CC BY
130
позволяет практически разрешить поставленную проблему тентности руководителя учреждения начального и среднего исследования и повысить уровень информационной компе- профессионального образования.
Библиографический список
1. Сластенин, В.А. Педагогика / В.А. Сластёнин, И.Ф. Исаев, А.И. Мищенко, Е.Н. Шиянов. - М.: Школа-Пресс, 2000.
2. Белкин, А.С. Компетентность. Профессионализм. Мастерство. - Челябинск: Южно-урал. книжн. изд-во, 2004.
3. Ахаян, А. А. Структура, диагностика и средства развития информационной компетентности учащихся. - СПб.: ООО «Книжный дом», 2008. Статья поступила в редакцию 06.05.10
УДК 159.9:316.37
Т.В. Бескова, доц. Института социального образования (филиал) Российского государственного социального университета, г. Саратов, Е-шаИ: tatbeskova@yandex.ru
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ ЗАВИСТИ В ФИЛОСОФСКО-ЭТИЧЕСКИХ ТРУДАХ1
В работе проведен обстоятельный анализ трудов философов и моралистов, начиная со времен античности, в которых, так или иначе, обсуждается проблема зависти, раскрывается ее социально-психологическая сущность, выявляются ее внешние и внутренние детерминанты, механизмы актуализации и фундаментальные предпосылки.
Ключевые слова: философия, зависть, ненависть, соперничество, ревность, справедливость.
Стремление понять природу чувств и страстей присуще человеку с тех пор как его стали волновать вопросы познания собственной сущности. К числу таких страстей - структурных элементов морального зла - относится и зависть. Несмотря на то, что зависть входит в число наименее признанных чувств и почти не упоминается при объяснении собственных поведенческих проявлений, мы не можем отрицать распространенность и неизбежность этого социально-психологического феномена в современной жизни.
Как отмечает А.Ю. Согомонов, современный мир «как никогда ранее, способствует усилению этого чувства у людей. Ориентация на потребительство не может не сопровождаться завистью, которая со все прогрессирующей силой засасывает человека в «гонку потребления». С другой стороны, постепенное стирание социально-классовых различий между людьми, по крайней мере, во внешнем их проявлении, стимулирует дух конкуренции и чувство соперничества, что неизбежно приводит к столкновению честолюбивых личностей, активизирует зависть к людям «счастливой судьбы», к обладающим большим богатством и «власть имущим»» [1, с. 107].
На наш взгляд, начинать изучение социальнопсихологической сущности зависти необходимо с глубокого и обстоятельного анализа трудов философов и моралистов, хотя бы потому, что психология, как и многие другие науки, выделилась из лона философии, которая для нее выступает своеобразной основой и имеет, прежде всего, теоретикометодологическое значение.
Таким образом, в настоящей статье предпринята попытка обзора и анализа философско-этических работ, в которых каким-либо образом обсуждается проблема зависти и понятий с ней сопряженных, с целью выявления ее внешних и внутренних детерминант.
Стоит отметить, что проблема зависти в целом, как и проблема влияния зависти на человеческие отношения затронута многими мыслителями. Еще в VIII - VII вв. до н.э. древнегреческий поэт и первый европейский моралист Гесиод говорил о том, что «зависть - посреди всех людей, достойных сожаления, - громко кричащая, с полными ненависти глазами, ходит, радуясь злому» [2, с. 114]. Он был первым из тех, кто выделил два вида зависти: зависть благую и зависть порочную, разъясняя разницу между ними в поэме «Труды и дни» [3, с. 11-26]:
Знай же, что две существуют различных Эриды на свете, А не одна лишь всего. С одобрением отнесся б разумный К первой. Другая достойна упреков. И духом различны: Эта - свирепые войны и злую вражду вызывает,
Грозная. Люди не любят ее. Лишь по воле бессмертных Чтут они против желанья тяжелую эту Эриду.
Первая раньше второй рождена многосумрачной Ночью; Между корнями земли поместил ее кормчий всевышний,
Зевс, в эфире живущий, и более сделал полезной;
Эта способна принудить к труду и ленивого даже;
Видит ленивец, что рядом другой близ него богатеет,
Станет и сам торопиться с насадками, с севом, с устройством
Дома. Сосед соревнует к соседу, который к богатству
Сердцем стремится. Вот эта Эрида для смертных полезна.
Зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник;
Нищему нищий, певцу же певец соревнует усердно.
Демокрит, говоря о зависти, отмечал ее негативное влияние на взаимоотношения людей: «Зависть - начало раздора среди людей», а также акцентировал внимание на то, что в первую очередь от зависти страдает сам ее субъект: «Завистливый человек причиняет огорчение самому себе словно своему врагу».
Аристотель в своем известном труде «Риторика» трактует зависть через печаль: «зависть есть некоторого рода печаль, являющаяся при виде благоденствия подобных нам людей, наслаждающихся выше указанными благами - [печаль], не имеющая целью доставить что-нибудь самому завидующему [человеку], но имеющая в виду только этих других людей» [4, с. 93]. Человек, которому свойственна зависть, по мнению Аристотеля, честолюбив и малодушен.
Кроме того, в «Риторике» он высказывает мысль, которая в настоящее время стала своеобразной аксиомой для исследователей, а именно, то, что зависть возникает среди людей близкого социального положения: «Зависть будут испытывать такие люди, для которых есть подобные или кажущиеся подобными. Подобными - я разумею, по происхождению, по родству, по возрасту, по дарованиям, по славе, по состоянию. <. > люди завидуют тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе, откуда и говорится: «родня умеет и завидовать» [5, с. 93-94].
Далее Аристотель анализирует соперничество, чувство, которое, по его мнению, часто путают с завистью. Он пишет: «<...> соревнование есть нечто хорошее и бывает у людей хороших, а зависть есть нечто низкое и бывает у низких людей. В первом случае человек, под влиянием соревнования, старается сам о том, чтобы достигнуть благ, а во втором, под влиянием зависти, - о том, чтоб его ближний не пользовался этими благами» [6, с. 94]. Как утверждает А.Ю. Согомонов, в этом и есть суть «золотого правила» зависти [7, с. 111], которое можно выразить более кратко и афористично следующим образом: «не желай другому того, что желаешь себе».
Если в «Риторике» Аристотель соотносит зависть с соперничеством, то в «Никомаховой этике», говоря о моральном негодовании, противопоставляет его двум порокам - зависти и злорадству: «Негодование (nemesis) - середина между завистью и злорадством. И то, и другое чувство заслуживает по-
рицания, негодующий же достоин одобрения. Негодование -это скорбь о том, что блага принадлежат недостойному; негодующий - тот, кого огорчают такие вещи. Он же огорчится и тогда, когда увидит, что кто-то страдает незаслуженно. <...> Завистливый же ведет себя противоположным образом. Его будет огорчать благоденствие любого человека, будь оно заслуженное или незаслуженносе. Так же и злорадный будет рад беде любого человека, заслуженной и незаслуженной. Негодующий же не таков, он как бы некая середина между ними» [8, с. 322].
Близкое к Аристотелю определение зависти дает и Платон в «Диалогах»: «зависть - огорчение по поводу благ, имеющихся у друзей в настоящем или бывших у них в прошлом» [9]. Для него зависть всегда остается важнейшим людским пороком, препятствующим в продвижении к истинной добродетели. Платон также разделяет понятия «зависть» и «соперничество», но, несмотря на это, предполагает, что эти чувства могут трансформироваться друг в друга: «Когда же наступил мир и город пребывал в расцвете своей славы, случилась напасть, обычно выпадающая среди людей на долю тех, кто процветает, - соперничество, которое затем перешло в зависть» [10, с. 105]. В интерпретации же современных философов для Платона свойственно диалектическое представление о природе зависти - он проводит границу «между «зловредной» завистью и завистью, благодетельно действующей на людей, а именно соревновательностью» [11, с. 132].
У Ксенофонта в «Воспоминаниях о Сократе» зависть определяется как огорчение, вызванное не неудачами близких или преуспеванием врага, а, как это ни парадоксально, именно успехами друзей [12], что опять-таки постулирует факт возникновения зависти именно среди равных.
Значительный вклад в понимание социальнопсихологической природы зависти внес Фрэнсис Бэкон в девятом эссе «О зависти» [13]. С самого начала он различает два типа зависти: зависть в общественной и частной жизни. «Что касается зависти в общественной жизни, - пишет автор, - то в ней есть и хорошие стороны - чего никак не скажешь про зависть личную. Ибо зависть в жизни общественной есть род остракизма, поражающего тех, кто чрезмерно вознесся, и служит поэтому уздой для облеченных властью». Считаем необходимым отметить, что остракизм, представляющий собой почетную ссылку и просуществовавший в Афинах с 487 по 417 год до н.э., был задуман не столько для физического уничтожения личности, сколько для того, чтобы единовременным и внешне демократическим актом свести на нет амбициозные планы особо возвысившейся личности [14, с. 125]. Много лет спустя Ф. Ницше счел возможным расценить его как проявление «молчаливой зависти толпы».
На наш взгляд, отождествляя общественную зависть с недовольством, Бэкон несколько ограничивает ее. Однако все же больше внимания в своем эссе он уделяет личной зависти, которая является элементом общественной и, вероятно, играет более важную роль во всех обществах.
Бэконом не дается определение личной зависти, но он совершенно отчетливо показывает ее деструктивный характер: «<...> кто не надеется сравняться с ближним в достоинствах, старается сквитаться с ним, нанося ущерб его благополучию»; «зависть <. > есть гнуснейшая из страстей - недаром является она главной принадлежностью дьявола: он и есть тот завистник, который, "когда люди спали, пришел, и посеял между пшеницею плевелы, и ушел"».
Стоит отметить, что Бэкон весьма виртуозно выделил ведущий механизм актуализации зависти - социальное сравнение, говоря о том, что «в зависти всегда таится сравнение; а где невозможно сравнение, нет и зависти - вот почему королям завидуют одни короли»; а также ее фундаментальную предпосылку - превосходство другого человека («зависть, как солнечный луч, сильнее бьет по возвышенности, чем по ровным местам») и осознание в связи с этим своего более низкого положения («люди знатного рода замечены в зависти к людям новым при их возвышении; ведь расстояния при этом меняются, а им, как это бывает при обманах зрения, кажется, будто
они сами идут назад, потому только, что другие ушли вперед»).
Характеризуя субъекта зависти, он выделяет свойственные ему особенности: отсутствие добродетели («человек, лишенный достоинств, неизменно завидует им в других, ибо душа человеческая питается либо собственным благом, либо чужим несчастьем»); праздность («человек любопытный и докучливый обычно также и завистлив <...>. И напротив, кто знает лишь свои дела, мало находит пищи для зависти. Ведь зависть - зевака; она бродит по улицам, а дома ей не сидится»); тщеславие («неизменно завистливы те, кто из прихоти и тщеславия желает преуспеть во всем сразу»).
Кроме того, Бэкон называет единственное на его взгляд «противоядие» против личной зависти - жалость: «Менее завидуют тем, кому почести достались ценой тяжких трудов, забот или опасностей; ибо эту цену люди считают высокой и склонны таких пожалеть, а жалость исцеляет от зависти».
К теме зависти обращался и Р. Декарт, выделяя извинительную и порочную зависть. Извинительная зависть, по мнению автора, становится таковой «если злоба человека относится лишь к несправедливому распределению благ, которым завидуют, а не к тем, кто ими обладает <...>». Однако сам Декарт впоследствии уточняет, что «очень мало таких справедливых и великодушных людей, которые не питали бы ненависти к получившим какое-либо благо, которое нельзя распределить среди многих и которого они и сами желали, хотя те, кто его получил, столь же или даже в большей мере достойны этого блага» [15, с. 564]. Данная постановка вопроса свидетельствует о том, что в основе извинительной зависти лежит «естественная любовь к справедливости», а вектор злобы направлен не на объекты зависти, а лишь на предметы, которые несправедливо распределены. На наш взгляд, этот тезис является достаточно спорным, дабы любовь к справедливости - это то «красивое» оправдание человеком самого себя, которое безгранично расширяет границы действия зависти и делает ее вседозволенной и даже поощряемой, а «невинное» желание перераспределения благ ведет к тому, что объект ими обладающий лишается их или же их части.
В этой связи считаем необходимым процитировать Е.В. Золотухину-Аболину, которая пишет: «Зависть нередко рядится в тогу справедливости, борьбы за истину, драпируется принципиальностью. И иногда ее бывает трудно отличить от этих прекрасных человеческих качеств. Критерий тут один: идут ли на пользу делу обличительные речи и тома заявлений? Или, быть может, вся соль здесь в неудовлетворенных амбициях обвинителя?» [16, с. 53]. По мнению же ряда современных психологов (В.А. Лабунской, К. Муздыбаева,
Е.Е. Соколовой и др.), в работах которых анализируются условия, приводящие к возникновению зависти, главным ее фактором является именно ложно интерпретируемый тезис о равенстве людей, установка на «уравнивание» и «выравнивание», в основе которых, вероятно, и лежит любовь к справедливости.
Говоря о порочной зависти, Декарт отмечает ее двунаправленный агрессивно-разрушающий характер, оказывающий негативное влияние, как на объект, так и на субъект зависти: «Нет ни одного порока, который так вредил бы благополучию людей, как зависть, ибо те, кто им заражен, не только огорчаются сами, но и, как только могут, омрачают радость других. У них обыкновенно бывает свинцовый цвет лица, т.е. бледный, смесь желтого с черным, точно при ушибе, почему зависть по-латыни называется Нуог» [17, с. 561].
Декарт определяет этот вид зависти в более резких формулировках, чем анализируемые выше философы: «зависть это «порок, представляющий собой природную извращенность, заставляющую некоторых людей досадовать при виде блага, выпавшего на долю других». Далее он продолжает: «Зависть <. > представляет собой вид печали, смешанной с ненавистью, которую испытывают, когда видят какое-либо благо у тех, кого считают недостойными этого блага» [18, с. 560].
Мыслитель Нового времени Б. Спиноза считает зависть ненавистью: «зависть <...> есть не что иное, как сама ненависть, поскольку она рассматривается располагающей человека таким образом, что чужое несчастье причиняет ему удовольствие, и наоборот, чужое счастье причиняет ему неудовольствие». Далее он продолжает: «поскольку люди питают друг к другу зависть или какой-либо другой аффект ненависти, они противны друг другу, и, следовательно, их должно бояться тем больше, чем они могущественнее других индивидуумов природы» [19]. Как и другие философы, Спиноза выделяет одну из внутренних детерминант зависти, он пишет: «никто не бывает так склонен к зависти, как люди самоуни-женные», а также обращается к вопросу возникновения зависти среди людей, занимающих сходное положение: «Всякий завидует только добродетели себе равного, одинакового с ним по природе. Если же мы поражаемся мужеством, мудростью другого человека, но воображаем эти добродетели присущими единственно ему, а не общими и нашей природе, то мы будем завидовать ему не более чем высоте деревьев, храбрости львов и т.д.».
Говоря о зависти, на наш взгляд, нельзя оставить без внимания произведение французского писателя семнадцатого века Ф. де Ларошфуко «Максимы и моральные размышления» [20], в котором он в афористической форме изложил философские итоги наблюдений над природой человеческого характера. Говоря о зависти, он соотносит ее с ревностью («Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних»), гордостью («Гордость часто разжигает в нас зависть, и та же самая гордость нередко помогает нам с ней справиться»), ненавистью («Зависть еще непримиримее, чем ненависть»).
Но все же поистине великим стало наблюдение французского писателя характеризующее тот факт, что зависть входит в число наименее признанных чувств и почти не упоминается при объяснении собственных установок и реакций: «Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться». Комментируя эту, наверное, не требующую комментариев фразу, отметим, что причиной сокрытия собственной зависти является вполне устоявшееся убеждение людей в том, что сообщить о своей зависти, значит, практически согласится с тем, что другой человек лучше тебя. Однако многочисленные примеры из жизни, демонстрирующие легкость произнесения фразы: «Как я тебе завидую!», входят в явное противоречие с высказыванием Ларошфуко, что приводит нас к мысли о том, что человек открыто говорящий о своей зависти, ее вовсе не испытывает. Эмоции могут быть весьма разнообразные, однако, все они не ведут к понижению (потере) самоуважения, самоценности и других составляющих самоотношения. В этот момент человек может испытывать радость за другого, восхищение им, уважение к нему и его достижениям (приобретениям), желать добиться того же (без ощущения самоунижения), что рождает соперничество, соревновательность и конкуренцию. Признаться же в зависти, которая не дает покоя, мучает и гложет, бесспорно, тяжелее.
И. Кант в своей поздней работе «Метафизика нравов» (1797) анализирует зависть и относит ее к «отвратительному семейству пороков» наряду с неблагодарностью и злорадством, называя их «пороком человеческой ненависти - полной противоположности человеческой любви». Кант указывает на то, что ненависть эта имеет особенность скрываться и нейтрализоваться: «Ненависть здесь, однако, не открытая и грубая, а тайная и замаскированная, что добавляет к забвению долга перед своим ближним еще низость, и таким образом нарушает также долг перед самим собой» [21, с. 399].
Что же касается самой дефиниции «зависть», то Кант дал ей наиболее полное определение: «Зависть (livor) есть склонность воспринимать с неудовольствием благополучие других, хотя оно не наносит никакого ущерба его благополучию; когда она проявляется в поступке (направленном на то, чтобы
лишить блага другого), она называется черной завистью, в остальных же случаях - просто недоброжелательством (іпуіііепііа); зависть все же представляет собой лишь косвенно злонравный образ мыслей, а именно досаду от того, что мы видим, как чужое благополучие заслоняет наше собственное; потому что мы не умеем оценивать наше благо по его внутреннему достоинству, а делаем эту оценку наглядной, лишь сравнивая наше благо с благом других. <...> Побудительные мотивы зависти заложены, следовательно, в природе человека, и лишь их внешнее проявление превращает ее в отвратительный порок угрюмой страсти, терзающей человека и стремящейся к разрушению счастья других, хотя бы только мысленно; [порок этот], стало быть, противен долгу человека перед самим собой и перед другими» [22, с. 399].
Комментируя последнюю фразу Канта, Г. Шек пишет: «Таким образом, для человека естественно испытывать импульс к зависти. Он всегда будет сравнивать себя с другими, обычно с теми, кто не слишком отдален от него социально, но порок, <. > проявляется только тогда, когда завистливый человек переходит к действиям, или же соответственно бездействует, чтобы причинить вред другому, или как минимум потворствует своей зависти настолько, что причиняет ущерб самому себе» [23, с. 244].
Анализ человеческой порочности, который завершается исследованием зависти, можно найти и у А. Шопенгауэра. Он убежден, что в каждом человеке есть нечто абсолютно порочное и что даже в самых благородных людях иногда будут удивительным образом проявляться приметы зла: «Зависть в человеке естественна и все же она и порок и несчастье» [24]. Шопенгауэр описывает зависть как «душу повсюду процветающего безмолвного соглашения и без переговоров установившегося союза всякой посредственности против всякого единичного отличия в каком бы то не было роде» [25, с. 491].
Большое внимание автор уделяет фундаментальной предпосылке зависти - превосходству другого человека и осознанию в связи с этим своего более низкого положения -«слава, приобретенная человеком, воздымает его над всеми остальными и настолько же понижает каждого другого; выдающаяся заслуга всегда удостаивается славы за счет тех, кто ни в чем не отличился» [26].
У зависти, полагает мыслитель, есть два излюбленных средства - хвалить то, что дурно, или, напротив, замалчивать то, что хорошо: «Всякий может хвалить только за счет собственного значения, всякий, утверждая славу за другим деятелем своей или родственной специальности, в сущности отнимает славу у себя» [27, с. 493-494].
Кроме того, Шопенгауэр дает довольно неожиданный «рецепт» от зависти, который формулируется в «Афоризмах.»: «Следует чаще думать о тех, кому живется хуже нашего, чем о тех, кто кажется счастливее нас. Когда нас постигают действительные несчастья, то лучшее утешение, - хотя оно и истекает из того же источника, что и зависть - доставит нам зрелище чужих страданий, превосходящих наше горе, а после этого - общение с людьми, находящимися в том же положении что и мы - с сотоварищами по несчастью» [28]. Следующий же совет немецкого философа облечен в стихотворную форму:
Ты зависть не заставишь примириться,
Так можешь всласть над нею поглумиться.
Успех твой отравляет ей житье,
Потешься же над муками ее.
У Ф. Ницше все его творчество, от начала до конца, содержит ссылки на проблему зависти, но чаще всего они встречаются в середине его творческого пути - в книге «Человеческое, слишком человеческое». Убедительность наблюдений Фридриха Ницше, вероятно, связана с его огромным опытом в качестве объекта зависти. Он исходит из существования постоянной латентной зависти, одной из самых глубоких человеческих склонностей, которая пробуждается, как только человек оказался в обществе. Суть посвященных зависти афоризмов, можно сформулировать следующим образом: «срамные части человеческой души» (зависть и ревность - прим.
автора), скрываются за самыми странными масками. В то время как обычная зависть начинает кудахтать, как только курица, которой она завидует, снесет яйцо, и, таким образом, зависть становится менее острой, существует иная, более глубокая форма зависти: «<...> зависть, которая в таком случае умолкает, желая, чтобы все уста были запечатаны, и воспаляется все больше и больше из-за того, что это желание не исполняется. Молчаливая зависть растет в тишине» [29].
Ф. Ницше выявляет связь между завистью, идеей равенства и представлением о социальной справедливости, а в емком афоризме указывает на связь зависти и нигилизма: «Когда некоторым людям не удается исполнить то, чего они желали, они раздраженно восклицают: “Пусть погибнет весь мир!” Эта отталкивающая эмоция - высшая точка зависти, подразумевающая: “Если я не могу иметь чего-то, то никто не должен иметь ничего, никто не должен быть никем!”» [30].
У Ницше в труде «Так говорил Заратустра» мы находим мысль, которая схожа с рассуждениями Бэкона о том, что жалость является практически единственным «противоядием» от зависти: «Как они могли бы вынести мое счастье, если бы я не наложил несчастий, зимней стужи, шапок из белого медведя и покровов из снежного неба на мое счастье» [31, с. 126].
Однако, как нам видится, Ницше в своем творчестве не рассматривал возможность возникновения зависти в случаях, когда различия между субъектами сравнения минимальны, его занимали значительные различия - различия между великим и малым, высоким и низким. Это, возможно, и не позволило ему заметить, что на интенсивность зависти влияют не столь объективно существующие различия, сколь субъективно так воспринимаемые.
В «Генеалогии морали» [32] Ницше пристальное внимание уделяет рессентименту. В современных философских словарях мы находим, что рессентимент (фр. ressentiment -злопамятность, озлобление) трактуется как новое переживание прежнего чувства, благодаря которому прежнее чувство усиливается; в частности, чувство вражды, возмездия, мести, чувство бессильной злобы, которое человек, стоящий ниже на социальной и духовной лестнице, испытывает по отношению к знатному и власть имущему, доходя в конце концов до ненависти к самому себе. Рессентимент является более сложным понятием, чем зависть или неприязнь. Феномен рессентимен-та заключается в сублимации чувства неполноценности в особую систему морали. Согласно же словарю иностранных слов рессентимент также означает «тягостное сознание тщетности попыток повысить свой статус в жизни или в обществе» [33].
Ницше рассматривал многие формы рессентимента, а также его физиологические проявления как реактивного и устойчивого типа поведения. Рессентимент овладевает теми людьми, которые лишены нормальной позитивной реакции и которые могут безнаказанно предаться лишь воображаемой мести. Такой рессентимент - это рабская мораль, и восстание рабов в морали начинается тогда, когда сам рессентимент становится креативным и рождает ценности [34, с. 497]. Ницше разделяет три главных рессентимента: зависть, обиду и вину.
Также как и Ницше, Кьеркегор проявлял поистине исключительный интерес к зависти - размышления о ней пронизывают практически все его творчество. По мнению Г. Шека данному философу принадлежит один из самых глубоких подходов к раскрытию темы зависти. Кьеркегор достаточно часто использует мотив зависти в качестве самоочевидного объяснения некоторых типов поведения людей, в особенности для объяснения внезапной перемены чувств.
Подобно Ницше, он постоянно указывает на мотив зависти, скрытый во внешне безобидных и широко распространенных оборотах речи. Фраза Кьеркегора: «Зависть - это скрытое восхищение», в настоящее время стала афоризмом, но дальнейшее продолжение этой мысли известно отнюдь не всем, а далее следует: «Поклонник, предчувствующий, что его поклонение не принесет счастья, предпочтет избрать зависть к тому, чем он восхищается. Он станет говорить на ином языке, и на этом языке он объявит, что, то, чем он на самом деле
восхищается - ерунда, глупость, иллюзия, извращение и порхание. Восхищение - это радостное самозабвение, зависть -горькое самоутверждение» [35, с. 197]. Таким образом, Кьеркегор показывает, что внешние проявления зависти могут проявляться и как необоснованная критика того, кому завидует человек, и как его дискредитация, что, в общем, преследуют одну и ту же цель, а именно - понизить достоинства соперника и тем самым защитить свою самооценку
Согласно Кьеркегору, недоверие, злорадство (schaden-treude) и низость принадлежат к тому же роду, что и зависть. Он пишет: «И есть зависть; она быстро покидает человека, но она не покидает человека, отпуская его, нет, она торопится помочь его падению. И обеспечив это, зависть поспешит в темный закоулок, где она призовет свою еще более отвратительную кузину, злобную радость, чтобы повеселиться вместе
- за собственный счет» [36, с. 197].
Немецкий философ и социолог девятнадцатого века Макс Шелер дал подробный анализ проблемы зависти в своей работе «Рессентимент в структуре моралей» [37], в которой он вслед за Ницше, рассматривал завистливого человека, как человека, испытывающего рессентимент. Г. Шек отмечает, что, по мнению Шелера, рессентимент возникает, когда человека принуждают - другие люди или обстоятельства - оставаться в положении, которое ему не нравиться и которое он считает несоизмеримым со своей самооценкой [38, с. 263]. Однако стоит заметить, что подход М. Шелера являлся несколько ограниченным в силу того, что он руководствовался гипотезой о рессентиментальных типах, к которым, по его мнению, относятся женщины (по причине того, что они всегда подчинены мужчине). Кроме того, в произведение Шелера явно прослеживается его несогласие с универсальной ролью зависти в человеческой жизни.
В отличие от Ницше, который считал, что французское слово ressentiment не поддается переводу, и превратил его в термин, Шелер дает ему определение: «Ressentiment подразумевает переживание снова и снова определенной эмоциональной реакции по отношению к другому, в процессе которого эта эмоция постепенно углубляется и интровертируется в ядро личности, одновременно дистанцируясь от сферы выражения и деятельности данного индивида» [39, с. 36]. Вслед за Ницше Шелер подчеркивает, что рессентимент - это форма самоотравления, которая достигает высшей точки в мстительном побуждении. В этом участвует группа эмоций: ненависть, недоброжелательность, зависть, ревность и злоба.
Что касается непосредственно зависти, то Шелер определяет ее как продукт чувства беспомощности: «Простое недовольство тем, что у другого есть желанная мне вещь, не является завистью; на самом деле оно служит мотивом, чтобы как-то приобрести желанный предмет <...>. Только когда попытка получить его не удалась и привела к осознанию собственной беспомощности, действительно возникает зависть» [40, с. 45].
В другом месте он замечает: «Бессильная зависть - это самый ужасный род зависти. В силу этого, тот вид зависти, которая порождает рессентимент в наибольшей степени, - это зависть, направленная против индивидуального и существенного бытия незнакомого человека, экзистенциональная зависть. Ведь эта зависть, так сказать, постоянно бормочет: «Я мог бы простить тебе все, кроме того, что ты есть и каков ты есть; кроме того, что я не такой, как ты; что «я» - не «ты»». Такая зависть с самого начала отрицает само существование другого человека, которое субъект зависти острейшим образом переживает как «угнетение» или как «упрек» [41, с. 45].
Вклад Макса Шелера в понимание сущности зависти, в том числе и социально-психологической, бесспорно заслуживает признания и уважения. Единственное, что, на наш взгляд, вызывает сомнение - это озвученное им мнение, что зависть исчезает, как только имущество, которому завидует человек, станет его. Нами же поддерживается позиция Г. Шека, который считает, что это чрезмерно оптимистичное мнение.
Единственным автором, кто посвятил зависти целую монографию, был Эжен Рега, книга которого вышла в 1932 г. В
историю вошла его фраза, демонстрирующая повсеместность и неизбежность зависти: «Завистливые люди умирают, но зависть остается жить». Так же как и многие, Рега считает зависть пороком, негативной и деструктивной чертой, а также подавляемым и в основном камуфлируемым состоянием психики. По его мнению, она порождает только одну добродетель
- скромность, вызванную страхом перед завистью, которая дает людям более низкого социального положения иллюзию того, что они не находятся в этом положении вынужденно.
Рега развивает высказанную французским моралистом Риваролем идею о том, что способность ума к сравнению -это источник справедливости для разума и источник зависти для сердца [42, с. 8]. По его определению сама возможность для сравнения обязательно связана с тем, что положение одной из сторон оценивается ниже. При этом он указывает, что это совершенно не зависит ни от абсолютного уровня сравниваемых людей, ни от абсолютного расстояния между ними, утверждая, что сравнение потенциально представляет собой зависть, если в него не смогли эффективно вмешаться компенсаторные представления и чувства (курсив автора).
Кроме того, Рега выделяет два вида зависти: обычную вульгарную зависть - она отвратительна, следовательно, ее обычно скрывают и зависть-возмущение, которую можно извинить и даже оправдать [43, с. 11] («публичная зависть» Ф. Бэкона). Оба эти вида зависти, по мнению автора, имеют одно и то же происхождение. Различие между ними зависит от беспристрастности людей и их представлений о том, что является честным и справедливым. Он указывает, что его концепт зависти-возмущения напоминает концепт негодования, описанного Аристотелем, - чувства, находящегося между завистью и злорадством. За деструктивной и бессильной завистью он распознает то естественное побуждение или ту энергию, без которых многое из того, что называется цивилизацией, никогда бы не родилось. Проблема для человека, который завидует, состоит в том, чтобы узнать, законно ли его возмущение (проблема истинной и ложной легитимации зависти) [44, с. 25].
Рега в своем труде помимо всего прочего акцентирует внимание на различие между ревностью и завистью, считая ревность матерью зависти, и в то же время утверждает, что зависть охватывает большее поле, чем ревность. Он отмечает, что именно зависть и ревность представляют собой наиболее активные и мощные мотивы нашего поведения.
Заканчивая обзор философско-этических воззрений на проблему зависти, более чем очевидно, что, некоторые, а может быть и многие работы авторов, рассматривающих эту
проблематику, остались за рамками нашего обсуждения. Однако, несомненно, и то, что основные труды великих филосо-фов-моралистов, все же включены в наш обзор.
Подводя итоги, необходимо отметить, что мыслители всех времен не рассматривают зависть как обособленный феномен, а сопрягают его с другими психологическими и социально-психологическими категориями, такими как, соперничество, соревновательность, справедливость, ревность, злорадство, ненависть, негодование, неблагодарность, недоброжелательство, гордость, скромность, а также с философским понятием «рессентимент».
Во многих философских эссе высказывается, а в последствии и довольно убедительно утверждается мысль о том, что зависть в основном возникает среди людей близкого социального положения. Необходимо отметить и то, что современные взгляды на обстоятельства, механизмы актуализации зависти и ее фундаментальные предпосылки основываются на воззрениях философов, начиная со времен античности. Все без исключения авторы в своих работах указывают на деструктивный характер зависти, но в определениях этой дефиниции прослеживаются различия, которые в отдельных случаях имеют весьма принципиальное значение. Диапазон определений зависти достаточно широкий - от ее рассмотрения как печали и огорчения до ненависти и порока («некоторого рода печаль», «огорчение», «склонность воспринимать с неудовольствием благополучие других», «продукт чувства беспомощности», «ненависть», «порок»). Однако, несмотря на признаваемый всеми деструктивный характер рассматриваемого феномена, авторы большинства работ предпринимают попытки выделить «положительную» зависть (соревновательную (Аристотель, Платон), общественную (Ф. Бэкон), извинительную (Р. Декарт), зависть-недоброжелательство (И. Кант) и зависть-возмущение (Э. Рега)), тем самым, постулируя ее двойственную природу (деструктивную и созидательную). В этой связи нам кажется уместным высказывание М. де Унамуно, которое заставляет исследователей задаваться вопросом
0 конструктивном характере зависти и дискуссировать на эту тему: «Люди стыдятся, откровенно бояться быть уличенной в этой «заразе», хотя на словах могут признавать за ней позитивные социальные функции» [45, с. 249].
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Социальнопсихологические детерминанты зависти как характеристики межличностных отношений», проект № 10-06-00091 а
Библиографический список
1. Согомонов, А.Ю. Феноменология зависти в древней Греции // Этическая мысль: науч.-публицист. чтения. - М.: Политиздат, 1990.
2. Там же.
3. Гесиод. Работы и дни. Земледельческая поэма / Гесиод. - М.: Недра, 1927.
4. Аристотель. Риторика // Античные риторики. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1978.
5. Там же.
6. Там же.
7. Согомонов, А.Ю. Указ. соч.
8. Аристотель. Сочинения. В 4 т. (Серия «Философское наследие») / Аристотель. - М.: Мысль, 1983. - Т. 4.
9. Платон. Диалоги / Платон. - М.: Мысль, 1986.
10. Там же.
11. Согомонов, А. Ю. Указ. соч.
12. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. Серия «Памятники философской мысли» / Ксенофонт. - М.: Наука. 1993.
13. Бэкон, Ф. Великое восстановление наук. Новый Органон. Вторая часть сочинения, называемая или истинные указания для истолкования природы [Э/р] // http://lib.ru/FILOSOF/BEKON/nauka2.txt .
14. Согомонов, А. Ю. Указ. соч.
15. Декарт, Р. Страсти души // Соч.: в 2-х т. / сост., ред., вступ. ст. В.В. Соколова. - М.: Мысль, 1989. - Т. 1.
16. Золотухина-Аболина, Е.В. Зависть // Молодой коммунист. - 1989. - № 7.
17. Декарт, Р. Указ. соч.
18. Там же .
19. Спиноза, Б. Этика. - М.-Л.: Государственное социально-экономическое изд-во, 1932.
20. Ларошфуко, Ф. Максимы и моральные размышления. - М.; Л., 1959.
21. Кант, И. Метафизика нравов // Соч.: в 6-и т. - М.: Мысль, 1965. - Т. 1, Ч. 2.
22. Там же.
23. Шек, Г. Зависть: теория социального поведения. - М.: ИРИСЭН, 2010.
24. Шопенгауэр, А. Афоризмы житейской мудрости [Э/р] // http://artursh.liferus.ru/.
25. Schopenhauer, A. Saemtliche Werke. ed. A. Huebscher. - Leipzig, 1939. - Vol. 6.
26. Шопенгауэр, А. Указ. соч.
27. Schopenhauer, A. Saemtliche Werke. ed. A. Huebscher, - Leipzig, 1939. - Vol. 6.
28. Шопенгауэр, А. Указ. соч.
29. Ницше, Ф. Человеческое, слишком человеческое // Соч.: в 2-х т. - М.: Мысль, 1990. - Т. 2.
30. Там же.
31. Ницше, Ф. Так говорил Заратустра // Соч.: в 2-х т. - М.: Мысль, 1997. - Т. 2.
32. Ницше, Ф. Генеалогия морали // Соч.: в 2-х. т. - М.: Мысль, 1997. - Т. 2.
33. Комлев, Н.Г. Словарь новых иностранных слов: (С переводом, этимологией и толкованием) / Н.Г. Комлев. - М.: Изд-во МГУ, 1995.
34. Ницше, Ф. Генеалогия морали // Соч. в 2-х. т. - М.: Мысль, 1997. - Т. 2.
35. Kierkegaard, S. Sygdommen til Doden (The Sickness unto Death) in Samlede Vaerker. ed. H. O. Lange. - Copenhagen, 1920-1930. - Vol. XI.
36. Там же.
37. Шелер, М. Рессентимент в структуре моралей / Пер. с нем. А.Н. Малинкина. - СПб.: Наука, Университетская книга, 1999.
38. Шек, Г. Указ. соч.
39. Scheler, M. Probleme einer Soziologie des Wissens // Gesammelte Werke. - Bern-München: Francke, 1980. - 8. Bd.
40. Scheler, M. Das Ressentiment im AufbauderMoralen (Gesammelte Werke) 4th Edition. - Bern: Francke, 1955. - Vol. 3.
41. Scheler, M. Probleme einer Soziologie des Wissens // Gesammelte Werke. - Bern-München: Francke, 1980. - 8. Bd.
42. Raiga, E. L’Envie. - Paris: Alsan, 1932.
43. Там же.
44. Там же.
45. Унамуно, М. Испанская зависть // Избранное: в 2-т. - Л.: Худож. лит., 1981. -Т. 2.
Статья поступила в редакцию 06.05.10
УДК 378.147:37.01:800
Н.С. Кузнецова, ст. преп. ДальГАУ, г. Благовещенск, E-mail: kyz1108@yandex.ru К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВОЙ КОМПЕТЕНТНОСТИ СТУДЕНТОВ-ИНОСТРАНЦЕВ, ИЗУЧАЮЩИХ РУССКИЙ ЯЗЫК
В статье анализируется соотношение понятий «компетенция» и «компетентность», а также рассматриваются сущность и содержание коммуникативной и языковой компетенции, определяются их сходство и различие, анализируются способы достижения языковой компетентности иностранными учащимися.
Ключевые слова: компетенция, компетентность, коммуникативная компетенция/компетентность, языковая компетенция/компетентность, уровни владения русским языком как иностранным.
У студентов-иностранцев, поступающих в российские вузы, должны быть сформированы определенные знания, умения и навыки в области русского языка, позволяющие будущим специалистам стать конкурентоспособными.
Существует несколько понятий, с помощью которых пытаются охарактеризовать степень осведомленности о системе того или иного языка. К таким понятиям относятся: коммуникативная компетенция/компетентность, языковая компетен-ция/компе-тентность.
Использование различных понятий при обозначении близких явлений, приводит к тому, что возникают вопросы, связанные с определением их содержания, следовательно, необходим теоретический анализ, позволяющий выявить сущность, отличия и взаимосвязь коммуникативной и языковой компетенции/компетентности.
В настоящее время терминами «компетенция» и «компетентность» обозначаются самые разные явления: умственные действия (процессы, функции), личностные качества человека, мотивационные тенденции, ценностные ориентации (установки, диспозиции), особенности межличностного и конвенционального взаимодействия, практические умения, навыки и т. д.
Анализ определений компетентности и компетенции позволяет развести эти понятия. В толковом словаре русского языка под редакцией С.И. Ожегова под компетенцией понимается круг вопросов, в которых кто-нибудь хорошо осведомлён [1]. Следовательно, под компетенцией можно понимать осведомленность, определенную степень знакомства, знания, какой-либо деятельности личности. Компетентность - слово, образованное от прилагательного компетентный - знающий, осведомленный, авторитетный в какой-нибудь области [1]. Таким образом, под компетентностью можно понимать профессионально сформированное качество личности, и, соответственно, компетенция является основой или базой для дальнейшего формирования и развития компетентности.
В соответствии с рекомендациями макета Федерального государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования (2007) выделяют два кластера компетенций: универсальные и профессиональные. Универсальные компетенции структурируются на общенаучные, инструментальные,
социально-личностные и общекуль-турные. Профессиональные компетенции можно объединить в четыре группы: научно-исследовательские, проектные, производственно-технологические и организационно-уп-равленческие [2]. В свою очередь, коммуникативную компетенцию/компетентность и языковую компетенцию/компетентность следует относить к универсальным компетенциям, а именно к компетенциям социально-личностным.
Коммуникативная и языковая компетенция тесно связаны, но как по отношению к коммуникативной компетенции, так и по отношению к языковой компетенции используются различные определения, а как следствие - наличие разных классификаций.
Так как ранее было определено, что частью компетентности является компетенция, следовательно, первоначально необходимо определить суть коммуникативной компетенции, а лишь затем разобраться в том, что входит в состав коммуникативной компетентности.
Коммуникативная компетенция в литературе рассматривается как степень удовлетворительного овладения определенными нормами общения, поведения, как результат научения. Коммуникативная компетенция - это усвоение этно- и социально-психо-логических эталонов, стандартов, стереотипов поведения, овладения «техникой» общения [3].
Т.М. Балыхина определяет коммуникативную компетенцию как: «способность решать средствами изучаемого языка актуальные для себя и социума задачи общения в личной сфере (сфера коммуникации, связанная с деятельностью личного характера: домом, друзьями, интересами), общественной (сфера коммуникации, в которой человек функционирует как член общества в целом или конкретной организации), профессиональной (сфера коммуникации сопряженная с работой, специальностью человека), образовательной (сфера коммуникации связанная с организованным обучением как в учебном заведении так и вне его)» [4].
В методической литературе термин «коммуникативная компетенция» включает в себя в настоящее время ряд понятий:
а) вербально-когнитивная компетенция;
