CC BY
32УДК 94(47)
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-2-96-105
Дата поступления (Submitted) 04.02.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 15.02.2024
Состав участников Польского восстания 1863-1864 гг. глазами русских офицеров и чиновников
ЕЛЕНА ВИТАЛЬЕВНА СТАРИКОВА
соискатель кафедры истории России XIX - начала XX века исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, ассистент кафедры истории Института фундаментальных проблем
социо-гуманитарных наук НИЯУ МИФИ 115409, Россия, Москва, Каширское шоссе, 31.
e-mail: e.starikova1403@listru
Аннотация. Статья посвящена изучению представлений русских военных и чиновников об участниках польского восстания 1863-1864 годов. В качестве источников использовались документы личного происхождения людей, которые были непосредственными свидетелями восстания в Царстве Польском и Западном крае, а также событий, которые предшествовали непосредственно вооруженному конфликту. В работе сделана попытка дать ответ на вопросы, кого авторы видели зачинщиками восстания, какую роль в восстании приписывали различным группам населения в Царстве Польском и Западном крае и по каким причинам.
На основе источников были выделены факторы, которые, с точки зрения авторов, влияли на поддержку населением восстания и участие в нем, а именно массовая политическая агитация, влияние католической церкви и террор. В статье рассматривается восприятие авторами следующих групп населения: горожан, крестьян, духовенства и дворянства. Был сделан вывод о том, что представление о той или иной социальной группе складывалось на основе стереотипов, существовавших в то время в обществе, информации, которую получали автора из разных источников, а также личного опыта взаимодействия с разными группами населения в Царстве Польском и Западном крае.
Ключевые слова: польское восстание, образ поляка, образ повстанца, польское дворянство, Западный край, Царство Польское
Composition of participants in the Polish uprising of 1863-1864 through the eyes of Russian officers and officials
ELENA VITAL'EVNA STARIKOVA
applicant for the Department of Russian History of the 19th - early 20th centuries, Faculty of History, Moscow State University named after M.V. Lomonosov, Assistant, Department of History, Institute of Fundamental Problems of Social Sciences and Humanities, National Research Nuclear University MEPhI 115409, Russia, Moscow, Kashirskoe highway, 31.
e-mail: e.starikova1403@listru
Abstract. The article is devoted to the study of the ideas of Russian military officers and officials about the participants in the Polish uprising of 1863-1864. The sources used were documents of personal origin of people who were direct witnesses of the uprising in the Kingdom of Poland and the Western Land, as well as the events that directly preceded the armed conflict. The work makes an attempt to answer the questions of who the authors saw as the instigators of the uprising, what role in the uprising was attributed to various population groups in the Kingdom of Poland and the Western Land and for what reasons.
Based on the sources, factors were identified that, from the authors' point of view, influenced the population's support for the uprising and participation in it, namely mass political agitation, the influence of the Catholic Church and terror. The article examines the authors' perception of the following population groups: townspeople, peasants, clergy and nobility. It was concluded that the idea of a particular social group was formed on the basis of stereotypes that existed in society at that time, information that the author received from various sources, as well as personal experience of interaction with different groups of the population in the Kingdom of Poland and the Western Land.
Keywords: Polish uprising, image of a Pole, image of a rebel, Polish nobility, Western Land, Kingdom of Poland
Польское восстание 1863-1864 годов стало переломным этапом в истории Российской империи и оказало серьезное влияние на дальнейшую политику власти на территориях, охваченных восстанием. С самого начала власти пытались понять, кто является зачинщиками и участниками восстания и что необходимо сделать для того, чтобы прекратить его и не допустить повторения этих событий. О колебаниях властей относительно того, кого назвать виновниками мятежа, красноречиво свидетельствуют наблюдения исследователя М. Д. Долбилова, который отмечал, что в окончательном тексте выступления Александра II перед депутатами от разных сословий и обществ 17 апреля 1863 года, подготовленном для официальной публикации, говорилось о «посягательстве врагов наших на древнее русское достояние», в то время как в первоначальном варианте была фраза о «посягательстве поляков» [1, с. 341]. Обвинение целого народа вряд ли было бы продуктивной концепцией как для подавления восстания, так и дальнейшего управления населенных этим народом территориями. Большой проблемой было еще то, что восстание затронуло территории не только Царства Польского, но и Западного края. Эти регионы воспринимались совершенно по-разному в представлении как властных элит, так и общества.
К вопросу о социальном составе участников восстания обращались еще дореволюционные историки. Основными участниками и организаторами восстания представлялась шляхта и духовенство. Консервативный историк В. Ф. Ратч писал, что с тех пор, как населенные поляками земли вошли в состав Российской империи, «латинское духовенство и шляхетство» принимали участие в «крамольной» деятельности [2, с. 1517].
В советский период исследователи главным образом в работах применяли классовый подход. В 1973 году было опубликовано исследование В. М. Зайцева, который предпринял попытку изучения социального состава восставших на основе статистических материалов карательных органов [3]. Автор, приводя данные по количественному составу репрессированных участников восстания, приходит к заключению о значительной степени участия в восстании крестьян и мещан, тем самым, стремясь опровергнуть дореволюционный тезис о том, что восстание было по своим движущим силам «дворянским» и «клерикальным» [3, с. 221]. Хотя при этом исследователь не отрицает то, что дворяне и духовенство играли в восстании важную роль.
Большой вклад в изучение социального состава участников восстания внесли исследователи польской ссылки. В работе С. А. Мули-ной «Мигранты поневоле: адаптация ссыльных участников польского восстания 1863 года в
Западной Сибири» автор проводит глубокий анализ статистических источников. Автор отмечает, что среди ссыльных были представители всех сословий, проживавших на территориях, где произошло восстание. При этом среди ссыльных, чье сословное происхождение было установлено, привилегированные сословия составляли большинство [4, с. 66].
В современной исторической науке существует масса исследований, где объектами изучения становятся различные слои общества, принимавшие участие в восстании и их роль в этих событиях. Роли католического духовенства в восстании в Северо-Западном крае посвящена статья исследователя А. Ю. Бендина [5]. Автор анализирует не непосредственное участие представителей католического духовенства в повстанческих отрядах, а влияние, которое церковь имела на свою паству и то, как она пользовалась им для достижения целей восстания.
Цель данной работы состоит не в том, чтобы дать четкий ответ на вопрос, кем же были участники восстания. В этой статье сделана попытка выяснить, кого непосредственные участники событий - военные и чиновники считали участниками восстания. В связи с этим мной были поставлены следующие вопросы: кого они видели зачинщиками восстания, какую роль в восстании приписывали различным группам населения в Царстве Польском и Западном крае и по каким причинам?
Критерием для отбора источников служил факт непосредственного пребывания авторов в Царстве Польском и Западном крае до восстания или во время эскалации конфликта. В работе рассмотрены воспоминания следующих авторов: Л. Л. Драке - офицера 6-го Либавского пехотного полка [6], И. В. Любарского - полкового врача [7], И. Н. Пономарева - офицера 5-го Литовского уланского полка [8], Д. Г. Анучина - адъютанта главнокомандующего войсками в Царстве Польском [9], В. Щербович-Вечоры -офицера 23-го Низовского пехотного полка [10], М. П. Межецкого - полкового адъютанта Нарв-ского пехотного полка [11], А. Н. Витмера - офицера Гродненского гусарского полка [12], П. А. Черевина - чиновника особых поручений при М. Н. Муравьеве [13].
Еще одним важным источником являются воспоминания Я. Н. Бутковского, который, будучи чиновником Министерства государственных имуществ, был отправлен в Северо-Западный край с поручением изучить настроения крестьян [14]. Во время поездки автор узнал, что крестьяне стихийно организуются для борьбы с повстанцами и порой даже совершают самосуд над ними. На основе увиденного автор составил проект создания сельских караулов, чтобы придать организованность и порядок крестьянским объединениям. Проект был одобрен Комитетом министров, и Я. Н. Бутковского отправили в Мин-
скую губернию реализовывать его проект [14, № 10, с. 86]. В июне 1863 года Я. Н. Бутковского назначили исправляющим должность управляющего Ковенской палатой государственных имуществ [14, № 10, с. 97]. В связи со своими должностными обязанностями автор имел возможность непосредственно ознакомиться с отношением крестьян к восстанию в разных губерниях.
Особым источником являются «мемуары» А. К. Гейнса о событиях 1860-х годов. В 1861 году А. К. Гейнс был назначен в качестве офицера Генерального штаба на службу в войска, расположенные в Царстве Польском [15, с. 3]. Записки о польском восстании были опубликованы уже после смерти автора. Хотя известно, что во время восстания А. К. Гейнс вел «записки о переживаемых событиях», но неизвестно были ли они закончены, и что с ними случилось потом. В предисловии от редакции указано, что текст «статьи» был составлен редакторами на основе писем и черновых записок автора [15, с. 4]. Во время пребывания в Царстве Польском автор вел обширную корреспонденцию с широким кругом лиц, в которой не только сообщал о происходивших там событиях, но и высказывал свое личное мнение об этом. Данный документ сложно в полном смысле назвать «мемуарами», как указано в названии, из-за того, что автор не сам составил конечный текст воспоминаний. Но достоинством источника является то, что редакторы использовали именно письма автора, в которых А. К. Гейнс описывал свои живые впечатления о происходившем. Некоторые сведения, приведенные в «Мемуарах» А. К. Гейнса подтверждаются письмами, которые он писал генерал-майору П. К. Менькову [16].
В работе рассмотрены также записки М. Н. Муравьева, который в период восстания был назначен Виленским генерал-губернатором (1863-1865 гг.) [17]. Его записки были составлены вскоре после описанных событий, а именно в 1866 году. Записки сразу приобрели популярность и появились в большом количестве списков [17, с. 64], но впервые были опубликованы только в 1882 году с купюрами.
У М. Н. Муравьева существовали устойчивые представления, кто является участниками и организаторами восстания. У автора был уже длительный опыт службы в Северо-Западном крае, и очередное польское восстание лишь укрепляло его убеждение в природной революционности поляков. Благодаря высокому посту, который занимал М. Н. Муравьев, его личные взгляды ложились в основу политики, которая проводилась в Северо-Западном крае в период восстания.
Отдельно стоит отметить еще один важный источник - дневник Н. И. Цылова, охватывающий период с 1863 по 1864 год [18]. Автор вел почти ежедневные записи о своей службе и жизни в
Вильне в период восстания. По роду своей служебной деятельности в Виленской следственной комиссии Н. И. Цылов производил множество допросов людей, которые участвовали в «мятеже» или подозревались в связах и помощи повстанцам. Автор не единожды сталкивался, с его точки зрения, с несправедливостью по отношению к обвиняемым со стороны следственной комиссии, и порой всеми силами старался оправдать тех, кого он считал невиновными или хотя бы облегчить их участь.
Некоторые из авторов оказались в Царстве Польском и Западном крае еще до начала восстания: И. В. Любарский, Л. Л. Драке, В. Щербо-вич-Вечора, М. П. Межецкий. Они включили в свои воспоминания рассказы о том времени. Не всегда это осознавая, авторы оказывались свидетелями того, как шла подготовка к восстанию. Они общались с местными жителями, видели своими глазами политические манифестации, подвергались оскорблениям. Все это впоследствии наложило отпечаток на представления русских авторов о том, кто был участниками и поддерживал восстание.
Безусловно, все авторы воспоминаний испытывали влияние настроений, царивших в обществе. Но ценность мемуаров для данного исследования заключается в том, что авторы находились в эпицентре событий, видели восставших своими глазами и могли дать свою личную оценку происходящему. Часть информации о восставших они получали от командования, часть из многочисленных слухов, часть из прессы. Но у них была возможность на собственном опыте убедиться в достоверности той или иной информации.
Способы мобилизации участников восстания
Начавшееся в 1863 году восстание охватило разнообразные слои населения, о чем писали многие авторы. Так Л. Л. Драке, сопровождавший группу арестованных «мятежников» в пересылочную тюрьму, отметил, что среди них были: «помещики, арендаторы, фабричные мастеровые, крестьяне и даже маркер одной из Белостокских гостиниц» [6, № 9, с. 540]. И. В. Любарский, описывая арестованных участников мятежа, образно классифицирует их по одежде: «в чемарках, духовных сутанах, фантастических мундирах и простых сукманах» [7, № 4, с. 168].
В воспоминаниях многие авторы высказывают свои идеи о том, что именно привело к тому, что столь разные слои населения принимали участие в восстании. На основе источников можно выделить следующие факторы: массовая политическая агитация, влияние католической церкви, террор.
За несколько лет до начала восстания представители революционных сил начали агитацию среди населения. В начале 1860-х годов массово распространялись всевозможные «ре-
волюционные брошюры», прокламации, газеты. Центрами распространения таких брошюр часто становились костелы, где их раздавали или «засовывали в карманы» прихожанам [7, № 3, с. 834]. А. К. Гейнс писал, что власти знали о подобных способах агитации, но ничего не делали. Эта безнаказанность привела к тому, что «брошюры волнующего свойства гласно продавались на улицах и предлагались всем прохожим, не исключая русских офицеров» [15, с. 38].
С точки зрения И. В. Любарского большое значение для агитации играло убеждение в том, что польское восстание будет поддержано Францией, которая объявит войну России. Автор рассказывает, что повсеместно распространялся слух, «что Наполеон, безумно влюбленный в польскую графиню, первейшую красавицу в мире, дал клятву возвратить ей родину свободной и независимой» [7, № 3, с. 836]. В воспоминаниях автор приводит разговор польского врача Вас-невского с агитатором, приехавшим в Брест-Ли-товск из Варшавы. На вопросы Васневского, чем же подкреплены надежды революционеров на восстановление Польши в границах 1772 года, тот ответил: «На нашей стороне историческое и нравственное право, за нас вся Европа, за исключением, разумеется, единичных поляков-ренегатов» [7, № 3, с. 838].
Среди русских офицеров существовало представление, о том, что многие люди вступали в ряды восставших из-за обмана или под давлением. «Ослепленные уверениями коноводов инсурекционного движения или побуждаемые силой и страхом мести, - писал Д. Г. Анучин, -покидают свои мирные занятия и ночью, тайком, пробираются в леса, где и находят скоро верную смерть от пули или штыка русского солдата» [9, с. 505]. Автор с большой долей сочувствия пишет о тех поляках, которые погибли во время сражений. Вину за их смерть он возлагал на организаторов восстания. Д. Г. Анучин считал, что основными инструментами организаторов восстания по привлечению простых людей к восстанию был «самый наглый обман и страшные неистовства» [9, с. 505].
Большое значение предавалось агитации среди военных. И. В. Любарский рассказывает, как к его знакомому поляку, бывшему офицеру приезжал эмиссар «ржонда». Гость убеждал офицера, что восстание уже подготовлено, и оно будет поддержано Францией, Англией и даже отрядами Гарибальди. Самого офицера ввиду доверия к его «военным талантам и патриотизму» предполагалось назначить командующим полком виленского воеводства. За отказ офицера поддержать восстание, агитатор пригрозил ему смертным приговором [7, № 3, с. 829].
Революционная организация достаточно активно пыталась пополнить свои ряды за счет офицеров польского происхождения. Л. Л. Драке рассказывает, что письма с прокламациями
«народового жонда» приходили офицерам, чьи фамилии оканчивались на «ский» и «вич» [6, № 9, с. 543].
С точки зрения И. В. Любарского надежды на успешный исход восстания подпитывались «всеобщим возбуждением, естественным в самом начале вооруженного восстания», а также благодаря тому, что везде распространялись слухи «о повсеместных победах повстанских банд над русскими отрядами» [7, № 4, с. 162]. Также массово распространялись слухи о жестокости русских, которые не только передавались «из уст в уста, но и публиковались в бюллетенях ржонда и сообщались в заграничные газеты» [7, № 4, с. 168].
Еще до восстания многие авторы были свидетелями того, как в стенах церкви и за ее пределами священнослужители несли в массы идеи о необходимости борьбы с «варварской и еретической властью». С точки зрения авторов, эти речи имели огромное воздействие на католическое население. И. В. Любарский, будучи свидетелем одной из таких проповедей в костеле в Лиде писал: «Довольно сказать, что я, посторонний и случайный слушатель, невольно чувствовал нервную дрожь во всем теле, а из массы слушателей беспрестанно вырывались громкие вздохи, и сотни кулаков искренно стучали в умиленную грудь» [7, № 3, с. 825]. О «разжигавших страсти проповедях» писал В. Щербович-Вечора [10, № 4, с. 193].
Везде распространялись слухи «о разных чудесных знамениях в пользу Польши»: о том, что из глаз иконы Ченстоховской Божьей Матери полились кровавые слезы, что ксендзу явился святой покровитель Польши и сказал, «чтобы все готовились принять из его рук свободную ойчизну» [7, № 3, с. 836]. А прокламация «Голос из Варшавы» грозила «вечным проклятием святой католической церкви и муками ада каждому, кто не примет участие в "патриотическом" деле» [7, № 3, с. 834].
Помимо убеждения, с точки зрения русских авторов, сторонники восстания использовали террор для того чтобы привлечь на свою сторону больше людей. Л. Л. Драке отмечает, что во время экспедиций на лесных дорогах и у усадеб русские военные находили повешенных людей. С точки зрения автора, повстанцы так наказывали тех, кто оказывал помощь войскам [6, № 9, с. 540]. Сословная принадлежность жертв не имела особого значения: это могли быть как представители крестьянства, так и дворянства. Л. Л. Драке рассказывает, что недалеко от Белостока повстанцы повесили дворянку за то, что она отказалась выплачивать «контрибуцию» [6, № 8, с. 341]. Таким образом, тем, кто опасался кары со стороны повстанцев, приходилось «исполнять приказания инсургентов» [9, с. 513].
Для того чтобы держать народ в страхе революционная организация, как пишет Я. Н. Бут-
ковский, использовала отряды вешателей и кинжальщиков. Автор отмечает, что если помещики не исполняли какого-либо требования повстанцев, то они «подвергались их посещению, которые оканчивались трагически» [14, № 11, с. 335].
Участники восстания
В своих воспоминаниях авторы отмечали роль различных сословий в восстании, а также причины, которые сподвигли их на это.
Горожане
Когда в Царстве Польском был объявлен рекрутский набор, революционный центральный комитет выпустил прокламацию, призывавшую поляков к оружию [10, № 6, с. 725]. С точки зрения В. Щербович-Вечоры, на призыв откликнулись молодые люди из мещан Варшавы, подлежавшие призыву в рекруты. Молодежь покидала город и отправлялась в места, указанные революционным правительством. Автор считает, что они почти нигде не задерживались властями в связи с убеждением, что это санкционировано А. Велепольским для того, чтобы очистить Варшаву от «беспокойного элемента населения» [10, № 6, с. 725-726].
О большом числе горожан-жителей Виль-ны, пополнявших ряды «мятежников» писал и М. Н. Муравьев: «Всякий день полицмейстер представлял мне сведения об ушедших в мятеж обывателях, средним числом 40-50 человек в сутки...» [17, с. 95].
Еще до начала восстания многие города были центрами революционного «брожения». В начале 1860-х годов русские офицеры отмечали неприязненное отношение к себе со стороны горожан. Это выражалось как в мелочах, вроде медленного обслуживания, в «придирках» и «глумлении» со стороны местных. Л. Л. Драке указывает, что поляки русских солдат и офицеров «.называли не только "москалями", но, при случае, величали и ругательными прозвищами вроде "лайдака", "галгана", "кацапа" и "капустня-ка", не говоря уже о ругательствах вполне нецензурных» [6, № 6, с. 564].
Л. Л. Драке рассказывает, что в Плоцке «неоднократно были случаи всяческого глумления над военными на улицах», которые почти всегда оставались безнаказанными. Автор приводит следующие примеры: офицера, идущего по улице, могли толкнуть и не извиниться, из окон бросали кирпичи в проходящий мимо патруль [6, № 7, с. 106]. А. К. Гейнс отмечал, что офицеры «не могли показаться ни в одно публичное собрание, без опасения быть оскорбленными» [15, с. 105]. Л. Л. Драке писал, что «все это молчаливо терпелось до времени, но озлобление в рядах войск против жителей вследствие этого росло не по дням, а по часам» [6, № 7, с. 106].
Видимой формой повседневного протеста горожан было ношение траура. И. В. Любарский писал, что в Брест-Литовске все женщины оде-
вались только в черное. А если русские дамы пытались «протестовать против деспотизма польской моды», то их платья портили, а сами они подвергались оскорблениям [7, № 3, с. 837].
Когда восстание уже началось, жители городов не могли так открыто выражать свое отношение к русским и явно поддерживать восстание. Но русские все равно ощущали нерасположение к себе со стороны горожан. И. Н. Пономарев писал, что в городах чувствовалось неприязненное отношение местного населения: «жители бросали на нас злобные взгляды» [8, № 10, с. 142]. И одним из способов показать свой протест по-прежнему было ношение траура [8, № 9, с. 742].
Д. Г. Анучин считал, что среди горожан много людей, относящихся к русским враждебно, и если даже они непосредственно не принимали участия в восстании, то сочувствовали ему и оказывали помощь восставшим [9, с. 512].
Можно отметить, что пребывание офицеров до начала восстания преимущественно в городах и та враждебность, с которой они там сталкивались, создавали уверенность во всеобщем участии или поддержке восстания со стороны горожан.
Крестьяне
Противовесом городским жителям - активным участникам восстания, в глазах русских авторов выступало сельское население. С их точки зрения, оно в большинстве своем не поддерживало восстание, которое «отнимая у него спокойствие и имущество в настоящем, ничего не обещает в будущем» [9, с. 539]. Д. Г. Анучин отмечает, что в сельской местности жители радушно встречали войска и рассказывали, что «очень рады разбитию повстанцев, которые бьют и грабят их, да еще силой тянут в банды» [9, с. 539]. С этим он связывает массовые жестокие расправы, которые мятежники производили в деревнях, по контрасту с точечными убийствами в городах, направленными в основном против представителей администрации [9, с. 512].
В. Щербович-Вечора отмечал, что еще до непосредственного восстания, когда в городах уже были волнения, в селах было спокойно. В сельской местности не носили траур, как это было во многих польских городах. Сельским жителям были свойственны более консервативные взгляды, и они старались «держаться в стороне от революционного движения» [10, № 5, с. 478-479]. Если же случались исключения, то автор приписывал это «чуждому крестьянской среде влиянию» [10, № 5, с. 479].
А. К. Гейнс писал, что крестьяне враждебны восстанию, но сильно запуганы, поэтому «не становятся на сторону законного правительства» [15, с. 145]. С точки зрения автора, крестьяне боялись не только помогать русским властям, но и даже сообщать о преступлениях повстанцев.
Автор приводит рассказ о крестьянке, мужа которой ранили повстанцы при отступлении. А. К. Гейнс, узнав о тяжелом положении женщины, попытался дать ей деньги, но она отказалась. Автор догнал крестьянку около ее дома и попытался выяснить, почему она отказалась от помощи. Причиной этому оказались посторонние люди, которые могли видеть, что она берет деньги у русского. Женщина «попросила бросить ей бумажку незаметно на землю, пояснив, что когда инсургенты еще хотели вешать ее мужа, то ей, под карой смерти, было запрещено жаловаться москалям или брать за смерть преступника-мужа московские деньги» [15, с. 146-147].
Одной из главных причин того, что крестьяне не пытались содействовать властям во время «мятежа», с точки зрения А. К. Гейнса, было то, что революционные силы обещали крестьянам безвозмездно наделить их землей [15, с. 148].
С точки зрения И. Н. Пономарева, крестьяне Царства Польского были в полной зависимости от помещиков. Это проявлялось в том, что помещик мог выгнать крестьянина с занимаемого им земельного участка, а также в том, что основные должности в уездной администрации занимали представители дворянства, которые могли судить крестьян [8, № 10, с. 149]. Представители уездной администрации в свою очередь не были лояльны к властям. Наделение крестьян землей, по мнению И. Н. Пономарева, способствовало подрыву неограниченной власти революционных сил [8, № 10, с. 150].
Положение крестьян было обоюдоопасным. Если в какую-нибудь местность приходили повстанческие отряды, крестьяне вынуждены были им подчиняться, если же приходили войска, то приходилось подчиняться им. М. П. Ме-жецкий рассказывает, что во время похода к ним привели крестьян, которые по приказу сельского начальства «вели на расправу к начальникам шайки двух человек, обвиняемых в краже» [11, с. 845]. Это свидетельствовало о том, что крестьяне так или иначе видели в повстанцах гражданскую власть. В обстановке террора в большинстве своем крестьяне все-таки боялись давать отпор повстанцам. М. П. Межецкий рассказывает о том, как крестьянин в одном селении Литвы собственноручно обезоружил и передал властям повстанца, который до «мятежа» был там волостным писарем. Из всех жителей селения только сестра крестьянина помогла ему. Впоследствии этот крестьянин вместе с сестрой был повешен повстанческим отрядом [11, с. 854].
Во время службы в Западном крае Н. И. Цы-лову приходилось проводить множество допросов лиц, связанных с восстанием, в том числе и крестьян. Об одном из таких допросов он написал в дневнике: «„эти люди, взятые в шайку силой и такие дураки, что решительно ни в чем не виноваты». Автор считал глупостью со стороны организаторов восстания, что они набирали
в свои ряды таких людей [18, с. 399].
Я. Н. Бутковский полагал, что паны и ксендзы возбуждали крестьян на участие в восстании, первые - обещая улучшения крестьянского быта, «суля волю и землю», а вторые - «фана-тизируя» народ, «утверждая, что русские хотят обратить всех католиков в православие». С точки зрения автора, меры, предпринятые властями по улучшению положения крестьян, с одной стороны, ослабляли «панов», с другой стороны, делали крестьян «довольными с сознанием, что они этим обязаны русскому правительству» [14, № 10, с. 99].
Восстание 1863-1864 годов затронуло значительные территории, включавшие не только Царство Польское, но и Западный край. В целом, крестьяне на территориях, охваченных восстанием, воспринимались властями как тот слой общества, в котором они могут найти поддержку. Но, стоит отметить, что крестьяне, на охваченных восстанием территориях, не были однородны по своим убеждениям, национальному происхождению и религии.
Я. Н. Бутковский писал, что крестьяне Ковен-ской губернии смотрели «на панов и ксендзов» с почтением и, с его точки зрения, не стали бы против них выступать. В связи с этим он считал, что создание сельских караулов вряд ли может здесь быть полезным [14, № 11, с. 330]. Наоборот, порой это приносило вред и крестьянам, и действиям правительства по подавлению восстания. Согласно донесениям, как только в таких селениях появлялись повстанцы, крестьяне без сопротивления бросали оружие, членов караулов подвергали телесным наказаниям, начальников казнили, а оружие попадало в руки повстанцев [14, № 11, с. 332].
О нелояльности крестьян Северо-Западного края писал П. А. Черевин. По его мнению, утверждать, что крестьянство «в меньшинстве или большинстве не принимало участия в беспорядках и оставалось верно и преданно законному правительству», могут лишь люди, не посвященные в дела края [13, с. 15]. П. А. Черевин считал, что для подавления «мятежа» правительство должно было опереться на одно из трех сословий: духовенство, дворянство или крестьянство. И крестьяне, в отличие от остальных сословий, не руководствовались «польско-национальными мечтаниями», и для привлечения их на сторону правительства нужно было даровать «им такие льготы в настоящем, которые могли бы их помирить с отказом от обещанных в будущем панами» [13, с. 16].
В свою очередь М. Н. Муравьев указывал на то, что во время восстания крестьяне боялись оказывать поддержку правительству из-за страха быть казненными «мятежниками». Но благодаря принятым им мерам по борьбе с повстанцами и теми, кто оказывал им поддержку, крестьяне стали «понемногу освобождаться от
страха и содействовать правительству» [17, с. 98-99].
Н. И. Цылов в своем дневнике описывает удивительное, с его точки зрения, событие: депутаты от польских крестьян из Августовской губернии прибыли к М. Н. Муравьеву с просьбой подавить мятеж в их губернии, как он сделал это в Литве. После встречи с генерал-губернатором крестьяне были приглашены к солдатскому обеду. Н. И. Цылов с восхищением пишет об этом: «.эти крестьяне Поляки сами подошли к офицерскому столу и с таким чувством радости и умиления закричали ура за здравие Государя Императора, что невольно залегает в душу сладостное чувство гордости Русского! Эти крестьяне Поляки, подстрекаемые Поляками к мятежу под угрозой смерти - так искренно пьют за здравие Русского Государя!» [18, с. 397].
Представление о роли крестьян в восстании складывалось под воздействием нескольких факторов. Во-первых, это более благожелательное отношение сельских жителей к русским военным, что контрастировало с тем, что они видели во многих городах. Во-вторых, русские авторы обращали внимание на зависимое положение крестьян по отношению к помещикам. Этим явлением они объясняли себе, почему крестьяне все же участвовали в восстании, но, по мнению авторов, это происходило не по доброй воле, а в силу их угнетенного положения. В крестьянах, в отличие от дворян и духовенства не видели сторонников национально-сепаратистских стремлений. Единственное, что могло привлечь крестьян на сторону восставших, по мнению авторов, было разрешение земельного вопроса, которое им обещали руководители восстания.
Духовенство
Важную роль в восстании, с точки зрения русских авторов, играли представители католического духовенства. Как отмечает историк М. Д. Долбилов, представление о коварстве и двуличии представителей католического духовенства в русском образованном обществе существовало еще до 1863 года [19, с. 249]. А. К. Гейнс, рассуждая о волнениях в 1861 года писал, что разные слои общества могли быть недовольны русской властью и «содействовать развитию варшавского движения». С его точки зрения, все слои общества имели свои цели, и только духовенство «нельзя было переманить» на сторону правительства, так как «его выгоды заключались в постоянном антагонизме с Россией» [15, с. 61].
Многие авторы отмечали, что в годы, предшествовавшие восстанию, во время проповедей католические священники достаточно открыто говорили о необходимости борьбы против иноземного «ига» в виде русской власти. В костёлах происходило пение польских патриотических гимнов. С точки зрения И. В. Любарского толь-
ко «когда костёл из храма молитвы превратился окончательно в революционный очаг», полиция стала принимать меры против «вокальных манифестаций» [7, № 3, с. 833].
Религиозные собрания в городах производили сильное впечатление на русских. Это отчетливо видно по тем ярким подробностям, в которых их описывали авторы. Зачастую именно во время таких мероприятий русские сталкивались с наибольшей враждебностью населения. М. П. Межецкий писал, что, когда он проходил мимо костела, вокруг которого собиралась большая толпа, он видел «кругом враждебные взгляды, а иная молящаяся пани или паненка в "жалобе", т.е. в трауре взглянув и увидев русский мундир, не преминет благочестиво отплюнуться» [11, с. 827].
Порой священнослужители лично вступали в повстанческие отряды. По свидетельствам военных, побывавших в плену, среди повстанцев часто бывали ксендзы, которые приводили людей к присяге [11, с. 839-840]. И. В. Любарский писал о монахе-капуцине, который до восстания читал революционные проповеди, и впоследствии оказался «в шайке Лелевеля», где «воодушевлял повстанцев с крестом в руках» [7, № 3, с. 827]. М. Н. Муравьев приказал обложить духовенство штрафом, за каждого уходившего «из их среды в мятеж». Он указывает, что из-за этих штрафов они хоть и перестали пополнять ряды повстанцев, но все равно «тайно и явно содействовали, и раздували пламя мятежа» [17, с. 95].
Среди русских авторов было сильно представление о том, что католическое духовенство связано с участниками восстания, и это порой подтверждалось фактами. И. Н. Пономарев рассказывает, что перед выступлением войск на Варшаву пропали унтер-офицер и рядовой, которые были отправлены в соседнюю деревню для закупки фуража. Выяснилось, что фуражиры попали к полякам в плен. После донесения об этом генерал Багговут вызвал к себе бургомистра и местного ксендза и пригрозил им, что если пленные не будут освобождены он превратит их «местечко в груды развалин» [8, № 9, с. 740]. Угроза возымела действие и к вечеру вернулся унтер-офицер, рядовой же остался с поляками. Бывший пленник рассказал, что повстанцы приговорили его к повешенью за отказ вступить в их ряды, и только приезд ксендза остановил казнь и привел к тому, что его отпустили [8, № 9, с. 741-742].
Я. Н. Бутковский считал, что в восстании «неразрывно сплетены два вопроса - политический и религиозный», что придавало восстанию большую силу. Он пишет: «Матери посылали сыновей "до лясу", как тогда говорилось, а ксендзы объявляли им от имени папы прощение грехов» [14, № 10, с. 104].
В представлении многих авторов Западный край был местом ожесточенного противоборства двух культур: православной русской и ка-
толической польской. В воспоминаниях приводятся сравнения «разрушающихся русских» церквей и «богатых» костелов [14, № 10, с. 104], описывается приниженное положение православных священников и могущество ксендзов [7, № 3, с. 814]. Именно в исправлении сложившегося в Западном крае порядка, авторы видели возможность окончательной победы русской власти над восстанием. В связи с этим католическое духовенство, столь сильно влиявшее на местное население, представлялось авторам одним из опаснейших врагов.
Представление о роли католического духовенства складывалось под влиянием нескольких факторов. Во-первых, католицизм, был чужд русским авторам, он воспринимался антиподом православия. Во-вторых, во время восстания 1863-1864 годов и в годы, предшествовавшие ему, авторы своими глазами видели неразрывную связь между католицизмом и национальными стремлениями поляков.
Дворянство
Следующая категория населения, поддерживающая восстание - это представители дворянства, как мелкой шляхты, так и крупных помещиков. Дворяне порой лично принимали участие в организации и руководстве повстанческими отрядами. М. П. Межецкий пишет, что случалось встречать «шайки», состоявшие из помещиков и мелкой шляхты [11, с. 848]. Д. Г. Анучин отмечает, что многие помещики «прямо из банд приезжают в имения» для любезной встречи русских войск [9, с. 514].
Но польские помещики, по мнению русских авторов, могли играть и более пассивную роль в восстании. В надежде на восстановление независимости Польши некоторые богатые поляки отдавали деньги на дело революции. При этом, как писал И. Н. Пономарев, «количество денег, собранных для целей восстания, было так велико, что на эту сумму можно бы прекрасно вооружить собранные банды, а между тем оружие у них было очень плохое. Это происходило оттого, что жонд бесконтрольно распоряжался деньгами, и, конечно, его члены не забывали себя, жуируя за границей. Польские помещики скоро убедились, что их мечты о восстановление королевства лопнули, как мыльный пузырь, но они уже не могли ничего поделать, и приходилось платить и платить» [8, № 10, с. 149-150]. Д. Г. Анучин также считал, что многие польские помещики сильно страдали от восстания, так как «оно отнимает у них деньги, скот, людей, и заставляет их самих или идти в банды, или быть в крайне затруднительном положении, оставаясь в поместье, которое поочередно посещают и мятежники, и наши войска» [9, с. 514-515].
К помещикам, как, впрочем, и к ксендзам, существовало наиболее предвзятое отношение. Каждого из них подозревали в поддержке
восстания и недоброжелательности к русским. Даже если помещики вели себя дружелюбно, многие офицеры относились к ним с недоверием. Если русским предлагалось угощение, то они старались отказываться от него, подозревая, что еда может быть отравлена [11, с. 837]. А. Н. Вит-мер, будучи приглашенным на обед одним помещиком, отказался и пытался отговорить товарищей от этого, объясняя это тем, что «паны» недоброжелательно относятся к русским [12, с. 163-164]. Некоторые офицеры все-таки посетили помещика и остались крайне довольны визитом. И, хотя недоброжелательность помещика к офицерам не подтвердилась, он и его жена в доверительной беседе рассказывали гостям о том, что «были в сношениях с повстанцами» [12, с. 164]. Вскоре после этого пришел приказ провести обыск в доме у помещика и его самого доставить в Варшавскую цитадель. Офицеры, побывавшие в гостях у этого помещика, наотрез отказывались идти лично арестовывать хозяина после того доверия, с которым он к ним отнесся, переживая, что он подумает, что именно они на него донесли [12, с. 165]. Сам А. Н. Витмер писал, что произошедшее стало хорошим уроком для «молодёжи». Но другие офицеры не могли относиться к «пану» как к врагу и были искренне рады, когда тому удалось освободиться [12, с. 166].
И. В. Любарский вспоминал, что шляхта перед восстанием всячески старалась создать видимость «слияния польских сословий», чтобы добиться поддержки со стороны простого народа. Например, в Варшаву специально привезли «хлопов», а затем во время церковной процессии поставили «попарно с князьями, графами и богатыми помещиками...», в Вильне «предводитель дворянства во фраке и белых перчатках разъезжал с визитами к захудалым городским мещанам и ремесленникам, пожимая заскорузлые и выпачканные руки» [7, № 4, с. 168]. По мнению И. В. Любарского, это «братание панов с хлопами» было фальшивым. Свою точку зрения автор подтверждает тем, что уже после ареста, находясь в крепости, сословия разделились, а «шляхта относилась к своим серым соузникам с нескрываемым пренебрежением...» [7, № 4, с. 168-169].
Стоит отметить то, что многие русские офицеры и чиновники до восстания знали будущих повстанцев или лично, или имели общие знакомства. Я. Н. Бутковский на почтовой станции познакомился с поляком, который по документам был мировым посредником. Из беседы с поляком автору удалось выяснить, что новый знакомый был товарищем его братьев по лицею. Несмотря на взаимное недоверие друг к другу, по предложению поляка они продолжили дальнейшее путешествие вместе и даже ночевали на одной станции. Впоследствии, приехав в Минск, Я. Н. Бутковский к большому удивлению выяс-
нил, что его знакомый был одним из начальников «банд», и что он сам даже «некоторым образом служил ему прикрытием, так как он был уже в подозрении у властей и опасался быть задержанным становым» [14, № 10, с. 88-89].
Заключение
Хотя восстание охватило различные слои общества в Царстве Польском и Западном крае, в восприятии русских авторов это не было восстание всего народа. Конечно, в воспоминаниях многих авторов, можно увидеть осуждение и недоверие к полякам в целом, но даже в них есть явное разделение участников по степени их вины и осознанности ими своих действий.
На основе сведений из источников были выделены четыре категории населения: горожане, крестьяне, католическое духовенство и дворяне.
В представлении русских авторов города были центрами революционного подъема в годы, предшествовавшие восстанию. В городах авторы ощущали недоброжелательное отношение со стороны горожан и были свидетелями всевозможных патриотических манифестаций. Это все оказывало влияние на то, что у авторов складывалось представление о поддержке горожанами восстания.
Крестьяне, в большинстве случаев, виделись тем слоем населения, который не настроен поддерживать восстание. Крестьянам приписывались консервативные взгляды, преданность правительству, отсутствие национальных стремлений. Они представлялись русским авторам обманутыми, подневольными, страдающими от власти помещиков и действий повстанцев. Если крестьяне оказывались в повстанческих отрядах, то русские авторы объясняли это тем, что крестьяне вступили в них не по собственной
Литература и источники
воле.
Наибольшим злом виделись представители католического духовенства. Это связано как с предубеждением против католической церкви, так и с тем, что католические священники открыто поддерживали борьбу против русских властей. Авторы неоднократно писали, что именно духовенство, пользуясь своим колоссальным влиянием, призывает население к мятежу.
В польском дворянстве видели ведущую силу восстания. В восприятии русских авторов, именно польское дворянство было носителем национальных идей. Его главная цель, по мнению авторов воспоминаний, достижение Польшей независимости. Хитрость и лукавство -стереотипные описания польского характера, укоренившиеся в русском обществе, у авторов воспоминаний ассоциировались с представителями дворянства, как, впрочем, и католического духовенства.
Но если духовенство воспринималось авторами чаще всего в негативном ключе, то с дворянством дело обстояло сложнее. До восстания представители дворянства были по своему положению и образованию ближе офицерам, нежели представители других слоев общества. У них были схожие интересы, часто и те, и другие были выпускниками одних и тех же учебных заведений, служили в одних полках. Но во время восстания разрушалось корпоративное единство дворянского сословия, происходил разрыв идентичности русского и польского дворянства. Русское дворянство, представленное офицерами, оставалось на службе императору и императорской власти, в то время как идентичность польского дворянства связывалась со стремлением к национальной независимости, и таким образом противоборствовало этой власти.
1. Долбилов М. Д. Конструирование образов мятежа: политика М.Н. Муравьева в Литовско-Белорусском крае в 1863-1865 гг. как объект историко-антропологического анализа // ACTIO NOVA 2000 (Сборник научных статей). М., 2000. С. 338-408.
2. Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже 1863 года в Северо-Западной России. Вильна. 1867. Т. 1.
3. Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. (Опыт статистического анализа). Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы. М., 1973. 232 с.
4. Мулина С. А. Мигранты поневоле: адаптация ссыльных участников польского восстания 1863 года в Западной Сибири. СПб., 2012. 199 с.
5. Бендин А. Ю. Роль римско-католического духовенства Северо-Западного края Российской империи в польском восстании 1863 г. // Вестник РУДН. Серия: История России. 2018. Т. 17. № 2. С. 357-387.
6. Драке Л. Л. Пережитое. (Отрывочные воспоминания за 25 лет службы) // Русская старина. 1907. № 6. С. 552-570; № 7. С.105-110; № 8. С. 336-342; № 9. С. 537- 548; № 10. С. 117-127; № 11. С. 389-394.
7. Любарский И. В. В мятежном крае. (Из воспоминаний) // Исторический вестник. 1895. № 3. C. 813-839; № 4. С. 156 -176; № 5. С. 445-464.
8. Пономарев И. Н. Воспоминания о польском мятеже 1863 года // Исторический вестник. 1897. № 9. С. 726-750; № 10. С. 140-164.
9. Анучин Д. Г. Двадцать дней в лесу. (Рассказ очевидца) // Военный сборник. 1863. № 8. С. 505-549.
10. Щербович-Вечора В. Воспоминания о польском восстании 1860-1864 годов // Исторический вестник. 1894. № 4. С. 184-202; №5. С. 478-498; № 6. С. 725-751.
11. Межецкий М. П. Воспоминания из беспокойного времени на Литве в 1861-1863 годах // Исторический вестник. 1898. № 9. С. 825-858.
12. Витмер А. Н. Пятидневная экспедиция и несколько слов о храбрости. (Эпизоды из Польского восстания 1863 года) // Военно-исторический сборник. 1914. № 1. С. 161-172.
13. Воспоминания П. А. Черевина. 1863-1865. // Библиотека общественных движений в России XIX и XX вв. Выпуск 3. Кострома. 1920. 76 с.
14. Бутковский Я. Н. Из моих воспоминаний // Исторический вестник. 1883. № 10. С. 78-105; № 11. С. 325-365.
15. Гейнс А. К. Мемуары о польском восстании 1863-1864 годов [C предисл. «От редакции»] // Он же. Собрание литературных трудов Александра Константиновича Гейнса. Т. 3., СПб. 1899. С. 1-211.
16. Материалы к польскому восстанию 1863-1864 годов / Записки Петра Кононовича Менькова: В 3 томах. Т. 3. Сборник статей. / [Предисл.: А. Зайончковский]. Санкт-Петербург; 1898. С. 291-368.
17. «Готов собою жертвовать...». Записки графа Михаила Николаевича Муравьева об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863-1866 гг. / [сост., вступ. стат., коммент. К. В. Петрова]. М., 2008. 416 с.
18. Цылов Н. И. Дневник. 1863-1864 // Щукинский сборник. М., 1906. Выпуск 5. С. 367-442.
19. Долбилов М. Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010. 1000 с.
References
1. Dolbilov M. D. Konstruirovanie obrazov myatezha: politika M. N. Murav'eva v Litovsko-Belorusskom krae v 1863-1865 gg. kak ob''ekt istoriko-antropologicheskogo analiza [Constructing images of rebellion: the policy of M. N. Muravyov in the Lithuanian-Belarusian region in 1863-1865 as an object of historical and anthropological analysis]. ACTIO NOVA 2000 (Collection of scientific articles). Moscow, 2000, pp. 338-408.
2. Ratch V. F. Svedeniya o pol'skom myatezhe 1863 goda v Severo-Zapadnoj Rossii. [Information about the Polish rebellion of 1863 in Northwestern Russia]. Vilna. 1867. Vol. 1.
3. Zajcev V. M. Social'no-soslovny'j sostav uchastnikov vosstaniya 1863 g. (Opy't statisticheskogo analiza). [The so-cio-class composition of the participants in the uprising of 1863 (Experience of statistical analysis)]. Publishing house "Science". Main editorial office of oriental literature. Moscow, 1973. 232 p.
4. Mulina S. A. Migranty' ponevole: adaptaciya ssy'l'ny'x uchastnikov pol'skogo vosstaniya 1863 goda v Zapadnoj Sibiri [Involuntary migrants: adaptation of exiled participants of the Polish Uprising of 1863 in Western Siberia]. Saint Petersburg. 2012. 199 p.
5. Bendin A. Yu. Rol' rimsko-katolicheskogo duhovenstva Severo-Zapadnogo kraya Rossijskoj imperii v pol'skom voss-tanii 1863 g. [Role of the Roman Catholic clergy of the Northwestern Krai of the Russian Empire in the 1863 polish uprising]. Vestnik RUDN. Seriya: Istoriya Rossii [RUDN journal of Russian History]. 2018. Vol. 17. № 2, pp. 357-387. doi: 10.22363/2312-8674-2018-17-2-357-387
6. Drake L. L. Perezhitoe. (Otry'vochny'e vospominaniya za 25 let sluzhby') [Experienced. (Fragmentary memories of 25 years of service)]. Russkaya starina [Russian antiquity]. 1907. No. 6, pp. 552-570., No. 7, pp.105-110. No. 8, pp. 336-342., No. 9, pp. 537- 548., No. 10, pp. 117-127., No. 11, pp. 389-394.
7. Lyubarskij I. V. V myatezhnom krae. (Iz vospominanij) [In a rebellious region. (From memories)]. Istoricheskij vestnik [Historical Bulletin]. 1895. No. 3., pp. 813-839., No. 4, pp. 156 -176., No. 5, pp. 445-464.
8. Ponomarev I. N. Vospominaniya o pol'skom myatezhe 1863 goda [Memories of the Polish uprising of 1863]. Istoricheskij vestnik [Historical Bulletin]. 1897. No. 9, pp. 726-750., No. 10, pp. 140-164.
9. Anuchin D. G. Dvadczat' dnej v lesu. (Rasskaz ochevidcza) [Twenty days in the forest. (Eyewitness account)]. Voenny'j sbornik [Military collection]. 1863. No. 8, pp. 505-549.
10. Shherbovich-Vechora V. Vospominaniya o pol'skom vosstanii 1860-1864 godov [Memories of the Polish Uprising of 1860-1864]. Istoricheskij vestnik [Historical Bulletin]. 1894. No. 4, pp. 184-202., No.5, pp. 478-498., No. 6, pp. 725-751.
11. Mezheczkij M. P. Vospominaniya iz bespokojnogo vremeni na Litve v 1861-1863 godah [Memories from a troubled time in Lithuania in 1861-1863]. Istoricheskij vestnik[Historical Bulletin]. 1898. No. 9, pp. 825-858.
12. Vitmer A. N. Pyatidnevnaya e'kspediciya i neskol'ko slov o xrabrosti. (E'pizody' iz Pol'skogo vosstaniya 1863 goda) [A five-day expedition and a few words about courage. (Episodes from the Polish Uprising of 1863)]. Voenno-istoricneskij sbornik [Military historical collection]. 1914. No. 1, pp. 161-172.
13. Vospominaniya P. A. Cherevina. 1863-1865. [Memoirs of P. A. Cherevin. 1863-1865.]. Biblioteka obshhestvenny'x dvizhenij v Rossii XIX i XX vv. [Library of social movements in Russia in the 19th and 20th centuries] Vol. 3. Kostroma. 1920. 76 p.
14. Butkovskij Ya. N. Iz moih vospominanij [From my memories]. Istoricheskij vestnik [Historical Bulletin]. 1883. No. 10, pp. 78-105., No. 11, pp. 325-365.
15. Gejns A. K. Memuary' o pol'skom vosstanii 1863-1864 godov [C predisl. «Ot redakcii»] [Memoirs of the Polish uprising of 1863-1864 [With preface. "From the editor"]]. Sobr. liter. trudov [Collection of literary works]. Vol. 3. Saint Petersburg. 1899, pp. 1-211.
16. Materialy' k pol'skomu vosstaniyu 1863-1864 godov / Zapiski Petra Kononovicha Men'kova: V 3 tomax. T. 3. Sbornik statej. / [Predisl.: A. Zajonchkovskij]. [Materials for the Polish uprising of 1863-1864 / Notes of Pyotr Kononovich Men-kov: In 3 volumes. Vol. 3. Collection of articles [Preface: A. Zayonchkovsky]]. Saint Petersburg; 1898, pp. 291-368.
17. «Gotov soboyu zhertvovat'...». Zapiski grafa Mixaila Nikolaevicha Murav'eva ob upravlenii Severo-Zapadny'm kraem i ob usmirenii v nem myatezha. 1863-1866 gg. / [sost., vstup. stat., komment. K. V. Petrova] ["I'm ready to sacrifice myself..." Notes of Count Mikhail Nikolaevich Muravyov on the administration of the North-Western Territory and on the pacification of the rebellion in it. 1863-1866 / [compiled, introductory article., comments by K.V. Petrov]]. Moscow., 2008. 416 p.
18. Cylov N. I. Dnevnik. 1863-1864. [Diary. 1863-1864]. Shhukinskij sbornik [Shhukinskij collection]. Moscow, 1906. Vol. 5, pp. 367-442.
19. Dolbilov M. D. Russkij kraj, chuzhaya vera: E'tnokonfessional'naya politika imperii v Litve i Belorussii pri Aleksandre II [Russian land, foreign faith: the ethno-confessional policy of the empire in Lithuania and Belarus under Alexander II.]. Moscow. 2010, 1000 p.
© «Клио», 2024 © Старикова Е.В., 2024
