Содержание и правовое закрепление карательной политикиcоветского государства в послевоенное время Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Перлик Максим Игоревич

адъюнкт кафедры теории и истории права и государства Краснодарского университета МВД России (е-таП: [email protected])

Содержание и правовое закрепление карательной политики Советского государства в послевоенное время

В статье характеризуется карательная политика Советского государства в послевоенные годы (1945-1953 гг.). Выявляются ее особенности, которые имели место после окончания Великой Отечественной войны. Авторские выводы иллюстрируются ссылками на крупные уголовно-политические процессы, в орбиту которых попадали как действительные предатели и изменники Родины, так и безосновательно обвиненные советские генералы и деятели в других сферах жизни. В работе освещается специфика карательной политики применительно к заключенным, содержащимся в ИТЛ. Указывается, что крупнейшие протестные выступления заключенных после смерти Сталина (в Воркуте, Норильске и Джезказгане) хронологически стали отправным моментом по смягчению карательной политики Советского государства.

Ключевые слова: Советское государство, карательная политика, репрессии, смертная казнь, исправительно-трудовые лагеря, протесты заключенных.

M.I. Perlik, Adjunct of the Chair of Theory and History of Law and State of the Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia; e-mail: [email protected]

The content and legal consolidation of punitive policy of the Soviet state in the postwar period

The article describes a punitive policy of the Soviet state in the post-war years (1945-1953). It identifies features that have occurred since the end of the Great Patriotic War. Copyright conclusions are illustrated by reference to the major criminal and political processes, which fall into the orbit as real traitors of the motherland, and baseless accusations Soviet generals and leaders in other areas of life. The paper also highlights the specifics of penal policy applied to inmates in the labor camps. It is pointed out that the largest protests of prisoners after the death of Stalin (Vorkuta, Norilsk and Dzhezkazgan) chronologically become the starting point to mitigate punitive policy of the Soviet state.

Key words: Soviet state, punitive policy, repress, death penalty, forced labor camps, protests of prisoners.

Установленная с конца 1920-х гг. в СССР административно-командная система управления обществом в своей сути оставалась неизменной до смерти Сталина в марте 1953 г. И в этом смысле Великая Отечественная война при всем ее величайшем масштабе и значении как для СССР, так и для международных отношений тем не менее не изменила сущности государственно-политических форм Советского государства и основных направлений ее развития. Если иметь в виду внутреннюю политику, то важнейшей ее составляющей были жесткие карательные меры в отношении политических противников советского режима. При этом важнейшую роль играли органы государственной безопасности и органы внутренних дел (НКГБ-МГБ, НКВД-МВД).

Вместе с тем, после войны ситуация несколько изменилась. Проводить, как раньше, открытые политические процессы с «единодушным» одобрением советским народом сурового наказания «классовым врагам» было уже не с руки - с большой долей вероятности можно предположить, что международная общественность осудила бы показные уголовно-политические спектакли. Между тем СССР нуждался в более-менее благоприятном отношении к себе, прежде всего это касалось экономических отношений, поскольку восстановить послевоенную разруху только собственными силами было проблематично. Поэтому к политическим оппонентам применялась другая тактика - наиболее крупных деятелей дискредитировать, отдалять и удалять с политического

32

олимпа (именно так произойдет, например, с тем же Жуковым, сюда можно добавить Моло-това, Кузнецова, Вознесенского и некоторых других высокопоставленных функционеров). Руководители и всякого рода деятели в разных сферах рангом поменьше (генералитет и ниже) оказывались на скамье подсудимых, но уже без пропагандистской шумихи, - Сталин, видимо, решил, что период открытых политических процессов нужно оставить в прошлом.

Что же касается действительных преступников (Власов и другие деятели РОА, предатели, пособники фашистов и др.), то в отношении их действовали, как и должно было быть в таких случаях, соответствующие нормы уголовного процесса, но уже без той фальсификации уголовных дел, которая имела место в отношении руководителей, хоть в малейшей степени, прямо или косвенно, посягающих на культ личности Сталина. Непосредственно после войны (1946 г.) каток репрессий прошелся по военачальникам. Сначала органы госбезопасности «разработали» командующего ВВС А.А. Новикова и других генералов и руководителей, которые якобы умышленно производили и принимали самолеты с заведомыми недостатками, повлекшими большое число жертв во время их эксплуатации, т.е. имело место привычное для довоенного советского режима обвинение во вредительстве [1, с. 68-69]. В дальнейшем волна армейских репрессий была продолжена.

Так, в январе 1947 г. были арестованы В.Н. Гордов, Герой Советского Союза, генерал-полковник, бывший командующий войсками Приволжского военного округа, его заместитель Г.И. Кулик, маршал, разжалованный в 1942 г. за сдачу Керчи до звания генерал-майора, и Ф.Т. Рыбальченко, генерал-майор, начальник штаба того же округа. Основой обвинения стали разговоры, подслушанные на квартирах В.Н. Гордова и Г.И. Кулика, оборудованных техническими средствами МГБ. Так, в декабре 1946 г. в своей квартире В. Гордов в беседе с женой и со своим заместителем генерал-майором Ф. Рыбальченко говорил: «Что меня погубило - то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное -тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это... Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!». Ф. Рыбальченко рассказывал своему собеседнику, что «в колхозах подбирают хлеб под ме-

телку. Ничего не оставят, даже посадочный материал... Надо прямо сказать, что колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца... Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся» [2, с. 69].

Конечно, по тем временам только слова о том, что «колхозники ненавидят Сталина», а Сталин «разорил Россию», однозначно вели на плаху, что, собственно, и произошло. А еще начались разговоры о том, что нужна «чистая, настоящая демократия», - следовательно, по мнению генералов, в СССР при Сталине нет демократии. Реакция Сталина была вполне прогнозируема - суд над В. Гордовым, Ф. Рыбальченко и Г. Куликом состоялся в августе 1950 г. Генералы обвинялись в намерениях изменить Родине, в подготовке террористических актов, антисоветской деятельности. Так, в отношении В. Гордова указывалось в обвинительном заключении: «Обвиняется в измене родине. Являясь врагом советской власти, стремился к реставрации капитализма в СССР и вместе со своими сообщниками Рыбальченко и Куликом в 1946 г. высказывал угрозы по адресу руководителей ВКП(б) и Советского государства, заявлял о необходимости свержения Советского правительства.

На протяжении ряда лет группировал вокруг себя враждебные элементы, в беседах с которыми возводил гнусную клевету на ВКП(б) и Советское правительство и делал злобные выпады против Главы Советского государства» [3]. Обвиняемые были приговорены к смертной казни. В данном случае необходимо отметить характерный зигзаг в карательной политике послевоенного СССР, связанный с тем, что Указом Президиума Верховного Совета СССР «Об отмене смертной казни» [4] смертная казнь была отменена (мотивировка касалась изменения международной обстановки, связанной с переходом к мирной жизни).

Однако, как показали ближайшие годы, это решение было явно поспешным. В формате авторитарно-тоталитарной системы, где еще недавно к смертной казни приговаривали за антисоветскую пропаганду, не говоря уже о более тяжких преступлениях, отмена расстрела явно выпадала из логики карательной политики. Теоретически такое, на наш взгляд, можно было допустить при условии, если потенциальная преступность была бы низведена властью до минимума; однако спада преступности не наблюдалось. Кроме того, власть рано уверовала в то, что покончено со всеми ее противниками - антисталинские выступления по-прежнему имели место - и действительные, и мнимые, сфабрикованные набившими на этом руку органами

33

госбезопасности [5, с. 112]. Так, во второй половине 1940-х - начале 1950-х гг. имел место такой феномен, как возникновение молодежных подпольных политических организаций, не согласных с правящим курсом в стране. В 1949 г при активном участии Г.М. Маленкова было сфабриковано известное «ленинградское дело» и началось уголовное преследование большой группы руководителей ленинградской партийной организации (Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова, М.И. Родионова, П.С. Попкова и др.) за их якобы антигосударственную деятельность. Здесь уже пахнуло ветром расстрельных процессов второй половины 1930-х гг. Но как быть, если смертная казнь отменена? Ответ очень прост - надо ее восстановить. По мнению А.И. Вдовина, именно в связи с арестами «преступников», «прокравшихся» на столь высокие руководящие посты, в январе 1950 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР была восстановлена смертная казнь, правда, закон касался только изменников Родины, шпионов, подрывников-диверсантов [6].

Между тем применение расстрела к осужденным по этому делу противоречило сложившимся принципам уголовного права о неприменении более строгого наказания за совершение преступлений, совершенных до принятия закона о введении данного наказания. Но на эти принципы никто не обращал внимания - ведь речь шла об «угрозе» государственной целостности! Тенденция на усиление карательной политики продолжалась из года в год, в связи с чем отмена смертной казни была вполне прогнозируема. И после ее отмены государство продолжало принимать акты в прежнем духе.

Отмеченные и другие репрессивные акты свидетельствуют о том, что внутриполитическое положение в СССР было достаточно сложным. Это подтверждается также продолжающимися уголовно-политическими процессами, которые возникали, как на конвейере, повторяя в определенной степени (безусловно, меньшей по интенсивности) зловещие тридцатые годы. Сталин по-прежнему, несмотря на победу в войне, считал, что в стране слишком много контрреволюционеров, тайно стремящихся свергнуть советскую власть, а вместе с ней и его самого.

Судя по всему, он так и не смог выйти из рамок узкоклассовой борьбы, в которую сам же себя и загонял, не желая менять свои идеологические убеждения, несмотря на то, что провозглашенные Октябрьской революцией идеи никак не становились реальностью, что эта реальность первичнее, чем абстрактные идеологические

программы, и нужно кардинально менять политику, учитывая фактическое положение дел и принимая действенные меры по исправлению перекосов практически во всех сферах жизни советского общества. Вместо этого 9 января 1953 г. Бюро Президиума ЦК, собравшееся практически в полном составе (не было только самого Сталина), утвердило текст сообщения в прессе об аресте группы врачей-вредителей. А 13 января 1953 г. в «Правде», в разделе хроники, появилось сообщение ТАСС, где, в частности, сообщалось: «Некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Указывалось, что большинство участников террористической группы были связаны с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой». И далее: «Следствие будет закончено в ближайшее время» [7]. Это дело венчало начатую Сталиным борьбу с космополитизмом. Параллельно продолжался еще один, остающийся малоизученным процесс по «менгрельскому делу». 4 февраля 1953 г

A.А. Игнатьев направил Сталину протоколы допросов арестованного министра госбезопасности Грузии Н.М. Рухадзе. Материалы допросов свидетельствовали об острейшем соперничестве в Грузии, о смене нескольких секретарей ЦК КП Грузии по обвинению в национализме, о широких масштабах сбора компромата на руководителей республики, о том, что компрометирующие материалы разыскивали на самого Л.П. Берию (при этом распространена версия о том, что данное дело инициировал сам Сталин с целью уничтожения Берии).

Можно упомянуть еще ряд процессов, посредством которых Сталин стремился очистить государственные структуры от «вредителей» и «врагов народа». Так, 2 февраля 1948 г. Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-полковника юстиции

B.В. Ульриха слушала в закрытом заседании «дело четырех адмиралов»: Н.Г. Кузнецова, Л.В. Галлера, В.А. Алафузова и Г.А. Степанова. Их обвинили в том, что в годы войны они передали англичанам и американцам секретные сведения. «Злым гением» этого судилища был министр Вооруженных сил СССР, заместитель председателя Совмина СССР Н.А. Булганин. Дело в том, что еще весной 1946 г Н.Г. Кузнецов выступил против сталинской идеи разделения на две части Балтийского флота.

34

Причем Н.Г. Кузнецова поддержал военно-морской совет, кроме воздержавшегося адмирала И.С. Исакова. Во второй раз «голова» Кузнецова «полетела» в январе 1948 г., когда при помощи Булганина он был отдан под суд чести под председательством маршала Л.А. Говорова. Постановление об этом подписал лично Сталин 19 декабря 1947 г. После этого «дело четырех адмиралов» было передано в Военную коллегию Верховного суда. Алафузова и Степанова приговорили к 10 годам лишения свободы, Галлера - к четырем, а Кузнецова освободили от суда, но предложили понизить в воинском звании до контр-адмирала. Гонениям, опять же в духе 1930-х гг., подверглась и интеллигенция.

В этом смысле показательным является дело Еврейского антифашистского комитета. ЕАК был распущен в ноябре 1948 г., а в декабре 1948 г. начались аресты его участников по обвинению в шпионаже. Под флагом борьбы с тем же космополитизмом в январском (1949 г.) номере «Правды» была помещена редакционная статья «Об одной антипартийной группе театральных критиков», в которой были обвинены в космополитизме Ю. Юзовский, А. Гурвич, А. Борщаговский и др. Критике также подверглись Павел Антокольский, Маргарита Алигер и Семен Гудзенко. В марте 1949 г. волна борьбы с космополитизмом достигла историков. Академик И.И. Минц и профессор И.М. Разгон были обвинены в том, что допускали «антипатриотические ошибки», а профессор А. Миллер обвинялся в «отходе от марксистско-ленинских позиций». В книге академика С. Козина «Эпос монгольских народов» обнаружили «националистические извращения в духе панмонголиз-ма». И в целом ситуация в сфере науки ухудшилась, что нашло свое воплощение в борьбе с «низкопоклонством», «космополитизмом» и «ошибочными теориями». Лучшие физики (П.Л. Капица, А.Ф. Иоффе) были отстранены от руководства институтами, завершился разгром генетики и ряда научных школ в физиологии, биологии и в других науках.

Карательная политика Советского государства находила также отражение в исправительно-трудовых лагерях, куда направлялись репрессированные «контрреволюционеры». Так, 21 февраля 1948 г. было принято Постановление Совета министров СССР, а затем (16 марта 1948 г.) в его развитие был издан совместный приказ министра госбезопасности СССР, министра внутренних дел СССР и генерального прокурора СССР «Об организации особых лагерей и тюрем МВД для содержания

особо опасных преступников и о направлении последних после отбытия наказания в ссылку на поселение под надзор органов МГБ» [8]. Этим актом предусматривалось в восьмимесячный срок осужденных к лишению свободы «шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, монархистов, националистов, белоэмигрантов, правых, меньшевиков, эсеров, участников других антисоветских организаций и групп и лиц, которые представляют опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности, перевести из общих ИТЛ и тюрем в организуемые МВД лагеря - в районе Караганды, в Темниках Мордовской АССР, в районе Колымы на Дальнем Севере и в Норильске, в Коми АССР, и особые тюрьмы - в городах Владимире, Александровске и Верхне-Уральске» [9].

Здесь же заметим, что формально в 1948 г. изданный еще в годы войны Указ от 22 апреля 1943 г. о каторжных работах для изменников Родины был отменен, однако для тех, кто уже был осужден к каторжным работам, наименование «каторжанин» не отменялось [10, с. 33]. В общей сложности было создано одиннадцать лагерей и три тюрьмы, а общая численность содержащихся там заключенных доходила до двухсот тысяч человек [11, с. 270].

В ИТЛ нередко нарушался режим содержания заключенных, далеко не всегда соблюдались бытовые условия жизни лагерников, тяжелыми были условия труда в отдаленных местах дислокации ИТЛ. Вкупе с весьма жесткими и нередко несправедливыми приговорами на длительные сроки лишения свободы это вызывало недовольство заключенных, особенно тех, кто участвовал в боевых действиях во время войны против фашистов, и создавало предпосылки для массовых неповиновений заключенных. Так, в 1946 г. в некоторых лагерях из-за попустительства должностных лиц имели место стихийные массовые драки, вызванные дерзким поведением «блатных» уголовников [12, с. 149]. Но основные протестные выступления происходили в конце 1940-х - середине 1950-х гг. Среди наиболее заметных событий в этом смысле нужно отметить следующие: вооруженный побег в Арзамасе в 1947 г.; пятидневную голодовку в Вахрушенском ИТЛ в 1951 г.; вооруженный побег в Краслаге в 1951 г.; массовую голодовку в Ухтижемлаге в 1951 г. и Экибастузлаге в том же году; волнения заключенных в Озерлаге в 1952 г.; восстание заключенных в Горлаге (Норильск) в 1953 г.; восстание заключенных в Речлаге (Воркута) в 1953 г.; восстание заключенных в Степлаге (Кенгир,

35

Джезказган) в 1954 г.; забастовку штрафного ИТЛ на Колыме в 1955 г.; восстание в Тайшетла-ге в 1956 г. [13, с. 336 ].

Самыми масштабными и организованными (создание комитета восставших, выдвижение конкретных требований к власти, элементы самоуправления заключенных внутри захваченных ими территорий ИТЛ и т.д.) были протестные выступления в особых лагерях, которые имели место вскоре после смерти Сталина, при этом протестные выступления заключенных в особых ИТЛ Воркуты, Норильска и Джезказгана получили достаточно большой резонанс. На наш взгляд, толчком к активизации протестных выступлений в этих ИТЛ стало психологическое напряжение заключенных, которые после смерти Сталина, снятия с

1. Пихоя Р.Г. СССР: История власти. 19451991. М, 1998.

2. Максимова Э. Подслушали и расстреляли // Известия. 1992. 16 июля.

3. АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 306. Л. 164-165.

4. Об отмене смертной казни: указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г. //Ведомости ВС СССР. 1947. № 17.

5. Лукин Ю.Ф. Сопротивление тоталитаризму, активность и протест в истории советского общества: дис. ... д-ра ист. наук. М., 1993.

6. О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам: указ Президиума Верховного Совета СССР от 12 янв. 1950 г. // Ведомости ВС СССР. 1950. № 3.

7. Правда. 1953. 13 янв.

8. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1а. Д. 267. Л. 79-82.

9. Там же. Л. 79.

10. Маркова Е.В., Волков В.А., Родный А.Н., Ясный В. К. Ученые - узники печорских лагерей ГУЛАга // Новая и новейшая история. 1998. № 1.

11. Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов. М., 1995.

12. Говоров И.В. Советское государство и преступный мир (1920-1940-е гг.) // Вопросы истории. 2003. № 11. С. 147-152.

13. Кравери М. Кризис ГУЛАГа. Кенгир-ское восстание 1954 года в документах МВД СССР М, 1995.

должности и последующего расстрела Берии, масштабной амнистии 1953 г. ожидали определенного облегчения своей участи, но не дождались такого облегчения, что посчитали несправедливым. И вот тогда указанные выше причины внутреннего характера послужили поводом для массовых волнений. Вместе с тем, протестные выступления заключенных, многие требования которых де-факто были признаны властью и частично удовлетворены, хронологически стали отправным моментом по смягчению карательной политики Советского государства, причем это смягчение было стремительным, о чем свидетельствует прежде всего выступление Н.С. Хрущева на известном ХХ съезде КПСС в 1956 г., которым ознаменовалось начало периода «оттепели».

1. Pihoya R. G. USSR: The history of power. 1945-1991. Moscow, 1998.

2. Maksimova E. Overheard and shot // Izves-tia. 1992. July 16.

3. Archive of the President of the Russian Federation. F. 3. Op. 58. D. 306. L. 164-165.

4. On the abolition of the death penalty: decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR of May 26, 1947 // Bull. of the Supreme Soviet of the USSR. 1947. № 17.

5. Lukin Yu.F The resistance to totalitarianism, activity and protest in the history of Soviet society: diss. ... Dr of History. Moscow, 1993.

6. On the application of the death penalty for traitors, spies, saboteurs squad: decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR of Jan. 12, 1950 // Bull. of the Supreme Soviet of the USSR. 1950. № 3.

7. True. 1953. Jan. 13.

8. State Archive of the Russian Federation. F. 9414.Op. 1a. D. 267. L. 79-82.

9. Ibid. L. 79.

10. Markova E.V., Volkov V.A., RodnyA.N. Yas-ny V.K. Scientists - Pechora GULAG prisoners // Modern and contemporary history. 1998. № 1.

11. Nekrasov V.F. Thirteen «iron» commissars. Moscow, 1995.

12. Govorov I.V. The Soviet state and the underworld (1920-1940) // Questions of history. 2003. № 11. P. 147-152.

13. Cravery M. GULAG crisis. Kengir uprising in 1954 in the documents of the Ministry of the Interior of the USSR. Moscow, 1995.

36