CC BY
12
avtoreferat dissertatsii doktora psikhologicheskikh nauk [Identity as a condition of stability of the person in the changing world: abstract of the thesis of the doctor of psychological sciences]. Tomsk, 2009. 48 p.
16. Rubinshteyn S.L. Chelovek i mir [Chelovek and world]. Moscow: Science, 1997. 380 p.
17. Apollonov I.A. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya
i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki, 2012, No 11, Ch. 2, pp. 22-26.
18. Kimberg A.N. Materialy. Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii, posvyashchennoy 120-letiyu S.L. Rubin-shteyna [Proc. of the All-Russian Sci. Conf. Devoted to the 120 Anniv. of S.L. Rubenstein]. Vol. 4. Moscow: Inst. of Psychology, 2009. pp. 26-33.
19. Tuchina O.R. Sotsiosfera, 2014, No 1, pp. 146-149.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ, проект 14-26-20001 а(м) "Самопонимание этнокультурной идентичности в титульном этносе и сопряженной диаспоре (на примере исследования русской и армянской молодежи Армении и России)"
30 апреля 2014 г.
УДК 130.2
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ В ЛОГИКЕ ДЕВИАНТНОСТИ
Л.С. Буркина
Йинамика социокультурного развития, перемены, происходящие в мире, глобализационные про-ьтурные революции заставляют задуматься об истоках, характере и направленности социальности человека, реализации его творческого потенциала. ХХ век стал страшнейшим испытанием, продемонстрировал горизонты варваризации, уничтожения миллионов людей, попрание элементарных прав, насилия над человеческой природой.
Исследование девиантности в культурно-философском контексте означает выявление и характеристику качеств и свойств социальности человека, ориентированных на отклонение от норм и правил социальной жизни. Являясь предметом междисциплинарного анализа (биология, генетика, психология, социология, история, культурология, теория права), девиантность не отрефлексирована на культурно-философском уровне, не концептуализированы, не универсализированы категориальные определения девиантности, теоретические обобщения страдают свойством "блуждающих метафор", которые мы находим
Буркина Лариса Сергеевна - кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии и психологии Южно-Российского государственного политехнического университета (НПИ) им. М.И. Платова, 346428, г. Новочеркасск, ул. Просвещения, 132, е-шаД: burkina.68@mail.ru, т. 8(8635)255496.
в работах И. Канта, З. Фрейда, известного психолога и психотерапевта Э. Берна, а также Э. Фромма.
В связи с этим возникает необходимость теоретической экспликации проблемы, что связано с приведением в состояние когерентности обширного эмпирического материала из различных сфер социально-гуманитарного знания.
Актуальность культурно -философского анализа интерпретаций девиантной личности, выявление ее социально-развивающих свойств в культурном пространстве связаны с потребностью индивида в обустройстве собственного социального микромира.
Рассмотрение конструирования социокультурной реальности в логике девиантности определяется абсолютизацией обстановки на логику социального микромира, согласующего признание культурного творчества и забвения культуры путем утверждения де-виантных форм.
Мы полагаем, что девиантность является нормативистским представлением, отчасти потому, что пространство культуры можно
Larisa Burkina - South-Russian State Technical University (NPI) named by M.I. Platov, 132, Prosvesheniy Street, Novocherkassk, Rostov region, Russian Federation, 346428, е-mail: burkina.68@mail.ru, tel. +7(8635)255496.
представать как сферу высоких идеалов норм и правил, призванных обустроить человеческое общежитие сообразно социальным и нравственным добродетелям, отчасти потому, что культура содержит определенный уровень "репрессивности", влияет на то, что принуждает человека мягко или жестко действовать определенным образом.
Находясь в сфере культуры, интериориза-ции культурных норм, индивид может выявить и демонстрировать девиантность не только в контексте сопротивления влиянию культуры, но и определять в культуре свободное пространство, стимулирующее вызов обществу. Как пишут П. Бергер и Т. Лукман, различные объекты представляются сознанию как составляющие элементы разности реальностей. Я признаю, что люди, с которыми я сталкиваюсь в повседневной жизни, имеют отношение к реальности и сильно отличаются от бесплотных образов моих сновидений [1, с. 40].
Из этого понимания следует, что в системе социального общения индивид намерен действовать по схеме упорядоченности реальности. Это означает, что у него сформировались определенные образцы реальности, а сама реальность является объективированной в том смысле, что обозначена еще до появления человека. Иными словами, индивид сталкивается с тем, что называется влиянием внешней среды. Это обстоятельство может оказаться более сильным по воздействию, чем призрачные веяния культуры. Когда человеку заявляют о том, что он должен быть культурным, высокообразованным и гуманистически ориентированным, имеется в виду идеальный тип поведения, который значительно варьируется в рамках повседневной жизни. Очевидно, имея это в виду, можно сказать, что слишком жесткие требования к индивиду на уровне повседневности могут привести к отклонению норм культуры на основании их недостижимости. Под видом соблюдения культурных норм "быть нормальным" человеку предъявляется совсем иной смысловой контекст, связанный с субдоминированием тех, кто относит себя к культурному, по выражению А. Ашкерова, изрядно порядочному слою [2, с. 120].
Способность создавать собственный мир - есть непреложность социального действия человека. Под этой способностью понимается возможность упорядоченности систематизации на микросоциальном уровне, выра-
ботке определенных схем восприятия и схем действия с целью обустройства собственного жизненного пространства. Английский социолог З. Бауман подчеркивает, что в современном спрессованном пространстве города фактическая близость людей существует одновременно с их духовной отдаленностью. Действительно, жизнь в городе требует владения сложным искусством нейтрализации влияния близости, иначе она повлечет за собой духовную перегрузку, навяжет нам моральные обязательства, слишком обременительные для нас [3, с. 46].
Не являясь поклонниками руссоизма, мы можем сказать, что в современном социально анонимном, плотно заселенном, урбанизированном пространстве само существование социальной микросреды проблемно и связано с тем, что называется нейтрализацией физической близости, отвлечением, абстрагированием от окружающих людей и селективным применением внимания. Человек становится глухим, немым, слепым по отношению к тем, кто окружает его - он считает их чужими. При этом явна опасность угрозы элементарных социальных контактов. Однако связывать рост девиантности только с урбанизацией, с лишением человека возможности уединения, пейзажей одиночества означает вписать деви-антность в качестве имманентной характеристики существования человека в современном обществе. Мы же только выявляем то, что современное социальное пространство является достаточно сложной сферой, чтобы говорить о возможностях физического уединения, жизни с самим собой, создания пасторального сценария.
На наш взгляд, рост социальной агрессии в современном обществе обусловлен в большей степени не физическим насыщением пространства, а потерей навыков культуры общения, монетизацией общественных отношений, формированием одномерного человека и инструментализма жизненных целей. Однако это не отменяет того факта, что человек "обречен" на конструирование, создание собственного микромира не для того, чтобы почувствовать различия "мы - они", а чтобы, сформировав определенную дистанцию, провести адекватную самооценку. Даже если мы имеем дело с концептуальной поведенческой противоположностью, ее участники дополняют и обуславливают друг друга и только благодаря ей они вообще имеют
какой-либо смысл [3, с. 47]. Важный момент -понимание предметности человеческого индивидного бытия. Является ли оно сферой самовыявления, самореализации человека, способного благодаря социальному взаимодействию обнаружить свои собственные качества и состояния, или человек осваивает алгоритмы нейтрализации, оппозиции по отношению к другим, предопределенным образом становясь и на тропу социальной дезориентации?
Чтобы использовать многообразие мира, сочетать его с конструированием и реализацией собственной личности, воплощать новые схемы, индивид должен владеть культурными и социальными формами, выявлять и воплощать их в социальное значение, определять их влияние на логику социальных взаимодействий [4, с. 118]. Отмеченная характеристика отнюдь не является предписанной, поскольку человек в формировании собственного "я", собственного мира может упрощенно толковать нормы культуры или определять их значимость в соответствии с так называемым практическим чувством, извлекать утилитарные смыслы, и таким образом способствовать быть культуре вне культуры. Культурное пространство не является идеальным для формирования у людей одинаковых чувств гуманизма, социальной симпатии и взаимопонимания. Корректно заявить, что культура способствует раскрытию этих качеств, если реализуется два, на наш взгляд, существенных условия: во-первых, индивид соотносит собственное бытие с бытием других; видит в других человека; во-вторых, культурное пространство является пространством интерсубъектного действия. Именно идеями и надеждами индивид вносит эпитафиями диалогическую осмысленность в ситуацию, когда он нуждается в других, так же, как и другие нуждаются в нем.
В принципе, поведение индивида связано с собственным определением ситуации, которое не обязательно совпадает с институциональным. Более вероятно, что индивид будет отклоняться от тех программ, которые установлены для него другими, чем от тех, которые он устанавливает для себя сам [1, с. 104]. Это выражается в том, что культурные нормы имеют значимость в формировании собственного мира в той степени, в какой они интерроризированы, представлены для индивида своими, резонансны его жизненным замыслам и не связаны с тем, что он накладывает "табу на собственные жела-
ния". Безусловно, такое "своеволие" корректируется давлением общественного мнения, коллективным опытом или мнением близкого круга, также как и общество может оказывать диктующее влияние на поведение человека.
Английский исследователь Р. Смит отмечает, что человеческая социальность в эпоху Просвещения являлась движением человека от дикости к цивилизованному состоянию [5, с. 158]. Социальные чувства в этом отношении могут представляться как порождение разума, а не морали. Однако это может не убедить индивида соотносить свою жизнь с критериями разумности, или цивилизованности. Не случайно, эпоха Просвещения допускает иное определение социальности, базирующееся на полезности [5, с. 164]. От критерия полезности к критерию девиантности, как преднамеренному отклонению от нормы, нарушению правил, отказу от унаследованных обязанностей, можно сделать три шага. Первый состоит в том, что сам опыт цивилизованности подвергается критическому осмыслению и убеждению в том, что нет собственного интереса, чтобы творить добро другим. Второй шаг может реализоваться в создании системы иммунитета к отторжению правил, не закрепляющих чувство параллельности собственного существования. В-третьих, таким образом сформированная индивидуальная натура связывает удовлетворение своих потребностей со способами, варьируемыми в зависимости от степени осознания девиантности.
Гельвециевская формула о том, что люди рождаются не добрыми и не злыми, но приготовленными стать теми и другими, а также вера в могущество воспитания только оттеняют эту проблему [5, с. 166]. В собственном видении индивид, как правило, действует, не опираясь на заряд воспитания, и начинает свою жизнь с утверждения, что необходимые социальные отношения необходимы только потому, что он не в состоянии их изменить. Отталкиваясь от логики девиантности как способа конструирования социального мира по параллельным нормам и правилам, тем нормам, которые могут характеризоваться как нормы сектантские, групповые или преступного сообщества, мы видим, что девиант-ность определяет высокие правила.
Абстрактное культурное пространство, как организующий принцип практической
деятельности людей, связан, опять же, с внедрением именно абстрактных эталонов в условиях того, что эти нормы содержат элемент относительный к конкретному бытию и выявляются во внутригрупповых отношениях как частные культурно-нормативные порядки. Сложно представить, что в конструировании действительности индивид использует теоретические абстракции. Приоритетным для него является актуализация схем жизненного опыта, жизненного восприятия. И даже если поколение испытывает дефицит социального строительного материала, из-за неэффективности образцов предшествующего поколения, усвоению подлежат близкие нормы, нормы, внедряемые на уровне массового сознания. Таким образом, можно говорить о передаче опыта при общей биографии и соединении опыта в общий запас знания [5, с. 113].
Чтобы понять логику девиантности, нужно признать частичное освоение человеком культурного пространства, что становится более рельефным в условиях культурной дискриминации, влияния упрощенных одномерных схем, всего того, что называется культурными суррогатами. Социальная типизация девиантности, того, что ее влияние проявляется в различных социальных взаимодействиях, основывается на "примирении к себе" девиантных схем. Скорее, это происходит через принятие девиантной схемы, как более успешной, более близкой, более комфортной социальной карьере, чем отводимые обществом формы социальности. В.Е. Кемеров отмечает, что наиболее заметны связи индивида развития и качества социальности там, где обнаруживаются зависимости накопленного опыта от живой деятельности [4, с. 93]. Можно сказать, что девиантность "заметна" там, где воплощаются реальные практики, и сами формы девиантности во взаимодействиях людей закрепляются конкретным результатом.
Мы также считаем, что предлагаемая П. Бергером и Т. Лукманом схема конструирования социального мира содействует рас-кодировке логики девиантности в том смысле, что определяет границы ответственности самого индивида в построении параллельной девиантной карьеры. Она может быть как принятой в эстафете поколений (деви-антные династии), так и выражаться в том, что индивид отрывается, занимает изгойскую позицию по отношению к модальному соци-
альному опыту. Культурные нормы, воспринимаемые как принудительные, ориентируются на практики бескультурья или антикультуры. В этом смысле уместным представляется замечание А. Ашкерова о том, что индивида интересуют устройство, быт, а не абсолюты [2, с. 162]. В отличие от заявленного человеком преобразования, для девиантной личности мир выступает местом, где не может осуществиться экзистенциальное вложение и конечное человеческое существование граничит с человеческой немощью.
Логика девиантности внешне преодолевает этот пессимизм. В демонстрации агрессии человек становится выше, чем он есть, "пародируя" могущество человека не на уровне развития социально-преобразовательных способностей, а исходя из перспективы намеренной отставки. Таким образом, есть последовательная реализация схем, связанных с проективностью отступления от норм, абсентеизма, проявляемых в различных формах в попытках построить собственный мир. Конечно, этот мир является социальной иллюзией, он может быть соотнесен только с мирами других. Но в этом мире человек чувствует и воспринимает себя независимым от действия правил и норм и показывает, что его значимость не измеряется общепринятыми стандартами. Эту позицию можно назвать завершенным эгоцентризмом, или крайним индивидуализмом.
На наш взгляд, прав З. Бауман, который подчеркивает, что взаимодействия людей подчиняются двум принципам, которые слишком часто противоречат друг другу: принципу эквивалентного обмена и принципу дарения. В случае эквивалентного обмена первичным является личный интерес. Во втором случае, дарение - это обобщенное название широкого круга действий, различающихся по степени чистоты. В самой чистой форме дарение совершенно и абсолютно бескорыстно и совершается невзирая на личные качества получателя [2, с. 96-97]. Другими словами, логика девиантности рассматривает отступление от норм как норму эквивалентности и определяется тем, что человек не в состоянии рассматривать другого человека своекорыстно, принимать во внимание личные качества. В логике социального общения ценность выбора измеряется логикой потерь дарящего, сознательным самоограничением, самоущемлением, самопожертвованием.
Таким образом, ориентации индивида на строительство собственного социального микромира вырабатывают логику девиантно-сти, как совокупность процедур и действий, связанных с его исключением или выпадением из культурных стандартов. В контексте обустройства речь идет об уровне практических схем, схем коллективного или индивидуального опыта, направленного на принятие и выбор культурных стандартов по критерию близости к границам и условиям социального микромира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. 324 с.
2. Ашкеров А. По справедливости: Эссе о партийности бытия. М.: Европа, 2008. 248 с. С. 162.
3. Бауман З. Мыслить социологически: Учеб. пособие / Пер. с англ., под ред. А.Ф. Филиппова. М.: Аспект-Пресс, 1996. 120 с. С. 46.
4. Кемеров В.Е. Введение в социальную философию: Учебник для вузов. М.: Академический проект, 2000. 314 с.
5. Смит Р. История гуманитарных наук / Пер. с англ., под науч. ред. Д.М. Носова. М.: Гос. ун-т Высшей школы экономики, 2008. 392 с.
REFERENCES
1. Berger P., Lukman T. Sotsial'noe konstruirovanie real'nosti. Traktat po sotsiologii znaniya [The Social construction of reality. A treatise on the sociology of knowledge]. Moscow: Medium, 1995. 323 p.
2. Ashkerov A. Po spravedlivosti: Esse o partiynosti bytiya [Justice: Essays on the political existence]. Moscow: Europe, 2008. 248 p.
3. Bauman Z. Myslit' sotsiologicheski: Uchebnoe posobie [To think sociological: the manual]. Translation from English, Ed. by A.F. Filippova. Moscow: Aspekt-Press, 1996. 119 p.
4. Kemerov V.E. Vvedenie v sotsial'nuyu filosofiyu: Uchebnik dlya vuzov [Introduction to social philosophy: the Textbook for high schools]. Moscow: Academic project, 2000. 314 p.
5. Smit R. Istoriya gumanitarnykh nauk [the History of the Humanities]. Translation from English, Ed. by D.M. Nosova. Moscow: State University-Higher School of Economics, 2008. 392 p.
14 марта 2014 г.
