УДК 80 ББК 81.2
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МОДАЛЬНОСТИ ВНУТРЕННЕЙ РЕЧИ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ Салимова Р.М.
Статья посвящена изучению модальности внутренней речи и ее роли в формировании категории модальности всего текста в английском и русском языках с опорой на когнитивный, модальный и текстуальный анализ. Проблема модальности рассматривается в преломлении в художественной внутренней речи.
В последнее время проблема категории модальности как понятийной категории, связанной с важными аспектами бытия и его преломлением в сознании и языке, становится актуальной в связи с возросшим интересом к лингвистике текста и ее сближением с когнитологией. В связи с этим категория модальности рассматривается как всеобъемлющая категория, которая принадлежит не только к числу основных языковых категорий и пронизывает все уровни языковой системы, но и является важным системообразующим фактором любого текста.
Современная научная парадигма требует объединения усилий разных направлений, поэтому для создания методологической базы исследования мы считаем целесообразным привлекать данные традиционной лингвистики, когнитивистики и психолингвистики. Речевые и языковые феномены, как правило, интересуют ученых не сами по себе, а как формы проявлений ментальных процессов. В связи с этим уместно вспомнить замечание крупнейшего психолога современности Дж. Брунера о том, что деление наук о человеке на лингвистику, психологию, психолингвистику, этнологию устарело и остается пригодным только для целей организации науки, но не по существу.
Обсуждение современных научных направлений, таких как когнитивизм и психолингвистика, вызвано к жизни формированием новых ценностных ориентаций, стремлением понять, как же на самом деле функционирует язык. Связь между когнитивной лингвистикой и психолингвистикой, таким образом, очевидна.
При исследовании внутренней речи в лингвистическом аспекте для многих ученых характерно стремление рассматривать внутреннюю речь исходя из тех представлений о ней, которые сложились в психологии и психолингвистике.
Распространенным является утверждение о том, что внутренняя речь - это аналог естественной внутренней речи, используемый в художественной литературе для изображения внутреннего мира героев.
Так, В.В.Виноградов и Л.Г.Попова говорят о “литературном воспроизведении ВР” [2, 181; 10, 8],
Н.И.Сакварелидзе и В.А.Зименкова о “художественной трансформации ВР” [8, 9; 4, 5],
Е.В.Сельченок - о “трансформации непроизнесенной ВР в вербальную форму” [9, 44].
Мы вслед за многими учеными, изучающими понятие внутренней речи в лингвистике
(И.Р.Гальперин, А.А.Андриевская, А.А.Страхов,
Р. Р. Гельгардт и др.), считаем, что внутренняя речь в художественной литературе неспособна сохранять наиболее характерные черты и психологическое своеобразие естественной внутренней речи.
Во-первых, естественная внутренняя речь осуществляется в особом невербальном субъективном коде, протекает в скрытой форме и оказывается недоступной для наблюдения и регистрации, а потому является непонятной и непереводимой на общий язык. Верным представляется замечание Р.Р. Гельгардта о том, что, во-первых, "словесная объективация внутренней речи в произведениях художественной литературы неизбежно упрощает изображаемый предмет..., и литературное искусство едва ли обладает возможностями.передать "полифоничность" сознания, параллелизм и синхронное течение мыслей и чувств" [3, 70, 76]. Во-вторых, натуралистическое изображение естественной внутренней речи, даже если бы оно было возможно, противоречит законам художественноэстетического воспроизведения действительности, предполагающего отбор фактов (в том числе языковых) и их типизацию в соответствии с решаемыми художественными задачами.
Таким образом, для литературного изображения психических процессов характерна известная условность, приблизительность по сравнению с тем, как эти процессы протекают в реальной действительности. В художественной литературе мы имеем дело не с естественней внутренней речью, а с тем представлением о ней, которое сложилось у данного писателя в процессе творчества. Такая внутренняя речь основывается исключительно на личном опыте автора, определяется его творческой фантазией. Это воображаемая внутренняя речь, образ естественной внутренней речи, сложившийся у художника на основе его самонаблюдения и воплощенный с помощью определенных языковых средств и в соответствии с нормой: "Ведь когда мы читаем в художественной прозе авторский пересказ " внутренней речи" какого-то действующего лица, мы отдаем себе отчет, что это нормативно и риторически обработанный материал. Ясно, что такого рода " внутренняя речь"... очень далека от оригинала... она оформлена по законам синтаксиса и морфологии языка, снабжена целой гаммой интонаций и эстетически значимым ритмическим рисунком, что и делает ее понятной и доступной для другого" [6, 210].
Иными словами, можно сказать, что внутренняя речь в художественном тексте - это своеобразная модель естественной внутренней речи, постро-
енная автором, которому приходится подчиняться законам художественного творчества. Тем не менее, такая авторская модель внутренней речи не может не представлять для нас известный интерес как продукт художественного речетворчества, как проекция сознания писателя, реализованная вербально в тексте.
Методологическая база и применение в качестве инструмента анализа методики моделирования текстовых реалий, разработанной В.М. Калимулли-ной, позволила нам выстроить когнитивную модель реализации механизмов модальности во внутренней речи, изображенной автором художественного текста. Модель эта строится на основании тщательного и детального анализа внутренней речи героев художественных произведений, представленной в текстовых фрагментах на английском и русском языках.
Итак, для установления когнитивной модели модальности внутренней речи мы используем методику построения и анализа моделей информационно-смысловой структуры текста, а именно такие конфигурации познавательных структур, как схемы, модели, фреймы, сцены [11, 62].
Модальный компонент текста представлен в виде гиперфрейма, который охватывает спектр разнородных модальностей, имеющих разной силы связи с когнитивным компонентом текста. Выделяются референтивная, субъективно- личностная и субъективно межличностная модальности текста [1, 101].
Текстуальный компонент представлен в виде фактуального информационно-смыслового комплекса, состоящего из комплексов субъектов, объектов, действий субъектов, квалификаторов их сцен, временного и пространственного параметров [5, 56].
Основываясь на классификации
В. А. Кухаренко мы рассматриваем внутреннюю речь как самостоятельный вид художественной речи, представленной в виде внутреннего монолога, потоков сознания, аутодиалога и малых вкраплений внутренней речи [7, 170]. Последние не вошли в сферу нашего анализа ввиду их крайне незначительной протяженности и, соответственно, невозможности построения информационносмыслового комплекса.
Сравнение представления внутренней речи в англоязычных и русскоязычных текстах дает основания для выявления следующих результатов.
В обоих языках в материале исследования внутренняя речь представлена в большей степени внутренним монологом (72% в англ. яз. и 68 % в рус. яз.). Потоки сознания больше встречаются в англоязычных текстах (20 % в англ. яз. и 12 % в рус. яз.). Аутодиалоги характеризуются меньшей частотностью в англоязычных текстах (8 % в англ. яз. и 20 % в рус. яз.).
Внутренняя речь, как правило, представлена с позиции 1-го лица, что составляет 48% употребления в англоязычных текстах и 72% употребления в русскоязычных текстах. Для текстов, где модальность внутренней речи представлена комплексом
субъекта 1, характерна функциональная перспектива персональности, а именно: используется заведомо субъективная точка зрения повествователя. Например:
Who am I? What have I been doing? I have been fighting a husband who did not exist. He existed all the time. What wrong have I done? What was that I’ve been living with? There lies the reality, this man [15, 46].
Жалко мне его? Нет, не жалко. Что я могу сделать для него? Выйти за него замуж? Да разве я смею? И разве же это не будет такою же продажею? Господи, да нет, это еще хуже! [12, 36].
Внутренняя речь, представленная с позиции 3го лица, больше встречается в англоязычных текстах и составляет 44% употребления (в русскоязычных текстах это соотношение составляет 20%). Независимо от количества комплексов субъектов, позиция повествователя объективирована и интен-циональность исходит от другого лица. Для таких текстов характерна функциональная перспектива отчужденности, представленная безличными конструкциями, местоимениями, имеющими неопреде -ленно-личный характер, местоимениями, свидетельствующими об удаленности, конструкциями с формой страдательного залога, словами-обобщениями и т. д. Например:
So she had had that romance in her life: a man had died for her sake. It hardly pained him now to think how poor a part he, her husband, had played in her life... [14, 218].
И чувствовала, содрогаясь: уж, кажется, жизнь била ее и толкла в ступе, а дури не выбила, и «это», конечно, теперь начнется... Не обойтись, не уйти... [13, 400].
Внутренний анализ представления модальности внутренней речи в англоязычных и русскоязычных текстах предполагает глубинный и тщательный анализ фрагментов текстов с элементами внутренней речи на предмет диффузного распределения референтивной и субъективной модальности и дает основания для выявления следующих сходств и различий.
1. Главное содержание референтивной модальности коренится в дихотомии действительность/ недействительность, соответственно, сцену темпоральности фрейма референтивной модальности составляют части сцены реальности/ ирреальности. В плане реальности частотность употребления видовременных аспектов варьирует. В англоязычных текстах наиболее часто встречается аспект темпоральности - предшествование (18%). Например:
So she had had that romance in her life: a man had died for her sake. [14, 218].
В русскоязычных текстах это аспект - фаза действия (продолжение) (20,6%). Например: Теперь она, конечно, пошла в людскую и там рассказывает кухарке, шепотом, с гадким смехом. [12, 511]
Низкая частотность употребления модального значения предшествования в русскоязычных текстах объясняется тем, что в русском языке нет раздельной формы прошедшего времени, называемого
перфектом. В английском языке 16 видовременных форм, от чего и зависит специфика выражения модальности реальности.
2. В обоих языках план ирреальности представлен модальными значениями по убывающей линии частотности их употребления, а именно: значениями предположения, побудительности, сравнения, возможности. Следует отметить, что в русскоязычных текстах частотность употребления ирреальных модальных значений почти в два раза снижена, а значения “намерения”, “желательности” и “необходимости” не были выявлены в ходе анализа вовсе.
3. В комплексах субъектов достаточно полно представлены сцены субъектов и действий/ состояний, менее объемно сцены объектов и локальности. Модальность локальности не всегда представлена всеми комплексами, обычно она мало реализована и представлена всего лишь несколькими лексическими единицами адвербиального характера.
4. Квалификаторы сцен субъектов, объектов и действий субъектов в обоих языках страдают ущербностью. Это объясняется тем, что язык внутренней речи свободен от избыточности. Внутренняя речь характеризуется отрывочностью, фрагментарностью, сокращенностью.
5. Субъективно-личностная модальность выражает субъективное отношение автора к содержанию текста с помощью сцен эмотивной, эпистеми-ческой, деонтической, композитивной модальностей и модальности метафорических расширений. В англоязычных текстах доминирующей является сцена эпистемической модальности (35,7%), предполагающей ментальную, сенсорную модальности, модальность возможности, волеизъявления, сравнения, уступки, цели, должествования. Наиболее ярко представлена сцена ментальной модальности. Например:
It hardly pained him now to think how poor a part he, her husband, had played in her life. [14, 218]
В русскоязычных текстах доминирующей является сцена композитивной модальности (48,4%). Поле композитивной установки включает компонент, эксплицирующий тему высказывания, компонент, эксплицирующий связь между фрагментами текста, а именно: соединительные, противительные и следственные логические связи, выражения, устанавливающие эквивалентность или квазиэквивалентность и композиционно-стилистические
средства, дающие наибольший процент. Например: инверсия - Меня всякий может ударить... [12, 511]
Наши наблюдения еще раз подтверждают тот факт, что английский язык - лаконичен, русский язык - избыточен. То, что можно выразить кратко в
английском языке, в русском языке требует использования придаточных предложений и композиционных средств.
6. Субъективно-межличностная модальность обусловлена интенциями автора текста в общении и отражает его психологические установки описать мир (эпистемическая модальность), изменить мир (деонтическая модальность) и дать ему оценку (аксиологическая модальность). Из трех видов межличностной модальности деонтическая модальность не всегда представлена в тексте. Ущербность деонтической модальности объясняется тем, что главными средствами ее выражения выступают приказы, просьбы, мольбы, призывы, моральноэтические правила, которые являются коммуникативными формами предложения, а внутренняя речь, как известно, не коммуникативна. Наибольшей частотностью отличаются выстроенные блоки аксиологической модальности, выраженной в отрицательной оценке (48,5% в англоязычных текстах и 43,2% в русскоязычных текстах).
Сопоставительный анализ представления текстовой модальности, специфика которого заключается в движении от общего к частному, (от текста как структуры, соотносящегося с многочисленным количеством субъектов к фрагменту текста с элементами внутренней речи, соотносящегося с ограниченным количеством субъектов) продемонстрировал, что в обоих языках многие аспекты тем-поральности не представлены во фрагменте текста с внутренней речью. Субъективно-личностная модальность во фрагменте текста представлена в редуцированном, свернутом виде, что указывает на то, что модальность внутренней речи ущербна, т. е. усечена и является компонентом модальности всего текста. Под ущербностью мы понимаем опущение некоторых модальных значений. То, что эксплицитно представлено в полном тексте, отсутствует во фрагменте с элементами внутренней речи. Это и дает нам основание утверждать, что модальность внутренней речи ущербна.
Из всего вышеизложенного можно заключить, что модальность внутренней речи является компонентом категории модальности всего текста. В представлении модальности внутренней речи в английском и русском языках есть много общего, что указывает на то, что языковые картины английского и русского языков во многом схожи между собой, что связано с общей языковой действительностью и структурами мышления, общими для всех языков. Различия же в представлении модальности внутренней речи в английском и русском языках отражают специфику каждого языка, представляя каждый язык как неповторимый.
ЛИТЕРАТУРА
1. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста.- Ростов-на-Дону, 1993. - 172с.
2. Виноградов В.В. О языке Толстого. - М.: Изд-во АН СССР, 1939.-1,2.-С. 117-220.
3. Гельгардт Р.Р. Рассуждение о диалогах и монологах: (К общей теории высказывания) // Сборник докладов и сообщений лингвистического общества.- Калинин, 1971.- Вып. 1.-С. 28-153.
4. Зименкова В. А. Внутренний монолог персонажей как проявление лирического начала в этическом тексте//Текстовый и сентенционный уровень стилистического анализа.-Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1989.-С.61-74.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
Калимуллина В.М. Роль глагольных единиц в реализации информативной функции языка в тексте. -Уфа, 1996. - 196c.
Караулов Ю. Н. Еще один аргумент // Филологический сборник. - М., 1995.-С. 209-219 Кухаренко В.А. Интерпретация текста.- М.: Просвещение, 1988.-192c.
Сакварелидзе Н.И. Структурно-композиционные формы изображения художественно-трансформированной внутренней речи: (На материале английской и американской литературы XX века). - Тбилиси, 1975.-215с.
Сельченок Е.В. Структура художественно-преобразованной внутренней речи. - Минск, 1988.-200с. Попова Л.Г. Внутренняя и внешняя речь автора и персонажа в немецких и русских художественных текстах //ФН.- 2002.-№4
Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания //Новое в зарубежной лингвистике.- М.: Прогресс, 1988.-Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка
Гаршин В. Происшествие. Избранное. - М.: Современник, 1982. - 366с.
Толстой А.Н. Гадюка. Повести и рассказы. - М.: Правда, 1987. - 480с.
Joyce J. Dubliners. The dead. - M.: Progress Publishers, 1982. - 582c.
Lawrence D.H. Odour of chrysanthemums. - M.: Progress Publishers, 1977. - 296c.
Поступила в редакцию 21.12.2006 г.
УДК 81 ББК 81
МЕТАФОРА: ИГРА СО СМЫСЛАМИ (pro et contra)
Самигуллина А. С.
Настоящая статья посвящена рассмотрению проблемы метафорического мышления с точки зрения «игры на гранях языка». Собственно когнитивная метафора представляет собой сложный конструкт, в рамках которого происходит постоянная генерация смыслов за счет интеграции как минимум двух концептуальных зон. Стабилизация внутренней формы данного конструкта зависит от степени символизации компонентов смысла.
Мышление человека функционирует по определенным законам, которые формируются под воздействием культурной среды, а также уже накопленного (на определенный момент времени) жизненного опыта индивида. Нам свойственно мыслить метафорами, поскольку, даже будучи представителями одного и того же этносоциума, мы производим категоризацию действительности под углом зрения собственного “Я”, что способствует частичной субъективизации реальности, и, соответственно, создает возможности для иррадиации новых смысловых оттенков и обертонов. Механизмы подобного смыслопорождения опираются на общую когнитивную способность языковой личности усматривать в разнопорядковых сущностях идентичность бытования или бытийности, что ведет к концептуальному уподоблению или отождествлению этих сущностей, но уже в терминах ‘как если бы’, так как в этом случае в сознании homo loquens происходит сиюминутная перекомпоновка фрагментов ситуации из-за новых контекстуальных условий, где общий фон создается модальными квантами смыслов.
Деятельный подход к порождению и восприятию высказывания оформляется именно благодаря завуалированности интенционального базиса последнего, добраться до которого возможно лишь через интерпретацию или высказанную рефлексию (по Г.И.Богину). Рефлексия, в понимании Г.И.Богина [Богин], определяется как связка между наличным опытом и осваиваемым гносеологическим образом, когда образ складывается из уже имеющихся крупиц опыта, а собственно отношение
к этому опыту претерпевает изменение, ведь рефлексия становится еще одним его источником. Рефлексия одновременно обращена и “вовнутрь” - на нашу субъективность, и вовне - на то, что мы хотим освоить. Сходства (как и различия) имеют тенденцию к перевыражению, когда рефлексия начинает восприниматься как способность видеть себя, то есть свою собственную субъективность, что ведет к осознанию своего ‘Я’ с позиции стороннего наблюдателя, который неизменно воспринимает реальность в объективном ракурсе. Таким образом, рефлексия метафорична по своей сути, поскольку имеет дело с тонкими переходами объективного в субъективное и наоборот, что и находит отражение в структуре языковых моделей и конструктов. Другими словами, «дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивает играючи с уровня материального на уровень мысли. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов. Так человечество все снова и снова творит свое выражение бытия, рядом с миром природы - свой второй, измышленный мир» (В.Гумбольдт). Осмысление действительности и собственного существования в мире смыслов и образов зачастую сопровождается игровым моментом, где с помощью игры (см. [Соколов 2002]) языковая личность не столько передает смыслы, а сколько их создает, ведь игра - это по большому счету творческо-коммуникативное действо.
Целью данной статьи является представление механизмов метафоризации в контексте игры, игры с компонентами смысла, рассматриваемой как в
5