Европейского университета // Вестник МГУ. Сер. 18. 2001. № 2. С. 151-171; № 3. С. 162-174 .
г МузалевскаяЕ. А. К проблеме коррупции в высшей школе // Знание. Понимание. Умение. Научный журнал Московского гуманитарного университета. 2007. № 4. С. 57-64; Лейбович О. Преподаватель вуза: Кризис идентичности // Высшее образование в России. 2007. № 2. С. 49-61; Шушкова Н. Институционализация патернализма в высшей школе // Высшее образование в России. 2007. № 2. С. 61-69; Ларионова М. Преподаватель вуза — субъект модернизации образования // Высшее образование в России. 2007. № 12. С. 29-32.
3 Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии / Пер. с нем. Ю. Н. Давыдова, П. П. Гайденко // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 551-552.
4БурдьеП. Социальное пространство: Поля и практики / Отв. ред. Н. А. Шматко. СПб., 2005; БурдьеП. Социология социального пространства / Отв. ред. Н. А. Шматко. СПб., 2005; Ядов В. А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций. СПб., 2006; КрасовскийЮ. Д. Социокультурные основы управления бизнесорганизацией. М., 2007; Голенкова З. Т., ИгитханянЕ. Д. Процессы интеграции
в социальной структуре российского общества // Социологические исследования. 1999. № 9. С. 22-33; Фриковски М., Столбов В. П. Социальное исключение и его преодоление: Психосоциологический аспект // Журнал социологии и социальной антропологии. 2005. Т. IX. № 3. С. 43-50; Сэведж М., Вард А., Девайн Ф. Капиталы, имущество и ресурсы. Некоторые критические замечания / / Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 11: Социология. М., 2008. № 1. С. 10-15; БалацкийЕ. В. Теория жизненных ресурсов: Модели и эмпирические оценки // Мониторинг общественного мнения. 2007. № 2 (82). С. 124-133 и пр.
5 Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. 2-е изд. М., 2005. С. 384-386.
6 Штомпка П. Много социологий для одного мира // Социологические исследования. 1991. № 2. С. 13, 17; Пригожин А. И. Современная социология организаций. М., 1995. С. 68-71, 144-145; Крозье М. Основные тенденции современных сложных обществ // Социально-политический журнал. 1992. № 6-7. С. 64-68; Лапин Н. И. Антропосоциетальный подход // Журнал социологии и социальной антропологии. 2005. Т. IX. №3. С. 43-50; Рубцова М. В. Управляемость: Теоретико-социологический анализ понятий // Социологические исследования. 2007. № 12. С. 32-38 и пр.
7 Штомпка П. Социология социальных изменений / Под ред. В. Ядова. М., 1996. С. 271-272, 275-276.
8 ШихиревП. Н. Природа социального капитала: Социально-психологический подход // Общественные науки и современность. 2003. № 2. С. 17-24; Хрусталев А. Н. Доверие в системе деловых отношений // Диагностика социальных процессов. Белгород, 2005. Т. 2. С. 184-188; Олейник А. М. «Жизнь по понятиям»: Институциональный анализ повседневной жизни российского простого человека // Полис. 2001. № 2. С. 46 и пр.
9 Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии. С. 518-519.
10 История социологии в Западной Европе и США / Отв. ред. Г. В. Осипов. М., 1999. С. 530.
11 История социологии в Западной Европе и США / Отв. ред. Г. В. Осипов. М., 1999. С. 340-356.
12 Козер Л. Мастера социологической мысли. Идеи в историческом и социальном контексте / Пер. с англ. Т. И. Шумилиной; Под ред. д. ф. н., проф. И. Б. Орловой. М., 2006. С. 440.
13Ядов В. А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. 1995. № 3-4. С. 158-181; Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности / Под ред. В. А. Ядова. Л., 1979 и др.
14 Бауман 3. Мыслить социологически: Пер. с англ. / Под ред. А. Ф. Филиппова. М., 1966. С. 144.
15 Маркс К. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения: В 3 т. М., 1983. Т. 1. С. 117.
16 Ядов В. А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций. СПб., 2006.
17 Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб., 2007. С. 17, 124.
18 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения: В 3 т. М., 1983. Т. 1. С. 422.
19 Рязанцев И. П., Завалишин Ю. А. Территориальное поведение россиян (Историко-социологический анализ). М., 2006.
20 Данилова Е., Тарарухина М. Российская производственная культура на фоне культур других стран мира // Социальные трансформации в России: Теории, практики, сравнительный анализ / Под ред. В. А. Ядова. М., 2005. С. 193-213.
21 Ядов В. А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций. СПб., 2006.
22Цибриенко Р. Я. Глобальные вызовы высшему образованию: Проблема адаптации вузов России. Белгород, 2006. С. 77-80.
23 История теоретической социологии: В 5 т. М., 1997. Т. 2: Социология XIX века (Профессионализация социально-научного знания). С. 261.
24МонусоваГ. Сколько «стоит» школьный учитель? Формирование заработной платы в общеобразовательных школах // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2007. № 2 (88). С. 38-54.
25Алайба Т. Е., Заборова Е. Н. Студенты об имидже государственных и негосударственных вузов // Социологические исследования. 2004. № 2. С. 97.
26 Цибриенко Р. Я. Глобальные вызовы высшему образованию: Проблема адаптации вузов России. Белгород, 2006. С. 77.
27ХаликовМ. С., Корецкий В. А. Социологические взгляды на глобализационные процессы // Вестник МГУ. Сер. 18. 2006. № 4. С. 59-74.
28 Орджоникидзе М. Западные ценности в восприятии россиян // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2007. № 2 (88). С. 25-37.
29 Изменяющаяся Россия в зеркале социологии / Под ред. М. К. Горшкова, Е. Тихоновой. М., 2004. С. 41.
30 Цибриенко Р. Я. Глобальные вызовы высшему образованию: Проблема адаптации вузов России. Белгород, 2006. С. 94.
31 Ван Дин Р. Преданность и идентификация с организацией: Пер. с нем. Харьков, 2008. С. 81.
