CC BY
198
УДК 316.346.32-053.9
А.А. Смолькин СОЦИАЛЬНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ ОТНОШЕНИЯ К СТАРОСТИ
Старость является социально предписываемым проектом, под которым понимается набор конвенциональных установлений, определяющий допустимые действия других по отношению к данной возрастной группе и регламентирующий поведение членов последней. В качестве механизмов конструирования отношения к старости выделяются влияние академического дискурса, нравственнонормативный регулятор, содержание и динамика межпоколенческих отношений, пуэрилистическое сознание.
A.A. Smolkin SOCIAL PLANNING OF THE ATTITUDE TOWARD THE OLD AGE
Old age is a socially prescribed project by which we understand the set of conventional establishments determining the actions of others with respect to this age group and regulating the behavior of the members of this group. Speaking about the mechanisms of forming attitude toward the old age, we can point out the influence of the academic discourse, regulator of the ethic norm, content and the dynamics of the relations between generations and purilistic consciousness.
Старость является социальным феноменом - только социальные отношения с устойчивыми элементами взаимопомощи делают старость возможной, так как вне таковых пожилой человек, будучи в известной степени несамостоятельным, не может существовать [См.: 20, с.253-256]. О том, что проблемы адаптации пожилых людей носят социальный характер, а не обусловлены исключительно возрастными особенностями, свидетельствует сравнение характера повседневных проблем пенсионеров и бывших военнослужащих - среди последних наибольший социальный дискомфорт испытывают уволенные в 30-40-летнем возрасте. Основными причинами такой ситуации являются невнимание и равнодушие со стороны должностных лиц, ощущение ненужности, уязвимости, беспокойства в настоящем и неуверенности в будущем, иногда почти отчаяние [Подробнее см.: 19] - комплекс проблем, характерный и для пожилых людей. Старость выступает как социально предписываемый проект, под которым мы понимаем набор установлений (правил, законов, принципов, норм, ценностей), как определяющий допустимые действия других по отношению к данной возрастной группе, так и регламентирующий поведение членов последней. Определяющие установки социального проекта старости находят свое воплощение в стереотипах.
Возникновение стереотипов справедливо считать закономерным результатом усложнения структуры повседневного знания в развитых обществах (особенно в урбанистических культурах, для которых характерно совместное проживание на
относительно небольшой территории значительного числа незнакомых друг с другом людей), позволяющего в наиболее «экономичной» форме создавать представления об окружающих группах «других». Это подтверждают и эмпирические исследования -наиболее характерно выделение из окружающих групп «своих» и «чужих» для жителей столиц и мегаполисов, где люди реже чувствуют себя «такими же, как все»; и наоборот, наибольшие трудности с определением «другого» испытывают жители сел и малых городов [11, с.15-17].
Человек нуждается в стереотипах как в упрощенных моделях действительности, которые психологически облегчают взаимодействие с окружающим миром, являясь одновременно и защитным механизмом, поднимающим собственную самооценку. Нейтральное в эмоциональном плане стереотипизирование обычно оказывается безвредным; такая ситуация складывается, когда объект стереотипизирования не затрагивает интересы конструирующего этот стереотип. Являясь разновидностью предубеждения, такие стереотипы имеют ярко выраженный негативный оттенок, обычно необоснованны и сформированы не через непосредственный опыт.
Сам процесс создания стереотипов может происходить и в том случае, если участники этого не осознают. Стереотипное мышление вообще характерно для человека -элементарный анализ практически любого события приводит к определенным обобщениям, с помощью которых классифицируется приобретенный опыт. Особо следует отметить устойчивость стереотипов, так как ставшая привычной модель восприятия обладает свойством самообъяснения [4, с.21].
Негативные стереотипы о социально бессильных группах могут приводить к их стигматизации, вытеснению на периферию общественной жизни. Результатом стигматизации обычно становится частичное или полное отторжение индивида от общества, что может привести к феномену социальной смерти [Подробнее см.: 15]. Этому способствует так называемый «эффект Пигмалиона» - пророчества, сделанные
авторитетом, либо разделяемые большинством, имеют свойство сбываться, так как изначально гипотетические обстоятельства воспринимаются всеми как реальные, становясь реальными по своим последствиям. Если наложенная стигма принимается самим индивидом, то она может стать фактором самореализующегося пророчества.
Как отмечают О.В. Краснова и А.Г. Лидерс, первые исследования стереотипов о пожилых людях начались только в 1950-е годы, при этом не все исследователи признавали существование негативных стереотипов; многими отмечалась их сложная структура, наличие элементов позитивного восприятия. Наиболее типичными негативными стереотипами являются представления о пожилых людях как одиноких, имеющих слабое здоровье, финансовые проблемы, являющихся обузой для других, склонных к депрессиям и слабоумию [Подробнее см.: 13, с.84-87].
Отношение к старости чувствительно к социокультурному контексту, его необходимо рассматривать как нечто изменяемое и подвижное; если в прежние эпохи старость понималась как нетрудоспособность, то сегодня существует законодательно введенный формализованный возрастной порог, после которого человек выходит на пенсию, как правило, независимо от реального уровня работоспособности [18, с.62]. Законодательное определение возрастной границы нетрудоспособности может служить стигматизирующим фактором для повседневных практик отношения к старости. Подобные механизмы описаны в западной социологии в рамках «теории рационального ожидания», исходя из которой, сама пенсионная система является фактором, который устанавливает границы старости и отношение к ней [1, б.286-287].
Медицинский дискурс, сосредоточенный на описании характерных для старости отклонений и болезней и не учитывающий позитивных сторон позднего возраста, привел к закреплению в общественном сознании ассоциативных рядов, построенных по принципу «старость - слабость, болезнь, беспомощность» [См., например: 7, с.191; 23, с.96]. Негативное влияние академического дискурса на повседневное отношение к пожилым людям во многом
обусловлено медикалистскими интерпретациями старости как процесса угасания, доживания, так как геронтология возникла и долгое время развивалась в рамках медицины. Негативные взгляды на старость основываются в основном на физиологической составляющей процессов старения, «положительные» же подчеркивают равноценность старости в сравнении с остальными возрастными этапами, отрицая финалистские взгляды на процесс развития, апеллируя к таким достоинствам старости, как практическая мудрость, богатство житейского опыта, усложнение духовной жизни [3, б.145]. С увеличением продолжительности жизни, значительным расширением горизонтов геронтологических, социологических, психологических знаний пришло понимание старости не просто как физического умирания, а качественно нового самобытного периода жизни значительной длительности, со все более глубоким развертыванием и формированием жизненных смыслов [8, с.26, 61]. Сегодня считается, что старость обладает самодостаточным смыслом, что это возраст, ориентированный на путь, а не на цель, подчеркивается исключительная индивидуальность процессов старения [2, б.111].
Тем не менее, в повседневном восприятии влияние медикалистских взглядов на старость в настоящий момент следует считать доминирующим. Имеет место стремление к нормативному, объективистскому определению содержания старости. Основой в данном случае являются представления о некоторых нормах, пределах или идеалах развития личности.
Стереотип старости, сформировавшийся в обществе, в первую очередь обусловлен реальным положением пожилых людей в нем. Социальный статус человека зависит от целого ряда факторов, как практического (например, экономическое положение, социальная значимость и уникальность выполняемых объектом функций, при этом такая роль во многих случаях должна быть легитимированной), так и морально-этического характера (например, образ жизни, предыдущие заслуги, положение в социальной иерархии в целом). Следует отметить и аскриптивные параметры - обусловленность индивидуального статуса человека социальными характеристиками, присущими ему от рождения. Степень устойчивости стереотипов старости зависит от уровня реифицированности социовозрастных ролей в общественном сознании, готовности увидеть в другом полноправного члена общества, возможности сокращения межпоколенческой дистанции, наконец, способности самих пожилых людей опровергать дискриминирующие установки, не смиряясь с предписываемыми им социальнопассивными ролями.
Поскольку сложная структура социальной реальности не является объективной в строгом смысле этого слова и усваивается только в процессе социализации, человек воспринимает социальные роли как должное только потому, что социальная действительность создана для определенных целей и, как следствие, кажется самоочевидной. В повседневной жизни человека занимают лишь некоторые объекты, находящиеся в соотношении с другими, ранее воспринятыми, образующими поле не подвергающегося сомнению опыта [24, с.130]. Если объект не обладает антропоориентированной функцией или утрачивает ее, человек сталкивается с проблемой идентификации предмета в терминах его внутренней природы, независимо от собственных интересов и целей, что, например, приводит к распространению финалистских взглядов на старость, отказу ей в ценностном содержании.
Типизация обществом субъекта в качестве исполнителя функции конструирует стереотип допустимых вариантов его поведения как санкционирующего, так и ограничивающего характера [6, с. 124]. Одним из маркеров такой типизации является социальный возраст, связанный с ожиданиями и требованиями общества по отношению к социальной роли и статусу индивида в данном возрастном периоде. Очень часто он привязывается к календарному возрасту, так как законодательные и общественные инициативы ориентированы на среднеожидаемый вариант [17, с.62-63]. Здесь следует
отметить, что в современных обществах пожилым людям можно навязать статус с большей легкостью, чем другим возрастным группам.
Некоторые социальные статусы не имеют функции, например, почетное наименование, что подразумевает самоценность статуса, обычно без значимых возможностей. На наш взгляд, такие статусы наиболее типичны для пожилых людей; в качестве причин их возникновения можно назвать как «кумулятивный» (объективация заработанного в течение трудовой и общественной жизни символического капитала, уважения за предыдущие заслуги), так и «традиционный» (существующее во многих культурах отношение к старости как к экстраординарному явлению, с приписыванием ему каких-либо уникальных функций, например, умение общаться с духами предков, или даже предположение о наличии у пожилых людей значимых способностей, без конкретизации -«много знает» и т.п.) факторы. Как отмечал Г. Спенсер, большая часть почетных или вежливых обращений в европейской культуре (Signor, Sire, Seigneur и т.п.) первоначально означали «старший, старейший», то же значение имеет восточное слово «шейх», так как идеи старости и могущества в предыдущие эпохи мыслились как взаимосвязанные [22, с.948-949].
Чем удаленнее объект, тем более обобщенным и типизированным оказывается представление о нем, и именно принадлежность к разным поколениям является основной причиной возникновения стереотипов старости в современном обществе. В ходе проведенного московскими социологами опроса 60% респондентов выделили те или иные группы чужих, чаще определяя их как «не своих», причем в этой группе преобладают молодые люди (18-35 лет - 27%), и жители больших городов - 31% [10, с.84, 92; 11, с.17], то есть группы, наиболее удаленные от «других». По утверждению А. Шюца, увеличение анонимности ведет за собой уменьшение полноты содержания [24, с.133-134].
По всей видимости, проблема негативного восприятия старости представителями других поколений состоит не столько в негативных проявлениях физической старости, сколько в противопоставлении «мы - они» по признаку несходства в образе мыслей, ценностях, идеалах. Развитие цивилизации в XX веке увеличивает межпоколенческие разрывы такого рода, делая их все менее преодолимыми. Если в прежние эпохи центральной составляющей межпоколенческого взаимодействия выступали межпоколенческая преемственность в культурных и морально-этических нормах, образцах поведения, жизненных проектах, восприятие и отношение к «сегодняшней» старости как модели собственного преклонного возраста, то сегодня типы межпоколенческого взаимодействия носят иной, более конфликтный характер.
Следует выделить и лингвистическую составляющую, фиксирующую обращение к языковым структурам, с помощью которых возможно социологическое описание отношения к старости, конструирование ее значений. Существенным компонентом стереотипов является именно лингвистическая составляющая, точнее, ключевое для социального конструирования свойство языка - символическое обозначение объектов и действий; долингвистические способы мышления подобные формы знания создавать не в состоянии. Социальная реальность явлений, которые ни разу не проговаривались, оказывается очень зыбкой [6, с.60-79], из чего следует, что устойчивость и содержание стереотипов в определенной степени зависят от их лингвистической воплощенности; так, в русском языке для описания пожилых людей характерны уменьшительные («старичок») или пренебрежительные формы («старушонка», «старикашка»), позитивных вариантов описания старости практически не встречается. Термины «бабушка», «дедушка» и т.п. обозначают в первую очередь родственные связи; возрастная компонента здесь вторична. Вместе с этим старость устойчиво ассоциируется с мудростью, знаниями: например, в немецком языке слова «weise» (мудрый) и «weiss» (седой) явно родственны. В разговорной речи русское слово «старик» по отношению к представителю молодого поколения обычно содержит скрытую апелляцию к некоторому жизненному опыту, которым якобы обладает адресат («старик, ну ты же все понимаешь...» и т.п.).
Некоторые лингвистические данные указывают на элементы возрастной иерархии в стратификации традиционных обществ - например, в эламо-аккадском наречии термин «mвr mвri» («дети детей») мог употребляться в значении «рабы» [25, с.263, 375, 391]. В языках многих традиционных обществ - от древнеегипетского [12, с. 83] до наречий племен Индонезии [14, с.286-287] - слова «старший» и «главный» явно родственны; термином «отец» могли обратиться к начальнику или учителю. В древней Месопотамии само аккадское слово «старость» имеет множество коннотативных значений - от уважительных, свидетельствующих о высоком ранге как в прямом («староста, градоначальник, старшина», «доверенное лицо, представитель, уполномоченный»,
«свидетель»), так и в переносном смысле («подлинник, оригинал», «первый, первородный, начальный, лучший, первосортный»), до негативных, описывающих непривлекательные стороны старости - «ветшать, разваливаться», и даже «превратиться в нищего» [16, с.34, 36, 82, 108, 172, 179, 195]. Таким образом, здесь имеет место поляризация отношения к старости, либо превозносящая возможности пожилого человека, либо вытесняющая его на периферию социальной жизни, что связано, по всей видимости, с экстраординарностью старости - в общественном сознании она непременно наделяется какими-либо особенными (положительными или отрицательными) качествами. К близким выводам мы пришли и в результате анализа фольклорных материалов [21, с.230-234]. Здесь следует особенно подчеркнуть значимость художественных образов и репрезентируемых в фольклорных текстах моделей поведения для формирования отношения к старости.
В современном обществе специфика социального проекта старости обусловлена пуэрилистическим («юношеским») типом сознания, утилитаристскими подходами к телесности. Одной из ключевых черт современной культуры стала визуальная суггестивность, обусловленная возрастанием динамизма повседневной жизни, когда поступающая информация должна быть усвоена максимально быстро, а также уменьшающимся количеством индивидуально-личностного общения/восприятия, замещающимся дистанцированно-фрагментарным - от случайных наблюдений на улице до телевизионного видеоряда. Важную роль в конструировании стереотипов старости играет реклама, акцентируя внимание главным образом на феноменах молодежной субкультуры, наделяя их статусом престижности, совершенства. Представители геронтологической группы ассоциируются главным образом с необходимостью помощи и поддержки - старики рекламируют лекарства или средства домашнего хозяйства, в результате чего складывается образ пожилого человека как бесплатного работника по дому, регулярно испытывающего проблемы со здоровьем [9, с.65; 5, с.179-180].
Успешность же все чаще связывается с молодостью - от образов поп-исполнителей и киноактеров до имиджа политических лидеров и бизнесменов.
В подобной системе ценностей самоопределение на основе визуальных характеристик создает кризисную ситуацию, когда пожилые люди вынуждены лишь пассивно иллюстрировать приписываемые им черты. Возникает образ «исчерпанного человека, не могущего стать другим», все способности и достижения которого непременно дополняются общей оценочной характеристикой: «бесперспективный» [Подробнее см.: 8, с.73-80]. В результате старость представляется мумифицированной в социальном смысле, широкое распространение находят эйджистские практики. Старики воспринимаются как угасающие, а не меняющие образ жизни.
Формирование новой трудовой этики с упором на рациональность обусловило ситуацию, когда социальные интересы личности сузились до круга собственных проблем, что приводит к утрате моральной составляющей в содержании социальных связей; как следствие, наблюдается нарушение меры внимания к старости. Имеет место инструментализация старости, когда ценятся не внутренние свойства этого периода жизни, а то, что с его помощью можно приобрести - статус, связи, наследство [9, с.67].
Характерен поверхностный тип рефлексии общества на проблемы позднего возраста: в лучшем случае замечаются лишь экономические проблемы старости, в то время как
комплекс проблем самоидентичности, организации досуга, межпоколенческих взаимоотношений остается вне сферы внимания как общества, так и государства. Парадокс сегодняшнего стереотипа пожилого человека заключается в том, что его считают достаточно старым, чтобы прекратить активную трудовую и социальную деятельность, но в то же время достаточно молодым, чтобы все свои проблемы решать самостоятельно, без помощи общества [17, с.63]. Следует отметить и такую черту культуры постмодерна, как стремление к отмене социального контроля со стороны традиций, носителями которых, как правило, являются именно пожилые люди.
Социальный проект старости, воплощающийся в стереотипах, следует понимать как неизбежную для сложных обществ, особую «экономичную» систему повседневных знаний и ожиданий о некоторых объектах внутри социальной системы, с которыми носитель такого знания, как правило, не имеет тесных регулярных контактов. В качестве механизмов конструирования социального проекта старости могут быть выделены следующие регуляторы:
1. Влияние академического дискурса, в рамках медицинских подходов описывающего изменения в позднем возрасте как процесс угасания, доживания, без обозначения позитивных сторон старости.
2. Нравственно-нормативный регулятор, подразумевающий связь отношения к объекту с социальной значимостью выполняемых им функций (культурных, социальных, политических).
3. Маркер межпоколенческих отношений, центральной составляющей которого является межпоколенческая преемственность в культурных и морально-этических нормах, образцах поведения, жизненных проектах, восприятие и отношение к сегодняшней старости как модели собственного преклонного возраста.
4. Языковой формат, подразумевающий отсутствие или неразвитость положительно маркирующих старость языковых форм, и, напротив, существование негативных смысловых оттенков у терминов, связанных со старением.
5. Влияние художественного дискурса; образы старости, конструируемые через искусство, во многом определяют повседневное восприятие представителей третьего возраста, устанавливают границы социальных ожиданий их поведения.
6. Пуэрилистическое сознание, фокусирующее смену возрастных приоритетов в общественном сознании в пользу юности; в рамках современных подходов всякие изменения и прогрессистские начинания, «новое» как категория вообще, рассматриваются как положительные, в противовес «старому».
ЛИТЕРАТУРА
1. Guillemard A.-M. Beschäftigung, soziale Sicherungssysteme und Lebenszyklus Ergebnisse der Vorruhestandsregelungen im internationalen Vergleich / A.-M. Guillemard // Altern braucht Zukunft: Anthropologie, Perspektiven, Orientierungen / hrgs. von Birgit Hoppe und Christoph Wulf. Hamburg: Europäische Verlagsanstalt, 1996. S. 286-318.
2. Hübner J. Menschenwürde am Ende des Lebens / J. Hübner // Alter und Gesellschaft / Marburger Forum Philippinum. Hrsg. von Peter Borscheid. Stuttgart: Hirzel; Stuttgart: Wiss. Verl.-Ges., 1995. S. 109-121.
3. Mattenklott G. Poetik der Lebensalter / G. Mattenklott // Altern braucht Zukunft: Anthropologie, Perspektiven, Orientierung / hrsg. von Brigit Hoppe und Christoph Wulf. Hamburg: Europäische Verlagsanstalt, 1996. S. 141-156.
4. Бауман З. Мыслить социологически / З. Бауман; пер. с англ. М.: Аспект Пресс, 1996. 255 с.
5. Бексаева Н.А. Геронтологическая идентичность как механизм социальной интеграции / Н.А. Бексаева // Интеграционные процессы в современном обществе (по материалам Всерос. науч.-практ. конф. / под ред. М.Э. Елютиной. Саратов: Аквариус, 2003. С. 177-180.
6. Бергер П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман; пер. с англ. М.: Медиум, 1995. 323 с.
7. Давыдовский И.В. Геронтология / И.В. Давыдовский. М.: Медицина, 1966. 300 с.
8. Елютина М.Э. Социальная геронтология / М.Э. Елютина, Э.Е. Чеканова. Саратов: СГТУ, 2001. 168 с.
9. Елютина М.Э. Социокультурное конструирование образа старости / М.Э. Елютина // Поколенческая организация современного российского общества (социальные проблемы поколений): темат. сб. науч. статей / под ред. Г.В. Дыльнова и Н.В. Шахматовой. Саратов: Надежда, 2002. Вып. 1. С. 60-67.
10. Климова С.Г. Критерии определения групп «мы» и «они» / С.Г. Климова // Социс. 2002. № 6. С. 83-95.
11. Климова С.Г. Стереотипы повседневности в определении «своих» и «чужих» / С.Г. Климова // Социс. 2000. № 12. С. 13-22.
12. Коростовцев М. А. Египетский язык / М. А. Коростовцев. М.: Изд-во вост. лит., 1961. 103 с.
13. Краснова О.В. Социальная психология старения / О.В. Краснова, А.Г. Лидерс. М.: Издат. центр «Академия», 2002. 223 с.
14. Кулланда С.В. Праязыковые этимоны и историко-социологические реконструкции / С.В. Кулланда // Ранние формы социальной стратификации. М.: Наука, 1993.
С. 275-294.
15. Левченко И.Е. Феномен социальной смерти / И.Е. Левченко // Социс. 2001. № 6. С. 22-31.
16. Липин Л. А. Аккадский (вавилоно-ассирийский) язык. Вып. II. Словарь / Л. А. Липин. Л.: Изд-во ЛГУ, 1957. 216 с.
17. Медведева Г.П. Введение в социальную геронтологию / Г.П. Медведева. М.: Москов. психолого-социальный ин-т; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2000. 96 с.
18. Молевич Е.Ф. К анализу сущности и формы социальной старости / Е.Ф. Молевич // Социс. 2001. № 4. С. 61-64.
19. Образцов И.В. Социальные проблемы бывших кадровых военнослужащих / И.В. Образцов, С.С. Соловьев // Социс. 1998. № 4. С. 70-81.
20. Смолькин А.А. Исторические формы отношения к старости / А.А. Смолькин // Отечественные записки. 2005. № 3 (24). С. 253-264.
21. Смолькин А.А. Отношение к старости в русской культуре (по фольклорным материалам) / А.А. Смолькин // Поколенческая организация современного российского общества (специфика современных межпоколенческих отношений): коллект. моногр. / под ред. Г.В. Дыльнова и Н.В. Шахматовой. Саратов: Научная книга, 2003. 296 с.
22. Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / Г. Спенсер; пер. с англ. Минск: Современный литератор, 1999. 1408 с.
23. Фролькис В.В. Синдром старения / В.В. Фролькис // Наука и жизнь. 1991. № 8. С. 92-96.
24. Шюц А. Структура повседневного мышления / А. Шюц // Социс. 1988. № 2. С. 129-137.
25. Юсифов Ю.Б. Элам. Социально-экономическая история / Ю.Б. Юсифов. М.: Наука, 1968. 407 с.
Смолькин Антон Александрович -
кандидат социологических наук, доцент кафедры «Социология»
Саратовского государственного технического университета
Статья поступила в редакцию 18.10.06, принята к опубликованию 21.11.06
