CC BY
106
9. Самарцева Е.И. Встреча через столетия (очерки истории
интеллигенции Тульской губернии на рубеже XIX - XX веков в контексте ряда теоретических замечаний): монография. Тула: Изд-во ТулГУ, 2005. 279с.
10. Степанов Ю.С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «жертва» // Русская интеллигенция. История и судьба / сост. Т.Б. Князевская. М.: Наука, 2001. 423с.
11. Тотоев Р.Р. Взгляд общественности на российскую адвокатуру во второй половине XIX в. // www.consultant.ru.
12. Ширянец А. А. Ширянец С. А. Российская интеллигенция на рубеже веков: заметки о политической культуре. М.: Изд-во МГУ, 1997. 160 с.
A.I. Novikov
SOLICITORS AS REPRESENTATIVES OF THE INTELLIGENTSIA
The paper studies the question of belonging to the intelligentsia of barristers.
Key words: intelligence, attorney, lawyer.
Получено 12.04.2012
УДК 94(47)"1676/1918"
В. В. Познахирев, военный историк-исследователь, 8-921-652-14-79,
[email protected] (Россия, Санкт-Петербург)
СОСТАВ И СТРУКТУРА ТУРЕЦКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В РОССИИ В КОНЦЕ XVII - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ
Весь контингент турецких военнопленных, интернированных в Россию с конца XVII до начала XXвв., дифференцируется по различным основаниям, что позволяет наиболее полно классифицировать его по степени принадлежности к российскому государству, отношению к военной службе, а также социальному, этническому, религиозному и иным статусам.
Ключевые слова: турецкие пленные, классификация, контингент, гражданские лица, дети, женщины, военнослужащие.
Научная разработка института военного плена неизбежно связана с дифференциацией пленников по различным критериям. При этом состав и структура военнопленных приобретают особое значение в тех случаях, когда исследование проводится в широких хронологических рамках, вбирающих в себя исторически разнородные периоды. По нашим оценкам, наибольший интерес в этой связи представляет собой контингент пленных Османской империи, интернируемых в различные регионы страны в ходе многочисленных войн России с Турцией конца XVII - начала ХХ столетий.
Комплексный анализ нормативных материалов, архивных документов и опубликованных источников, в целом, позволяет сегодня реконструировать указанный контингент и произвести его классификацию
по различным основаниям, в т.ч. и не вполне типичным для современного состояния рассматриваемого института.
Так, по степени принадлежности к российскому государству
пленные турки до конца XVIII в. дифференцировались на «государственных», т.е. всецело находящихся в распоряжении органов власти, и «партикулярных», т.е. поступавших «во услужение» к частным лицам, как правило - офицерам. Данная особенность не являлась типичной именно для турок. Однако по масштабам своего применения она, как представляется, затронула судьбы последних в наибольшей степени, зачастую предопределяя невозможность их послевоенной репатриации.
Конечно, формально «партикулярность» не означала безвозвратной натурализации. Сложившийся порядок вещей требовал, во-первых, чтобы на всех пленных составлялись списки с указанием, кому именно и кто передан «во услужение», а во-вторых, чтобы по окончанию войны такого рода «владелец» немедленно вернул пленных по акту «подлежащим властям» для возвращения на родину.
Однако на практике мало кто добровольно возвращал турок, а списки (если и составлялись) в большинстве случаев редко кем востребовались. Отчасти потому, что отличались неполнотой, ибо пленных (например, лиц захваченных кавалерийским разъездом где-нибудь в поле, а то и прямо в населенном пункте) можно было просто купить «с рук», минуя всякую их регистрацию. Наконец (и это, пожалуй, самое главное), к моменту окончания войны значительная часть «партикулярных» пленных в более или менее добровольном порядке переходила в православие, что было тождественно принятию российского подданства и, в соответствии с требованиями русско-турецких мирных договоров, делало невозможным их репатриацию.
Довольно архаичной сегодня выглядит дифференциация турок по дате пленения на «старых» (или «старого взятья») и, соответственно, «новых» (или «нового взятья»). При этом к первым относились лица, плененные в период боевых действий, а ко вторым - взятые в плен... уже после заключения мирного договора, а точнее - в межвоенный период. Существование последней категории было связано, в основном, с набегами, совершаемыми в мирное время казаками и татарами на сопредельные территории Турции и России, а также иными случаями похищения людей представителями обеих сторон. Характерно, что данная классификация формально сохранялась вплоть до конца первой трети XIX в., на что указывает ст. XIV Адрианопольского мирного договора от 2 сентября 1829 г., согласно которой «Все находящиеся в обеих империях военнопленные. должны быть выданы и возвращены. Таким же образом будет поступлено и с теми российскими подданными, кои по подписании настоящего мирного договора, по какому-либо случаю попали в плен и находятся в областях Блистательной Порты. Императорский
Российский двор то же самое обещает исполнить в отношении к подданным Блистательной Порты» [1].
Определенный интерес представляет дифференциация турок по отношению к военной службе:
1. Пленники, принадлежащие к вооруженным формированиям турецкой армии и, одновременно, полностью или частично состоящие на содержании Османской империи (т.е. лица, близкие к современному понятию «комбатанты»).
2. Гражданские лица, уведенные нашими войсками с территории противника как в силу своей личной неблагонадежности, так и в целях обеспечения безопасности тыла армии путем освобождения от населения тех или иных участков местности. Сюда же следует отнести пассажиров захваченных русскими кораблями турецких судов и членов их экипажей, которые по возрасту, состоянию здоровья или иным причинам не могли быть признанными военнообязанными, а также некоторые иные категории мирных граждан (т.е. лица, близкие к современному понятию «нонкомбатанты»).
При этом следует заметить, что вплоть до конца XVIII столетия сколько-нибудь последовательной дифференциации на названные категории не проводилось, и «военнопленными» обычно признавались все подданные Османской империи, оказавшиеся на территориях, контролируемых вооруженными силами России.
По нашим оценкам, впервые на это явление было обращено внимание в 1806 г., при решении вопроса о статусе турецкого населения Дунайских княжеств, оккупированных нашими войсками еще в мирное время. И хотя с началом военных действий Главнокомандующий Молдавской армией придал населению княжеств статус «военнопленных», подлежащих эвакуации вглубь России, военное ведомство первое время предпочитало не замечать указанных лиц, не проводило их по своему учету и не отдавало никаких распоряжений по их финансированию, питанию, расквартированию и пр.
Однако проблема оказалась слишком масштабной, чтобы на нее можно было просто «закрыть глаза», и в официальной переписке тех лет все чаще стали появляться выражения: «настоящие военнопленные, на поле сражения и с оружием в рука взятые», «прямые военнопленные», «военнопленные, так названные только», «не военнопленные, каковые берутся с оружием в руках военною рукою», «добровольно передавшиеся» и т.п. Окончательную ясность в терминологию внес А.А. Аракчеев в бытность его Председателем Департамента военных дел Государственного совета. В своем докладе Александру I от 31 мая 1811 г. он, в частности, заметил, что «военнопленные турки содержатся у нас под двумя названиями, то есть, под именем мирных или добровольно (здесь в значении «без сопротивления» - В.П.) к нам перешедших. и под именем взятых на сражениях с оружием» [2].
Классификация пленников на две указанные категории была поддержана военно-политическим руководством страны и получила официальное закрепление в первых российских «Положениях о пленных» (1829 и 1854 гг.). Еще ранее, в 1807 г., состоялось высочайшее повеление, «чтобы сделать для содержания их («мирных или добровольно к нам перешедших» - В.П.) другое, нежели о прямых пленных Положение». Однако это высочайшее повеление так и осталось невыполненным, а проблема неисследованной, в силу чего она в еще большем масштабе «заявила о себе» вторично в конце 1914 - начале 1915 гг., когда в ходе наступления русской армии на Кавказе постоянно возникали вопросы обеспечения безопасности тыла. Так, из 113 турок, отправленных вглубь России с общего сборного пункта военнопленных в Тифлисе 9 ноября 1914 г., прямое отношение к османской армии имели лишь 36 человек. Еще 15 составляли гражданские лица, «взятые из разных мест», а 62 -жители с. Кегасар, «добровольно сдавшиеся» (Sic! - В.П.) [3].
К сожалению, установить хотя бы приблизительное количество таких лиц в структуре турецких военнопленных периода Первой мировой войны сегодня уже вряд ли представляется возможным. Однако нет сомнений в том, что оно было значительным. К примеру, в г. Валуйки Воронежской губернии (ныне районный центр Белгородской области) на 1 ноября 1916 г. числилось 34 пленных турка, трое из которых значились как «мирные жители» [4]. В августе 1917 г., на одном из участков строящейся железной дороги «Мга-Волхов-Рыбинск», из 13 турецких военнопленных четверо являлись «мирными жителями» [5].
В январе 1916 г. штаб Приамурского военного округа (ПриамВО) явно испытал шок, узнав (причем, совершенно случайно), что на его территории в одном из лагерей в числе военнопленных значится мальчик 9-и лет со своей бабушкой 60-и лет. Проведенная проверка показала, что такого рода «военнопленных» в разных пунктах одного только ПриамВО содержится 84 чел., в т.ч. 73 мужчины в возрасте от 50 до 80 лет,
1 женщина и 10 детей 10-13 лет. Причем все они «попали в плен» еще в декабре 1914 г. [6].
Правда, к осени 1916 г. все эти пленники должны были быть переданы МВД. А последнее циркуляром от 9 августа 1916 г. приравняло к числу интернированных и лиц, «уведенных нашими войсками с
неприятельских территорий». Однако у нас нет оснований полагать, что указанный циркуляр МВД полностью разрешил данную проблему. Так, уже 15 мая 1917 г. Отдел эвакуационный и по заведованию военнопленными Главного управления Генерального штаба запрашивал штаб Черноморского флота (ЧФ) о статусе группы интернированных в Омск турецких рыбаков в возрасте от 55 до 85 лет. Ответ черноморцев был предельно категоричен: «помянутые лица являются военнопленными, т.к.
были захвачены нашими судами у Анатолийских берегов с турецких шхун, работающих на оборону» [7].
К изложенному выше близко примыкает дифференциация пленных по полу и возрасту. Как следует из анализа документов, в т.ч. и нормативного материала, турецкие женщины и дети признавались в России «полноценными» военнопленными вплоть до конца русско-турецкой войны 1806-1812 гг. Правда, § 24 Положения о пленных 1829 г. и Примечание 2 к § 26 Положения о пленных 1854 г. также содержат указания на женщин и детей. Однако лишь в части обеспечения их различными видами довольствия и предоставления отчетности об их количестве и местонахождении [8]. В последний раз женщины и дети нашли упоминание в §§ 44 и 47 Положения о военнопленных 1877 г. Причем здесь они именуются уже не пленными, а членами их семейств [9]. Да и само включение указанных лиц в данное Положение, судя по всему, диктовалось лишь необходимостью предусмотреть их право на получение медицинской помощи, а также продовольствия при следовании к местам интернирования своих мужей (отцов).
На практике, начиная с русско-турецкой войны 1828-1829 гг., упоминание о женщинах и детях практически исчезает как из официальной переписки, так и из источников личного происхождения. В качестве немногочисленных примеров можно сослаться на то, что в период Крымской войны в Курске по состоянию на 9 февраля 1856 г. среди 338 военнопленных числилось трое детей (2 девочки и мальчик), не достигшие 15-ти летнего возраста [10]. 18 февраля 1878 г., т.е. в ходе русско-турецкой войны 1877-1878 гг., был зафиксирован факт проезда через Тулу в одну из северных губерний страны в эшелоне пленных двух женщин - жен офицеров с двумя детьми [11]. Небезынтересной также выглядит заметка корреспондента «Одесского вестника», освещавшего прибытие в Севастополь 12 августа 1878 г. группы репатриируемых пленных, в составе которой оказалась «одна турчанка - дочь полковника. Они вместе взяты в плен и вместе возвращаются назад» [12]. (Впрочем, никаких документальных подтверждений последнему факту нами не выявлено).
Что же касается возраста пленных, то наибольший интерес здесь вызывает период с конца XVII до начала XIX веков, т.е. до создания в Турции регулярной армии, комплектуемой по призыву. Правда, в регистрационных документах сведения о возрасте пленников приводятся довольно редко. В этой связи очевидную ценность представляют данные составленной нами таблицы, из которых следует, что на рубеже XVIII -XIX вв. среди пленных турок было крайне мало лиц моложе 20 лет (5-6%). Незначительным выглядит и количество пленников старше 40 лет (не свыше 12,24%). Основную же массу их составляли молодые люди в возрасте 20-30 лет (83,89% в первой группе и 57,15% во второй) и
особенно - 20-25 лет (в первой группе таковых 65,77%, во второй -40,82%) [13].
К сказанному можно добавить, что особое значение вопрос о возрасте приобрел в Первую мировую войну на Черном море. В связи с призывом значительной части турецких моряков в армию и флот, русские корабли все чаще стали снимать с захваченных судов противника матросов в возрастных категориях не только 60-80 лет, но и. 12-15 лет. Впрочем, попадались лица и моложе. Так, в августе 1917 г. с потопленного у берегов Анатолии парусника «Даим Селямет» в числе прочих членов экипажа были сняты два матроса: Идрис Салик оглу в возрасте 10 лет и его сверстник Сулейман Шукри оглу [14]. Мы не располагаем данными, свидетельствующими о том, что названные лица были причислены к категории пленных. Однако не исключаем этого, тем более, что уже в июне 1915 г. штаб ЧФ приравнял всех турецких моряков к «служащим правительства» и стал задерживать их в качестве военнопленных вне зависимости от возраста [15].
Возрастная структура турецких военнопленных периода русско-турецких войн 1787-1791 гг. и 1806-1812 гг.
Возраст Группа пленных, находившаяся в Херсоне в июле 1788 г. Группа пленных, этапируемых из Тирасполя в СлободскоУкраинскую губернию в июле 1809 г.
Количество То же в % Количество То же в %
Моложе 18 лет 1 0,68 2 4,08
18-19 лет 7 4,7 1 2,04
20-25 лет 98 65,77 20 40,82
26-30 лет 27 18,12 8 16,33
31-35 лет 6 4,02 7 14,29
36-40 лет 6 4,02 5 10,2
41-45 лет - - 4 8,16
46-50 лет 3 2,01 1 2,04
51-55 лет - - 1 2,04
56-60 лет 1 0,68 - -
Всего 149 100% 49 100%
При дифференциации пленников по категориям личного состава представляется ^ возможным выделить следующие группы:
1. Паши (генералитет) с дальнейшей дифференциацией по числу бунчуков.
2. Старший и средний командный состав также с последующей дифференциацией как на штаб- и обер-офицеров, так и по конкретным воинским званиям. При этом в одних случаях в регистрационных документах указывалось звание, существующее в турецкой армии («бинбаши», «юзбаши» и т.д.), в других оно «переводилось» на систему
воинских званий, принятых в российских вооруженных силах («майор», «капитан» и т.п.). Однако значительно чаще в списках приводилась должность пленного (опять же - на турецкий или на русский «манер»): «начальник артиллерии», «начальник янычар», «пятисотник» и пр.
Впрочем, начиная уже с русско-турецкой войны 1768-1774 гг., начальствующие лица османской армии, вне зависимости от воинского звания и занимаемой должности, все чаще стали обозначаться общим для всех термином «чиновники», а понятие «офицер» стало широко использоваться лишь в период войны с Турцией 1828-1829 гг.
3. Термин «нижние чины» также стал входить в широкое
употребление начиная с русско-турецкой войны 1828-1829 гг. До этого использовался термин «рядовые», но чаще - «простые» (в
противоположность «чиновникам»). В годы Крымской войны из рассматриваемой категории стали выделять «чаушей», т.е. «унтер-офицеров».
4. Самостоятельную группу пленников вплоть до конца русско-турецкой войны 1806-1812 гг. составляли «янычары». Иногда выделяли в обособленную категорию моряков (впрочем, крайне редко).
Одной из проблем дифференциации турок по указанному критерию являлось стремление отдельных офицеров зарегистрироваться в качестве рядовых и наоборот. Так, вскоре по взятию Очакова в 1738 г. фельдмаршал Б.К. Миних писал императрице: «и еще поныне появляются между ими (пленными - В.П.) многие знатные турки,.. которые сначала о себе показывали якобы они из простых» [16].
Однако гораздо чаще такого рода «подмена» обнаруживалась уже в местах интернирования. К примеру, 4 сентября 1788 г. контр-адмирал Н.С. Мордвинов доносил Г.А. Потемкину из Херсона, что «между турками, употребляемыми для работ адмиралтейских, нашелся один княжеской породы, который скрывал достоинство свое, опасаясь, что предан будет смерти» [17]. В свою очередь, тульский полицмейстер
2 июня 1854 г. докладывал губернатору, что находящиеся в Туле пленные турецкие офицеры ходатайствуют о переводе из Орла в Тулу поручика Мустафы Ахмета (по другим данным - Ахмета Измаила), «который, боясь открыть свое звание, находится вместе с солдатами в городе Орле и получает содержание наравне с рядовыми» [18].
Говоря о дифференциации пленников по национальности и вероисповеданию, следует заметить, что в русский плен попадали представители всех народов и всех конфессий, населяющих Османскую империю. В числе первых, помимо собственно турок, следует назвать албанцев, арабов (или «белых арапов»), арапов (или «черных арапов»), армян, болгар, греков, грузин, евреев, курдов, молдаван, персов, поляков, татар, а также русских (главным образом - раскольников - некрасовцев, липован и молокан). В числе вторых - мусульман, христиан и иудеев.
До середины XIX в. дифференциация пленных по национальному составу не имела сколько-нибудь принципиального значения и на положении их практически не отражалась. Однако уже в период Крымской
войны российским властям пришлось считаться с межнациональными трениями внутри контингента военнопленных. В частности, в декабре 1854 г. тульская квартирная комиссия вынуждена была подыскивать особое помещение для египетских офицеров «по случаю возникновения неудовольствия между военнопленными турками и египтянами» [19]. Сходная ситуация отмечалась и в ходе русско-турецкой войны 18771878 гг., когда в г. Козлов Тамбовской губернии турок пришлось отделить от египтян «во избежание драки» [20].
Что же касается вероисповедания, то оно изначально учитывалось в целях раздельного содержания мусульман и христиан. Так, уже из Грамоты царей Иоанна и Петра вологодскому воеводе кн. П.Г. Львову от 19 января 1694 г. о строительстве в Вологде новых тюрем для пленных ясно следует, что хотя оба государя и не видели никакой разницы между турками, татарами, молдаванами и греками, они, тем не менее, рекомендовали воеводе построить для двух последних отдельную «тюремную избу» [21].
Однако в целом надо признать, что хотя в отдельные периоды пленные турецкие христиане и пользовались в России некоторыми привилегиями (особенно молдаване и греки), явление это не всегда характеризовалось системностью и последовательностью.
Завершая анализ исследуемой проблемы, считаем необходимым обратить внимание на дифференциацию рассматриваемого контингента по государственной принадлежности, ибо в числе турецких военнопленных порой оказывались лица, не являющиеся подданными Османской империи, главным образом - французы и англичане. К таковым российские власти относились в разное время по-разному, но, в основном, - достаточно жестко. Так, на исходе 1853 г. Николай I потребовал «всех таковых иностранцев, которые будут взяты в плен, принадлежат ли они или не принадлежат к боевому составу турецких войск, считать военнопленными» [22]. В период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. основным руководящим документом в этой сфере стал секретный циркуляр МВД от 26 ноября 1877 г., предписывающий «содержать означенных европейцев совершенно одинаково с турками и иметь за ними даже более строгий присмотр» [23].
Наконец, нельзя обойти молчанием и того факта, что в числе турецких военнопленных, порой (более или менее продолжительное время) числись и. российские подданные, а именно:
- лица, выехавшие до войны по своим делам в Турцию и оказавшиеся в районах боевых действий;
- бежавшие из России крепостные крестьяне, преступники, а также скрывающие свое прошлое дезертиры русской армии, в т.ч. и поступившие на службу в вооруженные силы Османской империи;
- жители пограничных районов России, признанные военнопленными в силу различных недоразумений;
- российские мусульмане, выступившие на стороне Турции.
Список литературы
1. Договоры России с Востоком: политические и торговые / сост. Т. Юзефович. СПб, 1869. С. 97-98.
2. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 1. Оп. 1. Д. 2113. Л. 273.
3. Там же. Ф. 1300. Оп. 4. Д. 466. Л. 45.
4. Там же. Ф. 2000. Оп. 11. Д. 112. Л. 97-99.
5. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 111. Л. 60-64.
6. РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9. Д. 5. Л. 1-25, 50-55.
7. Российский государственный архив Военно-Морского флота (РГА ВМФ). Ф. 609. Оп. 2. Д. 955. Л. 4.
8. Полное собрание законов Российской империи. Собр. второе. Т. IV. № 2977; Т. XXIX. № 28038.
9. Там же. Т. LII. Отд. 2. № 57530.
10. РГВИА. Ф. 395. Оп. 111. 1856 г. 2-е Отделен. Д. 391. Л. 1.
11. Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 16. Оп. 25. Д. 1617. Л. 20.
12. Одесский вестник. 1878. 20 авг. С. 4.
13. Составлена по данным: РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2113. Л. 38; РГА ВМФ Ф. 197. Оп. 1. Д. 10. Л. 16.
14. РГА ВМФ. Ф. 609. Оп. 34. Д. 523. Л. 94.
15. Там же. Оп. 2. Д. 751. Л. 9-11.
16. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1566. Л. 49.
17. РГА ВМФ. Ф. 197. Оп. 1. Д. 63. Л. 108.
18. Государственный архив Тульской области. Ф. 90. Оп. 1. Д. 23847. Л. 94, 138.
19. Там же. Л. 208.
20. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 25. Д. 1617. Л. 62.
21. Вологодская старина. Историко-археологический сборник. Вологда, 1890. С. 516.
22. РГВИА. Ф. 395. Оп. 109. 1854 г. 2-е Отделен. Д. 295. Л. 50-51.
23. Государственный архив Курской области. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2346.
Л. 39.
V. V. Poznahirev
THE COMPOSITION AND STRUCTURE OF TURKISH PRISONERS OF WAR IN RUSSIA IN THE LATEXVII- EARLYXXCENTURIES
The contingent of Turkish prisoners of war, interned in Russia since the end of the XVII to the beginning of XX centuries, is differentiated for various reasons that can best classify it according to the degree of belonging to the Russian state, with respect to military service, as well as social, ethnic, religious and other statuses.
Key words: Turkish prisoners, classification, contingent, civilians, children, women, the military.
Получено 12.03.2012
