CC BY
429
УДК 316.77
БУЗИН В.Н. Социальное пространство
в социологическом дискурсе
В статье рассматривается проблема социального пространства как социологической категории. Обсуждается неоднозначность этого понятия в социологическом дискурсе. Обосновывается деятельностная природа категории социального пространства, что позволяет связать объективное и субъективное измерение социального пространства.
Ключевые слова: социальное пространство, социальные отношения, деятельность, социум, коммуникативная деятельность.
Последние десятилетия категория пространства пытается занять свое место в концептуальном аппарате современной социологии. Эта категория научного знания имеет довольно длительную историю, но до того момента, когда социология оформилась как самостоятельная наука, она функционировала в качестве понятия естественных наук и философии на всех этапах культурной эволюции. В концепциях пространства воплощается рефлексия эпохи и деятельности, интерпретация сложившейся культуры. Простран-ственность является одной из основных характеристик социального бытия, и социальная теория в своем развитии оказалась перед необходимостью интерпретировать социальную реальность в пространственном контексте. Категория пространства в процессе своего длительного существования в различных научных парадигмах оказалась нагружена дополнительными смыслами, коннотативными значениями. Не избежала этой полисемичной неоднозначности и трактовка категории пространства в социологической науке.
Ввиду многообразия теоретических трактовок категории социального пространства в социологическом дискурсе мы считаем необходимым остановиться на них, прежде чем приступить к анализу понятия медиапространства как части
многомерного социального пространства, проанализировать подходы к изучению данной категории и понять возможности её инструментального использования.
Пространственные характеристики социальных явлений все чаще становятся предметом специального изучения социологов, но так или иначе и классики науки, и современные исследователи принимают пространство как контекст социальной реальности, по-своему решая, какое именно определение пространства целесообразно и применимо в рамках их теоретических изысканий. Изначально описывающая материальный, физический мир, категория пространства приобретает в контексте социальной жизни новые значения, обусловленные диалектикой физического и социального. Именно из-за этой диалектической взаимообусловленности физического и социального пространства возникает естественным образом многозначность толкования этого понятия.
Понятие пространства - одно из наиболее фундаментальных в человеческом мышлении. Органически нам присуще понимание его, во-первых, в единстве с категорией времени, как хронотоп, пространственно-временной континуум1, во-вторых, как охватывающую и включающую нас самих реальность. Окружающее пространство несёт в себе признаки конст-
руирующей социальной деятельности, некие важные для социального субъекта жизненные смыслы. Один из взглядов на реальность, в которой мы живем, способов познания окружающего мира - социальные смыслы, в которых мы эту реальность воспринимаем. Говорим ли мы о смыслах знаков, коллективных и индивидуальных действиях, о том, что несут в себе с точки зрения взаимодействия те или иные характеристики объекта или какое социальное значение приобретает пространство, мы стараемся определить, какой значимый смысл вкладывается в явления и материальные объекты. Не случайно одна из современных психологических теорий - теория деятельности А.Н. Леонтьева - построена на вынесении смысла деятельности, ее цели вовне, в социальное пространство2, что позволило рассматривать проблематику индивидуальной и групповой деятельности в социальном контексте.
Но фактически пространство приобретает статус социологической категории лишь в последние десятилетия. Для Г. Зим-меля и П. Сорокина оно было прежде всего физическим пространством - полем социального взаимодействия. Несколько более широкие возможности толкования открывала трактовка М. Вебера, рассматривающего цивилизованную жизнь отдельного человека как включенную в бесконечный прогресс. Однако для современной социологической традиции М. Вебер выступает классическим представителем «социологии времени», и его обращение к теме пространства не получило непосредственного продолжения. То же следует сказать и о концепции пространства Э. Дюркгейма, актуализированной лишь в новейших исследованиях3. По существу, в качестве физического, служащего базой для социального действия, выступает резидентное пространство и для раннего Т. Парсонса. Дальнейшая эволюция его воззрений по данной теме, как, впрочем, и ряду других, не была востребована социологической теорией, парадиг-матизировавшей именно работы Т Парсонса тридцатых-пятидесятых годов4.
Зададимся простым на первый взгляд вопросом: можно ли счесть случайным, что
одним из достаточно заметных исследовательских трендов последних десятилетий в социальных и философских науках стала проблема пространства? Почему тема, считавшаяся до последнего десятилетия периферийной в социологических исследованиях, вызвала неожиданный на первый взгляд интерес и каковы причины обращения к тематике социального пространства? История науки учит нас за любым «поворотом» в науке искать кризис. Если попытаться найти самую общую формулировку для описания кризиса, с которым связана пролиферация «поворотов»5 в современных социальных и гуманитарных исследованиях, то таковой, пожалуй, окажется «кризис индивидуальной и коллективной идентичности»6, маркирующий собой новый этап в развитии общества, который М. Бубер назвал бы «эпохой бездомности». Таким образом, любое серьезное изменение в направлении исследований в социальных и гуманитарных исследованиях на поверку оказывается осознанной учёными практической необходимостью, продиктованной динамикой современного общества и связанными с нею изменениями: кризисами, коллизиями и противоречиями практической жизни.
Положение о необходимости учёта пространственного аспекта человеческого существования следует понимать с учётом нескольких моментов. Во-первых, мы ни в коем случае не говорим об открытии понятия «пространство» в социальных науках, ибо сама эта тема является далеко не новой, особенно для социологии и философии, а речь идет о критическом пересмотре того, как пространство мыслилось прежде. Во-вторых, акцент смещается с пространства самого по себе как предмета исследования на пространство как проблему, требующую новой исследовательской парадигмы. И, наконец, проблема эта оказывается социально релевантной: поскольку существует тесная связь между интерпретациями пространства и описаниями общества (в качестве контейнера, конвенции, сети, потока и т.д.), постольку центральное значение приобретает методологическое прояснение проблемы пространства.
Действительно, что касается проблемы пространственного, то, по мнению Дж. Урри, социология уделяла недостаточное внимание тому, что социальные практики оформлены пространственными паттернами, которые оказывают на эти практики серьезное содержательное воздействие7.
Надо отметить, что интерес к пространству в социологии возник из кантовских представлений о пространстве. Дать ясное объяснение теории пространства и времени Канта нелегко, поскольку сама теория не совсем ясна. Она излагается как в «Критике чистого разума», так и в «Пролегоменах».
Чтобы доказать, что пространство является априорной формой, Кант выдвигает аргументы двух классов: аргументы одного класса - метафизические, а другого - эпистемологические, или, как он называет их, трансцендентальные. Аргументы первого класса извлекаются непосредственно из природы пространства, аргументы второго - из возможности чистой математики. Что касается пространства, то Кант выдвигает четыре метафизических аргумента:
a). Пространство не есть эмпирическое понятие, абстрагированное из внешнего опыта, так как пространство предполагается при отнесении ощущений к чему-то внешнему и внешний опыт возможен только через представление пространства.
b). Пространство есть необходимое представление a priori, которое лежит в основе всех внешних восприятий, так как мы не можем вообразить, что не должно существовать пространства, тогда как мы можем вообразить, что ничего не существует в пространстве.
c). Пространство не есть дискурсивное, или общее, понятие отношений вещей вообще, так как имеется только одно пространство и то, что мы называем «пространствами», является частями его, а не примерами.
d). Пространство представляется как бесконечно данная величина, которая содержит внутри себя все части пространства. Это отношение отлично от того, какое имеется у понятия к его примерам, и, следовательно, пространство не есть понятие, но чистая интуиция8.
Трансцендентальный аргумент относительно пространства выводится из геометрии. Кант утверждает, что евклидова геометрия известна а priori, хотя она синтетична, то есть не выводится из самой логики. Геометрические доказательства, утверждает он, зависят от фигур. Объекты чувства должны подчиняться геометрии, потому что геометрия касается наших способов восприятия и, следовательно, мы не можем воспринимать иным образом. Это объясняет, почему геометрия, хотя она синтетична, является априорной и аподик-тичной. Какие же вопросы ставит Кант, рассматривая пространство в общем плане?
Если мы исходим из взгляда, который принимается в физике как не требующий доказательств, что наши восприятия имеют внешние материальные причины, то мы приходим к выводу, что все действительные качества в восприятиях отличаются от качеств в их невоспринимаемых причинах, но что имеется определенное структурное сходство между системой восприятий и системой их причин. Поскольку существует соответствие между воспринимаемыми цветами и выводимыми физиками волнами определенной длины, то должно существовать соответствие между пространством как ингредиентом восприятий и пространством как ингредиентом в системе невоспринимаемых причин восприятий. Все это основывается на принципе «одна и та же причина, одно и то же действие» и с противоположным ему принципом: «разные действия, разные причины». Мы имеем, согласно этому взгляду, два пространства: одно - субъективное и другое - объективное, одно - известно в опыте, а другое - лишь выведенное. Но не существует различия в этом отношении между пространством и другими аспектами восприятия, такими как цвета и звуки. Все они в их субъективных формах известны эмпирически. Все они в их объективных формах выводятся посредством принципа причинности. Нет оснований для того, чтобы рассматривать наше познание пространства каким бы то ни было отличным образом от нашего познания цвета, и звука, и запаха. То есть в конечном счете у Канта речь идет о все-
охватывающем, беспредельном, единственном и едином пространстве, предшествующем пространственности конкретных вещей.
Однако, несмотря на имеющийся в концепции пространства Канта «рецидив» субстанциализма, о котором писал в свое время Г. Зиммель9, его существенной заслугой является то, что пространство рассматривается уже как антропологический феномен: пространство предстаёт не в качестве чего-то наличного (вещи в себе), но как то, что обнаруживает себя в человеческом опыте: «Следовательно, только с точки зрения человека можем мы говорить о пространстве, о протяжённых сущностях и т.п. Если отвлечься от субъективного условия, под которым единственно мы можем получить внешнее наглядное представление, именно поскольку мы способны подвергаться воздействию предметов, то представление о пространстве не означает ровно ничего. Этот предикат приложим к вещам лишь постольку, поскольку они нам являются, т.е. суть предметы чувственности»10.
В интерпретации кантовского понятия пространства А. Мелником11, который развивает кантовский аргумент активности, фундаментальная природа пространства состоит в том, что оно есть деятельность. Имеется пространственное исполнение или пространствование, а это и есть изначальное представление пространства - не свойство, не вмещение в себя вещей, которые мы чувствуем или мыслим и в этом отношении пространство фундаментально есть наше поведение или нечто, что мы делаем, а не тот способ, каким вещи сами по себе соотнесены или размещены. И это фундаментальное, на наш взгляд, положение, к которому более поздние исследователи практически не обращались. За исключением, пожалуй, Т. Парсонса. Этот тезис о деятельностной природе пространства пригодится нам в дальнейшем, а сейчас перейдем к анализу собственно социологического дискурса этого понятия, изобретенного в начале 20-го века Г. Зиммелем.
Интерес Г. Зиммеля к кантовскому понятию пространства, о котором он читал лекции в 1902-1903 году, и породил его
интерес к социологическим аспектам этой философской категории. Одна из больших его работ так и называется: «Социология пространства», но рассуждения о пространстве в лекциях о Канте философски дополняют и проясняют заявленную, но не обоснованную в «Социологии пространства» кантовскую позицию12. Готовя к печати свою большую «Социологию», Зим-мель соединил, переработал и дополнил опубликованные ранее тексты, дополнил их двумя важными экскурсами и включил в корпус своего монументального труда в качестве одной из самых объемных глав под названием «Пространство и пространственные порядки общества». Г. Зиммель сводил общество к взаимодействию индивидов, а взаимодействие - к пространству и времени как чистым «социальным формам». Во многом такому подходу способствовал его «геометрический» метод, подсказывающий точные пространственные координаты для тех социологических переменных, которые прежде входили в контекст философских рассуждений. В трактовке Г. Зиммеля пространство не отождествлялось с территорией или местом,но и не отрывалось полностью от них. Совпадение территории и пространства лишь, по его мнению, был частный случай проявления более общих закономерностей. Пространство у Г. Зиммеля рассматривалось как сфера влияния на социум субъекта, социальной общности, государства, церкви и других социальных образований. Каждая созерцаемая часть пространства могла рассматриваться в его концепции двояким образом: как результат деятельности души, синтезирующей чувственные данные, и как проявление общего правила, согласно которому внешние ощущения должны принять форму пространства. При этом Г. Зиммель отрицает второй кантовский смысл пространства - пространства как «огромного пустого вместилища»13.
Разграничивая пространство и причину, Г. Зиммель утверждает, что причинное действие пространства отсутствует, хотя, по мнению А.Ф. Филиппова, все его рассуждения подводят к тому, чтобы такое причинное действие признать. По Г. Зим-мелю, пространство как форма не может
быть отмыслено от вещей, живой конкретный индивид обнаруживает ее уже готовой, но не может вмешаться в процесс синтеза, протекающего независимо от него, в социуме.
И хотя пространство само по себе не есть действующий фактор, любое пространственное взаиморасположение людей неизбежно обретает свою пространственную форму. Однако те содержания, которые эту форму наполняют, зависят от других содержаний, а вовсе не от пространства. «Не географический охват в столько-то квадратных миль образует великое царство, это совершают те психологические силы, которые из некоторого срединного пункта политически удерживают вместе жителей такой <географической> области». Все дело не в пространстве как таковом, но в душе, то есть в субъекте. «Не пространство, но совершаемое душой членение и собирание его частей имеет общественное значение. Этот синтез фрагмента пространства есть специфически-психологическая функция, которая - при всех мнимо естественных данностях - совершенно индивидуально модифицирована; но категории, из которых он исходит, подсоединяются, конечно, более или менее наглядно-созерцательным образом к непосредственности пространства»14 http:// www.archipelag.ru/geopolitics/nasledie/ cosmopolis/32/-f34.
Г. Зиммель неоднократно подчеркивает, что пространственная форма оказывается особенно важна для рассмотрения социальных явлений. Взаимодействие между людьми воспринимается им помимо всего прочего и как наполнение пространства. Если некоторое количество лиц в рамках определенных границ изолированно селится друг подле друга, то тем самым каждый из них наполняет своей субстанцией и своей деятельностью непосредственно ему присущее место, а между этим местом и местом следующего лица пространство является незаполненным, т.е. ничем. В момент взаимодействия пространство между ними являет себя как наполненное и оживотворенное. Отношение, которое имеет место между двумя элементами, есть всего лишь имманентно совершающееся в каждом из них
движение или модификация, но оно происходит между ними в смысле пространственного вступления в промежуток. Это очень глубокое рассуждение Г. Зиммеля, которое мы хотим специально акцентировать в целях последующего изложения. А.Ф. Филиппов, анализируя концепцию Г. Зиммеля, отмечает, что между этими двумя модусами находится бесчисленное количество других, в которых то обстоятельство, что пространство есть нечто «душевное», не означает его зависимости от сознательного произвола или эмоционально окрашенных предпочтений, но вполне позволяет, напротив, фиксировать некоторого рода необходимое, по меньшей мере, неслучайное отношение между дистанциями, размерами, способами размещения и прочими модусами, с одной стороны, и, с другой стороны, теми известными состояниями души, как их любит называть Г. Зиммель, теми содержаниями, которые оформляются обобществлением. А поскольку обобществление есть, в свою очередь, не просто оформление заранее данных содержаний, но и сопроизводство их, то и модусы отношения к пространству как содержания души зависят от обобществлений. Но «форма» сама может стать «содержанием», и тогда соотношение пространства и обобществления окажется другим, а именно: обобществление будет зависеть от пространства, точнее говоря, испытывать его «влияние». Так выясняются не причинно-следственные связи, но собственная логика социально-пространственного.
Таким образом, наиболее интересными для нас положениями концепции социального пространства Г. Зиммеля являются: социальное пространство многообразно - оно для нашего практического использования разнимается на части, которые считаются единствами и очерчены границами; наполнение социального пространства является результатом социального взаимодействия; социальное пространство не есть совокупность всех конкретных мест, а является следствием чувственного восприятия, специфически-психологической функцией; проводится различие между пространством и местом;
пространство воздействует на общество в том смысле, в каком все воздействует на все, все со всем находится во взаимосвязи, но становится чем-то лишь, будучи некоторым образом оформлено.
Несколько более широкие возможности толкования открывает трактовка М. Вебера, рассматривающего цивилизованную жизнь отдельного человека как включенную в бесконечный прогресс. Однако для современной социологической традиции М. Вебер выступает классическим представителем «социологии времени», и его обращение к теме пространства не получило непосредственного продолжения. То же следует сказать и о концепции пространства Э. Дюркгейма, актуализированной лишь в новейших исследованиях. Несмотря на то, что у Э. Дюркгейма нет достаточно обширных исследований в области анализа пространства, считается, что Э. Дюркгейм внес большой вклад в понимание этого социального феномена, поскольку он выдвинул ряд важных положений, заложивших основы социологических традиций его исследования.
Э. Дюркгейм в «Элементарных формах религиозной жизни» говорит, что представления о пространстве, порождаемые в социальной группе, следуют из ее собственных характеристик. Социальная организация - это модель, которая копируется в пространственной организации. Э. Дюркгейм объясняет, как это происходит: индивиды и вещи должны быть распределены в обществе между различными группами, то есть классифицированы. Сознательная самоорганизация, классификация общества сообщается пространству, которое оно занимает. Чтобы предотвратить столкновения, каждой группе должна быть предназначена определенная часть пространства. Пространство должно быть разделено и классифицировано, и эти классификации должны быть известны всем членам общества.
По Э. Дюркгейму, принципы общественной классификации переносятся на организацию пространства, причем общество своим авторитетом навязывает такое видение как само собой разумеющееся. Другой важнейший результат Э. Дюркгей-ма - самоочевидность пространственно-
сти устроений для членов общества. Они относятся к порядку размещений и общему видению пространства не сознательно, но так же, как к нормам (интерпретация Т. Парсонса). Если бы нормы в полном смысле осознавались, действующий относился бы к ним как к элементу ситуации, предоставляющей разные возможности выбора. Но действующий именно не осознает нормы, они нечто само собой разумеющееся для него. При этом действия на основе сознаваемых и несознаваемых норм внешне выглядя совершенно одинаково. Только внутренняя ориентация действующего при этом совершенно иная15. По Э. Дюркгейму, пространственное представление по существу состоит в первичной координации данных чувственного опыта. Но эта координация была бы невозможна, если бы части пространства были качественно эквивалентны, если бы они были действительно взаимозависимы. Чтобы иметь возможность пространственно распоряжаться вещами, надо иметь возможность различно их размещать. То есть пространство не было бы самим собой, если бы, подобно времени, оно не было разделенным и дифференцированным.
Э. Дюркгейм разделяет представление Г. Зиммеля об исключительности пространства. Каждая часть пространства уникальна, немыслима во множественном числе. Именно это позволяет говорить о совершенно тождественных объектах во всех прочих аспектах, кроме пространственного. Они тождественны, но размещены в разных частях пространства. Поэтому и становятся в своем роде тоже уникальными. Таким образом, неизбежность классифицированного размещения, как ее трактует Э. Дюркгейм, может быть истолкована и как исключительность пространства, по Г. Зиммелю, согласно которому пространство может быть: 1) однозначно классифицировано как пространство группы или общности, 2) рассматриваться как пространство взаимодействия и взаимовлияния, или 3) как пространство не только размещения, но и перемещения, или 4) как пространство сосуществования социальных групп.
Таким образом, основным свойством пространства, по Э. Дюркгейму, является его дифференцированность и неоднородность, имеющая ценностно-нормативную основу. Из этого положения вытекает непосредственный вывод, что пространственная организация - это форма репрезентации социальной организации.
Такой подход развивается в наше время Э. Гидденсом16. Автор стремится дать методологическое обоснование нового направления, которое он называет временной географией, изучающей пространственно-временные пересечения людей в процессе повседневной деятельности. По его мнению, социальная жизнь происходит в «постепенном утекании времени и незаметном исчезновении пространства». Нельзя отрывать социальную организацию от ее пространственных границ, поэтому он рассматривает различные типы организаций: школу, фабрику, тюрьму, монастыри и др., показывая, как цели организации меняют конфигурацию пространства, в которой находится эта организация. Более того, осуществление власти невозможно без контроля за пространственным расположением индивидов, особенности дисциплинарной власти определяются не столько тем, что организация занимает конкретный участок территории, сколько фактом соответствующего обустройства пространства. Социальную жизнь, считает Э. Гидденс, нельзя изучать в отрыве от ее пространственно-временных характеристик. Социальная интеграция определяется как взаимодействия в контексте соприсутствия. Связи, существующие между социальной и системной интеграцией, можно проследить, исследовав модели регионализации, которые направляют и направляются пространственно-временными траекториями движения индивидов - членов общин или обществ - в процессе повседневной деятельности. Эти траектории находятся под влиянием и одновременно воспроизводят фундаментальные институциональные характеристики социальных систем, в которых они существуют. Таким образом, изучать взаимодействия индивидов невозможно без анализа способов организации
физической среды, в которой происходит взаимодействие. И сама эта физическая среда является формой репрезентации социальных отношений. Мир обретает пространственное измерение по мере становления личности.
Еще Дж. Беркли указывал на однотипность процессов становления языка и пространственного восприятия. Законы освоения физического пространства до определенной степени определяют процессы конструирования жизненных, то есть социальных, пространств. В рамках конкретной социологической теории эти положения и получают новое продолжение в концепции Э. Гидденса. Структурная организация - непременное условие устойчивости процессов социальных взаимодействий. Общество создается в результате пространственно-временной структурации этих взаимодействий, которая может быть конкретизирована как регионализация, детализация - разбивка окружающей человека реальности, определяющая системы дистанций, форму присутствия индивидов в социальном пространстве-времени.
Концепцию Э. Гидденса можно считать синтетической, опирающейся как на феноменологическую, так и на структуралистскую традиции. Она интегрирует как подходы, восходящие к субстратному пониманию социального пространства в традиции Э. Дюркгейма и развиваемые ин-вайронментальной школой (Р. Маккензи, А. Холи, Р. Парк, У. Каттон), так и идущие от П. Сорокина и в известном смысле от Т. Парсонса и направленные на трактовку социального пространства как поля связей между агентами, элементами социального взаимодействия.
Развивая идеи Г. Зимеля и Э. Дюркгейма, русский социолог П. Сорокин практически заново вводит в научный оборот понятие социального пространства. Он исследовал его в связи с разработкой концепции социальной стратификации и социальной мобильности, подчеркивая, что и то, и другое характеризует определенное положение индивида в некоторой системе координат, с помощью которой обозначается социальное пространство. Каж-
дый человек занимает в этом пространстве определённое социальное положение, которое П. Сорокин определяет как совокупность его связей со всеми группами населения, а также внутри каждой из этих групп. Положение человека в социальной вселенной объективно, каждая социальная позиция предъявляет к нему определенные требования, накладывает особый отпечаток на его взаимодействие с другими людьми. Он говорит о социальной топологии, о существовании системы координат, позволяющих определить социальное положение любого индивида. Социальное пространство в его теории в корне отличается от простого геометрического. Люди, находящиеся вблизи друг от друга в геометрическом пространстве, в социальном пространстве, наоборот, могут быть отделены громадной дистанцией17. Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета». Сам же выбор «точек отсчета» зависит от нас: ими могут быть отдельные люди, группы или совокупности групп.
П. Сорокин выделял три основные особенности социального пространства: 1) оно существует объективно, независимо от воли людей; 2) отношения между людьми во всяком обществе определенным образом иерархизированы: есть «верх» и есть, следовательно, «низ», есть возможность социального перемещения как в вертикальном, так и в горизонтальном направлениях, и эти возможности тем больше, чем меньше в обществе «предписанных» ролевых позиций; 3) социальное пространство многомерно, можно выделить множество пространств по разным критериям, и к каждому из этих пространств может быть применена система социальных координат, которую исследователь выбирает по собственному усмотрению. То есть одной из важных частей теории П. Сорокина мы можем считать выделение динамического аспекта пространства. Хотя П. Сорокин не акцентировал специально внимание на деятель-ностной стороне природы социального
пространства, оно неявно присутствует в понятии его динамики.
Понятие социального пространства, идущее от П. Сорокина, активно используется в современной социологии. Оно лежит в основе многих современных концепций, порождает научные дискуссии, уточняется и дополняется. В частности, А.А. Давыдов не разводит понятия социального пространства и пространства геометрического18. С точки зрения топологии, утверждает автор, социальное пространство подобно геометрическому пространству, которое воспроизводит нелинейные процессы. Это соответствует, по его мнению, общесистемному принципу подобия19.
Современные геометрические представления о социальном пространстве легли в основу некоторых теоретических конструктов. Так, А.Г. Здравомыслов пишет, что «власть - это определенная совокупность средств организации социального пространства, через соответствующие точки напряжения через линии искривления пространства»20. Понятие социального пространства играет важную роль в его концепции. Анализируя общественные процессы, автор отмечает состояние «динамического хаоса», усиление энтропийных тенденций. «Положения групп людей в социальном пространстве в современном российском обществе оказались сдвинутыми, открывшиеся перспективы - неопределенными, многократно увеличилась зависимость не от каких-то устоявшихся стандартов и норм поведения, а от случайности, от везения и от «судьбы». Топология социального пространства лежит в основе исследований Ю.Л. Качанова, который применил неевклидову геометрию к изучению политических отношений. Вводимое им понятие политической топологии, которое представляет собой структуру идентифицированных и маркированных открытых множеств, отражает свойство многомерности социального пространства. «Открытые множества политических событий конструируются на основе целостной совокупности отношений, по широкому спектру критериев». Структура политической топологии, по мнению автора, оп-
ределяется в каждый момент времени исходом борьбы между коллективными и индивидуальными агентами, занимающими различные позиции социального пространства. Ю.Л. Качанов поднимает важную проблему рефлексии социального пространства. Он утверждает, что «практические схемы, с помощью которых агенты воспринимают социальную действительность, есть результаты интериоризации социальных отношений. Отсюда практические схемы принуждают агентов принимать социальную действительность такой, какая она есть, воспринимать ее как нечто само собою разумеющееся, присваивать её, а не рефлектировать и противопоставлять ей другие возможные миры»21.
Но продолжим наше рассмотрение развития теорий социального пространства. Описанная выше проблематика социологии пространства напрямую выводит нас к идеям социологии П. Бурдье, согласно которому то пространство, в котором мы обитаем и которое мы познаем, является социально сконструированным, оно есть проекция социального пространства, социальная структура в объективированном состоянии, воплощение прошлых и нынешних социальных отношений. Это хорошо согласуется с тезисом Э. Гидден-са о непрерывной структурации социальной реальности. Фактически в подходах П. Бурдье и Э. Гидденса речь идет о перманентной деятельности социальных субъектов по порождению социальных пространств. «Восприятие социального мира, - пишет П. Бурдье, - есть продукт двойного социального структурирования. С «объективной» стороны оно структурировано социально, поскольку свойства, сопряженные с агентами или институтами, предстают восприятию не каким-то независимым образом... А с «субъективной» стороны восприятие социального мира структурировано в силу того, что схемы восприятия и оценивания приспосабливаются к рассматриваемому моменту, и все то, что представлено в языке, есть продукт предшествующей символической борьбы и выражает в более или менее видоизмененной форме состояние распределения символических сил»22.
Согласно П. Бурдье, восприятие социального мира содержит конструктивный акт, то есть продукт, предшествующей деятельности. Главное в опыте социального мира и работе по его конструированию -это то, что он предполагает обращение к практике ниже уровня эксплицитного представления и вербализованных выражений. Категории перцепции социального мира являются в основном продуктом инкорпорации объективных структур социального пространства.
В трактовке П. Бурдье социальное пространство - это надындивидуальная реальность, состоящая из структурированных социальных отношений, которые порождают другую субъективную реальность. Социальное пространство сконструировано таким образом, что агенты, группы или институции, размещенные в нем, имеют тем более общих свойств, чем более близки они в этом пространстве, и наоборот. Причём социальные дистанции зачастую не совпадают с пространственными. Так, часто люди, близкие в социальном пространстве, стремятся стать близкими и в географическом, а соседи, сильно удаленные в социальном пространстве, могут почти не встречаться друг с другом. Таким образом, истина взаимодействия никогда не заключается целиком во взаимодействии в том виде, в каком оно предстает наблюдению. Закономерно встаёт вопрос: что же делает агентов близкими или, наоборот, отдаляет в социальном пространстве? В иерархизированном обществе не существует пространства, которое не было бы иерархизировано и не выражало бы иерархии и социальные дистанции в более или менее деформированном и в особенности замаскированном виде посредством действия натурализации, вызывающей устойчивое занесение социальных реальностей в физический мир.
Следующая мысль П. Бурдье о том, что одно из преимуществ, которое дает власть над пространством, - возможность установить физическую дистанцию от вещей и людей, стесняющих или дискредитирующих, например, через навязывание столкновений, переживаемых как скученность, как социально неприемлемую манеру жить
или быть, или даже через захват воспринимаемого пространства - визуального или аудио - представлениями или шумами, которые, в силу их социальной обозначенно-сти и негативного оценивания, неизбежно воспринимаются как вмешательство или даже агрессия. П. Бурдье далее явно развивает идею социальной дистанции Г. Зим-меля, говоря, что ничто так не далеко друг от друга и так невыносимо, как социально далекие друг другу люди, которые оказались рядом в физическом пространстве.
По мнению П. Бурдье, это объективные связи между позициями, занимаемыми в распределении ресурсов. Концентрация ресурсов определённого вида даёт преимущество в борьбе за присвоение социальных благ, то есть наделяет агента определённой властью. Особую роль в отношениях агентов имеет символический капитал, который есть не что иное, как экономический, культурный или иной капитал, когда тот становится известным и признанным, когда его узнают по соответствующим категориям восприятия. П. Бурдье говорит о том, что символическая ценность, которой обладает тот или иной субъект социального пространства, будь то товар, человек или целый социальный институт, во многом определяет его социальную значимость. Символическая власть в этом смысле, по определению П. Бурдье, есть власть - конструирование мира при помощи слов, используемых для описания или обозначения индивидов, групп или институций.
Социальное пространство в таком подходе получает наряду с объективным и субъективное измерение. Социальные позиции, как они есть, в известной степени расходятся с тем, как они воспринимаются со стороны. Иначе говоря, автор рассматривает два социальных пространства: одно - объективное, другое - субъективное, пространство нашей рефлексии. Они стремятся слиться, но полного тождества никогда не возникает. Всегда существует некий зазор между этими видами социальных пространств. Распределение символического капитала имеет место в рамках субъективного социального пространства, в так называемом символическом пространстве, где главным является уже
не количественное выражение капиталов - денег, регалий, званий и даже не статус, который индивид имеет в обществе, а их символическое выражение - репутация, имидж, миф, который существует в общественном сознании. А если так, то появляется возможность извлекать вполне реальную прибыль из символического капитала, который может быть фикцией, видимостью, существовать виртуально без подкрепления другими видами капитала. Сейчас многие имиджевые практики, реклама, приемы маркетинга эксплуатируют эту возможность символического капитала.
В последние десятилетия во многом благодаря воздействию идей А. Шюца в понимании социально-пространственных отношений получает распространение подход, основанный на феноменологической традиции. Классический постулат А. Шюца определяет социальную реальность как всю совокупность объектов и событий внутри социокультурного мира -опыта обыденного сознания людей, связанных с себе подобными отношениями интеракции; интерсубъективный мир культурных объектов и социальных институтов. Обыденное сознание акторов социализировано структурно-генетически23. Такое синтетическое понимание в определенной степени дистанцируется от структурных и субстратных трактовок уже на понятийном уровне, используя термин «жизненное пространство». С этим пониманием согласуется, составляя непротиворечивую картину, и упомянутый выше тезис Э. Гидденса о непрерывной структурации социальной реальности. Вслед за П. Бергером и Т. Лук-маном24 субъективная повседневная реальность становится главным наполнением социально-пространственных отношений для А. Турена25, А. Лефевра26, П. Анса-ра27. Предметом изучения становятся мо-заичность поведенческих пространств, ролевые, вещно-бытовые пространства, их институциональная природа. А. Лефевра, в частности, интересуют следующие поля: во-первых, физическое - природа, Космос; во-вторых, ментальное, включая логические и формальные абстракции, и, наконец, в -третьих, социальное. Иными словами, его интересует логико-эпистемологичес-
СОЦИОЛОГИЯ И ЖИЗНЬ
кое пространство, пространство социальной практики, пространство, занимаемое чувственными феноменами, включая продукты воображения, такие как проект и проекции, символы и утопии. Идеи А. Лефевра могут быть интересны тем, что пространство в его трактовке существует в двух плоскостях: как физическая реальность и как формы репрезентации этой реальности. Впоследствии эта мысль будет использована нами при социологической интерпретации пространства, создаваемого средствами массовой коммуникации.
Рассмотрение пространства с точки зрения действия подразумевает прежде всего специфическую плюральную рациональность, воплощающуюся в регулярно повторяющихся практиках повседневной жизни. Повседневность - это процесс «оповседневнивания», протекающий в многообразных формах упорядочения пространства и времени, которые маркируют собой различные типы рациональности, стили и нормы жизни. Так, сегодня контекстом для действия может служить событие, происходящее за тысячи километров от актора. Изменение масштабов и форм человеческой деятельности, вызвавшее необходимость пересмотра представлений о пространстве, требует такой концепции действия, в которой последнее предстало бы как та самая «связь условий», сделавшая возможными в том числе и новые формы социально-пространственных отношений. Этим требованиям соответствует концепция креативного действия Х. Йоаса. Человеческое действие всегда структурировано той ситуацией и теми отношениями, в которые вовлечён тот, кто его совершает28. Ситуация, по Х. Йохасу, является вызовом, на который человеку приходится (креативно) отвечать, воплощая некоторые из заложенных в ней смыслов и возможностей29. Таким образом, по Х. Йо-хасу, если пространство является прагматической схемой, обнаруживающейся в самой структуре жизненного мира как «взаимосвязи значимости», то социально-пространственные отношения - это формы креативного воплощения возможностей этой практической схемы в человеческом действии.
Эта концепция лежит в русле работ Т. Парсонса. По Т. Парсонсу, социальные отношения между субъектами непосредственно связаны с их территориальным дислоцированием, поскольку тела акторов и их индивидуальности, хотя аналитически разделены, всегда формируют одну единицу в конкретной ситуации действия. Это означает что территориальная локализация неотъемлемо входит во все действия, а также, что физический/территориальный контекст действия необходимо должен быть включен в анализ общества. Отсюда сделу-ет два вывода. Первый - что главные «базы оперирования» действий субъекта ограничиваются территориально, что предполагает пространственную ограниченность диапазона социальных действий, исходящую из их привязанности к локализованным материальным артефактам; локализации в физическом мире, которые накладывают ограничения на действия акторов, относятся к «базам оперирования», а группа людей, которые встречаются там в одно и то же время для взаимодействия, характеризуется как территориальная общность. Второй связан с использованием принуждения к акторам и соответственно политическим структурированием сообществ посредством пространственных категорий. Так, политическая власть зависит от контроля за физическим миром (как территорией, так и материальными артефактами, включая армию, полицию, тюрьму и т. п.)30.
И хотя, по известному высказыванию Т. Парсонса, категория пространства ир-релевантна теории действия, по мнению Б. Верлена, это следует понимать только лишь как то, что науки о социальном действии не могут быть отраслью естественных наук. Суть этого высказывания Т. Пар-сонса он видит в том, что физические тела, с которыми связаны действия или которые включены в эти действия, занимают специфическое место в физическом мире, и в то же время, что тело агента действует, свидетельствует, что паттерны пространственного устройства, которые связаны с действием, всегда являются важным условием в конкретном направлении действия31.
Таким образом, подводя итог основных исследований в области социального про-
странства, необходимо подчеркнуть именно деятельностную сторону природы данной категории. Как мы видели выше, дея-тельностная сторона природы социального пространства в эксплицитном или в имплицитном виде присутствует во всех ведущих направлениях социологического исследования данной категории. Именно обоснование деятельностной природы категории социального пространства позволяет связать актора и физический мир, связать объективное и субъективное измерения социального пространства. И одной из важнейших черт социального пространства при этом подходе становится его ком-муникативно-деятельностная основа.
1 Ярская В. Н. Время в эволюции культуры. Философские очерки. Саратов, 1989. С.122.
2 Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. Изд. 2-е. М.: Политиздат, 1977. 304 с.
3Филиппов А.Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы. // Логос. 2000. № 2. С. 113-151.
4 Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000. - 880 с.
5 Для объяснения динамики научного знания в методологии науки П. Фейерабендом был выдвинут принцип «пролиферации» близкий по духу принципу «конкуренции научно-исследовательских программ» И. Лакатоса и некумулятивистской истории науки Т. Куна.
6 Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопросы философии.
1994. № 10. С. 112-123; (электронный ресурс) http://www.philosophy.ru/library/vopros/65.html.
7 Urry J. Consuming Places. L., N.Y., Routledge.
1995. P. 64.
8 Б. Рассел. История западной философии. М.: Академический проект, 2009. 1003 с.
9 Simmel G. Kant. Sechzehn Vorlesungen gehalten an der Berliner Universität // Simmel G. Gesammtausgabe. Bd. 9. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1997. S. 1-226.
10 Кант И. Критика чистого разума. СПб.: ИКА «ТАЙМ-АУТ», 1993. С. 54.
11 Melnik A. Space, Time, and Thought in Kant. Dordreht: Kluwer Academic Publisher, 1989.
12 Филиппов А.Ф. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 74.
13 Филиппов А.Ф. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 78.
14 Simmel G. Sociology: Inquiries into the Construction of Social Forms. Leiden; Boston: Brill, 2009. 692 p.
15 Durkheim Е. The Elementary Forms of Religious Life. Cladis. Oxford: Oxford University Press, 2008. 416 p.
16 Гидденс Э. Устроение общества: Очерки теории структурации. М.: Академический Проект, 2005. С. 174-235.
17 Сорокин П.А. Социальная и культурная мобильность //Сорокин П. Человек, цивилизация, общество / Под ред. А.Ю. Соломонова. М., 1992. С. 297.
18 Давыдов А.А. Социальное пространство: геометрические заблуждения и прозрения И. Сорокина // Тезисы I Всероссийской научной конференции «Сорокинские чтения-2000: Российское общество и вызовы глобализации». М.: Альфа, 2004. С. 32.
19 Давыдов А.А. Системный подход в социологии: законы социальных систем. М., 2004.
20 Зравомыслов А.Г. Рациональность и властные отношения // Вопросы социологии. 1996. Выпуск 6. С. 45.
21 Качанов Ю.Л. Социальное пространство и политическая топология // Вопросы социологии. 1996. Выпуск 6. С. 56.
22 Бурдье П. Социлогия социального пространства. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. С. 21.
23 Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль. Под ред. В. И. Доб-ренькова. М., 1994. С. 485-492.
24 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.
25 Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный Мир, 1998. 205 с.
26 Lefebvre Henri. The Production of Space. Oxford UK & Cambridge USA: Blackwell, 1991. 250 p.
27 Ансар П. Современная социология // Социологические исследования. 1996. № 1. С. 134-150.
28 В этой связи М. Мерло-Понти писал следующее: «Если рассматривать событие вблизи, в тот момент, когда оно переживается, кажется, что всё происходит случайно, что всё решилось благодаря каким-то амбициям, удачной встрече, благоприятному стечению обстоятельств. Но одна случайность уравнивается другой, и вот уже собирается множество фактов, вырисовывается определённый способ выбирать позицию в отношении человеческой ситуации, событие, контуры которого определились и о котором можно говорить» (Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента, Наука, 1999. С. 19.
29 Йоас Х. Креативность действия. СПб.: Алетейя, 2005.
30 Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000. 880 с.
31 Werlen B. Society, Action and Space: An Alternative Human Geography. L.; N.Y, Routlege, 1993.
