CC BY
18
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2015. № 2
С.Н. Левагина
«СМОГУ ЛЬ ОТДАТЬ ЗЕМЛЕ - ЗЕМНОЕ...», ИЛИ «Я ЭТИМ ЖИЛ.»
(грани одной темы Константина Васильева
в лирике Алексея Шадринова)
В статье на основе поэтической переклички борисоглебского (Ярославская область) поэта Константина Васильева и белозерского (Вологодская область) поэта Алексея Шадринова раскрывается тема ответственности поэта перед погибшими в результате социальных потрясений соотечественниками. Творчество и судьба Алексея Шадринова представлены в контексте осознанной им миссии: отпеть, «отпустить» погибших и тем самым способствовать восстановлению гармонии мира.
Ключевые слова: миссия поэта, поэт Константин Васильев, поэт Алексей Шадринов, Александр Блок, Русский Север, жертвы ГУЛАГа.
Two Russian poets: Konstantin Vasiliev (Yaroslavl region) and Alexey Shadrinov (Vologda region) join in exploring one theme, a poet's responsibility to the victims of social catastrophes in our country. The poetry and the fate of Alexey Shadrinov are shown in the context of his self-assumed mission: to sing prayers for those who had died and thus to help in restoring world harmony.
Key words: a poet's mission, poet Konstantin Vasiliev, poet Alexey Shadrinov, poet Alexandr Blok, the Russian North, victims of GULAG.
Алексей Юрьевич Шадринов (22.02.1973, г. Белозерск Вологодской области - 24.02.1992, воинская часть под Красноярском) - трагически рано сгоревшая звезда на небосклоне российской поэзии. Он погиб в армии в результате так называемых неуставных отношений через день после своего девятнадцатого дня рождения. Сборники его произведений (стихи и проза), стихотворные подборки в альманахах и толстых журналах стали печататься в Вологде, Москве и даже в Казахстане и Белоруссии уже через годы после смерти Алеши. Они поражали и поражают и критиков, и читателей врожденной зрелостью («Взгляну в себя, как вечер смотрит в полдень...» поэма «Пилигримы» [Шадринов, 2008: 137]), афористичностью поэтической речи, творческой смелостью, «проникновением в запредельные высоты человеческого духа» [Бараков, 2005: 675]. «Звук и пространство, -эти понятия становятся для меня полны неизъяснимого поэтического наслаждения», - писал Шадринов [Шадринов, 2008: 7].
Жизнь - большая дорога, минуты и годы - шаги; Встречи рвутся и сыплются, ночь озарив звездопадом; Снег швыряет охапками плети каленой пурги, И мерцает, и гаснет, и вновь загорается ладан.
[Шадринов, 2008: 29]
Переклички в поэтическом видении таких разных К. Васильева1 и А. Шадринова, никогда не пересекавшихся и не слышавших друг о друге, но одинаково живших в русской провинции, говорят о подлинности основы их восприятия жизни: даже кажется, что на тревогу одного из них откликается так же сердце другого. В самом деле, у Васильева: «... я камешек бросил в колодец: // он еще до звезды долетит!» [Васильев, 2003: 39], а у Шадринова: «Надо только бросить в воду камень, // Чтоб увидеть синий танец звезд» [Шадринов, 2008: 6]. У Васильева в «Ностальгическом сонете»: «Из темноты, из плотной оболочки, // той, под которой масса пустоты, // возникли музыкальные цветы - // из немоты, из мира мертвой точки. <.> // Но пустота дозрела. Из нее // вновь Музыка живая в мир явилась<.. .>» [Васильев, 2003: 90-91]. У Шадринова в стихотворении «Темнота и немая тишь.»: «Ах, оставьте мне эту тишь! // Если будет во мне спокойней - // Пустоту в тайниках души, // Видит Бог, до краев заполню. // И не трогайте тишину. // Если будет немного лучше - // Я едва всколыхну струну, // И во мне оживут созвучья» [Шадринов, 2008: 57].
Или, скажем, у Васильева: «Закат. Над черным лесом небо -сплошной кровоподтек. // И купола Борисоглеба как бы за стогом - стог. // Сплошной синяк с другого края. Дорога далека. // Иду домой - и сам не знаю, о чем моя тоска» [Васильев, 2003: 51], а у Шадринова: «Я увидел сегодня // Безумно красивый восход!.. // Говорят, на востоке // Всё небо ножами распорото. // И небесная кровь // С убиенного неба течет. // И с печальных березок // Стекает осеннее золото» [Шадринов, 2008: 14]. Здесь отсылающие нас к смертельной «жатве» у Немиги в «Слове о полку Игореве» васильевские строчки вторят высокому библейскому слогу об «убиенном небе», с которого течет «небесная кровь», - у Шадринова.
Неудивительно, что тема ответственности не только перед погибающей, но и перед погибшей жизнью была осознана как личное переживание и личная трагедия обоими поэтами. Васильев подошел к ней в своем творчестве уже зрелым человеком, соразмеряющим свои силы и возможности при включении в мировое бытие. Как в этом
1 Васильев Константин Владимирович (10 января 1955, пос. Борисоглебский -17 августа 2001, там же) - поэт, эссеист, переводчик, критик, в память о котором в Ярославле и области проводятся Васильевские чтения, включающие и международные конференции «Голоса русской провинции».
стихотворении с эпиграфом из Тютчева «... Лишь паутины тонкий волос //Блестит на праздной борозде»:
Смогу ль отдать земле - земное? Иль смерти острая коса сегодня гонится за мною? Молчат небесные глаза.
Земля, напитанная кровью, не крови просит от меня. Сама не может вспыхнуть новью, осенним колосом звеня,
бесценным голосом высоким, и тонким волосом седым, и звездным зовом синеоким, и словом горестным моим.
(«Смогу ль отдать земле - земное?..»
[Васильев, 2003: 103])
К Алексею Шадринову, целиком открытому природе, друзьям, поэзии, родившемуся в любящей семье, эта тема пришла в юношеском возрасте и словно «поработила» его. Заставила говорить миру от лица многих тысяч канувших в Лету недоживших, неотпетых, безымянными могилами которых переполнен русский Север. От лица тех, что «руками стены гладят, как слепцы. // Уйдут и вновь проклятьем напророчат // Другим такие ж горькие концы» [Шадринов, 2008: 63-64]. Откуда в этого юношу пробился их безмолвный крик? Понятно, когда такое всплывает, скажем, у замечательного поэта и прозаика Николая Смирнова, проведшего детские годы на Колыме, где отбывал срок по 58-й статье его отец. Но мальчика Алешу окружали совсем иные реалии, и никто вокруг не видел того, что всей кожей, всем нутром явственно ощутил молодой поэт:
<...>
Их тощий призрак кружится совою, Их резкий шепот в топоте шагов -По мостовой за теменью кривою, В словах коротких, ржавых, как засов.
Безвременье, но в мизерном размере; Трагедий безголосых плоский взгляд, И в комнате, как в сомкнутом вольере, Я отпевал их сорок дней подряд.
Я отпевал, но было незаметно. Шли мимо люди, проходя сквозь сон, И ни один букета рыжих веток Не положил к порогу похорон.
1988
(«Отходит время прошлых изысканий.»
[Шадринов, 2008: 63-64])
И вот один из наших двух поэтов, Константин Васильев, глядя на человека, идущего по улице, смиряет свою тоску философскими категориями: «И где-то новые следы // на снежной полосе, // и нет в том никакой беды, // что исчезают все» [Васильев, 2003: 15]. А другому, Алексею Шадринову, перед глазами которого та же самая картина, - не до философии: он проваливается из настоящего во время, «развеянное в дым»:
Осенним днем, ни солнечным, ни тусклым, Глядело небо синью из-под век. В тени от зданий, переулком узким Шел человек.
Неверным светом окна перегнуло В стекольный глянец, липкий, словно лак. От солнца в тень бросался переулок, Ругаясь хриплым голосом собак.
В проемах стен объемистые дыры Бросали холод снегом из руки. И в тишине расплывчатым пунктиром Бегущий воздух резали шаги.
А я стоял в изломе перекрестка, Неверный страх ворочался на дне... <.. .>
(«Осенним днем, ни солнечным, ни тусклым.»
[Шадринов, 2008: 10])
Или ничего трагического не предвещающее путешествие с отцом на лодке по северной реке вдруг рождает такие реалии в стихотворении: <...>
Всплеск, всплеск, всплеск Ветра по листьям, готовым упасть. Лес, лес, лес,
Пустошь и времени жадная пасть.
Крест на костях и песок на костях Лижут огни на железных снастях, И в темноте от огней задрожит Тот, кого крест под собой сторожит.
Месяц рекою плывет на ладье, Церковь стоит по ризницу в воде. Взором, иступленным болью густой, Смотрит в окно изможденный святой.
Вверх по истоку, взведенно чутки, Злобно мигают ему маяки.
Ночь, ночь, ночь, Звезды и плеск о железо волны. Прочь, прочь, прочь, Ужас, вонзенный в нелепые сны
1989
(«Ночь, ночь, ночь.» [Шадринов, 2008: 68-69])
Мрак, нежданно по-хозяйски расположившийся в стихах Алексея, критики (Станислав Куняев [Куняев, 2001: 121-122], Виктор Бараков [Бараков, 2005: 674-676]) объясняли тем, что поэт был «не от мира сего», объясняли индивидуальной особенностью его таланта, но дело было, видимо, именно в миссии, ниспосланной свыше на эти сильные, но еще неокрепшие плечи. Миссии отпеть погибших, отпустить их с этой земли, восстановить гармонию мира. Тяжесть этой миссии Ша-дринов ощущает как отход от светлой первоначальной дороги: «Для меня такая ночь настала! // И теперь, пожалуй, навсегда. // Зрение, вернись ко мне! Природа! // Я всего лишь твой заблудший сын.» [Шадринов, 2008: 23]. Временами его миссия воспринималась самим поэтом как наваждение: когда за год до армии Алексей крестился, то бросил в огонь свои стихи, чудом их удалось спасти.
Он стремится оградить близких людей от открывшейся ему бездны. Так, в стихотворении, посвященном любимой учительнице литературы Ирине Анатольевне Богомоловой, Алексей пишет: «Пусть будет благодар-ностью моей // Всё то, что Вы высоко оценили, - // Исчадия полуночных теней, // Глухих ночей мистические крылья. // С больших глубин поднялась эта муть, // И благо, что от сердца не дано Вам // Сорвать покров, войти и заглянуть // В горнила, порождающие Слово» [Шадринов, 2008: 42].
Поэт предчувствует, что если он окажется достоин своей трагической миссии, справится с ней, то светлое восприятие жизни в конце концов вернется в его творчество. Именно вернется, потому что он помнит по собственному опыту, что это такое: «Не знаю, был ли этот сад? // И был ли соловей? // И мой ли дух, и мой ли взгляд // Терялся средь ветвей? // Но он скользил по всем холмам, // По граням милых стен; // Бежал по пенистым волнам, // Не зная, что блажен» [Шадринов, 2008: 43]. И выходу этому поможет сердечно близкое человеческое тепло, о чем открытым текстом Шадринов говорит в уже названном стихотворении, посвященном учительнице: «Но долженствует и грядет Ответ! // Пройдут года, и в том, что Волей Божьей // Из тьмы страниц моих польется Свет - // Виновны Вы, приведшая к подножью» [Шадринов, 2008: 42]). Свет этот - тоже миссия, окончательная, на всю оставшуюся жизнь, она ждет воплощения:
<...>
Просили кисти слезные черемух Запечатлеть их невесомый след, Но белый плач осыпался у дома, И никому не выполнить обет.
Просили птицы, пели и просили, Просили днем и в полночной тени. Просило всё. И полнилась Россия Стенаньем просьб воспеть и сохранить.
Просил меня оставить и не думать
Один закат, сошедший вдаль и вниз.
Заволокло, и, свесившись угрюмо,
Весенний дождь разбился о карниз.
1989
(«Назрело солнце, обещая лето.»
[Шадринов, 2008: 66])
Именно о таком воплощении писал в Белозерск из Москвы поэт Сергей Викулов: «.Если кто-то скажет, что Леша Шадринов заткнул бы за пояс своих старших земляков - С. Орлова и С. Викулова, я не стану спорить, а тем более - обижаться, потому что так бы оно и было...»2. Такого светлого воплощения - не случилось. Потому что, по слову Алексея Шадринова, «бумага - это лик, // Раскрытый множеству тягчайших судеб» [Шадринов, 2008: 79]. И собственная судьба поэта сюда вписалась тоже.
Луч сквозь облако тянет нить.
Посвист ветра, - как голос кудели.
Вы хотели меня убить?
Уничтожить меня хотели?
Вы хотели: лицом -
и в грязь.
Вы хотели подошвой -
в душу.
Коротка надо мною власть.
Я не стану поклоны класть.
Над Россией рычит гроза.
Воздух простынью сухость стелет.
Вы хотели плевать в глаза?
Слишком многого вы хотели...
1989
(«Луч сквозь облако тянет нить.»
[Шадринов, 2008: 70-71])
Алексей отнюдь не был физически слабым человеком: высокий, белокурый и голубоглазый, верный друг и хороший сын, он с детства был приучен к любой работе. Будучи охотником, мог в одиночку ночевать в лесу, на берегах рек и озер, где ловил рыбу. Тонкая душевная организация юноши, еще в четырнадцать лет написавшего: «... Морщины на лице родной земли - // Дороги Вологодчины родимой» [Шадринов, 1994: 57], не позволяла ему применять во зло собственную силу, но и самого его согнуть было невозможно.
В своем последнем стихотворении «Высоко так подняться нельзя и дереву.», обращенном к любимой девушке, Алексей, как отметила
2 Из письма поэта Сергея Васильевича Викулова (1922-2006) от 05.09.2002, хранящегося в Белозерском областном краеведческом музее. Цит. по: Алексей Шадринов: [буклет] / Сост. И.А. Богомолова. Белозерск, ГУК «Белозерский областной краеведческий музей».
И.Х. Шихваргер, одолел силы тьмы духовным светом: «поднялся на ту высоту, которая доступна только самому чистому сердцу, - на высоту прекрасной народной песни.» [Шихваргер, 2003: 5]:
Все дороги, как реки, где глубь бездонная. Ни челна, ни плота у них не причалено. Мне разлука с тобою, как ночь бессонная, ночь глухая, беззвездная, нескончаемая.
1992
[Шадринов, 2008: 90]
Совершенно не случайно в этом стихотворении возникает бло-ковский мотив из цикла 1907 г. «Осенняя любовь» [Блок,1980: 55]: он как будто подводит черту под жизнью и творчеством прекрасного юноши из российской глубинки. И Константин Васильев, приводя эти блоковские строчки в своем литературном эссе «Россия. Блок. "Двенадцать"», дает к ним такой комментарий, что вместе с именем Блока можно поставить в этом контексте и имя Алексея Шадрино-ва: «Путь Блока - это преодоление демонизма <.> и поиск Иисуса Христа - в России и в себе самом; при этом судьба России становится судьбой Блока. Если гибнет она - погибнет и он. Так и случилось <.>. Конечно, поэт не отождествляет себя с Христом впрямую, нет, -он только принимает на себя земную участь Христа, то есть - гибель человека за людей, распятие - и сораспятие:
Христос! Родной простор печален! Изнемогаю на кресте! И челн твой - будет ли причален К моей распятой высоте?
Стихи Блока - путь вочеловечения; стремление поэта - стать человеком, чтобы пострадать за людей, как это сделал Христос: «Се -Человек»! То есть, пафос поэзии Блока (воспользуюсь термином Белинского) - идея жертвенности. Человеческая жизнь Блока - постоянная российская Голгофа.» [Васильев, 2010: 79-80].
Но закончить свои размышления я хочу на другой ноте: перекличкой одного из поздних стихотворений Алексея Шадринова, хранящегося в архиве его матери Нины Алексеевны, с уже цитированным стихотворением Константина Васильева, в котором борисоглебский поэт пишет, что
. с наступленьем темноты не исчезает свет! Я встал у темного окна, смотрю, как пешеход растаял в поле. Тишина. Но где-то он идет.
И где-то новые следы на снежной полосе,
и нет в том никакой беды, что исчезают все.
(«Всё то, что было рождено.»
[Васильев, 2003: 15])
Алексей Шадринов, как будто вступая в поэтический диалог, словно отвечает Константину такими строчками:
Ликуй, Гивдан3! Я помню этот город, Но он ушел, осталась только тень, Быть может, расторгая смертный холод, Вернется юность в мой грядущий день.
Но странствуют не только пилигримы, По краю бездн ступают города, И в голубых излучинах незримо, Сменяет плоть поющая вода4.
Трагизм того, что живое сменяется неживым, снимается этим замечательным эпитетом - поющая. «Поющая вода»: так, по слову поэта, неживое снова становится живым.
Список литературы
Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Русская литература XX века. Прозаики. Поэты. Драматурги. Биобиблиографический словарь: В 3 т. Т. 3 / Под ред. Н.Н. Скатова. М., 2005. Блок А.А. Осенняя любовь // Блок А.А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2 / Под ред.
М.А. Дудина, В.Н. Орлова, А.А. Суркова. Л., 1980. Васильев К.В. Избранное: стихотворения, эссе / Сост. Е. Ермолин. Ярославль, 2003.
ВасильевК.В. Россия, Блок, «Двенадцать» / Науч. ред., предисл. и послесл.
Т.С. Глушаковой. Ярославль, 2010. Куняев Ст. Очарованный странник // Шадринов А.Ю. Стихотворения и поэмы. М., 2001.
Шадринов А.Ю. Далекий плач: Стихи. Проза. Воспоминания / Под ред. и с
предисл. А. Цыганова. Вологда, 1994. Шадринов А.Ю. «Моя душа над родиной летит.»: Избранные стихотворения и поэмы / Сост. и предисл. В.Н. Баракова. Вологда, 2008. Шихваргер И. Горнило Слова // Литературная газета. 2013. № 15 (1016 апреля).
Сведения об авторе: Левагина Светлана Николаевна, ведущий методист научно-методического отдела государственного учреждения культуры Ярославской области «Областная юношеская библиотека имени А.А. Суркова». E-mail: svetlana. lewagina@yandex.ru
3 Гивдан - древний город из неоконченной поэмы Алексея Шадринова «Пилигримы» [Шадринов, 2008: 92-130].
4 Шадринов А.Ю. «Ликуй, Гивдан.». Автограф. Из личного архива Н.А. Ша-дриновой.
