CC BY
101
Культурология
УДК 008
Камедина Людмила Васильевна Ludmila Kamedina
СМЫСЛОВАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ В КУЛЬТУРНО-ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ МИХАИЛА ВИШНЯКОВА
SEMANTIC REPRESENTATION IN CULTURAL-POETIC WORLD OF MICHAEL VISHNYAKOV
Анализируется смысловая репрезентация в культурно-поэтическом мире М. Вишнякова. Эта репрезентация представлена славяно-языческими, православными и мировыми образами, символами, знаками. Автор приходит к заключению, что творчество М. Вишнякова — своеобразная модель русского культурного бытия, транслируемая современникам и потомкам
Ключевые слова: смысловая репрезентация, национальные ценности, традиции, культурно-поэтический мир, диалог культур
Культурно-поэтический мир русского поэта последней трети ХХ столетия Михаила Вишнякова представлен символами, знаками, кодами предшествующих культурных традиций. В этой связи актуальной проблемой является освоение наследия поэта, которое в эпоху возрождения национальных ценностей может быть переосмыслено в границах духовной целостности русской культуры. Задача настоящего исследования — на основе смысловой репрезентации смоделировать универсальный проект русского бытия, каким он представлялся М. Вишнякову.
Русская культура складывалась из знаков, символов, образов народной и христианской культур [6]. Казаки, которые осваивали Сибирь, принесли в сибирские земли русские культурные традиции, народные праздники, обычаи, обряды, иконы, молитвы и т.д. Все это растворилось в Даурской
In this article the author analyzes the semantic representation in the cultural-poetic world of M. Vishnyakov. This representation is expressed by the slavyano-pagan, orthodox and world images, symbols, signs. The author comes to conclusion that M. Vishnyakov’s creativity is the original model of Russian cultural life, which transferred to contemporaries and descendants
Key words: semantic representation, national values, traditions, cultural-poetic world, dialogue of cultures
земле, где жил и творил М. Вишняков.
Первая линия словесно-поэтического наследия М. Вишнякова — мир славянского язычества, воссозданный в особых образах, ритмах, запахах, цветописи. Один из разделов сборника сочинений поэта называется «Славяне». Здесь описывается богатство Русской земли, славные битвы, упоминаются языческие боги, волхвы и идолы. Здесь задается ритм русской жизни — несущаяся конница, звон половецкой сабли: «Вздыбилась, летит Россия / в грозовой десятый век» [1; Т. 1; С. 260].
Затем эти ритмы, образы, знаки и смыслы перетекают в пространство Да-урии. Поэт «берет горсть родной русской земли» и переносит все, что он сам любит, что ему дорого, в Даурскую землю. Другими словами, русское культурное бытие репрезентируется в культурный мир «окраинной земли», с одной стороны, далекой, с дру-
гой — близкой и родной. Следует отметить, что эта земля издавна привлекала русского человека. В Древней Руси ходили слухи о сказочно богатых землях на востоке. Целые семьи, деревни срывались со своих мест и устремлялись на восток в надежде обрести «рай земной». Побеги в Даурию были так часты, что сибирским воеводам было приказано ловить беглецов, заставлять их целовать крест на том, чтобы «в Даурскую землю не съезжать» [3; С. 171].
В творчестве М. Вишнякова сохраняются ценности русской культуры: любовь к родной земле; гордость за великое прошлое и славные победы; воспевание красоты родной земли, добрых дел русских людей, их милосердия и терпения. В стихотворении «Голубику посыпали сахаром» поэт воспроизводит такие культурные знаки русского бытия, как гостеприимно накрытый стол, долгие разговоры, натопленную баньку с березовым веником, которая лечит не только тело, но и душу. Эти национальные «пароли» поддерживают связь между сменяющимися поколениями, сохраняют историческую преемственность в потоке времени и напоминают о целостности русского культурного бытия [9]. Поэт сам констатирует смысловую репрезентацию в строке — «Здравствуй, русская жизнь незабытая!»
Однако в творчестве М. Вишнякова мир славянской культуры выступает во взаимодействии с миром кочевой культуры, представленным через такие образы, как «ржавые курганы», «синие родники», грозы и «ветры кочевий», «кованые ножи», юрты, войлок, ночные отары и т.д. В поэме «Даурское лето» поэт, отмечая ритмы азиатской жизни — набеги, побоища, кровную месть, констатирует: «Быть может, уживчивый русский характер/ один и сумел сцементировать здесь/ все эти народы и все племена» [1; Т. 2; С. 121]. В этой поэме М. Вишняков поэтически воссоздает и образ мироуст-роения даурского кочевника: неторопливое течение жизни, созерцательность, думы о вечном, гостеприимство, всегда горящий очаг, «тишину ночи», «сонного ягненка» и Будду в изголовье. Мятежная душа лирического героя находит в «глубинной Азии»
покой: «Скажи, отчего в этих темных равнинах/ ко мне, славянину, пришел исцеляющий душу покой ?» [1; Т. 2; С. 120].
/П о о
Славянский мир и мир кочевой культуры объединяет такая особенность, как целостность мировосприятия носителей этих культур. М.И. Гомбоева, исследуя образ мироустройства хори-бурят, отмечает, что «истоки целостного мировоззрения находятся в образе жизни людей кочевой культуры, в глубинной связи животноводов с миром природы» [2; С. 78]. Особое значение для обеих культур имеет культ предков, что также находит отражение в творчестве М. Вишнякова: он часто разговаривает с умершими — дедом, бабкой, отцом, матерью, старшим братом, друзьями.
В восточной и славянской моделях ми-роустроения часто совпадают горизонтальные смыслы, связанные с личностным, земным, и вертикальные (духовные) смыслы, выводящие человеческую мысль к божественным истинам. Холистическое видение мира в целостности земного и небесного [10], человеческого, природного и божественного отражается в поэзии М. Вишнякова. Он пишет: «Родная Даурия, синие сны!/ Спасибо за редкие в жизни минуты,/ за доброе утро,/ за высь возвышений и глубь глубины.../ Пусть резко и круто/ высокое солнце встает над судьбой./ Теперь уж навеки со мной остается/ и холод колодца,/ и черная трубка с багряной резьбой» [1; Т. 2; С. 125-126].
Вторая культурная линия поэзии М. Вишнякова — православная — была задана в Х столетии всей древнерусской культуре христоцентричной византийской традицией. Русское культурное бытие наполнилось религиозными смыслами, которые передавались из поколения в поколение. Смысловая репрезентация первообразца культурной модели русского мира с его ценностными установками, эстетическими образами и художественным богословием обнаруживается в классической культурной традиции: в творчестве А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя, Ф. Достоевского и др. Не исчезает духовный смысл и в произведениях русской советской литературы,
например, у таких писателей, как В. Кожи-нов, В. Распутин, С. Куняев, Н. Рубцов и др [7; С. 139]. Принадлежит к этой плеяде русских авторов и М. Вишняков. Он осваивает русские религиозные смыслы через опыт своих предков, старообрядцев деда и бабки, через христоцентричную культуру Древней Руси, через собственный религиозно-мистический опыт постижения русского бытия.
Так, по мысли М. Вишнякова, «русский путь» в мире — «вещий», «пророческий», определенный Божьим промыслом: «А будет ночь иль утро?/ Беда или победа?/ Общественная смута?/ Наш путь еще неведом.../ На это Божья воля» [1; Т. 1; С. 76]. В поэме «Золото короны» «люди Белой идеи» уповают на Бога. Сам поэт считает, что поэтический дар дан ему Богом, присутствие которого он чувствует во время написания стихов. Например, в стихотворении «Письмо из охотничьей избушки» поэт фиксирует зарождение поэзии. Он остался один в аскетичной обстановке лесной избушки, перед ним зажженная лампада — символ жизни, «морозная луна» — друг поэтов, блеск звезд — все это способствует вдохновению, и оно приходит: «И черчу я ответные знаки/ на снегу под морозной луной» [1; Т. 1; С. 107]. Божественное присутствие отмечено строчками: «Не один я сегодня во мраке —/ кто-то есть по соседству со мной». В этом стихотворении М. Вишняков повторил поэтические коды творчества русского поэта Б. Пастернака. В своем лирическом послании «Зимняя ночь» Б. Пастернак кодирует процесс творческого вдохновения, пришедшего к нему в февральскую метель, в которой зарождается огонек тепла, любви и поэзии — «Свеча горела на столе,/ Свеча горела» [4; С. 420]. М. Вишняков заменяет свечу лампадой. Писание строк-знаков на снегу сродни у М. Вишнякова евангельскому сюжету, в котором Христос сидел в одиночестве и чертил знаки на песке [Ев. Иоанн: 8, 6]. Греки, переводя первый стих молитвы «Верую», называли Христа «поэтом Неба и Земли». В своем стихотворении М. Вишняков повторяет жест Христа-по-эта, тем самым приравнивая сотворение
стиха к сотворению мира.
Постоянны обращения М. Вишнякова к ангелам, святым, Богородице. Его любимый ангел — архангел Михаил, небесный покровитель поэта, с которым поэт вступает в диалог: «Михаил Архангел с коня/ грозно спрашивает меня:/ «Это ты, чело-вече бедный,/ Божий мир поставил над бездной?/ Огнеметным копьем в борьбе/ не по змию бьешь — по себе». Ответ поэта искренний и точный: «Этот храм не я изувечил,/ не покойный отец, не дед./ Это — гром недавних побед./ Красный гром прокатился в поле...»[1; Т. 1; С. 100]. Вину разрушения и поругания святынь автор возлагает на «красный гром», который прокатился над Россией, уничтожив святыни. Почитание святого Михаила Архангела связано в поэзии М. Вишнякова не только с личным покровительством, но и с боевым, грозным духом архистратига небесного воинства. Его Архангел на коне, как воин, который восстает против зла мира. Именно ему, Архангелу Михаилу, предстоит в конце времен сразиться с духом зла и победить антихриста [5; С. 351-353]. В поэзии М. Вишнякова Михаил Архангел — защитник Руси, ее святынь, попранных традиций. Поэту близок воинствующий ангел. Идею духовной победы русской культурной традиции над «дикой степью» ознаменовал и первый храм Читы, названный также во имя святого Михаила Архангела. Небесный архистратиг одерживал духовную победу над кровной местью и враждой, он воздвигался для последней битвы со злом. Этого не мог не знать М. Вишняков, проживший в Чите почти всю жизнь.
Стихотворение «Пой, Чикой!» можно назвать знаковым. Село Красный Чикой в Забайкальском крае принято считать старообрядческим. Когда-то в нем поселились сосланные духовные потомки «расколоучи-теля Аввакума». Здесь, как нигде в Забайкалье, родилось много «русоголовых и голубоглазых ребятишек», здесь долгое время сохранялась православная старообрядческая вера. Здесь отмечена традиция ставить «расписные ворота», как в Древней Руси. Именно Чикой представлен у М. Вишня-
кова русскими «воротами» в «глубинную Азию». У ворот — «Богородица с сыном стоит». Особое почитание Богородицы отмечено у старообрядцев. Поэт «поставил» Небесную покровительницу Русской земли на «воротах» России-Азии, чтобы охранять русское пространство. Использовал М. Вишняков и национальный символ времени — прядение пряжи. В Чикое время остановилось и стало вечностью: «время вечную пряжу прядет» [1; Т. 2; С. 47]. Главные ценности русской жизни, духовные смыслы национального бытия репрезентируются в этой небольшой деревне, ставшей в поэзии М. Вишнякова центром русского мира в Азии. Название стихотворения и рефрен даны в стихотворении М. Вишнякова в повелительном наклонении — «пой, Чикой!». Это и требование, и вера-надежда-любовь к русской песенной поэзии, которая транслирует национальные идеалы, символы, знаки и смыслы русского культурного бытия.
Из почитаемых святых в поэзии М. Вишнякова — «Златоуст да Никола», которые также вписываются поэтом в русский культурный мир, также несут ответственность перед Богом за судьбу России. В культурном образе сна М. Вишнякову видится, как Николай Чудотворец собирает под «чистые светлые знамена» русский народ. Духовные смыслы особого божественного покровительства над Россией сплетаются с духовными смыслами особого пути русского народа.
Истина, которую впитал с молоком матери русский поэт, — в «пшеничном поле», умытом росой, в любви к березам и их «милому шелесту», который «все время стоит в ушах», «в серебряных брызгах на валунах реки Каменушки», в «синей степи» и «спелых жарках», наконец, в «счастливых слезах» от соприкосновения с картинками русского образа. Слезы умиления при виде образа русской красоты — это дар Божий, дающий через слезу ощущение причастности к Русской земле, народу, предкам, которые генетически передавали из рода в род острое ощущение родной земли. М. Вишняков подтверждает это в стихах: «Я, видимо, очень русский,/ иначе откуда счастливые
слезы/ при виде тропинки во ржи?» [1; Т. 1; С. 125].
Раскрывая духовный смысл «русской правды», М. Вишняков подводит русского человека к постижению своей подлинной истории, своего национального бытия, к возрождению самосознания, национальной самоидентификации. Не нарушая линию исторической преемственности вертикальных духовных смыслов русской культуры, поэзия М. Вишнякова наследует и воспроизводит образы и смыслы классической русской литературы. В его поэзии найдутся смысловые репрезентации из А. Грибоедова, А. Пушкина, М. Лермонтова, И. Гончарова, Ф. Тютчева, А. Фета, Н. Некрасова, С. Есенина, А. Блока, Н. Гумилева, И. Бунина, а также диалоги с современными ему поэтами — В. Высоцким, Н. Рубцовым, Ю. Кузнецовым и др.
Однако творчество М. Вишнякова представлено не только славяно-языческой и русской православной традициями, к ним органично примыкает мировая культура. Это находит отражение в диалогах М. Вишнякова с древними поэтами и философами Гомером, Феано, восточными поэтами Ли Бо, Ай Цин, с западноевропейскими лириками XIX — XX вв. П. Верленом, Р.М. Рильке. Русский поэт обращается к образам и символам мировой культуры, потому что они волнуют его так же, как образы и символы Руси/России. Это знак уважения к культуре Другого. Такие отношения были заданы еще А. Пушкиным, и русская культурная традиция никогда от них не отказывалась.
Любовь к женщине, грусть осенней тоски, которая превращает поэта в «раненый листок», ощущения красивой ленивой пантеры, готовой к неожиданному прыжку, — вот мир волнений М. Вишнякова, переданный поэзией Верлена и Рильке. Загадочно-обманчивая пантера напоминает Россию, спящую до времени. Символичны и два стихотворения, взятые у Рильке — «Будда» и «Россия». Диалог с западноевропейским поэтом М. Вишняков пропускает через любимую Даурию, в которой сошлись Русь и «глубинная Азия». Золотые купола
храмов с колокольными звонами и неподвластный течению быстрого времени Будда — все это остается в культурных знаках русского поэта.
В поэме «Золото короны» М. Вишняков описывает большой Русский Исход после октябрьской революции, совершавшийся на «окраинной земле» России в глубь Азии, которая веками наступала на даурские земли, а теперь принимала в себя русскую Дау-рию. В стихотворении «Видение на Нерче» М. Вишняков рассматривает наступление Азии на Даурию и отступление от нее как «прилив и отлив»: «тунгусско-манчжурские сопки. растворились в славянской крови», «щемящий березовый запах» в Азии «дышит тайной» [1; Т. 2; С. 20]. Русский Исход, по мнению М. Вишнякова, не вечен. В конце ХХ в. закончилось время революционной смуты, и «медленно Русь отступает на запад». «Глубинная Азия» вновь поглощает пространство «окраинной земли». Однако отступление России, ее «вечные сны» — это явление кажущееся. Россия «спит глубоко, но обманно,/ как дерн, под титановой пяткой ракет», — напишет М. Вишняков [1; Т. 1; С. 91]. По мнению поэта, Россия в своих снах накапливает силы, собирает слова, сохраняет духовные смыслы для будущего поколения.
Одна из поэм М. Вишнякова имеет знаковое символическое наименование — «Даурский трилистник». Три листа древней Даурии в культурно-поэтическом мире М. Вишнякова символизируют три вектора: славяно-языческий, православный и мировой, аккумулирующие духовные смыслы всех трех направлений и формирующие культурную модель русского бытия на «окраинной земле» России. Эта культурно-поэтическая модель русского мира М. Вишнякова не остается в состоянии покоя, внутри нее сохраняются, зреют, затухают исторические идеи. Духовные смыслы «даурского
Литература
трилистника» то поглощаются «глубинной Азией», то растворяются в русской Даурии, то отступают на запад. Не случайна последняя запись М. Вишнякова в «Раноставах великого «Слова» от 1 января 2000 г., дата-предчувствие новой эры, которая начинается со знакомого образа сна: «Сегодня мне приснился автор “Слова”. Он задумчиво сидел на белом коне, который, опустив голову, мирно щипал траву на высоком холме моей Даурии. Но за плечом всадника
— совсем рядом, ясно различимо — синели поля и перелески Древней Руси» [1; Т. 2; С. 288]. В любимый вишняковский жанр сна включены известные русские символы: белый конь — символ победы; молодой юноша-автор — символ расцвета творчества, свободы и любви молодой рождающейся Руси; «высокая» Даурия — символ древности, первообраз евразийства; синие поля — символ вечного и бесконечного пространства Русской земли; перелески как легкие преграды, которые нипочем молодому всад-нику-победителю; Древняя Русь — зеркало Даурии.
Таким образом, оригинальность творчества М. Вишнякова заключается в том, что он смотрит на русскую жизнь из «глубинной Азии», из «таинственной Даурии», где «переплавились» многие культурные традиции: восточные, русские, западные. Рефлексируя в духовных смыслах национальной традиции, поэт соединяет в своем культурно-поэтическом мире ее артефакты
— темы, образы, смыслы, символы, знаки. Он выстраивает художественное целое из временных пластов, воскрешая память о прошлом. Исходя из этого, можно заключить, что духовные смыслы художественнопоэтического мира М. Вишнякова — национальный ориентир русского культурного бытия, транслируемый современникам и потомкам.
1. Вишняков М.Е. Стихи и поэмы. В 2-х т. — М.: Русь, 2005.
2. Гомбоева М.И. Образ мироустройства хори-бурят. — Чита: ЗабГПУ, 2002. — 189 с.
3. Панченко А.М. Русская история и культура. — СПб.: Юна, 1999. — 515 с.
4. Пастернак Б.Л. Стихотворения и поэмы. — М.: Художественная литература, 1988. — 511 с.
5. Перевезенцев С.В. Россия. Великая судьба. — М.: Белый город, 2007. — 704 с.
6. Пономарёва Г.М. Культура допетровской Руси // Культурология: История мировой культуры. — М.: Академия, 2003. — С. 245-262.
7. Сохряков Ю.И. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза ХХ в. (70-80-е гг.). — М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 240 с.
8. Толковая Библия в 3 книгах — СПб.: Странник, 1913. Репринтное издание 1987 г.
9. Тростников В.Н. Православная цивилизация: исторические корни и отличительные черты. — М.: Издательский дом Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник», 2004. — 270 с.
10. Smuts J.C. Holism and Evolution. Macmillan, 1926. 384 p.
Коротко об авторе _
Briefly about the author
Камедина Л. В., канд. филол. наук, доцент, профессор кафедры литературы, Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет (ЗабГГПУ) kamedina ludmila@mail.ru
L. Kamedina, Doctor of Philological sciences, assistant professor, professor of the literature department, Zabaikalsky State Humanitarian and Pedagogical University
Научные интересы: русская литература, русская культура
Scientific interests: Russian literature, Russian culture
вз
