CC BY
81
оценивающих отношения властей к молодежи за последний год заметно возросло. В то же время, сегодня молодежь более самостоятельная и склонна решать свои проблемы сама.
За последний год актуальность жилищной проблемы среди молодых семей нисколько не снизилась и продолжает волновать как молодежь, так и старшее поколение горожан. Несмотря на то, что реальные меры для решения данного вопроса приняты и уже активно реализуются не первый год, острота вопроса не спадает, поскольку жилье не становится доступнее, как в силу экономических, так и бюрократических аспектов. В то же время, по мнению респондентов, сегодня имеется больше шансов приобрести жилье. У молодых респондентов появилась некоторая надежда на изменение ситуации с жильем в городе и возможности приобрести жилье, воспользовавшись реализуемыми на сегодняшний день программами для молодых семей или снижением цен на жилье в результате кризиса.
Динамика за 10 лет позволяет говорить о том, что среди городских жителей растет уровень удовлетворенности своими жилищными условиями. Однако, сегодняшний день 44 % планируют в ближайшем времени улучшить свои жилищные условия. Наиболее распространенным способом улучшения жилищных условий горожане называют покупку собственного жилья (20 %), обмен (13,2 %), а 11 % планируют взять кредит. При выборе жилья, все чаще городские жители обращают внимание на его качество, так до 15 % респондентов планируют приобрести жилье в доме элитной планировкой.
Выбор однокомнатной квартиры, как возможности решить первичные потребности в жилье сегодня отходит на второй план, поскольку это временное решение, требующее в дальнейшем своего решения. Опыт предыдущих лет, когда основная доля молодых семей отдавала предпочтение малометражным комнатам, сегодня не находит достаточно распространения. Наиболее оптимальным решением вопроса сегодня является приобретение 2-комнатной квартиры с переплатой, но позволяющей в перспективе расширение, как семьи, так и метража.
Уровень осведомленности горожан о возможности приобретения квартиры в ипотеку составляет 76 %, а условия ипотечного кредитования хорошо известны каждому четвертому горожанину. На сегодняшний день каждый четвертый сообщает о необходимости использования ипотеки для решения своих жилищных проблем. В отличие от ипотечного кредитования, с программой «Жилье для молодых семей» знакомы в два раза меньше респондентов (14,3 %). В целом имеют какое-то представление о программе «Жилье для молодых семей» 65 % респондентов. Менее всего горожане знают о программе «Доступное и комфортное жилье». Не более 9 % респондентов, опрошенных в декабре 2009 г., знают о национальном проекте достаточно много, еще 40 % только понаслышке.
Условия жизни во многом оказывают влияние на планирование семьи и рождение вторых и третьих детей в семье. Поддержка властей города в приобретении жилья очень важна для создания благоприятных условий жизни молодых семей. В целом 52 % респондентов высказываются о том, что в случае помощи в решении жилищного вопроса, они согласны планировать рождение ребенка. Каждый четвертый совершенно твердо заявляет о такой готовности. Таким образом, улучшение жилищных условия для молодежи выступает в качестве одного из условий расширение семьи и планирования рождения детей.
Е. В. Письменный
СМЫСЛОВЫЕ УРОВНИ МИФОЛОГЕМЫ МАТЕРИ В КОНТЕКСТЕ ТЮРЕМНО-ВОРОВСКОЙ СУБКУЛЬТУРЫ
Данная статья посвящена анализу мифологемы матери в мифологической системе тюремно-воровского сообщества. Образ матери, восходя к древнему архетипу богини-
хранительницы, в условиях пенитенциарного пространства приобретает определенные специфические черты. Содержание мифологемы может выражаться на различных смысловых уровнях. Для заключенных, не входящих в воровскую субкультуру, образ матери формирует и поддерживает связь с оставленной родной средой. Для субъектов воровского сообщества данный образ символизирует связь с тюрьмой как средой, формирующей носителя воровской субкультуры, и персонифицируется как воплощение воровской правды и чести. Оба смысловых уровня мифологемы широко эксплицированы в тюремно-воровском фольклоре, арго, в сюжетах татуировок.
Ключевые слова: пенитенциарная система, тюремно-воровская субкультура, мифологема матери.
Образ матери является мифологемой, чрезвычайно часто воспроизводимой в различных мифологических системах, как традиционных, так и современных. В структуре любой архаической мифологической системы присутствуют образы, символически представляющие собой архетип высшего женского существа, воплощающего «психологическое ощущение смены поколений, преодоления власти времени, бессмертия» [1. С. 111], а также реализующего потребности человека в ощущении материнской опеки, связи с тем пространством своего внутреннего и внешнего мира, которое он чувствует как родное. Среди женских божеств архаических культов можно выделить богинь, выполняющих функции опеки, помощи человеку, сбережения его жизни, либо выражающих культ плодородия, тем самым представляя собой образ благодетельницы для земледельческих обществ той эпохи. В греческой мифологии таким персонажем была Деметра - богиня плодородия; в Китае, Корее и Японии был очень популярен культ Гуаньинь - божества, выступающего преимущественно в женском обличье, спасающего людей от всевозможных бедствий, дарующего детей и оказывающего помощь при родах. В славянской мифологии существовал культ берегинь и рожаниц, которые осуществляли те же оберегающие функции, и также помогали при родах. Позднее, после крещения Киевской Руси, эти божества трансформировались в образ Богородицы как охранительницы и заступницы всех православных христиан, материнская сущность которой прямо отражена в ее имени. То есть все эти образы представляют собой воспроизведенную в различных, не связанных между собой мифологических системах мифологему, основанную на архетипе, отражающем потребность человека в получении защиты и помощи, а также поддержании связи с тем, что человек считает родным, при условии оторванности от привычной для себя среды. Данный архетип обретает сущностные характеристики, наполняясь коллективным сознательным опытом определенной социокультурной общности, и воплощаясь в конкретном мифологическом образе.
Образ матери и в современных мифологических системах продолжает быть актуальным, так как сохранилась потребность в ощущении человеком связи с родной средой, обретении поддержки и защиты. Образ матери символизирует родину и формирует образ защитника, черпающего силы из своей связи с родной землей либо с социальнополитической системой, ассоциируемой с понятием родины, в любом случае этот древний образ активизирует переживание связи с родной для человека средой, формируя опору для преодоления каких-либо трудностей.
Поддержание такого рода связи очень важно в различных лиминальных средах, попав в которые, человек оказывается оторван от своей привычной среды и ощущает острое чувство одиночества, потерянности, собственной чужеродности. Это особенно ярко проявляется в условиях лишения свободы, оказавшись в которых человек разом теряет всю систему привычных связей и осознаёт себя во враждебном, чужом мире, в котором ему необходимо выживать зачастую в течение многих лет. Интересно, что в условиях свободы данная мифологема теряет актуальность у многих бывших заключенных, так как, на-
ходясь в привычном для себя окружении, они не нуждаются в переживании связи с материнским, родным миром, осуществляемом через мифологему матери. В пенитенциарном же пространстве данная мифологема отражает базовую потребность множества людей, что подтверждается тем, что уважение к образу матери возведено в тюремном мире в ранг закона, обязательного для исполнения. «Мать почитается как “последняя святыня”, оскорбление в ее адрес воспринимается куда острее, чем в свой. Культ матери прочно укоренен в тюремном фольклоре. Характерны фразы-клише (для писем и татуировок):
В этой жизни только мать меня сумеет оправдать.
Любви достойна только мать, она одна умеет ждать!
Есть только одна женщина, которая умеет ждать - это мать!
Хоть руки скованы цепями, цветок дарю любимой маме.
Мать воплощает здесь неразрушимую, последнюю связь» [4].
В традиционных обществах нарушение связи с матерью часто трактуется как причина разрыва с обществом, отторжения им. Ребенка, проклятого матерью, может унести леший, злой дух либо иная нечисть. Этот же мотив воспроизводится и тюремным фольклором, в произведениях которого часто именно нарушение материнского запрета рассматривается как причина отторжения от общества:
«Не слушал мать, так слушай звон цепей тюремных.
Не слушал материнских слов, так слушай звон ключей тюремных» [4].
Вера в нерушимость связи с матерью сохраняется у заключенных даже наряду с наличием довольно циничного отношения к идее доверия и преданности в общем, и к женской любви и преданности в частности. «Единственным святым человеком для представителей криминальной среды остается мать, это единственный человек, которому они доверяют, кого любят и не предают: «Здравствуй, старая добрая мать. Обнимаю и крепко целую...», «Нет в мире прочности сильней, чем та, с которой мать своих отверженных детей не перестанет ждать.» [2. С. 123].
То есть в рамках тюремной субкультуры мифологема матери символизирует неразрывную связь человека с родной средой, от которой он изолирован, сохраняя причастность к ней посредством этого образа. Наличие именно такой смысловой характеристики мифологемы матери свидетельствует о том, что выражающий ее человек не разорвал глубинной связи с социумом, с внешним миром, и не перешел в воровской мир, став субъектом воровской субкультуры, и приняв смыслы, предписываемые мифологической системой криминального мира. Следовательно, он видит себя временным обитателем мест лишения свободы, на тюремном арго называемым «случайным пассажиром», сохраняя связь с внешним социумом, и идентифицируя себя с субъектом внешнего, законопослушного, а не воровского, мира, что нужно учитывать, планируя воспитательную работу с данным человеком.
В рамках же воровской субкультуры мифологема матери совершенно меняет свой смысл, обозначая уже связь не с внешним миром свободы, а, наоборот, с миром тюрьмы. В воровской мифологии образ матери приобретает сразу несколько взаимосвязанных смыслов. Наиболее общим из них является восприятие субъектом воровской субкультуры тюрьмы как родной матери. В самом деле, если заключенный, не придерживающийся воровских понятий, воспринимает пенитенциарное пространство как чужое, мертвое, и сохраняет посредством образа матери связь с оставленным социумом, то человек, примкнувший к воровскому миру, рассматривает тюремное пространство в качестве родного дома, и персонифицирует его в образе матери.
«Я пишу тебе, мама, из глубин Соликама...» - эти строки обращены не к конкретной матери, а к персонифицированному образу тюрьмы.
«А в холодных бараках цепь гремит на собаках.
Нас солдаты пинками выгоняют во двор,
Чтобы я расписался, от тебя отказался, мама,
И публично признался, что я больше не вор» (Иван Кучин, современный шансон).
Человек, попавший в тюрьму, встает перед необходимостью выбора - отбыть свой срок в этом чужом мире и вернуться в свой, привычный и родной мир, либо принять это пространство в качестве своего, родного, переродиться и стать его коренным обитателем (конечно, если воровская среда согласна принять его). Избрав второй путь, человек становится «блатным» - человеком, живущим по «воровским понятиям» - своду правил, обязательных для исполнения. В этом случае он автоматически разрывает свою связь с внешним миром, символически умирает для него, вновь рождаясь в тюрьме, отказываясь даже от собственного имени, получая взамен кличку. В 60-70-е годы в следственных изоляторах бытовала традиция, которая состояла в том, что новички, проходящие в камере ритуал инициации («прописки»), кричали в окно камеры: «Тюрьма, дай кличку вору!» В других камерах кто-нибудь кричал, например, «Крест» или «Чижик». Это был голос тюрьмы. Первое выкрикнутое слово становилось кличкой неофита, даже если слово это было неблагозвучным. Считалось, что фактор судьбы также играет значение. То есть в данном случае имеет место феномен персонификации тюрьмы, одушевления ее, человек ведет с ней диалог, и просит наречь его именем. В ритуале инициации тюрьма одновременно предстает в двух ипостасях, тесно связанных между собой. Она становится могилой для человека, пришедшего извне, одновременно представая и материнским чревом, из которого рождается ее сын, получая при рождении новое имя, имеющее значение только в системе тюремно-воровской субкультуры. Неофит вскармливается тюрьмой, вбирая в себя ее атмосферу, впитывая традиции и понятия воровского мира. «В ситуации принципиального отказа криминальных авторитетов от семьи и родственных связей реальная мать преступника - лишь абстрактный положительный центр враждебного в целом мира “гражданки”. Это романтическое воспоминание из прошлой жизни: “Не жди меня, мама, хорошего сына.”» [3. С. 68]. «Не забуду мать родную» - двойной смысл данной татуировки понятен лишь для осведомленных - имеется в виду не физическая мать, а тюрьма, ставшая матерью «блатному». Широкое распространение среди представителей воровской субкультуры имеет татуировка-аббревиатура «КОТ», которая расшифровывается как «коренной обитатель тюрьмы».
То есть в этом случае функция мифологемы матери, по сути, остается прежней - поддержание эмоционально-энергетической связи со своим миром, с родной средой. Но этот смысловой уровень мифологемы находится совершенно в противоположной системе координат. Свой мир - это мир тюрьмы. Если представитель тюремной субкультуры нарушает заветы матери и отлучается от родного мира, изгоняется из него, но, раскаявшись, получает возможность вернуться назад, залогом чего является поддерживаемая связь посредством мифологемы, то представитель воровской субкультуры безжалостно рвет эту связь, соединяясь с тюремно-воровским миром посредством мифологемы, имеющей ту же форму, но иные содержательные характеристики. Хотя и он, нарушив заветы матери-тюрьмы, также будет отлучен от воровского мира.
В контексте тюремной субкультуры мифологема матери близка по своим содержательным характеристикам архаическим образам богинь-благодетельниц, таких как Гуаньинь, берегини, богородица, то есть мифологическим существам, для которых благодеяние является сутью. В рамках же воровской субкультуры мифологема матери имеет некоторые параллели с древними богинями судьбы - мойрами из древнегреческой мифологии, скандинавскими норнами, либо славянской Макошью, или славянской же богиней Марой, которые не были благодетельницами, но ценили верность долгу и решимость идти по выбранному пути, каким бы этот путь не был. В данном случае мифологема матери вбирает в себя еще и образ богородицы как воплощение сострадания к испытывающим лишения преданным адептам тюремно-воровского мира.
В рамках тюремной субкультуры образ матери одновременно символизирует как конкретную мать человека, так и связь с его родной средой. В контексте воровской субкультуры, кроме персонифицированного образа тюрьмы, мифологема матери также может символизировать и конкретного человека. В условиях воли преступник может иметь «воровскую маму», которая также называется «махин», «мазанка», «маханша», «паханка», либо «паханша». Это может быть женщина-воровка «в законе», которая является хранительницей старых воровских традиций и руководит группой воров. Также это может быть «цуцуня» - «пожилая женщина, мать блатного, дающая приют ворам, освободившимся из мест лишения свободы, либо содержательница притона, воровской малины, либо хранительница воровской добычи, либо скупщица краденого, и т. п.» [3. С. 68].
Здесь «воровская мать» предстает в качестве символической матери воров, архаического образа первопредка, прародительницы криминального братства, хранительницы воровского закона. Она сама становится воплощением воровских понятий, центральным символом воровской правды и чести.
В заключение можно сказать, что мифологема матери в рамках тюремно-воровской субкультуры, восходя к одному архетипу, тем не менее, имеет различное смысловое содержание, отражая собой базовые интенции, потребности субъектов пенитенциарного пространства. Для разных категорий заключенных эти интенции также различны, что и обусловливает многоуровневое осмысление данной мифологемы в пенитенциарном пространстве.
Список литературы
1. Аверинцев, С. С. Архетипы / С. С. Аверинцев // Мифы народов мира : энциклопедия. В 2 т. Т. 1. - М., 1980. - С. 111.
2. Дубягина, О. П. Криминалистическая характеристика норм, обычаев и средств коммуникации криминальной среды / О. П. Дубягина. - М. : Издательство ООО «Юрлитин-форм», 2008. - С. 123.
3. Побережный, С. К. Криминальные татуировки как воровские символы осужденного: их использование в криминалистике, криминологической конфликтологии в оперативнорозыскной деятельности / С. К. Побережный, В. В. Шарун // Вестн. Калининград. юрид. ин-та МВД России. - 2007. - № 2. - С. 68.
4. Пронимальная символика [Электронный ресурс]. - http://refemax.ru/06/dok. php?id=00084.
