CC BY
74
Кавказский макрорегион "пророс" изнутри не только экономическими, но и разветвленными научными, культурными связями. Данный период занял 50-80-е годы ХХ в.
5. Трансформационно-транзитный
Трансформационный этап приходится на постсоветский период и связан с общесистемной трансформацией всего российского социума, захватившей основные сферы его жизнедеятельности, в том числе и культуру. Изменились сами принципы центро-периферийного устройства российской социокультурной системы. Сокращение территории государства, выпадение из системной иерархии целого ряда крупнейших культурных центров существенным образом перестроило данную иерархию. С другой стороны, демократизация общественной жизни, развитие рыночных отношений, само ослабление административной властной вертикали способствовали в той или иной степени не только политической, но и социокультурной децентрализации, в
полной мере ощутимой и на Юге России. В частности, фиксируется ощутимое сокращение силы культурного притяжения Москвы и расширение сферы международных социокультурных контактов у всех ведущих южнороссийских центров. За последние два десятилетия в той или иной степени трансформировались все элементы региональных культурных комплексов. К настоящему времени практически завершен процесс адаптации социодинамических циклов культуры Юга России к условиям функционирования в рыночном обществе.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лотман Ю.М. Проблема византийского влияния на русскую культуру в типологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллинн: Изд-во "Александра", 1992. 480 с.
2. Цит по: Колобов О.А., Макарычев А.С. Регионализм в России: проблема определения понятия // Регионология. 1999. № 2. С. 147.
3. Регионоведение. Ростов н/Д.: Изд-во "Феникс", 2002. 430 с. С. 28.
13 марта 2009 г.
ББК 63.2
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В РОССИИ: ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СТАГНАЦИЯ И КОГНИТИВНЫЕ ПРОРЫВЫ
А.В. j
В 90-х годах прошлого века социально-гуманитарные науки в России, обретя свободу от "директивных указаний", столкнулись с проблемами восстановления своего научного статуса и методологической самоидентификации. В советское время эти науки в строгом смысле слова не были науками, поскольку их коммуникативные ресурсы, как считают некоторые исследователи, были рассчитаны не на профессиональную аудиторию, а на общество в целом. В социально-гуманитарных науках создавались картины социальной реальности, которые затем транслировались на многомиллионную аудиторию с использованием средств массовой информации, системы партийно -
Лубский Анатолий Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ; 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: [email protected], т. 8(863)2644722,
политической учебы, и, самое главное, на их основе разрабатывались проекты практического переустройства общества [1, с. 63].
Действительно, социально-гуманитарные науки в советское время, находясь под идеологическим диктатом и государственно-ре -прессивным давлением, развивались в русле материалистического понимания социальной реальности и монистической ее интерпретации, а также методологии "однолинейного прогрессизма". Вместе с тем в этих науках не только доминировала идеологическая риторика, но и создавались добротные научные труды, т.е. существовали "очаги" академической науки, далекой от власти и идеологии. Именно эти "очаги" в постсоветской России стали
Lubsky Anatoliy - doctor of philosophy, professor of social, political and law sciences department of the Institute for Retraining and Advanced Teaching in Humanities and Social Sciences of the Southern Federal University, 160 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: [email protected]. ph. +7(863)2644722
центрами методологической трансформации социально-гуманитарных наук, которая еще продолжается сегодня и проходит достаточно сложно и мучительно.
Уже в начале 90-х годов на волне критики марксистской парадигмы научного познания обнаружился дефицит креативности среди отечественных ученных, связанный с разработкой новых способов научно-познавательной деятельности. Одни из этих ученых встали на путь модернизации старой марксистской парадигмы, предложив, в частности, проект дополнения формационного подхода циви-лизационным [2]. Они считали, что понятия "формация" и "цивилизация" характеризуют "развитие общества с различных сторон и в разных системах координат" [3], поэтому, с их точки зрения, эти "подходы не исключают, а дополняют друг друга" [4]. Затем в рамках такого "синтетического" подхода была выдвинута идея "формационно-цивилизационного резонанса". Согласно этой идее, социально-исторический процесс представляет собой "продвижение" человеческого общества, состоящего из взаимодействующих цивилизаций, от одной формации к другой [5].
Другие ученые, отказавшись от марксистской парадигмы научного познания, обратились к западноевропейской интеллектуальной традиции, сотворив себе новых кумиров вначале в лице Э. Дюркгейма и Т. Парсонса, М. Вебера и Дж. Тойнби, а затем и других представителей академической науки на Западе. Теоретические конструкты этой науки, их понятийный аппарат стали широко использоваться в отечественных научных исследованиях, посвященных российской проблематике. Некоторые из этих конструктов превратились в интеллектуально-когнитивные моды.
Интеллектуально-когнитивные моды -это теоретические образцы познавательной деятельности, преобладающие в определенном научном сообществе и выполняющие в научном познании нормативно-принудительную функцию. Сами эти образцы являются следствием интеллектуального подражания когнитивным авторитетам. При этом можно выделить два вида интеллектуального подражания: первый вызван желанием выразить уважение к когнитивным авторитетам, второй - стремлением подчеркнуть свое равенство с ними.
В процессе формирования и распространения интеллектуально-когнитивных мод
можно выделить два этапа. На первом этапе в результате разрыва с традиционными образцами познавательной деятельности формируется набор предложений, конкурирующих между собой когнитивных образцов. На втором этапе научные сообщества производят отбор, в результате которого одобренный образец становится познавательно-принудительной нормой. Для российского научного сообщества проблема интеллектуально-когнитивных мод имеет особое значение. Ее рассмотрение дает возможность понять причины широкого распространения в научном дискурсе в конце XX - начале XXI вв. таких концептов, как модернизация, транзит и цивилизация.
Эти причины имеют прежде всего культурно-историческую основу и связаны с особенностями стиля научного мышления некоторых отечественных ученых. Характеризуя этот стиль, Вс.Н. Иванов пишет: "Ни у одного народа мы не видим таких специфических особенностей научного и обычного восприятия, как видим это у нас, русских: мы чрезвычайно легко видим в окружающем нас мире то, что мы хотим, что мы привыкли видеть. Это является следствием некритичности русского познавательного духа, которому все равно, верить ли в святость кн. Владимира или в непогрешимость Карла Маркса" [6]. Некритичность русского познавательного духа и породили склонность некоторых российских ученых к интеллектуальной подражательности и интеллектуальным заимствованиям.
Развернувшаяся в России в 90-х годах прошлого века мощная критика марксистской парадигмы сыграла большую роль в создании интеллектуальных условий для заимствования и усвоения иных методологических подходов, вброшенных на российский интеллектуальный рынок западной академической наукой. Это было следствием того, что некритичность русского познавательного духа реанимировала представление о том, что элитарная наука существует только на Западе и, следовательно, она должна быть объектом интеллектуального подражания. Поэтому спасительный выход из тупиков марксистской теоретической догматики многие российские исследователи увидели в некоторых модных западных теориях общественного развития.
В этот период одним из самых распространенных объяснительных конструктов в российском научном сообществе стала теория модернизации. Причем это произошло в
то время, когда на Западе, откуда пришла эта теория, уже к середине 80-х годов ХХ в. модернизационные концепции оказались в кризисе и были "оттеснены в мировом общественном мнении на задний план" [7].
Широкое распространение теории модернизации в социально-гуманитарных науках в конце ХХ в. в России было обусловлено тем, что значительный интеллектуальный сегмент отечественной социальной мысли был готов к ее восприятию. Во многом это объясняется особенностями профессионального стиля мышления отечественных ученых. Активно разрабатываемые в 50-70-е годы ХХ в. американскими и западноевропейскими учеными различные теории модернизации были выполнены в русле методологии "однолинейного прогрессизма", суть ее состоит в представлении о том, что существует одна линии общественного прогресса, ориентиры которого задаются наиболее развитыми западными странами. Эти теории модернизации и были призваны указать менее развитым странам, или так называемым переходным обществам, траекторию движения к современному состоянию. В 90-е годы ХХ в. в социально-гуманитарных науках был отменен марксизм и его составная часть - теория общественно-экономических формаций, но не произошло отказа от того стиля мышления, в русле которого она разрабатывалась. Основой этого стиля мышления и была как раз методология "однолинейного прогрессиз-ма", поэтому западные модернизационные концепции легко вписывались в отечественный интеллектуальный контекст.
Некритичность русского познавательного духа привела при этом к тому, что немногих ученых волновал в то время вопрос о том, можно ли вообще применять западную теорию модернизации для объяснения российских исторических и современных социальных реалий.
Затем в социально-гуманитарных науках в России модной стала концепция "перехода", или "транзита". Л. Гудков пишет, что это был своего рода когнитивный инверсионный откат, цитируя при этом Б. Капустина, который утверждал: «"Транзитологическая" парадигма есть лишь стыдливое воскрешение из мертвых той самой теории модернизации, которая процветала в 1950-1960-е годы, будучи предназначена для возникавшего тогда "третьего мира", и почила в 1970-е, выявив свое
интеллектуальное банкротство и политическую иррелевантность». В целом надо согласиться с Л. Гудковым, который, выступая на одном из семинаров знаменитого московского клуба "Белингва", говорил: "Теории модернизации и транзита, удобные в качестве элементов политической риторики, в конце концов продемонстрировали ограниченную ценность в качестве описательных или интерпретационных моделей для понимания происходивших в России процессов, ибо носили слишком нормативный и оценочный характер (будучи используемыми официозными политологами в качестве рецептов политического действия). Эти теории плохо учитывали специфический культурный и институциональный контекст России, сопротивление переменам, оказываемое как со стороны властных элит, так и населения" [8].
Такой же оказалась судьба и другого модного в 90-е годы ХХ в. теоретико-методологического конструкта - цивилизационного подхода. Большое влияние на распространение цивилизационных идей в России оказала публикация в 1993 г. работы С. Хантингтона "Столкновение цивилизаций?" [9]. К середине 90-х годов цивилизационный подход, наряду с модернизационным, стал наиболее модным в российском интеллектуальном сообществе. Это произошло в то время, когда на Западе уже был утрачен интерес к теории цивилизаций как познавательному средству, поскольку сам цивилизационный подход оказался в состоянии глубокого кризиса.
Вместе с тем падение научного интереса к цивилизационной проблематике со стороны западных ученых сопровождался, как отмечают исследователи, ее актуализацией в других странах. Это было обусловлено, по их мнению, беспрецедентным оживлением незападных центров культуры, претендующих на универсальное значение собственных традиций и ценностей. В связи с этим в современной методологической литературе уже в конце ХХ в. были поставлены вопросы: не опоздали ли мы с заимствованием теории цивилизаций? Выживет ли идея цивилизации вообще в условиях глобализации в качестве объяснительного конструкта российских социальных реалий? [10].
Однако многих отечественных ученых, использующих модные, но уже раритетные на Западе теории модернизации, транзита и цивилизации, это особо не волнует.
Их больше волнует собственное отношение к российским реалиям, поэтому понятия модернизации, транзита и цивилизации они всегда превращают в концепты, наполняя их определенным смыслом, выраженным в ценностном отношение к предмету когнитивного интереса. Любой концепт, формируемый речью, как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения - в будущее, как акт суждения - в настоящее [11]. Поэтому картины социальной реальности, создаваемые отечественными учеными на основе этих концептов, полны предвзятостей и некритических положений. В результате научному социально-гуманитарному знанию перестали доверять: оно стало слишком ангажированным и идеологизированным, чтобы казаться истинным или хотя бы правдивым.
В связи с этим надо обратить внимание на то, что для некоторых ученых текст важнее жизни, потому что эти ученые и читающая их книги интеллектуальная элита верят в когнитивную магию слова: если какое-либо явление обозначить определенным понятием, то, значит, так есть на самом деле. Однако как есть на самом деле - каждый домысливает по-своему. Потому ученые, стремясь к истине, жаждут правды.
В последнее время в социально-гуманитарных науках актуализировалась проблема языка научного дискурса, связанная с тем, что в научных исследованиях не всегда корректно используются научные понятия, возникшие в одной социокультурной среде, для объяснения социальных явлений в другой социокультурной среде. При этом вспомнили философско-методологическое предостережение П. Фейерабенда, который считал, что «словари и переводы являются весьма неудачным способом вводить понятие языка, синтаксис которого существенно отличен, например, от английского, или от идей, которые нельзя "подогнать" под западноевропейский способ мышления» [12].
В современном методологическом сознании складывается представление о том, что использование, например, понятий, разработанных в западной академической науке, для объяснения российских социокультурных реалий предполагает предварительную культурологическую экспертизу этих понятий. Речь при этом должна идти или о выяснении степени соизмеримости различных пластов российского и западноевропейского
социокультурного опыта, или о поиске областей социокультурного его совпадения.
В методологии социально-гуманитарного познания, основанного на принципах марксистской парадигмы, потребности в культурологической экспертизе используемых понятий не было. Так, в рамках формацион-ного подхода и концепции "однолинейного прогрессизма", признающей только одну линию развития, ориентиры которого задаются "продвинутыми" вперед в технико-технологическом отношении странами, и рассматривающей другие страны как "догоняющие" и, соответственно, "повторяющие" с различными модификациями по срокам или темпам путь, уже до них пройденный "наиболее развитыми странами", проблемы экстраполяции понятий из одной социокультурной среды в другую не возникало, поскольку речь шла лишь о стадиальных, а не культурно-типологических различиях.
В отечественном социально-гуманитарном познании пока нет научного языка для адекватного описания и объяснения российской действительности, хотя ученые владеют неким научным знанием, но лишь в языке локальных взаимодействий, коммуникации "с коллегами", но не в масштабе научного сообщества в целом. Поэтому для объяснения российской реальности исследователи все больше пользуемся западным языком.
На волне осознания этой проблемы в последние годы усилились призывы к разработке, в частности, русской национальной социологии. Однако, как замечает В.А. Ядов, пафос этих призывов диктуется стремлением совместить две несовместные позиции - ученого и идеолога. Поэтому на вопрос: для чего (и кому) нужна сегодня национальная русская социология, он отвечает: "Она нужна идеологам российской исключительности. Научному сообществу социологов доморощенная теория, будь она предложена, вряд ли принесет прибыток серьезного знания об отечественных реалиях" [13].
В целом и попытки модернизации марксистской парадигмы научного познания, и некритические заимствования и использование в отечественных когнитивных практиках западных теоретических конструктов свидетельствуют об интеллектуальной стагнации социально-гуманитарных наук в условиях дефицита креативного научного мышления в России. Интересными представляются на
этот счет взгляды достаточно широкого круга известных экспертов, представленные в проекте [14]. Так, С. Кордонский пишет, что современные "социальные ученые в большинстве своем такие же обыватели, как и играющие на лавочке в шахматы пенсионеры, только их мнения, верования и предрассудки выражаются калькированными с английских терминов словами" [15]. А. Филиппов утверждает, что "теоретической социологии в сегодняшней России нет" [16]. «"Слепым пятном" исследовательской оптики и сознания российской социологии, - отмечает Л. Гудков, - является все, что относится к тоталитарному прошлому страны: антропология советского человека, имперские традиции, культура патернализма» [17]. В. Воронков, фиксируя тождество официальной постсоветской и советской социологии, указывает на такие их общие черты, как партийная ангажированность, слабое знание социальной теории и отсутствие к ней интереса, приоритет общественной актуальности перед научной, неразвитость дискуссии, отсутствие рефлексии, жесткая формальная иерархия, абсолютизация количественных методов, господство структурного функционализма в методологии [18]. Б. Капустин подчеркивает, что "при нынешних гораздо больших возможностях для свободомыслия, чем в советский период, наша политическая теория в целом выглядит более робкой, прирученной и какой-то вторичной, чем, во всяком случае, неофициальная политическая мысль советского времени" [19].
В связи с этим примечательным выглядит вывод Г.С. Батыгина, который несколько ранее писал, что «посткоммунистический дискурс утратил толику "советского марксизма", но сохранил и прагматику, и стилистику его интеллектуальной работы» [1, с. 64].
Исследователи, изучающие причины интеллектуальной стагнации социально-гуманитарных наук в постсоветской России, делят их на внешние, относящиеся к социальному бытию самих интеллектуальных сообществ и их окружения, и внутренние, относящиеся к образу мыслей, ментальным стереотипам, установкам и предубеждениям, "слепым пятнам" сознания. Так, Н.С. Розов к внешним причинам относит: 1) инерцию советской системы организации науки; 2) захват ключевых позиций академической номенклатурой, заинтересованной лишь в сохранении своего положения; 3) отсутствие систематических
дискуссий между разными позициями и школами; 4) слабость или отсутствие реального взаимодействия между фундаментальными исследованиями и прикладными разработками; 5) "партийность" и низкопоклонство научных журналов; 6) сугубо инструментальное отношение власти к социальным исследованиям; 7) устойчивое взаимное равнодушие российских исследователей, в результате чего новые идеи и направления не поддерживаются, не получают отклика и гаснут; 8) общую зани-женность стандартов научной квалификации (особенно в провинции).
Анализируя внутренние причины интеллектуальной стагнации, Н.С. Розов, опираясь на идеи Р. Коллинза [20], пишет, что в сегодняшней России культурный капитал в социальных и гуманитарных науках практически перестал накапливаться. Каждая новая волна интеллектуальной моды (из США, Франции и Германии) почти полностью смывает предыдущие волны и обесценивает ростки самостоятельных исследований. Постструктурализм, постмодернизм, социальный конструктивизм, анализ случаев, дискурс-анализ захватывают умы, дискредитируя прежние подходы. Разумеется, кроме широких сменяющих друг друга волн, есть также параллельное одновременное влияние разных европейских и американских школ мысли на отдельные российские центры, но здесь глухота к прошлому оборачивается глухотой к чужакам. Другой внутренней причиной является то, что комментаторское поклонение классике, ярко выраженное в советскую эпоху по отношению к "классикам марксизма-ленинизма", теперь сменилось комментаторством по отношению к новым модным зарубежным веяниям [21].
Интеллектуальная стагнация в сфере социально-гуманитарных наук сопровождается снижением уровня профессиональной культуры и научно-исследовательского мастерства, что сказывается на качестве научных исследований.. В последнее время появилось поучительное занятие: чтение авторефератов кандидатских диссертаций, вывешенных на сайте в Интернете. Профанация науки, имитация научно-исследовательской деятельности, банальность теоретических положений, выносимых на защиту, словесная "чепуха" с вкраплениями "ваковских" стандартов - характерные черты значительной части этих авторефератов. Особенно бросается в глаза методологическая беспомощность их авторов,
которые, как правило, никогда не учились профессии исследователя.
Вместе с тем в социально-гуманитарных науках в современной России наметились и определенные когнитивные прорывы. Эти прорывы связаны прежде всего с тем, что в этих науках начался переход от монистической интерпретации социальной реальности к плюралистической. В связи с таким переходом надо отметить, что в современной эпистемологии присутствуют две тенденции. Одна из них связана с построением эпистемологии как "строгой науки", стремящейся представить субъектно-объектные отношения во все более жестких абстракциях. Вторая тенденция обусловлена стремлением не только сохранить субъект, но и представить его в теории познания как целостность, в единстве чувствования, мышления и деятельности [22]. Эти тенденции отчетливо обнаруживаются и в современных социально-гуманитарных науках, в которых развернулась борьба между рассудочно-социологически и экзи-стенциально-антропологически ориентированными теориями исторического познания.
В рамках рассудочно-социологической ориентации господствует принцип монистической интерпретации социальной реальности. Исследователи, придерживающиеся этого принципа, признают возможность получения такого социально-гуманитарного знания, которое полностью соответствовало бы изучаемой социальной реальности, обеспечивая тем самым однозначность содержания объективно истинного знания. Это порождает уверенность в возможности построения такой единственно верной социально-гуманитарной теории, доказательные аргументы которой окончательны и бесспорны. Принцип монистической интерпретации социальной реальности предполагает, что только одна из конкурирующих теорий обязательно должна быть истинной, а остальные ложными. В связи с этим ученые, исповедующие этот принцип, всегда претендуют на монопольное обладание научной истиной. При монистической интерпретации социальной реальности существенным является то, что ее возможности абсолютизируются, тогда как все другие способы интерпретации считаются ограниченными или ложными. Возможности различных монистических интерпретаций социальной реальности достаточно велики, ибо с их помощью были достигнуты
довольно значительные успехи в социально-гуманитарном познании.
Однако в социально-гуманитарной познании неизбежно возникают методологические ситуации, порождающие проблему эпистемологического выбора. В рамках монистической интерпретации социальной реальности возможность такого выбора отсутствует, ибо в качестве научного признается только один - универсальный - способ интерпретации этой реальности. Это означает необходимость выбора какого-либо одного способа интерпретации, что, естественно, сопровождается гносеологическим ригоризмом, т.е. решительным неприятием всех других возможных способов осуществления познавательной деятельности в социально-гуманитарных науках. Поэтому ученые-монисты всегда рискуют остаться в рамках лишь частичной интерпретации социальной реальности, поскольку каждая из монистических теорий рассматривает свой срез или только в одном ракурсе. Тем самым исследователи, придерживающиеся принципа монистической интерпретации социальной реальности, фактически отказываются принимать во внимание те социальные факты, которые в рамках их теоретических построений оказались несущественными. Однако, абсолютизируя когнитивные возможности своих частичных интерпретаций, они стремятся выдать их за единственно возможные теоретические реконструкции социальной реальности.
В рамках экзистенциально-антропологической эпистемологии доминирует принцип плюралистической интерпретации социальной реальности. Согласно этому принципу, последняя может мыслиться в многочисленных вариантах, каждому из которых соответствует свой собственный "наблюдатель" (в широком смысле - научное сознание определенного сообщества). Методологический смысл принципа плюралистической интерпретации социальной реальности состоит в том, что в конкретной когнитивной ситуации применяется свой специфический, ориентированный на решение определенных исследовательских задач, способ ее изучения. Поэтому в ходе социально-гуманитарного исследования ученый, учитывая специфику его предмета и характер познавательных задач, сознательно выбирает те способы их решения, которые должны дать необходимый
научный результат. При этом в зависимости от специфики предметной области и задач исследования ученый легко переходит от одного типа интерпретации к другому, меняя методологические позиции. Вместе с тем принцип плюралистической интерпретации социальной реальности содержит требование, согласно которому любая из удачных ее интерпретаций является ограниченной и поэтому не может быть экстраполирована в качестве универсальной методологии на весь процесс социально-гуманитарного познания. Таким образом, ученый-плюралист придерживается принципа не универсальности той или иной методологии, основанной на абсолютизации ее познавательных возможностей, а на их дополнительности как универсального принципа социально-гуманитарного исследования.
Смысл методологической установки, связанной с плюралистической интерпретацией социальной реальности, состоит в том, что по отношению к предмету социально-гуманитарного исследования можно сформулировать множество исследовательских задач, приоритетность которых зависит от методологического сознания исследователя. Однако по отношению к определенному классу исследовательских задач применяется, как правило, свой специфический способ их решения, давший в рамках определенной познавательной парадигмы необходимый научный результат.
Переход от монистической интерпретации социальной реальности к плюралистической выражен в особом состоянии методологического сознания исследователей, которое характеризуется фрагментарностью и разорванностью. В нем конкурирует между собой множество познавательных парадигм. Одни исследователи называют такое состояние методологическим плюрализмом, другие - методологическим сепаратизмом. В частности, И.А. Мальковская пишет, что от "методологического монизма" мы не перешли к "методологическому плюрализму". Вместо него в методологическом сознании родился своеобразный дух "плюралистически дискретного монизма", породивший и интеллектуальный сепаратизм [23]. Поэтому методологический сепаратизм, в отличие от методологического плюрализма, признающего самодостаточность и равноправие различных познавательных парадигм в условиях
парадигмального многообразия, стремится утвердить одну из парадигм в качестве универсального методологического средства.
В исследовательской практике, где постепенно утверждается принцип методологического плюрализма, представители различных течений и школ отдают предпочтение разным методологическим подходам, используют специфические научные тезаурусы и создают конкурирующие между собой теории предметного содержания. В результате современные социально-гуманитарные науки в настоящее время превратились в мультипара-дигмальные научные дисциплины, в "ярмарки идей", для которых характерно наличие множества конкурирующих между собой моделей и парадигм научного исследования. Это превращает социально-гуманитарное познание в когнитивное поле многообразных мнений и интеллектуальных "языковых игр", в результате которых социальная реальность растворяется во множество теоретических конструктов и ценностных концептов, смысловых миров и метафорических значений.
Одной из особенностей сложившейся когнитивной ситуации в социально-гуманитарном познании является то, что в современном научном мире почти не осталось ученых, которые с прежней страстью отстаивали бы тезис о возможности и необходимости единого подхода к изучению социальной реальности, способного охватить весь спектр ее многообразия. В результате социальные и гуманитарные науки начинают открывать множество социальных реальностей, и движение в них идет от одной-единственной истины и одного изначально данного мира к процессу порождения многообразия верных и при этом конфликтующих миров как самодостаточных и внутренне согласованных реальностей.
Все это порождает новый тип методологического сознания, который может быть описан следующими тезисами:
- реальность как внешний для исследователя "социальный мир" сам по себе не дает никаких гарантий адекватности научного знания;
- о социальной реальности можно говорить на разных языках, в контексте различных теорий, с учетом различных перспектив;
- в научном исследовании методология определяет, что может (или должно) быть наблюдаемо в этой реальности;
- научное познание, протекающее при определенных культурно-когнитивных условиях, определяется стилем мышления сообщества, к которому принадлежит ученый, и его методологическими установками;
- исследователь, веря в целесообразность (или смыслосообразность) социальной действительности, создает картину социальной реальности в виде системы когерентных понятий и логически непротиворечивых умозаключений так, что, будучи поставленной на место социальной действительности, эта картина отправляет такие же личные его "послания", как и сама действительность;
- научные знания как результат исследования всегда контекстуальны и индекси-кальны, поскольку они обусловлены познавательным контекстом и отмечены индексом схематизма, на основе которого они транслируются;
- научные знания как репрезентации "реального мира" не являются его "репродукциями", "отражениями", поскольку эти репрезентации несут на себе "почерк" познающего;
- научные знания, зависимые от контекста и перспективы, имеют статус конструкций, они концептуально относительны, их нельзя априори защитить от скептических возражений;
- исследователь, создавший определенную картину социальной реальности, может утверждать, не опасаясь фактических опровержений, что он в действительности познал некую сторону "реального мира", хотя это утверждение не может быть никогда прямо доказано.
В рамках такого методологического сознания научное исследование приобретает онтологическую "скромность": оно утрачивает социальную действительность "саму по себе" в той мере, в какой эта действительность трансформируется в знаки, символические формы и тем самым в разные картины социальной реальности, из которых ни одна не может быть признана единственно правильной. Социальный "мир" начинает встречать ученых в разных ипостасях, которые исследователи выбирают для конкретной научной "встречи". В результате в методологическом сознании постепенно преодолевается "жажда объективности", свойственная монистическим интерпретациям социальной реальности, и формируется представление о том, что "мир"
становится социальной реальностью в соответствии с познавательным контекстом.
В настоящее время этот познавательный контекст составляют три альтернативные модели научного социально-гуманитарного исследования - классическая, неклассическая и неоклассическая. Модель научного социально-гуманитарного исследования - это когнитивный аналог, концептуально воспроизводящий его наиболее типичные черты. Наиболее эффективным средством типологи-зации конкретных исследовательских практик в социально-гуманитарных науках выступает многомерное моделирование, учитывающее различные факторы социально-гуманитарного исследования и включающее разные ракурсы его рассмотрения. Внешний ракурс рассмотрения предполагает в структуре модели научного социально-гуманитарного исследования выделение таких факторов как социокультурный и эпистемологический контексты, а также стиль социально-гуманитарного мышления. Внутренний ракурс рассмотрения требует учета такого фактора, как роль субъекта познания в социально-гуманитарном исследовании. Кроме того, модель научного социально-гуманитарного исследования включает такие параметры, как принципы познания, предмет и методология исследования, когнитивная стратегия.
В основе классической модели научного социально-гуманитарного исследования лежит принцип социологизма, имеющий два аспекта: предметный и методологический. Предметный аспект проявлялся в холизме -интерпретации общества как целостной социальной реальности и в социальном детерминизме, в рамках которого общество представляется в виде социетальной системы с жесткой взаимозависимостью ее различных структур. Поэтому предметом классической модели научного социально-гуманитарного исследования выступает надындивидуальная социальная реальность, и это ориентирует исследователя на изучение в первую очередь социальных интересов, отношений, процессов и структур. В научном социально-гуманитарном исследовании ученому отводится роль "скромного" наблюдателя, который, однако, способен познать истину и поставить ее на службу обществу.
Методологический аспект принципа социологизма реализуется в когнитивной стратегии научного социально-гуманитарного
исследования, которая носит номотетический характер. Эта стратегия ориентирует исследователя, с одной стороны, на познание общего, приобретающего форму социального типа, а с другой - на открытие социальных законов и установление социальных закономерностей. Поэтому исследователи, работающие в рамках классической модели научного исследования, выясняя то, как "это есть на самом деле", должны стремиться к выявлению "общего", присущего определенному классу социальных явлений, и установлению взаимосвязей между ними и их "повторяемости" в социальном процессе. Поэтому основным познавательным средством неклассической модели научного социально-гуманитарного исследования является объяснение как выяснение причинно-следственных связей и подведение эмпирического материала под определенное понятие или теорию.
В целом номотетическая стратегия классической модели научного социально-гуманитарного исследования предполагает создание таких теоретических конструктов, с помощью которых исследователь мог бы охватить все стороны социальной действительности в единой логически непротиворечивой системе эмпирического и теоретического знания. Эти знания, рассматриваемые как своего рода "слепки" с объективных отношений самой социальной действительности, в классической науке претендуют на статус научных истин, верифицируемых логикой научного исследования и социальной практикой.
Неклассическая модель научного социально-гуманитарного исследования базируется на принципе номинализма, который сложился в русле того типа научной рациональности, в стиль которой входит способность замечать и понимать индивидуальное, неповторимое, акцентируя на нем когнитивный интерес. Предметный аспект принципа номинализма проявляется прежде всего в том, что источником и единственным субъектом социальной реальности объявляется индивид. Это означает, что исходным элементом научного исследования выступают не социальные образования как самостоятельные целостности, а индивиды и их духовные практики, а также взаимодействия индивидов как носителей определенной менталь-ности. В предметном плане неклассическая модель научного социально-гуманитарного
исследования, преодолевая сциентистскую оторванность классической науки от сферы бытия конкретных людей, "обретает" человека в его повседневности. Поэтому в рамках неклассической модели научного исследования переосмысливается его предмет: строго детерминированная и структурированная надындивидуальная социальная реальность уступает место индивидуальной реальности как уникальному жизненному "миру" людей. Поэтому неклассическая модель научного социально-гуманитарного исследования особое внимание уделяет повседневности как области "элементарного" измерения смыслов и конечной области значений, а также до-рефлексивных форм обыденного сознания. Принцип номинализма в методологическом плане акцентирует познавательный интерес не на целостности предмета исследования, не на выявлении необходимых причинно-следственных связей, социальной каузальности и социальных закономерностей, а на единичном (индивидуальном), казуальном (случайном), неповторимом (уникальном).
Таким образом, неклассическая наука, обретя человека в качестве предмета познания, превратила научное социально-гуманитарного исследование в "субъект-субъектное" отношение, в диалог культур - культуры ученого и культуры изучаемого им "мира" людей. Соответственно, в методологическом плане принцип номинализма задает для неклассической модели научного социально-гуманитарного исследования идиографическую когнитивную стратегию, цель которой - изучение "живых" индивидуальных коммуникаций и уникальных жизненных практик, их понимание и описание. Когнитивная стратегия неклассической модели научного социально-гуманитарного исследования состоит в восстановлении смысла чужого индивидуального опыта повседневности, его коммуникативной и символической природы посредством аксиологического в него "вживания", а также рациональной реконструкции его социокультурного контекста. Поэтому основным познавательным средством неклассической модели исследования является понимание, направленное на "постижение" смысла индивидуальных действий путем их интерпретаций.
Неоклассическая модель научного социально-гуманитарного исследования представляет собой такой тип познавательной деятельности, который направлен на
преодоление "односторонностей" социоло-гистских и номиналистских принципов, но-мотетических и идиографических стратегий путем синтеза позитивных методологических установок классической и неклассической науки, а также постмодернистского способа познания.
Когнитивной установкой неоклассической модели научного социально-гуманитарного исследования является стремление к радикальному преодолению противоположности объективистских и субъективистских подходов на основе "многомерного" холист-ского видения социальной реальности как определенных, наполненных специфическим социальным смыслом систем и структур, а также индивидуальных взаимодействий. Поэтому предметом неоклассической модели научного исследования выступают и надындивидуальная универсальная, каузальная реальность (социальные процессы, структуры и институты), и уникальная, казуальная индивидуальная реальность (повседневная жизнедеятельность людей и их уникальные духовные практики).
Представители неоклассической модели научного социально-гуманитарного исследования исходят прежде всего из возможности объективного познания социальной реальности. Однако они не отрицают и субъективности научного познания, отводя ей эвристическую роль в первую очередь при выборе исходных теоретико-методологических оснований научного исследования. Неоклассики признают методологический, теоретический и аксиологический плюрализм, рассматривая его как свидетельство нормального развития науки. Однако этот плюрализм у них ценен не сам по себе, а в связи с тем, что он является необходимым условием разработки наиболее адекватного варианта социальной теории. При этом неоклассики предлагают свою трактовку адекватности, или научной объективности, как отношения взаимного диалога между ученым и изучаемой "внешней" социальной реальностью. Поэтому они признают, что между социальной реальностью и взглядом ученого на нее существует неразрывная связь. Эта связь как онтологическая сопряженность объективного и субъективного в научном исследовании выражается посредством и в форме паттернов различного уровня, представляющих собой синкретическое единство конструктивного и концептуального.
Паттерны - это аутентичные "образы", позволяющие репрезентовать социальную реальность и презентовать представления о ней самого исследователя, реализуя их через выбранные способы познавательной деятельности и определенные риторические стратегии.
Неоклассическая модель научного социально-гуманитарного исследования претендует на создание "синтетических" концепций, базирующихся на "теориях среднего уровня". Эти теории имеют холистскую направленность, они стремятся на основе многомерных методологических конструктов описать, объяснить и понять свой предмет в целостности и единстве составляющих его элементов.
Таким образом, социально-гуманитарные науки в постсоветсткой России характеризуются, с одной стороны, интеллектуальной подражательностью, некритическим заимствованием и использованием в исследовательской практике различного рода теоретико-методологических раритетов западноевропейской и американской академической мысли, комментаторским поклонением классике, утратой культурного капитала, интеллектуальной стагнацией. С другой стороны, в социально-гуманитарных науках наметились когнитивные прорывы, связанные с переходом от монистической интерпретации социальной реальности к плюралистической, формированием нового типа методологического сознания ученых, мультипарадигмаль-ным разнообразием научно-исследовательских практик, становлением неоклассической модели научного социально-гуманитарного исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Батыгин Г.С. "Социальных ученые" в условиях кризиса: структурные изменения в дисциплинарной организации и тематическом репертуаре социальных наук // Социальные науки в постсоветской России / Под ред. Г.С. Батыгина, Л. А. Козловой, Э.М. Свидерски. М.: Академический Проект, 2005. 416 с.
2. Кантор К.М. Четвертый виток истории // Вопросы философии. 1996. № 8. С. 21.
3. Студенцов В. Общецивилизационный и форма-ционный подходы: критический взгляд // Международная экономика и международные отношения. 1991. № 6. С. 52-57.
4. Плетников Ю.К. Формационная и цивилиза-ционная триады // Свободная мысль. 1998. № 3. С. 108-109.
5. Шулындин Б.П. Исторический путь России в аспекте цивилизационного и формационного подходов // Социально-гуманитарные знания. 2001. № 2. С. 5.
6. Иванов Вс.Н. Мы на Западе и на Востоке. Культурно-исторические основы русской государственности. СПб.: Изд-во НУ "Центр стратегических исследований", 2005. 288 с. С. 15-16.
7. Володин А.Г. Современные теории модернизации: Кризис парадигмы // Политическая наука. Политическое развитие и модернизация: Современные исследования. М.: ИНИОН РАН. 2003. № 2. С. 21.
8. Гудков Л. Институциональный имморализм элиты и власти. Статья вторая. // ПОЛИТ.РУ М., 2006. Режим доступа: http://www.polit.ru/ ге8еагсЬ/2006/10/04^^коу2.Ыш1 свободный, заглавие с экрана, яз. рус.
9. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Политические исследования. 1994. № 1. С. 33-48.
10. Ионов И.Н. Теория цивилизаций и эволюция научного знания // Общественные науки и современность. 1997. № 6. С. 118, 127.
11. Веряскина В.П. Концепт "образцового человека" // Человек. 2004. № 4. С. 49.
12. Файерабенд П. Избранные труды по методологии науки / Пер. с англ. и нем. А.Л. Никифорова; общ. ред. и вступ. ст. И.С. Нарского. М.: Прогресс, 1986. 467 с. С. 432.
13. Ядов В.А. Для чего нужна сегодня национальная русская социология? // Социологические исследования. 2008. № 4. С. 19.
14. Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений. М.: Изд-во Некоммерческий фонд "Наследие Евразии", 2006. 400 с.
15. Мифологемы знания. Беседа с Симоном Кор-донским // Там же. С. 27.
16. Филиппов А. Теоретическая социология в России // Там же. С. 185-204.
17. Гудков Л. В отсутствии "общества" // Там же. С. 219.
18. Воронков В. Чему альтернативна "альтернативная социология" // Там же. С. 222.
19. Политическая теория. Беседа с Борисом Капустиным // Там же. С. 63.
20. Розов Н.С. О "Социологии философии" Р. Коллинза и об интеллектуальной стагнации // Вестник Российского философского общества. 2001. № 2. С. 118-124.
21. Розов Н.С. (Не)мыслящая Россия: антитеоретический консенсус как фактор интеллектуальной стагнации // Прогнозис. 2007. № 3. С. 284-303.
22. Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М.: Прогресс-Традиция, 2002. 624 с. С. 51-56; См. также: Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 256 с.
23. Малъковская И.А. Россиеведение: между символом и симулякром // Россия и современный мир. 2003. № 4. С. 78.
23 апреля 2009 г.
ББК 87.6
ПРОБЛЕМА МОДЕРНИЗАЦИИ В КОНТЕКСТЕ КОНФЛИКТА ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Б.В. Аксюмов
Начало XXI в., ознаменовавшееся интенсификацией развития во всех сферах, еще более остро, чем когда-либо в прошлой истории человечества, поставило проблему соотношения современных и традиционных форм и способов жизнедеятельности. Дисбаланс мирового цивилизационного развития, еще более усугубляемый процессами глобализации, расколол мир на цивилизации современные и традиционные. Конфликт цивилизаций, о котором заговорили исследователи с начала 90-х годов прошлого столетия, одной из фундаментальных своих
причин имеет именно противоречие между современностью и традиционностью. В этой связи важной задачей представляется анализ проблемы модернизации, воздействие данного процесса на развитие современных меж-цивилизационных отношений.
Теория и практика модернизации может рассматриваться в качестве способа преодоления отмеченного дисбаланса между современным и традиционным. Этой проблеме существенное внимание уделяет С. Хантингтон, понимая, что именно здесь расположена одна из важнейших "точек", определяющих
Аксюмов Борис Владимирович - кандидат философских наук, доцент, докторант кафедры социальной философии и этнологии Ставропольского государственного университета, 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина 1а, e-mail: [email protected], т. 8(8652)322145.
Aksyumov Boris - candidate of philosophy, associate professor, working for doctor's dissertation of the social philosophy and ethnology depatment of the Stavropol State University, 1a Pushkin Street, Stavropol, 355009, e-mail: [email protected], ph. +7(8652)322145.
