CC BY
191
УДК 34 ББК 67
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СТРОЙ ТУРКМЕН В ДОКОЛОНИАЛЬНЫЙ ПЕРИОД
ИЛЬЯ ИСАКОВИЧ АМИНОВ,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры криминологии и уголовно-исполнительного права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
E-mail: [email protected]
Научная специальность 12.00.01 — теория и история права и государства; история учений о праве и государстве Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Анализируются общественно-экономические особенности жизни туркмен в первой половине XIX столетия. Дается характеристика не только племенной, но социальной стратификации туркменского обществ, т.е. деление людей на полноправных членов общины, рабов, потомков от смешанных браков туркмен с рабынями, пришельцев из других родов и племен, лиц знатного и простого происхождения и т.д. Анализируются причины тесной интеграции всех сфер жизни кочевого и полуоседлого социумов, многообразные формы земельной собственности, землевладения и землепользования.
Ключевые слова: территориальная (сельская) расселенность, племенная и социальная стратификация, орошение, эволюция хозяйственной деятельности, права членов общины, интеграция кочевого и полуоседлого социумов, формы земельной собственности, землевладение, земле(водо)пользование.
Annotation. the article analyzes the socio-economic features of the life of Turkmens in the first half of the XIX century. The characteristic of not only the tribe, but the social stratification of the Turkmen society, i.e. division of people into full-fledged members of the community, the slaves, the descendants of mixed marriages of Turkmen with slaves, aliens from other clans and tribes, persons of noble and humble origin, etc. The reasons of closer integration in all spheres of life of the nomadic and semi-sedentary societies, diverse forms of land ownership, land ownership and land use.
Keywords: territorial (rural) population, tribal and social stratification, irrigation, the evolution of economic activity, the rights of members of the community, the integration of nomadic and semi-sedentary societies, forms of land ownership, land tenure, land (water) use.
Область расселения туркмен в таком виде, в каком она сложилась к началу XIX в. была своеобразной в географическом, социально-этническом и политическом отношении. На севере и западе региона (ныне территории Дашгоузского и Балканского велаятов Туркменистана) имелись благоприятные условия для кочевого скотоводства. Здесь издавна проживала одна из крупнейших племенных групп в составе туркменского народа — йомуды, а также более мелкие племена (ата, човдур, емрели, игдыр, абдал). Орошаемые же земли северных территорий были заселены преимущественно этнически иными народами — сартами, узбеками, таджиками. Ханы Хивы издавна претендовали на обладание землями туркменских племен. Однако, ханская деспотиче-
ская власть на эти труднодоступные и климатически суровые места обитания туркмен распространялась лишь номинально. Многочисленные и воинственные племена туркмен-йомудов далеко не всегда ее признавали, а в период политических катаклизмов и междоусобных войн решительно противились Хиве и диктовали ей свою волю, влияли на выбор правителя и характер вводимых им законов. Военные действия ханской армии против непокорных туркмен продолжались с кратковременными перерывами почти до установления вассальной зависимости Хивинского ханства от России.
В конце XVIII столетия в северных предгорьях Копетдага, в оазисах Теджена и Мургаба (территории Ахалского и Марыйского велаятов совре-
менного Туркменистана) укоренилось еще более многочисленное и непокорное туркменское племя — текинцы (теке). Здесь оно вытеснило или подчинили себе по праву сильного более слабые туркменские племена (карадашлы, аннаули, мурча-лы, алили, салор, сарык и др.), а также проживавшее здесь ирано-тюркское нетуркменское население (курдов, белуджей, кизилбашей, персов, афганцев, арабов) [16]. С одной стороны, все подчиненные текинцами племена оказались от них в политической зависимости, с другой, — стали невольно приучать кочевников-текинцев к более развитой материальной, и, прежде всего, земледельческой ирригационной культуре. В условиях интенсивно орошаемого земледелия здешние благодатные земли стали объектом политических интересов правителей Ирана, Хивы и Бухары. Тем не менее, туркменам-теке удавалось лишь формально подчиняться этим государствам. В вопросах внутреннего жизненного уклада они сохраняли полную самостоятельность. Не случайно территорию расселения этого племени обычно называли «вольной Туркменией».
Между политическими и торговыми центрами Бухарского эмирата — городами Чарджуй и Кер-ки (территория Лебапского велаята современного Туркменистана), несколько столетий проживала еще одна многочисленная туркменская племенная группа — эрсари. Здесь, на приамударьинских землях юга и юго-востока Туркмении, издавна привычным занятием для них, наряду со скотоводством, было земледелие. Несмотря на то, что политически туркмены-эрсари находились в зависимости от Бухарского эмира, конфликты с Бухарой были для них частым явлением.
Крайний юго-запад Туркменистана — долины и предгорья западного Копетдага, бассейны рек Гурге-на и Атрека, степи Мазандерана и Астрабада (северных окраин Ирана) в основном заселяли наиболее мирные и практически оседлые племена — турк-мены-гоклены и в Сумбарской долине их соседи — туркмены-нохурли. Среди них, а также на сопредельных землях, частично расселялись туркмены-йомуды, а также остатки более мелких племен с примесью иранского элемента (огурджали, икдыр, пухурли, мургали) и, наконец, туркменизированные племена, ведущие по преданию свое происхождение от потомков арабских завоевателей: ших, сеид,
ходжа, махтум и др. Большая часть туркмен этого края занималась земледелием. В политическом отношении они находились в вассальных отношениях с иранскими шахами. Однако, в периоды нашествий иноземцев иранские власти зачастую были неспособны защитить своих подданных, включая туркмен. Нередко притеснения туркменских племен со стороны шахской администрации вызывали острые внутренние конфликты (восстания гокленов), которые неизменно жестоко подавлялись [13, с. 18—19].
Таким образом, в эпоху, предшествующую водворению русского владычества, туркмены занимали обширную территорию, часть которой входила в состав Бухарского эмирата, другая часть в составе Хивинского ханства, а третья (самая большая часть) состояла из пустынных пространств Каракумских песков, солончакового и песчаного Каспийского побережья, предгорий Копет-Дага, Парапомиза и речных долин Мургаба и Теджена. Именно эта часть, равная 560 698 км2, охватывавшая практически треть территории Туркестана (1 592 728 км2) [19], войдет в середине XIX в. в состав собственно русских владений, образовав Закаспийскую область Российской империи. Данная территория и поныне составляет основную, большую часть нынешнего государства Туркменистан.
В целом для социально-экономического строя туркмен к концу XVIII столетия были характерны постоянные перемещения населения, преобладание полукочевых форм хозяйства и быта, сочетание поливного земледелия с отгонным экстенсивным скотоводством, общая экономическая нестабильность хозяйства [11, с. 208—210].
Серьезный отпечаток на специфику социально-экономического строя туркмен наложило сочетание огромных безводных пустынь и редких оазисов при периодической миграции водных источников. Уже на ранних этапах эволюции хозяйственной деятельности туркмен возникла насущная необходимость систематического искусственного орошения земель, что потребовало строительства грандиозных для того времени ирригационных сооружений (плотин, каналов, дамб, водохранилищ, арыков и т.п.) [3, с. 2]. Эти условия способствовали тому, что отдельная даже самая многочисленная семья была физически не в состоянии осуществлять строительство ирригационных сооружений, а затем поддерживать эффектив-
ное их функционирование на таких бурных и местами обширных реках, как Амударья, Мургаб, Теджен. Кроме того, непреодолимые трудности возникали в освоении новых земельных участков, обеспечении охраны посевов и скота от диких животных, осуществлении других хозяйственных работ. Так что единственно возможной формой хозяйствования у туркмен была коллективная, а, следовательно, — общинная форма.
Необходимость коллективных усилий в хозяйственной деятельности обусловила и в начале XIX столетия сохранение у туркмен общинной организации. Вследствие этого, общество делилось на племена (тайпа, ил), которые, в свою очередь, членились на роды и более мелкие подразделения (тире,
уруг).
Каждое племя имело свои районы кочевки, земледелия, распределенные между родами, а также более мелкими подразделениями, хотя в действительности они не всегда знали совершенно точно границы своих территорий. При этом, как и у многих других кочевников, туркменская племенная структура была довольно аморфной; номенклатура и терминология племенных подразделений — неопределенными; крупные подразделения племен не были политически едиными. Генеалогические «древа» многих туркменских родов, известные еще из трудов средневековых писателей Махмуда Кашгарского, Рашид ад-Дина, Абул-Гази и др., не соответствовали полностью стройным схемам, и постоянно находились в состоянии изменения и развития.
Если основой общественной организации у туркмен был тире, то хозяйственной — оба — кочевой аул или сельская община, состоявшая из нескольких десятков или сотен семей (машгала) [5, с. 29], связанных различными степенями как действительного, так и вымышленного родства. В зависимости от мирного или военного времени большее значение в жизни туркмен приобретало то оба, то тире.
Оба, как правило, включало в себя несколько хозяйств и состояло из близких или дальних родственников, а также из неродственных членов одного тире. В оба близкие родственники-мужчины — отец, женатые сыновья, братья — могли вести общее хозяйство и иметь общее стадо. Дальние родственники и неродственные семьи имели объединенное стадо, но хозяйство вели по отдельности. Часто общий
скот оба для удобства выпаса разбивался на два стада (сури). В целом состав кочевых оба был неустойчивым и определялся, прежде всего, хозяйственной необходимостью, а не политическими, военными или родственными соображениями. Выйти из состава одного оба и войти в другое можно было довольно легко. В каждом оба обычно имелось ядро из хозяйства уважаемого старика (старшего по возрасту) и его родственников. Иногда оба, имевшее ядро из родственных хозяйств, называлось «бир атаран оба». Глава оба считался самым уважаемым членом объединения, но никакой реальной административной властью он не располагал, и его советы были лишь рекомендательными. По договоренности к оба могли присоединиться родственники и соседи. В то же время, женатые молодые люди, стремившиеся к независимости и не хотевшие по тем или иным соображениям кочевать вместе с родителями, могли создавать новое оба, состоящее из молодых семей [12, с. 203].
В туркменском обществе производство носило преимущественно натуральный характер, земледелие и ремесло были дифференцированы далеко не везде, товарно-денежные отношения, за исключением производства и продажи хлопчатобумажных, шерстяных и шелковых тканей, а также знаменитых туркменских ковров [22], отличались неразвитостью; разделение труда между племенами было слабым или вообще отсутствовало [5, с. 28].
Основное занятие туркмен — земледелие и скотоводство — находилось на низком уровне. Прикаспийские туркмены отчасти занимались рыболовством, добычей соли, нефти и нефтепродуктов (озокерита). Некоторая часть населения занималась различными ремеслами — домашним ткачеством, изготовлением ковров и кошм, выделкой кожи, кузнечным, оружейным, ювелирным делом и т.д. Однако, к тому времени ремесло еще не отделилось от сельского хозяйства и являлось дополнительным источником дохода. К тому же тогдашние ремесленники — кузнецы, шорники, столяры, ювелиры и другие мастера, как правило, не были местного происхождения [11, с. 216—217].
Хозяйство туркмен, организованное на примитивной основе, долгое время оставалось в натурально-потребительской стадии, в связи с чем, торговля была развита слабо и сводилась преимущественно к
посредничеству в купеческих сделках между Россией, Ираном, Хивой и Бухарой [5, с. 132—133].
Несмотря на то, что к началу XIX столетия один и тот же род (племя) мог проживать в разных аулах, а то и в разных оазисах по принципу территориальной (сельской) расселенности [20], все же сельская община сохранила в себе значительные признаки родовой, а именно — нераздельное, коллективное пользование землей, водой и пастбищами. Вместе с тем, часть пахотной земли могла быть оставлена для совместной обработки, а получаемый с нее урожай шел на общественные нужды, на уплату налогов, а также составлял резервный страховой фонд на случай природных катаклизмов, голода или войны.
Постоянная угроза внешней безопасности от бесконечных набегов и межплеменных распрей также способствовала сплоченности членов сельской общины. Коллективная защита, взаимоподдержка и взаимовыручка были необходимым условием выживания как отдельных семей, так и общины в целом. Община служила гарантией самого существования и жизнедеятельности своих членов. Вне общины человек терял права, стоял вне ее покровительства, вне закона.
Другой характерной чертой социально-экономического строя туркмен в исследуемый период являлось сохранение архаичного социального деления среди людей в зависимости от образа их жизни, занятий и места обитания. Сочетание редких оазисов со степной зоной предопределило деление общества на кочевников-скотоводов (чарва, гумли) и оседлых земледельцев (чомур, отурымлы). При этом часть исследователей полагают, что резкого разграничения между земледельцами и скотоводами не существовало: зачастую одни члены единой семьи занималась земледелием в оазисе, в то время как другие пасли стада в пустыне [2, с. 17—18].
Между земледельцами и скотоводами всегда поддерживались самые тесные социально-экономические и политические связи. Кочевники, например, остро нуждались в продовольствии, товарах ремесленного производства, вооружении, транспортных повозках. Тогда как оседлое население приобретало у кочевых племен лошадей, верблюдов, скот, а также привлекало их для защиты торговых путей, караванов, своего имущества от набегов и грабе-
жей других племен. Кочевники-скотоводы не могли сколько-нибудь полноценно существовать вне связей с оседлым населением. Причем условия этого «сотрудничества» практически всегда определяли к своей пользе и выгоде кочевники-скотоводы.
Другим основанием дифференциации в туркменском обществе выступало социальное происхождение людей, в связи с чем, они делились на «иг» («чистокровных»), являвшихся полноправными членами общины, «кулов» — рабов, «гырнак» — рабынь, «ярымов» — потомков от смешанных браков туркмен с рабынями, а также «гельмишеков» — пришельцев из других племен и родов. Рабы, в частности, считались своего рода денежным эквивалентом при уплате калыма. «Покупные деньги за жену составляли один или два персидских раба, и часто туркмен шел на аламанство (разбойничий набег — А.И.), чтобы приобрести возлюбленную за эту цену», — писал А.Н. Куропаткин, прекрасно знакомый с туркменскими обычаями [7, с. 42—44].
Следует также отметить, если раб не продавался, а оставлялся в туркменской общине, то он занимал положение младшего члена родовой группы. Так, если он нуждался в защите, род вступался за него. Рабов использовали главным образом в качестве слуг, а рабыни обычно становились наложницами, а иногда и женами туркмен. Освобожденного за долгую и прилежную работу хозяин мог женить и даже наделить участком земли. По туркменскому обычаю освобожденный раб (азат) мог вернуться на родину. По истечении семи поколений потомки рабов, если не было нового смешения с рабами, становились полноценным членами туркменской общины (иг) [1, с. 70].
Над чистокровными туркменами, но простого происхождения (гарачы), возвышались туркмены эвляд — потомки четырех арабских халифов. К эвляд принадлежали небольшие племена — ших, сеид, ходжа, махтум. Туркмены-эвляд, которых соплеменники наделяли особой святостью, жили среди простых туркмен небольшими группами, занимались земледелием и скотоводством, были смотрителями кладбищ и хранителями «святых» могил [17].
Среди туркмен не арабского происхождения, особым уважением пользовались представители племени карадашлы, которые, согласно одной из ле-
генд, считались потомками хана Языра — прародителя всех туркмен [1, с. 72].
Третьим характерным признаком социально-экономического строя туркмен до присоединения туркменских земель к России являлось сосуществование общинной (коллективной) и частной собственности на землю и водные источники (каналы, кяризы [8], колодцы, арыки).
В земледельческих районах Южного Туркменистана распространенными видами земле- и водопользования были «санашик» (общинный вид пользования полевыми угодьями и водой) и «мюльк» (частное владение усадебным участком, близкое к частной собственности на землю и воду).
Первоначально в туркменских племенах по «са-нашику» землей и долей воды («сув») наделялись все полноправные члены общины. Еще в XVIII — начале XIX вв. в отдельных племенах участки земли и доли воды получали все взрослые мужчины, способные носить оружие, что объяснялось необходимостью усиления внешней безопасности общины, проведения ирригационных сооружений и других работ, требующих коллективного труда [13, с. 21]. По сложившимся традициям «са-нашиковая» земля и вода ежегодно (обычно осенью) заново перераспределялись между членами общины.
Однако, «санашик» и в своем первоначальном виде, и в дальнейшем не представлял собой справедливый порядок предоставления земле- и водопользования. В нем явно просматривались признаки имущественного расслоения, соответствующие основным принципам обычного права туркмен (адата). Так, женщины, по адату, не рассматривались как равноправные члены общины, фактически были лишены всяких прав на получение земельного и водного пая (доли), не участвовали в коллективных работах. Не принимались в расчет также рабы, лишенцы, уличенные муллой в сумасшествии [14, с. 144].
По мере развития общества туркмен круг лиц, подлежащих наделению землей и водой по «са-нашику», значительно сужался. Так, правами на землю и долю воды стали наделяться только женатые мужчины. В силу этого обстоятельства доля воды стала называться «ника-сув» (брачная вода).
В «брачной воде» нашли отражение принципы родового права, при котором юридическое полноправие зависело от того, являлось ли данное лицо продолжателем рода и, следовательно, его полезным членом [21, с. 18]. В то же время, брачное право на поливную воду, став причиной усиления экономического расслоения общины вызвало коренные изменения в общественной жизни туркмен. С вводом «ника-сув» увеличивался размер калыма (выкупа за невесту), что существенно затрудняло возможность женитьбы малоимущим слоям населения, в то время как состоятельные члены общины получали значительные участки земли путем женитьбы своих детей, зачастую даже малолетних. Кроме того, баи (богачи) в силу своей платежеспособности имели возможность иметь по несколько жен, покупая их за калым, и получали, соответственно, дополнительную землю и воду. Бедняки же, лишенные средств для уплаты калыма за невесту, вынуждены были годами батрачить в хозяйстве бая, чтобы скопить нужную денежную сумму, либо расплачиваться отработкой за невесту личным трудом. Многие из бедняков так и не получали возможность жениться и часто оставались безземельными всю жизнь [9, с. 91].
Обычное право туркмен в деле распределения общинных земель закрепляло ряд привилегий для туркменской знати — родоплеменных ханов (вождей), сердаров (полководцев), аксакалов (старшин аулов), мирабов (лиц, выполнявших те или иные административно-хозяйственные функции, в частности, ведающих оросительной системой и порядком пользования водой), а также представителей духовенства — ишанов, муллов, казиев. Все они широко пользовались своими традиционными привилегиями и получали значительные участки земли и соответствующие паи воды как вознаграждение за выполнение тех или иных организационно-административных функций [10, с. 83—84].
Постепенное накопление богатств в руках туркменской родоплеменной верхушки и поиск новых путей приобретения земли и воды со временем привели к образованию нового вида землепользования — мюлька (частная собственность на землю), введенного под влиянием мусульманского права (шариата). При этом многие правила обычного права туркмен относительно мюлька совпали с шариатскими нормами.
Как пишет Ш.Х. Кадыров, мюльк (от араб. ма-лык — владелец) представлял собой приусадебное земельное владение, переданное главе семьи в пожизненное пользование «за заслуги» перед общиной, аулом. Владелец мюлька должен был нести такие обязанности как, регулярно платить подати, участвовать в ирригационных работах общины, жить на участке [6, с. 217]. Нередко право на мюльк сохранялось за наследниками. Основное назначение мюлька — удержать земли в руках членов рода (общины), не допустить отчуждение земли и заселение территории иноплеменниками. Владелец мюлька мог продать его иноплеменнику только в тех случаях, если на территории рода не окажется желающих его приобрести.
Многие крестьяне в силу самых разных обстоятельств (бедность, невозможность содержать одновременно мюльк и участок земли от «санашика», необходимость платить за калым или долг, и т.д.) зачастую продавали свои мюльки более обеспеченным жителям. А это, в свою очередь, способствовало образованию более или менее крупного частного землевладения в лице зажиточной части населения.
Мюльк в обществе туркмен существовал наряду с «санашиковой» (общинной) формой землево-допользования. Как правило, каждый женатый член общины получал соответствующие участки земли и воды из «санашика» и мюльк (участок земли) на правах собственности.
По обычному праву туркмен, как и по шариату, право на мюльк распространялось и на освоенные частными лицами пустующие земли, а также на водные источники — каналы, арыки, кяризы. Опираясь на эти правила обычного права, зажиточная верхушка туркменского общества под предлогом строительства различных источников подачи воды и орошения захватывала значительные земельные участки. Кроме того, некоторые туркменские ханы и старшины аулов получали большие земельные владения как пожалование от правителей соседних феодальных государств (Хивы и Бухары) [5, с. 143].
Таким образом, привилегированные члены туркменского общества имели различные варианты расширения своих земельных владений. К тому же, родоплеменная знать фактически ведала всеми вопросами, связанными с землеводопользованием,
что позволяло ей иметь самые лучшие земельные участки и источники орошения на самых выгодных условиях.
Эти факторы способствовали дальнейшему расслоению внутри водоземельной общины туркмен. Неравенство и неравномерность в распределении земли и воды между членами общины, наличие привилегий для родоплеменной знати и ограничение прав рядовых дехкан приводили, с одной стороны, к расширению земельных владений привилегированной верхушки общины, а с другой, — к обезземеливанию огромной части населения. Безземельные и малоземельные дехкане вынуждены были работать у богатых людей как батраки (наемные работники) и чайрикеры (издольщики). Все это постепенно подрывало старые традиционные правила сельской общины и усилило в ней процесс имущественной дифференциации, социального неравенства и феодальных отношений[18].
В Южном Туркменистане существовали и так называемые «карендные» земли, т.е. оставшиеся после передела излишки общинных земель. Каренд-ная земля были источником общественных надобностей и расходов (для прокормления сирот и калек, различных общественных потребностей и т.д.) [4, с. 51—53]. Как правило, карендная земля сдавалась в аренду безземельным дехканам и другим желающим с взысканием 1/4 или 1/5 части урожая в натуре.
В отличие от Южного Туркменистана, где преобладали общинные земельные отношения, в туркменских районах Хивинского ханства и Бухарского эмирата феодальная собственность на землю была более развита.
В Хивинском ханстве, как и в других мусульманских государствах, верховное право собственности на землю принадлежало хивинскому хану. Туркмены, состоявшие на военной службе у хана в качестве нукеров (воинов) получали земельные наделы, так называемый «атлык», составлявший обычно 20—50 танапов (8—20 га). Туркменские феодально-родовые вожди получали от хана по 20—50 (а некоторые — до 100) «атлыков», что позволяло им содержать целые дружины.
Туркмены-нукеры освобождались от всяких других повинностей и, в частности, от ежегодной очистки больших каналов. Все магистральные ка-
налы, подающие воду на земли туркмен, обязаны были чистить узбеки [1, с. 30].
Все остальные туркмены, проживавшие в Хивинском ханстве, пользовались землей на праве издольной аренды так называемых «падшалычных» (ханских) земель. Либо арендовали земли у своих родоплеменных вождей или нукеров, обычно выплачивая хозяевам 1/5 часть урожая [5, с. 38].
В туркменских районах Бухарского эмирата было развито мюльковое землевладение. Все земледельцы, пользовавшиеся водой одного арыка, входили в поарычное общество (шерикет), ведавшее ежегодной очисткой арыка и распределением воды. Здесь также было распространено «танхо» -пожалование эмиром земельных наделов служилым феодалам, которые несли военную службу эмиру.
На территориях расселения туркмен существовал еще один вид землевладения — вакуф, представлявший собой земельные владения, пожертвованные отдельными лицами или целыми общинами в пользу мечетей и медресе. Вакуфы находились в вечном пользовании и не отчуждались.
Кроме того, существовали участки земли, называвшиеся «силаг-сув», которые предоставлялись общиной духовным учреждениям и представителям духовенства, а также почетным лицам. «Силаг-сув» не был наследственным, община сохраняла за собой право отобрать его в любое время.
В отличие от пахотного землепользования, формы владения пастбищами у всех туркмен сохранялись еще старые — родовые, т.е. являвшиеся собственностью всего рода или родовых групп. Однако, фактически они были в руках баев. Такое положение объяснялось, во-первых, тем, что скот у туркмен находился в частной собственности. При этом его большая часть принадлежала родопле-менной знати. Накопление большого количества скота в руках имущих соплеменников, незначительность или вовсе отсутствие его у беднейшей части в конечном итоге приводили к изъятию пастбищ у общин. Во-вторых, установленное туркменским обычным правом свободное пользование пастбищами всеми членами общины являлось по существу фикцией, так как их использование было связано с сооружением дорогостоящих водоемов (колодцев, водохранилищ), которые, согласно туркменскому
адату, были в собственности тех, кто их строил. Ведение скотоводческого хозяйства без колодцев и водосборных ям было невозможным, а их сооружение было доступно только богатейшим представителям туркменского общества.
Будучи собственниками искусственных водоисточников, они держали в своих руках все освоенные пастбищные угодья, а рядовые члены общины находились в зависимости от них.
Литература
1. Васильева Г.П. Преобразование быта и этнические процессы в Северном Туркменистане. М., 1969.
2. Васильева Г.П. Туркмены-нохурли//Сред-неазиатский этнографический сборник. I. М.-Л., 1954.
3. Галкин М.Н. Этнографические и исторические материалы по Средней Азии и Оренбургскому краю. СПб., 1868.
4. Давлетов Дж. Туркменский аул в конце XIX — начале XX в. Ашхабад, 1977.
5. История Туркменской ССР. Т. 1. Кн. 2. С начала XIX века до Великой октябрьской социалистической революции. Ашхабад: Изд-во Академии наук Туркменской ССР, 1957.
6. Кадыров Ш.К. Российско-туркменский исторический словарь: В 2 т. Т. 1. Берген: Библиотека альманаха «Туркмены», 2001.
7. Куропаткин А.Н. Туркмения и туркмены. Санкт-Петербург: тип. В.А. Полетики, 1879.
8. Кяризы — система подземных колодцев, соединенных между собой, с помощью которых выводилась вода на поверхность земли.
9. Логашова Б.-Р. Туркмены Ирана (Историко этнографическое исследование). М., 1976.
10. Максимович Ф.К. Социально-экономический строй Закаспийских туркмен накануне присоединения к России. Ашхабад, 1960.
11. Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. Изд. 2-е, испр. М.: КРАСАНД, 2010.
12. Марков Г.Е. Очерк истории формирования северных туркмен. М., 1961.
13. Народы средней Азии и Казахстана / Под ред. С.П. Толстова. М: Издательство Академии наук СССР, 1962—1963. Т. 2.
14. Павленко П. Путешествие в Туркмению. М.: Федерация, 1932.
15. См.: История Туркменской ССР, т. 1. кн. 2. С. 21—22, 27—28; Росляков А.А. Краткий очерк истории Туркменистана... С. 132—133.
16. См.: Карпов Г.И. Родоплеменной состав туркмен. Рукопись диссертации на соискание ученой степени канд. истор. наук. Библ. им. А.М. Горького, МГУ, 1942. С. 167—169; Stewart C.E. The country of the Tekke Turkomans, and the Tejend and Murghab rivers // Proceedings of the Royal Geographical Society. Vol. 3. Ser. 2, 1881. Р. 513—546;Marvin C. The Eye-Witnesses Account of the Disastrous Russian Campaign against the Akhal Tekke Turcomans. London. 1880. Р. 486—498; O'Donovan E. The Merv oasis: Travels and adventures east of the Caspian during the years 1879-80-81, including five months residence among the Tekkees of Merv. Vol. 1-1, London: Smith Elder and Co, 1882.
17. См.: К этнографии туркмен восточных районов левобережного Хорезма // МХЭ. Вып. 7. Полевые исследования Хорезмской экспедиции в 1958— 1961 гг.. Ч. II. М., 1963.
18. См.: Максимович Ф.К. Социально-экономический строй Закаспийских туркмен накануне присоединения к России... С. 46—47; Алиханов М. Мервский оазис и дороги ведущие к нему. СПб, 1883. С. 31.
19. См.: Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. (Губернские итоги). СПб., 1903—1905; ТурчаниновН.В. Население Азиатской России. Статистический очерк // Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. 1. С. 79.
20. См.: Росляков А.А. Краткий очерк истории Туркменистана (до присоединения к России). Ашхабад: Туркменское государственное издательство, 1956. С. 138; Народы Средней Азии и Казахстана. Т. 2. С. 1—20; История Туркменской ССР. Т. 1. Кн. 2. С. 29.
21. Штейнберг Е.Л. Указ. соч. С. 18.
22. Freser S.R. Narrative of Jornay into Khorosan in the Year, 1821, аnd 1822, London, 1825.
References
1. Vasileva G.P. Transformation of life, and ethnic processes in Northern Turkmenistan. M., 1969.
2. Vasileva G.P. Turkmen-nokhurli//Central Asian ethnographic collection. I. M.-L., 1954.
3. Galkin M.N. Ethnographic and historical materials on Central Asia and the Orenburg edge. St. Petersburg, 1868.
4. Davletov J. Turkmen village in the late XIX — early XX century. Ashgabat, 1977.
5. The history of the Turkmen SSR. Vol. 1. KN. 2. Since the beginning of the XIX century to the great October socialist revolution. Ashkhabad: Publishing house of Academy of Sciences of the Turkmen SSR, 1957.
6. Kadyrov Sh.K. The Russian-Turkmen historical dictionary: In 2 t. T. 1. Bergen: Library almanac «Turkmen», 2001.
7. Kuropatkin A.N. Turkmenistan and Turkmens. St. Petersburg: typ. V.A. Poletyka, 1879.
8. Kariz — an underground system of wells interconnected with the help of which the water output to the surface of the earth.
9. Logashova B.-R. Turkmens of Iran (Historical ethnographic study). M., 1976.
10. Maksimovich F.K. Socio-economic structure of the Transcaspian Turkmen on the eve of joining Russia. Ashgabat, 1960.
11. Markov G.E. Nomads Of Asia. The structure of the economy and social organization. Ed. 2-e, Rev. M.: KRASANG, 2010.
12. Markov G.E. sketch of the history of the formation of the Northern Turkmen. M., 1961.
13. The peoples of Central Asia and Kazakhstan / Under the editorship of S. P. Tolstov. M: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1962—1963. Vol. 2.
14. Pavlenko P. a Journey in Turkmenistan. M.: The Federation, 1932.
15. See: The history of the Turkmen SSR, vol. 1. kn. 2. Pp. 21—22, 27—28; Roslyakov A.A. a Short history of Turkmenistan... P. 132—133.
16. See: Karpov G.I., the Tribal structure of the Turkmen. The manuscript of the dissertation on competition of a scientific degree Cand. historical. Sciences. Bibl. them. A.M. Gorky, Moscow state University, 1942. P. 167—169; Stewart C.E. The country of The Tekke Turkomans, and the Tejend and Murghab rivers // Proceedings of the Royal Geographical Society. Vol. 3. Ser. 2, 1881. P. 513—546; Marvin C. The EyeWitnesses Account of the Disastrous Russian Campaign against the Akhal Tekke Turcomans. London. 1880.
P. 486—498; O'Donovan E. The Merv oasis: Travels and adventures east of the Caspian during the years 1879-80-81, including five months residence among the Tekkees of Merv. Vol. 1-1, London: Smith Elder and Co, 1882.
17. See: The Ethnography of Turkmens of the Eastern districts of the left Bank Khorezm // MHA. Vol. 7. Field studies of the Khorezm expedition in 1958— 1961 years. H. II. M., 1963.
18. See: Maksimovich F.K. Socio-economic structure of the Transcaspian Turkmen on the eve of accession to Russia... P. 46—47; Alikhanov M. Merv oasis and the roads leading to it. SPb, 1883. P. 31.
19. See: The first General census of Russian Empire of 1897. (Provincial totals). St. Petersburg, 1903—1905; Turchaninov N. In. The Population Of Asian Russia. Statistical essay // Asian Russia. St. Petersburg, 1914. Vol. 1. P. 79.
20. See: Roslyakov A.A. a Brief sketch of the history of Turkmenistan (to join Russia). Ashgabat: Turkmen state publishing house, 1956. P. 138; the Peoples of Central Asia and Kazakhstan... V. 2. P. 1—20; the history of the Turkmen SSR. Vol. 1. kn. 2. P. 29.
21. Steinberg E.L. The Decree. CIT. P. 18.
22. Freser S.R. Narrative of Jornay into Khorosan in the Year, 1821, and 1822, London, 1825.
УДК 34 ББК 67
ОРГАНИЗАЦИОННО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРАВА ОСУЖДЕННЫХ НА БЕЗОПАСНОСТЬ В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ1
ИЛЬЯ ИСАКОВИЧ АМИНОВ,
кандидат психологических наук, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры криминологии и уголовно-исполнительного права
Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
E-mail: [email protected]; ВЛАДИСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ ОРЛОВ, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры криминологии и уголовно-исполнительного права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
E-mail: [email protected]
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Рассматриваются механизмы реализации конституционного права человека на безопасность в контексте отбывания наказания в местах лишения свободы. Раскрываются правовые и организационные аспекты обеспечения безопасности осужденных в местах принудительного содержания; сопоставляются нормы международного права и российского законодательства в этой сфере, приводится зарубежный опыт, анализируются возможности применения технологий «социальных лифтов» в уголовно-исполнительной системе России.
Ключевые слова: право на безопасность, уголовно-исполнительная система, ресоциализация осужденных, технологии «социальных лифтов».
Annotation. The article deals with the mechanisms of realization of the constitutional human right to security in the context of serving the sentence in places of deprivation of liberty. Disclosed the legal and organizational aspects of ensuring security of prisoners in places of detention, compared norms of international law and Russian legislation in this sphere, provides international experience, analyze the possibilities of application of technology of «social elevator» in the penal system of Russia.
Keywords: right to security, the penal system, resocialization of convicts, the technology of «social elevator».
