Социальная модернизация и перспективы культурной динамики в России Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

Тихонова Н.Е.

СОЦИАЛЬНАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ КУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ В РОССИИ1

Попытки осмыслить суть происходящих в России в последние десятилетия перемен, выявить основной вектор развития страны предполагают необходимость определиться с выбором теоретического подхода, в рамках которого будет происходить анализ основных тенденций развития российского общества. Одним из таких подходов является концепция модернизации. Однако, хотя о модернизации России как главном векторе её развития в последнее время говорится очень много, ни у научной, ни у широкой общественности, ни даже у пытающихся реализовать очередной проект модернизации России властных структур нет единого понимания того, что же подразумевается под этим термином. Вот почему, прежде чем переходить к оценке перспектив культурной динамики2 в России и переживаемого российским обществом этапа социальной модернизации как объективной предпосылки этой динамики, отметим, что существует по меньшей мере три основных трактовки термина «модернизация»:

1) под модернизацией подразумеваются все прогрессивные социальные изменения, когда общество движется к улучшению по той или иной шкале этих изменений;

2) употребляя это понятие, имеют в виду действия и усилия стран бывшего «третьего мира», направленные на то, чтобы сократить существующий разрыв между ними и развитыми странами. В этом случае модернизация ассоциируется обычно с движением по осям «Запад-Восток», «Север-Юг», «Центр-Периферия» и т. п.;

3) модернизация воспринимается как синоним достижения «современности» (modernity), означающей комплекс социальных, политических, экономических, культурных, демографических и т. п. трансформаций, которые отражают тот скачок в социетальном состоянии

1 Данная статья подготовлена в рамках работы по проекту «Культурная динамика российского общества и перспективы модернизации России» № 11-03-00561а, осуществляемому при финансовой поддержке РГНФ.

2 Под последней, следуя социологической интерпретации этого термина, я подразумеваю прежде всего динамику ценностных систем, а также формирование в национальной культуре новых норм и смыслов. При этом я исхожу из того, что ценности, в отличие от норм, отражающих долженствование или «естественность», «нормальность» определённого положения, поведения и т. д., всегда эмоционально (хочу / не хочу, важно / не важно) окрашены.

общества, переход его в качественно новое состояние, в ходе которого аграрные, традиционные общества становятся современными, «модернизированными». Эти трансформации проходили в различных странах мира в неодинаковой последовательности и с разной скоростью, но всегда были внутренне связанными и взаимообусловленными.

Понять, с чем связано такое многообразие трактовок этого термина, позволяет история разработки концепции модернизации. Основой формирования этой концепции стал широкий пласт идей, осмысливаемых в социальных науках ещё с конца XVIII в., прежде всего теорий прогресса и эволюционизма. И хотя в широкое употребление само понятие «модернизация» было введено лишь в 1950-е гг., в основе концепции модернизации лежат выдвинутые ещё на первом этапе её развития идеи Маркса, Вебера, Дюркгейма, Тённиса и других классиков социальной мысли3. В период между Первой и Второй мировыми войнами, на втором этапе эволюции концепции модернизации, интерес к ней значительно ослабел. На смену проблематике перехода от доиндустри-альных обществ к обществам модерна пришла в это время оппозиция «двух систем» — капиталистической и социалистической. Но уже во второй половине 1950-х гг. проблематика модернизации вновь вышла на авансцену, и начался третий этап развития данной концепции. Инициаторами этого выступила группа американских социологов-функционалистов, с работами которых и стала ассоциироваться для многих концепция модернизации как таковая. Проблематика модернизации в этот период оказалась связана уже не с переходом западноевропейского общества от одного этапа своего развития к другому, как в работах классиков социальной мысли второй половины XIX — начала XX в., а с разделением мира на развитые индустриальные страны и постколониальные страны третьего мира. Пытаясь объяснить причины отставания последних, малую эффективность в них многих характерных для западноевропейских обществ социальных институтов, а также получить ответ на вопрос о том, каким образом они могут достичь уровня развития, сравнимого с западными странами, М. Леви, Н. Смел-зер и другие американские социологи дали «второе дыхание» концепции модернизации.

Именно в это время сложилась классификация признаков протекания процессов модернизации в основных сферах жизни общества. Согласно ей в число таких признаков обычно включают:

3 Более подробно анализ различных этапов развития концепции модернизации представлен в статьях [1 и 2].

— в экономической сфере — индустриализацию, коммерциализацию сельского хозяйства, рост роли технологий, систематическое применение научных знаний, развитие вторичного и третичного секторов экономики, углубление разделения труда, рост роли менеджмента и т. д.;

— в социальной сфере — урбанизацию, растущую дифференциацию общества, изменение механизмов социального контроля и т. д.;

— в культурной сфере — секуляризацию общественного сознания, становление новой культурологической парадигмы, акцентирующей внимание на прогрессе и т. д.;

— в социокультурной сфере — возникновение новых нормативно-ценностных систем, являющихся ядром формирования новых типов культуры, мышления и поведенческих практик;

— в политической сфере — формирование демократической модели развития и соответствующих политических институтов — политических партий, парламентов, избирательного права, тайного голосования и т. д.;

— в демографической сфере — рост средней продолжительности жизни, сокращение рождаемости, изменение типов брачности и т. д.

Таким образом, список признаков обществ модерна был в 50-60-х гг. прошлого века существенно расширен по сравнению с первым этапом эволюции концепции модернизации, а сама концепция приобрела в этот период пригодный для проведения эмпирических исследований характер. И хотя она продолжала оставаться теорией макроуровня, именно на этом этапе её развития в разных странах мира начались прикладные социологические исследования, целью которых был анализ хода процессов модернизации на микроуровне. В то же время расширение представлений о критериях перехода от традиционных обществ к обществам модерна сопровождалось утратой концепцией модернизации своей глубины и диалектичности. Навязывание некоего эталона развития общества не могло не вызвать жёсткой критики самой этой концепции со стороны многих учёных и политиков в 1970-80-е гг. Казалось, что наступил четвертый этап в развитии концепции модернизации — этап её заката.

Однако новый период мирового развития, начавшийся в середине 1980-х гг. с краха «второго» (социалистического) мира, дал теории модернизации новое дыхание и ознаменовал начало пятого этапа её эволюции. Для него характерен не только отказ от идеи однолинейного развития мира и рассмотрения элит как главной движущей силы процессов модернизации, но и тесно связанный с этим рост внимания

к роли национальных культур в выборе путей модернизации, а следовательно, и перенос акцентов с технологических и политических аспектов модернизации на её социальные и социокультурные аспекты, которым стала отводиться ключевая роль в «пусковых механизмах» и ходе процесса модернизации в целом. Для этого этапа развития концепции модернизации характерно формирование так называемого неомодернистского подхода, предполагающего допустимость множественности путей достижения состояния модерна и множественности типов обществ, достигших этого состояния.

На каком же этапе перехода к обществу модерна находится Россия, где процесс модернизации исторически всегда «запускался сверху» («догоняющая», «консервативная», «имперская» и т. п. модернизация) и так и не нашел должного отражения в национальной культуре4? Это, в свою очередь, тормозит и завершение модернизации в других сферах жизни общества, поскольку социальные отношения и доминирование в них тех или иных норм и ценностей создают предпосылки для успешного протекания процессов модернизации и в других областях — экономической, социально-демографической, политической и т. д.

Учитывая, что предметом нашего анализа выступает оценка хода в России социальной модернизации как предпосылки формирования характерных для обществ модерна нормативно-ценностных систем, дадим её более развернутую характеристику. Социальная модернизация трактуется обычно либо в широком, либо в узком смысле слова. В широком смысле под ней подразумеваются все изменения, происходящие при переходе к обществам модерна в системе социальных отношений и в социальной структуре общества, включая изменения в социально-демографической (появление новых внутрисемейных ролей и отношений и т. д.), социокультурной (формирование новых систем ценностей и т. д.), культурной (рост толерантности к различного рода субкультурам, возникающим в ходе плюрализации общественной жизни и т. д.) сферах в противовес прежде всего модернизации экономики. Под социальной модернизацией в узком смысле слова обычно подразумеваются:

— развёртывание процессов урбанизации, в корне меняющей образ жизни людей, делающей его более насыщенным и разнообразным и предоставляющей индивиду гораздо больше свободы в выборе моделей и форм поведения как в производственной, так и в досуговой сферах;

4 Подробнее обоснование этой точки зрения см.: [3; 4; 5, разделы 3; 4].

— изменение механизмов социального воспроизводства и контроля, замена «неписаного права» (традиции) как ведущего регулятора социальных отношений системой «писаного права» — законами, инструкциями и т. п.;

— формирование классовой модели социальной структуры, означающей слом характерных для доклассовых моделей структуры общества форм социального неравенства, основанных на принадлежности к определённому сословию или касте, и утверждение формального равенства всех перед законом;

— всевозрастающая дифференциация общества, плюрализация интересов различных социальных групп, умножение идентичностей и выполняемых индивидами социальных ролей с одновременной сменой социальных интеграторов;

— изменение характера межличностных отношений с усилением в нём функционально-ролевой составляющей;

— рост грамотности и среднего уровня образованности, что связано с изменением экономического базиса развития общества, а также ряд других процессов, отражающих переход к новому социетальному состоянию общества.

Разумеется, рассмотреть в одной статье реализацию в России всех этих сложных и неоднозначных процессов заведомо невозможно. Поэтому в своём анализе мы ограничимся лишь двумя краеугольными аспектами социальной модернизации, имеющими особое значение для культурной динамики российского общества в целом и формирования в нём новых норм и ценностей в частности. Это развёртывание процессов урбанизации и изменение механизмов социального воспроизводства и контроля.

Что касается урбанизации, то доли городского и сельского населения сравнялись в России лишь в середине 1950-х гг., а детей, рождённых в сёлах и городах, — в середине 1960-х гг. (в силу относительно более низкого уровня рождаемости в городах). Далее, вплоть до 1991 г., когда доля городского населения достигла 73,8 %, наблюдался поступательный рост его численности. Однако затем численность городского населения сократилась и все последующие годы находится примерно на одном уровне, не превышая 73,4 % населения. С 2008 г. доля городского населения в России устойчиво держится на уровне в 73,1 % [см.: 6, с. 25]. Одновременно меняется и структура распределения городского населения — так, за период с 1989 по 2009 г. численность жителей городов-миллионников сократилась на 0,5 млн человек, а в городах от 500 тыс. до 1 млн человек эта численность, на-

против, выросла более чем на 1,3 млн человек (табл. 1), что связано в первую очередь с уменьшением числа городов-миллионников за это время. В целом же доля жителей крупных городов (от 500 тыс. жителей и выше) выросла за период с 1989 по 2009 г. почти на 2 млн человек с одновременным сокращением числа жителей средних и малых городов.

Таблица 1. Распределение городов и посёлков городского типа по числу жителей, тыс. человек [см. 7]

Типы поселения Численность населения

1989 2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008 2009

^ода и посёлки гоpодского типа 107959 106429 106321 105818 104719 104105 103778 103773 103690

Г^ода, всего 94450 95916 95874 95700 96039 95808 95565 95522 95609

из них с числом жителей:

100-499,9 28162 28391 28153 27986 28027 27987 27317 27008 27042

500-999,9 14040 12403 12398 13453 14968 14903 15360 15352 15388

1000 и более 25159 27416 27659 26564 25581 25567 25555 25576 25655

Учитывая, что рождаемость нигде не обеспечивает даже простого воспроизводства населения, за этими процессами стоят миграционные потоки разной направленности и интенсивности, прямо влияющие на социокультурный портрет сегодняшней России. В этой связи надо подчеркнуть, что масштаб внутренней миграции в России огромен, хотя большинство взрослого населения страны (58,6 %, судя по данным проведённого в марте 2011 г. общероссийского исследования Института социологии РАН «Двадцать лет реформ глазами россиян») являются коренными жителями тех населённых пунктов, где они проживают. Откуда же едут россияне в разные типы поселений? И куда идёт приток мигрантов, приезжающих извне нашей страны?

Отвечая на эти вопросы, отметим, что легальные мигранты из-за рубежа, выросшие в сельской местности, едут прежде всего в российские села (почти в двух третях случаев), а мигранты-горожане — в малые города численностью до 100 тыс. человек или в сёла. Однако это не относится к нелегальным мигрантам, которых относительно больше в крупных городах. Что же касается вектора миграции самих россиян, то он очень разнообразен (табл. 2).

Таблица 2. Состав жителей различных типов населённых пунктов, %5

Прошли первичную социализацию в: В момент опроса проживали в:

городе с населением более 1 млн человек городе с населением 250 тыс.-1 млн человек городе с населением 100-250 тыс. человек городе с населением менее 100 тыс. человек

городе с населением более 1 млн человек 74 2 6 4

городе с населением 250 тыс.-1 млн человек 8 59 8 6

городе с населением 100 тыс.-250 тыс. человек 2 4 63 2

городе с населением менее 100 тыс. человек 2 10 6 55

сёлах и ПГТ 13 20 16 29

в городах и сёлах вне Российской Федерации 1 5 1 4

Как видим, очень значительная часть жителей разных типов городов прошли первичную социализацию в более мелких населённых пунктах, чем те, где они проживают. При этом около трети совершеннолетних жителей российских городов прошли первичную социализацию в сёлах и лишь четверть их жила в детстве в крупных городах. Учитывая, что соотношение городского и сельского населения уже несколько десятилетий остаётся неизменным, это означает постоянный «экспорт» сельской культуры в города. Это важно, т. к. мировоззрение и поведение жителей одних и тех же населённых пунктов существенно зависит от того, в условиях какой культуры, сельской или городской, они выросли.

Как свидетельствуют, например, результаты общероссийского опроса Института социологии РАН «Готово ли российское общество к модернизации» (2010 г.), нынешние жители крупнейших городов страны в зависимости от условий их социализации характеризуются заметными различиями в разделяемых ими нормах, ценностях и даже в видении перспектив и приоритетов модернизации. Так, 51 % проживающих в них выходцев из сёл и лишь 29 % — из городов в числе этих приоритетов рассматривают в качестве ключевой идеи модерни-

5 Данные общероссийского опроса Института социологии РАН «Двадцать лет реформ глазами россиян» (2011 г.).

зации обеспечение социальной справедливости. В то же время 50 % выходцев из городов при 38 % выходцев из сёл в составе населения городов-миллионников рассматривают в качестве такой идеи борьбу с коррупцией. Оценивая роль государства в социальной сфере, 51 % выходцев из сёл и лишь 38 % — из городов говорят в них о том, что государство должно обеспечить полное равенство всех граждан, включая имущественное равенство и равенство текущих доходов. При этом 50 % прошедших социализацию в городской культуре жителей городов-миллионников ориентированы на инициативу, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве, в то время как прошедшие социализацию в сельской культуре в числе их жителей более чем в 60 % случаев предпочитают инициативности уважение к сложившимся традициям, а поиску нового — следование привычному, принятому большинством. Среди выходцев из городов гораздо сильнее выражены также индивидуалистические тенденции: около 60 % их считают, что отстоять свои интересы можно, только рассчитывая на собственные силы, в то время как среди прошедших социализацию в рамках сельской культуры доминируют коллективистские установки: 56 % полагают, что чего-то добиться можно, лишь действуя вместе с другими, у которых те же проблемы.

Эти примеры можно было бы множить, но и из сказанного понятно, что мировоззрение жителей одних и тех же населённых пунктов существенно зависит от того, в условиях какой культуры — сельской или городской — они выросли. Эта закономерность сохраняется и внутри групп жителей одних и тех же типов населённых пунктов, выделенных по возрасту, уровню образования, доходу, профессиональной принадлежности и т. д. То же самое в полной мере можно отнести и к их поведению. Так, выходцы из сёл, проживающие ныне в городах разных типов, в большинстве случаев поддерживают соседские сети общения, причём даже в мегаполисах этот показатель составляет около 60 %. Те же, кто прошли первичную социализацию в городах, характеризуются соседскими сетями общения лишь в 43 % случаев, при этом для городов с численностью от 500 тыс. жителей и выше, где, как уже отмечалось, относительно велика доля горожан хотя бы второго поколения, этот показатель не превышает трети. Таким образом, для тех жителей мегаполисов, кто прошел социализацию в рамках сельской культуры, нормой остаются, прежде всего, соседские сети общения, в то время как для потомственных горожан эта форма общения играет второстепенную роль, и основу их социальных сетей составляют друзья.

Принципиально различны у двух этих групп жителей крупнейших городов страны и общие поведенческие стратегии. Так, если представители городской культуры хотя бы первого поколения в крупных городах склонны планировать свои действия, при этом временной горизонт может у них различаться довольно существенно, то прошедшие первичную социализацию в условиях сельской культуры склонны «жить, как живётся», не планируя свою жизнь и «ничего не загадывая наперёд» (рис. 1), хотя разница в доле лиц с высшим образованием в составе этих групп невелика (32 % среди выходцев из сел и 39 % — из городов). Качественно различается у них и включённость в информационные технологии — 61 % выходцев из сёл и лишь 27 % из городов вообще не пользовались на момент опроса компьютером, а для интернета соответствующие показатели составляли 68 % и 32 %.

Выходцы из городов

Выходцы из сельской местности

□ Не планируют свою жизнь даже на год вперёд

□ Планируют свою жизнь на ближайшие 1-2 года

■ Планируют свою жизнь на 3-5 лет

■ Планируют свою жизнь не меньше чем на 5-10 лет

Рис. 1. Временной горизонт планирования жителей городов-миллионников в зависимости от условий их первичной социализации, %6

Итак, в России потомственные носители городской культуры, в точном соответствии с классическими канонами концепции модернизации, и в отношении своих ценностей и установок, и в отношении своего поведения демонстрируют гораздо большую приверженность воззрениям, характерным для обществ модерна, отличаясь при этом также гораздо большей мобильностью, открытостью новому и рациональностью мышления. В этом отношении при оценке готовности российского общества к «модернизационному рывку» и вектора его культурной динамики в целом принципиально важен учет последствий остановки в развитии урабани-зационных процессов и влияния огромной доли горожан первого поколения в составе жителей российских городов, о которых говорилось выше.

46 38 13 3

и

71 22

Очень тревожными в этом контексте являются и тенденции, препятствующие дальнейшему распространению полноценного городского образа жизни даже среди жителей средних и крупных городов нашей страны. Имеется в виду пресловутое подсобное хозяйство. Землей владеют сейчас (сами или с учётом членов их домохозяйств) чуть менее половины россиян. В основном речь идёт о маленьких участках земли — лишь менее чем в 10 % случаев это земельные участки более 20 соток7. По юридическому статусу находящаяся в собственности россиян земля — это либо дача или садово-огородный участок с домом (около четверти всех россиян и свыше половины имеющих землю в собственности), либо садово-огородный участок без дома (каждый седьмой россиянин), либо просто участок земли (земельные паи и т. п.).

При этом надо учитывать, что имевшее место в советское время укрупнение сёл с застройкой сельских населённых пунктов 3-5-этажными многоквартирными домами привело вместо распространения городского образа жизни в сёлах к утрате во многих из них традиционного сельского образа жизни. Так, например, каждый пятый из числа жителей сёл обладает садово-огородными участками с домом (при 40 %, имеющих просто земельный участок разного размера и функционального назначения, в том числе и земельные паи, причём часть последних имеет также садовые участки с домом). Однако почти половина сельских жителей уже вообще не являются собственниками земли (!). Более того — свыше половины тех сельских жителей, кто имеет землю, не используют её для самообеспечения продуктами питания или получения доходов от продажи произведённой сельскохозяйственной продукции. В то же время российские сёла оказались совсем не затронуты процессами урбанизации в социологическом смысле этого понятия, т. е. в них не шёл и не идёт процесс формирования городского образа жизни. Так, например, как показывают исследования Института социологии РАН, в российских сёлах, в отличие от городов, очень беден спектр и производственной, и досуговой деятельности, доминируют соседские сети общения и «земляческие» идентичности и т. д.

Посмотрим теперь детальнее на ситуацию с образом жизни городского населения. Учитывая сравнительно низкий уровень жизни населения российских городов, не удивительно, что для значительной части их жителей, имеющих в собственности землю, она выступает как важный ресурс самообеспечения продуктами питания. Это, разумеется,

не значит, что все остальные на ней ничего не «сажают»; просто для них это скорее форма досуговой активности, чем источник реального изменения их материального положения в лучшую сторону. Во всяком случае, в число основных источников дохода семьи продукцию своего подсобного хозяйства включают лишь 47 % имеющих землю и производящих на ней какую-то продукцию горожан при 69 % в аналогичной группе жителей сёл. Тем не менее, почти четверть горожан, занимающихся подсобным хозяйством для получения дополнительного натурального или денежного дохода, а не только для развлечения8, к тому же в сельской местности до сих пор проживает свыше четверти населения страны, а среди самих горожан почти каждый пятый является выходцем из сельской местности. Все это явные свидетельства незавершённости процесса урбанизации в России. Эта незавершённость, в свою очередь, неизбежно предопределяет замедление процессов модернизации российского общества в самых разных сферах жизни, и прежде всего в нормативно-ценностной сфере, являющейся своего рода «ядром» процессов социокультурной модернизации и культурной динамики российского общества в целом.

Тем не менее, нельзя сказать, что эта динамика полностью отсутствует, что связано, видимо, с инерцией «запустившихся» ещё в советское время процессов, в частности увеличением среди россиян доли горожан второго и третьего поколения и резким повышением уровня образованности населения. Одним из ярких свидетельств культурной динамики в российском обществе в последние годы выступает рост понимания россиянами нарастающей плюрализации интересов различных социальных групп как следствия всевозрастающей дифференциации общества. Так, если всего 16 лет назад, в 1995 г., лишь 41 % россиян полагали, что согласовать интересы всех невозможно, т. к. взгляды и интересы у людей очень разные, то сейчас это осознают уже две трети россиян. Одновременно все последние годы нарастало и понимание важности права человека отстаивать свои взгляды и интересы, даже если они не совпадают с мнением большинства.

8 О том, что речь в данном случае следует вести не о культурных различиях, а об экономических факторах, свидетельствует тот факт, что этот показатель практически одинаков среди имеющих землю городских жителей — выходцев из сёл и из городов и зависит прежде всего от дохода домохозяйства и его потребности в улучшении своего положения. Так, среди имеющих землю горожан, чьи доходы ниже половины медианы доходного распределения, свыше половины указывают доходы от подсобного хозяйства в числе основных источников дохода семьи. По мере роста доходов этот показатель плавно сокращается, доходя до 18 % у имеющих более двух медианных доходов. Впрочем, это также очень высокий показатель, свидетельствующий о «недоурбанизированности» России.

Однако плюрализм интересов и мнений не поддается регулированию в рамках традиции, согласование их возможно лишь в рамках закона. Отражением растущего понимания этого факта выступает усиление запроса со стороны населения на замену в роли ведущего регулятора социальных отношений традиции законом и уменьшение распространённости среди них правового нигилизма (рис. 2). Это очень важная тенденция, т. к. именно замена ведущего регулятора социальных отношений выступает одним из ключевых признаков социальной модернизации, отражая изменение в обществах модерна самого типа механизмов социального контроля.

Не так важно, соответствует что-либо закону или нет главное, чтобы это было справедливо

Законы, конечно, надо соблюдать даже если они устарели, но только если это делают и сами представители органов власти

Всегда и во всем следует соблюдать букву закона, даже если закон уже устарел или не вполне соответствует сегодняшним реальностям

42

■ 54

65

172

43

37

■ 1995 □ 2010

Рис. 2. Динамика доли согласных с различными суждениями, отражающими особенности отношения россиян к закону, 1995 и 2010 гг., %9

Как видно на рис. 2, группа считающих, что не так важно, соответствует что-либо закону или нет, — главное, чтобы это было справедливо, хотя и сейчас самая многочисленная (не согласны с этим в 2010 г. были 29 % при 20 % в 1995 г., остальные в обоих случаях затруднялись с ответом), всё же впервые за время наблюдений она стала составлять к 2010 г. менее 50 %, сократившись примерно на четверть в относительном выражении. Сократилась и доля увязывающих необходимость соблюдать закон с тем, насколько законопослушны представители органов власти. Зато выросла доля тех, кто полагает, что всегда и во всем

9 Данные общероссийских опросов Российского независимого института социальных и национальных проблем «Массовое сознание россиян в период общественной трансформации: реальность против мифов» (1995 г.) и Института социологии РАН «Готово ли российское общество к модернизации?» (2010 г.), проводившихся по однотипной выборке.

следует соблюдать букву закона, даже если закон уже устарел или не вполне соответствует сегодняшним реальностям. Если бы не недоверие россиян к судебной и правоохранительной системам10, эти процессы, видимо, развивались ещё интенсивнее.

Тем не менее, несмотря на все эти изменения, отражающие ярко выраженный запрос россиян на то, чтобы закон как социальный регулятор наконец заработал, наши сограждане и в настоящее время остаются в массе своей сторонниками «консенсусной» модели законопослушания, предполагающей, во-первых, что нормы закона обязательны для всех и только в этом случае они готовы их соблюдать, а во-вторых, что эти нормы прошли моральную легитимизацию, т. е. соответствуют их представлениям о должном. Свидетельством в пользу такой интерпретации полученных данных выступает отношение россиян к необходимости выполнять распоряжения руководителей независимо от того, убеждены они в их правоте или нет. Хотя доля убеждённых в том, что руководителям нужно подчиняться, только если ты в целом согласен с их требованиями, выросла за последние 15 лет на 4 %, свыше двух третей работающих по-прежнему к этому не готовы. Это означает, что характерные для России слабая производственная дисциплина, игнорирование, а подчас и прямой саботаж распоряжений «начальства», имеют чётко артикулированную для самих россиян подоплеку — убеждение, что делать надо только то, с чем ты согласен. Причём это убеждение является общей социокультурной нормой, поскольку его разделяют (в среднем примерно в двух третях случаев) даже предприниматели, имеющие наёмных работников, и руководители разных уровней. При этом не важно, где прошла первичная социализация людей, где они живут в настоящее время, а также их пол, образование, профессиональная принадлежность, общая оценка своей ситуации на работе, стиля руководства на ней и т. д. Даже в армии, правоохранительных и других силовых структурах лишь 50 % считают, что распоряжения руководства надо выполнять в любом случае, а остальные сотрудники силовых структур убеждены, что надо выполнять лишь те распоряжения своих командиров, с которыми они согласны. Не слишком сильно влияет на распространённость этой нормы и реальный характер отношений с «начальством». Среди считающих их плохими

10 Доверяли судебной системе страны в 2010 г. лишь 19 % россиян, притом, что не доверяли ей 53 % (остальные затруднились ответить на этот вопрос); ещё хуже картина с доверием правоохранительным органам — милиции и органам внутренних дел доверял лишь каждый пятый россиян при том, что не доверяло им почти 60 % населения.

готова выполнять все распоряжения руководства лишь четверть при показателе в 30 % по остальным работающим и в 35 % по пенсионерам, для которых эта проблема носит, впрочем, скорее абстрактный характер.

Однако постепенно формируются предпосылки для того, чтобы на место «вольницы», где каждый делает лишь то, что хочет и с чем он согласен, пришли нормы и модели поведения современных обществ с их уважением к закону, эффективно работающей судебной системой и умением отстаивать свои групповые интересы в рамках предложенных институциональных форм. Об этом свидетельствует не только упоминавшийся выше запрос россиян на активизацию закона как социального регулятора, но и динамика восприятия россиянами свободы как одной из базовых, терминальных ценностей в их ценностных системах. Очень медленно, но неуклонно в российском обществе идёт процесс вытеснения понимания свободы как «воли», анархического восприятия её как «свободы от...» (общества, начальства, многочисленных долженствований, вытекающих из различных социальных ролей) её современным пониманием как «свободы для.», т. е. возможности защищать свои интересы в рамках предусмотренных законом институтов. Так, если 15 и даже 10 лет назад в двух альтернативных определениях свободы («Свобода — это возможность быть самому себе хозяином» и «Свобода человека реализуется в его политических правах и свободах») соотношение выборов в пользу первого и второго составляло 65:35, то сейчас — 60:40.

Таким образом, на микроуровне первые выводы из уже осознанного россиянами плюрализма интересов в обществе ими сделаны (распространение убеждения в праве человека отстаивать свои интересы вопреки позиции большинства, рост запроса на роль закона как социального регулятора и т. п.). Однако до следующего шага — формирования чётких представлений о наличии в современном российском обществе системы устойчивых групповых интересов и являющейся основой гражданского общества готовности защищать в рамках этой системы свои собственные интересы — дело пока не дошло. Вот почему инструментальные ценности демократии россиянами так и не востребованы [см. подробнее: 5], и основной вектор модернизационных изменений они связывают в большей степени именно с задачами социальной модернизации, прежде всего обеспечения равенства всех граждан перед законом и соблюдения гарантированных Конституцией прав человека, а не с политическими преобразованиями (рис. 3).

Равенство всех перед законом, соблюдение гарантированных Конституцией прав человека Жёсткая борьба с коррупцией Обеспечение социальной справедливости

1

138

131

Формирование эффективной инновационной экономики Укрепление силы и могущества державы 124 121

Возрождение русских национальных ценностей и традиций Расширение возможностей для свободного предпринимательства и развитие конкуренции Демократическое обновление общества 114 112 17

Рис. 3. Какая идея должна стать ключевой для модернизации России, %11 (допускалось два варианта ответа)

Значимость и смысл столь ярко выраженного запроса на главенство закона нельзя понять без учёта того факта, что формальное равенство всех перед законом, приходящее на смену изначальному неравенству представителей различных сословий, каст и т. д., характерному для не-модернизированных, традиционных обществ, является отправной точкой для успешного развития обществ модерна. Не случайно лозунг формального равенства всех членов общества — один из ключевых лозунгов буржуазных революций. И, как видим, незавершённость преобразований и острота имеющихся в России именно в этой области проблем ясна уже не только специалистам, но и рядовым гражданам нашей страны. О возрастающей остроте этих проблем для россиян свидетельствует не только растущий запрос с их стороны на роль закона как социального регулятора или восприятие идеи равенства всех перед законом как ключевой идеи модернизации России12, но и то, что свыше половины россиян из года в год в качестве главного признака демократии называют равенство всех граждан перед законом, и доля сторонников этой точки зрения постепенно растёт. Более того, второй по популярности характеристикой демократии выступает для них независимость суда.

11 Данные общероссийского опроса Института социологии РАН «Готово ли российское общество к модернизации?» (2010 г.).

12 Типичное для периода становления капиталистических отношений требование равенства всех перед законом не надо путать с якобы присущей россиянам тягой к уравнительности. Как показывают наши исследования, россияне в своей трактовке равенства устойчиво предпочитают равенство возможностей для проявления способностей каждого равенству доходов, положения и условий жизни. Таким образом, равенство они воспринимают скорее в духе меритократических обществ, нежели обществ, построенных на принципах уравнительности.

Не останавливаясь на других аспектах хода процессов социальной модернизации в России (формировании новых идентичностей, новых моделей общения и т. д.), демонстрирующих, впрочем, те же тенденции, сделаем главный вывод: социальная модернизация в России не просто не завершена — в последние десятилетия она фактически застопорилась. Это не может не отражаться и на реализации в России процессов культурной динамики. Хотя, в силу определённой инерционности ряда составляющих суть социальной модернизации процессов, в частности процесса урбанизации, эта динамика всё же фиксируется, но происходят соответствующие изменения очень медленно и противоречиво.

Что касается дальнейших перспектив культурной динамики в России, то, учитывая, что степень урбанизированности российского общества не соответствует стандартам, характерным для стран, находящихся на этапе перехода от индустриального к позднеиндустриальному обществу, и тенденций к улучшению картины в этой области не просматривается, вряд ли можно ожидать ускорения или успешного разрешения имеющихся в нормативно-ценностных системах россиян противоречий. В условиях, когда продолжают сохраняться «недосформированность» и слабая распространённость собственно городской культуры, едва ли можно говорить о формировании в массовом масштабе носителей норм и ценностей модерна. А без этого невозможно утверждение ни новых моделей социальных отношений, ни новых систем социальных институтов. При этом «недоформированность» собственно городской культуры сопровождается в сегодняшней России быстрым разложением традиционной сельской культуры, осуществляющемся без одновременного освоения сельскими жителями норм и ценностей городской культуры, что вносит дополнительные краски в картину культурной динамики российского общества. Наконец, чётко артикулированный и ярко выраженный запрос населения страны на новые социальные регуляторы, ключевым среди которых является закон («писаное право»), упирается не только в ещё не преодолённое отношение к закону как чему-то желательному, но не обязательному, но и в отсутствие внушающих доверие правореа-лизующих и правоохранительных структур. Это существенно затрудняет утверждение в России соответствующих обществам модерна механизмов социального регулирования и контроля, а также обеспечивающих их успешное функционирование норм и ценностей.

Таким образом, специфика хода социальной модернизации в России, включая «зависание» её в последние десятилетия, задает весьма парадоксальный набор объективных условий для культурной динамики России в предстоящие годы. Этот набор условий формирования в России

культуры обществ модерна уже сам по себе, даже безотносительно к национальным культурным особенностям, не может не привести к тому, что "Модггп Man", который формируется в российском обществе, будет существенно отличаться от его классических западных образцов. Видимо, в этих условиях речь надо вести об объективной обусловленности неизбежного возникновения каких-то альтернативных его вариантов, анализ которых — самостоятельная научная задача, выходящая за рамки данной статьи.

Л итература

1. Тихонова Н., Аникин В., Горюнова С., Лежнина Ю. Концепция модернизации в работах классиков социологической мысли второй половины XIX — начала XX в. // Социология: методология, методы, математическое моделирование. 2007. № 24.

2. Тихонова Н., Аникин В., Горюнова С., Лежнина Ю. Эволюция концепции модернизации во второй половине XX вв. // Социология: методология, методы, математическое моделирование. 2007. № 25.

3. Тихонова Н.Е. Социокультурная модернизация в России (Опыт эмпирического анализа). Статья 1 // Общественные науки и современность. 2008. № 2.

4. Тихонова Н.Е. Социокультурная модернизация в России (Опыт эмпирического анализа). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2008. № 3.

5. Готово ли российское общество к модернизации? / под ред. М.К. Горшкова, Р. Крумма, Н.Е. Тихоновой. М.: Весь Мир, 2010.

6. Демографический ежегодник России. 2010: Стат. сб. / Росстат. M., 2010.

7. Федеральная служба государственной статистики. URL: http://www. gks.ru/free_doc/new_site/population/demo/demo12.htm (8.09.2011).