CC BY
40
УДК 947«192»:316.454.2
ОФИЦЕРОВА Наталья Владимировна, аспирант кафедры истории Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. Автор 9 научных публикаций
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ В ПРОМЫШЛЕННОМ СООБЩЕСТВЕ В 1920-е ГОДЫ (на материалах Северо-Запада России)
Статья посвящена особенностям формирования двух видов социального контроля в 1920-е годы в промышленном сообществе Советской России. На основе использования оригинальных материалов немецкого путешественника анализируется советская повседневность 1920-х годов на примере коммуны.
Организованный социальный контроль, неорганизованный социальный контроль, коммуна, промышленное сообщество, новый советский человек
Особенности социального контроля в промышленном сообществе не могут быть изучены только с помощью общеисторических методов без привлечения методов истории повседневности (Alltagsgeschichte) и микроистории, позволяющим проникнуть внутрь изучаемого сообщества. Эффективность такого подхода демонстрируют работы Ш. Фицпатрик, Н.Б. Лебиной, С.Б. Ульяновой, С.В. Журавлева и др.1
Источники, способные дать информацию о социальном контроле, можно разделить на три вида. Первая группа источников - это материалы ГПУ-ОГПУ (информационные сводки и обзоры)2 . Высокой информативностью обладают также выявленные и введенные автором в научный оборот материалы о дефектах3. Этот вид источников дает сведения о политических пристрастиях рабочих, демонстрируя их прямую зависимость от экономического положения людей, а также о внутренних отношениях на производстве между рабочими и администрацией. Вторая группа источников - всевозможные протоколы партийных и других заседаний на предприятиях, дающие сведения о полити-
ческих, национальных, социальных и прочих предпочтениях членов промышленного сообщества, а также о взаимоотношениях в коллективе. Третья многочисленная группа источников - так называемые «письма во власть», жалобы и доносы людей, которые руководствовались как личными целями, так и желанием донести свое мнение до руководства государства4.
Мощная система политического контроля в стране, складывающаяся с Октябрьской революции и гражданской войны, преследовала главную цель - формирование нового типа человека, названного Ш. Фицпатрик «homo sovietikus», лояльного к советской власти и нетерпимого к ее политическим противникам (буржуа и другим представителям бывших привилегированных сословий, религиозным деятелям, представителям мелкобуржуазных и социалистических партий), с нужными режиму представлениями о Советской власти. Однако только резолюции «сверху» и страх перед «власть имущими» не могли помочь большевикам в решении этих вопросов, особенно в период «либерального» нэпа. Необходима была прослойка людей,
объясняющих остальному населению преимущества советского строя, а также сохранивших веру в идеалы революции.
Социальный контроль можно разделить на две взаимосвязанные группы: контроль со стороны общественных организаций (организованный) и контроль со стороны своей группы (дисциплинарное пространство фабрики или завода, семья, друзья, соседи).
Организованный социальный контроль включал в себя контроль партийных, комсомольских, профсоюзных и прочих общественных организаций за всеми членами промышленного сообщества. Его главной целью становилось сохранение существующего положения вещей. Организация данного вида социального контроля строилась на дореволюционных практиках идеализированного отношения рабочих к центральной власти и их стремления к патерналистским отношениям в повседневной жизни. Это поддерживалось заимствованной с дореволюционных времен патерналистской системой государственного законодательного стимулирования и добровольной поддержки силами и средствами самих владельцев, а впоследствии администрации фабрик и заводов (жилье, фельдшерские пункты и амбулатории, библиотеки и читальни, ясли и детские сады)5. Предприятие предоставляло рабочему различные социальные блага, большинство которых было попросту недоступно неработающим гражданам. Считалось, что данный подход способствует сплочению коллектива.
Рабочих больше интересовали экономические, а не политические условия жизни. Забастовки всех видов, волнения на производстве чаще всего возникали из-за понижения жизненного уровня (маленькая или недостаточная заработная плата, ремонт жилищ, мемориальные услуги и т.д.), разницы в оплате труда рабочих и инженеров, технического персонала и т.п., а не из-за причин социально-политического характера6 . В период нэпа забастовки сохранялись как способ выражения недовольства рабочих своими условиями жизни, но с каждым годом их становилось все меньше. Причинами этого являлись ужесточение и социального, и полити-
ческого контроля, постепенное превращение профсоюзов из органов защиты интересов рабочих в придаток администрации, а также постоянно усиливавшееся недоверие к представителям администрации и техническим специалистам, закончившееся судебными процессами конца 1920-х - начала 1930-х годов (дело Ленинградского судотреста 1928 года, Шахтинс-кое дело 1928 года в Донбассе и др.).
Рабочие, провозглашенные правящим классом, испытывали ненависть и презрение к «бывшим» и интеллигенции, проявляли высокомерие к крестьянам, подобострастие к партработникам и власти, недоверие к низовым представителям власти и профсоюзов. С одной стороны, подобные настроения вызывались естественными причинами, с другой -провоцировались средствами массовой информации, политикой представителей партийного, советского и профсоюзного аппаратов.
Но повседневность опускала рабочих «с небес на землю». Провозглашаемое не совпадало с реальностью, и это порождало у рабочих чувство обделенности, заставлявшее искать конкретных «виновников» тяжелого материального положения. Нередко таковыми в их глазах становились коммунисты «от станка» и представители администрации предприятия, рабочая солидарность против власти выражалась чаще всего в пассивных конфликтах и нелегитимных способах выражения своего мнения7 . Кроме этого, виноватыми виделись буржуа, нэпманы, а также многочисленные «бывшие», к которым сформировалось обостренное чувство классовой ненависти.
Таким образом, рабочие и управленческий аппарат фабрик и заводов постоянно находились в напряженных отношениях, были недовольны друг другом. Письма во власть, материалы дефектов ОГПУ, документы партийных организаций (особенно анонимные записки и прения) отражают данную ситуацию. Наблюдается постоянное недовольство рабочих бюрократией, кумовством, протекционизмом, грубым обращением, отрывом администрации от рабочих8 , разницей в положении коммунистов и беспартийных, ростом привилегий и лучшими ус-
ловиями жизни ответственных работников и «спецов», отсутствием борьбы с жилищным кризисом и другими подобными проблемами9.
С одной стороны, в подобных письмах можно наблюдать искреннюю боль, тоску по идеалам революции, которые оказались преданными забвению, с другой - оказались задеты и корпоративные интересы рабочих. Привилегированный класс, боровшийся против царизма, проливавший кровь за победу мирового пролетариата, во времена нэпа оказался почти в тех же условиях, что и до революции. Рабочие не получили ничего, а вынуждены были наблюдать не только «жирующих нэпманов», но и спецов, и управленцев, среди которых присутствовало очень много «бывших». Это подогревало чувство классовой неприязни.
Полагаем, что отсутствие единства мнений в производственной жизни, постоянный конфликт между рабочими и представителями администраций позволили большевикам искусно манипулировать и теми, и другими.
Дисциплинарное пространство фабрики (завода) находится на стыке организованного и неорганизованного социального контроля. С одной стороны, на предприятии действовали партийные и профсоюзные организации, а с другой - существовал межличностный контроль, основанный на классовых и должностных различиях. При изучении неорганизованного социального контроля (контроля со стороны своей группы) обращает на себя внимание его постепенное ужесточение и формализация (появление различных жилищных комиссий, вмешательство коллектива в личную жизнь своих членов и т.п.). Здесь совпали политическая линия советского руководства, начинающего «форсированное наступление социализма по всему фронту», и сохраняющаяся традиция «фабрики-общины».
Сильное впечатление при рассмотрении неорганизованного социального контроля производит изучение микросоциумов, особенно студенческих и рабочих коммун, массово возникавших в крупных городах в 1920-е годы.
Рассмотрим один подобный пример, извлеченный из текстов Клауса Менерта. Немец по
национальности, Менерт, родившийся в Москве и эмигрировавший в Германию вместе с родителями еще до Первой Мировой войны, регулярно приезжал в Советскую Россию и с 1929 года публиковал свои впечатления о ней. Его работы10 , интересные свежим взглядом человека из другого мира, отмечающего самые мелкие подробности жизни в СССР, представляют собой своеобразный источник, по жанру относящийся к заметкам путешественника. К. Менерт жил в студенческо-рабочей коммуне в Москве вместе с 11 молодыми людьми, объединившимися в бывшем монастыре (поскольку власть не строила новых зданий для коммун, все устраивались, как могли). На основе дневника коммуны можно проследить практически всю жизнь коммунаров и взаимоконтроль, проникающий во все сферы жизни. Сами они пишут в дневнике о далеко не дружественной атмосфере внутри коммуны, о частых уходах из нее. Всю жизнь в коммуне организовывали различные комиссии: финансовая, хозяйственная, социально-политическая, по одежде, по гигиене. Общий бюджет коммуны и участие коммунаров в ее делах приобретали отнюдь не социалистические формы: убираться в комнатах и мыть посуду никто не хотел, поэтому им пришлось нанять домработницу11. Дискуссии о всегда дефицитном бюджете велись каждый сезон. Главным вопросом бюджета оставалась экономия средств, т.к. коммунарам требовались теплая одежда, сигареты, а на еде они экономить отказывались. Контроль полностью отвечал уровню городской культуры, которая внедрялась как норма в советском государстве: все чистят зубы, моют шею и раз в неделю ходят в баню. Но сохранялись и недостатки «примитивного эгоизма»: стремление выбрать для себя лучшую еду, взять чужие гигиенические принадлежности, курение в спальнях, неумение и нежелание мужчин пользоваться утюгом12.
Серьезный контроль осуществлялся за брачно-семейными отношениями. В 1924 году даже была принята резолюция: «Половые отношения коммунаров в первые годы существования коммуны полностью нежелательны», но это
не означало их запрета. Члены коммуны считали необходимым условием нормальной жизни открытость «половых отношений (любви)» при недопустимости флирта, «буржуазных» отношений (ухаживания) и т.п. Обсуждение различных аспектов семейно-бытовых практик переросло во вмешательство во внутреннюю жизнь пары коммунаров, которые решили развестись по инициативе мужа, а до этого поженились после бурного обсуждения о возможности брака на общем собрании коммуны. Большинство осуждали «некомсомольский поступок» мужа13, но далее активного порицания дело не пошло.
Коммуна в СССР должна была стать высшей формой совместной организации новых советских людей, но всевозможные перегибы, неподготовленность к их созданию, постоянное планирование всех аспектов жизни (статистика дня, общий контроль за бюджетом при отсутствии личного распоряжения деньгами), вмешательство в личную жизнь («революционизирование частной жизни» и негативное отношение к любым проявлениям любви) при сопротивлении отдельных членов, отсутствие «частного про-
странства» и возможности добровольного одиночества становились препятствиями к развитию социализма в коммунальном пространстве и причинами исчезновения коммун в 1930-е годы.
В период нэпа дореволюционные патерналистские практики социального контроля постепенно замещались новыми, советскими. После революции базой социального контроля становится коммунистическая идеология. Патриархальность мешала дальнейшему развитию общества, особенно в межличностных, семейных отношениях городских жителей.
В 1920-е годы формируются многие аспекты повседневной жизни и социального контроля, сломавшие миллионы судеб в последующие десятилетия. Стремление контролировать частную жизнь других, нелюбовь и даже ненависть к мелким и средним начальникам, презрение к «бывшим» постепенно сформировали атмосферу всеобщей слежки, недоверия друг к другу и желания занять место более удачливого товарища. Все это оправдывалось высшими идеалами всеобщего блага, которые, как мы теперь понимаем, разделяли далеко не все.
Примечания
1 Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труца на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004; Левина НБ. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999; Лейбович О.Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг. М., 2008; Советская повседневность и массовое сознание. 1939-1945. М., 2003; Ульянова С.Б. «То на скаку, то на боку»: Массовые хозяйственно-политические кампании в петроградской/ленинградской промышленности в 19211928 гг. СПб., 2006; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2008;Яров С.В. Конформизм в Советской России: Петроград 1917—1920-х годов. СПб., 2006.
2См., напр.: «Совершенно секретно»: Лубянка-Сталину о положении в стране (1922-1934). М., 2001. Т. 1-7.
3 Офицерова Н.В. ГПУ-ОГПУ в системе политического контроля в промышленном сообществе Петрограда/ Ленинграда в 1920-е гг.//Вестн. СПбГУ. Сер. «История». 2008. № 4. Ч. 2. С. 84, 86.
4Письма во власть. 1917-1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. / отв. ред. А.К. Соколов. М., 1997.
5Поткина И.В. От социального патернализма к социальной инфраструктуре предприятия: опыт Никольской мануфактуры. Вторая половина XIX - начало XX вв. II Экономическая история. М., 2004. С. 107.
6 См., напр.: Государственные информационные сводки ГПУ IIЦГАИПД СПб (Централ, гос. арх. ист.-полит. документов Санкт-Петербурга). Ф. 9. On. 1. Д. 460. Л. 1-23; Закрытые письма секретарей губкомов// Там же. Д. 733. Л. 5-11,33-36,45-58.
7 Кочепасова Т.Ю. Политические интересы жителей городской провинции в 1920-е гг. II Нэп: экономические, политические и социокультурные аспекты. М., 2006. С. 381-382.
8 Питерские рабочие и «диктатура пролетариата». Октябрь 1917-1929. Экономические конфликты и политический протест: сб. док. СПб., 2000. С. 366-374.
9 Там же. С. 366-374; Материалы по дефектам //ЦГА СПб. Ф. Р-1552. Оп. 22. Д. 198. Л. 34-41,50-54, 58-65,93-95; Д. 131. Л. 23-25, 30-40; Письма во власть. 1917-1927. С. 344-346, 352-353,387-388,419-420,566-567.
10Berichte aus der Sowjetunion. Schömberg, 1982; Die Sowjetunion. 1917-1932. Königsberg; Der Sowjetmensch'. Versuch eines Porträts nach 12 Reisen in der Sowjetunion. 1929-1957. Stuttgart, 1958. nMehnertK. Die Jugend in Sowjetrussland. Berlin, 1932. G. 231.
12Ibid. P. 234,237.
13Ibid. P. 237-238,240-241.
Ofitserova Natalia
SOCIAL CONTROL IN THE INDUSTRIAL COMMUNITY IN THE 1920s (on the basis of the Russian North-West)
This article is devoted to the peculiarities of the two types of the social control formation in the 1920s in the Soviet Russia industrial community. The Soviet day-to-day existence of the 1920s is analyzed by the commune example on the basis of the German traveller’s original materials.
Контактная информация: e-mail: oficernv@mail.ru
Рецензент - Соколова Ф.Х., доктор исторических наук, профессор, заведующая кафедрой регионоведения Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
