CC BY
64
«Слоненок». Поэт только начинает знакомиться с Африкой. Эти животные - своего рода символы Африки и ключи к разгадке загадочного континента для молодого поэта-романтика.
При описании Африки он использует приемы олицетворения, наделяя животных человеческими способностями и свойствами: гиена - «крадется», она хитра и беспощадна; ягуар - сильный враг, «... в мускулах безумных содроганий», лев - это бог, царь, он - «солнце-зверь», жираф - «изысканный», «Ему грациозная стройность дана», верблюд - труженик, олицетворение силы, тигр - «угрюмый мавр», слон - символ мудрости и т. д.
В поэме «Мик», написанной гораздо позже, уже зрелым поэтом, эти животные являются героями африканского эпоса, которым пронизана вся поэма. У каждого животного - свое имя, зооним: Ауарис -носорог, Азо - крокодил, бегемот - Гума-ре. В поэме они хранители покоя лесов, охраняют мирно спящих воинов от нашествия врагов. Как и любые сказочные герои, это собирательные образы, олицетворение добра или зла. Сравним их с героями русских народных сказок: Медведь -Михаил Иванович, Лиса - Патрикеевна, конь - Сивка-бурка и др. В поэме есть еще один герой - Дух Лесов. В русских сказках - это леший. И в африканском эпосе, и в русских народных сказках - это страж леса, хранитель его покоя. Он бывает и добрым, и разгневанным:
Взошла луна, деревня спит,
Сам Дух Лесов ее хранит...
Или: Но был разгневан Дух Лесов Огнем и шумом голосов, и крови запахом...
Горя, как месяц в вышине,
Явился мощный Дух Лесов...
... хоть сам могучий Дух Лесов -хранитель мой и мой покров.
Итак, мы видим, что образ Африки в поэзии Гумилева создается большим количеством топонимов; художественно-поэтические средства, употребляемые автором, являются вспомогательными для создания сказочно-поэтического образа Черного континента. Ведь Африка в представлении русского человека - страна загадочная, сказочная, полная тайн и волшебства,
но вместе с тем и реально существующая. Таким образом, поэт завещал читателю любовь к Африке:
В каждой луже запах океана,
В каждом камне веянье пустынь.
Литература
Беренкова, М. Топонимы как единицы текста в трилогии Толкиена «Властелин колец» / М. Беренкова // Проблемы региональной ономастики: материалы Всерос. науч. конф. Майкоп, 2006. С. 234.
Бронгулеев, В.В. Африканский дневник
Н. Гумилева / В. В. Бронгулеев // Наше наследие. 1988. С. 89.
Варникова, Е.Н. К вопросу о синонимии в топонимике./ Е.Н. Варникова // Ономастика в кругу гуманитарных наук: материалы Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2005. С. 130.
Гумилев, Н.С. Избранное / Н.С. Гумилев. М.: Сов. Россия, 1989.
Супрун, В.И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетиче-ский потенциал / В.И. Супрун. Волгоград: Перемена, 2002.
Е.А. СОРОКИНА (Волгоград)
СОЦИАЛЬНЫЕ ФУНКЦИИ *о(*ихт1г У ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ
На материале готского, англосаксонского и древнеисландского языков предпринята попытка семантической реконструкции древнегерманского термина *йгихЫ-1. Его социальный статус у древних германцев до сих пор не изучен. Предлагается новая трактовка первичного значения терминов *с1гихй1 как члена группы людей, основной функцией которых было добывание пищи для соплеменников и *йгих1ап - как выборного предводителя *йгих1~, роль которого заключалась в распределении добытых материальных благ.
В современной науке нет единодушного мнения по поводу структуры социального строя древних германцев, т. к. дошедшие до наших дней сведения немногочисленны, информация в них отрывочна, часто тенденциозна, что дает основание для
© Сорокина Е.А., 2007
неоднозначного, а иногда даже противоречивого истолкования.
Историки традиционно делают выводы, опираясь на сообщения античных писателей. О древних германцах писали Цезарь и Тацит, сведения о них сохранились в трудах Страбона, Веллея Патеркула, Гая Плиния Старшего, Плутарха, Флора, Ап-пиана, Диона Кассия и т.д. При этом значительная доля письменных свидетельств о германцах принадлежит не очевидцам. Например, общеизвестно, что Тацит немалую часть информации заимствовал у других авторов (Арсеньева 2000: 9). Но даже если опираться на сведения очевидцев, всегда следует учитывать, что варвары были чужды грекам и римлянам не только по языку, но и по укладу жизни, социальному строю, верованиям, что, с одной стороны, могло пугать и настораживать, а с другой стороны, их простая жизнь могла внушать чувство ностальгии по утраченной римлянами чистоте и простоте нравов, что приводило к идеализации жизни варваров (Гуревич 1999: 27-28). При таких условиях в дошедших до нас письменных свидетельствах отражаются, скорее всего, идеология и психология самих авторов, что вызывает сомнения в достоверности данных, а также затрудняет выявление из такого рода текстов реальных фактов из жизни древних германцев. Еще с одним затруднением сталкивается исследователь при интерпретации античных текстов. Античные авторы, описывая структуру германского общества, пользовались римской системой понятий и терминов. Вполне естественно, что при этом искажалась социальная и культурная жизнь варваров, т.к. германские институты описывались лексикой, не способной адекватно отразить всю их специфику. Современные комментаторы античных сочинений часто для социальных терминов дают эквиваленты из различных древних и современных германских языков, которые, по их мнению, должны отражать соответствующие древнегерманские институты. При этом не учитывается тот факт, что эти термины относятся к эпохам, значительно удаленным во времени от древнегерманского общества, и отражают реалии своего времени.
Неоднозначны и археологические данные, которые по своей природе не способны с должной полнотой осветить древне-германскую общественную структуру, хотя
новые сведения о поселениях германцев подтверждают мысль о первоначальной родовой структуре древнегерманского общества (малая или большая семья). Так, при раскопках поселения в Феддерзен Вир-де, находившегося на территории между устьями Везера и Эльбы, было выделено восемь археологических горизонтов. В первом слое параллельно располагались пять равновеликих «длинных домов», обособленных каждый на своем «жилом холме». Позже поселок разросся и между хозяйствами, по-видимому, уже наметилось имущественное неравенство, т. к. появляются дома разных размеров. Несколько усадеб располагалось внутри общей ограды, видимо, объединяя семьи сородичей или хозяйства, имевшие какие-то общие интересы. Эти объединения состояли из неравного числа домов, но в каждом выделялся один дом большего размера, в котором, в отличие от прочих «длинных домов», не было стойла, а скот содержался в других помещениях (Наап^е1 1979: 318). До настоящего времени ученые не пришли к единому мнению о роли таких построек. Так, не известно, был ли это дом зажиточного «крестьянина» или «предводителя», хозяйственный или культурный центр деревни.
На относительное имущественное и социальное равенство древних германцев указывают и доримские захоронения. Погребения с заметной дифференциацией на богатые и бедные датируются более поздним периодом (Гуревич 1999: 55). Однако вопрос о принадлежности богатых захоронений «деревенским предводителям» остается открытым.
Как видно из приведенных примеров, археологические данные лишь косвенно могут дать сведения о социальной организации древних германцев. Все эти трудности, встающие перед исследователями, часто приводят к противоположным выводам, которые всецело зависят от установки самого ученого, что поневоле заставляет задуматься: существует ли надежда получить сколько-нибудь объективное знание о древнегерманском социальном строе?
Современные достижения археологии, климатологии, палеоботаники, мифологии, лингвистики и т. д. вселяют некоторую надежду на возможность решения данной проблемы. Не последнее место в этом списке занимает и семантическая реконструкция.
Ценность семантической реконструкции первичных значений слов (этимонов) для различных культур и эпох состоит, в первую очередь, в том, что позволяет выяснить не только особенности доисторического (бесписьменного) состояния сознания, с которым эти значения соотносятся, но и воссоздать, например, структуру общественных отношений, о которой они могут свидетельствовать.
Наиболее надежным и достоверным источником для семантической реконструкции древнегерманской лексики являются, несомненно, письменные памятники, созданные на древних германских языках, которые хотя и относятся к более поздним периодам, но дают исследователю-лингви-сту возможность проследить развитие значений слов и вероятность реконструкции терминов, обозначавших социальные институты древних германцев.
Социальный статус *druxti-z у древних германцев на настоящий момент не известен. Данные готского, англосаксонского и древнеисландского языков дают несколько толкований этого термина.
В готских текстах отмечено слово да-drauhts (солдат, воин, страж), где да- является префиксом существительных со значением «совместность» (Гухман 1998: 207). От основы *drauht - образованы глагол drauhtinon «воевать», существительные drauhti-nassus «война, борьба» и слово-композит drauhti-witow «война, битва». К сожалению, немногочисленность дошедших до нас готских письменных памятников, в основном религиозного содержания, не позволяет выявить первоначальное древнегерманское значение этого слова, хотя сема «воин, защитник, человек, связанный с ратным делом» прослеживается четко.
Ср.: юи nu arbaidei swe gods gadrauhts Xristaus lesuis (Ты, поэтому, будь тверд как хороший солдат Христа) (Tim II. 2, 3); ni ainshun drauhtinonds fraujin dugawindiw sik gawaurkjam ?oizos aldais, ei galeikai Toammei drauhtinon (ни одному воюющему человеку, связавшему себя с делом своей жизни, не нравится, когда он воюет) (Tim II. 2, 4); unte wepna unsaris drauhtinassaus ni leikeina, ak mahteiga guda du gataurpai tulgiwo (с тех пор оружие наше войну не радует, но нужно Бога через разрушение укрепить) (Cor II. 10, 4).
Более обширный материал представлен в древнеанглийских и древнеисландских
письменных памятниках. В обоих языках отмечены слова, восходящие к *druxtiz. Во-первых, др.-англ. dryht «толпа, армия, множество слуг, люди» и др.-исл. drott «домочадцы, народ», «дружина короля».
Др.-англ. Hoelep wafedon, drihta gedrymost (Героем восторгались, народа (армии) ликование) (Ex. 79); Wiga is on еогюап wundrum acenned dryhtum to nytte, of dumbum twam torht atyhted, юопе on teon wigep feond his feonde (Воин на земле рожден, народу (воинам) полезный, двух глухих яркостью возбуждал, что использовал враг, с врагом сражаясь) (Ridd. 48). Др.-исл. «/О а г munu seggir um seeing doma ok hvHtinga hof/>i пжгпа; юеir munu feigir f6ra n6tta fyr dag litlu, drjtt of bergja» (To воины будут улов обсуждать, у белых рыб отрывая головы: дохлыми станут в не долгое время, перед рассветом люди съедят их) (Gu/>rc>narkvipa in forna, 43); Drett ToCtti s6 doglingr vera, kv6pu mep gumnum gyp 6r komin: sj6lfr gekk vwsi yr VH(/primu ungum fcera Htrlauk grami (Дружина судила - витязем станет, доброе время настало для воинов; вождь приехал, битву покинув, лук благородный герою вручил он) (Helgakvipa Hundingsbana in fyrri, 7).
Как видно из приведенных выше примеров, англосаксонское dryht и древнеисландское drott, как и готское gadrauhts, имеют одно общее значение, а именно: «вооруженный человек». При этом *druxtiz, вероятно, входил в группу таких же людей, объединенных одним занятием. Не случайно использование префикса да- (совместность) в гот. ga-drauhts и др.-англ. ge-driht .
Др.-англ.: 1с моеt hogode юб ic on holm gest6h sa«b6t gescet mid тнпга secga gedriht (я твердо решил, когда я встал на волну и сел в лодку с группой своих воинов...) (Beow., 632). Гот.: jah auk ik manna im habands uf waldufnja meinamma gadrauhtins (Я - человек, имеющий власть над своими воинами) (Mt. 8,9).
Казалось бы, все данные позволяют реконструировать *druxtiz как «воин». Однако обращение к другим индоевропейским языкам выявляет дополнительные семы. Так, *druxtiz восходит к индоевропейским *dreugh- < *dher-: *dhere- (поддерживать, подпирать, держать) (Pokorny
1, 252 - 255). Признак прочности и надежности четко прослеживается в семантике следующих слов: слав, drugb (друг, товарищ); лит. draugas (друг, товарищ); латыш, draugs
(друг); скр. dhi;/ti (упорство, твердость), dhrta-varta bah (верный обету, преданный). Признак единства и совместности отмечен в рус. дружина; лит. sudrugti (присоединиться); скр. sadharana (совместный, общий); гот. driugan (оказывать военную помощь, сотрудничать в походе); др.-ирл. drong (толпа, отряд) (Черных 1999:270; Фасмер 2003:543; Кочергина 2005: 308, 723).
Можно предположить, что для древнегерманской языковой общности *druxtiz характеризовался принадлежностью к определенной социальной группе, ее члены осуществляли совместную деятельность, для которой требовались взаимопомощь, надежность, верность. Возникает закономерный вопрос: а какую функцию выполняли члены этой группы?
Как отмечалось выше, социальная функция *druxtiz заключалась в охране соплеменников. Отсюда сема «вооруженный человек». Однако вряд ли на ранней стадии развития первобытного общества эта роль была основной. Можно предположить, что изначальной функцией *druxtiz было добывание пищи для соплеменников. Сема «кормилец, добытчик» выявляется в производном слове *druxtan.
Тяжелые условия жизни, постоянная борьба с природой за выживание, столкновения с другими племенами привели к осознанию необходимости выбора лидера для координации действий членов группы. Из всех *druxt - за личностные качества: доблесть, мудрость, хозяйственные способности и т.д. (по Тациту) - стал избираться *druxtan, что подтверждается присутствием в древнеанглийском и древне-исландском языках dryhten (drihten) (правитель, король, лорд, принц) и др.-исл. drottinn (господин, князь).
Словообразовательная модель данных слов весьма прозрачна. К корню присоединялся достаточно продуктивный древнегерманский суффикс *-in-/-an-co значением действующего лица. Ср.: гот. wiudans (король) от will da (народ); др.-исл. lojodann (князь) от tojop (народ); др.-англ. /jeoden (правитель) от peod (народ). Как видно из примеров, наименование главы социальной группы произошло от понятия, обозначающего эту группу.
Постепенно, в результате успешных военных рейдов, фигура вождя приобретала все большее значение. Происходило утверждение общественной роли *druxtan,
что сопровождалось формированием вокруг вождя постоянной военной дружины.
В результате *druxtan, с одной стороны, являлся выразителем общественного мнения и носителем коллективного начала своей группы, а с другой - представлял в своем лице социальную группу, действовал от ее имени и выполнял возложенные на него функции. Все это и позволило использовать *druxtan в качестве социального термина для обозначения предводителя, властителя, вождя.
Др.-англ.: gif mec hiId nime swylce юъ рб m6dmas, юй юъ тй sealdest, Hrjygar Iwofa, Higel6ce onsend m юоппе on юант golde ongitan Gwata dryhten, geswon sunu Hrawdles l^onne hй on юаеt sine starap woet ic gumcystum gydne funde Ьйада bryttan Ьгйас юоппе myste (коль скоро я сгибну, все сокровища ТВОИ, о Хродгар, дары за море послать должно Хигелаку, пусть он узнает, гаут державный (правитель), поймет сын Хределя, взглянувши на золото, что встретил я щедрого кольцедарителя) (Beow., 1485).
Др.-исл.: bti stoр Gupvbn Gjbka dyttir ok hon Toat ovpa alls fyrst urn kvap\ "Hvar er nъ Sigur/>r seggja drdttinn er frcaidr rrwnir fyrri mpa1" (Гудрун снаружи стояла, дочь Гьюки, такие слова сказала она: «Где же Сигурд, воинов вождь, если братья мои первыми едут?») (Sigurparkvipa in meiri, 10).
Следует иметь в виду, что семантический переход «вождь -> правитель > Всевышний» вполне закономерен, т.к. в период создания письменных текстов на древних германских языках власть уже носила сакральный характер. По мнению переписчиков, она могла быть дарована человеку богами, или сам правитель признавался божественным существом.
Др.-англ.: W6 Ъ\р юайт ре sceal Tourh slH/>ne nнр s6wle besebfan in fares fcewm, fryfre ne wenan, wihte gewendan wHi bid юайт юе mot CEfter duaddxge drihten sweean ond tу feeder foaomum freodo wilnian (Горе тому, кто нече-стьем и злобой душу ввергает в гееннский огонь, - не будет ему послабления в муках! Но благо тому, кто по смерти предстанет пред Богом и вымолит у Милосердного мир и убежище в лоне Отца!) (Beow., 108).
Др.-исл.: 1_нк hans юеir drogue б leynigotu ok brytju/>u н brunn mpv\ dy[ja юе ir vildu, en drjttinn s6 heilagr himnum af (Вывезли мертвого тайной тропою, в колодец бросили труп. Скрыть им хотелось свое преступление, но всевидящ на небе Господь) (Sylar[jyp 23).
Все вышесказанное, между тем, не объясняет, почему термин, обозначавший главу социальной группы воинов в родо-племенном обществе, стал в дальнейшем использоваться для наименования правителя, повелителя народа в целом, наряду с другими терминами власти, образованными от понятий, обозначающих род и племя целиком, например, как указанные выше гот. отiudans (король); др.-исл. юррапп (князь); др.-англ. /jeoden (правитель) или гот. kindins (правитель); др.-англ. cyning (король); др.-исл. konungr от *kund«-z (род). И тем более поразительно, что при переводе христианских текстов для обозначения Бога использовались именно др.-англ. dryhten (drihten) и др.-исл. drottinn.
Общеизвестно, что война занимала значительное место в жизни древних германцев, и это могло способствовать возвышению *druxtan, но использование этого термина в христианских текстах наводит на мысль о несколько иной роли, которую он мог выполнять в родоплеменном обществе. Однозначно, это не могли быть только защита соплеменников и война, служащая источником материальных благ племени. Главная социальная функция *druxtan, вероятно, заключалась не только в добывании этих благ, но и в их распределении. Отсюда значение «хозяин», т.е. тот, кто владеет и распределяет.
Др.-исл. Нафг reis б кпй hafra drjttinn, fa?r/?isk allra i 6smegin; heill var karli hjalm-stofn ofan, en vinferill valr rifnaрн (Встал, колени согнув, хозяин козлов, всю силу аса собрал и напряг он; невредимой осталась шлема основа, а пива податель разбился на части) (Hymiskvida 31).
Др.-англ.: Her osoelstan cyning, eorla dryhten, beorna beahgifa, and his Ьгоюог eac, Eadmund оеюеling, ealdorlangne tir geslogon CBt stEcce sweorda ecgum ymbe Brunanburh (B этот год король Этельстан, предводитель воинов, кольца дающий воинам, и его брат принц Эдмунд завоевали вечную славу своими мечами у Брунанбурга) (The Battle of Brunanburh 1).
По нашему мнению, именно первичное значение *druxtiz как «кормилец, тот, кто добывает и дает пищу», позволяет объяснить использование др.-англ. dryhten (drihten) и др.-исл. drottinn для обозначения не только предводителя, вождя, но и Бога, Всевышнего.
Высказанное выше предположение типологически находит подтверждение в других индоевропейских языках. Так, русское слово «Бог» восходит к и.-е. *bhag-(наделять, раздавать) (Pokorny I, 107). Предположительно слав. *bogb могло означать «наделяющий богатством», «дарующий благополучие» (Черных 1999: 99). Отсюда русская поговорка «Бог дал - Бог взял». От и.-е. *bhag - произошло и др.-инд. bhaga-h (благосостояние, счастье), а также др.-инд. bhagas (одаряющий, господин) (Фасмер 2003: 181).
Изложенные выше факты позволяют реконструировать первичное значение древнегерманского социального термина *druxtiz - «член группы людей, основной функцией которых было добывание пищи для соплеменников», а для *druxtan - «выборный предводитель *druxt-, роль которого заключалась в распределении добытых материальных благ».
Литература
Арсеньева, М. Г. Введение в германскую филологию / М.Г. Арсеньева [и др.]. М.: ГИС, 2000.
Гуревич, А.В. Древние германцы. Викинги / А.В. Гуревич. М. - СПб.: Университет, книга, 1999.
Гухман, М. М. Готский язык / М. М. Гухман. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998.
Дрожащих, Н.В. Синергетическая модель иконического пространства языка /Н.В. Дрожащих. Тюмень, 2006.
Кочергина, В.А. Санскритско-русский словарь / В.А. Кочергина. М.: Акад. Проект: Альма Матер, 2005.
Тацит Корнелий. Сочинения: в 2 т. Т. 1: Анналы. Малые произведения / Тацит Корнелий; пер. А.С. Бобовича. JL: Наука, 1969.
Трубачев, О.Н. Труды по этимологии: Слово. История. Культура. Т. 1 / О.Н. Трубачев. М.: Яз. слав, культуры, 2004.
Фасмер, М. Р. Этимологический словарь русского языка / М.Р. Фасмер. М.: Прогресс, 1964 - 1973.
Черных, П.Я. И сторико-этимологический словарь современного русского языка / П.Я. Черных. М.: Рус. яз., 1999.
Anttila, R. Historical and Comparative Linguistics // Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science. Ser. 4. Current issues in linguistic theory. Amsterdam: John Benjamins, 1989. Vol. 6. 460 p.
Beuys, B. Familienleben in Deutschland. Neue Bilder aus der deutschen Vergangenheit. Hamburg, 1980.
Clark Hall John R. A Concise Anglo-Saxon Dictionary. New York, 1916.
Haarnagel, W. Die Grabung Feddersen Wierde. Methode, Hausbau Siedlungs - und Wirtschaftsformen sowieSozialstruktur (Feddersen Wierde, Bd.II). Wiesbaden, 1979.
Pokorny, J. Indogermanisches etymolo-gisches Worterbuch. Bern, 1949-1959.
О.В. ФЕДОСОВА (Волгоград)
ОСОБЕННОСТИ ЭКСПРЕССИВНОГО СЛОВООБРАЗОВАНИЯ В ИСПАНСКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ
Анализируются особенности экспрессивного словообразования применительно к парадигме коммуникативных и межкулътурных исследований.
Рассматриваются общее и различное в использовании суффиксов субъективной оценки в русском и испанском языках. Делаются выводы о проекции экстралингвистических факторов, в частности проксемики, на языковой уровень.
Известно, что эмоции как психосоциальное явление определяют оценочную деятельность индивида и, следовательно, занимают важное место в аксиологической (оценочной) языковой картине мира. Экспрессивное словообразование является одним из способов отражения эмоциональных и психических состояний человека в языке, поскольку сам по себе феномен эмоций в силу его природы активно проявляется в языке на различных уровнях. Таким образом, исследование процессов экспрессивного словообразования национальных языков позволяет, во-первых, показать сложный когнитивный механизм взаимодействия индивида с окружающим миром и, во-вторых, выявить сходство и различия в языковом сознании и коммуникативном поведении языковых личностей.
Романские языки вообще отличаются от германских гораздо большими возможностями в суффиксальном семантическом словообразовании. В этом славянские язы-
ки гораздо ближе романским. При конкретном сравнении испанского и русского языков можно видеть, что возможности экспрессивного словообразования данных языков приблизительно одинаковы. Так, «Русская академическая грамматика» (1982 г.) называет не менее десяти субъективно-оценочных суффиксов уменьшительного значения, сопровождающихся экспрессией «ласкательности» или «уничижительности»: -ок/ -ик/-чик (чаек, зайчик, стаканчик), -ец (хлебец), -к(а)/ -очк(а) (деревенька, вазочка), -иц(а) (водица), -ц(о)/ -ец(о) (винцо, платьице), -к(о) (окошко), -ишк-(братишка), -ушк - (избушка), -онк - (ручонка), -ешк -(рыбешка)-, не менее десяти суффиксов с ласкательным значением, не сопровождающимся «уменьшительностью»: -ушк-
(сторонушка), -оньк- (подруженька), -очк-(мамочка), -ул(я), -ун(я), -ус(я)-уш(а) (сынуля, бабуся, Катюша), -ан(я), -аш(а) (папаня, мамаша), -ик/-ок/-ук (Толик, сынок, Ванёк)-, два суффикса с увеличительным значением -ищ(а) и -ин(а) (пылища, рыбина), а также не менее шести суффиксов уничижительной оценки: -ин(а) (овражи-на), -к(а) (Ванька), -ик (ножик), -аг(а), -уг(а) (плутяга, ворюга), -ух(а), -ах(а), -ох(а) (житуха, птаха, пройдоха), -енци[]] (старушенция) (Русская грамматика 1982: 266-267). Таким образом, экспрессивной оценочно-стью в русском языке обладает не менее двадцати восьми суффиксов. В испанском языке обычно называются тридцать два основных экспрессивно-оценочных суффикса, среди которых значением уменьшительности обладают семь: -Ыо/Ыа, -сЫо/ ска, -есЫо/есЫа, -есесИо/есесйа (Ьа^ико, согагосЛо, саЬесЛа, Пе51ес1(а, у1е]есЛа, р1е-сесЛо) -Шо/Ша, -сШо/сШа, -есесШо/есесШа (1еа1гИ1о, БотЬпИа, да1апсИ1о, Пе51есИ1а, р1е-сесШо), -юо/юа, -есюо/есюа, -есесюо/есесюа (гаргШсо, уосеЫса, р1есеЫсо), -ие1о/ие1а, -~.ие1о/ гие\а (е5ре]ие1о, дапс1пие1а, 1ас1гоп7ие1о, 1еуегие1а), -е1е/е1а, -т/та, -е]о/е]а. Значением увеличительности обладают, согласно различным испанским грамматикам (см., напр.: Сгатб^са скэспр^уа с1е 1а 1епдиа сярапокг 1999, § 71), не менее пяти суффиксов -уп/опа, -е1уп/е1опа (ИотЬгуп, ртЮ-па, МотЬге^’п, диареЮпа), -а~.о/а~.а (соскаго, Ьосага), -о/е/о/а (ЬеБсИе, 1идаго1е, саЬегоО), -ийо/ийа (тетЬгиск», рапгЫа); суффиксов
© Федосова О.В., 2007
