CC BY
4КРИМИНАЛИСТЪ. 2024. № 1 (46). С. 147-152 • CRIMINALIST. 2024;1(46):147-152
Научная статья УДК 340
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ ПРАВА В ПРАКТИЧЕСКОМ ИЗМЕРЕНИИ
Илья Львович ЧЕСТНОВ1, Дарья Олеговна ЧИКАРЕВА2
1,2Санкт-Петербургский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры
Российской Федерации, Санкт-Петербург, Россия
1ichestnov@gmail.com
Аннотация. Авторы статьи анализируют историю и современное состояние антропологии права. Основное внимание уделяется практическим проблемам современной юриспруденции, которые успешно решаются постклассической социокультурной антропологий права. Изучение правовых институтов с позиций действующих субъектов в контексте социокультурных ограничений позволяет переосмыслить догматику права, понятия нормы права, действия права, конфликта норм права.
Ключевые слова: антропология, антропология права, норма права, действие права, конфликт
норм права
Для цитирования: Честнов И. Л., Чикарева Д. О. Социокультурная антропология права в практическом измерении // Криминалистъ. 2024. № 1 (46). С. 147—152.
Original article
SOCIO-CULTURAL ANTHROPOLOGY OF LAW IN A PRACTICAL DIMENSION
Ilya L. CHESTNOV1, Daria O. CHIKAREVA2
1,2St. Petersburg Law Institute (branch) of the University of prosecutor's office of the Russian Federation, St. Petersburg, Russia, 1ichestnov@gmail.com
Abstract. The authors of the article analyze the history and current state of the anthropology of law.
Special attention is paid to the practical problems of modern jurisprudence, which are successfully solved by the postclassical socio-cultural anthropology of law. The study of legal institutions from the point of view of acting subject in the context of socio-cultural constraints allows us to rethink the dogmatics of law, the concept of the rule of law, the actions of law, the conflict of law.
Keywords: anthropology, anthropology of law, rule of law, action of law, conflict of law For citation: Chestnov I. L., Chikareva D. O. Socio-cultural anthropology of law in a practical dimension. Criminalist. 2024;1(46):147-152. (In Russ.).
Антропология права — относительно молодая научная дисциплина, имеющая два начала: философская антропология и этнография. Философская антропология — это
раздел философии о сущности человека, его природе. Любое философское учение не может обойти вниманием проблематику человека. В современной постклассической
© Честнов И. Л., Чикарева Д. О., 2024 - 147
философии на человеческом измерении завязана вся проблематика: и онтология, и гносеология, и методология, и аксиология, и этика и т. д. Наиболее важными и сложными философскими проблемами человеко-мерности социального мира, на наш взгляд, являются соотношение конструктивистской активности человека и ее ограниченность структурой — культурой социума (которая одновременно и ограничивает и создает возможности для личности). Как происходит процесс социализации личности? Как обеспечить выживаемость рода человеческого и не скатиться при этом к диктатуре? и т. п.
Этнография предшествует антропологии, возникая в середине XIX в. как прикладное знание по управлению колониями в империях того времени. Именно это направление получает социальную институ-ционализацию, что выражалось в открытии соответствующих кафедр в университетах западных стран, в систематически проводимых научных исследованиях (прежде всего, полевых), в научных публикациях и конференциях.
Во второй половине XIX в. на пересечении антропологии (понимаемой как этнография) и юриспруденции складывается юридическая антропология. Этому способствовали первые научные публикации по данной проблематике, которые стали появляться в это время. На развитии юридической антропологии также сказался политико-правовой процесс колонизации. Для эффективного управления колониями необходимы были знания об обычном и религиозном праве, действующем в «традиционных обществах», а также о перспективах рецепции западного законодательства в колониях. После обретения колониями независимости в сер. XX в. эти знания оказались еще более востребованными с практической точки зрения — для изучения процессов правовой аккультурации, понимаемой как модернизация по западному образцу правовых систем бывших колоний.
В конце XX в. в социогуманитарном знании происходит «антропологический поворот» как признание «человекомерно-сти» всех социальных явлений и процессов. Этому способствовали новые подходы в философии, такие как символический ин-теракционизм, социальная феноменология, этнометодология, а также изменение методологии науки (приход неклассической и постклассической научно-исследовательских программ, которые утверждают зависимость результатов научного исследования от позиции наблюдателя в квантовой физике и науки от ценностного, социокультурного контекста). Жизнь человека — это смыслы и значения, которыми он конструирует и реконструирует свое бытие. Это положение относится ко всем социальным наукам, которые тем самым становятся социогумани-тарными. В ситуации постклассики новой методологией, задающей основания онтологии, «по-новому определяется природа человека, то, что ранее называлось родовой сущностью человека. Если в классической антропологии ее определения были связаны с поисками ее инвариантных характеристик, ее устойчивости, тождественности и неизменности, то в современной антропологии акцент делается на открытости человека бытию, на вовлеченности его сознания в бытие, на историчности человеческого существа, его сопряженности с бытием других людей и в конечном счете на его неопределенности. Этот поворот в философской антропологии кардинально меняет сам способ видения человека: вместо тождественности возникает идея изменчивости, вместо закрытости человеческой сущности — идея открытости человека, вместо натуралистического объяснения сущности человека — мысль о его историчности и конструктивности» [1, с. 7].
Все это не могло не сказаться на развитии антропологии права. Она также претерпевает изложенные выше трансформации, прежде всего в методологии, превращаясь из «классической» антропологии в постклассическую социокультурную антропологию
права. Такая методология основана на нескольких принципах. К ним следует отнести принцип культурной обусловленности «человека в праве» в сложной диалогической взаимообусловленности личностной интенции и культурных ограничений. Правовая культура социализирует человека, конструирует из него «правовую личность» (этот процесс очень сложный, он может изучаться с позиций разных методологических подходов, например с точки зрения генетической психологии школы Ж. Пиаже, с позиции практики медиакоммуникации или фуколь-дианской концепции власти-знания). Однако правовую культуру конструирует и переконструирует человек своими практиками. Другой методологический принцип — отказ от позиции Абсолютного метанаблюдателя и вытекающая отсюда релятивизация знания об объекте. Релятивизм — это не оскорбление, а признание относительности любого знания, в том числе научного. Знание является относительным не только потому, что оно ограничено несовершенством «природы человека», но и потому, что оно обусловлено исторической эпохой, культурой данного социума, научным сообществом и принятыми в нем нормами и идеалами. Оно же относительно к позиции автора научного исследования, не только к его идеологическим и политическим пристрастиям (о чем писали представители правового реализма и школы критических правовых исследований), но и к типу правопонимания, к той методологии, которой привержен данный автор. Ангажированность любого научного исследования, особенно в социогуманитарных науках, сегодня считается аксиомой. Для ее преодоления (всегда неполного, относительного) рекомендуется тщательная рефлексия (саморефлексия) позиции автора, «объективация объективации» (по терминологии П. Бурдье) научного исследования.
Наиболее важным представляется принцип, имеющий практическое воплощение: исследование правовой реальности сквозь призму актора — действующего субъекта
(в соотнесении с позицией относительного наблюдателя). Этот принцип конкретизируется в методе включенного наблюдения, который начинает использоваться в антропологии со времен Н. Миклухо-Маклая и с некоторым успехом применяется в современной антропологически ориентированной юриспруденции, например в криминологии. Именно он позволяет показать, какой смысл вкладывают люди — носители статусов субъектов права — в совершаемые ими действия, как они (действия) означиваются и оцениваются внешним наблюдателем (т. е. с позиции официальной власти — действующего законодательства). Так, бельгийский антрополог Т. К. Сиссенер, изучающий коррупцию, заявляет, что именно антропологические методы позволяют понять, как именно воспринимают коррупцию действующие субъекты, что они считают коррупцией, а что нет [2, р. 28].
Интересно отметить, что такой подход отчасти созвучен важному положению аналитической философии права, сформулированному Л. Витгенштейном: значение знака — это способы его использования в «языковых играх». Проблемы «употребления языка» определяют «образ действий всей аналитической философии», — заявляет В. А. Суровцев [3, с. 25], и добавим, всей аналитической философии права со времен Г. Харта. Более того, наблюдение за юридической практикой судей — основа методологии правового реализма, одного из наиболее перспективных направлений в современной юриспруденции, относящегося к социологии права. Все это свидетельствует о важности и распространенности метода включенного наблюдения в современной юриспруденции.
Практической юридической проблемой, достаточно активно изучаемой постклассической социокультурной антропологией права, является исследование правовой повседневности. Дело в том, что именно в ней — юридической повседневности — преломляются все нормы права, в ней они получают
практическое воплощение. Происходит это через конкретизацию норм как абстрактных правил поведения в практических образцах: в правовых социальных представлениях, которые в индивидуальном правосознании трансформируются или интериоризируют-ся в правовые фреймы и скрипты.
Последние представляют собой образцы типичных и «правильных» с точки зрения данного актора (человека — носителя статуса субъекта права) способов достижения легальной и легитимной цели. Это образцы ситуаций, имеющих юридическую значимость. Например, что должно быть в комнате или зале судебного заседания, в дежурной части отделения полиции и т. д. Правовой скрипт — это образец поведения в такого рода ситуациях: как следует действовать во взаимоотношениях с полицейским, начальником, прокурором, судьей или адвокатом в контексте соответствующей ситуации. Именно они — правовые фреймы и скрипты — образуют рамки неформальных норм-практик, которые являются главными регуляторами правового поведения и дают четкое представление о том, как воплощаются на практике нормы права, почему в одних случаях они реализуются (и применяются) достаточно эффективно, а в других нет.
Кроме того, антропологическая методология включенного наблюдения или глубинного интервью, изучения фокус-групп (и др.) позволяет выяснить, как именно оценивают акторы официальные нормы права. «Нередко предполагается, — пишет Дж. Финнис, — что оценка права как типа социального института, если ею вообще стоит заниматься, должна быть предвосхищена свободным от оценочных суждений описанием и анализом этого института в том виде, в каком он фактически существует. Однако развитие современной юриспруденции наводит на мысль, а методологическая рефлексия всех общественных наук подтверждает, что теоретик не способен дать теоретическое
описание и анализ социальных фактов, если он в то же время не участвует в деятельности по оцениванию, по выработке понимания того, что на самом деле хорошо для человека и чего действительно требует практическая разумность. ... Действия, устоявшиеся порядки и т. д. могут быть в полной мере поняты только через постижение их смысла или, иначе говоря, их цели, их ценности, их значимости или важности, как они мыслятся теми, кто совершает их, участвует в них и т. д. И эти представления о смысле, ценности, значимости и важности будут отражаться в мыслительной и речевой деятельности тех же самых людей, в тех понятийных различениях, которые они проводят или же, наоборот, не проводят либо отказываются проводить. Более того, эти действия, устоявшиеся порядки и (т. д.) и соответствующие представления существенно различны для разных людей, обществ, обстоятельств времени и места. Как же тогда может существовать общая дескриптивная теория, охватывающая эти разнообразные частные элементы?» [4, с. 19 — 20].
Одной из важных проблем в данной связи является отсутствие прямой (тем более логической) выводимости практических рецептов (схем) юридически значимого поведения из принципов права и норм права, абстрактных, так сказать, «по определению». Эту проблему в свое время сформулировал уже упоминавшийся выше Л. Витгенштейн как «парадокс следования правилу»: «Ни один образ действий не мог бы определяться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соответствие с этим правилом» [5, с.163]. Если же перевести все это в плоскость юриспруденции, то действительно можно обнаружить, что любой принцип права, сформулированный, например, в конституции какого-либо государства (или даже конституциях многих государства), согласуется в законодательстве с значительно отличающимися нормами
права. Например, принцип независимости суда — с несколькими вариантами организации судебной власти; принцип социального государства — с несколько отличающимся законодательным регулированием социальной политики и т. д. Но что еще более важно, так это то, что нормы права для того, чтобы быть реализованными на практике (в практических действиях), должны быть конкретизированы правовыми обычаями или практическими рекомендациями (например, нормы УПК — криминалистическими рекомендациями), интериоризиро-ваны в правосознание, в правовые умения и навыки. Ко всему прочему, кроме официальных норм всегда и во всех областях юридической сферы существуют неформальные нормы.
Сложной и интересной проблемой, относящейся к антропологии права, является конфликт норм. Швейцарский антрополог Г. Андерс, изучая коррупцию чиновников в Малави, сравнивает чиновников с хамелеонами. Чиновник, пишет антрополог, вынужден постоянно лавировать между требованиями государственной службы, достаточно жестко урегулированными законодательством, написанным по лекалам европейских государств, потребностями большой семьи, знакомых и личными интересами. При этом отказ в помощи родственникам или знакомым чреват остракизмом. Отказавший в помощи даже может быть подвергнутым колдовским ритуалам осквернения, что по моральным последствиям хуже, чем быть привлеченным к уголовной ответственности за коррупцию [6, р. 44 — 45].
Все это предполагает антропологизацию всех институтов права, изучаемых юриспруденцией, а также переосмысление догматики права и юридической техники. Так, норма права при антропологическом ее прочтении — это не только форма ее внешнего выражения (например, в статье нормативного правового акта), но широко распро-
страненные, многократно повторяющиеся юридические практики и их восприятие в правосознании. Действие права в антропологическом измерении — это не просто вступление в силу нормативного правового акта или другой формы права, но это еще и действия людей — носителей статусов субъектов права в соответствии (а иногда и вопреки) с информацией, сформулированной в определенной форме права (в «источнике права», в позитивистском смысле). Именно антропологический подход дает возможность понять и объяснить, почему одни нормы или институты права эффективны, а другие «остаются на бумаге». Это связано с мотивацией людей, которые своими практиками воспроизводят соответствующие нормы права. В то же время намерения и действия людей в юридически значимых ситуациях всегда осуществляются в контексте, налагающем ограничения на свободу выбора поведения. Антропологические по сути исследования, проводимые социологами из Института проблем правоприменения, показывают, как статистическая отчетность и другие институциональные ограничения определяют способы поведения сотрудников правоохранительных органов [7].
Таким образом, антропология права с помощью метода включенного наблюдения позволяет выявлять скрытые неформальные нормы, «латентные практики», образующие содержание юридической повседневности. В этом и состоит первостепенное практическое значение постклассической социокультурной антропологии права, в которой производится взаимоувязывание личностной интенции акторов правовой повседневности с теми ограничениями, которые налагаются на них социумом, его культурой, организацией, требованиями социально значимого Другого, олицетворяемого, например, законодательством, референтными группами, статистической отчетностью в государственных органах и т. д.
Список источников
1. Методология науки и антропология / Рос. акад. наук, Ин-т философии ; отв. ред. О. И. Гениса-ретский. А. П. Огурцов. Москва : ИФРАН, 2012. 287 с.
2. Sissener T. C. Anthropological Perspectives on Corruption // Development Studies and Human Rights. 2001. № 5. P. 25-31.
3. Оглезнев В. В., Суровцев В. А. Аналитическая философия права: юридический язык и речевые акты. Москва : Канон+, 2022. 320 с.
4. Финнис Дж. Естественное право и естественные права / пер. с англ. В. П. Гайдамака, А. В. Па-нихиной. Москва : ИРИСЭН : Мысль, 2012. 552, [1] с. (Серия «Право»).
5. Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. Москва : Гнозис, 1994. 612 с.
6. Ander G. Like chameleons: Civil servants and corruption in Malawi // The Governance of daily life in Africa. APAD Bulletin. № 23-24. Р. 43-67.
7. Панеях Э., Титаев К., Шклярук М. Траектория уголовного дела: институциональный анализ. Санкт-Петербург : Европейский ун-т в Санкт-Петербурге, 2018. 476 с.
Информация об авторах
И. Л. Честнов - профессор кафедры теории и истории государства и права Санкт-Петербургского юридического института (филиала) Университета прокуратуры Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор;
Д. О. Чикарева - студент Санкт-Петербургского юридического института (филиала) Университета прокуратуры Российской Федерации.
Information about the authors
I. L. Chestnov - Professor at the Department of theory and histori of state and law of the St. Petersburg Law Institute (branch) of the University of prosecutor's office of the Russian Federation, Doctor of Science (Law), Professor;
D. O. Chikareva - Student at the St. Petersburg Law Institute (branch) of the University of prosecutor's office of the Russian Federation.
