CC BY
35
Институциональные трансформации в прокоммунистических странах
С. А. Ланцов, М. А. Алиев
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ В ГОСУДАРСТВАХ ПОСТСОВЕТСКОЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (на примере Узбекистана и Киргизии)
На постсоветском пространстве сегодня происходят политические изменения, которые отражаются как на внутриполитической ситуации в отдельных странах СНГ, так и на международных отношениях внутри Содружества и за его пределами. Эти политические изменения оказывают влияние и на формирование внешнеполитических интересов современной России. В ряду таких изменений находятся и события, происшедшие в постсоветской Центральной Азии в 2005 г. Речь идет о политических сдвигах в Киргизии и Узбекистане.
В Киргизии в минувшем 2005 г. произошла одна из так называемых «цветных» революций, получившая название «тюльпановой». В Узбекистане столь радикальных перемен не произошло, но кровавые события в городе Андижане повлияли не только на внутриполитическое положение в самой стране, но и на ее внешнеполитический курс. Для того чтобы лучше понять причины этих событий, необходимо рассмотреть, как обе соседние республики бывшей советской Средней Азии развивались после распада СССР. Экономический курс, который избрали власти Узбекистана и Киргизии в начале 1990-х годов, был во многом противоположен, а его результаты и социальнополитические последствия оказались во многом схожими.
Особое положение среди государств Центральной Азии занимает Узбекистан. Площадь его территории составляет 447,4 тыс. квадратных километров, а численность населения — около 24 млн человек. Узбекистан находится в самом центре данного региона, а во всех соседних республиках имеются довольно многочисленные узбекские диаспоры. В самом же Узбекистане, при наличии большого количества национальных групп, узбеки составляют многочисленное ядро, включающее 75% всего населения
© С. А. Ланцов, 2006 © М. А. Алиев, 2006
(Страны мира, 1999, с. 422). Еще в глубокой древности территория современного Узбекистана была наиболее развитой частью Средней Азии, ядром всех государственных образований, которые там возникали. В Узбекистане также располагаются такие центры традиционной исламской цивилизации, как Бухара, Хорезм, Самарканд, что не может не влиять на роль данного государства и в современных условиях.
Узбекистану и его экономическому потенциалу, экономическим возможностям и перспективам развития в последние годы посвящено гораздо большее количество публикаций, чем какому-либо еще из центрально-азиатских государств (см.: Жуков, 1997; Сиражудинов, 2002; Хуррамов, 2000). Еще в начале 1990-х годов отмечалось, что Узбекистан является единственным центрально-азиатским государством, способным в какой-то степени воспроизвести наиболее успешные восточно-азиатские модели развития — ускоренную экономическую модернизацию при авторитарном политическом режиме. Значительная часть населения Узбекистана проживала в сельской местности, следовательно, была привержена традиционным ценностям и мало приобщена к городскому, специфическому советскому образу жизни. К тому же основная отрасль сельскохозяйственного Узбекистана — хлопководство — по трудоемкости сходно с рисоводством, поэтому трудовые стереотипы населения республики похожи на те, которые отмечаются у восточно-азиатских народов — китайцев, японцев, корейцев и т. п. Принималась во внимание и солидная природно-ресурсная база Узбекистана, суммарная стоимость которой оценивается более чем в 3 трлн долларов (см.: Юданов, 2000а, с. 76).
В условиях независимости Узбекистан избрал особый, отличный от российского, путь развития. К объявленной стратегической цели — создание рыночной экономики — Узбекистан продвигается путем умеренных и осторожных преобразований. Экономический спад здесь был самым незначительным из всех постсоветских государств и к началу нового века эта страна по общему объему ВВП занимала пятое место в Содружестве Независимых Государств. Основные особенности экономического курса были следующими: достижение самодостаточности в отдельных сферах экономики, привлечение иностранных инвестиций как в добывающую, так и в перерабатывающую промышленность, использование природных и трудовых ресурсов, переход через импортозамеще-ние к экспортно-ориентированной экономике.
Как известно, экономика советского Узбекистана носила монокультурный характер, была сориентирована на выращивание и первичную переработку хлопка, причем такая ориентация наносила ущерб другим отраслям сельского хозяйства и вела к неблагоприятным экологическим последствиям. В 1990-е годы посевы хлопчатника сократились, а производство пшеницы и других продовольственных культур возросло. В советские времена Узбекистан был поставщиком природного газа, но сколько-нибудь значительных объемов нефтедобычи в республике не было. В 1990-е годы и в этой сфере произошли существенные изменения. Были разведаны большие запасы нефти, и началась промышленная эксплуатация ряда месторождений, что позволило не только обеспечить внутренние потребности Узбекистана, но и приступить к экспорту этого энергоресурса. В
результате произошли существенные структурные сдвиги в узбекской экономике: доля топливной отрасли, куда входила и нефтедобыча, возросла с 3,7% в 1991 г. до 13,3% в 1998 г. (Расулев, Денисов, 2000, с. 81).
Но, пожалуй, самое главное то, что Узбекистан, обеспечивая себя продовольствием, обрел наряду с продовольственной и энергетическую безопасность. Повысился уровень самостоятельности всей экономики страны. Хотя 50% узбекского экспорта идет через российскую территорию, но степень зависимости его народнохозяйственного комплекса от российского одна из наименьших на всем постсоветском пространстве. Этот фактор оказывает влияние даже не столько на геоэкономическое, сколько на геополитическое положение Узбекистана в современном мире.
В Узбекистане значительная часть (30-40%) иностранных инвестиций идет в горнорудную и нефтегазовую отрасли. Одной из особенностей горнорудной промышленности Узбекистана является большой объем добычи драгоценных металлов, что весьма привлекательно для иностранных инвесторов. По запасам золота, как полагают на Западе, Узбекистан занимает первое место в мире.
Особенностью экономики Узбекистана являлось привлечение иностранных инвестиций в трудоемкие отрасли промышленности, требующие больших резервов дешевой рабочей силы. Это не только предприятия легкой и пищевой промышленности, но и предприятия машиностроения и бытовой электроники. Особую активность в этом направлении демонстрировали южнокорейские компании, что, видимо, объясняется и наличием в Узбекистане значительной группы корейцев, сосланных сюда в 1930-1940-е годы с советского Дальнего Востока.
Широкую известность приобрела в Узбекистане деятельность южнокорейского концерна «Дэу». Здесь созданы совместные предприятия «Уздэуавто» по массовому выпуску автомобилей ведущих южнокорейских моделей, «Уздэуэлектроник», выпускающее бытовую электронику, а также «Уздэутелеком», специализирующееся на выпуске компьютеров и мониторов. Кроме производства легковых автомобилей с южнокорейскими фирмами, в Узбекистане налажено производство автобусов «Мерседес» с турецкими фирмами, чешских грузовиков и чешскими фирмами и тракторов с американскими фирмами.
Если в первой половине 1990-х годов «вторая индустриализация», как ее принято называть в Узбекистане, преследовала цель импортозамещения при вовлечении в производство избыточных трудовых ресурсов, то впоследствии на первое место вышла задача по наращиванию экспортного потенциала республики. Это необходимо для обеспечения условий по дальнейшему экономическому развитию Узбекистана, поскольку емкость внутреннего рынка остается и, видимо, еще долго останется небольшой.
Наращивание экспорта требует не только наращивания производственных мощностей, привлечения новых финансовых, трудовых и природных ресурсов, но и развития системы транспортных коммуникаций. Для Узбекистана последнее обстоятельство особенно важно, поскольку его выходы во внешний мир весьма ограничены. Узбекистан не
имеет непосредственного выхода в Россию, а его выход в «дальнее зарубежье» идет через территорию Афганистана, внутриполитическая ситуация в котором не способствовала строительству надежных транспортных коммуникаций.
Однако относительные успехи в экономическом развитии Узбекистана оказались заметными лишь на фоне экономических трудностей в других государствах СНГ. В формировании курса экономической политики и самого Узбекистана были серьезные просчеты. Так, многие из вышеназванных инвестиционных проектов оказались нерентабельными и малоэффективными, в то же время явно недооценили роль сельского хозяйства, слишком поздно узбекские власти осознали узость внутреннего рынка и необходимость наращивания экспортного потенциала. Долгое время в республике осуществлялось неэффективное валютное регулирование. В отличие от России, население Узбекистана после распада СССР не только не сокращалось, но даже росло. Этот, в целом позитивный факт, приводил к падению подушевых доходов и не позволял добиться сокращения бедности.
Как и во всех постсоветских государствах отказ от централизованного планирования и переход к рынку сопровождался в Узбекистане резким усилением социального неравенства, ростом разрыва между богатыми и бедными. Кроме того, в постсоветском Узбекистане сохранились и получили еще большее развитие такие негативные явления, характерные еще для советского периода, как клановость, кумовство и коррупция. Все эти явления и просчеты обусловлены социально-политической ситуацией в республике.
Во внутриполитическом плане правящий режим Узбекистана обладает многими признаками авторитарности, но это не мешало Западу видеть в нем возможного партнера. Это свидетельствует о наличии «двойных стандартов» и о том, что ценности «свободы и демократии» не так уж и важны в реальной политике. Между тем наблюдавшееся в 1990-е годы постепенное дистанцирование Узбекистана от России имеет под собой не только геоэкономическую основу, но также детерминировано политическими причинами. В период «перестройки» процессы, происходившие на территории России, способствовали определенной либерализации политической ситуации в Узбекистане. После развала СССР подобное либеральное влияние стало рассматриваться узбекской элитой, имевшей советско-партийное прошлое, как вредное для сохранения их собственной власти. От такого влияния следовало избавиться, в том числе и при помощи удаления от его источника.
Начиная с середины 1990-х годов руководство Узбекистана стало снижать уровень своего участия во многих мероприятиях внутри СНГ. В отличие от соседних Казахстана, Киргизии и Таджикистана, Узбекистан не принял участия ни в создании Евразийского экономического сообщества, ни в создании Таможенного Союза, ни в других совместных с Россией интеграционных проектах. В 1999 г. узбекское руководство отказалось пролонгировать участие республики в Договоре коллективной безопасности СНГ, хотя сам Договор был подписан в Ташкенте. Правда, столкнувшись с угрозой исламского терроризма на своей и прилегающих территориях, власти Узбекистана сохранили неко-
торый уровень сотрудничества с Россией в военно-технической области. Одновременно Узбекистан взаимодействовал по вопросам безопасности со странами Запада, и прежде всего США. В 2001 г. на территории Узбекистана появились американские военные базы, сыгравшие немаловажную роль в антиталибской операции в Афганистане.
В отличие от Узбекистана, Киргизия после распада СССР долгое время сохраняла ярко выраженную внешнеполитическую ориентацию на Россию.
Территория Киргизии составляет 198,5 тыс. кв. км, из которых 90% приходится на горную местность. Население на январь 1998 г. составляло 4,6 млн человек. Так же, как и в Казахстане, этническая структура населения здесь является сложной. Киргизов проживает 60,6%, русских — 15,3%, узбеков — 14,3%, кроме них в республике живут украинцы, немцы, татары, казахи, уйгуры, таджики - всего около 70 национальностей (Страны мира, 1999, с. 196). Как и в большинстве других постсоветских государств, в годы независимости здесь наблюдался отток некоренного населения. Численность этнических русских сократилась с 916 тыс. человек в 1989 г. до 707 тыс. человек в 1998 г. (Страны мира, 1999, с. 197). Отток русскоязычного населения объясняется, прежде всего, экономическими причинами, поскольку власти Киргизии предпринимали усилия для уменьшения этого оттока. Киргизия стала второй, после Белоруссии, республикой СНГ, в которой за русским языком был закреплен официальный статус.
В отличие от других постсоветских государств Центральной Азии, в Киргизии произошла, пусть и частичная, смена правящей элиты. Советская партноменклатура не сумела удержать контроль над основными рычагами власти, допустив в них людей из иной среды. Яркий пример тому — бывший до весны 2005 г. президентом Киргизии Аскар Акаев. В прошлом ученый-физик, он был вовлечен в большую политику перестроечными процессами. Сам А. Акаев и киргизское руководство в целом было тесно связано с российским демократическим движением, разделяя его политические установки и идейные ценности. Этим объясняется то, что Киргизия, в отличие от своих центральноазиатских соседей, полностью продублировала российский вариант политической демократизации и экономической либерализации. Как и Россия, Киргизия пыталась следовать рекомендациям МВФ, основанным на постулатах неолиберальной экономической доктрины.
Подобная политическая линия киргизского руководства находила поддержку у либеральных кругов России и на Западе. Вот что писала в недавнем прошлом одна из ведущих немецких газет: «Эта маленькая страна ... имеет благоприятный имидж демократического государства и может считаться своеобразным образцом для реформирующихся республик центрально-азиатского региона» (Цит. по: Юданов, 2000б, с. 105). Киргизия первой среди республик СНГ ввела, при поддержке МВФ, собственную национальную валюту. Одной из первых на всем постсоветском пространстве Киргизия стала полноправным членом ВТО.
Однако серьезными ограничениями для успешной экономической политики стал недостаток внутренних ресурсов. Доставшаяся в наследство от СССР промышленная инфраструктура быстро вышла из строя вследствие распада сложившихся хозяйствен-
ных связей. В отличие от Казахстана, Узбекистана и Туркмении, в Киргизии не оказалось значительных запасов нефти и газа, представляющих на постсоветском пространстве хоть какую-то гарантию экономического благополучия. Единственный вид природных ресурсов, который оказался востребован иностранными инвесторами, стало золото. По добыче золота (18-19 тонн в год) Киргизия вышла на третье место в СНГ. В Киргизии существует возможность для строительства гидроэлектростанций и экспорта электроэнергии. Но всего этого — золота и гидроэлектроэнергетики — мало для решения острых социально-экономических проблем республики. А то, что они действительно острые, со всей отчетливостью стало ясно в начале XXI столетия. Темпы экономического роста остаются низкими, в то время как спад производства в начале 1990-х годов был очень глубоким. По подсчетам специалистов, Киргизия сможет достигнуть показателя производства ВВП на душу населения, характерного для советского периода, не ранее 2015 г. В соответствии с неолиберальными рекомендациями социальные расходы и импорт были здесь резко сокращены, но сальдо текущего торгового баланса так и осталось отрицательным. Одновременно возрос внешний долг, объем которого превысил в последние годы размеры ВВП.
«Экономические провалы, — отмечала известный российский специалист по проблемам Центральной Азии О. Резникова, — сопровождались гуманитарной катастрофой. Подавляющая часть населения страны погрузилась в хроническую нищету и вынуждена бороться за физическое выживание. Сокращение личных доходов в Киргизии в 1987/88-1993 гг. достигло 58-66% по сравнению с 57-61% в Казахстане, 40-46% в Туркменистане и 43% в Узбекистане. Доля населения, проживающего в бедности, за тот же период выросла в Киргизии с 12 до 88%, в Казахстане с 5 до 61, в Туркменистане - с 12 до 61 и Узбекистане — с 24 до 63%» (Резникова, 2003, с. 94).
Ухудшение экономической ситуации стало подрывать существовавшую политическую стабильность в Киргизии. Об этом О. Резникова пишет: «Поначалу социальная катастрофа происходила в политически стабильной и по региональным меркам демократической стране. Однако взрывное распространение бедности быстро подорвало политическую стабильность. Свертывание формального сектора и сокращение личных доходов населения во все возрастающей степени вытесняют людей в неформальный и криминальный секторы, в первую очередь в наркобизнес. К началу XXI в. Киргизия утратила имидж чуть ли не единственной центрально-азиатской демократии. В ответ на множащиеся проявления социального недовольства и протеста власти попытались усилить политический контроль над социумом. В ходе массовых волнений и демонстраций весной 2002 г. протестующие против политики властей, помимо всего прочего, потребовали пересмотра итогов приватизации и более справедливого распределения сельскохозяйственных земель. Это угрожает уже основам экономической и политической конструкции, которая возводилась в Киргизии все последнее десятилетие. Ясно, что обездоленное и нищее население представляет собой благодатную почву для экстремистского ислама» (Резникова, 2003, с. 94).
Такая экономическая и политическая ситуация в Киргизии обусловливает ее зависимость от внешней помощи. Причем от помощи не только экономической в форме займов и кредитов, но также политической и военной. От того, кто будет главным источником такой помощи, зависят внешнеполитическая ориентация Киргизии и российско-киргизские отношения. За несколько месяцев до уже названных политических событий российский экономист С. Жуков сделал интересное сравнение экономических итогов постсоветского развития Узбекистана и Киргизии (см.: Жуков, 2004). Главные выводы, которые следуют из этого сравнения, заключаются в том, что за эти годы Киргизия растеряла большинство своих экономических преимуществ по сравнению с соседней республикой. Одновременно можно отметить, что ни радикальная либерализация экономики в Киргизии, ни активное государственное регулирование экономических процессов в Узбекистане не принесли им ни процветания, ни стабильности.
Рекомендации международных финансовых институтов способствовали разрушению советского экономического потенциала в Киргизии, но мало помогли созданию эффективной рыночной экономики. Некритическое заимствование опыта авторитарной экономической модернизации государств Юго-Восточной Азии в Узбекистане привело к ряду серьезных стратегических ошибок и не позволило добиться намеченных целей, хотя республике удалось избежать масштабного экономического спада, характерного для постсоветского пространства в целом.
Интересно, что буквально за месяц до «тюльпановой» революции председатель Национального статистического комитета Киргизии на страницах журнала «Мировая экономика и международные отношения» пытался опровергнуть приведенные С. Жуковым данные и доказать, что Киргизстан добился гораздо больших экономических успехов, чем Узбекистан, а по некоторым показателям ситуация в республике едва ли не самая благоприятная во всем СНГ (см.: Кудабаев, 2005). Цифры, приведенные редакцией журнала, показывали неоправданность оптимизма тогдашних киргизских властей.
Как указывала редакция, в 2002 г. показатели производства ВВП на душу населения, пересчитанные по паритету покупательной способности (ППС), соответствовали для Киргизии 1560 долл. в год, а для Узбекистана 1640 долл. в год. «Между тем, — отмечалось на страницах МЭ и МО, — в 1990 г., по вышеприведенным индексам, среднедушевой ВВП Киргизии составлял 2445 долл. (опять-таки в ценах и по ППС 2002 г.), а Узбекистана — 2000 долл., то есть соотношение между обеими странами по этому важнейшему показателю было противоположно нынешнему» (От редакции, 2005, с. 112.) В любом случае для беднейшей части населения как Узбекистана, так и Киргизии результаты постсоветской трансформации их стран оказались плачевными. «Так, в 2002 г., — указывается в той же редакционной статье, — беднейшие 10% населения Киргизии имели годовой доход 600 долл., а Узбекистана — 590 долл. на человека. Таким образом, в обеих республиках этот слой населения живет примерно на 1,5 долл. в день, что находится где-то между принятыми ООН критериями вопиющей нищеты и абсолютной бедности (соответственно 1 и 2 долл. в день по ППС)» (От редакции, 2005, с. 112).
Последнее обстоятельство вместе с другими социально-экономическими и социально-политическими факторами, несомненно, сказалось на последовавших в центрально-азиатских государствах событиях. В Киргизии в какой-то степени повторился сценарий украинской и грузинской «цветных» революций. Вслед за состоявшимися парламентскими выборами оппозиционные силы организовали массовые выступления с целью пересмотра их результатов. Не случайно эти беспорядки начались в наиболее неблагоприятных в экономическом отношении южных районах республики. Перекинувшись на столицу, массовые выступления вызвали кризис и паралич власти, завершившийся бегством и отставкой президента А. Акаева. Хотя власти пытались использовать репрессивные меры в борьбе со своими противниками, масштаб применения таких мер был ограниченным и не позволил предотвратить ее падение.
В Узбекистане, где, как уже было сказано, в отличие от Киргизии, политический режим имел ярко выраженные авторитарные черты, были предприняты решительные действия по подавлению антиправительственных выступлений в Андижане, что привело к многочисленным жертвам. Общее число жертв точно так и не было установлено. Власти Узбекистана, очевидно, занижают число жертв, западные правозащитные организации, скорее всего, это число преувеличивают. Реакция западных правозащитников с самого начала была крайне негативной по отношению к режиму президента И. Каримова. Негативно оценивали действия узбекских властей ОБСЕ и ряд других международных организаций, а также официальные лица некоторых западноевропейских государств. Позиция администрации США в первый момент была иной. Узбекистан считался партнером Соединенных Штатов в регионе, на его территории находились американские военновоздушные базы. Как отмечал российский политолог Д. Малышева, «США вполне устраивают пусть авторитарные, но зато сильные и предсказуемые режимы, наподобие тех, что сложились в стратегических партнерах Вашингтона — Узбекистане, Азербайджане» (Малышева, 2004, с. 95). Однако очень скоро отношение США к андижанским событиям резко изменилось. Действия узбекских властей подверглись критике со стороны американской администрации, в том числе со стороны нынешнего Госсекретаря США К. Райс. На наш взгляд, это можно объяснить тем, что американский подход к политическим процессам на постсоветском пространстве, в частности в Узбекистане, определяется цинично-прагматичными расчетами. Главным критерием в оценке государства выступают его геополитическая ориентация и степень стабильности. Поскольку андижанские события продемонстрировали опасность дестабилизации обстановки в Узбекистане, а вопрос о преемственности власти в этой республике остается открытым, руководство США дистанцировалось от И. Каримова, чтобы обеспечить свои долгосрочные интересы в регионе. Однако такое дистанцирование переросло в кризис узбекско-американских отношений. Произошла быстрая внешнеполитическая переориентация Узбекистана и его сближение с Россией. Узбекистан вернулся в число членов Организации Договора коллективной безопасности стран СНГ, вошел в число участников Евроазиатского экономического сообщества.
Российскому руководству практически не оставалось иного выбора, кроме поддержки официального Ташкента, поскольку альтернативой существовавшему режиму в Узбекистане могли быть лишь дальнейшая дестабилизация ситуации и возможная победа исламских радикалов в жизненно важном, с точки зрения национальных интересов Российской Федерации, регионе. Россия в какой-то степени получила от последних событий в Узбекистане относительный геополитический выигрыш, так как будущее развитие политической и экономической ситуации в этой республике точно спрогнозировать невозможно.
Сложно также что-либо определенное сказать и о развитии событий в Киргизии, где «тюльпановая» революция не смогла решить комплекс сложных экономических, социальных и политических проблем. Как полагают киргизские политологи, «для Кыргызстана сегодня возникла очень неблагоприятная внешне- и внутриполитическая среда. Нынешний режим пришел к власти силовым, а не легитимным путем, и его представители будут стараться сохранить свою власть теми же самыми методами. Уже с начала 2005 г. в Кыргызстане de facto идет скрытая гражданская война. Благодаря усилиям отдельных безответственных политиков она порой принимает форму открытых конфликтов: в начале 2005 г. режим Акаева стал применять репрессивные меры по отношению к оппозиционерам, а сейчас те же бывшие оппозиционеры, придя к власти, начинают применять такие же репрессивные меры по отношению к своим оппонентам» (Семыкина, 2006, с. 4). Вышеописанные события заставляют российских специалистов и политиков внимательно следить за динамикой политических и экономических процессов в Центральной Азии, сохраняющей важное геополитическое значение для нашей страны.
Литература
Жуков С. Казахстан. Кыргызстан. Узбекистан в социально-политических структурах современного мира // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 3.
Жуков С. Киргизия и Узбекистан: шок против градуализма // Мировая экономика и международные отношения. 2004. № 6.
Кудабаев З. Некоторые итоги становления свободной экономики в Киргизской Республике // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 2.
Малышева Д. Демократизация постсоветского Востока: модели и реалии // Мировая экономика и международные отношения. 2004. № 6.
От редакции // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 2.
Расулев А., Денисов Ю. Проблемы структурных изменений в экономике Узбекистана // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 3.
Резникова О. Экономическое развитие государств Центральной Азии и Кавказа: роль внешних ресурсов // Мировая экономика и международные отношения. 2003. № 4.
Семыкина Е. Кыргызстан на пути к диктатуре ? // Дело. 2006. 13 февр.
Сиражиддинов Н. Узбекистан: путь к экспорториентированному развитию // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 7.
Страны мира: Справочник. 1999 / Под общ. ред. И. С. Иванова. М., 1999.
Хуррамов А. Структурные преобразования и отношения собственности в аграрном секторе Узбекистана // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 11.
Юданов Ю. Центральная Азия — новый фаворит иностранных инвесторов // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 3-4.
