CC BY
61
№ 1, 2006
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Фурсов А. Колокола истории / А. Фурсов // Рубежи. М., 1996. № 6. С. 4.
2 Спиноза Б. Приложение, содержащее метафизические мысли / Б. Спиноза // Избр. произв. : в 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 290.
3 См.: Пригожин И. От существующего к возникающему : Время и сложность в физических науках / И. Пригожин. М., 1985 ; Он же. Порядок из хаоса : Новый диалог человека с природой / И. Пригожин, И. Стенгерс. М., 1986.
4 Вольтер Ф. М. Избранные страницы / Ф. М. Вольтер. СПб., 1914. С. 17.
5 См.: Кант И. Опыт введения в философию понятия отрицательных величин / И. Кант // Соч. : в 2 т. М., 1964. Т. 2. С. 106.
6 См.: Саган К. Драконы Эдема / К. Саган. М., 1986.
7 См.: Плюснин Ю. Проблемы биосоциальной эволюции / Ю. Плюснин. Новосибирск, 1990.
8 Вейдле В. Умирание искусства / В. Вейдле // Самопознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 286.
9 См.: Фромм Э. Этика и психоанализ / Э. Фромм. СПб., 1993.
10 Цит. по: Горелов А. А. Эволюция культуры и экология / А. А. Горелов. М., 2002. С. 288.
11 См.: Шпенглер О. Закат Европы : Очерки морфологии мировой истории : в 2 т. / О. Шпенглер. Минск, 1999. Т. 2. С. 19—20.
12 Лоренц К. Агрессия (так называемое зло) / К. Лоренц. СПб., 2001. С. 264.
13 Лоренц К. Обратная сторона зеркала / К. Лоренц. М., 1998. С. 416.
14 См.: Горелов А. А. Указ. соч.
15 Юнг К. Архетип и символ / К. Юнг. М., 1991. С. 86—87.
16 Маритен Ж. Знание и мудрость / Ж. Мари-тен. М., 1999. С. 41.
17 Там же. С. 71.
18 Там же. С. 72.
19 Бердяев Н. А. Судьба России / Н. А. Бердяев. М., 1990. С. 144.
20 См.: Кононенко Б. И. Культура. Цивилизация. Россия / Б. И. Кононенко. М., 2001. С. 190—191.
21 Тростников В. И. Россия, XXI век: метафизика науки / В. И. Тростников // Русская цивилизация. М., 2000. С. 178.
22 См.: Virilio P. Crepuscular dawn / P. Virilio, S. Lotringer. L., 2002.
23 См.: MattelartA. Les nouveaux scénarios de la communication mondeale / A. Mattelart // Le monde diplamatique. Paris, 1995. P. 25.
24 См.: Entering the 21th Century. World Development Report 1999/2000. N.Y., 1999. P. 2, 8.
25 Фурсов А. Указ. соч. С. 35.
26 См.: Ахиезер А. С. Социокультурная патология в России и Европе / В. В. Ильин, А. С. Ахиезер. Российская цивилизация: содержание, границы, возможности. М., 2000. С. 159—291.
Поступила 04.02.05.
СМЫСЛ КАК ЕДИНИЦА ТЕКСТОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ
С. И. Митина, доцент кафедры философии МГПИ им. М. Е. Евсевьева
Анализ текста в пространстве культуры имеет множество подходов. В данной статье рассматриваются концепции М. М. Бахтина, Р. Барта, Ю. М. Лотмана и других ученых, предлагающих оригинальные концепции в области исследования феномена текста. По мнению автора, текст выступает механизмом, «запускающим» мышление и побуждающим к деятельности; он формирует определенную логику процесса трансляции смыслов философской культуры как органичного элемента общечеловеческой культуры.
Одним из первых на основополагающий характер текста в гуманитарном мышлении обратил внимание отечественный ученый М. М. Бахтин. «Текст первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины»1, — утверждал он. Мышление человека, его дух и сознание, а также человеческая культура предстают перед исследователем в форме текстов, в языково-знаковом выражении. «...Человек в
его человеческой специфике всегда выражает себя (говорит), т. е. создает текст (хотя бы и потенциальный). Там, где человек изучается вне текста и независимо от него, то это уже не гуманитарные науки»2. Мы можем понять мысль другого человека лишь тогда, когда она выражается в актах его поведения, в материальных продуктах его трудовой деятельности и в самых разнообразных текстах, включая живую челове-
© С. И. Митина, 2006
ческую речь. Во всех случаях она приобретает статус смысла, который есть «инобытие» мысли, вынесенной за пределы индивидуального сознания, ставшей фактом социальной жизни.
Анализ текстов с целью изучения структуры и содержания мысли имеет целый ряд преимуществ по сравнению с другими способами ее исследования потому, что методика анализа текстов в настоящее время хорошо разработана. Тексты принадлежат к числу самых привычных феноменов человеческой жизнедеятельности, без которых вообще нельзя себе представить человеческое общество. Возникает впечатление, что текст — это нечто само собой разумеющееся, вполне понятное и не порождающее никаких особых проблем. Между тем более внимательный взгляд легко обнаруживает, что понятие «текст» обозначает очень сильную абстракцию, за которой скрывается большое разнообразие конкретных явлений. Причем различия между ними столь значительны, что неизбежно возникают сомнения в целесообразности отождествления этих явлений самим актом подведения их под одно понятие.
В решении проблем, касающихся текстовой деятельности, заинтересованы, хотя и в разной степени, все гуманитарные науки, но прежде всего лингвистика, литературоведение, культурология, искусствознание, семиотика и, конечно же, философия, так как всякое духовное производство непосредственно связано с порождением, функционированием и пониманием текстов. Естественно, стремясь уяснить сущность и формальные признаки текста, каждая задействованная в этой сфере наука исходит из своих специфических интересов и опирается на жанровые особенности тех типов и видов текста, с которыми она имеет дело. Ясно, что определения текста, вырабатываемые, например, в лингвистике, семиотике и философии, не должны быть одинаковыми.
Как и многие научные абстракции, понятие текста исторически изменялось
и расширяло свой объем, но поскольку в условиях сосуществования многочисленных конкурирующих теорий и концепций результирующее понятие не выработано, соответствующий термин продолжает употребляться в различных значениях. В своем исходном значении, наиболее близком к обыденному употреблению, текст понимается как письменная фиксация звуковой речи. Правда, это — «вещи» особого рода, их отличают прежде всего смысл, значение, ценность. Смысл выступает единицей текстовой реальности. Текст бесконечен, и каждая реальность — система различий в смысле.
Одной из главных характеристик текста является его металингвистическая природа. Это понятие философы А. М. Коршунов и В. В. Мантатов3 раскрывают и разъясняют посредством ряда нижеследующих признаков:
— знаковость. Текст всегда зафиксирован в определенных знаках. Для литературы (философской, конкретно-научной, художественной) он всегда представляет собой реализацию некоторой системы языка. Для того чтобы некоторое сообщение рассматривалось как текст, оно должно быть закодировано, как минимум, дважды. Например, медицинский текст истории болезни отличается от простого рассказа пациента о своей болезни тем, что он одновременно принадлежит и естественному, и медицинскому языкам, «образуя тем самым в первом случае цепочку знаков с разными значениями, а во втором — некоторый сложный знак с единым значением»4;
— отграниченность. В соответствии с этим признаком текст, с одной стороны, противостоит всем материально воплощенным знакам, не входящим в его состав, по принципу «включенности — невключенности». «С другой стороны, он противостоит всем структурам с невыделенным признаком границы — например, и структуре естественных языков, и безграничности („открытости“) их речевых текстов»5;
— структурность. Тексту присуща внутренняя организация, превращающая
№ 1, 2006
его в структурное целое. Поэтому, для того чтобы некоторую совокупность фраз обычного разговорного языка признать текстом, следует убедиться, что они образуют некую структуру вторичного типа («вторичную моделирующую систему»), надстроенную над естественным языком;
— тематическое единство. Такое единство задается автором и в этом отношении может рассматриваться как нерасчленимый знак. Все его элементы получают смысл лишь в соотнесении со смыслом целого. Тематическое единство и структурность текста взаимосвязаны. Тема, т. е. единый смысл, выражается во всей его структуре.
Оригинальную концепцию текста как феномена культуры предложил Ю. М. Лотман в статьях 1970-х гг. Исходным пунктом ее формирования стало признание недостаточности простой лингвистической выраженности высказывания для того, чтобы оно стало текстом. Во всяком обществе циркулирует масса языковых сообщений, из числа которых лишь некоторые выделяются в качестве текстов по признаку дополнительной, значимой в данной системе культуры, выраженности. Таким признаком может быть графическая фиксация некоторой группы сообщений, что служит показателем и проявлением их особой социальной значимости, авторитетности, истинности. Когда распространение письменности приводит к тому, что записываться начинают и малозначительные бытовые сообщения, текстовым признаком становится материал, на котором фиксируется особо авторитетное сообщение (камень, пергамент). В дописьменных культурах признаком текста была дополнительная сверхъязыковая организованность на уровне выражения; сообщения, имеющие высокую для коллектива ценность (моральные нормы, правовые регламентации, религиозные каноны), оформлялись в виде пословиц, афоризмов, что обеспечивало им хорошую запоминаемость.
Французский семиотик Р. Барт определяет текст как «любой конечный отрезок речи, представляющий собой единство с точки зрения содержания, передаваемый вторичными коммуникативными целями и имеющий соответствующую этим целям внутреннюю организацию, причем связанный с иными культурными факторами, нежели те, которые относятся к собственно языковым»6. Данное понятие нельзя относить только к естественным языкам. Любую знаковую культуру, выражающую некоторый целостный смысл, реализующую определенную культурную функцию, можно рассматривать как текст. Это делает возможным перенесение точных методов лингвистики на всю совокупность наук о культуре. Для читателя текст часто выступает как нечто принципиально инобы-тийное. Так, например, читая шекспировский текст, мы сегодня имеем дело с чем-то большим, чем текст. Мы имеем дело с текстом Великого Шекспира. «За счет чего вырос Шекспир? — Задается вопросом Н. М. Рубцов. — Конечно же, за счет тех смысловых глубин, которые содержались в его произведениях. Однако, чтобы эти смысловые глубины раскрылись, потребовалось время — время культуры, в котором ценности и смыслы новых и новых поколений людей, соприкоснувшись, вступив в диалог с прежними, современными текстами Шекспира, наделили бы их тем величием, грандиозностью и неисчерпаемой глубиной, какими мы их представляем теперь»7.
Продолжая тему исторической дистанции в структуре коммуникации читателя и текста, приведем очень оригинальную мысль, которую высказал Р. Барт в отношении смысловых метаморфоз письменных источников: «.. .чтобы обеспечить письму (тексту. — С. М.) будущность, нужно опрокинуть миф о нем — рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора»8. Таким образом, текст, выступающий в роли собеседника для читателя, является именно самостоятельным собеседником, по-
скольку он никогда не есть только продукт воли автора, но всегда — вместилище исторического, интерсубъективного смысла. И этот смысл вычленяется именно в процессе диалога Я — Текст, проявляется там, где его вычитывают, выводят, и его нет там, где к нему никто не обращается.
Диалогичность как свойство гуманитарного познания была впервые выявлена Ф. Шлейермахером, а в методологию гуманитарных наук введена М. М. Бахтиным. В набросках «К методологии гуманитарных наук» М. М. Бахтин пишет: «Точные науки — это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — познающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся)... Ему противостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят как вещь. Но субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим». Субъективная сторона познавания, от которой невозможно абстрагироваться, определяет диалогическую природу текста. «Исследование становится спрашиванием и беседой, т. е. диалогом. Природу мы не спрашиваем, и она нам не отвечает. Мы ставим вопросы себе и определенным образом организуем наблюдение или эксперимент, чтобы получить ответ. Изучая человека, мы повсюду ищем и находим знаки и стараемся понять их значение»9.
Диалогическая природа гуманитарного познания, диалог как принцип, раскрывающий внутреннюю сущность понимания, диалогический характер интерпретации текстов — актуальнейшие проблемы методологии гуманитарных наук, в настоящее время недостаточно разработанные. «Мы подходим здесь к переднему краю философии языка и вообще гуманитарного мышления, к целине»10.
М. М. Бахтин выделяет три этапа диалогического движения понимания. На
первом этапе исходным моментом является данный текст. Точнее было бы сказать, что перенесение исследуемого текста в настоящее время (возможно, даже его перевод на современный язык) является исходной точкой движения понимания, так как тексты всегда принадлежат прошлому, сколь бы малый промежуток времени ни отделял их от настоящего. Содержание второго этапа составляет движение назад — изучение данного произведения в прошлых контекстах. Третий этап характеризуется движением вперед, стремлением к «предвосхищению будущего контекста». Понимание есть синтез многих интерпретаций на всех трех этапах. Полнота произведения раскрывается только в «большом времени»11.
Со времен М. М. Бахтина, Р. Барта, Ю. Кристевой стало общепринятым считать всякий текст «интертекстом». Согласно Р. Барту, «Тексту присуща множественность. Это значит, что у него не просто несколько смыслов, но что в нем осуществляется сама множественность смысла как таковая — множественность неустранимая, а не просто допустимая. В Тексте нет мирного сосуществования смыслов — Текст пересекает их, движется сквозь них; поэтому он не поддается даже плюралистическому истолкованию, в нем происходят взрыв, рассеяние смысла». Литература более «не останавливает течение смысла», а значит, не признает за текстом и всем миром как текстом какой-либо тайны, т. е. окончательного смысла; литература теперь — «контртеологична, революционна»12.
Комментируя саму процедуру диалога между читателем и текстом, Р. Барт высказал такую мысль: «Потеря смыслов есть в известной мере неотъемлемая часть чтения... Основу текста составляет не его внутренняя, закрытая структура, поддающаяся исчерпывающему изучению, а его выход в другие тексты, другие воды, другие знаки»13. Эту мысль можно интерпретировать следующим образом. При чтении происходит не столько потеря смысла, сколько преобразование прежнего смысла в но-
№ 1, 2006
вый, это акт смыслотворчества. Тот смысл, который прежде был для читателя скрытым и неочевидным, возможным смыслом, будучи актуализирован в процессе коммуникации с текстом, становится действительным смыслом, но уже облачается в новую конфигурацию. И эта новизна связана с той корректорской работой, которую проводит собственное Я читателя.
В конце XX в., в постмодернистском дискурсе (концепции Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида, П. Рикера и др.), возникает повышенное внимание к проблемам языка. Весь мир предстает как бесконечный, безграничный текст, а деятельность человека в нем — как различные «языковые игры». То, что ранее называлось произведением искусства, стало текстом, чтение которого происходит скорее при помощи дифференциации, чем унификации. Текстом называется любая знаковая система, которая способна быть (или в действительности есть) носителем смысловой информации. С этой точки зрения любой объект, являющийся творением человеческого духа и имеющий знаковую природу, — возможный или действительный текст (архитектура, реклама, мода, кино, политические кампании и т. д.). X. Г. Гадамером предложено считать само понятие «текст» герменевтическим. Человеческое сознание направлено на интерпретацию, истолкование социокультурных текстов с целью вычленения смысла, ибо любой текст несет определенную смысловую нагрузку. Вычленение смысла во всей глубине и сложности — это мыслительный процесс, сопровождающийся созерцанием и творческим созиданием.
Таким образом, второй важной характеристикой текста является его осмысленность. Он создается для того, чтобы реализовать мысль автора, вынести ее за пределы индивидуального сознания и представить как смысл, подлежащий усвоению другими людьми. Первичное осмысление мира человеком осуществляется при помощи текстов. Впол-
не очевидно, что смысл устанавливается субъектом в результате осознанного восприятия (понимания) текста. Сам же текст выступает в роли своеобразного транслятора смысла. На этом, скорее интуитивном, основании строится большинство определений смысла. Очевидно также, что в качестве оценки адекватности понимания текста может выступать сравнение смысла, установленного субъектом, с авторским смыслом. Однако вовсе не очевиден вопрос о том, как же этот авторский смысл представлен в самом тексте. Ссылки на то, что смысл как-то закодирован в тексте, уводят обсуждение в сторону, поскольку рассмотрение естественного языка как средства кодирования мыслей является достаточно спорным.
Обычно явно или неявно предполагается, что смысл каким-то образом фиксируется в определенных текстовых структурах. Семиотик А. К. Жолковский предпринимает попытку разделения смысла текста на составляющие, например: собственно авторский смысл и грамматический смысл, «навязываемый» данным конкретным языком14. Современные семантические концепции, исследующие соотношения смысла и текста, образуют своего рода антиномию. По мнению семантика Ю. А. Шрейдера, «она связана с противопоставлением „субстанционального и конвенционального“ взглядов на сущность того, что мы в лингвистике и семиотике называем смыслом, не смущаясь неточностью смысла этого понятия. Существует ли смысл „сам по себе“ как некий инвариант при переводе или пересказе, или он создается и „существу-ет“ только в конкретном тексте?»15
Интерес представляет разбивка текста С. А. Васильевым на три смысловых уровня.
1-й уровень — смысл-сообщение, то, что хотел сказать автор. По мнению С. А. Васильева, это наиболее устойчивая часть смысла, которая более или менее стабильна по отношению к веяниям в социальной атмосфере.
2-й уровень — смысл-ценность, подвижный и изменчивый. В отличие от смысла-сообщения смыл-ценность текста на протяжении своего существования может утрачивать либо, наоборот, приобретать значимость.
Таким образом, специфическим свойством текста, которое отличает его от всех других явлений, предметов и событий, является смысл-сообщение, а то, что текст приобретает вследствие своей включенности в систему жизнедеятельности человеческого общества, наоборот, сближает его с другими предметами и событиями, представляет собой смысл-ценность.
Кроме двух выделенных смысловых уровней текста автор отмечает еще один, «более глубокий смысловой пласт, который обнаруживается в неоднородности, дифференцированности той материальной субстанции, которую соответствующая знаковая система использует для построения текста»16. Материалом для образования текста является определенная предметная среда, освоенная и осмысленная человеком. (Согласно развиваемой С. А. Васильевым концепции, смысл здесь есть то, что позволяет отождествлять и различать предметы.) Там, где материальная субстанция уже дифференцирована жизнедеятельностью субъекта на различимые предметы, каждый из которых несет свой особый смысл, может сложиться знаковая система. А уже сложившаяся знаковая система приводит к дальнейшей, более тонкой, дифференциации исходной предметной среды.
После выхода в свет работы В. А. Лекторского «Субъект. Объект. Познание» в 1980 г. в научную лексику прочно вошло понятие «предметный смысл», которое, в свою очередь, позволяет более основательно аргументировать некоторые гипотезы, касающиеся связи языка и мышления. Все более широким становится взгляд, согласно которому процесс мышления осуществляется не только в формах естественного
языка, а результат мыслительной деятельности объективируется только в вербальных текстах.
Мышление неразрывно связано со знаковой деятельностью, хотя словами естественного языка не исчерпывается арсенал знаковых средств, которыми оперирует человек; скульптор мыслит художественными образами, техник — техническими, математическими символами. «Предметный смысл образа восприятия не находится в однозначном отношении к сенсорной информации, в чем-то он беднее ее, а в чем-то богаче. Это различие объясняется тем, что предметный смысл образа, а следовательно, и специфически человеческое познание в отличие от сенсорной информации возникают не на пути биологической эволюции, а в рамках социально-исторического развития на основе практической де-ятельности»17.
Тонкость перехода предметного смысла в текстовый, когда сам предмет превращается в знак, иллюстрируется различием между подлинником и его имитацией. Любая имитация поступка, предмета является текстом, поскольку она предметный смысл подлинника превращает в сообщение о нем, иногда и выдает себя за него. Имитация ориентирована не на выполнение функций подлинника, а на восприятие адресата. Подлинный предмет или поступок не нуждается в зрителях, он выполняет свое назначение независимо от посторонних наблюдателей, тогда как цель имитации — либо информировать адресата о том, каков был подлинник (если имитация откровенна), либо представить себя подлинником (имитация полезной деятельности). Когда лиса, спасаясь от охотника, путает свои следы, она создает текст, ориентированный на адресата. Следовательно, можно сделать вывод о том, что понимание смысла текста находится в прямой зависимости от меры воспроизведения нами категориальной сетки постижения предметного мира, принятой в рассматриваемом обществе, от степени
111!111Й1И1!Ш № 1,
осмысления всей культуры как целостной системы.
Таким образом, смысл текста состоит не столько в том, что в нем содержится, о чем он информирует, сколько в тех духовных возможностях, которые он открывает для развития нашей культуры. Благодаря «диалогу текстов» мы воссоздаем для себя духовный мир минувших эпох, чужих культур, порождаем новые смыслы, программируем будущее. Текст отличается от простого набора слов наличием в нем смысла, своей связностью, целостностью, где сосуществуют все времена: это настоящее, содержащее в себе как прошлое, так и будущее, это то, что обеспечивает непрерывность и единство культурно-исторического развития человечества. Смысл текста представляет собой поле для реализации духовных возможностей субъекта. Наконец, текст — это исходный пункт, объект изучения всякого гуманитарного мышления.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М., 1986. С. 308.
2 Там же. С. 282.
3 См.: Коршунов А. М. Диалектика социального познания / А. М. Коршунов, В. В. Мантатов. М., 1988. С. 284—286.
4 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история / Ю. М. Лотман. М., 1996. С. 4.
5 Лотман Ю. М. Проблема «обучения культуре» как ее типологическая характеристика / Ю. М. Лотман // Тр. по знаковым системам. Тарту, 1971. Вып. 5. С. 68.
6 Барт Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика / Р. Барт. М., 1989. С. 10.
7 Рубцов Н. М. Последняя осень : стихотворения, письма, воспоминания / Н. М. Рубцов. М., 2002. С. 137.
8 Барт Р. Указ. соч. С. 391.
9 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. С. 363, 292.
10 Там же. С. 298.
11 Бахтин М. М. Смелее пользоваться возможностями / М. М. Бахтин // Новый мир. 1970. № 11. С. 239.
12 Барт Р. Указ. соч. С. 417, 389—390.
13 Там же. С. 428.
14 См.: Жолковский А. К. О трех важных принципах семиотического описания / А. К. Жолковский // Семиотика и информатика. М., 1977. Вып. 10. С. 15.
15 ШрейдерЮ. А. О диалектике семиотических категорий / Кибернетика и диалектика / Ю. А. Шрейдер. М., 1978. С. 15.
16 Васильев С. А. Синтез смысла при создании текста / С. А. Васильев. Киев, 1988. С. 94.
17 Лекторский В. А. Субъект. Объект. Познание / В. А. Лекторский. М., 1980. С. 114—115.
Поступила 30.11.05.
