CC BY
66
N.A. MALYSHEVA.
INFLUENCE OF IDEOLOGICAL FACTOR ON CHILDREN'S SOCIALIZATION DURING THE GREAT PATRIOTIC WAR
The Great Patriotic War did not change the essence of the USSR state system. On the contrary, it was the favorable period for strengthening the centralization of authority and I.V. Stalin's regime. Orders, decisions, the decrees of the government accepted during the wartime, had been aimed at bringing up in people patriotism, preventing panic and treachery. Children were the integral part of the Soviet society so the current changes in the country directly influenced their socialization. Propaganda, mass media, art, school, the Pioneer and Komsomol organizations which activity was coordinated by the government of the country played a big role in patriotic education of children.
И.О. КОЛДОМАСОВ (Магнитогорск)
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ КОНТАКТЫ МЕЖДУ ГОСУДАРСТВАМИ АНТИГИТЛЕРОВСКОЙ КОАЛИЦИИ В ГОДЫ ВОЙНЫ
Антигитлеровская коалиция в составе двух сильнейших держав Запада и Советского Союза выполнила свою главную задачу — уничтожение фашизма, продемонстрировав согласованные действия в политической, экономической и военной сферах. Однако эти взаимодействия затрагивали в основном лишь властные структуры и военные штабы союзных государств. Между тем, достаточно широко известно, что общественное мнение стран-союзниц поддерживало идею более тесных контактов между американцами, англичанами и гражданами СССР. Реализация этих связей должна была быть представлена в социокультурной сфере, и в действительности состоялась в отношениях между Англией и Америкой. Ситуация во взаимодействиях западных стран и СССР оказалась не столь однозначной.
Желание создать прочную систему культурных контактов с советским союзником было изначально ограничено рядом условий. Первое из них заключалось в языковом барьере между странами, который отсутствовал при взаимодействии англичан и американцев. Очень важно учитывать и общекультурный уровень советского общества перед войной и по ходу ее. А он, как известно, сильно отличался от уровня образованности общества царской России, где любой грамотный человек более-менее сносно знал хотя бы один иностранный язык (правда, необязательно английский). Другое дело, что количество грамотных не превышало четверти населения, в то время как к 1926 г. она по официальной статистике достигла 51%, но при этом образовательный уровень оставался крайне низким: в середине 30-х гг. средняя продолжительность школьного обучения рабочих составляла 3,5 года (при минимальном нормативе в 4 года), а по жителям деревни официальную статистику вывести вообще невозможно1. Кроме этого, акценты в образовании ставились все же на технические прикладные и специализированные дисциплины, а никак не на гуманитарные науки, поэтому разница в языках была серьезным препятствием для ограничения контактов.
Другим условием, ограничивающим сферу культурного взаимодействия между государствами антигитлеровской коалиции, была собственно военная обстановка. В начальный период войны она совершенно не располагала к культурным связям, поскольку вопрос ставился о выживании Советского Союза и сохранении его суверенных границ. Не могло быть и речи о широких культурных контактах между странами по причине физи-
ческой невозможности их осуществления. С течением времени ситуация на фронтах менялась, но степень вовлеченности обеих сторон в обмен социокультурным опытом оставалась на низком уровне, виной чему выступали политические мотивы.
Третий фактор весьма своеобразен и присущ любому культурно-этническому сообществу — национальное самосознание или менталитет. Черты, свойственные обществам, существовавшим на Западе и в СССР, имели достаточно широкий диапазон отдаленности. Как справедливо заметим уже в 90-е гг. XX века русско-болгарский исследователь Г. Гачев, «цивилизацией современные народы сближены, культурами различены, и в этом с одной стороны, — возможность взаимопонимания, а с другой стороны — красота разнообразия»2. К этому остается лишь добавить, что 60 лет назад разговор о цивилизациях в советском обществе не был востребован, а значит, целесообразней говорить о взаимодействии культур с абсолютно различным менталитетом.
И, наконец, последнее и наиболее значимое, на наш взгляд, условие — закрытость советского общества в сравнении с западными социумами. Принципиальная разница в государственном устройстве союзников напрямую отражалась на возможностях большинства людей участвовать в различных сферах жизни своей страны, давала им шанс проявить свою индивидуальность. Либеральная идеология Запада, как и в предыдущие века, одним из основных своих постулатов считала невмешательство государства в частную жизнь людей. Концепция ВКП(б) напротив предполагала единство интересов государства и общества при руководящей роли партии. В результате общество действительно было вынуждено делать лишь то, что соответствовало интересам государства и под его строгим контролем. Для культурных контактов это ограничение являлось наиболее весомым, поскольку как раз в этой области рядовые англичане и американцы могли реализовать свои интересы в полном масштабе.
Итак, условия, которые влияли на взаимодействие США, Англии и СССР в социокультурной сфере мы рассмотрели. Теперь обратимся непосредственно к эпизодам сотрудничества западных держав с Советским Союзом в годы войны.
В первую очередь, надо отметить организацию в СССР, которая занималась поддержанием культурных связей с заграницей. Этой организацией было Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС), созданное еще в 1925 г. и находящееся под кураторством как Наркома иностранных дел, так и Наркома внутренних дел. По мнению А. Мелехова, «это организация претендовала на монополию культурных связей с зарубежными странами» . Главной задачей ВОКСа было «распространение за рубежом сведений (исключительно позитивного характера) о жизни в СССР»4. В работе Общество опиралось на связи с представителями советской интеллигенции, распределенных по функциональным (советской культуры, международного книгообмена, выставок, печати и т.д.) и территориальным (Американский, Английский, Восточный и т.д.) отделам. Первые отвечали за подготовку материалов для отправки в союзные страны и распространение полученных из-за границы сведений, вторые — за посылку и получение этих материалов5.
С начала войны деятельность ВОКСа стала меняться с учетом реалий военного времени: если ранее она ограничивалась исключительно поддержанием культурных связей с небольшим числом государств, то с момента нападения Германии первоочередным делом становится «пропаганда борьбы советского народа против захватчиков, показ преступлений гитлеровцев на нашей земле, освещение посредством культурного обмена особенностей социального строя нашей страны, духовной жизни в условиях войны»6. При этом менялась и расстановка акцентов в геополитическом отношении: Англия и США, войдя в число союзников политических, стали приоритетными и в культурных связях. Это видно из существования отдельных отделов в ВОКСе, а также привлечения советских послов в Вашингтоне и Лондоне к осуществлению культурных контактов. Помимо этого в советских посольствах в Англии и США постоянно находились представители ВОКСа, занимавшие должности секретарей посольств.
Как видно, работа Общества строилась строго по государственной линии, что обес-
печивало ее действенность, результативность, но лишь отчасти. С одной стороны, ВОКС мог регулировать как нормы поставок материалов по линии культурных связей, так и их содержание, но с другой — он не имел возможности отступить от государствен-
ных стандартов, чем существенно ограничивал свои собственные достижения в установлении контактов. Например, на январь 1943 г. были установлены следующие нормы грузов ВОКС для отправки диппочтой: Англия и США (вместе) — 70 кг, Китай — 50 кг, Иран — 30 кг, Афганистан — 30 кг, Монголия — 20 кг, Турция — 10 кг, Япония —
10 кг, Швеция — 5 кг и т.д. При этом делалась оговорка для случаев, когда почта идет отдельно в одну из западных стран: «размер груза согласовывается дополнительно, но не должен превышать 70 кг»7. Учет обстановки налицо — союзные государства получают намного больше материалов, чем остальные дружественные или нейтральные страны, но как используется эта информация, кто ее получает и что она содержит — неизвестно.
Зато известно о неудовлетворительном состоянии работы Уполномоченного ВОКС в Англии Барковского. Этот вопрос был поставлен перед советским послом в Лондоне И. Майским как раз в январе 1942 г. ввиду полного отсутствия информации о деятельности представителя Общества на территории Великобритании. Но к 1 июля 1942 г. положение не изменилось, о чем Председатель Правления ВОКС В.С. Кеменов вынужден был сообщить заместителю наркома иностранных дел А.Я. Вышинскому: «Несмотря на все требования ВОКСа (частично передаваемые через НКИД) т. Барковский игнорирует указания ВОКСа, не информирует ВОКС о своей работе, не посылает никаких справочных материалов, даже не подтверждает получения посылаемых ему материалов, не говоря уже сведениях об их использовании».8 К тому же Барковский требовал денег, хотя по его же единственному отчету следовало, что он израсходовал меньше половины имеющейся у него суммы.
Уполномоченного ВОКС, конечно, освободили от занимаемой должности, но проблему расширения культурных связей смена одного сотрудника разрешить не могла. Во-первых, по причине отсутствия собственной инициативы, которая ограничивалась и направлялась тоталитарным режимом. А, во-вторых, ввиду слабой информированности работников государственных органов (даже отвечающих за связи с заграницей) о жизни и культурных особенностях данных держав. Почувствовать эти особенности, которые необходимо было учесть в последующей работе, можно было лишь побывав за рубежом, но никак из указаний ЦК ВКП(б).
Показательным в этом отношении выглядит своеобразный «ликбез», проводимый послом в США Константином Уманским на совещании сотрудников Совинформбюро 2 октября 1941 г. Дипломат рассказывал о различиях в работе в двух западных странах, анализируя политическую ситуацию там: «В Англии работать весьма легче. Все, что передается в Англию, английской печатью полностью воспроизводится. Волна сочувствия к нам в Англии есть, особенно когда едешь из Америки. Популярность наша на неимоверно высоком уровне. Работать в Англии, я еще раз повторяю, гораздо легче»9. Печально, но аргументацию этой легкости Уманский увидел в наличии изоляционистского лагеря внутри правящих кругов США, в отсутствии тотального контроля над прессой со стороны президента Рузвельта и в чисто национальном американском качестве — безукоризненной вере в свою этническую исключительность и, соответственно, абсолютно разной степенью доверия к информации, идущей от своих соотечественников и от иностранцев. «Мы здесь не прошибем массы читателей», — делает вывод посол, но тут же добавляет, что если использовать такие вещи как недавняя поездка на фронт американцев» или визит в СССР редактора газеты «Пост Меридием» Ральфа Ингерсолла, то «может быть эти вещи самые эффективные», и растопить лед в отношениях с союзниками все-таки удастся10.
К сожалению, советское правительство рекомендациям Уманского следовать не собиралось. В этом был свой резон — условия военного времени (тем более столь тяжкие
в начальный период) не располагали к откровениям даже с потенциальными союзниками. Однако с дипломатической точки зрения расширение контактов именно между обычными людьми разных национальностей могло дать существенный эффект. Здесь же в силу вступал самый жесткий аргумент Сталина и других руководителей СССР — закрытый характер общества, стремление окутать тайной истинные условия жизни советских людей и одновременно не дать возможности получить информацию о Западе иначе, как через государственные каналы. Уже упомянутый визит Р. Ингерсолла в Советский Союз проходил далеко не гладко. 28 августа 1941 г. американский посол Лоуренс Штейнгардт добился аудиенции у Сталина и заявил, что редактор «Пост Меридием» сильно разочарован: ему не удалось ни увидеть советского лидера, ни съездить в район военных действий, то есть самые «горячие» и интересные для американского читателя моменты были не выполнены. Под давлением посла Сталин все-таки снизошел до приема Ингерсолла, уделив американцу целый час 3 сентября (вместо запрашиваемой одной минуты) и обсудив с ним широкий круг проблем — от военных и политических до экономических и повседневных, но в конце встречи заявил, что она состоялась лишь ввиду настойчивой просьбы Штейнгардта и попросил, чтобы содержание беседы не попало в печать11. Для американского редактора подобная логика выглядела полным абсурдом!
Еще более жестким было отношение советского правительства к гражданам своей страны, желающим работать за рубежом, — в Англии или в Америке. Примером может служить судьба Гарри Айзмана — уроженца Кишинева, в детском возрасте попавшего в США. Это были 20-е годы, и необразованный молодой человек вступил в ряды коммунистического движения молодежи, которое было весьма популярно в Америке. Айзман отличился в ходе молодежных демонстраций и столкновений с полицией, слухи о нем попали на страницы советской печати, и в конце 20-х полулегендарная фигура отправилась на родину, где была принята со всеми почестями. Помимо всесоюзной известности и почетных значков Айзман удостоился целой книги о своей персоне — «Красный галстук в стране капитала». Слава Гарри была общепризнанной, но когда с началом Великой Отечественной войны он «предложил послать его в Америку агитировать за скорейшее открытие второго фронта», полагая, что «это могло изменить ход войны», курировавший работу молодежного Коминтерна Раймон Гюйо дал ему «красный свет». Вскоре Айзман был призван в ряды Красной Армии, после войны работал в ВОКСе, был арестован за участие в «иностранном заговоре» и реабилитирован после смерти Сталина12.
История Айзмана неплохо характеризует позицию советской власти в отношении союзников: сотрудничать — пожалуйста, но как, когда и с кем — мы определим сами. Право на посещение Британских островов или Нового света могло быть предоставлено только по долгу службы и «политически благонадежным товарищам». Культурный аспект в первые годы войны занимал достаточно низкую ступень на иерархической лестнице «СССР-Запад». Правда, общественные организации антифашистского характера начали появляться в Советском Союзе с начала войны, а с весны 1942 г. их деятельность приобретает регулярный оттенок. Такие организации носили название комитетов и насчитывалось их ровно пять — Всеславянский, Еврейский, советской молодежи, советских женщин и советских ученых. Все они входили в систему Советского информационного бюро и должны были выполнять задачу налаживания контактов с общественностью зарубежных стан, в том числе с народами Англии и Америки.
Однако вопрос о реализации этих контактов оставался открытым. Как уже указывалось выше западные страны были готовы к полноценным контактам с советским союзником на социокультурном уровне — и в техническом, и в идеологическом компоненте. Как отмечает видный исследователь англо-американских отношений в годы второй мировой войны Л.В. Поздеева, «к 1939 г. пресса, радио, кино получили на Британских островах самое широкое (после США) в мире распространение», и хотя «средства массовой информации также не пользовались в Англии традиционной свободой слова» (которая в военные годы уже существовала в США), степень либерализма к ним со стороны цензуры была несравнима с подобными органами в СССР — Бюро прессы и цензуры могло
запрещать лишь обнародование фактов, важных с точки зрения национальной безопасности, но не могло препятствовать прессе в выражении своего мнения»13.
Аналогичную позицию лидеры западных держав занимали в отношении обмена визитами представителей общественных организаций, журналистов, ученых, деятелей искусства. Ограничения касались лишь военно-технической области по вполне понятным причинам — военные секреты всегда строго охраняются. В то же время информация на «повседневной основе» советскому союзнику предоставлялась, хотя вследствие «политического недоверия и коммерческих соображений» ее уровень тоже был низким14. В советском же обществе не было принято разглашать сведения, касающиеся личной жизни граждан, их социального и экономического благополучия, политических взглядов и т.п. — то есть всего того, что обсуждать на Западе считалось обыденным и индивидуальным делом.
Такое положение наблюдалось и при взаимодействии с союзниками высоких государственных деятелей, и при встречах функционеров довольно низких рангов, волею случая вынужденных пересекаться между собой. Летом 1943 года американский корреспондент агентства «Юнайтед Пресс» Генри Шапиро прилетел в блокадный Ленинград, где провел встречу с Секретариатом Ленинградского горкома ВЛКСМ. Обсудив жизнь Ленинграда и борьбу с фашистами, собеседники перешли к взаимоотношениям с союзниками, и вот тут-то выяснилась разница в возможностях советских и западных граждан: Шапиро как представитель демократического общества и как истинный репортер задавал свои вопросы открыто и с известной долей каверзы («А что вообще думают ленинградцы о помощи союзников? Считают, что делают то, что нужно, или считают, что можно было бы сделать больше?»), а комсомольцы отвечали сдержанно, взвешивая слова и пытаясь закамуфлировать их истинный смысл. Например, секретарь горкома Иванов на вопрос о ликвидации Коминтерна заявил: «Мы все до единого думаем то, что сказал товарищ Сталин», а затем немного конкретизировал ответ : «Мы считаем вполне правильным такое решение»15. Похожие соображения были высказаны и по вопросу о получении продуктов питания по ленд-лизу; не успел комсомолец Максимов сказать, что продукты стали поступать с июня-июля 1942 г., как Иванов оборвал его, отметив, что эти сведения известны лишь Максимову, а «мы знаем не все, и знать нам все необязательно. Во всяком случае, могу заявить: мы получали и получаем все то, что присылали для нас наши союзники»16.
Этот обтекаемый тон свидетельствовал об опасениях со стороны руководящих работников комсомола «выдать» союзникам какую-либо нежелательную информацию об отношении к англичанам и американцам. Гораздо проще было прикрываться обезличенной формулировкой «мы» и ссылками на авторитетное мнение товарища Сталина, но представителей западного общества такое положение не устраивало. Отсюда — ограниченность даже тех контактов, которые происходили и могли считаться успешными. Однако советское правительство не было слепо в плане политики и в нужное время состоялась долговременная и хорошо организованная акция, призванная показать высокую степень сотрудничества СССР, США и Англии именно на общественном уровне. Конечно же, речь идет о поездке деятелей Еврейского антифашистского комитета в союзнические страны.
Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) был создан вскоре после еврейского митинга в Москве 24 августа 1941 г. и оказал наиболее значимое влияние на общественное мнение союзных стран в военные годы. Например, в США под воздействием призывов еврейского населения СССР уже с августа 1941 г. развернулась кампания по сбору средств для советских граждан и даже был создан комитет еврейских писателей, артистов и ученых Америки, почетным председателем которого был избран всемирно известный физик А. Эйнштейн17. Этот комитет сумел не только организовать массовую поддержку всех еврейских организаций США в пользу Советского Союза (кроме того, росла популярность СССР среди евреев других англоговорящих стран), но и обеспечить значительную материальную поддержку, поскольку среди членов комитета было немало представителей крупного бизнеса, политики и культуры.
При этом советская общественность имела весьма приблизительное (а в провинции — и вовсе никакого) представление о движении американских евреев, так как средства массовой информации СССР фактически игнорировали мероприятия в поддержку собственной страны. Очевидно, что это делалось не по своей воле, а исходя из «госзаказа». Секретарь ЕАП Шахно Эпштейн даже был вынужден пожаловаться А.С. Щербакову, курировавшему работу Управления агитации и пропаганды по линии партии, на неудовлетворительное положение дел в этой области: «Очень странно, что такое важное явление, как движение солидарности с Советским Союзом евреев всего мира проходит совершенно незамеченным в нашей советской печати и радиовещаниях. Полное замалчивание и игнорирование у нас этого движения производит весьма неблагоприятное впечатление за рубежом, в особенности в США»18.
Реакция правительства на слова Эпштейна последовала не сразу, а применительно к советскому обществу «политика умолчания» сохранялась в еврейском вопросе до конца войны. Но к середине 1943 г. отношения между союзными странами были далеко не теплыми (в первую очередь, из-за отсутствия ясности в вопросе о втором фронте), а на конец осени планировалась первая конференция всех трех лидеров государств антигитлеровской коалиции. Сталин пошел на умный политический маневр, с одной стороны, развернув компанию популяризации союзников в советских СМИ (это был третий пик после лета-осени 1941 г. и мая-июня 1942 г.), а с другой — отправив в длительную и результативную поездку по Великобритании и США председателя Еврейского антифашистского комитета Соломона Михоэлса и его заместителя Исаака Фефера. Цель поездки была очевидной — поднять рейтинг Советского Союза среди еврейского населения стран-союзниц с надеждой, что диаспора сумеет пролоббировать советские интересы в правящих кругах.
Расчет Сталина оправдался полностью: визит Михоэлса стал его бенефисом и одновременно важным козырем в окончательном повороте общественного мнения западных стран в сторону СССР. Представитель Комитета по кинематографии М. Колотозов ,по долгу службы находившийся в США во время приезда делегации ЕАК, в отчете своему руководству о сотрудничестве с американцами 3 сентября 1943 г. отметил: «Приезд Михоэлса был решающим фактором, расположившим к нам еврейские круги и давшим замечательный материальный результат»19. Более того, Колотозов ,прочувствовав вектор американских настроений, пошел дальше и сделал «предложение» своему начальству по оптимизации советско-американских связей в области искусства. Он заявил, что «одним из решающих шагов в вопросе завоевания дружественных чувств американцев будет приезд Шостаковича. Он самый популярный советский человек, его любят и хотят видеть. Его приезд принесет колоссальную политическую пользу нашей стране, не говоря уже о материальной стороне». При этом композитору не обязательно было даже выступать с концертами или в качестве дирижера; он мог бы написать музыку для кинокартин или даже сняться сам в кино, а мог бы просто совершить турне по Америке, выступив на ряде собраний и торжественных вечеров — главное значение для американцев имела сама фигура Шостаковича, а вовсе не его профессиональная деятельность20.
Визит Шостаковича в Америку все-таки не состоялся (официальным предлогом послужило состояние здоровья композитора), что лишь подтверждает тезис о нерегулярности личных связей между союзническими странами. Однако контакты в области культуры и искусства не ограничивались единичными встречами видных ученых и общественных деятелей или даже работой целых делегаций в союзном государстве. Существовали и повседневные обмены корреспонденцией, литературой, кинолентами, а также переписка по вопросам о сложностях или успехах в данном направлении. Как отмечалось выше, именно эту рутинную работу в Советском Союзе должен был контролировать ВОКС и стоящие над ним наркоматы. Помимо указанных органов существовали и отдельные функциональные организации или отделы в них, отвечавшие за определенный сектор работы, — Главное управление по охране государственных тайн в печати при
Совете Министров (Главлит) и отдел иностранной цензуры в нем, Советское информационное бюро при государственном комитете по культурным связям с зарубежными странами (сокращенно — Совинформбюро), Комитет по делам кинематографии при СНК СССР с соответствующими представительствами в разных странах и т.д. Все эти организации решали собственные, но весьма важные в общей канве взаимоотношений с союзниками задачи — организовать непрерывный и результативный обмен печатной продукцией или кинолентами с целью ознакомления с иностранной культурой довольно широких слоев населения.
Казалось бы, реализация этих задач дело не очень сложное. Конечно, необходимы были довольно обширные государственные средства (в Великобритании и США эта сторона проблемы находилась в самостоятельном ведении компаний) и налаживание технических каналов передачи информации. В первые месяцы войны с фашистской Германией создать такие каналы для СССР было невозможно, потому что оба центра находились в тяжелом осадном положении, а любой провинциальный город не имел достаточного количества компетентного персонала. Но со второй половины 1942 г. ситуация начала исправляться, и к 1943 г. с технической точки зрения Советский Союз и его партнеры по антигитлеровской коалиции получили возможности широко и продуктивно обмениваться достижениями в области печати и киноискусства.
Однако достигнуть нужных результатов не удалось и в этом процессе причиной, чему стало содержание отсылаемых и получаемых материалов. Объем отправляемой информации был вполне достаточным для объективного освещения советской действительности, но руководители отделов, отвечающих за посылку, заботились в первую очередь о неразглашении военных тайн. Под категорию последних попадало практически все, содержащее цифровку, а также большинство географических названий, фамилий и др., указывающее на конкретное лицо, место или нормы. Эти правила распространялись и на короткие заметки, и на крупные публикации. Вот пример короткой заметки во всесоюзной газете «Правда» под названием «Налеты английской авиации на Германию»: «В коммюнике английского министерства авиации говорится, что днем 12 декабря бомбардировщики «Хемпден» совершили налет на Северо-Западную Германию. Объектами бомбардировок были нефтеочистительный завод в Эммерихе и промышленное предприятие вблизи Бремена»21. И всё, хотя западные источники информации, из которых это сообщение было получено, обязательно упомянули бы о результатах боевого вылета — степени разрушения намеченных объектов, примерных потерях с немецкой стороны и точных — со своей, не говоря уже о количестве самолетов, выполнявших боевое задание. Все описанное уже состоялось, поэтому скрывать один из многочисленных вылетов и статистические выкладки по нему с точки зрения западного человека считалось нелепым, но, по мнению советской цензуры, это информация была секретной и не должна была дойти до широкого читателя.
Именно по таким лекалам информация должна была подаваться за рубеж. Это в действительности происходило и вызвало плохо скрываемое удивление в западных странах. В конце концов, представитель пресс-радио отдела Комитета помощи России в войне в США Лев Грульов в конце ноября 1942 г. составил меморандум «О телеграммах от Со-винформбюро и ВОКСа» и отправил его в советское посольство в Америке. Несмотря на ограниченный названием ареал охваченных материалов (телеграммы), теоретически американец перечислил все имеющиеся у советской стороны недостатки и те требования, которые позволили бы эти недостатки устранить. Грульов анализировал ситуацию и с количественной, и с качественной стороны: с 1 июля 1942 г. по телеграфу из СССР Комитет помощи России в войне получил примерно 60 тыс. слов, из которых 5 тысяч были использованы в прессе и еще 5 тысяч — в радиовещании, причем с американскими корректировками. Остальные же материалы были забракованы как не имеющие практического значения либо непонятные американскому читателю. Далее Грульов перечислил претензии к советским материалам, причем под первым пунктом значилась недостоверная информация в рассказах о зверствах нацистов. Слабым звеном этих рассказов, по
мнению американцев, является их недостоверность: отсутствуют фотографии, объяснение мотивов жестокости; все телеграммы о зверствах рисуют немцев, абсолютно без всякого исключения, черными красками, сгущая их до такой степени, что сами факты звучат неправдоподобно и неубедительно»22.
Следующие претензии касались описания стахановского движения (один из любимых сюжетов советских СМИ военных лет). Американцы — люди с безусловно техническим складом ума — не удовлетворялись объяснением, что кто-то просто взял и перевыполнил норму; их интересовали причины, побудившие человека совершить трудовой подвиг, и, вспомогательные средства, способствовавшие свершению. Иначе говоря, «американцы хотят знать «как»», в то время как советские граждане руководствовались правилом «что»23.
Другие доводы Грульова касались уже упомянутой статистики, безличности сообщений, отсутствия деталей, использования не просто однотипного, но часто и совершенно одинакового материала для разных американских изданий, маленьких темпов рассылки
(2-3 месяца) и полного отсутствия чувства конъюнктуры у советских ответственных деятелей24. Получалось, что информация, отсылаемая американскому читателю, с точки зрения его самого, была пресной, очень похожей по стилю и сюжетам, расплывчатой и к тому же — не первой свежести. С позиции же советских функционеров, материалы были очень неплохими — типичными для советской печати и не разглашающими военных и частных тайн.
Весьма непросто обстояло дело с зарубежными материалами, которые должны были задействоваться в советской печати. Как следует из отчета Отдела иностранной цензуры (ОИЦ) Главлита за 1942 г., англо-американская литература занимала ведущее место в списке доставляемых из-за границы материалов — 116739 наименований из 201401 общего числа. Статистические данные разрешений-запрещений также в пользу союзников:
110001 экземпляров были допущены к печати сразу, 1695 — допущены с обработкой и лишь 5043 — запрещены, в то время как из остальной литературы запрещению подлежали 56308 наименований (в основном это касалось материалов из Германии и союзных ей стран)25. Характеристики цензоров отмечают дружественный общий тон литературы из Англии и Америки, ее преимущественно научно-технический характер, не требующий цензорского вмешательства, но в тоже время наличие материалов, направленных «против СССР с клеветой и выпадами против руководителей партии и правительства, Красной Армии и т.д.»26. Враждебные тона были найдены в военной и военно-морской литературе (особенно в американской до декабря 1941 г), иллюстрированных журналах и газетах, где публиковались сводки германских, японских, итальянских и других СМИ, включая материалы об успехах фашистских войск.
Если политические мотивы при запрещении той или иной статьи, сводки, очерка, печатного издания были безусловно важны и оправдывали столь жестокую линию советских органов цензуры под руководством партии, то касательно художественной литературы наблюдались явные перегибы. Например, для широкого читателя была запрещена книга англичанина Дж. Говарда «Наступает век публичных библиотек», где давалось описание библиотечной сети в Германии и проводилось сравнение её с Советским Союзом27. Или роман американки Кэй Бойл, совершившей в начале войны путешествие по Европе и создавшей «Азбуку любви» с драматичным сюжетом: американская женщина, живущая во Франции и находящаяся замужем за французом, влюбляется в австрийца; во время германской оккупации австриец выбирает режим маршала Петэна, но его возлюбленная отвергает это, надеясь на помощь Англии. Советская страна упомянута в книге всего лишь одной фразой: «Всего этого не было бы, если бы Россия нас не бросила». По мнению рецензента, печатать роман не стоило, поскольку описывался ограниченный период истории Франции, а главные события разворачиваются в среде эмигрантов28. Схожая аргументация наблюдалась при оценке сборника рассказов Уильяма Фолкнера «Иди вниз, Моисей», посвященных истории семьи Мак-Каслинов и повествующих о взаимоотношениях негров и белых, о природных явлениях, уничтожении
людьми флоры и фауны и т.д. Рецензент Каминская дает рассказам положительную оценку, представляет Фолкнера как крупного и оригинального писателя, но делает вывод, что печатать книгу не стоит из-за сложности для чтения29.
Абсурдность подобных установок усиливалась тем фактом, что других авторов (например, Эрнста Хемингуэя) принимали с распростертыми объятиями, хотя художественную ценность его произведений навряд ли можно считать выше фолкнеровской. Просто, Хемингуэй активно поддерживал идеи коммунизма в Америке и считался «нашим» писателем с правильной политической ориентацией. К сожалению, политические мотивы вновь оказались превалирующими, что не давало возможности реально оценить искусство союзнических стран внутри СССР и вызывало раздражение на Западе.
Более динамично развивались межсоюзнические отношения в сфере киноискусства. Для СССР кино было жанром новым, в котором еще не удалось достичь высокого уровня, прежде всего, в техническом плане. Союзники имели неплохие возможности заполнить советский кинорынок разнообразной продукцией. Летом 1943 г. Помощник американского посла в Москве господин Ионг, выступая перед президентами кинематографических компаний США, заявил, что «рынок России свободен и мы сейчас должны приложить все усилия для того, чтобы завоевать его», особенно в связи с тем, что Англия начинает проникать на советский рынок со своими картинами раньше нас.. .»30
Правда, оценки Ионгом уровня советского зрителя были чрезвычайно примитивны: «В Союзе американские фильмы народ очень любит, и поэтому нам будет не трудно бороться с советской кинематографией, так как она представляет собою примитивное производство, стоящее на очень узком уровне развития науки и техники»3 . При этом Ионг охарактеризовал СССР как «страну диктатуры, муштры и страха», где мнение частного лица никогда не принималось во внимание, но заверил американских киноворотил, что у американцев в Москве прекрасный контроль за всеми картинами, и они не позволят, чтобы в конце проката с экрана прозвучало: «Да здравствует Сталин!» Уверенность в успехе помощник посла высказывал безапелляционную, совершенно не принимая мнения другой стороны32.
А оно существовало и вполне четко было выражено представителем комитета по Кинематографии М. Колотозовым, находившимся в Америке около трех месяцев и изучившим местный кинематограф. Выводы Ионга ему представляются ошибочными, хотя и убедительными для президентов кинокомпаний, но это не было опасным явлением. Ретивость Ионга следовало бы использовать в пользу СССР и «не покупать американские фильмы в Москве до тех пор, пока советские картины не будут транслироваться в Америке», — советовал Колотозов. Главная проблема, по его мнению, состояла в том, что до середины 1943 г. Только один советский киноработник — Антонов — находился в США и пытался организовать обмен фильмами33.
Отношение к советскому кино в Америке также испытывало влияние политики и хода военных действий. Колотозов приводит пример отзыва из США посла М. Литвинова и немедленного падения интереса к советскому кинематографу и обратную ситуацию после грандиозного успеха Красной Армии в Курской битве34. В среде киноискусства при этом также выделяются сторонники и противники сотрудничества с СССР: многие газеты из числа «реакционной» прессы организовали кампанию против американской же картины «Миссия в Москву», назвав ее показ открытой попыткой импортирования большевизма и выдвинув лозунг о запрещении сеансов в американских городах. Эта кампания была результативной — в Бостоне, Чикаго, Калифорнии «Миссию в Москву запретили к просмотру, в Вашингтоне — сорвали сеансы, — но сообщение о провале фильма в СССР и запрете на его показ там («Миссия в Москве» имела большой успех) было опровергнуто теми же газетами с завидным постоянством35.
В Англии советское кино было более востребованным, чем в США, но подчинялось определенным правилам: демонстрировалось только в качестве «второй программы» (после английского или американского фильма с длительностью от 1 часа до 1 часа 15 минут), переделывалось под западный стандарт, переводилось «творчески», то есть не
дословно, а при помощи «живой мысли». Эти нормы создавали для советских работников ряд проблем: обычная продолжительность картины составляла 1,5 часа, поэтому необходимо было сокращать фильмы до указанных параметров или не сокращать и держать на полке; переход на западные стандарты был связан с отсутствием динамичности в советских картинах, но под переделку попадало даже название, причем доходило до абсурдного комизма, когда «По щучьему веленью» становилось «Магической рыбкой», а «Линия Маннергейма» — «Пятьюдесятью градусами ниже нуля»36. Процедура переработок существенно затягивалась, поскольку в ней было задействовано Союзинформки-но, работающее чрезвычайно медленно (например, указание о необходимости обратного переименования фильма «Русский салат» в «Кино-концерт» поступило уполномоченному в Англии П. Бригаднову только через 1,5 года, когда фильм сошел с экрана)37.
Таким образом, в области кинематографа сотрудничество также ограничивалось вследствие недостаточного или неудачного функционирования создаваемых органов, ответственных за кинообмен, различий между советским и западным менталитетом как в процессе создания, так и в процессе восприятия картин, и неизменных политических мотивов. Неэквивалентный обмен в этой области был изначально предопределен техническим преимуществом англичан и американцев, но навязывание собственных правил каждой стороной вела к неудаче общего дела.
Разумеется, в рамках данной статьи невозможно охватить весь спектр взаимоотношений между союзниками в социокультурной области. Он весьма многолик и включает в себя совершенно неизученные сферы (например, переписку советских и западных школьников, рабочих, ученых и т.д.). Мы же ставили перед собой задачу на примере отдельных фактов из различного рода взаимодействий показать общую концепцию межсоюзнических контактов. Эта концепция отличалась довольно разносторонним, но иррегулярным характером связей, сложностями в их осуществлении как технического, так и идеологического толка, постоянным вмешательством политических мотивов в любую область действия и взаимным недоверием, которое могло быть ликвидировано на локальном, но не на глобальном уровне. Социокультурные связи нельзя назвать самым удачным звеном в отношениях между союзниками, хотя факт их расширения в сравнении с довоенным периодом несомненен. При этом советское общество получило меньшую и менее достоверную информацию о западной действительности, но даже она в скором времени начала подаваться в черных красках в связи с «холодной войной».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. История России: учебник. М., 2005. С. 393, 396.
2. Гачев Г. Национальные образы мира. М., 1998. С. 14.
3. Мелехов А.С. Роль общественности СССР и США в укреплении двустороннего сотрудничества в годы Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг.: Дис. на соис. учен. степ. к.и.н. Воронеж, 1999. С. 63.
4. Невежин В.А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев», 1939-1941 гг. М., 1997. С. 39.
5. Мелехов А.С. Ук. соч. С. 63.
6. Невежин В.А. Из истории культурных связей СССР с Великобританией и США в рамках антигитлеровской коалиции (1941-1945 гг.) // Духовный потенциал советского народа в годы Великой Отечественной войны. М., 1990. С. 208.
7. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 14. Д 99. Л. 65.
8. Там же. Л. 138.
9. ГАРФ. Ф. 8581. Оп. 1. Д 1. Л. 1.
10. Там же. Л. 3.
11. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 374. Лл. 32-40.
12. Поляков Ю. А. После роспуска Коминтерна // Новейшая история, 2003. № 1. С. 113-114.
13. Поздеева Л.В. Лондон-Москва. Британское общественное мнение и СССР, 1939-1945. М., ИВИ РАН, 1999. С. 13-15.
14. Союзники в войне, 1941-1945. М., 1995. С. 244.
15. РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 136. Лл. 24-25.
16. Там же. Лл. 29-30.
17. Мелехов A.C. Ук. соч. С. 55-56.
18. Цит. по: Мелехов A.C. Ук. соч. С. 57.
19. РГАЛИ. Ф. 2456. Оп. 4. Д. 80. Л. 56.
20. Там же. Л. 56.
21. «Правда», 1941 г., 14 декабря.
22. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 14. Д. 103. Л. 74 об.
23. Там же. Л. 75 и 75 об.
24. Там же. Лл. 76-79.
25. ГАРФ. Ф. 9425. Оп. 1. Д. 41. Л. 6 об.
26. Там же. Лл. 7-8.
27. Там же. Лл. 17-18.
28. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 14. Д. 1074. Лл. 9-13.
29. Там же. Лл. 1-8.
30. РГАЛИ. Ф. 2456. Оп. 4. Д. 80. Л. 48.
31. Там же. Л. 48.
32. Там же. Л. 49.
33. Там же. Лл. 59-61.
34. Там же. Л. 55.
35. Там же. Лл. 77-78.
36. Там же. Лл. 70-73.
37. Там же. Л. 71.
I.O.KOLDOMASOV
PUBLIC AND CULTURE CONTACTS BETWEEN STATES OF ANTI-HITLER COALITION IN WARTIME
Except military and economic interaction were existed interactions between USSR and English-American blocs in public and cultural sphere. They concerned exchanges of articles and literary works, cinema demonstrations, activity of public organizations, visits of famous peoples and other parts of interrelations. These contacts were complicated by some conditions such as language difference, wartime situation, national self-awareness and totalitarian characters of soviet society. The main factor effecting the relations between the allies was the political one, so all changes were connected with policy to better or worse. On the whole the contacts were extended compared with the peace period before the war, but the collaboration was not full.
