CC BY
59
УДК 81
Раздел ФИЛОЛОГИЯ и ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
СООТНОШЕНИЕ ГЕНИТИВА И КАТЕГОРИИ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ В ГРАММАТИКЕ ПРИБАЛТИЙСКО-ФИНСКИХ И УГОРСКИХ ЯЗЫКОВ (НА МАТЕРИАЛЕ ФИНСКОГО И ВЕНГЕРСКОГО ЯЗЫКОВ)
© О. Г. Малкина
Институт языкознания РАН Россия, 125009 г. Москва, Большой Кисловский пер., 1/12.
Тел.: +7 (495) 690 52 44.
E-mail: yudakin@mail.ru
Становление в прибалтийско-финских языках абстрактных падежей (инструменталиса, со-циатива, комитатива, транслатива, датива) на основе локативных (в основном n-ового и t-ового локативов) сопровождается расширением функций родительного падежа и появлением нового разряда слов — качественных и относительных прилагательных и притяжательных местоимений. Исходя из того, что в прибалтийско-финских языках расширение функций родительного падежа связано с исчезновением категории принадлежности, можно сделать вывод, что в венгерском языке категория принадлежности компенсирует отсутствие родительного падежа.
Ключевые слова: эволюция, финский, падежи, от локатива к именительному.
В свое время лингвист и философ Л. Леви-Брюль осторожно заметил, что основным фактором, преобразующим падежную систему, является специализация локативных падежей для передачи абстрактных значений (значений инструментального, дательного, родительного падежей) [1, с. 101-103]. Вероятно, эти идеи получили распространение в финно-угорском языкознании, потому что многие финно-угроведы, расходясь в частностях, единодушно утверждают, что родительный падеж на -п в прибалтийско-финских языках восходит к древним локативам на *-п(а) / -п(а), чему есть многочисленные подтверждения [2-4].
Опираясь на динамическую теорию развития языка, А. П. Юдакин выдвинул гипотезу, ядро которой составляет следующее положение: в прибалтийско-финских языках как родительный падеж на -п, так и партитив на -/а / -/а восходят к древним локативам (соответственно *-п(а) / -п(а) и *4(а) / 4(а)). Использование локативных падежей для передачи абстрактных значений привело к увеличению сферы употребления абстрактных падежей (по другой терминологии - субъектно-объектных падежей: именительного, родительного, дательного, инструментального (или инструктива - во мн. числе), комитатива, эссива и др.) за счет локативных падежей, что и способствовало вытеснению на периферию языковой системы п-ового и Нового локативов. Впоследствии они исчезли, дав начало новому разряду слов - прилагательным [5-6], а их сменила новая система локативов - 88-овый и 11-овый падежи (которые, кстати, формирует, прежний п-овый локатив: -88- < *-8п-, -11 < *-1п-; 1-овый локатив прослеживается в финском аблативе на -Иа / -Иа).
Собственно, любой падеж (любая грамматическая категория) стремится расширить сферу своего функционирования. Например, адессив выражает нахождение на поверхности чего-нибудь, время (как производную пространственно-временного континуума) и принадлежность (принадлежность как постоянный признак и отчуждаемую
принадлежность) и др.: авип таа11а ‘живу в деревне’ / 1а1уе11а ‘зимой’, зукзуПа ‘осенью’ / кща! оуа1 ро|а11а ‘книги у мальчика’ / ИапеИа оп ти$1а1 *Пт;и ‘у него черные глаза’. Таким образом, причины эволюции языка кроются в противоречиях грамматической системы, и исследователю необходимо только обнаружить направление развития того или иного явления. Аналогичное явление наблюдается в тюркских языках. В турецком языке местный падеж формирует конструкции, выражающие нахождение в пространстве и во времени, а также обозначающие отчуждаемую принадлежность: о еу- de в том доме’, о §йп-1ег^е ‘в те дни’, Ъеп^е кНар уаг ‘у меня есть книга’ (но: Ahmed-in кИаЪ-1 уаг ‘у Ахмеда есть книга’).
Итак, в финском языке более или менее прозрачно прослеживается развитие падежной системы от пространственных падежей к абстрактным (локативы ^ лативы ^ аккузатив, генитив и партитив). А что можно сказать о языках, например, об угорских, в которых отсутствует генитив?
В хантыйском языке, кроме основного, выделяют дательно-направительный падеж с суффиксом -а / -я и местно-творительный с суффиксом
-ны. Наличие живого и-ового местного падежа в хантыйском языке немаловажно, потому что подтверждается древность и-ового локатива в прибалтийско-финских языках (хантыйск. хот ‘дом’, хот-а ‘(к) дому’, хот-ны ‘домом’, ‘в доме’).
Мансийский язык, состоящий в близком родстве с хантыйским, дает более обширный материал для исследователя: кроме основного, он располагает еще пятью падежами - направительным с суффиксом -н, местным с показателем -(ы)т, исходным падежом на -ныл, творительным на -ыл и пре-вратительным на -ыг (кол ‘дом’, кол-н, кол-(ы)т, кол-ныл, кол-ыл, кол-ыг) [7, с. 346]. Сравнение падежных систем двух близкородственных языков (хантыйского и мансийского) подтверждает возможность преобразования этих систем по схеме, предложенной А. П. Юдакиным: в хантыйском
ISSN 1998-4812 Вестник Башкирского университета. 2009. Т. 14. №1
401
языке аффикс -ны обслуживает местный и творительный падежи; в мансийском - местный падеж на -(ы)т (кол-ыт ‘в доме’), лишив этой функции н-овый локатив, который теперь маркирует направительный падеж с аффиксом -н (кол-н ‘в дом’) и в сочетании с показателем -л исходный падеж на -ныл (кол-ныл ‘из дома’). Следовательно, учитывая факты хантыйского языка, для мансийского языка, располагающего шестипадежной парадигмой склонения, трансформация локативов в абстрактные падежи будет выглядеть следующим образом: локатив *- п(Г) ^ аблатив (~ исходный падеж) -ны-л ^ латив (~ направительный падеж) -н. Причем трансформация н-ового локатива происходила в двух направлениях параллельно: в сторону аблатива (с присоединением аблативного -л) и в сторону латива (аффикс -н).
Аналогичная, но более сложная картина наблюдается в венгерском языке. Обращает на себя внимание, что, сравнительно с мансийским языком, венгерский язык характеризуют два новых момента: в нем появляются 1) г-овые падежи -сублатив (верхнеприблизительный) на -га / -ге и делатив (верхнеотдалительный) на -г-о-1 /-г-о-1, где -о- и -о- - соединительные гласные, подчиняющиеся закону гармонии гласных и 2) еще более усиливается тенденция использовать -1-овый формант в различных падежных новообразованиях, что основательно затемняет картину эволюции и-ового и Нового локативов.
К. Е. Майтинская в дистрибутивном суффиксе -пкёп ^е1у-е-п-кё-п4 ‘местами’ от лексемы he1y со значением ‘место’) выделяет древние локативные *-п и *4 [8, с. 22]. Но с еще большим основанием указанные падежные аффиксы выделяются в словах 1еп-£, 1еп-и, а1-и-1 ‘внизу’, Ъеп-£, Ьеп-и, Ъе1-й-1 ‘внутри’, fen-^, fen-и ‘наверху’. Соответствующие финские примеры не дают такой впечатляющей реконструкции; здесь аффикс ^ в подобных лексемах сохранился в аблативном значении: аЫа ‘снизу’, уМа ‘сверху’, sisа-1tа ‘изнутри’, причем в последнем примере в комбинации с аффиксом -I.
Аффикс -I в указанных примерах венгерского языка синонимичен и-овому и Новому локативам; ср. также 1ау-о-1 ‘далеко’, koz-e-^ ‘близко’, ког-й-1 ‘вокруг чего-либо’ (от ког ‘круг’) и др.
В современном венгерском языке в чистом виде локативы на *-п, *-1 и *-1 не встречаются; их значение изменилось, и они функционируют в составе других аффиксов. Инессивный -п получил новое оформление и встречается в аффиксе инес-сива -Ъа-и / -Ъе-и (уаго«-Ъап ‘в городе’), а также получил новое значение в суперессивном -п (asz-1а1-о-и ‘на столе’). Локативный *4 входит в состав аблативного форманта -1-6-1 / -1-6-1, изменив, таким образом, свое значение и сблизившись с древним аблативным *-6-1 / -о-1 [8, с. 13]. Интересующее нас -1 встречается также в аффиксе комитатива -81-и-1 /
-81-й-1 (изменив свое исконное значение; ср. а1-и-1
‘внизу’, bel-u-Z ‘внутри’, но barat-o-stul ‘с другом’, где barat ‘друг’), социатива -va-Z / -ve-Z (ceruza-val
i r-ni ‘писать карандашом’), делатива -r-o-Z / -r-o-Z (villamos-rol ‘с трамвая’) и элатива -b-o-Z /-b-o-Z
(bank-bol ‘из банка’).
Форманты адессива -na-l / -ne-l (с гласными а и e неясного происхождения) и дательного падежа -na-k / -ne-k состоят из восходящего к и-овому локативу аффикса -na, а также (соответственно) из Z-ового и А-ового лативов: az orvos^aZ varnak ‘(они) ждут у врача’, a fiu-иаА: adni ‘дать мальчику’.
Итак, как и в прибалтийско-финских языках, в венгерском прослеживается тенденция перехода от локативов (£-овый и и-овый) к абстрактным падежам. В диахронии этот переход осуществляется с определенной последовательностью: £-овый локатив в сочетании с другими аффиксами (преимущественно -Z) приобретает аблативное значение, а и-овый локатив берет на себя функцию латива, инструменталиса и дательного падежа и влияет на становление родительного падежа и прилагательных.
Действительно, в морфологии падежей венгерского языка, как в синхронии, так и в диахронии, происходят процессы, характерные для падежной системы финского языка, но если в грамматике финского языка генитив и партитив играют большую роль, то в грамматике угорских языков эти падежи отсутствуют.
Следует предположить два варианта: или неверна теория (но до сих пор как будто все грамматические явления укладывались в предложенную схему), или грамматической системе венгерского языка еще предстоит выработать родительный падеж. В последнем случае необходимо выяснить, какая грамматическая категория приняла на себя функцию генитива.
В научной литературе отмечалось [9], что с увеличением сферы применения родительного падежа уменьшается сфера функционирования категории принадлежности: в финском языке, где генитив имеет широкое употребление, сужается сфера приложения категории принадлежности. На это, в частности, указывают и данные карельского языка, где категория притяжательности представлена лишь суффиксами 2-го и 3-го лица ед. числа (-s ‘твой’, -h ‘его’), которые присоединяются только к существительным, обозначающим близкое родство: tuatto-s ‘твой отец’, tuatto-h ‘его отец’.
В морфологии угорских языков категория принадлежности играет значительную роль, имеет разветвленную систему притяжательных аффиксов, указывающих на лицо обладателя и обладае-мого, и выделяется в особую категорию.
Сравним несколько примеров: венг. а mernok auto-j-a ‘машина инженера’ (где -а - притяжательный аффикс 3-го лица маркирует обладаемый предмет: букв. ‘инженер машина-его’) и фин.
insinoori-и auto (где родительный падеж указывает на лицо, которому принадлежит предмет, а слово, обозначающее обладаемый предмет, не маркируется).
402
раздел ФИЛОЛОГИЯ и ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
Коротко говоря, в венгерском, в отличие от прибалтийско-финских языков, в случае необходимости маркируются слова, обозначающие и обладателя, и обладаемое: венг. nek-e-m konyv-e-m van ‘у меня (букв. ‘мне’) есть книга’ (притяжательный аффикс 1-го лица указывает как на обладателя, присоединяясь к показателю дательного падежа nek-e-m, употребляющемуся как самостоятельная лексема, так и на обладаемое; в обоих случаях -e- -соединительная гласная). Для сравнения даем финские примеры: minun kirja-ni on ‘у меня есть книга’ (конструкция принадлежности, выраженная
местоимением mina в род. падеже (minun) и аффиксом принадлежности -ni); minu-ZZa on kirja (адессив указывает на наличие книги; обладаемое не принимает аффикса принадлежности). В венгерском, в отличие от финского языка, есть и полная (или акцентированная) притяжательная конструкция: а memok-nek az auto-j-a ‘машина инженера (букв. ‘инженеру машина-его’), а mernok-nek (van) az auto-j-a ‘у инженера есть машина’ (где слово, обозначающее обладателя, маркирует дательный падеж: а memok-nek; обладаемое принимает аффикс принадлежности).
К этому следует добавить, что в финском языке родительный падеж имеет широкое распространение, употребляясь также при многих гла
гольных конструкциях (ср., например, роуа-и ркаа тепп кои1иип ‘мальчик должен идти в школу’, где роуаи (от poika ‘мальчик’) принимает родительный падеж при безличном глаголе ркаа).
Таким образом, отсутствие родительного падежа в венгерском языке компенсируется наличием категории принадлежности, в то время как в финском языке категория принадлежности, передав свои функции родительному падежу, сузила сферу функционирования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Л., 1930. -385 с.
2. Бубрих Д. В. Историческая морфология финского языка. М.; Л., 1955. -187 с.
3. Серебренников Б. А. Основные линии развития падежной и глагольной систем в уральских языках. М., 1964. -183 с.
4. Хакулинен Л. Развитие и структура финского языка. Т. I. Фонетика и морфология. М., 1953. -311 с.
5. Юдакин А. П. // Вопросы языкознания. М., 1986. №6. С.126-129.
6. Юдакин А. П. Сравнительно-историческая грамматика финно-угорских языков. М., 1997. -391 с.
7. Ромбандеева Е. И. Мансийский язык // Языки народов СССР. Финно-угорские и самодийские языки. М., 1966. С. 346-347.
8. Майтинская К. Развитие системы падежей в венгерском языке: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1950. -34 с.
9. Юдакин А. П. // Известия АН СССР. ОЛЯ. М., 1985. №2. С. 34^5.
Поступила в редакцию 02.03.2009 г.
