CC BY
67
МИР РОССИИ. 1998. N4
СОЦИАЛЬНЫЕ КООРДИНАТЫ РОССИЙСКОГО
НАРКОТИЗМА*
Л.Е. Кесельман
Все, что было связано с потреблением наркотиков, как и многие другие «острые вопросы», на протяжении почти семидесяти лет в нашей стране было засекречено. Одним из первых прорывов в завесе секретности стала книга А.А.Габиани, вышедшая в 1977 г. под грифом «Для служебного пользования». Но и после этого тема наркотиков еще почти десятилетие оставалась полусекретной. Публичное признание существующей в стране проблемы наркотизма произошло лишь в годы перестройки. Тема наркотиков стала открытой не только для медиков и работников правоохранительных органов, пытавшихся осмыслить социальное значение этого феномена, как правило, со своих ведомственных позиций. Одновременно с этим, что особенно важно для формирования социального (общественного) сознания, тема стала открытой и для популярных изданий: от перестроечного «Огонька» до старавшихся привлечь внимание массового читателя районных многотиражек. Благодаря недавней запретности, на месте черного провала и благодушной уверенности в том, что наркомании (как и секса) у нас нет и быть не может, в общественном сознании стал возникать экзотичный миф о стремительно надвигающейся на страну с Востока и Запада наркомании и наркомафии. Эта версия усиленно подпитывалась и первыми отечественными исследователями, пытавшимися, насколько это было им доступно, определить масштабы и механизмы нового для них явления.
Несмотря на то, что со времени опубликования первой полусекретной работы А.А. Габиани (1) и произошедшего вслед за этим приоткрытая темы прошло свыше двадцати лет, социальные параметры и природа отечественного наркотизма вряд ли могут считаться хорошо изученными. Одно из свидетельств тому — смешение понятий наркотизма и наркомании, которое нередко встречается не только в популярных журналистских обзорах, но и и в работах авторов, претендующих на статус профессиональных исследователей данной проблематики (2, 3, 4). Современный отечественный анализ эмпирических проявлений этого феномена основывается по преимуществу на официальной статистике правоохранительных органов (5, 6, 7), обрывочных сведениях, поставляемых медицинской статистикой (8, с. 156-158), специальных опросах определенных групп молодежи, находящихся в «зонах риска», и пациентов наркологических учреждений (9, с.
‘Работа выполнена при поддержке РФФИ, грант № 98-06-80294
Социальные координаты российского наркотизма
100-102; 10, с. 103-105; 11, с. 56-61; 12, с. 80-85; 13; 14; 15, с. 66-70; 16).
Не умаляя значения этой информации для исследования реальных проявлений наркотизма, нельзя не видеть, что она описывает не столько общество, в котором существуют различные проявления наркотизации, сколько некоторые его сектора, место которых в общем социальном пространстве само нуждается в определении. Наиболее подробные эмпирические исследования наркомании, включая ставшие отечественной классикой работы А.А.Габиани (1; 17; 18), в качестве своего объекта рассматривают, как правило, не общество в целом, а лишь так называемые «зоны риска», потребителей наркотиков, а то и вовсе пациентов наркологических учреждений. Однако такое сужение объекта наблюдения не только не позволяет определить социальный объем, но и не дает возможности отчетливо различить собственно социальные детерминанты и механизмы исследуемого явления.
Существенное влияние на формирование представлений о социальных проблемах наркотизма имеет тот факт, что эта тема привлекает внимание в первую очередь работников правоохранительных структур и медиков, для которых «потребление наркотических средств» зачастую тождественно «злоупотреблению» ими (19; 2; 9; 13; 14; 15; 20; 21; 22). Подобное акцентирование ведомственных приоритетов в анализе объемного социального явления, имеющего многотысячелетнюю историю и сложную систему социально-культурных и социально-экономических детерминант (23, с. 80-81; 24, с. 5-7, 25-29), редуцирует исследование до поиска наиболее впечатляющих форм «лобовой» антинаркотической пропаганды и аргументов для обоснования простейших форм запретительства.
«В 1997 г. количество преступлений, связанных с участием подростков в наркобизнесе, возросло в 12раз по сравнению с предыдущим годом (курсив наш — Л.К.)», — сообщают в обоснование своей версии «национальной катастрофы» сотрудники кафедры социальной педагогики и психологии на страницах специального социологического издания (13, с. 65), не затрудняя себя сомнением и не задумываясь над природой масштабов «цитируемых» данных, не укладывающихся в сознание, хоть как-то контролируемое здравым смыслом.
«В больших и малых городах России, согласно анонимному опросу, почти 95% молодежи пробовали наркотик хотя бы один раз», — сообщает московский журналист в обещающей стать отечественным бестселлером, написанной в жанре документального детектива книге о наркобизнесе в России (30, с. 9). Кем и каким образом получены эти данные, в популярном издании сообщать не принято. Однако в массовой коммуникации эта цифра скорее всего будет многократно продублирована как надежно установленный факт, полученный в специальных исследованиях. Теперь этот «научно установленный факт» обречен стать неотъемлемой частью не только обыденного массового сознания, но и, обладая статусом «научно установленного», стать основой для выработки и принятия государственных решений самого высокого уровня.
Однако, на наш взгляд, такая «ведомственная специфика» далека оттого, чтобы ее отождествить с собственно социологическим подходом, направленным на выявление системы социальных факторов, определяющих масштабы и механизмы детерминации наркотизма. Как справедливо отметил один из участников дискуссии по проблемам наркотизма, «прежде чем бороться с реальными наркоманами, уходящими в мир иллюзий, надо избавиться от собственных иллюзий относительно того, что посредством запретов можно решить эту проблему» (19, с. 48). Между тем, свыше девяти десятых из всех осужденных за преступления,
МИР РОССИИ. 1998. N4
95
связанные с наркотиками, являются их потребителями, тогда как доля торговцев (да и то, как правило, низового звена) составляет менее одной десятой (23, с. 83; 32, с. 79-80). При этом, как признают сами работники правоохранительных структур, им в результате их деятельности, находящейся в центре всей антинаркоти-ческой борьбы, удается перехватить не более 10% всех наркотических средств, поступающих на подпольный рынок (30, с. 9). Иначе говоря, тотальный прогиби-ционизм, взятый на вооружение нашей правоохранительной системой, как свидетельствует ее собственная ведомственная статистика, своим главным практическим результатом имеет фактическую защиту деятельности наркобизнеса и реальное усиление его позиций.
Одним из существенных обстоятельств эмпирического исследования наркотизма является то, что само по себе употребление наркотиков сопряжено, как правило, с различными формами административного и уголовного преследования, а также различными видами негативного социального санкционирования и осуждения, а значит для получения достоверной информации исследователю необходимо преодолевать очень высокую латентность изучаемого яшгения (2, с. 6; 30, с. 128). Неизбежным следствием латентности наркотизма является противоречивость встречающихся оценок масштаба отечественного наркотизма, подчас различающихся чуть ли не на целый порядок. Так, например, по одним оценкам, «на сегодняшний день в Санкт-Петербурге проживает не менее 500 тысяч потребителей наркотиков» (31, с.49), тогда как по другим, относящимся к тому же времени, — впятеро меньше (32, с. 129). По одним оценкам численность приобщенных к наркотикам составляет в Самарской области около ста тысяч, по другим — 300 тыс. (33). Такой разброс цифр в значительной степени обусловлен по-прежнему актуальными проблемами методики изучения реальных проявлений наркотизма.
Методика эмпирического исследования наркотизма
Весной 1998 г. Самарский фонд социальных исследований провел опрос, направленный на выявление социальных координат и механизмов распространения наркотизма в Самарской области. В его рамках методом уличного интервью было опрошено свыше трех тысяч человек, представляющих все взрослое население области (в возрасте старше 16 лет).
В этом исследовании, как уже отмечалось, сбор информации обеспечивался с помощью уличных интервью. Эта техника, как свидетельствует наш опыт, не только позволяет надежно репрезентировать население, постоянно проживающее в некотором относительно строго очерченном пространстве — конкретном городе или отдельном его районе (23), — но и обеспечивает респонденту значительно большую (по сравнению с опросом по месту жительства, работы или телефонным опросом) анонимность, что особенно важно для повышения степени доверия опрашиваемых к исследователям, а значит и для достоверности получаемой информации. Специально разработанная серия уточняющих вопросов позволяет получить однонаправленный континуум номинальной шестипунктовой шкалы, аналогичной упорядоченной шкале Л.Гуггмана. Как известно, эта шкала относится к классу полностью упорядоченных шкал наименований и предназначена для ранжирования свойств социальных объектов в одном параметре (24, с. 109-113).
Социальные координаты российского наркотизма
Поскольку, по сценарию интервью, каждый следующий «уточняющий вопрос» задается лишь тому респонденту, который своим предыдущим ответом сам «спровоцировал» соответствующее уточнение, то, согласно методическому замыслу, возникает ситуация, способствующая освобождению респондента от психологического состояния допрашиваемого (усиливающаяся к тому же анонимностью «случайного» уличного контакта). Этому освобождению способствует и то, что «уточнению» каждый раз подлежит не последующая (повышающаяся) степень вовлеченности в потребление наркотических веществ, а предыдущая, о которой респондент уже сам только что сообщил интервьюеру. Такой методический прием позволяет достаточно надежно разделить все наблюдаемую (опрашиваемую) совокупность на шесть групп, упорядоченных по степени вовлеченности в потребление наркотических веществ:
1. никогда не пробовавшие использовать наркотические вещества в немедицинских целях;
2. имеющие в своей биографии один-два эпизода «дегустации» каких-либо наркотических веществ;
3. имеющие ушедший в прошлое опыт более активного пользования наркотиками;
4. относительно редко («не каждый месяц») нерегулярно пользующиеся какими-либо наркотиками в настоящее время;
5. относительно регулярно (раз в месяц и чаще) пользующиеся какими-либо «легкими» наркотиками в настоящее время (анаша, гашиш, марихуана, план и т.д.);
6. относительно регулярно пользующиеся какими-либо «тяжелыми» («тяжелей» каннабиса) наркотиками в настоящее время.
Как видим, предлагаемая шкала позволяет не только выстроить достаточно дробный континуум, но и дает возможность дифференцировать как не потребляющих наркотиков (первые три градации), так и актуальных их потребителей (последние три градации). При этом, как будет показано дальше, первые три градации для получения данных о природе и понимания социальных механизмов функционирования наркотизма, пожалуй, даже более информативны, нежели три последующих.
Как мы полагаем, социолога уже на уровне первичного измерения интересуют не столько особенности и точность фиксации индивидуальных характеристик, присущих отдельно взятому респонденту, сколько степень выраженности изучаемого феномена в различных социальных группах. Такой подход к использованию опросных методов в социально-структурном анализе диктует необходимость наращивания общей совокупности наблюдений (опрошенных) минимум до двух тысяч респондентов (27).
С помощью описанной выше шкалы в опросе более двух тысяч жителей Самары (проведенном под руководством В.Б.Звоновского весной 1998 г.) выявлялась степень приобщенности к потреблению наркотических средств различных социальных групп городского населения. Кроме информации, характеризующей отношение опрашиваемых к наркотикам на поведенческом уровне, значимой частью собранных данных были характеристики ценностно-нормативного отношения к использованию наркотических веществ в немедицинских целях, а также характеристики социального состояния и самочувствия опрашиваемых: самооценки изменений их материального благополучия и степень оптимизма (пессимизма)
МИР РОССИИ. 1998. N4
в представлении о возможных изменениях их материальною положения; представление (ощущение) об уровне собственной защищенности от физического насилия (чувство безопасности); степень принятия на себя ответственности за собственное материальное положение, а также за складывающуюся судьбу и образ жизни в целом (степени «интернальности» атрибуции ответственности и локуса контроля).
Не последнюю роль в реализации исследовательской программы играли и общие социально-статусные характеристики людей, попавших в выборочную совокупность: пол, возраст, образование, профессиональная принадлежность, сфера занятости, место жительства и т.д. Фиксация этих характеристик позволила не только контролировать параметры выборочной совокупности, но — главное — получить представление об общности и специфике интересующего нас отношения к наркотикам в различных социальных группах.
Среди опрошенных в областном центре, как и в соответствующей генеральной совокупности (население Самары в возрасте старше 16 лет), 56% женщин и 44% мужчин. Возрастные параметры этой выборочной совокупности: 8,5% — в возрасте между 16 и 19 годами (включительно); по 10,5% в каждой из трех возрастных групп: от 20 до 24 лет; от 25 до 29 лет и от 30 до 34 лет. В группе от 35 до 44 лет — 17%, от 45 до 54 лет — 16,5%, от 55 до 64 лет — 16%, и 10,5% тех, кому больше 65 лет.
Среди самарских респондентов самая многочисленная из профессиональных групп (37,5%) — рабочие промышленных предприятий (в том числе 5% — неквалифицированные рабочие); служащие средней квалификации и ниже составляют 27% опрошенных; студенты и учащиеся старших классов — 10,5%; представители технической интеллигенции —12,5%; представители гуманитарной интеллигенции (в том числе врачи, учителя и преподаватели других учебных заведений) — 7%; военнослужащие (кроме военнослужащих срочной службы) и работники других «силовых ведомств» — 3% и столько же — руководители, профессионально занятые только управлением (неработающие пенсионеры в этой профессиональной классификации учитывались по своей профессии до выхода на пенсию). Четверть опрошенных в Самаре работают в государственных учреждениях и на предприятиях; 14% — на приватизированных предприятиях; 16,5% заняты в частной экономике; 9,5% не имеют в настоящее время постоянной работы (безработные и занятые в частной экономике «нелегально»); 21% — неработающие пенсионеры и 10,5% — учащиеся различных учебных заведений.
Приведенные выше основные параметры выборки опрошенных в Самаре либо полностью совпадают с известными нам характеристиками генеральной совокупности, либо отклоняются от них, не выходя за допустимые пределы. Это позволяет считать, что в ходе описанного опроса получены надежные данные не только об общем отношении жителей Самары к рассматриваемому вопросу, но и о специфике этого отношения в отдельных социальных группах.
Для предварительного («зондажного») определения параметров региональной специфики ситуации, складывающейся в областном центре, одновременно с опросом жителей Самары, было опрошено более тысячи жителей других городов и сел Самарской области, в том числе по 300 жителей Тольятти и Сызрани и более 400 чел., проживающих в сельских районах области. Но если данные, полученные на выборке из населения Самары, с высокой надежностью могут быть отнесены ко всему этому городу, то данные, полученные в других городах и
4 - 243
[ЖЗ
Социальные координаты российского наркотизма
районах области, по причине их заметно меньшей надежности, можно использовать скорее для получения самых общих, ориентировочных представлений о конкретике ситуации, складывающейся в этих местах.
При этом надо помнить, что совокупный массив данных уличных интервью, содержащий свыше трех тысяч единиц наблюдения, не может быть напрямую отождествлен с общей целостностью населения Самарской области. В частности, уровень наркотизации всех опрошенных не может рассматриваться как средний уровень наркотизации жителей области. Для определения общих параметров наркотизации области соответствующие данные, полученные в опросах населения конкретных городов и районов, необходимо специальным образом персвзвесить. В «сыром» же виде они могут использоваться лишь в качестве репрезентирующих (на определенном уровне) генеральные совокупности населения конкретных городов и регионов области. Вместе с тем, объединенный массив в силу своей большей масштабности позволяет получить более надежное (чем данные двухтысячного опроса только жителей Самары) представление об общих, имеющих вне-региональный характер социально-структурных детерминантах анализируемых явлений.
Общие координаты наркотизма
Как свидетельствуют данные, полученные в ходе уличных интервью, 87% жителей Самары «никогда не пробовали» наркотических веществ в немедицинских целях. Остальные — 13% — обнаружили ту или иную степень причастности к опыту применения наркотиков. Что означает эта цифра и как она согласуется с аналогичными данными, полученными из других источников? По данным исследования проблем наркотизма, проведенного под руководством Г.Г.Силласте (4, с.85), положительно ответили на вопрос: «Потребляли ли Вы хотя бы раз в жизни наркотики?» — 11,5% из числа опрошенных в 1992 г. 1290 жителей 12 российских городов (обычных жителей, а не представителей групп риска или потребителей наркотиков, что достаточно редкий в отечественной практике исследовательский случай).
Цифра, как видим, достаточно близка к нашей. И даже если к числу возможных дегустаторов наркотиков причислить 3,5% тех, кто «не хотел бы отвечать» на этот «нескромный вопрос» московских исследователей (4, с. 140), то и полученные таким образом 15% не будут сильно отличаться от наших 13%. С учетом региональной дифференциации показателя степени знакомства с наркотическими веществами (в Москве сумма признавшихся в употреблении наркотиков и «уклонившихся» от такого признания составила 27,5%, тогда как в Рязани только 11%), отмечаемой не только в этом исследовании (см., например, 19, с. 39-45; 18), можно предположить, что полученный нами показатель общего уровня знакомства населения Самары с наркотиками отражает исследуемую реальность все же адекватней, нежели статистика наркологических диспансеров.
По данным исследования Я.Гилинского и ВАфанасьева, проведенного ими в 1993 г. в Санкт-Петербурге, «хотя бы один раз за 10 лет употребляли какой-либо наркотик» около 10% опрошенных горожан (33, с. 128-129; 29, с.53). Последняя цифра, как видим, также достаточно близка к нашей, что позволяет предположить, что полученный показатель не так далек от реальности, как офици-
МИР РОССИИ. 1998. N4
альная медицинская и милицейская статистика, с одной стороны, или алармистские «ужастики» вольных журналистов — с другой.
Полученный нами показатель приобщенности к наркотикам жителей одной из областей центральной России находится примерно на том же уровне, что и показатели приобщенности к наркотикам населения некоторых стран Западной Европы. Так, по данным, полученным в 1995 г. при опросе почти двух тысяч взрослых (от 18 до 75 лет) жителей Франции, хотя бы однажды (lifetime) употребляли какие-нибудь нелегальные наркотики (any illicit drugs) не менее 15,2% из них (34, р. 16). Из почти десяти тысяч взрослых (от 15 до 70 лет) жителей Испании, опрошенных в том же же году, 13,0% сообщили исследователям о наличии минимум однократного опыта употребления какого-либо нелегального наркотика (34, р. 16). Примерно такой же показатель —13,9% — был получен в то же время и при опросе более шести тысяч взрослых (от 18 до 59 лет) жителей западных областей ФРГ (34, р. 16). В Великобритании же этот показатель (полученный на основе десяти тысяч интервью) достиг 21% (34, р. 16).
Уточним, что, исходя из репрезентативности нашей выборки по отношению ко всему населению Самары, весной 1998 г. около двухсот тысяч (из полутора миллионов) жителей города были так или иначе причастны к опыту немедицинского употребления наркотических веществ, подпадающих, в соответствии с новым законодательством, под статью об уголовно наказуемых деяниях. По предположению, основанному на данных упоминавшегося опроса молодежи Самарской области, «число молодых людей, потреблявших хотя бы однократно наркотики, в абсолютных цифрах составляет 100 тыс. чел.,., а с учетом латентности, ... 200 тыс. чел.» (35, с. 123). Напомним, что это предположение относится к Самарской области, в которой, кроме областного центра, есть и такие города, как Тольятти, Сызрань, Чапаевск, не говоря о многих десятках более мелких поселков и сельской местности. «Наши» же 200 тыс. находятся лишь в самой Самаре. Правда, среди них есть не только молодежь (до 30 лет). Но так или иначе, у наших правоохранительных органов есть существенный резерв для демонстрации своей мощи по отношению к населению.
Следует, однако, отметить, что для большинства — 8% из 13% — причастных к употреблению наркотиков это были случайные, практически никогда не повторявшиеся эпизоды; и лишь для 5% это было большим, чем отдельные случайные эпизоды. Иначе говоря, к относительно регулярному потреблению наркотиков причастны около трети (5% из 13%) когда-либо пробовавших их. Причем для половины из них — 2,5% из 5% — это увлечение ушло в прошлое, и только оставшаяся половина имеющих опыт относительно активного (не сводящегося к нескольким случайным эпизодам) потребления наркотиков с той или иной регулярностью прибегает к каким-либо наркотикам и в настоящее время. Как видим, в Самаре нынешние активные (актуальные) потребители наркотических веществ составляют лишь около половины всех их неслучайных потребителей и примерно пятую часть всех когда-либо пробовавших наркотики в немедицинских целях. Примерно такое же соотношение фиксируется и в общем «трехтысячном» массиве всех опрошенных в ходе уличных интервью, где из 13,5% знакомых со вкусом наркотиков для 8% это не более, чем случайный эпизод, для 3% — относительно устойчивая в прошлом практика, и лишь для 2,5% — относительно актуальная реальность.
По данным опроса свыше семи тысяч представителей учащейся молодежи,
4*
Соищиьные координаты российского наркотизма
проведенного осенью 1997 г. в Санкт-Петербурге, примерно для половины (46,6%) всех имеющих опыт употребления каких-либо наркотических средств, их «приобщенность» к миру наркотиков ограничена единственным эпизодом, то есть, не имела никакого продолжения после первой пробы (28, с. 7).
Обратим внимание на то, что степень общей приобщенности к наркотикам (численность хотя бы однажды пробовавших их) в Самаре и Тольятти практически идентична. Предельно близки в этих городах и доли тех, чей нынешний образ жизни включает в себя более или менее регулярное потребление каких-либо наркотических средств. При этом данные, полученные в Сызрани и в сельской местности, находятся на противоположных полюсах нашего четырехпунктового континуума. То, что уровень наркотизма в сельских регионах России ниже, чем в городах, известно и по многим другим исследованиям (2).
Сызранская же «аномалия» может объясняться как реально более высоким уровнем наркотизма в этом самом западном городе, являющимся одним из крупнейших транспортных узлов России, так и вполне вероятными ошибками измерения (напомним, что численность сызранской выборки равна «всего» 300 единицам наблюдения). В целом же, как видно из таблицы 1, общая численность знакомых со вкусом наркотиков ни в одной из четырех подвыборок не отличается больше, чем на 5% от среднего показателя, зафиксированного в Самаре и Тольятти. Еще меньше в этих подвыборках диапазон колебаний численности потребляющих наркотики в настоящее время (менее полугора процентов). Все это является серьезным аргументом в пользу надежности данных первичного измерения масштабов наркотизации в Самаре.
Конечно, не лишено оснований предположение, что некоторым актуальным потребителям наркотиков признаться в прошлых «грехах» было проще, чем в нынешних, и поэтому актуальных потребителей наркотиков все же больше, чем признавших это в ходе опроса. Уточним, однако, что техника уличного интервью обеспечивает респонденту максимально возможный (по сравнению с телефонными опросами или с опросами по месту жительства, работы или учебы) уровень психологического чувства анонимности. Напомним и то, что сценарий нашего интервью исходно строился в расчете на собственную «исповедальную активность» респондента, который уже в самом начале разговора о наркотиках мог самостоятельно избрать приемлемый для себя уровень доверительности сообщаемой информации. Иначе говоря, в случае недоверия к интервьюеру респонденту проще было скрыть свое прошлое увлечение наркотиками, нежели сначала признаваться в этом увлечении, а затем отсылать его в прошлое.
Таблица 1
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных регионах Самарской
области (весна 1998 г.)
Степень активности
никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
Самара 86,8 8,1 2,6 2,5
Тольятти 86,7 6,3 4,3 2,7
Сызрань 81,7 9,0 6,3 3,0
Сельские районы 91,8 4,2 2,5 1,5
Все опрошенные 86,5 7,9 3,2 2,5
МИР РОССИИ. J998. N4
Кроме того, в заключение беседы, затрагивавшей, в соответствии со сценарием, самые разные темы (от материального благополучия и политических предпочтений собеседника до его отношения к переходу Самарской области на московское время), респонденту задавался «контрольный» вопрос о его доверии к социологическим исследованиям. Проверка показала, что общий уровень знакомства с наркотиками среди доверяющих социологам и не доверяющих им практически не различается. При этом показатель актуальной приобщенности к наркотикам наиболее доверяющих социологам (доля нынешних активных потребителей наркотиков) оказался даже несколько ниже, нежели у наименее доверяющих социологам: 3,0% у не доверяющих при 1,8% у наиболее доверяющих и 2,5% у всех опрошенных.
Для сравнения укажем, что, поданным петербургского исследования Я.Ги-линского и В.Афанасьева, в 1991 г. «собственное наркотическое потребление» отметили около 1% респондентов (36, с. 129; 29, с. 53), то есть в два с лишним раза меньшая, нежели у нас, доля опрошенных. Отличие от нашего показателя может объясняться как региональными, так и временными обстоятельствами. Определенную роль в этом отличии играет и методика получения первичной информации — петербургские данные получены в ходе анкетного опроса по месту жительства, не обеспечивающего, как уже отмечалось, того уровня анонимности, какой может дать уличное интервью.
По официальным данным, в целом по России число лиц, состоящих на учете в связи с немедицинским потреблением наркотиков, составляло в начале 90-х годов примерно 35 чел. на 100 000 населения, или 0,035% (6, с. 103). В Самарской области на начало 1997 г. в наркологических учреждениях состояло на учете 6220 чел. (35, с. 110), или примерно 0,05% от населения области. В Петербурге этот показатель также был заметно выше, чем в среднем по стране, и приближался к 0,05% (37, с. 97). По последним данным, в 1997 г. в России общее количество состоящих на учете достигло 88 тыс., то есть 0,059% от населения страны (38). Как видим, наши данные (даже очищенные от тех, чьс знакомство с наркотиками было случайным или же ушло в прошлое) примерно в сто раз, т.с. на два порядка, выше, нежели фиксируемое официальной статистикой количество наркоманов. Такой же порядок расхождений отмечают и многие другие исследователи реальных масштабов наркотизма (19; 4; 27).
Приведенные данные существенно противоречат широко распространяемой версии о неизбежности возникновения наркотической зависимости и практической невозможности выхода из нее (39). Как свидетельствуют приведенные цифры, такая зависимость обнаруживается максимум в одном из пяти случаев знакомства со вкусом наркотиков и примерно в каждом втором случае относительно регулярного их потребления. Однако и эти цифры, как нам представляется, значительно выше реальных. Напомним, что у нас есть только информация о том, что примерно половина из всех относительно активно употреблявших когда-либо наркотические вещества оставила это увлечение в прошлом; но нет никакой информации о том, какая часть актуальных потребителей находится в сколько-нибудь жесткой наркотической зависимости и не способна отказаться от своего нынешнего увлечения.
Понятно, что версия о практической невозможности «соскочить с иглы», даже если она не совсем адекватна реальности, используется зачастую с благородной целью предостеречь неискушенных от соблазна (13; 30; 39). Однако, как нам
Социальные координаты российского наркотизма
представляется, эффект от нее зачастую прямо противоположный. Неискушенный неофит, слышавший или читавший этот пропагандистский «ужастик», приобретя собственный минимальный опыт пользования наркотическими веществами, быстро убеждается в «лживости пропаганды» и перестает доверять любой информации, идущей из соответствующих благонамеренных источников. У него возникает самоуверенная беспечность, и в результате он действительно попадает в наркотическую зависимость. Теперь он уже начинает верить игнорировавшейся раньше «пропаганде» и безвольно принимает ее версию о пресловутой невозможности «соскочить с иглы». И вновь получается, что эта внешне благонамеренная пропагандистская ложь действует в противоположном направлении.
Координаты молодежного наркотизма
До сих пор мы рассматривали лишь общие пропорции, относящиеся ко всему населению, включая глубоких стариков. Если же сузить возрастные и социальные рамки, то эти относительно скромные показатели приобретут заметно более выраженный вид. Так, в Самаре среди молодежи в возрасте до 30 лет численность «пробовавших» те или иные наркотики примерно вдвое выше, чем в целом среди населения — от 23% до 29%, при средних 13%. В общем трехтысячном массиве опрошенных в Самарской области среди молодежи численность когда-либо пробовавших наркотики также примерно вдвое выше средней и колеблется в пределах от 24% до 28% при средних 13,5%. При том, что на долю находящихся в возрасте между 16 и 30 годами приходится менее трети (31%) всех опрошенных, среди тех, кто хоть раз пробовал наркотики, люди этого возраста составляют 53,8%, а среди тех, кто и сейчас относительно регулярно обращается к ним, — 64,5%. Как видим, концентрация внимания исследователей наркотизма на молодежи вполне обоснована.
По данным опроса семи с половиной тысяч представителей молодежи, осуществленном петербургскими социологами осенью 1997 г., было выявлено 38,8% хотя бы однажды пробовавших наркотик (21, с.99). Напомним, однако, что в опросе, проведенном среди молодежи Самарской области осенью 1996 г., было выявлено лишь 14% хотя бы однократно употреблявших наркотики, то есть вдвое меньше, нежели поданным, полученным полтора года спустя.
Как видно из таблицы 2, хотя численность когда-либо пробовавших наркотические вещества в каждой последующей возрастной группе заметно ниже, чем в предыдущей, определенный уровень знакомства с наркотиками обнаруживается не только у нынешней молодежи. Если средний уровень знакомства с наркотиками (долю когда-либо пробовавших наркотические вещества) всего населения Самары принять за единицу, то показатель приобщенности наиболее молодых (в возрасте между 16 и 19 годами) составит 2,19. В возрастной группе от 20 до 24 лет — 1,88; в группе от 25 до 29 лет — 1,73, а в группе от 30 до 34 лет — 1,16. Во всех последующих возрастных группах этот показатель ниже единицы. В группе от 35 до 44 лет — 0,74; от 45 до 54 лет — 0,77, от 55 до 64 лет — 0,25, а среди наиболее пожилых — 0,19. Как видим, показатель знакомства с наркотиками у поколения наиболее пожилых примерно впятеро ниже среднего и более чем на порядок уступает уровню знакомства с ними наиболее молодых.
Следует отметить, что среди самых молодых девиантологи отмечают отно-
МИР РОССИИ. 1998. N4
Таблица 2
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных возрастных группах населения Самары (весна 1998 г.)
Возрастные группы Степень активности
никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
до 19 лет 70,9 13,1 6,9 9,1
20-24 лет 74,9 14,7 5,2 5,2
25-29 лет 77,0 15,0 5,2 2,8
30-34 лет 84,6 10,6 - 2,9 1,9
35-44 лет 90,2 5,2 2,3 2,3
45-54 лет 89,8 8,7 0,6 0,9
55-64 лет 96,7 1,2 0,9 1,2
старше 65 лет 97,2 2,4 0,5 -
Все население 86,8 8,1 2,6 2,5
сительный максимум активности по большинству видов отклоняющегося поведения. А «коэффициент криминальной активности» по многим видам правонарушений в группе 14-17-летних в два-три раза превышает соответствующий показатель соседней группы 18-24-летних и почти на порядок — группы от 30 до 49 лет (40, с. 154). На молодежь в возрасте до 30 лет приходится свыше половины всех правонарушений (41, с. 1). Различные исследователи объясняют этот феномен и повышенным энергетическим потенциалом, и незавершившейся социализацией, и неопределенным (переходным) социальным статусом, и желанием утвердиться в мире взрослых, и целым рядом других причин (40, с. 155). Каждая из них имеет за собой вполне реальные основания, но, по-видимому главной детерминантой этой повышенной возрастной девиантности являются все же обстоятельства незавершенной (завершающейся) социализации.
В ситуации заметно расширяющегося среди молодежи круга случайных потребителей наркотиков, имеющих незначительный, но собственный опыт их использования, прямое запугивание и запретительство, как правило, ведет к романтизации наркотизма и закреплению за ним функции внутригрупповой и «поколенческой» солидарности, то есть, опять же, к противоположному от благих намерений результату.
Вместе с тем, как видно из той же таблицы, во всех возрастных группах (в том числе и среди наиболее молодых) у большинства знакомых со вкусом наркотиков это знакомство — либо случайный эпизод, либо «увлечение», оставшееся в прошлом. Даже среди наиболее молодых нынешние относительно регулярные потребители наркотиков составляют лишь треть от всех успевших узнать их вкус. Еще меньшую долю от числа когда-либо пробовавших наркотики составляют нынешние их потребители в последующих возрастных группах. В группе от 20 до 24 лет их примерно пятая часть (20,5%) от всех знакомых с наркотиками, а в группе от 25 до 29 лет — примерно каждый десятый (12%). Аналогичную закономерность можно наблюдать и на данных общего трехтысячного массива опрошенных в Самарской области, приведенных в таблице 3.
Обратим внимание, что сам по себе показатель широты знакомства представителей какой-либо социальной группы со вкусом наркотика никоим образом не
Социальные координаты российского наркотизма
является, как это утверждают некоторые исследователи, свидетельством имеющихся в этой группе «резервов распространения наркотиков» (4, с. 140). Более того, эта широта, соотнесенная с показателем актуальной вовлеченности в относительно регулярное потребление наркотиков, свидетельствует уже не о зависимости, а о степени освобождения этой группы от возможности наркотизации. Ведь из двух групп с одинаковым уровнем актуальной вовлеченности в потребление наркотиков, больший уровень освобождения от них демонстрирует именно та, в которой выше относительная численность случайных и прошлых потребителей.
Хотя, как свидетельствуют данные, после 20 лет интерес к наркотикам заметно ослабевает, наркотики присутствуют в образе жизни не только тех, кому менее 20, но и почти во всех других возрастных группах. Свыше трети — 35,5% — всех нынешних относительно активных («актуальных») потребителей наркотических веществ составляют люди, перешагнувшие порог своего тридцатилетия. Единственная группа, в которой не удалось обнаружить ни одного потребителя наркотиков — лица старше 65 лет (3% из них отметили, что вкус наркотиков им знаком лишь по прошлому опыту).
Если уровень актуальной активности (доли относительно регулярно потребляющих наркотики в настоящее время) всего населения принять за единицу, то активность самых молодых (в возрасте между 16 и 19 годами) составит 3,6. В возрастной группе от 20 до 24 лет — 2,08; в группах от 25 до 44 лет — примерно единицу (от 0,79 до 1,07); а в группах старше 45 лет — 0,48 и меньше. Е1етрудно заметить, что с возрастом отход от активного потребления наркотиков происходит значительно быстрее, нежели общее сужение круга знакомых с их вкусом. Так, например, по сравнению с не перешагнувшими порог 20-летия, к 30 годам круг пробовавших наркотики сужается примерно на четверть (с 29% до 23%), а численность их актуальных потребителей — более чем в три раза: с 9,1% до 2,8%.
Эти данные также противоречат широко распространенной «медицинской» версии о том, что большинство или по крайней мере значительная часть однажды попробовавших вкус наркотиков обречены на непреодолимую наркозависимость и почти непременно заканчивают свою жизнь в безысходных муках наркотичес-
Таблица 3
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных возрастных группах населения Самарской области (N=3027)
Возрастные группы Степень активности
никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
до 19 лет 70,9 13,1 6,9 9,1
20-24 лет 74,9 14,7 5,2 5,2
25-29 лет 77,0 15,0 5,2 2,8
30-34 лет 84,6 10,6 2,9 1,9
35-44 лет . 90,2 5,2 2,3 2,3
45-54 лет 89,8 8,7 0,6 0,9
55-64 лет 96,7 1,2 0,9 1,2
старше 65 лет 97,2 2,4 0,5 -
Все население 86,8 8,1 2,6 2,5
МИР РОССИИ. 1998. N4
кого истощения (39). Уже в группе тех, кому от 20 до 24 лет, актуальные потребители наркотиков составляют лишь половину тех, кто когда-нибудь был относительно активно вовлечен в их потребление; а среди тех, кому от 25 до 29 лет, лишь около трети — 35%.
Вместе с тем, нельзя не заметить, что наркотики являются относительно новым элементом в жизненном опыте нашего населения. Среди тех, чье отрочество и юность завершились до начала 80-х годов (кто сегодня старше 35 лет), знакомых с их вкусом много меньше (в два-три раза), нежели среди завершавших базовую социализацию в годы перестройки и после нее. Еще в меньшей мере знакомы с наркотиками поколения, социализировавшиеся в 50-е годы и раньше. Здесь хотя бы однажды пробовавших наркотики не более одной тридцатой, то есть примерно в десять раз меньше, чем в перестроечном и послеперестроечном поколениях.
Социально-структурные детерминанты наркотизма
Еще одно уточнение зоны распространения наркотиков — гендер. В целом когда-либо пробовавших те или иные наркотические вещества среди мужчин чуть ли не вчетверо больше, нежели среди женщин — 22,5% против 6%. Аналогичное соотношение степени знакомства с наркотиками мужчин и женщин отмечают и другие исследователи (2, с. 77-78; 3, с. 16; 35; 42, с. 78). Примерно такое же соотношение и по когда-либо активно потреблявшим наркотики — 8,5% мужчин против 2,5% женщин. Если же это соотношение приложить к наиболее приобщенным возрастным группам, то получается, что среди тех, кому сегодня от 16 до 19 лет, относительно постоянно (не эпизодически) потребляли (в прошлом или сейчас) наркотики около четверти (23-25%) мужчин и примерно 7-8% женщин.
Как видим, несмотря на отмечаемые некоторыми авторами тенденции ускоренной феминизации наркотизма (3, с. 82), явление это по-прежнему затрагивает, главным образом, мужскую часть населения. Что вполне согласуется с общей закономерностью, которую отмечают многие исследователи отклоняющегося поведения, а также статистика правонарушений, в соответствии с которой на мужчин приходится подавляющее количество проявлений девиантного поведения (40, с. 146-149).
Другое дело — гендерная специфика американского образа жизни, с ее активным стремлением к сглаживанию различий между мужскими и женскими поведенческими нормами. Если в нашей действительности различие мужской и женской приобщенности к наркотикам определятся показателями кратности, то в уже упоминавшихся данных американского «Мониторинга будущего» женский уровень приобщенности к опыту употребления наркотиков составляет от 75 до 85% мужского (43).
Как видно из данных таблицы 5, из всех социально-экономических групп населения наибольшее количество хотя бы однажды пробовавших наркотики обнаруживает группа учащихся, где вкус наркотиков знаком практически каждому четвертому. Понятно, что основные причины «лидерства» этой социально-экономической группы связаны с ее возрастными характеристиками. Практически вся она состоит из молодежи, подавляющее большинство которой еще не перешагнуло порог своего 20-летия. Нетрудно заметить, что основные параметры, характе-
Социальные координаты российского наркотизма
Таблица 4
Гендерные различия приобщенности к наркотикам среди населения Самары
и Самарской области
ЧИСЛО Степень активности
опрошенных никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
Самара жен. 1134 93,9 3,4 и 1,5
муж. 893 77,5 14,0 4,6 3,9
Все опрошенные 2027 86,8 8,1 2,6 2,5
Самарская жен. 1692 93,7 3,3 1,5 1,5
область муж. 1337 77,3 13,5 5,5 3,7
Все опрошенные 3029 86,5 7,9 3,2 2,5
ризующие приобщенность к наркотикам учащихся, почти совпадают с аналогичными параметрами группы в возрасте от 16 до 19 лет. Вместе с тем, существует большое количество свидетельств того, что сама по себе принадлежность к категории учащихся является лишь первой ступенью, отличающей повышенную степень наркотизма (2, с. 109-114).
Следующим, возможно более сильным, дифференцирующим обстоятельством, по данным некоторых специальных исследований, является тип учебного заведения. Так, в весьма представительном опросе свыше трех с половиной тысяч учащихся 14-17 лет, проведенном Б.МЛевиным, среди школьников обнаружилось 5,5% хотя бы однажды пробовавших наркотики или токсические вещества, среди учащихся ПТУ — 10,2%, а среди учащихся техникумов — 13,5% (2, с. 109). По данным Я.И.Гилинского, среди учащихся петербургских профтехучилищ тех, кому хотя бы однажды приходилось пробовать наркотики, было зафиксировано втрое больше, нежели среди их сверстников — учащихся старших классов общеобразовательных школ (36, с. 129; 28, с. 52-53). Свою специфику отношения к наркотикам имеет и вузовское студенчество. Понятно, что учеба является основным занятием далеко не всех на пороге своего 20-летия, и образ жизни учащейся молодежи существенно отличается от образа жизни их работающих сверстников. Однако эти отличия требуют специального анализа, который будет приведен несколько позже при анализе данных молодежного мониторинга.
Близкую к «ученической» степень знакомства с наркотиками (23,5%) обнаруживают и занятые в частной экономике. Однако если для большинства (15,8% из 23,5%) нынешних «частников» это не более чем случайный эпизод, а актуальных потребителей среди них лишь 3,5%, то среди учащихся доля таких актуальных потребителей в полтора раза выше — 5,7%. И в этой социально-экономической группе, как показывает анализ, заметную роль играет все тот же фактор возраста. Представители старших возрастных групп среди занятых в частном секторе встречаются крайне редко. Ускоренная трансформация российской экономики и ее основных институтов одним из своих следствий имеет, среди прочего, и то, что новый, собственно частный сектор экономики формируется в настоящее время по преимуществу из людей, только начинающих свою профессиональную деятельность. То есть из молодежи. Это и определяет в значительной мере тот факт, что работники, занятые в государственном секторе и на недавно акциони-
МИР РОССИИ. 1998. N4
SPL
Таблица 5
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных социально-экономических группах населения Самары (весна 1998 г.)
Группы занятости Степень активности
никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
учащиеся 75,2 13,3 5,7 5,7
работники предприятий:
- государственных 91,5 5,1 2,0 1,4
- акционерных 86,7 9,4 1,4 2,4
- частных 76,5 15,8 4,2 3,5
пенсионеры 98,9 2,1 0,9 -
безработные 83,9 7,3 3,6 5,2
прочие 81,2 10,0 3,8 5,0
Все население 86,8 8,1 2,6 2,5
рованных предприятиях (куда попадает пропорционально меньшая часть молодежи, вступающей в самостоятельную жизнь), знакомы с наркотиками в заметно меньшей мере, нежели занятые в частном секторе.
Обращает на себя внимание и то, что, несмотря на сравнительно невысокую степень общего знакомства с наркотиками нынешних безработных (16% хотя бы однажды пробовавших их), их актуальная приобщенность к наркотикам вдвое выше, чем в целом у населения Самары и почти равна актуальной приобщенности учащихся. При этом среди безработных, общая численность которых, по нашим данным, приближается к 10% всего населения Самары старше 16 лет, присутствуют не только представители молодого поколения. Иначе говоря, ситуативная природа детерминации наркотизма в этой группе проявляется достаточно ярко.
Наименьшую степень приобщенности к наркотикам из всех социально-экономических групп населения, как нетрудно понять, обнаруживают неработающие пенсионеры. То есть, как правило, люди старше 55 лет, чье знакомство с наркотиками, как мы помним, было предельно низким, ибо во времена их молодости (завершения базовой социализации) потребление наркотиков еще не входило в образ жизни россиян в той мере, в какой это характерно для нынешнего периода. Как видим, и здесь за экономическим статусом, вполне классическим по своей социальности, стоит все тот же, на первый взгляд, не вполне социальный фактор возраста, лишь слегка оттененный фактором принадлежности к определенному поколению (имеющим все же социальную природу).
Социально-профессиональная дифференциация, как видно из таблицы 6, со степенью приобщенности к наркотикам связана в заметно меньшей мере, нежели рассмотренная выше дифференциация социально-экономическая. Нетрудно понять, что основная причина ослабления связи заключается в относительной независимости профессиональной дифференциации населения от возрастной. Тем не менее, малоквалифицированные служащие, как и служащие средней квалификации, а также представители гуманитарной интеллигенции обнаруживают примерно вдвое меньшую степень знакомства с наркотиками, нежели рабочие или военнослужащие. Однако, как нетрудно понять, основная причина этих различий связана с гендерной спецификой этих профессиональных групп. Первые
Социальные координаты российского наркотизма
Таблица 6
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных профессиональных группах Самары и Самарской области
Профессиональные Степень активности
группы никогда пара раньше сейчас
эпизодов активно активно
Самара (N=2027)
рабочие средней квалификации 85,9 8,6 2,5 3,0
неквалифицированные рабочие 83,2 10,9 4,0 2,0
служащие без квалификации 91,7 6,2 1,4 0,7
служащие средней квалификации 91,8 5,3 1,8 1,1
учащиеся 76,6 12,2 4,9 6,3
техническая интеллигенция 88,9 8,2 1,6 1,2
гуманитарная интеллигенция 93,5 2,9 1,4 2,2
руководители 90,7 7,4 - 1,9
военные 80,0 11,7 8,3 -
Все население 86,8 8,1 2,6 2,5
Самарская область (N=3029)
рабочие средней квалификации 84,7 8,7 3,8 2,7
неквалифицированные рабочие 84,2 9,0 4,3 2,5
служащие без квалификации 91,5 5,8 1,1 1,6
служащие средней квалификации 92,0 4,4 2,1 1,5
учащиеся 78,3 11,3 4,5 5,8
техническая интеллигенция 89,7 7,1 1,9 1,3
гуманитарная интеллигенция 92,6 4,9 1,0 1,5
руководители 87,9 6,6 2,2 з,з
военные 78,4 12,7 8,8 -
Все население 86,5 7,9 3,2 2,5
три — по преимуществу женские; две последние состоят преимущественно из представителей сильного пола, связанного с наркотиками, как мы видели выше, много теснее женщин.
Хотя степень знакомства с наркотиками среди представителей гуманитарной интеллигенции и профессиональных руководителей заметно ниже, чем, например, среди рабочих, актуальные их потребители представлены среди элиты примерно в той же степени, что и среди рабочих. Особенно отчетливо заметна эта слабость профессиональных руководителей на данных общего трехтысячного массива опрошенных в Самарской области: актуальных потребителей среди профессиональных руководителей, работающих за пределами Самары, почти столько же, сколько и среди учащихся Самары. Обращает на себя внимание и то, что, хотя среди работников силовых структур (военнослужащих и милиции) не обнаружился ни один актуальный потребитель наркотических веществ, доля относительно активно (не эпизодически) потреблявших их в прошлом заметно выше, чем во всех других профессиональных группах, и почти втрое выше, чем в среднем среди всех опрошенных (8,8% против 3,2%).
Как видно из таблицы 7, образование дифференцирует степень наркотизма заметно сильнее, нежели рассматривавшаяся выше профессиональная принадлежность. Первое, что обращает на себя внимание, это понижение наркотизма, сопровождающее рост образовательного уровня, что отмечается и многими другими
МИР РОССИИ. 1998. N4
исследователями (2, с. 80; 3, с. 41). Прежде чем подробно рассмотреть основные свидетельства этой общей тенденции, следует отметить, что из нее явно выбивается крайне низкая степень знакомства с наркотиками в группе с образованием ниже 7 классов. Впрочем, аномалия эта легко объясняется все тем же возрастным, а точнее, поколенческим фактором. Практически все представители этой образовательной группы не только находятся в возрасте, далеком от обычного для актуальной приобщенности к потреблению наркотиков, но и принадлежат к поколению, так и не сумевшему познакомиться с ними.
За пределами группы пожилых людей (не имевших в свое время возможности закончить 7 классов) особенно заметно сопровождающее рост образовательного уровня снижение показателей неслучайного (более, чем эпизодического) потребления наркотиков. Как видно из той же таблицы, актуальных потребителей наркотиков в группе с неполным средним образованием примерно втрое больше, чем среди обладателей вузовских дипломов. При этом доля лиц с неполным средним образованием среди актуальных потребителей наркотиков в три с лишним раза выше, чем в целом среди жителей Самарской области и ее областного центра.
Как видно из данных трехтысячного массива, доля актуальных потребителей наркотиков среди имеющих высшее или незаконченное высшее образование примерно втрое ниже, чем среди имеющих среднее или неполное среднее. Иначе говоря, главная разделительная черта между разными уровнями относительно активного потребления наркотиков проходит по границе между обладателями среднего и более высокого уровня образования. Факт этот важен не только для бесстрастной констатации характеристик социальной реальности, но и для использования в эффективной антинаркотической пропаганде. Такая пропаганда,
Таблица 7
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных образовательных группах населения Самары и Самарской области (весна 1998 г.)
Образовательные группы Степень активности
никогда пара эпизодов раньше активно сейчас активно
Самара (N=2027)
меньше 7 классов 97,1 - 2,9 -
ниже среднего 84,2 7,2 4,8 3,8
среднее 85,0 9,1 2,6 3,2
незаконченное высшее 88,8 6,4 3,2 1,6
высшее 89,4 7,7 1,8 1,2
Все население 86,8 8,1 2,6 2,5
Самарская область (N=3029)
меньше 7 классов 97,1 0,7 1,5 0,7
ниже среднего 85,7 6,5 4,2 3,6
среднее 84,6 84,6 8,6 3,2
незаконченное высшее 86,0 9,1 3,8 1,1
высшее 89,6 7,3 2,1 1,1
Все население 86,5 7,9 3,2 2,5
Сощииьные координаты российского наркотизма
как нам представляется, должна быть направлена не на «лобовое» и, как правило, малоэффективное запугивание потенциальных (а тем более реальных) потребителей наркотиков, а на демонстрацию «непрестижности» обращения к наркотикам в группах с более высоким статусом (среди которых не последнее место занимают группы с наиболее высоким образовательным уровнем).
Напомним, что, как свидетельствует опыт стран, отличающихся наиболее высокими и продолжающими расти показателями здоровья населения, именно внедрение в систему ценностно-нормативных приоритетов представлений о престижности здорового образа жизни, а не запреты на различные формы самодест-руктивного (саморазрушающего) поведения, позволили в последние годы добиться заметною снижения численности злоупотребляющих алкогольными напитками, курящих и употребляющих наиболее опасные для здоровья наркотики.
Основные выводы
Подводя итоги проведенного анализа, подчеркнем еще раз, что основная задача, которую мы пытались решить в этой работе, заключалась в получении относительно надежных представлений о самых общих социальных координатах отечественного наркотизма. Именно поэтому мы уделили столько места многократной перепроверке, казалось бы, давно известных общих характеристик масштабов и социальной локализации современного отечественного наркотизма. Проведенная работа позволяет утверждать, что в Самарской области, ситуацию в которой можно считать достаточно показательной для регионов центральной России, общая численность тех, кому хотя бы однажды приходилось пробовать наркотики, составляет в настоящее время от 10 до 15% всего населения в возрасте старше 15 лет. Именно в этом интервале находится в настоящее время общий показатель уровня наркотизации.
Очень важно помнить, что свыше половины этого общего числа знакомых с наркотическими средствами составляют те, чье знакомство с ними ограничено одним-двумя случайными эпизодами. Иначе говоря, те, в чьей жизни наркотики действительно занимали или занимают сколько-нибудь заметное место, составляют лишь половину от общей численности тех, кто хотя бы однажды имел опыт их применения.
В свою очередь, нынешние активные (актуальные) потребители наркотических веществ составляют лишь около половины всех их неслучайных потребителей и не более четверти (а то и пятой части) всех когда-либо употреблявших наркотики в немедицинских целях. Именно эта четверть (или пятая часть) всей совокупности имевших опыт пользования наркотическими веществами характеризует степень действительного поражения, которое наносят наркотики нашему обществу в настоящее время. Но даже ее относительная скромность (по сравнению со встречающимися «данными» о «национальной катастрофе» и глобальном заражении россиян, чуть ли не поголовно «сидящих на игле») в пересчете на абсолютные цифры означает только в одной Самарской области не менее полусотни тысяч судеб, оказавшихся в реальной опасности.
Особо отметим, что, вопреки широко распространяемой версии о крайней сложности (приближающейся к практической невозможности) отказа от нарко-
МИР РОССИИ. 1998. N4
тиков (выхода из наркотической зависимости) после их относительно регулярного (многократного) употребления, примерно половину общей численности всех неслучайных потребителей наркотиков (и одну пятую от числа всех имеющих опыт их использования) составляют бывшие относительно активные потребители, чье былое увлечение ушло в прошлое. Это обстоятельство необходимо подчеркнуть не для того, чтобы обосновать представление о безобидности приобщения к наркотикам (чего опасаются сторонники «ослепляющей» антинаркотической пропаганды), а для того, чтобы поиск защиты от угроз наркотизма опирался на реальные факты, а не на картины, рожденные воображением, охваченным паническим ужасом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Габиани А. А. Наркотизм (конкретно-социологическое исследование по материалам Грузинской ССР). Тбилиси, 1977.
2. Левин Б.М., Левин М.Б. Наркомания и наркоманы. М., 1991.
3. Позднякова М.Е. Социологический анализ наркомании. М., 1992.
4. Силласте Г.Г. Новая наркоситуация в России // Социологические исследования. 1994. №6.
5. Преступность и правонарушения в СССР. 1990 г.: Статистический сборник. М., 1991.
6. Преступность и правонарушения. 1991 г.: Статистический сборник. М., 1992.
7. Преступность и правонарушения. 1993 г.: Статистический сборник. М., 1994.
8. Гилинский Я.И. Девиантное поведение как одна из характеристик качества населения Петербурга//Качество населения Санкт-Петербурга. СПб., 1993. С. 149-161, 156-158.
9. Гришко А.Я. О наркомании среди подростков // Социологические исследования. 1990. N2. С. 100-102.
10. Иванова Т.В. Отклоняющееся поведение и употребление подростками наркотиков // Социологические исследования. 1992. N 7. С. 103-105.
11. Калачев Б.Ф. Наркотики в армии // Социологические исследования. 1989. N 4. С. 56-61.
12. Лукачер Г.Я., Макшанцева Н.В., Чудновский В.А. Одурманивающие средства в подростковой среде // Социологические исследования. 1990. N 4.
13. Попов В.А., Кондратьева О.Ю. Наркотизация в России — шаг до национальной катастрофы. // Социологические исследования. 1998. N 8. С. 65-68.
14. Попова Л.А., Соломин В.П., Сопко Г.И., Бахтин Ю.К. Динамика отношения к потреблению психоактивных веществ в среде студентов за период 1992-1997 гг.// Материалы ювенологической конференции. Молодежь России: потерянное поколение или надежда XXI века? СПб. 1998. С. 102-103.
15. Представление школьников о наркомании и токсикомании // Социологические исследования. 1989. N 3. С. 66-70.
16. Скворцова Е.С., Сулаберидзе Е.В. О распространенности алкоголизации, курения и наркотизации среди старшеклассников Нижнего Новгорода // Социологические исследования. 1997. N 4.
17. Габиани А. Наркомания: горькие плоды сладкой жизни // Социологические исследования. 1987. N 1. С. 48-53; Габиани А. Наркотизм: Вчера и сегодня. Тбилиси, 1988; Габиани А. На краю пропасти: наркомания и наркоманы. М., 1990; Габиани А. Наркотики в среде учащейся молодежи // Социологические исследования. 1990. N 9. С. 84-91; Габиани А. Кто такие наркоманы? // Социологические исследования. 1992. N 2.
18. Габиани А.А., Гачечиладзе Р.Г. Некоторые вопросы географии преступности: по материалам Грузинской ССР. Тбилиси, 1982.
Социальные координаты российского наркотизма
19. Наркомания с точки зрения социолога, врача, правоведа и журналиста // Социологические исследования. 1989. N 2. С. 38-51.
20. Двойменный Н.А. Социально-психологические особенности несовершеннолетних преступников // Социологические исследования. 1994. N 8-9.
21. Колесникова Э.А. Наркомания — как угроза здоровью молодежи // Материалы юве-нологической конференции. Молодежь России: потерянное поколение или надежда XXI века? СПб. 1998. С. 98-99.
22. Колесов Д.В. Эволюция психики и природа наркотизма. М., 1991.
23. ГилинскийЯ.И. Наркотизм: мифы и реальность // Молодежь. Цифры, факты, мнения.
1996. N 1. С. 80-84.
24. Довольно прогибиционизма: Радикалы и наркотики/ под ред. А. Бандинелли. Рим, 1995.
25. Кесельман Л.Е., Мацкевич М.Г. Индивидуальный оптимизм /пессимизм в современной российской трансформации//Социологический журнал. 1998. N1/2. С. 39-64.
26. Ядов В.А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. Самара, 1995.
27. Кесельман Л.Е. Социально-структурные особенности субъективной защищенности от физического насилия // Социальный контроль над девиантностью в современной России/под ред. Я.И.Гилинского. СПб., 1998. С. 181-194.
28. Итоги социологического исследования наркотизации среди молодежи Санкт-Петербурга. Научный отчет НИИКСИ СПбГУ. СПб., 1998.
29. Афанасьев В.С., Гилинский Я.И. Девиантное поведение и социальный контроль в условиях кризиса российского общества. СПб., 1995.
30. Шакиров М. Ш. Наркобизнес в России // Человек и закон. М., 1998.
31. Русакова М. Некоторые тенденции наркобизнеса в Санкт-Петербурге// Организованная преступность в России: теория и реальность. СПб., 1996. С. 49-55.
32. Организованная преступность в России: теория и реальность / под ред. Я.И.Гилинского. СПб., 1996.
33. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: на фоне российской действительности эпохи перестройки//Мир России. 1995. N2. С.118-131.
34. Annual Report on the State of the Drugs Problem in the European Union. European Monitoring Centre for Drugs and Drug Addiction. Lisboa, 1997.
35. Астахов M.B., Вершина С.В. и др. Молодежь Самарской области в 1996 году. Самара,
1997.
36. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России. М., 1996. С. 485-514.
37. Петербург начала 90-х: безумный, холодный, жестокий... СПб., 1994. С. 96-101.
38. Социальный контроль над девиантностью в современной России/ под ред. Я.И.Гилинского. СПб., 1998.
39. Белогуров С.Б. Наркотики и наркомания. СПб., 1997.
40. Аврутин Ю.Е., Гилинский Я.И. Криминологический анализ преступности в регионе: Методология, методика, техника. Л., 1991.
41. Салагаев А.Л. Молодежные правонарушения и деликвентные сообщества сквозь призму американских социологических теорий. Казань, 1997.
42. Гилинский Я.И., Афанасьев В.С. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. СПб., 1993.
43. Johnston, L.D., O’Malley, Р.М., & Bachman, J.G. National survey results on drug use from the Monitoring the future study, 1975-1997. Ann Arbor, MI: Institute for Social Research.
1998.
