CC BY
18
ТЕМА НОМЕРА: СОЦИАЛЬНЫЕ КОММУНИКАЦИИ НАУЧНОГО СООБЩЕСТВА
Д.В. ЕФРЕМЕНКО СОЦИАЛЬНЫЕ КОММУНИКАЦИИ НАУКИ В ЭПОХУ КОГНИТИВНОГО КАПИТАЛИЗМА:
Введение к тематическому разделу1
Описание доминирующей в современном мире модели социально-экономических отношений как новой генерации капитализма, в которой ключевую роль играют нематериальные составляющие - информация и научное знание, - получило в последние два десятилетия довольно широкое распространение2. Когнитивный капитализм как значимая социально-экономическая тенденция и -тем более - как особая модель социальной организации означает серьезные изменения и для процессов производства научного знания. Эти изменения далеко не во всех случаях благоприятны для науки как социального института, нацеленного на производство знания. В частности, новая роль науки и знания в условиях когнитивного капитализма означает дальнейшее смещение баланса между фундаментальными и прикладными исследованиями. Причем
1 Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Когнитивный капитализм как социокультурный феномен: Философско-методологический анализ», осуществляемого при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 13-03-00599).
См. : Moulier-Boutang Y. Le capitalisme cognitif, la nouvelle grande transformation. - P.: Ed. Amsterdam, 2007; Rifkin J. The age of access: The new culture of hypercapitalism, where all of life is a paid-for experience. - N.Y.: Tarcher, 2000; Поль-ре Б. Двусмысленности когнитивного капитализма // Логос. - М, 2007. - № 4. -C. 70-113.
дело здесь не ограничивается заведомо неравными возможностями коммерциализации результатов фундаментальных и прикладных исследований. Когнитивный капитализм способствует теснейшей привязке процессов производства научного знания к динамике спроса и предложения в самом широком смысле, далеко не только в коммерческом. Такая привязка стимулирует качественные изменения социальных коммуникаций науки и научного сообщества.
Исторически социально институционализированная деятельность, направленная на получение достоверного знания о природе и обществе, появляется в Европе XVII в., во времена Галилея, Бэкона и Декарта. С тех пор наблюдается достаточно четкая корреляция: каждое удвоение численности населения сопровождается утроением количества ученых. Это обстоятельство имеет фундаментальное значение, и любой анализ науки и ее воздействия на все другие социальные подсистемы, включая политику, право, экономику, средства массовой информации, должен принимать во внимание эту экспоненциальную динамику. Даже чисто статистически рано или поздно должен был наступить момент, когда существование науки как института и связанной с ним социальной группы уже нельзя больше игнорировать с точки зрения политики, ее электорального потенциала и т.д. Другое дело, что в самой этой социальной группе был выработан особый этос, распространяющийся на отношения с властью и обществом. Речь идет о гумбольдтовских принципах университетской автономии и свободы научного поиска, декларирующих дистанцированность от политики. Основанный на этих принципах социальный контракт обеспечил поступательный рост научных исследований и укрепление социального статуса научного сообщества.
Однако на протяжении Х1Х-ХХ вв. дистанция между наукой и обществом неуклонно сокращалась, что было связано с важными изменениями в содержании и формах научно-технической деятельности и - шире - с изменениями в процессе принятия политических решений, так или иначе связанных с научно-техническим прогрессом.
Характерное для второй половины XX в. усиление тенденций проблемной ориентации, междисциплинарности и проектной организации научных исследований сопровождалось ростом интереса общественных и политических кругов к социальным, экономиче-
ским и экологическим последствиям научно-технической деятельности. В то же время в результате Чернобыльской катастрофы и других крупномасштабных аварий технических систем высокий социальный авторитет научного знания и технической деятельности был поколеблен. Если в предыдущие десятилетия ссылка на научный авторитет способствовала адаптации обществом политических решений, то в послечернобыльский период положение серьезно изменилось. Возродились сомнения в эффективности и объективности научной экспертизы крупных индустриальных и инновационных проектов. Само научное сообщество столкнулось с необходимостью отстаивать свои интересы, в том числе приоритетное финансирование исследований и разработок, не только в институциональных рамках взаимоотношений с парламентами, правительствами и финансирующими агентствами, но и в прямом диалоге с общественным мнением. В связи с этим в странах Запада началась разработка инициатив, направленных на систематическое содействие пониманию общественностью важнейших проблем науки и техники1. Самое серьезное внимание было сконцентрировано на проблематике социальной акцептации, т.е. готовности общества принять результаты научно-технической деятельности или связанных с ней политических решений.
Эти изменения сопровождались настойчивыми попытками переосмысления устоявшихся представлений о содержании и формах взаимоотношений науки, политики и общества. Еще в конце 1960-х годов Ю. Хабермас настаивал на том, что по отношению к политике и ее целям наука и техника далеко не безразличны; они, по сути, выполняют в современном мире функцию легитимации господства. Возникает феномен «сциентифицированной политики», нацеленной на минимизацию конфликтного потенциала общества, которое рассматривается как человекомашинная система2. Подчеркивая опасность этой тенденции, Хабермас указывает на альтернативу - признание социального статуса не через технократическую легитимацию, а в рамках коммуникативного процесса.
1 См.: Wynne B. Public understanding of science // Handbook of science and technology studies / Ed. by S. Jasanoff, G.E. Markle, J.C. Petersen, T. Pinch. - L.: SAGE, 1995. - P. 361-388.
2
Habermas J. Technik und Wissenschaft als «Ideologie». - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1969. - S. 97.
Уже в 1990-е годы были выдвинуты концепции «финализа-ции науки», «постнормальной науки»1, «науки для политики»2, нового социального контракта для науки3 и т.д. Для всех этих концепций также характерно понимание того, что в современных условиях неотъемлемой частью производства научного знания становятся его социально-политические аспекты, а сам этот процесс должен быть транспарентным и открытым для участия социальных акторов. Фактически речь идет о стирании некогда стабильных демаркационных линий между наукой, обществом и политикой, о переструктурировании взаимоотношений между ними, имеющем далеко идущие последствия.
В обобщенном виде этот новый взгляд на изменение взаимоотношений между наукой и другими социальными институтами и акторами можно представить следующим образом. Прежде всего здесь обращается внимание на то, что цели научного исследования во все возрастающей степени определяются не внутринаучными, а заданными извне, социальными целеполаганиями. Производство научного знания осуществляется не столько как поиск основополагающих законов природы, сколько как процесс, увязанный с контекстом применения этого знания, с представлениями о социальных потребностях и потенциальных потребителях.
В организационно-институциональном аспекте данный процесс выражается в возникновении «своеобразных гибридных сообществ», т.е. «организационных структур, в которых ученые, политики, администраторы и представители промышленности и других групп интересов непосредственно взаимодействуют, чтобы определить проблему, исследовательскую стратегию и найти решения. Это включает в себя процесс перевода политических целей в технические цели, исследовательские и коммуникативные страте-
1 Funtowicz S.O., Ravetz J.R. Science for the post-normal age // Futures. - Amsterdam, 1993. - Vol. 25, N 7. - P. 739-755.
2 Jasanoff S. The fifth branch: Science advisers as policymakers. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1990.
Gibbons M. Science's new social contract with society // Nature. - L., 1999 -Vol. 402, N 6761 (suppl.). - P. C81-C84.
гии, связывающие разные социальные дискурсы1. Благодаря возрастающей интенсивности коммуникативных обменов происходит диффузия дискурсов науки и общества, результатом чего становится усиление взаимозависимости социальной практики и производства научного знания.
При этом контроль и критерии качества научного исследования не ограничиваются рамками одной из научных дисциплин и присущих ей форм экспертной оценки, но определяются вытекающими из контекста применения социальными, политическими и экономическими критериями. По сути дела научное исследование сталкивается с задачей социальной и даже политической легитимации его результатов. Ученые все сильнее стремятся учесть социальные ценности, политические цели, а также все возрастающее влияние средств массовой информации2. Фактически речь здесь идет о процессе социального обучения, в который вовлечены представители научного сообщества, заинтересованных общественных групп, политики и представители власти.
Социальное обучение означает получение его участниками нового фактического знания, лучшее понимание мотиваций других акторов, развитие культуры социальной коммуникации. В рамках процесса социального обучения имеет место «реконтекстуализа-ция» экспертизы, дополнение «чистого» экспертного знания специфическим знанием социальных акторов, которое включает их руководящие представления, интересы и ценности.
Даже элементарный анализ фактов, отражающих мотивации и цели различных акторов, дает экспертам широкую возможность улучшить качество их рекомендаций. Однако сущность социального обучения состоит в рефлексивном синтезе представлений, ценностей и целеполаганий акторов. Такой синтез означает изменение оснований акцептации. Например, определение приемлемого риска, необходимое для принятия решений, становится продуктом дискурса социальных акторов. Определение приемлемого риска связано с общественным восприятием таких факторов неопределенно-
1 Вайнгарт П. Отношение между наукой и техникой: Социологическое объяснение // Философия техники в ФРГ / Пер. с нем. и англ.; Сост. Ц.Г. Арзака-нян, В.Г. Горохов. - М.: Прогресс, 1989. - С. 131-161.
2
Weingart P. Neue Formen der Wissensproduktion: Fakt, Fiktion und Mode // TA-Datenbank-Nachrichten. - Karlruhe, 1999. - Jg. 8, N 3-4. - S. 48-57.
сти, как неизвестные причинно-следственные взаимосвязи, стохастические процессы в природе и обществе, синергетические эффекты в нелинейных системах, трудности прогнозирования изменений научных знаний, культурной эволюции и динамики ценностей. Но процесс социального обучения может способствовать уменьшению неопределенности в таких областях, как культурная эволюция, динамика ценностей, проблемы этики и ответственности.
Общественное участие в дискуссиях и принятии решений в сфере научной политики, организованное как социальное обучение, вовсе не является панацеей. С одной стороны, социальное обучение является попыткой повысить готовность общества к вызовам, связанным с научно-техническим развитием. С другой стороны, оно является импульсом дальнейшего развития науки, которое в свою очередь придает новое качество социальной коммуникации.
Появление комбинированных социально-политических дискурсов, в которых научная компонента играет значительную или решающую роль1, вынуждает социальных акторов и политические системы «иметь дело с когнитивно конституированными задачами»2. Благодаря современным средствам коммуникации и возрастающей мобильности интеллектуальных ресурсов данный процесс еще более интенсифицируется. Таким образом, отношения спроса и предложения применительно к научному знанию перестают быть линейными. Феномен трансдисциплинарности еще более усложняет соотношение между прикладными и фундаментальными исследованиями. В частности, пример изучения климатических изменений демонстрирует, как благодаря средствам массовой информации, способствующим росту общественной обеспокоенности по поводу глобального потепления, может формироваться серьезный политический спрос на целый кластер фундаментальных и прикладных исследований.
Как отмечает известный социолог науки С. Фуллер, «наука -это репрезентативная корпорация, где немногие говорят от лица
1 См.: Ефременко Д.В. Эколого-политические дискурсы: Возникновение и эволюция / РАН. ИНИОН. - М., 2006.
2
Bechmann G., Beck S. Zur gesellschaftlichen Wahrnehmung des anthropoge-nen Klimawandels und seiner möglichen Folgen // Risiko Klima: Der Treibhauseffekt als Herausforderung für Wissenschaft und Politik / Hrsg. von J. Kopfmüller, R. Coenen. -Frankfurt a. M.; N.Y.: Campus, 1997. - S. 137.
многих»1. В отсутствие парламента науки его роль в тех или иных отраслях научной деятельности время от времени выполняют авторитетные научные форумы. Характерный пример последнего времени - Астрономический конгресс 2006 г. в Праге, принявший путем голосования резолюцию об исключении Плутона из перечня планет Солнечной системы. Фактически такое конвенциональное решение имеет нормативную силу для общества, поскольку на его основе будут внесены изменения в образовательные программы. Но и в этом случае предпосылкой реализации власти научного сообщества является коммуникация. В еще большей степени это относится к проблемам, выходящим за рамки исключительной компетенции научного сообщества. В процессе коммуникации получают признание или непризнание претензии отдельных ученых говорить от имени научных групп, научных групп - от имени научного сообщества, а научного сообщества - представлять интересы всего человечества.
Коммуникативность относится к важнейшим особенностям научного познания, условиями которого являются интерсубъективные проверка и признание нового знания, отстаивание собственных гипотез в равноправной научной дискуссии. Как отмечает А.П. Огурцов, «научное исследование, понятое как коммуникативный процесс, представляет собой сложную гамму познавательных актов и включает в себя "вопрошание" и предвосхищение ответа, согласие и возражение другим участникам коммуникации. ... Наука, понятая как интерференция актов коммуникации, подчиняется определенным нормам и образцам взаимодействия ученых»2.
Коммуникация, равноправный диалог уравновешивают также издавна существующие в науке отношения господства и подчинения. Институционализация науки, наряду с формализацией отношений власти внутри научного сообщества, способствовала и дальнейшему развитию внутринаучной коммуникации. Достаточно сказать, что межличностное общение ученых (включая переписку) было дополнено после учреждения Лондонского королевского общества таким важнейшим инструментом научной коммуникации,
1 Fuller S. The governance of science: Ideology and the future of the open society. - Buckingham; Philadelphia (PA): Open univ. press, 1999. - P. 8.
2
Огурцов А.П. Научный дискурс: Власть и коммуникация (Дополнительность двух традиций) // Философские исследования. - М., 1993. - № 3. - C. 41.
как издание периодического журнала1, после чего количество публикаций в научных журналах стало удваиваться в среднем каждые 15 лет, что за период в 150 лет равноценно тысячекратному увели-
чению2.
В наше время благодаря возможностям информационных технологий открываются качественно новые перспективы коммуникации как внутри научного сообщества, так и в рамках взаимодействия между наукой и обществом. В этом контексте даже кажущиеся сугубо инструментальными инициативы создания и развития открытой инфраструктуры научных данных (реферат доклада по этой проблематике включен в предлагаемую вниманию наших читателей тематическую подборку) задают новый модус научной коммуникации. И как ни парадоксально, такие инициативы, идущие вразрез с трендами коммерциализации научных знаний и защиты интеллектуальной собственности, на инфраструктурном уровне способствуют укреплению когнитивного капитализма.
Развитая система внутринаучных коммуникаций, а также эффективное коммуникативное взаимодействие науки и общества являются значимыми факторами успеха научной деятельности. К сожалению, в современной России этот фактор длительное время недооценивался, в том числе и крупнейшей (до осени 2013 г.) институционально организованной структурой фундаментальных исследований, каковой была Российская академия наук. Нынешняя российская власть, приняв решение о фактической ликвидации РАН, сделала выбор в пользу достижения мимолетного макроэкономического эффекта и удовлетворения аппетитов нескольких групп влияния, заинтересованных в перехвате контроля над имущественными активами Академии наук. В итоге началось разрушение практически единственной сохранившейся структуры, способной обеспечить возвращение России в число стран, чья экономика растет благодаря развитию наукоемких технологий. «Реформа» РАН в версии, предложенной российским правительством, означает окончательное закрепление России в нише поставщика топлива и сырья на глобальный рынок. Такие ниши, несомненно, сохранят-
1 «Философские записки» («Philosophical transactions») Лондонского королевского общества начали выходить в 1665 г.
2
De Solla Price D.J. Science since Babylon. - New Haven (CT): Yale univ. press, 1961. - P. 96.
ся и в системе координат когнитивного капитализма, но застрявшие в этих нишах страны будут выступать лишь пассивными реципиентами зарубежных технологий и ноу-хау.
Как известно, протесты научной общественности не смогли остановить «реформу» РАН. Отчасти это было связано с тем, что каналы коммуникации между российским научным сообществом и гражданским обществом функционировали неудовлетворительно. Явное неравновесие сил в борьбе с лженаукой, деградация системы популяризации научных знаний, в том числе научных музеев и центров, привели к тому, что российское общество практически не заметило, как власть ликвидирует автономию научных коллективов, «встраивая» научных работников в бюрократическую вертикаль.
Но нельзя не сказать и о другом. Стремление власти демонтировать систему академической науки способствовало подъему движения в защиту РАН и консолидации на этой основе российского научного сообщества. Для наиболее активной его части1 стала очевидной прямая связь между действиями власти в отношении РАН и общим социально-экономическим курсом, а также политикой в отношении структур гражданского общества. В этих обстоятельствах еще более актуальным становится воссоздание на новой основе (в том числе информационно-технологической) системы коммуникаций между учеными и гражданским обществом. Понимание общественностью научных проблем является очень важной задачей, относящейся, однако, к числу задач регулярных. Задачей экстраординарной, связанной с сохранением в России науки как таковой, является выход ученых из «башни из слоновой кости», начало диалога с обществом по широкому кругу вопросов, связанных с совместным поиском социальных и политических альтернатив.
1 Об этом свидетельствуют, в частности, данные опроса почти 1 тыс. экспертов, ответивших в июле-августе 2013 г. на вопросы анкеты о перспективах реформирования Российской академии наук. См.: Кряжимский А.В., Ефремен-ко Д.В., Герасимов В.И. На пути к обновлению: Предварительные итоги экспертного опроса по поводу реформирования РАН // Поиск: Еженедельная газета научного сообщества. - М., 2013. - 6 сентября. - С. 8-9.
