CC BY
10ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ МУЗЫКИ
© 2010 г. Бажина Н.Н.
СОНАТЫ Н.МЕТНЕРА СМЕШАННО-ЖАНРОВОГО ПРОФИЛЯ
В статье рассматривается проблема смешения жанров в сонатах Н.Метнера. Автор останавливается на изучении двух сонат: Сонаты-сказки и Сонаты-элегии. Изучение синтеза литературного и музыкального жанров способствует прояснению необычной драматургии и оригинальных музыкальных форм этих сочинений.
Ключевые слова: Сонаты, жанр, Н.Метнер.
Особую жизненную силу искусства М.Ломоносов видел в «сопряжении далековатых идей». Действительно, сочетание эстетически различных качеств, вступающих во взаимосвязь между собой, способно открыть прогрессивный путь подлинного новаторства. Это особенно характерно для творчества Н.Метнера, выступившего равноправным участником новаторских устремлений рубежа веков. Одним из его смелых экспериментов являются сонаты смешанно-жанрового профиля. Нетипичная двужанровая модель приводит не только к неизбежному наслоению одного жанрового комплекса на другой, но и порождает индивидуальное в своем роде явление, каждое из которых заслуживает отдельного детального рассмотрения.
В поле нашего интереса находятся две сонаты Метнера - Соната-сказка и Соната-элегия. Важным представляется вопрос о программности сонат, названия которых подсказывают слушателю (или исполнителю) сведения о содержании сочинения, о его многопластовой, сложной драматургической составляющей. В творчестве Н.Метнера программность особого рода: для неё характерна ограниченность краткими заголовками, без развернутых объяснений. Композитор лишь намекает, а по сути облегчает понимание серьезной смысловой и концепционной сторон сонаты.
Соната-сказка. Д.С.Лихачев отметил, что в волшебной сказке сосуществуют два пространственно-временных континуума: в одном протекает сказочное действие, а в другом живёт повествователь. Аналогичные два плана времени могут быть воспроизведены и в музыкальной сказке.
Сказка является своеобразным жанром-пришельцем для музыки. Музыкальное воплощение повествовательности как отличительного признака жанра трудно, поскольку музыке мало свойственно раскрытие конкретных событий - она способна ярче передать общий характер. Темы сказочно-повествовательные имеют неширокий диапазон мелодии, основанной на неизменном повторении нескольких опорных звуков, часто приводящем к пластическому эффекту вращательного типа движения; речитативный склад мелодии с обилием пауз и чередованием коротких построений.
Фундаментальным признаком жанра является наличие темы рассказчика, имеющей «привилегированное» положение. Эта тема может обрамлять сказку или появляться в процессе развития, часто в самый напряженный момент, напоминая о событийной удаленности.
Драматургически сочинение насыщено музыкальными событиями, неожиданными появлениями контрастных тем, крутыми поворотами - динамическими (градации ff-pp), ритмическими (синкопы, триоли), фактурными (пластические знаки, фигуры и детали, присущие жанру сказки). Контрасты слышны и в соотношении частей цикла (Allegro-Andantino-Allegro), и внутри частей (вкрапление темы рассказчика во II части).
В атмосферу фантастичности Сонаты-сказки вводит её главная тема. Неустойчивость и призрачность создается за счет опоры на доминантовый лад и начала с V ступени,
неоднократно повторяющейся и нагнетающей ощущение загадочности, настороженности. С помощью переменности функций композитор придает не только этой теме, но и всей части мягкую завуалированность формы. В побочной партии I части присутствует момент ритмической перефразировки при изначальной четырехдольности. Она используется в качестве музыкального воплощения действия и семантически доминирует над главной темой. Появление во II части сонаты-сказки трехдольного размера при скрытой шестидольности также выступает как характерный признак повествовательности. III часть с эпическим размером 5/2 вводит в героическую атмосферу «сбора на битву»: тяжелая поступь ритма шага, маршеобразность, уплотнение фактуры, аккордовость изложения и заключительная триольная ритмоформула. Изложение мелодии широкого дыхания параллельными терциями и секстами выдает связь с народно-песенной основой.
Автор (композитор) имеет возможность вклинивания своего слова в любую часть сочинения, своевольно нарушая ход событий. Во II части неожиданно появляется контрастная разложенная фактура, напоминающая перебор Бояна на гуслях - происходит остановка действия.
Сказочная эпичность и архаичность Сонаты-сказки прослушиваются в переменности лада (о-Бб), опоре на доминантовость, натуральном миноре, аккордовой хоральности, вариационном типе развития (характерном для фольклорных тем). Но главный момент, нарушающий классические признаки сонатности, - это отсутствие активного действенного начала. Взгляд в покрытые тайной, затуманенные временем давно минувшие события придают особую целостность и завершенность повествования.
Закругленность отдельных частных разделов цикла и формы в целом прослеживается в сонате. Темы её в интонационном отношении просты и неброски, но в них есть скрытое накопление энергии, которую Метнер использует в строительстве формы произведения. Интонационные зерна легко расщепляются и соединяются вновь, взаимодействуя с другими темами и их элементами в самых неожиданных вариантах, что сообщает сочинению изысканность и фактурное своеобразие. В сонате проявляется принцип зеркальной симметрии, образуя оригинальнейшую композицию с центром в III части. По сути, здесь происходит модуляция из трехчастного цикла в концентрическую форму благодаря ракоходному проведению ранее звучащих тем в финале.
Соната-элегия. Элегия здесь представлена как жанр лирической поэзии, «грустная песнь», имеющая античные корни. Соната-элегия является II частью сонатной Триады ор.11. Такое драматургическое положение (средняя часть цикла) позволяет трактовать её в плане философски-задумчивом, насыщенном вечными вопросами и противоречиями. Метнеровское чувствование элегии находит точки соприкосновения с новаторским решением жанра в творчестве А.С.Пушкина. Из интимного стихотворения с налетом томной неизбывной грусти, бесконечными смакованиями любовных разочарований, имевшего место в культуре романтизма и сентиментализма, она приобретает подлинную глубину исполненных скорбью раздумий, ярких эмоциональных переживаний одинокого героя. Подобные превращения внутреннего содержания жанра проецируется и на инструментальную музыку.
К чему же приводит взаимодействие сонаты и элегии? Результат такого сочетания очевиден с первых звуков сочинения. Главная тема, основанная на меланхолических секундовых вздохах, пронизывающих насквозь фактуру, показательна в плане высвечивания вторичной жанровости. Тема душевного волнения развертывается вглубь и вширь, заслоняя собой благородный тематизм побочной и заключительной партий. Триольная пульсация в аккомпанементе насыщает тему танцевальностью. Воспринимается она словно безостановочное кружение мыслей и воспоминаний, отсылая память к давно ушедшему и невозвратному. Эта центральная музыкальная мысль, словно нарушитель спокойствия, неуклонно стремится к завоеванию всей звуковой материи. Пробираясь в подголоски средних голосов, контрапунктом вмешиваясь в разработке в развитие побочной партии и доминируя в ней, в репризе она достигает апогея. Секундовая интонация (семантика которой
издавна в истории музыки известна как страдание и скорбь), исступленно повторяющаяся в мелодии, словно по ступенькам поднимаясь выше и становясь громче, приходит к вершине -пику эмоционального напряжения. Истратив последние душевные силы, сникая, постепенно приобретая былое спокойствие, мелодия «сползает» на две октавы вниз.
Наступает Кода, которая остается загадочной в силу своей неуместной жизнеутверждающей, фонтанирующей радости, приводящей к подобию гимна свету, любви и красоте. Финал может трактоваться двояко. «Выпадая» по настроению из элегии, кода воспринимается как отдельная составляющая сонаты. Тем не менее, окунаясь в этот бушующий, неожиданный, «беспочвенный» оптимизм, она приобретает гротесковые черты и может по функции уподобляться третьей части сонатно-симфонического цикла - Scherzo. Второй вариант толкования сводится к наступлению душевного очищения - катарсиса. Кода необычайно сильна в своем небесном ликовании - будто посредством переживания, сильного эмоционального потрясения душа героя восходит на новую ступень понимания жизни. Это предположение можно обосновать и тональным планом триады. Первая соната As-dur при помощи нарушителя гармонии - тритона - вступает в противоречие со второй d-moll'ной частью. Кода D-dur, трубным блеском венчающая сонату-элегию, «облегчает слезами» душу героя, «смывая диезы и бемоли»; остается «белый и чистый» C-dur финала, завершающийся девятиголосной тоникой До-мажора ff .
Итак, синтез классической сонаты и литературных повествовательных жанров сказки и элегии, их синтез на основе сюжетности, сплетение признаков и постепенное размывание жанровых границ приводит к неизбежному, более открытому и свободному формообразованию, но (что характерно именно для Метнера) достигая замечательного новаторства на классической основе.
© 2010 г. Булошников М.Л.
ВАЛЕНТИН СИЛЬВЕСТРОВ ВЧЕРА И СЕГОДНЯ: К ПРОБЛЕМЕ «СЛАБОГО СТИЛЯ»
Работа посвящена творчеству современного композитора Валентина Сильвестрова. В ней автор делает акцент на категории «слабого стиля». Сквозь эту призму рассматриваются разные периоды творчества композитора. Ключевые слова: Валентин Сильвестров, слабый стиль, новая простота, метафорический стиль, зона коды, постлюдийность.
Видимо, только сейчас начинается настоящая жизнь музыки «молодежи 60-х». Если в свое время редко звучавшие произведения В.Сильвестрова, А.Шнитке, Э.Денисова вызывали слушательский бум, и в этом определенную роль играла психология скандального интереса к одиозным личностям, то сейчас, когда подобная скандальность несколько угасла, наступило время серьезного вслушивания в их творчество. Однако произведения названных авторов не рассчитаны на легкость восприятия; они требуют встречного труда и даже определенного слушательского сотворчества.
Сейчас известно: Валентин Сильвестров - один из лидеров плеяды 60-х годов, за которым был закреплен в свое время ярлык авангардиста. Молодой композитор, поступивший в Киевскую консерваторию в класс профессора Б.Н.Лятошинского, с самого начала обучения проявлял интерес к новому. «Свойственная молодости тяга к эксперименту, максималистским новациям, прорывам в неведомое вызывала подозрения. Они - эти молодые - шли против течения, были слишком ершисты, не приручались - и этим раздражали» [1].
Вряд ли стоит в очередной раз анализировать причины «замалчивания» творчества В.Сильвестрова, тем более что его судьба далеко не единична. Нужно лишь подчеркнуть, что
