CC BY
75
Список литературы
1. Архимандрит Августин. Ислам в Европе./ архимандрит Августин (Никитин). - СПб., 2009. - 656 с.
2. Автобус, летящий сквозь пустыню. URL:http://www.pickupdub.ru/forum/showthread.php/33961(дата обращения: 12.02.2014)
3. Васильев A.M. История Саудовской Аравии (1745-конец ХХ в.)./ А.М. Васильев. - М.,1999. - 672 с.
4. Гофман К. Нефтяная политика и англо-саксонский империализм./ К. Гофман. - М., 1930. - 476 с.
5. Грюнебаум фон Г.Э. Классический ислам. Очерк истории(600 - 1258 гг.)/ Г.Э. Грюнебаум. - М., 1986. - 216 с.
6. Коротаев А.В. Вождества и племена страны Хашид и Бакил./ А.В. Коротае. - М., 1998. - 226с.
7. Лейн Э. Арабский мир в эпоху «Тысячи и одной ночи». Пер. с англ. Л.И. Игоревского. / Э. Лейн. - М., 2009. - 190 с.
8. Лайнбарджер П. Психологическая война./ П. Лайнбарджер. -М., 1962. - 350 с.
9. Леспаньоль де ля Трамери. Мировая борьба за нефть. Пер. с фр. Л. Тумермана. / Леспаньоль де ля Трамери. - М., 1925. - 210 с.
10. Мюллер А. История ислама: от доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов. Пер. с нем./А. Мюллер. - М., 2004. -911 с.
11. Олпорт Г. Становление личности: избранные труды./ Г. Олпорт. - М.: Смысл, 2002. - 462 с.
12.Першиц А.И. Хозяйство и общественно-политический строй северной Аравии в XIX - первой половине XX в. / А.И. Першиц. - М., 1961. - 224 с.
13. Рыбаков А.В., Квон Д.А. «Нелиберальная демократия» как теоретический концепт и политический феномен. // Политические науки. - 2013. - №5. URL:http://www.onHne-science.ru/m/products/poHticks-nauki/gid703/pg0/ (дата обращения: 18.02.2014)
14. Симония Л.И. Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного. / отв. ред. Л.И.Рейснер, Н.А.Симония. - М.: ГРВЛ, 1984. - 581 с.
15. Турчин П.В. Историческая динамика: на пути к теоретической истории. Пер. с . англ./ под общ. Ред. Г.Г. Малинецкого, А.В. Подлазова, С.А. Боринской и др. - М., 2010. - 368 с.
16.Чирнер. Г. Арабский плацдарм и воска в Европе./ Г. Чирнер.- М., 1941.- 182с.
17. Boucheman A. de. Materiel de la vie bedouine (Sbaa):vol.III. - DEO, 1935.
18. Dickson Н. R. P., Kuwait and her neighbours. - London, 1956.
19. Great Britain. Civil Commissioner of Mesopotamia. Review of the Civil Administration of Mesopotamia. Presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty.- London, 1920.
Об авторе
Ложкина Е.В. - преподаватель кафедры педагогики и психологии Брянского филиала Национального государственного университета имени П.Ф. Лесгафта, [email protected]
УДК 947 (470.342)
СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ КРЕСТЬЯНСТВА БРЯНСКОЙ ГУБЕРНИИ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ
НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
А.А. Малашенко, И.В. Малашенко
Основная цель статьи проанализировать процесс социальной стратификации российского крестьянства на примере Брянской губернии в первые годы новой экономической политики. Авторы обращают внимание на проблему критериев классификации социальной структуры крестьянства в отечественной историографии, прослеживают основные тенденции процесса социального расслоения и дают характеристику отдельным социальным группам брянской деревни. Ключевые слова: социальная стратификация, крестьянство, Брянская губерния, новая экономическая политика.
В отечественной историографии проблема социальной стратификации крестьянства в первые годы новой экономической политики занимает ключевое место. С восстановлением сельского хозяйства и оживлением рыночных отношений в деревне начал медленно развиваться процесс социального расслоения. По мнению Н.Л. Рогалиной именно в этот период произошла «коренная перегруппировка сил в многоукладной экономике деревни» [1, с. 142].
Реальное состояние дел российской деревни в этот период было сложным и неоднозначным, так как наблюдались явные противоречия: тенденции фермерского развития сталкивались с патриархальными устоями, стремление к частной собственности с прочной общинной собственностью, уравнительные принципы землепользования с имущественным расслоением. Все эти тенденции отражались на соотношении тех или иных категорий крестьянства. Основная цель статьи проанализировать процесс социальной стратификации российского крестьянства на примере Брянской губернии в первые годы новой экономической политики.
Следует обратить внимание, что в исторической науке существует проблема критерия классификации со-
циальной структуры крестьян. Первоначально многие исследователи за основу дифференциации деревни предпочитали брать посевную площадь [2]. Однако, социальное строение деревни более сложное явление. Первым на путь изучения социальных процессов крестьянских хозяйств встал В.Г. Громан, который предложил рассматривать еще один признак - отношения найма, позже к такой же группировке при исчислении трудовых норм землепользования прибегает и Н.П. Макаров [3].
В 1927 г. по заданию Наркомзема в Научно-исследовательском институте сельскохозяйственной экономии развернулись острые дискуссии о дифференциации крестьянских хозяйств. Сторонники организационно-производственной школы обращали внимание на следующие критерии: число душ в семье и работников; площади посевов; поголовье скота; стоимость основного капитала. Экономист Н.Д. Кондратьев взвешивал факторы, которые способствуют расслоению (рынок, техника, аренда, наймы) и тормозят этот процесс (малоземелье, аграрное перенаселение) [4, с. 125]. Собственную позицию выдвигал А.В. Чаянов, который на основе анализа динамических переписей показал, что «расслоение в 20-е гг. - это не социально-классовый процесс, а демографический» [5, с. 28], ибо крестьянство, перестраиваясь из натурального в товарное хозяйство, начинало мигрировать и происходила дифференциация. В результате, принципиальные различия в их классификации проходили по водоразделу: бедный, средний, крупный.
Иная точка зрения была у историков марксистского направления. В формационной теории считалось, что в деревне уже утвердился капитализм, поэтому в деревне выделялись такие группы как: пролетариат, мелкая буржуазия, сельская буржуазия, полупролетариат [6].По мнению Л. Крицмана точную картину расслоения дают прямые признаки: применение наемного труда, но можно использовать и косвенные: размеры хозяйства, количество рабочего скота и мертвого инвентаря, стоимость производства [7, с. 11].
В отдельную группу следует выделить исследования А.И. Хрящевой, которая, с одной стороны, положительно оценивала ленинский методологический подход к определению дифференциации, а с другой, она не рассматривала этот процесс как угрозу политического строя. Первоначально, в основу классификации была положена схема И.Г. Баскина: доходы, организация труда, неземледельческие заработки, торгово-промышленные предприятия, в 1925 г., выдвинут второй вариант, где учитывалась еще и продажа рабочей силы, а в 1926 г. был предложен третий вариант, где появился такой критерий как найм рабочего скота и инвентаря [8].
В 1928 г. на страницах журнала «На аграрном фронте» разгорелась дискуссия о классовых группировках среди крестьян, в ходе которой единого мнения относительно критериев расслоения, так не было и выработано. В целом, можно утверждать, что до 70-х гг. XX в большинстве исследований деление крестьян проходило в системе капиталистические мелкотоварные производственные отношения [9].
В апреле 1961 г. состоялась сессия по аграрной истории, отметившая сложное переплетение капиталистических, мелкобуржуазных, социалистических и переходных социальных отношений в экономической структуре нэпа. По итогам конференции, исследователи стали пользоваться первой классификацией о преобладании мелкого индивидуального крестьянского хозяйства как нового аграрного строя [10]. В наши дни историки предлагают использовать в качестве критериев оценки социальной дифференциации не только устоявшиеся основания, но новые: психология крестьян, фактор удачи: хороший урожай, болезнь; личные качества; колебания в ценовой политике [11]. Стоит согласиться, что при характеристике картины социальной структуры российской деревни необходимо учитывать все вышеизложенные критерии дифференциации. В данной статье основное внимание уделяется таким критериям как: размер посева, наличие рабочего скота, сельхозинвентаря, аренда земли и отношения найма рабочей силы.
Новая экономическая политика внесла свои коррективы в динамику социального процесса, происходившего в российской деревне. Изучив развитие крестьянских хозяйств Брянской губернии в первые годы новой экономической политики и сравнив эти данные с материалами по 25 губерниям Европейской России были выявлены следующие основные тенденции:
1. В восстановительный период происходит сокращение беспосевных и малопосевных хозяйств, что означало с одной стороны перемещение части хозяйств в верхние группы, а с другой, происходило «вымывание» из деревни обедневших крестьян. По сравнению с 1920 г. в Брянской губерниив 1925 г. мелкопосевщиков стало меньше на 16%. Посевная группа от 2 до 4 дес. имела тенденцию к увеличению, судя по всему за счет нижней группы бедняцких хозяйств: с 30% в 1922 г. до 37,7% в 1925 г. В губернии удельный вес этой группы рос довольно быстро (с 28,3% в 1920 г. до40,8% в1925 г.) [12, л. 4].Численность посевных групп от 4 до 8 дес. в Европейской части России возросла в 1,6 раза с 13,2% в 1922 г. до 21,6% в 1925 г., а свыше 8 дес. в два раза с 1,6% до 3,4%. Однако, в Брянской губернии в группах от 4 до 8 дес. существенных изменений не произошло: от 12% в 1922 г. до 15,3% в 1925 г.
2. Наблюдается динамика в крестьянских хозяйствах по признаку - обеспеченность рабочим скотом и коровами.
Таблица 1.
Тип группы Европейская часть России Брянская губерния
1921 1925 1921 1925
Безлошадное 34,1 31,9 20 16
Безкоровное 20,2 16,1 14 12
С 1 лошадью 59,9 60,7 65 65
С 1 коровой 61,4 60,6 70 70
Многолошадное 6 7,3 15 18,2
Многокоровное 18,4 23,3 16 20,3
Из таблицы 1 видна положительная тенденция в сокращении безлошадных и безкоровных хозяйств, как в Европейской части России, так и в Брянской губернии. Можно заметить и рост доли многолошадных и много-коровных хозяйств в брянской деревне на 3% и 4% соответственно. Количество же хозяйств с одной головой рабочего скота осталось на прежнем уровне[13, л. 266].
3. Специфика процессов расслоения в брянской деревне нашла выражение в аренде земли. III сессия ВЦИК в 1922 г. разрешила аренду на срок не более одного севооборота и в исключительных случаях на срок не более двух севооборотов [14, с. 142]. Земельный кодекс увеличил предельный срок аренды до трехкратного севооборота [15]. Кодекс допускал только трудовую аренду, т. е. то количество земли, которое арендатор мог обработать силами своего хозяйства. На практике, землю арендовали те крестьяне, которые были способны ее хорошо обработать и, наоборот, сдавали те, которые не имели возможности или не хотели трудиться с полной отдачей. В итоге, в условиях запрета купли-продажи земли, с помощью аренды происходило перераспределение земли между хозяйствами, уничтожались последствия поравнения земли и результаты внутриселенных переделов.
В арендные отношения втягивалось все большее количество земли и крестьянских хозяйств (в Западном регионе с 1923 г. по 1924 г. с 0,8% до 1,3%) [16, л. 2]. Согласно весеннему опросу 1925 г. в Брянской губернии арендовало землю 6,3% крестьянских хозяйств: наибольший процент приходился на Бежицкий и Жиздринский уезды-5,65%, а наименьший на Карачевский и Почепский-2,43% [17, с. 33]. Характерно, что размеры аренды и процент арендующих хозяйств были прямо пропорциональны обеспеченности хозяйств посевами и рабочим скотом, влиял на это и размер семьи. Если в 25 губерниях Европейской части России среди беспосевных насчитывалось 1,5% арендующих хозяйств, то в Брянской губернии они вообще отсутствовали; в группе с посевом до 2 дес. было соответственно 4,8% и 2,23% хозяйств, от 2 до 4 дес.-6,7% и 4,8%, от 4 до 6 дес.-10,3% и 7,4%, а от 6 до 10 дес.-15,2% и 9,9%. Как правило, в Брянской губернии хозяйства арендовали пашню в 97,4%: в 44% у учреждений (лесничество, Сахаротрест) и в 40% у односельчан. В восстановительный период краткосрочная аренда преобладала над долгосрочной. В Брянской губернии краткосрочная аренда составляла 69% арендующих землю крестьянских хозяйств.
4. Важным критерием социальной дифференциации стали отношения найма рабочей силы. С введением нэпа перед правительством встал вопрос о возможности разрешения найма рабочей силы. Закон о трудовом землепользовании и Земельный кодекс допустили применение вспомогательного наемного труда в крестьянских хозяйствах [18, с. 143]. В целом по 25 губерниям РСФСР наблюдался рост найма. В 1924 г. число батраков, нанятых отдельными крестьянскими хозяйствами, составляло 434 тыс., а крестьянскими обществами - 465 тыс. В Брянской губернии, согласно осеннему обследованию сельского хозяйства за 1924/1925 г. 11,9% (27 тыс.) крестьянских хозяйств применяли наемный труд. К сожалению, это обследование регистрировало лишь факт найма, а число работников не учитывало. Характерно, что чем больше была площадь посева в хозяйствах, тем больший процент хозяйств нанимали сроковых рабочих. Так, если на 100 хозяйств, имевших до 2 дес. приходилось 0,4 хозяйства, от 2 до 4 дес. - 0,5, от 4 до 6 дес. - 0,7, то от 6 и выше - 4,2 хозяйства. Если крупные хозяйства нанимали батраков от излишка земли (аренда), то бедняки и середняки из-за нехватки рабочей силы, отхода напромыслы. Малопосевные группы несли наибольшие расходы по найму рабочей силы - 2,8% бюджета хозяйства, в то время как, группы от 2 до 6 дес. - 0,2%, более 6 дес. - 0,22% [19, с. 21].
По характеру найма рабочей силы в губернии преобладал поденный найм (весна-54%, лето-60%), а другие виды: сроковый и сдельный значительно уступали. В отношении формы оплаты, следует отметить, что при поденном и сроковом наймах была распространена денежная форма в 70% и 64% случаях, а при найме «на срок и на помощь» - натуральная (53%). Правда, рассматривая формы оплаты по уездам, выяснилось, что натуральная плата в большей степени сохранилась в Карачевском и Почепском уездах, а денежная в Севском. Самые высокие цены держались в летний период из-за большого количества работы и срочности ее выполнения. Например, летом цены вырастали на 15% при найме работника со своим орудием, на 30% при найме одного работника и на 25% работницы, по сравнению со среднегодовыми ценами. Таким образом, в 1921-1925 гг. в Брянской губернии сельскохозяйственный найм был мелким, слой рабочих только формировался. В основном, у хозяев, нанимавших рабочую силу, подрабатывали мелкопосевщики, имеющие свое хозяйство.
Итак, в первые годы новой экономической политики с развитием рыночных отношений в российской деревне наметилась тенденция к социальной дифференциации крестьянства. Анализируя происходящие процессы социальной стратификации в брянской деревне к концу 1925 г. можно выделить следующие социальные группы:
1. Бедняки (беднота).
На официальном уровне долгое время сохранялось понятие бедноты по статье в Большой советской энциклопедии (БСЭ) 1927 г. издания. В ней к «бедноте деревенской» были отнесены «полупролетаризированные крестьяне, которым хозяйство не дает возможности прожить без побочного заработка» [20, с. 166]. В современной литературе наметилась тенденция более взвешенного подхода - выделение определенных подгрупп в бедняцком слое, поэтому и отношение односельчан к бедноте было различным: кого-то жалели и старались помочь, а на других могли просто махнуть рукой, понимая безнадежность какой-либо помощи [21]. В.Б. Жиромская считает, что «бедняцкое хозяйство - это не только совершенно разоренное хозяйство, но и хозяйство жизнеспособное с мелким посевом (не более 4 дес.), слабо обеспеченное рабочим и продуктивным скотом (безлошадное или однолошадное, бескоровное или однокоровное), почти лишенное инвентаря» [22, с. 43]. В Брянской губернии, страдающей малоземельем, критерии по посевной площади следует снизить до 2 дес. (Примечание А.М., И.М).
Таким образом, удельный вес бедноты к 1925 г. составил 43,4% хозяйств [23, с. 87].Около 54% хозяйств этого типа были безлошадными, 18% - бескоровными, 68% - безинвентарными; 43% хозяйств располагали одной лошадью, а 64%- одной коровой (за счет посевных групп с 1-2 дес.). Средний состав семьи колебался до 4 чел. Бедняцкие хозяйства не обеспечивали себя продукцией сельского хозяйства. В 1925 г. хозяйства бедняков отчуждали 16,3% всей рыночной продукцией (1/5 падала на полеводство), но в то же время приобретали 42,5%. Таким образом, доходы бедняцких хозяйств по-прежнему складывались за пределами сельского хозяйства.
2. Середняки.
К данному социальному слою в Брянской губернии следует отнести посевные группы от 2 до 8 десятин, т.е. 55,3% крестьянских хозяйств [24, с. 21].Состав середняцкой семьи состоял от 5 до 8 чел. Около 58% этих хозяйств имели одну лошадь и 64% одну корову, а 31% и 27% соответственно по две лошади и коровы, и лишь у 4% хозяйств не было собственного инвентаря. В посевной группе с 3 дес. каждое хозяйство имело инвентарь. Характерно, что середняки отчуждали на рынок сельскохозяйственной продукции в два раза больше, чем приобретали. Кроме того, они активно участвовали и в производственных отношениях: аренда земли, найм рабочей силы.
3.Зажиточное крестьянство (кулаки).
В статье сознательно не употребляется понятия «кулак», так как в современной отечественной историографии при характеристике данной социальной группы в восстановительный период чаще пользуются понятиями: зажиточные крестьяне, многопосевные, богатые. В 1921-1925 гг. слово «кулак» использовалось в партии чаще как средство политической борьбы, а не как понятие социального анализа. Отсюда, большое количество дискуссий и точек зрения. Н.И. Бухарин к кулаку причислял только «зажиточного трактирщика и деревенского ростовщика» [25, с. 154]. Председатель Брянского губсемплемхоза Калашников в 1925 г. в своем отчете губернскому отделу соцобеспечения писал: «Глава семьи из 15 едоков не может считаться кулаком, если мы дали ему 200 руб., а он купил молотилку и обмолол хлеб всей деревни» [26, л. 126]. Крестьяне - участники дискуссии в газете «Беднота» считали недостаточным определять принадлежность к кулаку «по имущественному положению» [27, с. 152]. Таким образом, «кулаком односельчане признавались те односельчане, которые систематически которые систематически и в размерах, значительно превышающих обычную практику, использовали для ведения своего хозяйства наемный труд и прибегали к кабальным ростовщическим сделкам» [28].
Итак, к зажиточным крестьянам в брянской деревне относились многопосевные хозяйства, имевшие более 8 десятин земли, т. е. 1,4% всех крестьянских хозяйств губернии. Численность семьи с таким посевом колебалась от 9 до 11 человек. Около 43% хозяйств имели по две лошади и 46% по две коровы. Кроме того, более 32% располагали более тремя коровами и лошадьми, а 9% более тремя коровами. Показательно, что хозяйства этого типа были лучше всего обеспечены орудиями труда. Они владели 17% плугов, 58% сеялок и 37% молотилок от общего количества орудий [29, л. 4]. Зажиточные хозяйства были главными поставщиками сельскохозяйственной продукции в деревне. В восстановительный период доходность этих хозяйств складывалась уже не за счет большего количества земли как до революции, а за счет сдачи внаем инвентаря, аренды земли и эксплуатации наемного труда.
Таблица 2 [30, с.147, 160].
Динамика социальной стратификации крестьянства Брянской губернии в первые годы
Социальные группы 1920 г. 1925 г.
Бедняки 60,3 43,3
Середняки 39,2 55,3
Зажиточные крестьяне 0,5 1,4
Из приведенной таблицы видно, что в 1921-1925 гг. возобновился прерванный аграрной революцией процесс социальной дифференциации российской деревни, и в частности в Брянской губернии. Новое направление в развитии социальной структуры - рост средних слоёв деревни стало одним из достижений новой экономической политики. В восстановительный период произошло осереднячивание брянской деревни, в частности, наблюдалось сокращение численности беспосевных и малопосевных хозяйств; происходило увеличение числа хозяйств с посевами от 2 до 4 дес. и от 4 до 8 дес. Аналогичная тенденция прослеживается и в обеспеченности рабочим скотом и коровами: наметилось сокращение безлошадных и безкоровных хозяйств. Специфика процессов расслоения нашла отражение и в производственных отношениях: аренда земли, найм рабочей силы.
Характерно что, изменение социальной структуры крестьянства развивалось в противоречивых условиях: с одной стороны, государство активно помогало бедноте: налоговая политика, предоставление льготных кредитов, вовлечение в кооперацию, ограничивая рост крупных хозяйств, а с другой, основная часть мер, разработанных партией и государством на деле способствуя подъему всего сельского хозяйства, отвечала интереса и зажиточной части деревни, которой были выгодны и аренда земли, и наем рабочей силы, и свобода торговли.
The main purpose of the article to analyze the process of social stratification of the Russian peasantry as an example of the Bryansk region in the early years of the New Economic Policy. The authors pay attention to the problem of the classification criteria of the social structure of the peasantry in the national historiography, trace the main trends of social stratification and give characteristics of individual social groups Bryansk village.
Keywords: social stratification, the peasantry, Bryansk region (gybernia), the New Economic Policy.
Список литературы
1. Рогалина Н.Л. Социальная динамика советского крестьянства 1920-х гг.//История СССР. 1987. №3.
2. См. напр.: Черненков Н.Н. К характеристике крестьянского хозяйства. М.,1905; Баскин Г.И. Современная дифференциация и современные типы крестьянского хозяйства. Самара,1926.
3. Громан В.Г. Итоги оценочного статистического исследования Пензенской губернии. Пенза,1923; Макаров Н.П. О нормах расширения крестьянского землепользования. М.,1927.
4. Кондратьев Н.Д. К вопросу о дифференциации крестьянства.//Пути сельского хозяйства. 1927. №5.
5. Чаянов А.В. Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации. М.,1927.
6. См. напр.: Анисимов Я.А., Верминичев И., Наумов К. Производственная характеристика крестьянских хозяйств различных социальных групп. М.,1927; Райстер А. Расслоение советской деревни. М.,1928; Дубровский С. Расслоение крестьянства и задачи партии в деревне.//На аграрном фронте. 1927. №11.
7. Крицман А.И. К вопросу о классовом расслоении советской деревни.//На аграрном фронте. 1925. №7.
8. Хрящева А.И. К вопросу об изучении расслоения крестьянства.//На аграрном фронте. 1925. №1; Она же. Группы и классы в крестьянстве. М.,1926.
9. История народного хозяйства. М.,1960; История СССР. Эпоха социализма. М.,1957; Краев М.А. Победа колхозного строя в СССР. М.,1954; Немчинов В.С. Избранные произведения. Т.1. М.,1967; Немчинов В. С. Избранные произведения в 6 тт. Т.1. М.,1967.
10. Бахтин М.И. Союз рабочих и крестьян в годы восстановления народного хозяйства. М.,1961; Булатов И.Г. Кооперация и ее роль в подготовке сплошной коллективизации. М.,1950.
11. Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988; Мельников В.И. Историческая судьба крестьянства и мелкотоварного производства. Нижний Новгород, 1999; Миронова Т.П. Нэп и крестьянство.//Нэп в контексте исторического развития России. М.,2001; Современная концепция аграрного развития. Теоретический семинар.//Отечественная история. 1994. №4-5.
12. ГАБО. Ф.Р.112. Оп.1. Д.1098. Л.4.
13. ГАБО. Ф.Р.80. Оп.2. Д.14. Л.266.
14. Сборник документов по земельному законодательству. М.,1954. 719 с.
15. Земельный кодекс. М.,1923. 50 с.
16. РГАЭ. Ф.105. Оп.2. Д.489. Л.2.
17. Брянская губерния в цифрах. Вып.2. Часть1. Орел,1926. 119 с.
18. Сборник документов по земельному законодательству. М., 1954.
19. Филиппов А.В., Иванцов М.И. Рыночный оборот крестьянского хозяйства Брянской губернии. Орел,1926. 100 с.
20. Большая советская энциклопедия. Т.5. М.,1927.
21. См. напр.: Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988; Миронова Т.П. Нэп и крестьянство. // Нэп в контексте исторического развития России. М.,2001; Мостяева Л.В. ККОВы в 1921-1932 гг. Автореф. дисс. канд. ист. наук. Воронеж,2002.
22.Жиромская В.Б. После революционных бурь: население России I пол. 20-х гг. М.,1996. 156 с.
23.Перспективы развития сельского хозяйства Брянской губернии. Орел,1925.
24. Филиппов А.В., Иванцов М.И. Рыночный оборот крестьянского хозяйства Брянской губернии. Орел,1926.
25. Бухарин Н.И. Избранные произведения. М.,1988. 540 с.
26. ГАБО. Ф. Р.453. Д. 535. Л. 126.
27. Деревня при нэпе. Кого считать кулаком, кого тружеником? Что говорят об этом крестьяне? М.,1924.
28.Чемоданов И.В. Социальная ситуация в вятской деревне в 1920-е гг.//Современные проблемы науки и
образования. 2013. №1.
29. ГАБО. Ф. Р. 112. -Оп. 1. Д. 1098. Л. 4.
30.Подсчитано по: Малашенко И.В. Крестьянство и сельское хозяйство Брянской губернии в 1921-1925 гг. Дисс. на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Брянск, 2005. 263 с.
Об авторах
Малашенко А.А. - кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных и естественнонаучных дисциплин Брянского института управления и бизнеса, Malashenko1976@ yandex.ru.
Малашенко И.В. - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры философии, истории и политологии Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского, Malashenko1976@ yandex.ru.
УДК 39 + 572
СОВРЕМЕННАЯ КУХНЯ АЛТАЙЦЕВ: ТЕХНИКИ ВООБРАЖЕНИЯ ПИЩЕВОЙ КУЛЬТУРЫ И РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
Д.В. Маслов
В работе представлены аспекты формирования пищевой культуры алтайцев в соответствии с представлениями об обособлении традиционной культуры этнографического толка. Представлены структурные функции традиционных блюд и возможности кастомизации. Показано, что мясо, по сравнению с другими продуктами, в современной системе питания алтайцев занимает важнейшее место. И это совсем непохоже на то, что было основным в их диете даже сто лет назад.
Ключевые слова: алтайская кухня, этнографические исследования, мясо, традиционные блюда, пища, развитие, структура.
Леонид Павлович Потапов в очерке о пище алтайцев приводит услышанную им реплику, характеризующую предпочтение алтайцев к конине, по сравнению с другими видами мяса: «с него зимой дольше не мёрзнешь и сытым дольше будешь». С неожиданным развитием этой интерпретации ценности мясной пищи для алтайцев я столкнулся в 2008 году, когда я был в гостях у алтайской семьи в селе Боочи Онгудаского района. Вместе со мной, в алтайской семье гостили две девушки, выпускницы Литературного института им. А.М. Горького в Москве, среди которых была вегетарианка. В один из вечеров, который мы коротали в айыле домохозяйства в компании с некоторыми местными гостями, вегетарианство стало темой обсуждения. Для местных алтайских мужчин вегетарианство стало вызовом их этнической идентичности. В одном из витков дискуссии, где вегетарианка также пыталась раскрыть свою позицию, её современным ценностям непринятия жестокого отношения к животным, один из алтайских собеседников рассказал известную в литературе легенду о том, что у барана раньше было четыре глаза, два из которых он выплакал, узнав, что создан для того, чтобы служить пищей для людей. Как почти сто лет назад они очень эмоционально говорили, что именно мясо помогает им пережить долгую зиму, и в целом полную тяжелого физического труда фермерскую жизнь.
Мясо, по сравнению с другими продуктами, в современной системе питания алтайцев занимает важнейшее место. И это совсем непохоже на то, что было основным в их диете даже сто лет назад. Почти все исследователи народов южной Сибири считали важным зафиксировать, какие продукты используют в пищу живущие здесь люди. Профессиональные этнографы систематизировали эти знания и, присовокупив свои материалы, создали цельные картины пищи алтайцев. Очерк Л.П. Потапова, как мне кажется, является наиболее фундаментальным в этом отношении. С точки зрения Л. П. Потапова пища из мяса не была повседневной для большинства алтайцев, которые в основном питались молочными продуктами, в частности твёрдым сыром - курут. Мясо было пищей привилегированных слоёв общества. Также его потребление было связано с сезоном и событиями хозяйственного и жизненного цикла. Говоря иначе, о повседневном употреблении мяса для большинства алтайцев не шло и речи.
Современная алтайская пищевая повседневность радикально отличается от той, которую описывал Л.П. Потапов не только как традиционную, то есть доколхозную, но и как уже современную ему - колхозную. Вместе с образованием колхозов всё больше места наряду с производными кисломолочных продуктов стал занимать хлеб. Доступнее, по оценкам Л.П. Потапова, стало и мясо. Все это, как можно понять Леонида Павловича, вело к изменению сложившегося рациона или кухни. Вот одна из показательных цитат из упомянутого выше очерка: «В противоположность коровьему куртан бытовавшему до революции в зажиточной среде, у бедняков распространено кушанье из конины под названием карта. Это была вывороченная прямая кишка лошади, нарезанная на куски и сваренная в котле. Мои напоминания в 1939 г., об этом кушанье колхозникам алтайцам в Усть-Канском районе вызвали дружный смех. Однако один из пожилых алтайцев из яконурского колхоза им. К. Маркса заметил, что «некоторые и теперь едят карта, так как она бывает очень жирной». Его замечание вызвало новый взрыв смеха присутствующих, особенно молодежи. Все наперебой стали утверждать, что карта теперь бросают собакам...» [5]
Классическая советская этнография рассматривала пищу как одну из фундаментальных составляющих материальной культуры. Ни одно этнографическое описание не могло выглядеть целостным, если не содержало сведений о том, какими продуктами питается тот или иной народ, как их получает, хранит и готовит. Однако, несмотря на важное место пищи для этнографического исследования, описания пищи часто в этнографических работах выглядят очень скупыми с точки зрения её теоретического осмысления. В 1970 году советский этнограф С.А. Токарев говорил об этом на страницах журнала «Советская этнография». В своей статье «К методике этнографического изучения материальной культуры» он выделил теоретические проблемы, которые современные ему советские этнографы чаще всего решали при изучении этой сферы быта и пищи в частности. Сергей Александрович выделил девять основных проблем, но не все из них касались пищи.
Так, пищу могли изучать для описания зависимости «предметов материальной культуры от природной среды и хозяйственных занятий», зависимости «от этнических традиций, проявления этнических особенностей, сходств и различий в материальной культуре, а отсюда пользование предметами материальной культуры как источником для изучения вопросов этногенеза, этнической истории народа, культурных связей между народами, принадлежности определённых форм материальной культуры к той или иной историко-этнографической области, независимо от различного происхождения народов носителей этих форм культуры», посредством изучения
