CC BY
47
СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ И СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
О.Г. МАЛКИНА
(Москва)
СТЕРЖНЕВОЙ КОМПОНЕНТ ПАДЕЖНЫХ СИСТЕМ ПРИБАЛТИЙСКО-ФИНСКИХ И УГОРСКИХ ЯЗЫКОВ
Становление в прибалтийско-финских языках абстрактных падежей (инструменталиса, социатива, комитатива, транслатива, датива) на основе локативных (в основном п-го и ^го локативов) сопровождается расширением функций родительного падежа и появлением нового разряда слов -качественных и относительных прилагательных и притяжательных местоимений. Реконструкция показывает, что аналогичные процессы протекают и в угорских языках, но ни один из них в парадигме склонения имени существительного не располагает родительным падежом. Исходя из того, что в прибалтийско-финских языках расширение функций родительного падежа связано с исчезновением категории принадлежности, можно сделать вывод, что в венгерском языке категория принадлежности компенсирует отсутствие родительного падежа.
Ключевые слова: генитив, категория притяжательности, локатив, динамическая теория развития языка, прибалтийско-финские языки, угорские языки.
1. Многие финно-угроведы, расходясь в частностях, единодушно утверждают, что родительныш падеж на -п в прибалтийско-финских языках восходит к древним локативам на *-п(а) / -п(а), чему есть многочисленные подтверждения [1; 5; 6]. В свое время лингвист и философ Л. Леви-Брюль осторожно заметил, что основным фактором, преобразующим падежную систему, является передача локативными падежами конкретных значений (значений инструментального, дательного, родительного падежей) [2: 101 - 103].
Опираясь на динамическую теорию развития языка, А. П. Юдакин выдвинул ги-
потезу, ядро которой составляет следующее положение: в прибалтийско-финских языках как родительный падеж на -п, так и партитив на -Ґа / -Ґ* восходят к древним локативам (соответственно *-п(а) / -п(*) и *-^а) / 4(*)). Использование локативных падежей для передачи абстрактных значений привело к увеличению сферы употребления абстрактных падежей (по другой терминологии - субъектно-объектных падежей: именительного, родительного, дательного, инструментального) за счет локативных падежей, что и способствовало их вытеснению на периферию языковой системы. Впоследствии они исчезли, дав начало новому разряду слов - прилагательным [8; 9]. Основу этих процес -сов составляет обогащение лексического фонда языка за счет появления новых реалий.
Если признать такие рассуждения верными, возникает вопрос, как же быть с угорскими языками, в которых отсутствует генитив?
В хантыйском языке, кроме основного, выделяют дательно-направительный падеж с суффиксом -а / -я и местно-творительный с суффиксом -ны. Наличие живого п-го местного падежа в хантыйском языке немаловажно, потому что подтверждается древность п-го локатива в прибалтийско-финских языках (хантыйск. хот ‘дом’, хот-а ‘(к) дому’), хот-ны ‘домом’, ‘в доме’).
Мансийский язык, состоящий в близком родстве с хантыйским, дает более обширный материал для исследователя: кроме основного, он располагает еще пятью падежами - направительным с суффиксом -н, местным с показателем -(ы)т, исходным падежом на -ныл, творительным на -ыл и превратительным на -ыг (кол ‘дом’, кол-н, кол-(ы)т, кол-ныл, кол-ыл, кол-ыг) [4: 346]. Сравнение падежных систем двух близкородственных языков (хантыйского и мансийского) подтверждает возможность преобразования этих систем по схеме, предложенной А. П. Юдакиным: в хан-
© Малкина О.Г., 2009
тыйском языке аффикс -ны обслуживает местный и творительный падежи; в мансийском клеточку локатива на *-n занял местный падеж на -(ы)т (кол-ыт ‘в доме’), лишив этой функции н-ый локатив, который теперь маркирует направительный падеж с аффиксом -н (кол-н ‘в дом’) и, в сочетании с показателем -л, исходный падеж на -ныл (кол-ныл ‘из дома’). Следовательно, учитывая факты хантыйского языка, для мансийского языка, располагающего шестипадежной парадигмой склонения, трансформация локативов в абстрактные падежи будет выглядеть следующим образом: локатив *-n(i) ^ аблатив (~ исходный падеж) -ны-л ^ латив (-направительный падеж) -н. Причем трансформация н-го локатива происходила в двух направлениях параллельно: в сторону аблатива (с присоединением аблативного -л) и в сторону латива (аффикс -н).
2. Аналогичная, но более сложная картина наблюдается в венгерском языке. Обращает на себя внимание, что, сравнительно с мансийским языком, венгерский язык характеризуют два новых момента: в нем появляются 1) r-овые падежи -сублатив (верхнеприблизительный) на -га / -re и делатив (верхнеотдалительный) на -r-ö-l /-r-ö-l, где -о- и -ö— соединительные гласные, подчиняющиеся закону гармонии гласных, и 2) еще более усиливается тенденция использовать -/-ый формант в различных падежных новообразованиях, что основательно затемняет картину эволюции д-го и t-го локативов.
К.Е. Майтинская в дистрибутивном суффиксе -nkent (hely-e-n-ke-n-t ‘местами’ от лексемы hely со значением ‘место’) выделяет древние локативные *-n и *-t [3: 22]. Но с еще большим основанием указанные падежные аффиксы выделяются в словах len-1, len-д, al-u-/ ‘внизу’, ben-t, ben-д, bel-U-/ ‘внутри’, fen-t, fen-д ‘наверху’. Соответствующие финские примеры не дают такой впечатляющей реконструкции; здесь аффикс -t в подобных лексемах сохранился в аблативном значении: al-ta ‘снизу’, yl-t* ‘сверху’, sis*-lt* ‘изнутри’, причем в последнем примере в комбинации с аффиксом -/.
Аффикс -/ в указанных примерах венгерского языка синонимичен д-му и t-му локативам; ср. также tav-o-/ ‘далеко’, kmz-e-/ ‘близко’, kmr-U-/ ‘вокруг чего-либо’ (от kmr ‘круг’) и др.
В современном венгерском языже в чистом виде локативы на *-п, и *-1 не
встречаются; их значение изменилось, и они функционируют в составе других аффиксов. Инессивный -п получил новое оформление и встречается в аффиксе инес-сива -Ьа-п / -Ье-п (уагоэ-Ьап ‘в городе’), а также получил новое значение в супрессивном -п (aszta1-o-n ‘на столе’) и в творительном на -еп ^ер ‘красивый’, szep-еп ‘красиво’). Локативный входит в
состав аблативного форманта ^-0-1 / ^-0-1, изменив, таким образом, свое значение и сблизившись с древним аблативным *-0-1 / -0-1 [3: 13]. Интересующее нас -1 встречается такж е в аффиксе ко-митатива -8^ц-/ / -8^й-/ (изменив свое исконное значение; ср.: а1-ц-/ ‘внизу’, Ье1-й-/ ‘внутри’, но Ьага^0-эШ1 ‘с другом’, где Ьа^ ‘друг’), социатива -\а-// -\е-/ (ее^а-уа1 1Г-п1 ‘писать карандашом’), делати-ва -Г-0-/ / -Г-0-/ (уШат08-г01 ‘с трамвая’) и элатива -Ь-0-/ /-Ь-0-/ (Ьапк-Ь01 ‘из банка’).
Форманты адессива -па-1 / -пе-1 (с гласными а и е неясного происхождения) и дательного падежа -па-к / -пе-к состоят из восходящего к п-му локативу аффикса
-па, а также (соответственно) из /-го и к-го лативов: az 0ГУ08-пя/ уагпак ‘(они) ждут у врача’, а йй-пяк аёш ‘дать мальчику’.
Итак, как и в прибалтийско-финских языках, в венгерском языке прослеживается тенденция перехода от локативов (¿-ый и п-ый) к абстрактным падежам. В диахронии этот переход осуществляется с определенной последовательностью: ¿-ый локатив в сочетании с другими аффиксами (преимущественно -/) приобретает аблативное значение, а п-ый локатив берет на себя функцию латива, инструменталиса и дательного падежа и влияет на становление родительного падежа и прилагательных.
Здесь на минутку следует остановиться. Действительно, в морфологии падежей венгерского языка как в синхронии, так и в диахронии происходят процессы, характерные для падежной системы финского языка, но если в грамматике финского языка генитив и партитив играют большую роль, в грамматике угорских языков эти падежи отсутствуют.
Что же произошло? Следует предположить два варианта: или неверна теория
СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ И СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
(но до сих пор как будто все грамматические явления укладывались в предложенную схему), или грамматической системе венгерского языка еще предстоит выработать родительный падеж. В последнем случае необходимо выяснить, какая грамматическая категория приняла на себя функцию генитива.
3. В научной литературе отмечалось [7], что с увеличением сферы применения родительного падежа уменьшается сфера функционирования категории принадлежности: в финском языке, где генитив имеет широкое употребление, сужается сфера приложения категории принадлежности. На это, в частности, указывают и данные карельского языка, где категория при-тяжательности представлена лишь суффиксами 2-го и 3-го лица ед. числа (-s ‘твой’, -h ‘его’), которые присоединяются только к существительным, обозначающим близкое родство: tuatto-s ‘твой отец’, tuatto-h ‘его отец’. Исчезновение категории притяжательности сопровождается становлением притяжательных местоимений.
В морфологии угорских языков категория принадлежности играет значительную роль, имеет разветвленную систему притяжательных аффиксов, указывающих на лицо обладателя и обладаемого, и выделяется в особую категорию.
Сравним несколько примеров: венг. а mérnrnk auto-j-a ‘машина инженера’ (где
-а - притяжательный аффикс третьего лица маркирует обладаемый предмет: букв. ‘инженер машина - его’) и фин. insinnmri-н auto (где родительный падеж указывает на лицо, которому принадлежит предмет, а слово, обозначающее обладаемый предмет, не маркируется). Коротко говоря, в венгерском, в отличие от прибалтийско-финских языков, в случае необходимости маркируются слова, обозначающие и обладателя, и обладаемое: венг. nek-e-m kmnyv-e-m van ‘у меня (букв. ‘мне’) есть книга’ (притяжательный аффикс 1-го лица, указывает как на обладателя, присоединяясь к показателю дательного падежа nek-e-m, употребляющемуся как самостоятельная лексема, так и на обладаемое; в обоих случаях -e- - соединительная гласная). Для сравнения даем финские примеры: minun kirja-ni on ‘у меня есть книга’ (конструкция принадлежности, выраженная место-
имением тшл в род. падеже (minun) и аффиксом принадлежности -ni); minu-lla on kirja (адессив указывает на наличие книги; обладаемое не принимает аффикса принадлежности). В венгерском, в отличие от финского языка, есть и полная (или акцентированная) притяжательная конструкция: а mernmk-nek az auto-j-a ‘машина инженера (букв. ‘инженеру машина-его’), а mernnk-nek (van) az auto-j-a ‘у инженера есть машина’ (где слово, обозначающее обладателя, маркирует дательный падеж: а mernmk-nek; обладаемое принимает аффикс принадлежности).
К этому следует добавить, что в финском языке родительный падеж имеет широкое распространение, употребляясь также при многих глагольных конструкциях (ср., например, poja-n pit""4 menni kou-luun ‘мальчик должен идти в школу’, где pojan (от poika ‘мальчик’) принимает родительный падеж при безличном глаголе pit**); соответственно, в венгерском языке категория принадлежности проникает в синтаксис глагола (например, совпадение аффиксов принадлежности с показателями объектного спряжения глаголов).
Таким образом, отсутствие родительного падежа в венгерском языке компенсируется наличием категории принадлежности, в то время как в финском языке категория принадлежности, передав свои функции родительному падежу, сузила сферу функционирования.
Литература
1. Бубрих Д.В. Историческая морфология финского языка. М.; Л., 1955.
2. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Л., 1930.
3. Майтинская К. Развитие системы падежей в венгерском языке: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1950.
4. Ромбандеева Е.И. Мансийский язык // Языки народов СССР. Финно-угорские и самодийские языки. М., 1966. С. 346 - 347.
5. Серебренников Б.А. Основные линии развития падежной и глагольной систем в уральских языках. М., 1964.
6. Хакулинен Л. Развитие и структура финского языка. Ч. I: Фонетика и морфология. М., 1953.
7. Юдакин А.П. Категория принадлежности в сравнительно-историческом аспекте // Изв. АН СССР. ОЛЯ. 1985. № 2.
