CC BY
41
нице»). Поскольку образование призвано помогать развитию личности, а не подменять его, то необходимо учитывать ценностные устремления человека. Таким образом, возникает противоречие между гражданско-ценностным сознанием педагога и бытийно-ценностным сознанием учащихся, обусловленным проблемами социально-экономического характера. В данной ситуации альтруистическая образовательная система оказывается неспособной содействовать достижению личных целей учеников, т.е. перестает быть эффективной. Альтруизм продолжает оставаться высшей ценностью только
для системы образования, в то время как за пределами школьных стен общее благо (интересы общества) уступают место личным целям человека.
Более того, современная социокультурная ситуация характеризуется тем, что в ней не создано собственного образовательного идеала, в то время как образовательные модели минувших эпох часто вступают в конфронтацию и конкуренцию друг с другом, поскольку ориентируются на разные образы идеального человека. Иными словами, они преследуют различные цели.
Поступила в редакцию 25.01.2008
Литература
1. Апресян Р.Г. Идея морали и базовые нормативно-этические программы. М., 1995.
2. Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени / Пер. с англ., сост. и предисл. Т.С. Васильева. М., 1997.
УДК 130.2
В.М. Розин
СООТНОСИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ КУЛЬТУРЫ (НА МАТЕРИАЛЕ СТАНОВЛЕНИЯ АНТИЧНОЙ ЛИЧНОСТИ И ПРАВА)
Институт философии РАН, г. Москва
Генезис как культурно-историческая реконструкция позволяет объяснять принципиальные смены и трансформации в истории, описывать новообразования. Позволяет он объяснять и органичность, взаимосвязь всех составляющих изучаемого явления. Гарольд Дж. Берман в заключение своей книги «Западная традиция права: эпоха формирования» в параграфе «За пределами Маркса, за пределами Вебера» убедительно показывает, что подход Маркса и Вебера к анализу права и социальной истории является неудовлетворительным. В частности, по поводу Маркса он пишет следующее: «В самом деле, ключ к правильному пониманию Марксовой социальной философии, возможно, состоит в том, что он интерпретировал всю историю в свете теории, которую следовало бы применять главным образом к революционным эпохам. Это помогло бы также понять, почему Маркс перенес идею причинности, характерную для XIX в. и выведенную из естественных наук, на историческое развитие. Он искал научные законы истории, аналогичные научным законам физики и химии, и нашел такие законы в историческом материализме, например, закон, что в каждом обществе способ производства обусловливает классовые отношения между собственниками средств производства и несобственниками, что в свою очередь определяет политическое развитие общества.
Эта монистическая формула, которая представляется сверхупрощенным методом объяснения сложных явлений, в нормальной социальной жизни исполняет две функции в философии Маркса: объясняет революционные истоки существующих институтов и идеологических представлений и дает основу для революционной атаки на них. Сегодня, однако, теории причинности даже в физике и химии являются более сложными, а в социальной теории стало все труднее говорить о законах причинности вообще. Более уместно и полезно говорить о взаимодействии политики, экономики, права, религии, искусства, идей без расчленения этих нераздельно взаимосвязанных сторон общественной жизни на «причины» и «следствия». Это не означает, что мы отрицаем тот факт, что какие-то цели и интересы важнее других. Нет необходимости отступать с позиций детерминизма на позиции релятивизма» [1, с. 521].
Берман весьма точно выражает новый подход к изучению не только права, но всех подобных популяционных сложных объектов - одновременное рассмотрение взаимосвязанных сторон этих объектов (культуры, политики, права, экономики, искусства и других), и он в своей книге так и поступает. Данный подход можно назвать «принципом соотносительного анализа». В соответствии с ним необходим взаимосвязанный анализ «базисных
культурных сценариев» (картин мира), социальных институтов, хозяйства, экономики, власти, общества, профессиональных обществ, личности, а также рассмотрение всех этих подсистем и инстанций культуры как, с одной стороны, обусловленных предыдущими состояниями культуры, с другой - в свою очередь обусловливающих следующие состояния (иначе говоря, необходимо рассмотрение культуры как становящегося и развивающегося целого). Наконец, речь идет о том, что при изучении культуры необходимо анализировать как объективные, деиндивидуальные процессы, так и субъективные, проявляющиеся в сознании в форме различных культурных представлений. Чтобы проиллюстрировать метод соотносительного анализа, рассмотрим его применение на примере решения проблемы происхождения античной личности.
Три основных момента способствовали формированию античной культуры - активная роль общества и сообществ, становление античной личности, появление мышления (философии и науки). В свою очередь, они привели не только к рождению нового социального организма, содержащего две разных формы сознания (религиозно-мифоло-гическое и рациональное в философии, науке, искусстве), но и формированию права. Рассмотрим эти моменты подробнее.
Известно, что античную культуру образовывали отдельные общества, для которых была характерна городская и полисная социальная организации. Как правило, природные условия (горная местность, водные преграды) и этнокультурные особенности способствовали, с одной стороны, независимости античных обществ (народов), с другой стороны, когда им приходилось действовать согласованно (например, против персов), договариваться и идти на взаимные компромиссы. Последняя черта национального характера проявлялась и внутри отдельных обществ: в них сосуществовали иногда мирно, но чаще в борьбе отдельные сообщества.
Например, еще в царский период римской истории сложились федерация тридцати латинских городов, практика общих собраний и голосований римской общины («римский народ квиритов»), расслоение общины на три социальные группы (сообщества) - патрициев, клиентов и плебеев, причем хотя первое место в управлении (власти) было за патрициями, последние вынуждены были считаться и договариваться с плебсом, поскольку те составляли основное ядро римской армии и в случае неудовлетворения их требований грозили отказом от военной службы. Влияние римского общества было столь значительно, что когда его конфликт с царями достиг апогея, царская власть была упразднена. Древние историки изображают пос-
леднего римского царя Тарквиния честолюбивым тираном, который не уважал римское общество, не созывал сената, обложил народ невыносимыми по-виностями и налогами. В конце концов, выведенные из терпения граждане (в 509 г. до н. э.) возмутились, подняли восстание и изгнали ненавистного царя [2, с. 47].
Приведу еще один яркий эпизод из ранней республиканской истории Рима, описанный в VII книге «Истории» Тита Ливия, который демонстрирует роль античного общества как главного субъекта власти и политических взаимоотношений с другими обществами. В период объединения Италии под гегемонией Рима независимая Кампания (главный город Капуя) столкнулась с сильной федерацией самнитских племен. Боясь порабощения, кампанцы обратились за помощью к Риму. «Велико было желание приобрести Капую, - пишет Сергеев, - но велик был также и риск потерпеть поражение. Самнитское войско считалось лучшим войском в Италии, римская же федерация тогда была неустойчива и мало надежна... Сперва взяло верх мнение умеренного большинства сената, не отказавшегося от протектората над кампанцами, но и не желавшего открытого разрыва с самнитами. При такой нерешительности собрания кампанцам пришлось пустить в ход всю силу своего красноречия, обещаний и угроз. Глава кампанской делегации рисовал помощь римлян кампанцам как дело высокого нравственного долга перед людьми и богами. Он сказал: «Так как вы не хотите законно защищать нашего достояния силой против насилия и обиды, то свое достояние вы во всяком случае будете защищать: мы сдаем в вашу власть, сенаторы, и во власть римского народа кампанский народ, город Капую, поля, холмы богов и все, что принадлежит богам и людям. Что бы затем ни случилось с ними, будет означать, что это случилось с вашими подданными». При этих словах все они, стоя в преддверии курии, пали на колени, простирая руки к консулам и проливая слезы.
Аргументация кампанцев произвела впечатление на сенат и дала перевес сторонникам войны. Сенат высказался за активное вмешательство в дела Кампании. Решение сената тем более понятно, что на помощь Рима более всего рассчитывала капунская олигархия, так называемые всадники, находившиеся в жестокой вражде с капунским плебсом. Для римских патрициев война таким образом приобретала двойной смысл: 1) захват плодородной и богатой страны и 2) подавление мятежных элементов. В качестве идеологического оправдания был выдвинут высокий нравственный мотив (honor) - необходимость оказывать помощь тем, кто, ища защиты, добровольно становится под покровительство римских законов» [2, с. 63-64].
Этот эпизод замечателен во многих отношениях. Во-первых, мы видим, что в ситуации кризиса, близкой к катастрофе (ведь Рим мог проиграть войну и тогда сам стал бы жертвой самнитов), последнее слово остается за обществом. Во-вторых, общество - это именно общение, но также и политика. Действительно, делегация кампанцев уговаривает и соблазняет сенат, одни партии сената убеждают другие, все апеллируют к богам, чести (honor), справедливости, народу. С одной стороны, в результате общения коллективное сознание сената определенным образом структурируется (складывается мнение взять под свое начало Кампанию и в случае необходимости начать войну с самнитами), с другой - в плане рациональных действий это структурирование означает выработку политического решения. В-третьих, необходимость политических действий диктуется двумя основными обстоятельствами: наличием многих сообществ (кампанцы, сенат, всадники, патриции, плебс), каждое из которых действует самостоятельно, и необходимостью опереться в своих действиях на институциональные и символические структуры (богов, народ, сенат, честь, справедливость), иначе убедить других невозможно.
В античной культуре, где, как известно, мифологические и религиозные начала сильно ослабевают, а государство имеет ограниченное влияние на человека, впервые складывается самостоятельное поведение человека и, как следствие, первая в истории человечества личность. Вспомним, поведение Сократа на суде. С одной стороны, он идет на суд и соглашается с решением общества, назначившего ему смерть. С другой - Сократ предпочитает оставаться при своем мнении. Он твердо убежден, что его осудили неправильно, что, «смерть - благо» и «с хорошим человеком ничего плохого не может быть ни здесь, ни там, и что боги его не оставят и после смерти». Сократ как личность, хотя и не разрывает с обществом, тем не менее, идет своим путем. И что существенно, не только Сократ выслушивает мнение суда, то есть общественное мнение, но и афинское общество выслушивает достаточно неприятные для него речи Сократа и даже, как нам известно, через некоторое время начинает разделять его убеждения. Отчасти Сократ уже осознает свое новое положение в мире. Например, он говорит на суде, что ведь Сократ -непростой человек, а также, где человек себя поставил, там и должен стоять, не взирая ни на что другое и даже на смерть.
В теоретическом же плане речь идет о формировании самостоятельного поведения, которое невозможно без создания «приватных схем» (например, представлений, что Сократ - непростой человек, что он сам ставит себя на определенное
место в жизни и стоит там насмерть). Приватные схемы выполняли двоякую роль: с одной стороны, обеспечивали (организовывали) самостоятельное поведение, с другой - задавали новое видение действительности, включавшее в себя два важных элемента - индивидуальное видение мира и ощущение себя микрокосмом (уникальной личностью, Я).
Появление в Античности личности, то есть индивида, действующего самостоятельно, выстраивающего свою жизнь, в корне меняет характер всей культуры. С Античности все последующие культуры (особый вопрос, касается ли это Востока) являются, так сказать, в большей (Возрождение и Новое время) или в меньшей степени (сама Античность и Средние века) личностно ориентированными. Помимо коллективных социальных практик формируются личностно ориентированные практики (искусство, мышление, любовь и др.), становятся допустимыми разные взгляды на мир и человека, разные способы социализации.
Но каким образом складывается личность, ведь в архаической культуре и культуре древних царств самостоятельное поведение не допускалось вообще, поскольку оно ослабляло социум? Может ли индивид, идентифицирующий себя с родом, рассматривающий любое самостоятельное действие как нарушение табу и усилия, не поддержанные сакральными силами, естественным путем превратиться, перерасти в личность? Вряд ли. Но как тогда можно объяснить появление личности? Как известно, наиболее интенсивно проблему происхождения личности обсуждают психологи. При этом они сталкиваются с серьезными проблемами. Объясняя появление личности, психологи или априорно закладывают ее в человеке (сначала личность существует в латентном состоянии, а затем, когда в деятельности человека возникают противоречия, просыпается и развивается), или трактуют личность как свернутый в интериоризации слепок социальной структуры. Например, ссылаясь на А.Н. Леонтьева, Александр Асмолов пишет:
«Первые активные и сознательные поступки -вот начало личности. Становление ее происходит в напряженной внутренней работе, когда человек как бы постоянно решает задачу, «чему во мне быть»... Поиск «двигателя», дающего начало активности личности, необходимо искать в тех рождающихся в процессе потока деятельностей противоречиях, которые и являются движущей силой развития личности». Выступая как источник развития личности социально-исторический образ жизни как бы задает появившемуся на свет человеку сценарий, втягивая его в определенный распорядок действий. Жесткость этого распорядка действий зависит прежде всего от того, насколько варьирует в конкретном социально-историческом образе жизни свобо-
да выбора тех или иных видов деятельности» [3, с. 112, 135, 138, 140, 156, 160, 188, 195, 340].
Подобный подход, когда вводится предпосылка о предсуществовании личности, которая затем в процессе развития себя раскрывает (то есть пола-гание своеобразного гомункулуса), объясняет и важный тезис А. Асмолова о том, что личность в истории была всегда. «Итак, - пишет он, - на самых разных этапах человеческой истории в развитии культуры ведут между собой нескончаемый диалог социотипическое и индивидуальное поведение личности. Наличие этого диалога служит доказательством того, что в истории не было безличного периода существования общества» [3, с. 310].
Но современные культурологические и историко-психологические исследования показывают, что личность - довольно позднее образование. В филогенезе она складывается не раньше античной культуры, а в онтогенезе - только в подростковом возрасте, когда взрослые, посылая ребенка в школу, начинают склонять его к самостоятельному поведению. Другое фундаментальное наблюдение, отмеченное нами выше, состоит в том, что античная личность формируется одновременно с мышлением и другими личностно ориентированными социальными практиками (правом, искусством, платонической любовью, рассуждениями и доказательствами). Например, в произведениях Эсхила, Софокла, Еврипида и других известных греческих драматургов герои ставятся в ситуации «амеха-нии», где они вынуждены принимать самостоятельные решения и при этом, как показывает А. Ахутин, обнаруживают свою личность.
Античная личность складывается в попытке разрешить следующее противоречие: человек должен действовать в соответствии с традицией и не может этого сделать, поскольку нарушит традицию. В этой драматической ситуации герой вынужден принимать самостоятельное решение, тоже нарушающее традицию. Суд и театр (а потом и другие личностно ориентированные социальные практики) оказываются той формой, в которой вынужденный самостоятельный поступок героя получает санкцию со стороны общества. Не то чтобы общество оправдывает поступок героя, но оно осмысляет этот поступок, переживает его, вынуждено согласиться, что у героя не было другого выхода. В указанных личностно ориентированных практиках происходит адаптация личности к обществу и наоборот, а также формирование сферы реализации личности.
«Герой, попавший в ситуацию трагической аме-хании, - пишет Ахутин, - как бы поворачивается, поворачивается к зрителю с вопросом. Зритель видит себя под взором героя и меняется с ним местами. Театр и город взаимообратимы. Театр находит-
ся в городе, но весь город (а, по сути, полис, античное общество. - В.Р.) сходится в театр, чтобы научиться жизни перед зрителем, при свидетеле, перед лицом. Этот взор возможного свидетеля и судьи, взор, под которым я не просто делаю что-то дурное или хорошее, а впервые могу предстать как герой, в эстетически завершенности тела, лица, судьбы - словом, в «кто» и есть взор сознания, от которого нельзя укрыться. Сознание - свидетель и судья - это зритель. Быть в сознании - значит быть на виду, на площади, на позоре» [4, с. 20-21].
Можно высказать и такой тезис: одновременно складываются не только личность и социальные практики, но и общество. Именно выработка отношения к нарождающейся личности способствует кристаллизации и консолидации общества. Личность как целое предполагает и целостное отношение к личности общества.
Ахутин акцентирует «открытие сознания», но я бы этот прекрасный материал использовал для объяснения того, как происходит «становление античной личности». Ведь что Ахутин показывает в своей реконструкции? Во-первых, что античные поэты воспроизводят в своих произведениях те ситуации, в которые в то время попадали многие. Их суть в том, что человек не может больше надеяться ни на богов, ни на традиции (обычаи) и поэтому вынужден действовать самостоятельно, выстраивать свою жизнь сам. Во-вторых, в ситуациях аме-хании античный человек хотя и вынужден опираться только на самого себя, однако в силу мифологического сознания еще истолковывает свое самостоятельное поведение в превращенной форме, а именно как трагическое действие, выставленное на суд богов. Кстати, и Сократ на суде говорит, что «исследовал дело по указанию бога», что и после смерти «боги не перестают заботиться о его делах», что с детства «какой-то голос» (гений, личный бог? - В.Р.) отклоняет его от неправильных решений, а «склонять к чему-нибудь никогда не склоняет»; то есть во всех остальных случаях Сократ действует самостоятельно [5, с. 85-86]. В-третьих, именно театр и суд предъявляют для античного человека новые формы самостоятельного поведения, в лоне суда и театра происходят их осмысление и трансляция; там же создаются условия для реализации становящейся античной личности.
Теперь такой вопрос: каким образом античная личность взаимодействует с другими личностями и обществом, если учесть, что каждый видит все по-своему? Например, средний гражданин афинского общества думает, что жить надо ради славы и богатства, а Сократ на суде убеждает своих сограждан, что жить нужно ради истины и добродетели. Этот средний афинянин больше всего боится смерти, а Сократ доказывает, что смерть, - скорее
всего, благо. Мы видим, что основной «инструмент» Сократа - рассуждение; с помощью рассуждений Сократ приводит в движение представления своих оппонентов и слушателей, заставляя меняться их видение и понимание происходящего, мира и себя. Так Сократ сначала склоняет своих слушателей принять нужные ему знания типа, например, то, что смерть есть или сладкий сон, или общение с блаженными мудрецами, а затем, рассуждая, приводит слушателей к представлениям о смерти как благе.
Другими словами, рассуждения - это инструмент и способ согласования поведения индивидов при условии, что они стали личностями и поэтому видят и понимают все по-своему. Параллельно рассуждения вводят в оборот и определенные знания (утверждения о действительности), которые по своей социальной роли должны обладать свойством прагматической адекватности (истинности). То есть рассуждения выполняют две основные функции: дают знания, адекватно отображающие действительность, и обеспечивают реализацию личности как в отношении нее самой («персональная реальность»), так в отношении других и социума (этот аспект социальной реальности мы сегодня относим к коммуникации).
Но рассуждать можно по-разному (различно понимать исходные и общие члены рассуждения, по-разному их связывать между собой), к тому же каждый «тянул одеяло на себя», то есть старался сдвинуть представления других членов общества в направлении собственного видения действительности. В результате вместо согласованного видения и поведения - множество разных представлений о действительности, а также парадоксы.
Из истории античной философии мы знаем, что возникшее затруднение, грозившее парализовать всю общественную жизнедеятельность греческого полиса, удалось преодолеть, согласившись с рядом идей, высказанных Сократом, Платоном и Аристотелем. Эти мыслители предложили, во-первых, подчинить рассуждения законам (правилам), которые бы сделали невозможными противоречия и другие затруднения в мысли (например, рассуждения по кругу, перенос знаний из одних областей в другие и др.), во-вторых, установить с помощью этих же правил контроль за процедурой построения мысли [6, с. 99-125].
Дополнительно решались еще две задачи: правила мышления должны были способствовать получению в рассуждениях только таких знаний, которые можно было бы согласовать с обычными знаниями (то есть вводился критерий опосредованной социальной проверки), и, кроме того, они должны были быть понятными и приемлемыми для остальных членов античного общества. Други-
ми словами, хотя Платон и Аристотель настаивали на приоритете общественной точки зрения (недаром Платон неоднократно подчеркивал, что жить надо в соответствии с волей богов, а Аристотель в «Метафизике» писал: «Нехорошо многовластие, один да властитель будет» [7, с. 217]), тем не менее, они одновременно защищали свободу античной личности. Конкретно последнее требование приводило к формированию процедур разъяснения своих взглядов и обоснования предложенных построений.
Примерно так формируется мышление, позволяющее личности получать истинные знания в рассуждениях и согласовывать свое видение с видением других людей. Параллельно складываются и новое античное видение действительности, и в целом античная культура [8]. Может возникнуть вопрос, кто является зачинателем всех этих процессов: человек или социальные структуры? Думаю, в теоретическом отношении необходимо утверждать, что все указанные составляющие складываются одновременно, взаимно обусловливая друг друга. Становится (прорастает) некоторое распределенное целое, составляющими которого выступают: кризис культуры, самодетерминация человека, новые семиотические средства, новые социальные практики, общество, мышление, новый тип коммуникации, самоорганизация психики и телесности и пр. Именно в рамках этого целого складывается личность, то есть человек, который действует самостоятельно и сам выстраивает свою жизнь, человек, обладающий необходимыми для этого психическими способностями и телесными структурами. Кроме того, личность - это человек в определенной культуре, там, где сложились условия для ее существования (таковы культуры, начиная с Античности, но особенно Возрождение и культура Нового времени).
Становление личности имело самые различные последствия, включая даже экономические. Так, именно личность наряду с другими обстоятельствами обусловила появление частной собственности. До того собственность (земля, продукты труда и прочее) находилась или в руках власти, или общины. Активное участие личности, например в торговле, как показывает Аристотель в «Политике», позволяет нажить богатство, которое личность рассматривает как неотъемлемое свое состояние. «Помимо всего прочего, - пишет он, - трудно выразить, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, но внедрено в нас самой природой» [9, с. 410].
У Гомера, - пишет Курт Хюбнер, - «мы находим стереотипный оборот «кегеа кеге1гет» (возжигать погребальный огонь), что с тем же успехом означает «погребать имущество умершего». Мерт-
вые, лишенные своего имущества, вызывали ужас. Они не могли умереть до тех пор, пока их частица остается при жизни, «беспокойно блуждая вокруг, досаждая живущим, пока те, наконец, не отпускали их в подземный мир со всем их имуществом, то есть со всем их прошлым бытием» [10, с. 212].
Известно, что и право формируется в античной культуре (Древняя Греция, Рим), когда складывается судопроизводство и решение вопроса о санкциях опосредуется, с одной стороны, выслушиванием сторон и свидетелей, с другой - изучением обстоятельств дела. Излагая и уясняя обстоятельства дела, стороны, свидетели и судьи строили рассуждения на идеальных объектах, причем отсутствие правил, регулирующих эти рассуждения, а также определенного видения действительности приводили к судебным ошибкам и несправедливости.
Обращение к рассуждениям было вызвано тем, что именно в этот период складывается мышление, поэтому рассуждения постепенно становятся нормой. Определенное значение сыграла также эффективность споров и доказательств, опирающихся на рассуждения: хорошо владеющие рассуждениями софисты за деньги предлагали свои услуги клиентам в суде, готовы были доказать что угодно: и за, и против, и нечто одно и прямо противоположное. В результате стороны в суде обвиняли друг друга в искажении положения дел, в том, что противоположная сторона лжет, а судья поступает (решает дело) несправедливо (см., например, «Апологию Сократа», где великий мыслитель Античности начинает свою речь против обвинителей, утверждая, что последние лгут, а от Сократа суд услышит только правду).
Ценились те судьи, которые слыли справедливыми. «Потому-то, - пишет Аристотель, - люди, когда спорят о чем-либо, прибегают к судье, идти в суд - значит обратиться к справедливости, ибо судья желает быть как бы олицетворенною справедливостью; к тому же люди ищут беспристрастного судью, и кое где судей называют «посредниками», чтоб этим обозначить, что люди, достигнув справедливого решения, станут держаться средины» [11, с. 89-90].
Здесь важно обратить внимание на два обстоятельства: ведя рассуждение, можно было доказать все, что было угодно заинтересованной стороне (например, как Зенон, что движение не существует), и второе - способ разрешить эту проблему видели в обращении к посреднику, который, не будучи заинтересованным в том или ином разрешении дела, одновременно был бы и справедливым. То есть выход искали в этической плоскости (говоря в данном случае об этике, я не имею в виду современное ее понимание, то, что мы сегодня переводим словом этика, для античного сознания означало область рассуждений о благе, наслаждении, бла-
женстве, справедливости и т.д.). Именно поэтому Аристотель, во-первых, пытается нормировать область рассуждений, чтобы стало невозможным доказывать что угодно против существа дела и реальных обстоятельств, во-вторых, обсуждает понятие справедливость как задающее тот род бытия (то «начало»), которое характеризует мышление в области рассуждений в суде. При этом центральным понятием, которое им обсуждалось, являлось понятие справедливости, поскольку считалось, что, только будучи справедливым, судья («посредник» в споре) принимает правильное решение.
Что же Аристотель понимает, говоря о справедливости? С одной стороны, «следование закону», с другой - «середину ущерба и выгоды». «Несправедливым, - пишет Аристотель, - называют как нарушающего закон, так и берущего лишнее с других, и человека, не равно относящегося к другим людям... Если человек, преступающий законы, несправедлив, а держащийся законов - справедлив, то ясно, что все, установленное законом, в известном смысле справедливо» [11, с. 83-84]. Тем не менее Аристотель бьется над вопросом, как определить, что такое справедливое действие (решение) независимо от его законности.
Дело в том, что в Древней Греции законов было относительно мало, они были несовершенны, следовали им не всегда, поэтому Аристотель старался решить вопрос прежде всего в плоскости мышления, создавая для него особую норму - этическую. Определив справедливое как «средину ущерба и выгоды, ограничивающую произвол», как» равное отношение» в суде, Аристотель вроде бы решил задачу, причем в этическом плане. Во всяком случае, он и его последователи так думали. Однако что такое ущерб или выгода и как провести середину между ними? Разве эти представления сами не допускают разные толкования?
Тем не менее последнего шага - сформулировать идею права - Аристотель сделать так и не смог. Весьма близко к этой идее его представление о политической справедливости, которая, как пишет Аристотель, «имеет место между людьми, принадлежащими к одному общению, и имеет целью самоудовлетворенность их, притом между людьми свободными и равными в смысле или пропорциональности, или числа вообще» [11, с. 94-95]. Но только близко; здесь важна мысль Аристотеля о том, что справедливость может быть гарантирована в рамках общины, устанавливающей определенную конвенцию, договор, а также, что необходимое условие справедливости - равенство и свобода субъектов.
В данном случае Аристотель рефлексирует складывающуюся античную практику, что хорошо видно на примере формирования «законов XII таблиц» в ранний республиканский период. Начиная с
середины V века до н. э. в римском обществе осознается потребность в нормах, которые бы ограничили произвол власти (патрицианских магистратов), и народные трибуны не раз выступали с предложением создания таких норм (законов) по греческому (законы Солона) и южноиталийскому образцу. «Наконец, в 451 г. сенат согласился выбрать специальную коммисию из 10 человек, облеченных неограниченными полномочиями, для записи существующих обычаев и кодификации гражданского права (decemviri consulari imperio legibus scribundis)». В составленных законах, записанных на 12 досках, «родовые обычаи заменялись законом (lex), распространявшимся одинаково на пар-тициев и плебеев (что, заметим, возможно было лишь в обществе, допускавшем личность и определенное равенство. - В.Р.), в замене кровной мести денежным штрафом, вмешательстве закона в отношения между отцом и сыном, мужем и женой, патроном и его клиентом и, наконец, в признании права обращения к народу (provocatio ad populum), то есть к центуриатным комициям как к высшему государственному органу» [2, с. 56-57]. Нам здесь важно обратить внимание на то, что именно общество санкционировало и необходимость разработки законов, и их характер, причем одной из основных задач создания этих законов было стремление ограничить произвол назначаемой обществом исполнительной власти.
Еще одно соображение касается характера нормирования мышления в сфере античного судопроизводства. Именно Аристотель распространил на эту область общий подход, предполагающий следование правилам логики, а также выделение истинных знаний («начал»), на основе которых в доказательстве получались все остальные знания данной области. С современной точки зрения, выделение начал рассуждения - это ни что иное, как построение исходных понятий, задающих соответствующую предметную область знаний.
Следующий шаг и логически, и исторически делают римляне. Именно в Риме складывается идея права: под ней понимается гарантированная для человека властью и законом справедливость. Собственно уже Аристотель бился над тем, как измерить и гарантировать справедливость, где, так сказать, мера справедливости, но он, как мы отметили, пытался решить эти проблемы в этической плоскости. Идея римского права перемещает акценты с этических поисков в плоскость управления и организации (справедливость - прерогатива власти), от тонких, но достаточно неопределенных рассуждений в области этики к более грубым, но точно измеренным и гарантированным действиям властных субъектов и подчиненных им судов.
Действительно, столкнувшись, очевидно, с несправедливыми решениями судей, которые действовали «по Аристотелю», римские граждане -люди свободные и нечуждые власти и в то же время заинтересованные в поддержке общины (римского народа), начали через голову суда обращаться прямо к властям (преторам). Несправедливыми решения судов были и потому, что действовавшие в тот период законы (законы двенадцати таблиц, а позже и законы народного собрания) не покрывали значительную область спорных конфликтных ситуаций, которая к тому же постоянно расширялась по мере развития республики и далее империи. В этой ситуации власть идет, так сказать, навстречу запросам населения. С одной стороны, она старается упорядочить саму процедуру судопроизводства, введя в нее чиновников, вносивших в протоколы заявления сторон о сущности разбираемого конфликта, иногда чиновники выясняли и ряд обстоятельств дела, на которые ссылались стороны, кроме того, регламентируется на основе правил процедура ведения судебного разбирательства. С другой стороны, преторы создают для судей собственные описания конфликтных ситуаций (формулы), включающие и возможные в этих случаях санкции. Вот пример одной из таких формул:
Судьей назначен Титий.
1) Если признано, что NN должен уплатить АА 10000 сестерций, то:
2) если это так, то ты должен присудить NN выплатить АА 10000 сестерций; если не так, то ты должен освободить его от выплаты денег [12, с. 78].
Известно, что формул и соответствующих им процессов судопроизводства в Риме было весьма много, а также что английское «общее право» в более позднее время во многом сходно с римским правом рассматриваемого периода. Здесь возникает интересный вопрос: что собой представлял формульный правовой процесс и почему формул и процессов было много. К этому же вопросу примыкает и вопрос о природе «правила прецедента» в английском праве.
Может быть высказана следующая гипотеза: формулы и отдельные процессы - это своеобразные административные способы разрешения тех конфликтных ситуаций, которые возникали в судах. Встав над судом, администратор (претор в римском обществе, канцлер позднее в Англии) действовал привычным для себя образом. Во-первых, он старался организовать процесс судопроизводства, то есть установить правила, регламентирующие поведение всех участников судопроизводства в каждом отдельном, с точки зрения администратора, случае. Во-вторых, претор стремился продемонстрировать справедливость опять же в административном смысле, то есть определить
одинаковые условия для определенных групп населения и для сходных ситуаций. Понятно, что подобный административный уклон в развитии права обусловил как создание большого числа формул и процессов, так и развитие практики, основанной на правиле прецедента.
С появлением новой системы судопроизводства стало возможным расширение базы законов. Если на предыдущей стадии власти просто гарантировали соблюдение законов и меру справедливости, то теперь претор предписывал «судьям (или судам) вести разбирательство в основном не на строгом соблюдении гражданского права (jus civile), а в соответствии с ex fide bona, т.е. согласно тем требованиям, которые отвечали бы принципам справедливости и законности» [12, с. 76-77]. Пользуясь своей властью, «претор получил возможность признавать новые отношения развивающейся жизни или, наоборот, оставлять порой без защиты отношения, формально отвечающие закону, но по существу отмирающие вместе с этим законом, отказывая в подобного рода случаях в выдаче истцу формулы иска» [12, с. 37].
Таким образом, римской власти удалось не только гарантировать справедливость в рамках существующих законов, но сформировать в рамках формулярного процесса механизм, позволявший отказываться от устаревших законов и создавать новые (сначала формулы рассматривались всего лишь как преторские разъяснения-предписания к использованию законов, затем в форме эдиктов претора - как правовая традиция, наконец, на основе лучших эдиктов создавались законы, как, например, в 130 г. н.э. Сальвий Юлиан переработал вариант эдикта в качестве закона императора Андриана).
Интересный вопрос, каким образом римские власти устанавливали меру и характер справедливости, то есть как они справились с той задачей, которую не смог решить великий Аристотель? Анализ важнейших институтов римского права подсказывает гипотезу о том, что такая мера и характер задавались идеей власти: то есть именно властным субъектам в первую очередь гарантировалась справедливость, а мера справедливости задавалась подтверждением опять же властями тех или иных властных отношений. Например, обладая абсолютной властью в семье, отец семейства получает по римским законам соответствующие права (sui iuris - самостоятельного отца семейства); в соответствии с этим правом отец обладал большой властью над своей женой и особенно детьми (последних он мог продать даже в рабство). Поскольку рабы не имели никакой власти, то они в римском обществе и не обладали правами; раб -это категория наиболее необходимых в хозяйстве вещей.
Вероятно, на основе властных отношений далее устанавливаются и другие гарантированные законом меры справедливости, например право владения. «Для владения в юридическом смысле, - пишет И. Б. Новицкий, - была необходима воля обладать вещью самостоятельно, не признавая над собой власти другого лица, воля относиться к вещи как своей» (выделено мной. - В. Р.) [13, с. 76].
Здесь может возникнуть законный вопрос: а как ранжировалась, измерялась сама власть? Это легко понять, анализируя реформу римского царя Сервия Тулия, относящуюся к VI в. до н. э. Как известно, вместо прежнего деления по родам он ввел новое -по имущественно-территориальному принципу, причем вся сила общины при голосовании и решениях была сосредоточена в руках первого класса, то есть самых богатых (с имущественным цензом в 100 тысяч медных ассов или, в переводе на земельный ценз, с полным земельным наделом) [2, с. 4445]. То есть в качестве меры властных отношений, правда не во всех случаях, при формировании права стали рассматривать частную собственность. Это понятно и в другом отношении: именно по поводу собственности разворачивалась основная масса конфликтов. О том же пишет Н. Луман. В действительности, утверждает он, единственным в истории права значительным делегализатором, обремененным минимальным набором правил и обладающим максимальными возможностями и влиянием, был и остается институт частной собственности благодаря своей простой и очевидной способности обусловливать конфликты; можно утверждать, что нынешние перенапряжения в юридической системе в значительной степени являются следствием вырождения собственности.
Но вряд ли частная собственность была единственной мерой властных отношений. Имели значение, например, как показывает история Рима, и военные успехи полководцев, и реальное влияние в обществе. Другое дело, что эти «меры» не могли конкурировать с институтом частной собственности в операциональном отношении (например, как, спрашивается, сравнить между собой степени реального влияния в обществе?).
Итак, справедливым становилось не столько то, что справедливо, исходя из этических соображений, сколько то, что гарантировано законом и властью, во-первых, в отношении властных отношений, во-вторых, отношений, производных от них (гражданские отношения, семейные, владения и т.д.).
Однако этические соображения и принципы все же рано или поздно учитываются при создании правовых норм: как правило, это происходит под давлением новых субъектов власти, которые начинают отвоевывать у традиционных субъектов пра-
вовую территорию. Например, в III в. н.э. в Риме было провозглашено равенство в правоспособности для всех граждан, а не только латинян, другой пример - институт пекулий, наделявший определенными правами рабов. Именно в подобных случаях при создании новых законов и происходит апелляция к этическим принципам.
На идею римского права можно взглянуть еще с одной стороны, а именно задаться вопросом, что право означало для самой власти. Во-первых, признавая права властных субъектов, власть себя упорядочивала, организовывала, во-вторых, в определенной мере шла на ограничение своих возможностей властвовать беспредельно. Как правильно отмечает методолог В.Г. Марача, переход к праву представляет собой способ институциональной самоорганизации власти. В праве власть ограничивает сама себя, распространяется на собственные властные отношения и властных субъектов. С этой точки зрения право является одной из институциональных форм власти.
Римское право - исторически первый способ институциональной самоорганизации и самоограничения власти, административное право - один из последних. В административном праве понимание права как институциональной формы самоорганизации и самоограничения власти просматривается наиболее ясно. Реализуя идею административного права, власть ограничивает и упорядочивает сама себя, действуя именно административными методами (комиссии, регламентации, арбитраж и т.д.), однако под наблюдением и контролем правовых институтов.
Может показаться, что римское право полностью разрывает с идеей справедливости, подменяя ее идеей гарантированного властью порядка. Но это не так. Идея справедливости сохраняется и в римском праве. В периоды кризиса власти или кризиса самого института юриспруденции именно идея справедливости начинает доминировать в правовом сознании. Напротив, когда властные отношения кристаллизуются и складываются устойчивые экономические и социальные отношения, идея справедливости уходит на второй план, а ее содержание частично снимается в идее гарантированного властью порядка. Получается, что право как бы пульсирует: то на первый план выходит идея справедливости, то идея гарантированного властью порядка.
Формирование понятия римского права и выступило тем катализатором, который запускает процессы формирования собственно юридического мышления. На основе этого понятия начинают переосмысляться и другие понятия, используемые в судопроизводстве, прежде всего закона и преступления (закон постепенно начинает пониматься как правовая норма или предписание, а преступление - как нарушение чьего-либо права). Складыва-
ются и специфические правовые рассуждения: подведение под правовую норму (закон) частного случая, выяснение и доказательство того, нарушена чья-нибудь правовая норма или нет, апелляция к справедливости как подразумеваемой правовой норме, судебные доказательства с использованием правовых представлений как аргументы для одной или другой стороны.
Собственно говоря, юридическое мышление в Античности - это аристотелевское мышление, в центр которого становится такое «начало», как право. Основные способы построения юридических понятий, как мы отмечали, задал именно Аристотель. В частности, суждения о тех или иных ситуациях, рассматриваемых в суде и становившихся предметом спора, теперь строятся не столько исходя из знания конкретной ситуации или свидетельства сторон, сколько как следствия из понятия права, которое применялось к данному случаю. Из этого вырастают правовые процедуры истолкования (интерпретации) событий, также как возможность построения версий, слабо реагирующих на свидетельские показания, или предъявляемый в су-допрозводстве материал.
Существенно способствовали формированию юридического мышления в этот период три важных процесса. Складывается корпус профессионалов-юристов, которые помогали истцам и ответчикам правильно выбирать формулы (иначе дело могло быть даже не принято к производству), а также осуществлять другие необходимые в суде действия; одновременно юристы помогали преторам, чиновникам и судьям. Возникают юридические школы, где изучаются законы и осваиваются на примерах отдельных процессов способы юридического мышления.
Все больше юристы осваивают греческую философию и риторику [12, с. 107]. Иначе говоря, юристы научились, следуя за Аристотелем, строить новые «начала» (понятия) и на их основе выделять классы конкретных юридических событий и ситуаций. Нужно отметить, что все эти процессы сложились не сразу и имели свою внутренную логику становления. Например, вначале «юрист» - это просто тонкий знаток судопроизводства. Затем человек, владеющий специальными знаниями (законов, типичных и конфликтных ситуаций, способов их разрешения и т.д.) и специально обученный. Появление профессионального самосознания и разделение труда внутри юридической деятельности - последняя стадия становления юридической профессии.
В плане осознания и эпистемологического обеспечения новых реалий (то есть общества, сообществ и личности) исключительную роль в античной культуре играют мыслительная система и нормативность. Именно здесь описываются и проектируются как сами эти реалии, так и обеспечива-
ющие их условия. Наиболее характерный пример -«Политика» и «Этика» Аристотеля. В этих работах Аристотель не только обсуждает, что такое благо для отдельного человека и общества и как должна быть устроена социальная жизнь, но и выявляет условия (свобода, возможность быть личностью, равноправие), необходимые для этого. «Итак, - пишет Стагирит, - одним из признаков демократического строя, по признанию всех сторонников демократии, является свобода. Второе начало - жить так, как каждому хочется; эта особенность, говорят, есть именно действие свободы, тогда как следствие рабства - отсутствие возможности жить как хочется... Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении - лучше всего ни у кого, если же этого достигнуть нельзя, то по крайней мере хотя бы поочередно. И в данном случае это стремление совпадает с началом свободы, основанным на равноправии» [9, с. 571].
Эта цитата Аристотеля естественно подвела нас к обсуждению систем обеспечения античного социального организма, главнейшими из которых Аристотель считал власть, государство, хозяйство и судопроизводство. Для примера рассмотрим, как Аристотель понимает, что такое власть и государство. Власть в Античности была устроена совершенно иначе, чем в культуре древних царств: человек соединялся с системами управления не навсегда, а лишь временно, причем это соединение опосредовалось новым институтом - государством. Кроме того, способов соединения человека с управлением (то есть типов власти) было несколько.
Хотя историки постоянно пишут о государствах культуры древних царств, с нашей точки зрения, такой социальный институт в этой культуре еще не сложился. Государство, понимаемое прежде всего как особая организация власти, формируется только в Античности. Оно понадобилось обществу, защищавшему себя от произвола власти, несмотря на то, что чаще всего эту власть общество ставило и санкционировало само. Но, получив рычаги управления, власть нередко узурпировала права граждан и общества, порабощала их, начинала использовать свое положение для собственных целей, ничего общего не имеющих с общественными. В «Политике» Аристотель описывает много таких случаев. Не меньше дает и история Древнего Рима.
Например, Луция Корнелия Суллу в качестве диктатора римский сенат и комиции в ситуации глубокого социального кризиса выбрали сами, но дальше события развивались совсем по-другому недемократическому сценарию. «Сулланские учреждения - сенат, комиции и магистраты, - отмечает Сергеев, - оставаясь по форме и по названию республиканскими учреждениями, по сути дела являлись уже императорскими административно-бю-
рократическими органами: сенат - государственный совет, состоявший в значительной степени из фаворитов Суллы, магистраты - чиновники, подчиненные сенату, войско - профессиональная армия, зависимая от своего вождя (императора), от него же зависела и большая часть оптиматов и всадников, занимавших в армии посты интендантов, обслуживающих армию. «О законе, голосовании или жеребьевке теперь уже не было и речи, после того как все оцепенели от ужаса, замкнулись в себе и молчали. Теперь римляне, наконец, поняли, что у них уже не существует свободного, законного голосования и что вообще ведение дел уже не в их власти. В этом чрезвычайно сомнительном положении даже тень народного голосования казалась желанной как эмблема свободы. Они голосуют и избирают Суллу неограниченным государем на срок, какой ему будет угодно. Правда, и прежние диктаторские полномочия были беспредельны, но важным ограничением была краткость срока. Теперь же, когда впервые отпало ограничение и во времени, власть диктатора превратилась в настоящий произвол - тиранию» [2, с. 130-240; 14].
Здесь видно, что узурпации власти способствуют не только чрезвычайные обстоятельства и наклонности властвующей личности, но и профессионализация и бюрократизация власти. Так или иначе, но в подобных ситуациях общество стало искать средства, позволяющие контролировать власть, ориентировать власть на общество и человека, блокировать возможность переключения власти на решение собственных, а не общественных задач. Таким средством и выступило государство, которое в Античности понималось прежде всего как устройство власти (организация управления, работающая на общество). При этом одновременно выяснилось, что и человек, отвечающий поставленной задаче, должен быть особый: соблюдать законы, участвовать в политической жизни; именно такой человек и получил название «гражданина». В «Политике» Аристотель обобщает основные характеристики государства как социального института и гражданина как части государства. «Но если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что скорее уж следует уравнивать человеческие вожделения, а не собственность. А это возможно достигнуть лишь в том случае, когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством закона. Лучше всего безусловное понятие гражданина может быть определено через участие в суде и власти. Госу -дарственное устройство (роШе1а) - это распорядок в области организации государственных должностей вообще и в первую очередь верховной власти. Государственное устройство означает то же, что и
порядок государственного управления, последнее же олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непременно находится в руках либо одного, либо немногих, либо большинства. И когда один ли человек или немногие, или большинство правят, руководствуясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются правильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями. Ведь нужно признать одно из двух: либо граждане, участвующие в государственном общении, не граждане, либо они должны все быть причастны к общей пользе. Государственным благом является справедливость, то есть то, что служит общей пользе. По общему представлению справедливость есть некое равенство., а такое равномерно правильное имеет в виду выгоду всего государства и общее благо граждан» (выделение наше. - В.Р.) [9, с. 420, 445, 447, 467, 471].
Мы видим, что решение о правильном устройстве государства Аристотель ищет частично в этической плоскости (идея справедливости), частично - в прагматической (идея общего блага граждан), но, главное, он понимает, что государство предполагает ограничение власти со стороны общества (посредством причастности власти к общей пользе, справедливости и благу граждан). Для Аристотеля борьба за власть в государстве и политика - две стороны одной монеты, то есть он еще не рассматривает политическую систему как самостоятельную, что вполне отвечало античному опыту социальной жизни. Политика в античной культуре действительно сливалась с борьбой за власть.
Посмотрим, что же у нас получилось. Выход на сцену общества, сообществ и личности, а также формирование мышления обусловили новые структуры власти, возникновение права и государства. Общество и личность, реализуя идеи права, справедливости, общего блага, свободы и равенства, пытаются (но пока безуспешно) поставить под свой контроль и управление государство. Если религия закрепляла социальную организацию в плане выбора традиции, право - в плане мирного разрешения конфликтов (как писал Аристотель «предупреждение волнений среди граждан вменяется в обязанность законодателя» [9, с. 440]), то философия закрепляет социальную организацию посредством структурирования сознания мыслящей личности, задавая для нее социальную реальность и ценностные ориентиры социально значимого действия. Пока еще право реально не распространяется на власть, политика не обособилась в самостоятельную сферу, общество хотя и осознает себя, не в состоянии поставить под свой контроль государство.
Реализованный здесь метод, как мы видим, предполагал согласованный и взаимообусловленный анализ различных сторон того «распределенного целого», которое позволило понять природу становящейся античной личности, культуры и права. При решении других задач методом соотносительного анализа исследователь должен нащупать (сформировать) другое распределенное целое. В данном случае сторонами распределенного целого выступали предпосылки античной культуры, сообщества и общество, семиозис, новые социальные практики и видение, социальные институты, личность, мышление и ряд других образований.
Поступила в редакцию 26.11.2007
Литература
1. Берман Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998.
2. Сергеев В.С. Очерки по истории Древнего Рима. М., 1938.
3. Асмолов А.Г. Психология личности. Принципы общепсихологического анализа. М., 2001.
4. Ахутин А.В. Открытие сознания // Человек и культура. М., 1990.
5. Платон. Апология Сократа. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1994.
6. Розин В.М. Методология: становление и современное состояние. Учеб. пос. М., 2005.
7. Аристотель. Метафизика. М., 1934.
8. Розин. Античная культура: Этюды-исследования. М.; Воронеж, 2005.
9. Аристотель. Политика. Соч.: В 4 т. Т. 4. М., 1983.
10. Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
11. Этика Аристотеля. Спб. 1908.
12. Аннерс Э. История европейского права. М., 1994.
13. Новицкий И.Б. Римское право. М., 1993.
14. App., Bell. Civ., I, 99.
