CC BY
162
РАКУРСЫ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ
УДК 316.344.8
А.А. Анисимова, О.Г. Ечевская*
социологический анализ биографических нарративов как способ изучения механизмов формирования сибирской региональной идентичности**
В статье представлен разработанный авторами методологический подход к исследованию механизмов формирования сибирской региональной идентичности, комбинирующий деятельностную версию конструктивистского подхода и концепцию нарративной идентичности. На собранных авторами данных показаны возможности деятельностного подхода к анализу идентичности в переселенческих обществах, обоснована необходимость дополнения деятельностного подхода анализом биографических интервью с использованием концепции нарративной идентичности.
Ключевые слова: социальная идентичность, региональная идентичность, нарративная идентичность, Сибирь.
Sociological analysis of biographical interviews as a method of studying the mechanisms of regional Siberian identity formation. ALLA A. ANISIMOVA (Novosibirsk State University, Far Eastern Federal University), OLGA G. ECHEVSKAYA (Novosibirsk State University, Institute of Economics and Industrial Engineering, Siberian Branch of Russian Academy of Sciences).
The article presents the methodological approach to studying mechanisms of formation and premises of actualization of Siberian regional identity. The methodology combines two approaches: actionist approach developed by authors for studying identities in settler societies and narrative identity approach. It is shown that whereas actionist approach can be applied to investigate mechanisms of formation and contexts of Siberian identity actualization through studying various collective and individual activities in the region, the narrative identity approach allows to analyze important aspects of Siberian identity construction linked with individual biographies and family stories. The combination of two approaches allows to present Siberian identity holistically in the context of informant’s life story.
Keywords: social identity, regional identity, narrative identity, Siberia.
* АНИСИМОВА Алла Александровна, старший преподаватель кафедры общей социологии Новосибирского государственного университета, ведущий специалист Инженерной школы Дальневосточного федерального университета.
E-mail: [email protected]
ЕЧЕВСКАЯ Ольга Геннадьевна, кандидат социологических наук, доцент кафедры общей социологии Новосибирского государственного университета, научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства СО РАН.
E-mail: [email protected]
** Работа выполнена при частичной финансовой поддержке Научного фонда Программы развития ДВФУ
© Анисимова А.А., Ечевская О.Г., 2014
Трансформация современных обществ, в особенности такие ее составляющие, как глобализация и локализация, развитие и интенсификация миграционных процессов, возрастание асимметрии и дисбаланса в отношениях между странами и регионами центра и периферии, приводят к возрастанию интереса и поиску новых подходов к изучению феномена социальной идентичности в общественных науках. Идентичность жителей такого региона, как Сибирь, представляет в этом контексте особый интерес: регион стратегически важен для России, а его развитие входит в число приоритетных задач страны. Подтверждением тому служит растущий интерес к региону со стороны власти, академической науки, федеральных и региональных политических агентов, а также существование масштабных проектов. В то же время регион в силу своей отдаленности, сложности климатических условий, большой территории с низкой плотностью населения, слабо и неравномерно развитой инфраструктурой оказывается непростым и дорогостоящим в освоении.
Особенностью большинства проектов по освоению Сибири, на наш взгляд, остается практически полное отсутствие в них внимания к человеку, живущему в Сибири. На уровне стратегических и проектных документов возможности решения проблем и развития региона «снизу», самими жителями, практически не предусматриваются, население (по умолчанию) воспринимается как пассивный реципиент политики, проводимой федеральным центром. Эффективных механизмов обеспечения устойчивого развития региона не предлагается, в т.ч. потому, что учет интересов уже живущих в нем людей, вовлечение имеющегося в регионе человеческого капитала не входит в число основных приоритетов и ресурсов развития. Такой подход выражается и в характере использования трудовых ресурсов при реализации большинства проектов в Сибири в настоящее время - в основном он заключается в привлечении трудовых мигрантов из ближнего и дальнего зарубежья и топ-менеджеров из Москвы, что не создает благоприятных условий для местного населения и не способствует удержанию уже имеющихся в Сибири квалифицированных кадров.
При этом с 1990-х гг. исследователи говорят о необходимости изменения полуколониального типа отношений Сибири с метрополией и более эффективного использования ресурсного и человеческого потенциала региона в интересах его жителей [7]. «Необходимо... рассматривать Сибирь как целостный социальный организм, а ее населе-
ние - как региональную общность и субъект саморазвития в интересах России и региона» [7, с. 6].
В академических текстах встречаются и утверждения о том, что в Сибири живут люди, не безразличные к судьбе региона, способные внести вклад в его устойчивое развитие: «Специфические навыки [сибиряков и черты сибирского характера] позволяют сформировать и то, что сейчас принято называть моделью устойчивого социально-экономического развития - с точки зрения не только экологии, но и рачительного отношения к природным ресурсам и в целом формирования благоприятной среды проживания и деятельности для нынешнего и будущих поколений» [13, с. 3].
Все вышеперечисленное подтверждает актуальность изучения сибирской региональной идентичности как устойчивой культурной и ментальной характеристики, предполагающей, в т.ч., ощущение привязанности, принадлежности к Сибири и небезразличия к ее развитию.
В плане исследования структуры региональной идентичности важным представляется изучение следующих ее составных элементов:
1. предпосылок формирования (какие факторы являются предрасполагающими к формированию у субъекта(ов) устойчивой региональной идентичности, и наоборот, в каких случаях, региональная идентичность не формируется либо не является выраженной);
2. контекстов актуализации (при каких обстоятельствах, в каких ситуациях и контекстах региональная идентичность проявляется, осознается индивидом, становится значимой);
3. форм проявления и содержательного наполнения региональной идентичности (что составляет основу общности «сибиряки», каковы их характерные черты, что отличает сибиряков от жителей других регионов, что значит быть ими в представлениях самих жителей Сибири);
4. путей и механизмов формирования региональной идентичности как на групповом уровне, так и на уровне индивида.
Проблематика сибирской идентичности в обозначенных направлениях изучалась авторами в рамках исследовательского проекта «Сибиряк: составляющие образа, особенности идентичности», осуществленного в 2011- 2012 гг.3 В ходе иссле-
3 Исследование проведено авторами при поддержке фонда им. Фридриха Эберта, полевой этап исследования: сентябрь - декабрь 2011 г. Методология и результаты исследования изложены в работе [1].
дования, проведенного с использованием качественной методологии, было собрано и проанализировано 60 интервью в трех сибирских городах: Омске, Новосибирске и Иркутске (45 глубинных (лейтмотивных) с жителями трех городов Сибири и 15 экспертных - по 5 в каждом городе).
К основным результатам исследования можно отнести выявление предпосылок формирования сибирской региональной идентичности, условно разделенных на две группы [1].
Первую группу составляют предпосылки макроуровня, к которым были отнесены территориально-пространственные (обусловленные особенностями территории, природы и климата), культурно-исторические (связанные с культурно-историческим контекстом освоения и заселения территории Сибири) и социально-экономические (отражающие современные тенденции развития сибирского региона в целом, а также социально-экономические условия жизни в различных регионах Сибири).
Вторую группу составляют предпосылки микроуровня, относящиеся к семейной истории и индивидуальной биографии информантов. К числу факторов, влияющих на формирование сибирской идентичности в рамках этой группы, были отнесены: давность переселения семьи информанта в Сибирь; добровольность/недобровольность переселения и возраст членов семьи в момент переселения; этническое происхождение, личная мобильность информанта в течение жизни, а также вехи его индивидуальной биографии, связанные с Сибирью, - вступление в брак, получение образования, рождение детей, профессиональная и общественная деятельность, и т.д.
Важным результатом исследования представляется возникшее в его ходе и подтвержденное данными интервью предположение о том, что формированию сибирской идентичности способствует включенность индивида в различные виды деятельности на территории региона. Анализ интервью позволяет предположить, что именно в процессе деятельности (и дальнейшей рефлексии по ее поводу) происходит формирование и осознание индивидом собственной причастности к территории и к общности сибиряков, выделяемой, в частности, на основании осознания общих проблем и интересов. Осознание важности сибирской идентичности в контексте социально-экономических процессов в Сибири и России в целом приводит к необходимости более тщательного и детального изучения механизмов формирования сибирской региональной идентичности.
Выявление механизмов формирования сибирской региональной идентичности представляется важной исследовательской задачей, содержащей как научную, так и социальную (практическую) актуальность. Научная актуальность обусловлена тем, что, несмотря на то, что региональная и территориальная идентичность является популярной темой в российских социологических, антропологических, этнографических исследованиях, вопросы о смысловом содержании территориальной самоидентификации и о путях ее формирования на индивидуальном уровне последовательно в отечественных исследованиях не рассматриваются. Что касается изучения путей и механизмов формирования региональной и территориальной идентичности в переселенческих обществах (к коим мы относим сибирское), то эти вопросы в отечественных работах не рассматриваются вовсе. Между тем, мы полагаем, что формирование региональной идентичности в таких обществах, как сибирское, имеет ряд особенностей по сравнению с обществами оседлыми. В частности, представляется обоснованным предположение о том, что именно в переселенческих обществах деятельностные аспекты формирования идентичности являются особенно значимыми.
Изучение механизмов формирования региональной идентичности переселенческих обществ, помимо научной, имеет и социальную значимость, в особенности в условиях оттока населения с территорий Сибири и Дальнего Востока, который мы наблюдаем в настоящее время.
Подходы к пониманию сибирской идентичности: региональный, территориальный, этнический, культурный
Традиционно сибирская идентичность понимается в эссенциалистском ключе: как основанная исключительно или преимущественно на общности территории проживания. Наиболее распространены определения сибирской идентичности как территориальной [8] или региональной [12, 14].
Н. Шматко и Ю. Качанов понимают территориальную идентичность как результат отождествления: «я - член территориальной общности». Содержательно территориальная идентичность определяется как переживаемые и/или осознаваемые смыслы системы территориальных общностей, формирующие практическое чувство и/или осознание территориальной принадлежности [8, с. 67]. Предполагается, что для каждого индивида при фиксированном наборе образов территории
механизм идентификации постоянен и объясняется скорее «внешними» по отношению к индивидам категориями. В частности, важными являются масштаб и границы территориальной общности, к которой индивид чувствует причастность: это может быть как ограниченная территория - конкретное место (город, село, область), - так и более широкие пространства - Россия или даже (все еще) СССР.
Развитая территориальная идентичность предполагает максимизацию различий между территориальными общностями и сходства внутри своей территориальной общности. Кроме того, «усвоение сходных для проживающих на определенной территории образов и смыслов и «переплавка» их в личностные смыслы агентов становятся базой для солидарных действий, а также и более широко - для репертуара всевозможных практик» [8, с. 68]. Таким образом, территориальная идентичность это не просто набор согласованных представлений, но и фундамент для солидарности и коллективной активности. Однако здесь описываются содержание и «последствия» идентичности, между тем вопросы о том, как именно происходит «переплавка» и каким образом формируется территориальная идентичность, остаются непроясненными.
Кроме территориального в литературе выделяются региональное, этническое, культурное. психологическое, историческое представления о сибирской идентичности. М. Жигунова [5, с. 192] выделяет пять способов трактовки самого определения «сибиряки»:
• территориальное (сибиряки - это топоним);
• региональное (люди, родившиеся и долго живущие в Сибири);
• «культурно-историческое» (коренные жители Сибири - аборигены);
• психологическое (особый тип людей с характерными чертами: крепкие, здоровые, с хорошими адаптационными способностями и т. д.);
• этническое («смешанный этнос», сложившийся на основе русских, с вкраплениями черт казахского, татарского, украинского и представителей многих других народов).
При всем разнообразии пониманий сибирской идентичности в теоретическом плане в работах преобладает «эссенциалистский» подход - если не сформулированный прямо, то присутствующий на уровне исходных предпосылок. Так, исследователи часто ограничиваются констатацией категорий самоидентификации «здесь и сейчас» (как «изначально заданных») и анализируют распро-
страненность различных ее аспектов. При этом вопросы о том, какими смыслами эти категории наполняются для самих сибиряков, как формируются, каким образом разные составляющие образа складываются в единую и согласованную (хотя бы на индивидуальном уровне) идентичность, и как идентичность меняется во времени, в литературе остаются открытыми.
В эмпирических исследованиях можно наблюдать тот же дисбаланс: территориальная и региональная идентичности - популярная тема в социологических, антропологических, этнографических исследованиях. При этом если вопросы о контекстах и мотивах формирования социально-территориальной общности затрагиваются в ряде работ (в частности, предполагается существование взаимосвязи между пространственной самоидентификацией и территориальными интересами [3, 9], наличие местного патриотизма и чувства «малой родины» [6]), то вопросы о смысловом содержании и, в особенности, путях формирования территориальной самоидентификации на индивидуальном уровне в отечественных работах последовательно не рассматриваются.
Таким образом, анализ существующих исследований сибирской идентичности выявляет преобладание территориального и регионального взглядов на нее. В единичных исследованиях отмечается все более частое употребление термина в качестве этнонима, а также кризисное состояние идентичности населения сегодняшней Сибири в целом [5]. Большинство эмпирических исследований исходит из эссенциалистских предпосылок - в том же ключе, как было показано выше. Конструктивистский подход, предполагающий не предзаданный, а сконструированный характер идентичности, в них практически не представлен.
Кроме того, общей проблемой существующих исследований сибирской идентичности является отсутствие рефлексии по поводу связи между спецификой региона (в особенности характером его освоения и заселения) и механизмами формирования региональной идентичности. Причина тому, на наш взгляд, - преобладание эссенциалист-ского подхода к региональным идентичностям, который, кроме прочего, предполагает «автоматический» характер возникновения или формирования региональных идентичностей. Возможно, такой подход допустим при исследовании стабильных территорий, на которых существуют веками складывавшиеся культурные общности. Однако, на наш взгляд, он едва ли применим к Сибири, где ключевую роль в связке «специфика территории-идентичность» играет переселенческий характер
общества, предполагающий и освоение и преобразование среды, и навыки жизни в социально и этнически разнородном обществе, и интенсивную мобильность населения.
Следует отметить, что для нас территория так же в определенном смысле является «отправной точкой» при исследовании идентичности, но мы понимаем ее не как «генерирующее начало», из которого «следуют» идентичности, а как контекст и среду, во взаимодействии с которыми конструируется сибирская идентичность. Иными словами, мы полагаем, что схемы «автоматического» формирования или усвоения ключевых элементов идентичности не работают для подвижных, переселенческих обществ, поэтому наиболее продуктивным для исследования сибирской региональной идентичности представляется конструктивистский подход. Кроме того, такой подход позволяет восполнить пробел, существующий в анализе сибирской идентичности, и перейти от констатации категорий самоидентификации и анализа их распространенности к объяснению того, как формируется, актуализируется и изменяется сибирская идентичность в процессе и в результате деятельности на определенной территории, в специфических социально-экономических условиях, культурных и исторических контекстах.
В следующем разделе подробнее обсуждаются теоретические и методологические основания исследования идентичности с позиций конструктивистского подхода.
Идентичность:
теоретические представления
и методологические подходы
Р. Брубейкер и Ф. Купер [4] в программном тексте об определениях и способах использования термина «идентичность» в социальных науках оценивают объяснительный потенциал термина критически, несмотря на его огромную популярность в последние годы: «.Идентичность может значить либо слишком много (если термин употреблять в его «сильном» значении), либо слишком мало (в «слабом значении»)4, либо совсем ничего (в силу двусмысленности понятия). Мы исследу-
4 Под «сильным» значением понимается группа подходов к определению идентичности, подчеркивающих доминантную и фундаментальную общность, постоянство характеристик во времени и сходство трансиндивидуальных качеств, прочную связь между членами группы и ее однородность, и т. д. «Слабое» значение объединяет вариации конструктивистского понимания идентичности, подчеркивающего ее многогранность, фрагментированность, изменчивость, сконструирован-ность, и т. д. [4, с. 79-81].
48
ем сумму концептуальных и теоретических задач, которые «идентичность» призвана решить, и приходим к выводу, что эти задачи могут быть более адекватно решены с помощью других терминов, менее двусмысленных и не обремененных контекстами «идентичности»» [4 с. 62].
Анализируя множество определений термина «идентичность», Р. Брубейкер и Ф. Купер разделяют все существующие определения на группы в зависимости от того, с какими целями используется термин и что с его помощью предполагается подчеркнуть.
• Понимаемая как ядро «Я» (self), «идентичность» используется, чтобы указать на нечто якобы глубинное, основательное или императивное, лежащее в основе идентичности. Понимаемая как специфически коллективное явление, «идентичность» подразумевает фундаментальное и последовательное тождество (sameness) между членами одной группы или категории.
• Понимаемый как фундамент, или базис социальной или политической активности, термин «идентичность» обозначает неинструментальные способы социальной и политической практики.
• Понимаемая как продукт социальной или политической активности, «идентичность» призвана выделить процессуальное, интерактивное развитие того вида коллективного самопонимания, солидарности или групповой сплоченности, который делает возможным всякое коллективное действие.
• Понимаемая как случайный продукт многочисленных и соревнующихся дискурсов, «идентичность» призвана подчеркнуть нестабильную, многогранную, изменчивую и разрозненную природу современного «Я» [4, c. 73-76].
Рабочее определение идентичности, взятое за основу в наших исследованиях [1], комбинирует второе и четвертое из перечисленных значений: с одной стороны, сибирская идентичность - специфически коллективное явление, с другой - эта коллективность («тождество») не фундаментальна, а имеет деятельностную природу. Другими словами, сибирская идентичность не является данностью, а формируется в процессах социальной и политической активности, из которой «вырастает» коллективное (сходное) самопонимание, рождается чувство «мы».
В продолжение этой логики важно отметить, что для понимания процессов формирования индивидуальной идентичности «сибиряка» более
продуктивным оказывается конструктивистский подход («слабое» значение термина по Брубейкеру и Куперу), фокусирующийся на микроуровне, на проблематике интеракции и творения идентичности. Структурируя свой жизненный мир, индивид либо применяет устоявшиеся правила, которые не в состоянии изменить, либо следует какой-либо упорядочивающей традиции в достаточно свободных рамках, либо сам «производит» правила. Иными словами, индивид находится в постоянной интеракции с внешним миром - той «реальностью», в которой он существует, причем этот интерактивный процесс дуален: с одной стороны, действующие индивиды воспринимают мир как внешний (не зависимый от действий и интерпретаций) и как интерсубъективный, т. е. разделяемый с другими и ввиду этого формирующий ориентации на намерения других и их восприятие собственных намерений и смыслов, с другой стороны, индивиды сами преобразуют и создают этот мир.
Повседневную реальность в качестве феномена взаимодействия индивида с окружающим миром можно определить как непрерывный процесс экстернализации, объективации и интернализации [2], в котором индивидуальные представления о себе и других преобразуются в «реальные факты» (имеют реальные последствия для социальных отношений и взаимодействий). Соответственно, идентичность рассматривается как нечто постоянно изменяющееся, творящееся, контекстуальное.
Из многочисленных подходов к исследованию идентичности, которые предлагает конструктивистская перспектива, продуктивным для анализа сибирской региональной идентичности показал себя деятельностный подход, основная идея которого состоит в том, что идентичность формируется в активном взаимодействии индивида с окружающей реальностью: индивид «становится кем-то» в конкретных действиях, которые осуществляет в определенном контексте. Идентичность в таком понимании представляет собой не столько «качество» индивида, сколько способность классифицировать окружающую реальность определенным образом на основе способа взаимодействия с этой реальностью (знать, кто есть кто, и что из этого следует) и определять свое место в этой системе классификации [16].
Таким образом, предполагается, что идентичность не является данной изначально (с рождения), не формируется «раз и навсегда» на ранних этапах социализации, а актуализируется, оформляется, трансформируется и осмысляется в про-
цессе жизни индивида, прохождения им разных этапов личной и семейной биографии, в ходе его взаимодействия с окружающей средой и социальной действительностью. Такой подход как нельзя более отвечает задаче глубокого, детального и структурированного изучения механизмов формирования идентичности, конструктов и категорий самоописания и самоосмысления, а также направлений и динамики их изменений. В этих изменениях могут находить отражение как сугубо личные события, так и общественные трансформации, преломленные в личных и семейных биографиях.
Деятельностные и нарративные основания конструирования сибирской идентичности обсуждаются в следующих разделах текста.
Деятельностные основания конструирования сибирской идентичности
В данном разделе приводятся фрагменты интервью и их аналитическая интерпретация, направленная на выявление механизма формирования сибирской идентичности через деятельность на территории Сибири.
«Они что-то здесь создали, построили и остались здесь жить, и эта принадлежность к общему делу в Сибири, это позволяет им чувствовать себя сибиряком» (А.,
50, м., Иркутск).
Тезис, высказанный в приведенной цитате, является очень характерным и, в том или ином варианте, повторяется во многих интервью. По сути, здесь представлен механизм формирования сибирской идентичности посредством деятельности, состоящий из трех элементов. Во-первых, речь идет о личной вовлеченности в созидательную деятельность на территории; во-вторых, личная деятельность является составной частью совместной, коллективной, появляется и становится значимой идея принадлежности к чему-то общему, надличностному (общее дело в данном случае служит основой формирования общности). И, в-третьих, участники деятельности остаются жить, закрепляются на территории, сохраняют свою вовлеченность в локальные (региональные) социально-экономические процессы. Это отличает таких переселенцев от «освоителей-временщи-ков» (например, людей, приезжающих в Сибирь временно, на работу по контракту или работающих вахтовым методом). Последним, как правило, приписываются краткосрочные, прагматические ориентации и «потребительское» отношение к Сибири:
Как сибиряком стать - полюбить это надо, надо сюда прижиться, если тебе это к душе, тебе это все нравится, и общение нравится. Люди, которые тут осваивают вахтовым методом, уехали-приехали.., они не сибиряки, они просто тут работают.
Но они, наверное, тут жить не хотят. Сибиряк - это более глубокое чувство: если даже я потом уеду куда-то, но столько лет я была сибиряком, то я останусь сибиряком (С., 59, ж., Омск).
На материалах исследования [1] мы выделили ряд предпосылок формирования сибирской идентичности, связанных непосредственно с деятельностью на территории Сибири. Эти предпосылки можно условно разделить на две группы. К первой мы отнесли деятельность, связанную с публичной сферой жизни индивида, ко второй - связанную с приватной сферой жизни.
Деятельность, связанная с публичной сферой жизни
Из проведенных интервью становится ясно, что идентичность складывается через различные виды деятельности, непосредственно связанные с территорией. В ходе профессиональной, общественной, политической деятельности на территории Сибири люди «становятся» сибиряками, обретают общие ценности, общие мнения, специфическое видение социально-экономических, экологических, политических проблем региона.
Это и преобразование природы, строительство новых городов, участие в сибирских социалистических стройках. Это и особая локальная привязка к территории, в освоении которой индивид принимал непосредственное участие. В этом случае формирование сибирской региональной идентичности берет свое начало от сильной локальной идентичности, основанной на собственной вовлеченности в общую деятельность, на общем менталитете и ценностях.
«Братск - интересно, у них процентов 60 населения это первая волна, вот те самые комсомольцы-добровольцы, братская ГЭС. Там до сих пор есть люди, которые могут сказать: вот тут стояла моя палатка, вот этот энергоблок я построил.
И вот этот вот менталитет палаточного Братска... То же самое - Усть-Илимск. Это менталитет комсомольских строек»
(м., 40, Иркутск).
Это и участие в экологическом движении, борьбе за сохранение природы своего региона. Такая деятельность способствует формированию сибирской идентичности через осознание ценности сибирской земли и своих прав как жителей этого региона:
«Проблема Байкала и митинги затронули не только экологическую проблему, но и проблему прав живущих здесь людей. И отсюда начинается понятие «сибиряк» как основа солидарности. Мы живем на Байкале, и поэтому мы - сибиряки. И все, кто выходят на митинги за Байкал вместе с нами, даже в Москве, они тоже сибиряки, в том смысле, что они ценят эту землю» (ж., 32, Иркутск).
Деятельность, связанная с публичной сферой жизни информанта, может быть описана как имеющая два измерения. С одной стороны, она касается преобразования внешней среды в самом широком смысле слова, включенности индивида в социально-экономические процессы, протекающие на территории, выполнения им определенных общественно-значимых функций, и, таким образом, она привязана и к территории, и к социуму. С другой стороны, в ходе осуществления деятельности происходит преобразование и самого индивида: он обретает специфические качества и черты характера, особые ценности. В частности, можно говорить о неких особых качествах и чертах характера, обусловленных проживанием в трудных бытовых условиях и условиях сурового климата.
В этой связи следует отметить, что лейтмотивом многих интервью является мысль о том, что сибиряками не столько рождаются, сколько «становятся», а факт рождения человека в Сибири не является принципиальным. Гораздо важнее долгосрочное проживание здесь, которое меняет людей и делает их сибиряками:
«Если даже не родиться в Сибири, а приехать и прожить лет 10-15, то станешь сибиряком. Если остался, то становишься сибиряком. Весь этот быт, и люди себя здесь ведут по-другому - более щедрые, более открытые. А те, кто не приживается, те все равно уезжают» (м., 50, Иркутск).
Таким образом, в ходе деятельности в публичной сфере жизни индивид обретает особое, небезразличное отношение к территории, на которой он живет и трудится, и как результат этого - особый способ категоризации внешней действительности, который и лежит в основе идентичности.
Деятельность, связанная с приватной сферой жизни
Деятельность в сфере частной жизни также вносит вклад в формирование сибирской идентичности. Важную роль здесь играют и вехи биографии информанта, и опыт познания человеком Сибири и самого себя.. Например, это может быть факт создания семьи, рождения детей в Сибири:
- «Я уже сибирячкой стала.
- Как Вы стали сибирячкой? Когда?
- Ну, наверное, когда детей-сибиряков народишь. Ну, и где муж, там и я» (ж., 48, Иркутск).
При этом могут иметь значение как важные личные биографические этапы, так и значимые элементы биографий членов семьи:
«Конечно, мы скучаем по родине, по Армении. Но теперь здесь наша работа, мои дети, здесь они получили образование, и будущее свое видят здесь - Сибирь для нас стала вторым домом» (ж., 45, Омск).
Другим видом деятельности в приватной сфере жизни, способствующим формированию сибирской идентичности, является личный, часто очень интимный, опыт познания Сибири и сопутствующая ему личностная трансформация человека. Например, в ходе постепенного узнавания истории, культуры, природы Сибири человек начинает ощущать любовь к этому краю, гордость за него и собственную сопричастность:
«Когда встречалась с мужем, мы с ним прошли все музеи. Гуляли по городу за ручку, целовались на углах, а он рассказывал о каждом доме. Кто этот дом построил, кто этот. И я уже горжусь, что я живу в Иркутске... В Художественном музее есть знаменитые картины и скульптуры, ну и Рерих, конечно... Конечно, это очень интересно и гордо, что я здесь рядышком живу.Конеч-но, мы здесь уже себя ощущаем сибиряками, уже причастность ощущаешь к Сибири, вот, например, на станции Зима родился Евтушенко, вот это да!» (ж., 48, Иркутск).
Осмысление и соотнесение своих личных качеств и черт характера с характером города, территории, нахождение соответствия между ними также способствуют формированию локальной идентичности:
«Иркутск - он такой бунтарский, со своим мнением город. Мне это нравится,
я сама такая, люблю сама во всем разобраться, составить свое мнение» (ж., 48, Иркутск).
В плане осмысления значения и роли Сибири в жизни переселенцев интервью демонстрируют эволюцию в их восприятии этого края, в частности, переход от прагматичного отношения к Сибири как к месту краткосрочного пребывания с личными практическими целями к созидательному отношению, ориентированному на долгосрочную перспективу:
«.То есть для человека с запада Сибирь была - приехал, денег срубил, уехал. И я с таким же ощущением сюда приехала, а получилось по-другому» (ж., 48, Иркутск).
«Можно приехать... и стать сибиряком. Наверное, когда человек поживет здесь и осознает, что можно от этой земли не только брать, но и делать что-то здесь, полезное, оставить что-то для потомков - тогда он становится сибиряком»
(В., ж., 32, Иркутск).
Таким образом, собранный материал дает основание полагать, что личный опыт жизни в Сибири способствует формированию сибирской идентичности в тех случаях, когда имеют место активное познание края, эмоциональная привязанность к нему, проживание на данной территории важных этапов личной биографии. При этом сибирская идентичность оказывается сопряженной с деятельностной установкой на преобразование условий жизни, способствующее развитию сибирского региона. Ключевым в данном случае становится неравнодушное, «непотребительское» отношение к сибирской земле.
Как мы показали в данном разделе, деятельностный подход позволяет раскрыть механизмы формирования идентичности через взаимодействие со средой обитания; важные этапы личной и семейной биографии также оказываются значимыми при формировании сибирской идентичности. Однако биографические основания конструирования сибирской идентичности не могут быть систематически рассмотрены в силу ограничений, связанных как с теоретической перспективой, так и с методами сбора и анализа данных.
Для преодоления ограничений в теоретической плоскости деятельностное измерение должно быть дополнено биографическим и нарративным. Методически же необходим другой подход к интервьюированию. Способы преодоления этих ограничений рассматриваются ниже.
Методологические основания
исследования сибирской идентичности
как нарративной
Нарративная идентичность [10] в общем виде понимается как представление человека о себе, артикулированное в контексте истории своего прошлого и настоящего, она рассказана в определенный момент времени, в специфической ситуации интервью. С одной стороны, нарративная идентичность - конструкция, основанная на опыте человека, или собранная из значимых его фрагментов; с другой стороны, нарратив - это рассказанная история, предполагающая выстраивание логической последовательности событий и наличие сюжета, объясняющего логику этой последовательности. И только в связке с логикой выстраивания сюжета события, отобранные для рассказа, становятся осмысленными в контексте целостной картины жизни информанта. Понимаемая таким образом нарративная идентичность позволяет исследовать то, как события прошлого отбираются, оцениваются и используются для понимания и обоснования людьми настоящего, а также определяют восприятие возможных сценариев будущего.
В исследованиях нарративной идентичности выделяются три ключевых измерения [11, 15, и др.]:
- социальное, которое отражает позиции субъекта в социальном пространстве и согласовывает ролевые ожидания;
- рефлексивное, касающееся «самообоснова-ний», представлений о целостности жизни и связанности различных аспектов и фрагментов биографии;
- темпоральное, связывающее события, опыт и смыслы с временным изменением.
Три измерения в совокупности позволяют понять и логику выстраивания нарративной идентичности, и событийное содержание биографического повествования, и обоснование значимости отобранных для рассказа событий.
Социальное измерение биографического нарратива включает в себя ключевые события, которые отбираются информантом в качестве важных составляющих истории жизни, а также значимых других, во взаимодействии с которыми идентичность осознается, выстраивается и оформляется.
Рефлексивное измерение отсылает к обоснованию значимости описываемых событий: почему именно эти события важны для информанта, какие оценки даются событиям, каким образом обосновывается их ценность. Как показывают предыдущие исследования, сибирская региональная идентичность представляет собой вариант преимущественно позитивной идентификации,
основанной и на собственных достижениях, и на оценке исторических событий и личностных качеств сибиряков. Анализ рефлексивного измерения нарративной идентичности позволит выявить моральные основания, на которых выстраивается идентичность.
Темпоральная организация нарратива, с одной стороны, увязывает события и логику их выстраивания при помощи определенной хронологической последовательности; с другой - анализ темпоральных аспектов повествования позволяет выявить разные способы «исторической периодизации», в которые встраиваются версии сибирских биографий.
С учетом опыта проведенных исследований можно говорить о значимости семейной истории (часто истории переселения предков информанта в Сибирь) и личной биографии для формирования идентичности сибиряка. Работа с текстами интервью показала необходимость анализа идентичности как рассказанной истории, в которой сюжетная линия раскрывается через ключевые события, отобранные информантом для формирования истории о себе, и выстраивание их последовательности в связанную историю жизни индивида и его семьи. В связи с этим на первый план социологического исследования, направленного на изучение формирования сибирской идентичности, выходит последовательное и целостное изучение идентичности как биографического проекта, ее становления и содержания, в рамках отдельно взятых биографий. При этом в фокусе внимания исследователя оказывается событийная составляющая формирования идентичности в рамках индивидуального биографического нарратива, а также сюжетное и темпоральное измерения рассказываемой истории.
Анализ сибирской идентичности в этом случае осуществляется на основе изучения биографических нарративов жителей Сибири и выявления в структуре нарративов конструктов (процессов и элементов) самоописания, объясняющих формирование сибирской идентичности. В частности, изучения заслуживает наличие либо отсутствие «общих», разделяемых сюжетных линий и ключевых моментов в биографических повествованиях разных информантов, способы темпоральной организации повествования, формы обоснования важности событий, с точки зрения нарративной идентичности информанта.
Именно то, какая деятельность и какие события составляют основу сюжета - «истории о себе» (нарративной идентичности), какие действия и почему становятся ключевыми событиями для кон-
струирования истории жизни информанта, могут и должны быть исследованы при помощи биографических и нарративных инструментов. Иными словами, исследователь должен фокусироваться на изучении того, как складывается и обосновывается смысловая составляющая идентичности, т. е. на изучении механизмов смыслообразова-ния - способов придания деятельности смысла и значимости, а также на логике отбора событий, включения их в рассказанную историю о себе, придания одним событиям большей значимости, чем другим. Обозначенные механизмы лежат в основе конструирования информантом его нарративной идентичности и во многом определяют то, как сибирская идентичность будет представлена в контексте истории жизни, рассказываемой информантом. Именно поэтому деятельностная идентичность и нарративная идентичность должны рассматриваться в сочетании, как взаимодополняющие категории.
Полученные ранее данные позволяют предположить, что механизмы смыслообразования во многом обусловлены не только характером деятельности индивида, но и историей его семьи. Последовательный анализ семейных и личных биографий сибиряков позволит понять, каким образом определенные аспекты деятельности, отобранные информантом для рассказа, выстроенные в определенной последовательности, специфическим образом обоснованные и организованные темпорально, становятся основой сибирской идентичности как нарративной - рассказанной истории о себе.
Принимая во внимание логику взаимосвязи трех описанных выше измерений, помимо содержательных задач, в исследовании нарративной идентичности на первый план выходят задачи методические:
1. Исследование содержания и формы организации нарратива/биографического повествования.
2. Выявление ключевых событий и «типич-ных»/общих сюжетных линий, значимых для формирования сибирской региональной идентичности.
3. Анализ вариативности нарративной организации и ключевых событий (анализ сходств и различий в способах выстраивания историй информантами с разными биографическими и социально-демографическими характеристиками).
Решение обозначенных методических задач и последовательное раскрытие того, как осмысливаются и нарративно оформляются значимые
аспекты деятельности на территории в контексте личной и семейной биографии, требует также особого подхода к интервьюированию, предполагающему более подробный разбор семейной истории, раскрытие смысловых и нарративных структур, которые составляют основы семейных историй сибиряков.
Такой подход предполагает выбор нарративного интервью в качестве основного метода сбора информации. Данный выбор обусловлен получающей все большее распространение позицией в постмодернистской социальной теории, согласно которой нарратив по своей форме и содержанию соответствует конструируемой идентичности человека [17, 18 и др.]. При использовании этого подхода важно учитывать вариативность биографий и семейных историй, обусловленную такими факторами, как время и контекст приезда (переселения) информанта или его предков в Сибирь (например, ссылка, советские освоенческие проекты, личные мотивы), количество поколений семьи, проживавших в Сибири, этнический состав (моноэтнические семьи разного происхождения как титульных, так и нетитульных национальностей, смешанные семьи), история личной мобильности информанта в течение жизни, профессиональная принадлежность и гражданская активность. Поэтому при отборе информантов необходимо обеспечить максимальный учет обозначенных факторов и представленность разнообразных кейсов, а в ходе анализа, направленного на выявление механизмов формирования идентичности, в центре внимания должны быть те элементы нарративов (фрагменты интервью), которые описывают «становление» идентичности (в нашем случае сибирской) не только в контексте деятельности индивида на территории региона, но и в связке с историей семьи и «укоренения» на территории.
Проведенные авторами исследования подтвердили продуктивность конструктивистского подхода как теоретического основания исследования идентичностей в переселенческих обществах. Было обосновано, что для исследования сибирской региональной идентичности наиболее продуктивным является сочетание деятельностного подхода и анализа биографических интервью с применением концепции нарративной идентичности. Ранее нами была показана возможность использования деятельностной версии конструктивистского подхода для раскрытия механизмов формирования и выявления контекстов актуализации сибирской идентичности как обусловленной теми или иными аспектами деятельности на
территории региона. Однако, несмотря на доказанную продуктивность, данный подход имеет существенное ограничение: важные аспекты конструирования сибирской идентичности, связанные с индивидуальной и семейной биографией информанта, не могут быть раскрыты в полной мере. За рамками подхода остается и исследование механизмов смыслообразования.
Комбинирование нарративного и деятельностного подходов позволяет преодолеть это ограничение и наиболее полно раскрыть механизмы формирования сибирской идентичности, как обусловленные деятельностью на территории, так и особенностями индивидуальных биографий и семейных историй сибиряков. Оно, раскрывая механизмы смыслообразования, позволяет понять, как события индивидуальной биографии и семейной истории наполняют региональную идентичность особенным для индивида смыслом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анисимова А., Ечевская О. Сибирская идентичность: предпосылки формирования, контексты актуализации. Новосибирск: Новосибир. гос. ун-т, 2012.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: «Медиум», 1995.
3. Богданова, Л. Территориальные интересы общностей разных иерархических уровней // Территориальные интересы: сб. науч. тр. / под ред. А. Ткаченко. Тверь: Тверской ун-т, 1999. С. 32-56.
4. Брубейкер Р., Купер Ф. За пределами идентичности // АЬ 1трегю. 2002. № 3. С. 61-115.
5. Жигунова М. «Этносоциология русских Сибири: проблемы современной идентичности» // Этносоциальные процессы в Сибири : темат. сб. / Рос. акад. наук, Сиб. отд-ние, Ин-т философии и права. Новосибирск: Сибир. науч. изд-во, 1998. С.191-195.
6. Крылов М. Региональная идентичность в историческом ядре Европейской России // Социологические исследования. 2005. Вып. 3. С. 13-23.
7. Крюков, В.А. Сибирь - проблемная территория с великим прошлым и неясным будущим? // ЭКО. 2011. Вып. 9. С. 2-4.
8. Мосиенко Н. 2010. Социально-территориальная структура пространства городской агломерации / под ред. Елизаветы Горяченко. Новосибирск: ИЭОПП СО РАН.
9. Орачева О. Региональная идентичность: миф или реальность? // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры
в России: материалы семинара / под ред. М. Ильина, И. Бусыгиной. М.: МОНФ, 1999. С. 36-43.
10. Рикёр П. Я - сам как другой. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2008.
11. Рождественская Е.Ю. Нарративная идентичность в автобиографическом интервью // Социология. 2010. Вып. 4. С. 5-26.
12. Сверкунова Н. 1996. Феномен сибиряка // Социологические исследования. Вып. 8. С. 90-94.
13. Сибирь в геополитическом пространстве XXI века: сб. ст. Новосибирск, 1998.
14. Смирнова Т. Немецкое население Западной Сибири в конце XX - начале XXI века: формирование и развитие диаспорной группы: автореф. дис. ... д-ра истор. наук. Омск, 2009.
15. Ярская-Смирнова Е.Р. Нарративный анализ в социологии // Социологический журнал. 1997. Вып. 3. С. 38-61.
16. Jenkins, R., 2008. Social Identity. London: Routledge.
17. McAdams, D.P., 2008. Personal narratives and the life story. In: John, O.P. and Pervin, L.A. eds., 2008. Handbook of personality: Theory and research. New Yor: Guilford Press, pp. 241-261.
18. Polkinghorne, D., 1988. Narrative Knowing and the Human Sciences. Albany: SUNY Press.
REFERENCES
1. Anisimova, A., Echevskaya, O., 2012. Sibirskaya identichnost’: predposylki formirovaniya, konteksty aktualizatsii [Siberian identity: premises of formation, contexts of actualization]. Novosibirsk: Novosivirskiy gosudarstvenniy universitet. (in Russ.)
2. Berger, P., Luckmann, T., 1995. Sotsial’noe konstruirovanie real’nosti. Traktak po sotsiologii znaniya [The social construction of reality. A treatise on sociology of knowledge]. Moskva: Medium. (in Russ.)
3. Bogdanova, L., 1999. Territorial’nye interesy obshchnostei raznykh ierarkhicheskikh urovnei [Territorial interests of the communities of different hierarchical levels]. In: Tkachenko, A., ed., 1999. Territorial’nye interesy: Sbornik nauchnyh trudov edited. Tver’: Tverskoi universitet, pp. 32-56. (in Russ.)
4. Brubaker, R. and Cooper, F. 2002. Za predelami identichnosti [Beyond identity]. Ab Imperio, no. 3, pp 61-115. (in Russ.)
5. Zhigunova, M., 1998. Etnosotsiologiia
russkikh Sibiri: problemy sovremennoi identichnosti [Ethnosociology of the Russians in Siberia: problems of identity in modern time]. In: Etnosotsial’nye protsessy v Sibiri: tematicheskii sbornik Rossiiskoi Akademii Nauk, Sibirskoe Otdelenie, Institut filosofii i
prava. Novosibirsk: Sibirskoe Nauchnoe Izdatel’stvo, pp. 191-195. (in Russ.)
6. Krylov, M., 2005. Regional’naya identichnost’ v istoricheskom yadre evropeiskoi Rossii [Regional identity in the historical core of the European Russia]. Sotsiologicheskie issledovaniia, no. 3, pp 13-23. (in Russ.)
7. Kryukov, V., 2011. Sibir’ - problemnaya territoriya s velikim proshlym i neyasnym buduschim [Siberia - a problematic territory with the great past and uncertain future]. EKO, no. 9, pp 2-4. (in Russ.)
8. Mosienko, N. 2010. Sotsial’no-territorial’naia struktura prostranstva gorodskoi aglomeratsii [Social and spatial structure of urban agglomeration]. Novosibirsk: IEOPP SO RAN. (in Russ.)
9. Oracheva, O., 1999. Regional’naya identichnost’: mifili real’nost’? [Regional identity: myth or reality?]. In: Il’in, M. and Busygina, I. eds., 1999. Regional’noe samosoznanie kak faktor formirovaniia politicheskoi kul’tury v Rossii: Materialy seminara. Moscow: MONF, pp. 36-43. (in Russ.)
10. Riker, P., 2008. Ya-sam kak drugoy [Oneself as another]. Moskva: Izdatel’stvo gumanitarnoy literatury. (in Russ.)
11. Rozhdestvenskaya, E., 2010. “Narrativnaya identichnost’ v avtobiograficheskom interv’ju”
[Narrative identity in autobiographical interview] Sotsiologiya, no. 4, pp 5-26. (in Russ.)
12. Sverkunova, N., 1996. Fenomen sibiryaka [Sibiryak phenomenon]. Sotsiologicheskie issledovaniia, no. 8, pp 90-94 (in Russ.)
13. Sibir v geopoliticheskom prostranstve XXI veka: sbornik statey [Siberia in geo-political space of the XXI century: a collection of articles]. Novosibirsk, 1998. (in Russ.)
14. Smirnova, T., 2009. Nemetskoe naselenie Zapadnoi Sibiri v kontse XX - nachale XXI veka: formirovanie i razvitie diaspornoy gruppy [German population of Western Siberia at the end of XXth - the beginning of XXIst century]. Avtoreferat dissertatsii d-ra istoricheskikh nauk. Omsk. (in Russ.)
15. Yarskaya-Smirnova, E., 1997. Narrativnyi analiz v sotsiologii [Narrative analysis in sociology]. Sotsiologicheskiy zhurnal, no. 3, pp. 38-61. (in Russ.)
16. Jenkins, R., 2008. Social Identity. London: Routledge.
17. McAdams, D.P., 2008. Personal narratives and the life story. In: John, O.P. and Pervin, L.A. eds., 2008. Handbook of personality: Theory and research. New Yor: Guilford Press, pp. 241-261.
18. Polkinghorne, D., 1988. Narrative Knowing and the Human Sciences. Albany: SUNY Press.
