Смерть и самоубийство как индивидуальный проект в современном обществе Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Д.Г. Литинская

СМЕРТЬ И САМОУБИЙСТВО КАК ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Статья посвящена изменению категории «смерть» в связи с деса-крализацией современного общества европейских мегаполисов, а также изменению смыслового наполнения идеи самоубийства, превращению добровольной смерти в индивидуальный проект, а означающих смерти в поле выбора человека.

Ключевые слова: смерть, герменевтика смерти, самоубийство, десакра-лизация, индивидуальный проект, дефицит реальности.

«Смерть» в современной культуре европейского мегаполиса не является единым конструктом, а имеет минимум три очевидных грани понимания: физический аспект, религиозно-трансцендентный аспект и культурно-исторический аспект. В этой статье нас будет интересовать только последний. Но и как культурный знак смерть обладает избыточным значением, что позволяет рассматривать ее в русле герменевтики, как это понимает П. Рикер1. Для начала мы рассмотрим концепт смерти только в культурном аспекте, этот знак (само слово «смерть») обладает очевидной «избыточностью». Это настолько необъятный символ, что сферу его обсуждения приходится ограничивать. В данном случае мы говорим о смерти в перспективе самоубийства, смерти добровольной, причем ограничиваемся представлениями о самоубийстве в норме, при отсутствии экстремальных обстоятельств, - философским самоубийством2. То есть мы исследуем смерть как личный выбор и будем говорить о смещении значений, которые позволяют современным людям все чаще такой выбор совершать, а статистика так называемых беспричинных самоубийств растет год от года3.

© Литинская Д.Г., 2015

Мы будем говорить об изменениях представлений о смерти в культуре мегаполисов европейской цивилизации, начиная с эпохи модерна, т. е. с века революций согласно Хобсбауму4, так как начиная с этого момента происходят определенные значимые для понимания смерти культурные изменения. Это заметно в произведениях культуры - происходит четкое размежевание: для сверхъестественного, мистических сил и т. д. остается место только в произведениях соответствующих жанров; в политических теориях этот контекст звучать перестает полностью - они становятся светскими, общество в целом становится все более светским и, что не менее важно, более толерантным к разнообразию личных выборов, в том месте, где они не выражаются в явных эскападах. Прекрасный пример этой тенденции - история О. Уайльда: волну возмущения вызвал не сам прецедент - огласка.

Трансформация морали, ее общая большая гибкость не могла не сказаться и на проблеме отношения к категории «смерть». В первую очередь исчезла сакральность - смерть стала восприниматься как инструмент, неотъемлемая, но обыденная и управляемая сторона бытия. И даже более - как акт творчества, личный проект. Тут можно обратиться к концепции В.И. Мартынова5, который, отталкиваясь от культуры музыкальной, рассуждает о трансформации культуры в целом. Позволим себе привести несколько переосмысленную таблицу, суммирующую его выводы.

Таблица

Примерная датировка 1У-Х века Х1-ХУ1 века ХУП-ХХ века 1970-... годы (постмодерн)

Формы существования произведения Сакральное пространство Пространство сакрального искусства Пространство искусства Пространство производства-потребления

Формы существования смыслов Воспроизведение Произведение-воспроизведение Произведение Проект

Типы производителя Проводник откровения Комментатор Автор Инициатор проекта

Символ духа времени Всадник на коне белом (Мор) Всадник на коне рыжем (Война) Всадник на коне черном (Глад) Всадник на коне бледном (Смерть)

Не просто так смерть становится символом нашей эпохи. В отличие от остальных всадников только она может стать проектом, причем как проектом, который разделяют люди (группы борьбы за эвтаназию тому пример), так и проектом личным - самоубийство, совершенное не в ситуации безвыходности, отчаяния, аффекта, а как тщательно продуманное решение, часто с элементом собственного артпроекта. Кроме того, смерть консолидируется и в некоторых явлениях, в которых раньше ее не было: «Появление дефицита реальности можно без труда обнаружить в высказываниях, провозглашающих смерть Бога, смерть субъекта, смерть автора, конец истории, закат Европы, конец искусства, и во многих других подобных им заявлениях, столь характерных для XX столетия. Мы не будем вдаваться в рассмотрение того, насколько все это соответствует действительному положению вещей. Для нас будет достаточным признание того факта, что с какого-то определенного момента начинают появляться высказывания, констатирующие исчезновение и отсутствие целых классов и родов существовавших прежде явлений»6. Этот дефицит реальности, констатируемый в метафоре смерти вещей, к умиранию не склонных, ситуация, в которой, куда ни посмотри, чего-то недостает, как раз и задает пространство действия, в котором (уже без правил сакрального) человек совершает свой выбор, а нехватка / дефицит формируют текстовые лакуны для заполнения своим автономным проектом.

На фоне этих бурных культурных процессов, связанных в том числе с всеобщей десакрализацией, произошло и переосмысление смерти как категории личного и общественного опыта. В первую очередь стоит упомянуть психоаналитическое представление о танатосе, конечно, подразумевающее в первую очередь деструктивное начало в человеке, а не только собственно влечение к смерти. А вслед за этим конструктом (или параллельно с ним, если верить некоторым исследователям) появилась танатология как отдельная область знания на пересечении философии, психологии, медицины и других областей знания. Вопросы, которые ставила танатология, требовали и подразумевали конкретные ответы, влечение к смерти, как и влечение к жизни из предмета религии и традиции стало предметом изучения и экспериментирования. Это был поворотный момент - сексуальность и агрессия были приняты в XX в. уже не как девиация, не как вынужденное и маргинальное поведение, а как естественная часть человека, естественные импульсы, с естественной реализацией, которую уже можно не только терпеть или купировать, но и корректировать в самом широком смысле этого слова. Это привело к эпохе радикальных экспериментов в области

построения общества, педагогики, психологии, по результату и рефлексии, в которых уже после Второй мировой войны встала задача построения нового прекрасного мира, где люди будут ограждены от «всего негативного».

Современный мир часто упрекают в декадансе, нигилизме и забвении традиционных ценностей, но у этого потока упреков есть общий знаменатель - превращение абсолютных категорий в счетные. Перед людьми современного мира не стоит вопрос жертвы - человек современного европейского мегаполиса, разрывая с кем-то отношения, понимает, что ни один человек не уникален в его жизни, просто на данный момент этот - лучший. Собственно, это доказывается частью жизни, в которой эта тенденция доведена до абсурда - бесконечной заботой о детях, в этом случае с них снимают бремя какого бы то ни было выбора, регламентируя любую деятельность под предлогом обеспечения безопасности. Хорошая иллюстрация - стандартизированные американские школы. Ребенок из семьи определенного класса (обычно среднего и ниже) каждое утро садится в автобус стандартного образца, его везут одним и тем же маршрутом в стандартную школу, в которой ведут уроки по определенному стандарту и даже пейзаж за окном не различается, так как в стандартных школах отсутствуют окна7, классы типичные. То есть даже выбора в визуальном ряде для ребенка не остается. Таким образом, можно наблюдать, что радикальные выборы исчезают не просто так. Можно сказать, что это и есть выбор современного общества, и теперь наш мир, это мир счетных категорий, в котором смерть одного человека - трагедия, а смерть сотни - статистика. Да, наши государства, наш мир заботятся о телах, а о душах - не могут, так как они несчетны. И это не вопрос зла / добра - это единственно возможная стратегия для мира, где известен и осмыслен тот факт, что самые большие гуманитарные катастрофы случались как раз тогда, когда государство брало на себя функции трансляции идей всеобщего блага.

Поиск уникального в противовес счетному является существенной частью внутренней жизни человека современной европейской культуры. И часто этим уникальным оказывается смерть / самоубийство, возвращающая человеку ответственность и право выбора, отнимаемое безопасным обществом.

При этом снятие сакральности породило некоторую иллюзию, что смерть стала категорией умалчиваемой, избегаемой, что ее означающие потускнели и были убраны из виду большинства. Так С.В. Рязанцев пишет: «Большинству современных людей свойственно сторониться всего, что связано со смертью. Сегодня боль-

шинство рождается и умирает уже не под крышей родного дома, а в клиниках и больницах. Передоверив себя Минздраву, человек получил иллюзорное освобождение от проблем, великое таинство смерти стало в основном тягостной обязанностью, о собственной кончине не принято рассуждать. Мы оберегаем подрастающее поколение от раздумий о смерти, утратили мужество говорить о ней в зрелом возрасте, втихомолку провожаем в последний путь своих родных и близких. Когда-то по улицам городов следовали похоронные процессии, богато украшенный катафалк сопровождала торжественная музыка духовых оркестров, а сейчас даже траурные ленты и те исчезли с бортов автобусов-катафалков, вливающихся ежедневно в нескончаемый поток машин»8. Это весьма спорное утверждение: да активные, яркие означающие смерти уходят из нашего обихода, действительно не встретишь на улице траурных катафалков и похоронных процессий. Но говорить о ней стали больше, просто разговоры эти из гостиных и кухонь переместились в виртуальное пространство, церемонии, в которых можно было участвовать, сменились интересными оригинальными надгробиями - что также отражает не просто десакрализацию, но и изменение формы с воспроизведения ритуала, на индивидуальный проект. Хороший пример описанного выше культурного процесса - огромный, очень дорогой памятник на кладбище в Израиле, на котором каллиграфически выбит, чтоб остаться в веках, лучший рецепт пирога покойной пожилой женщины - теперь внуки точно не смогут сказать, что она унесла его с собой в могилу. Но присоединиться к этому действию напрямую невозможно, это не процессия принимающая в себя любого скорбящего знакомого с местным ритуалом, это исключительно индивидуальный проект, составленный / инициированный пожилой дамой при жизни и осуществленный по ее завещанию.

У современного человека, конечно же, очень много информации о смерти - другое дело, что информация эта изменила свой формат: из ритуальных церемоний и реальной заботы о телах скончавшихся близких она превратилась в несколько более виртуальную - фильмы, подробные отчеты в Интернете, обсуждения и т. п. Можно ли сказать, какой из процессов является более включенным и информационно насыщенным: обмывание тела умершего родственника, причины смерти которого тебе неизвестны, или подробное рассмотрение таблиц его анализов, отчетов о состоянии и изучение подробностей болезни, от которой он умер (тем более, если болезнь наследственная и касается тебя напрямую)? Правильнее будет, фиксируя это изменение, не поддаваться соблазну сравнения. Также ранее никогда не было такого беспрецедентного

количества доступных для ознакомления религиозных и эзотерических концепций о смерти / посмертии / бессмертии. А так как естествознание в мире духов до сих пор невозможно, а в современном мире принято толерантное отношение к собеседнику и его убеждениям, то большая часть этих концепций не подвергается даже формальной критике. Нам доступно гораздо лучшее (чем в прежние эпохи) подробное представление о физиологии процесса умирания. При этом религия становится более чем свободным выбором и выбором не единичным (не так мало людей разделяет одновременно несколько достаточно противоречивых религиозных позиций). Да и в физиологических процессах для обеспеченных людей в развитых странах можно принимать много решений (наличие обезболивания, операций, присутствия родственников и друзей, эвтаназии и т. д.). Некоторые вещи очевидны, так как часто человеку приходится присутствовать при умирании близких, наблюдая медицинские датчики, получая полную информацию о физиологии процесса, обсуждая это наравне с экзистенциальными вопросами с умирающим. Почти у всех европейцев имеется завещание (или же неоднократно высказанная устно / в блогах воля), касающаяся посмертной судьбы тела: иногда рационалистическая (включая, например, донорство органов), иногда мистическая и причудливая (например, о доступе к Wi-Fi в могиле или перевозе праха в странные малодоступные места, например в Тибет). О самоубийствах также много информации. Хотя в русскоязычном секторе Интернета вместо обсуждения способов, терапии, личного опыта, в первую очередь находятся ссылки на описания адских мук, которые претерпевает в посмертии суицидент. Но и информацию по существу найти не так сложно.

Таким образом, смерть для современного человека превращается в информационное поле, которое устроено так, что процесс умирания становится чередой выборов. И таким образом сама смерть становится информационной категорией, текстом, который можно уже не только принимать как данность, но и быть активным его соавтором. Но главное не в том, что категория переосмыслена, а в том, что теперь этот текст не сводится к языку. Изучается не проговариваемый остаток, а собственно внутренняя суть смерти, которую можно улавливать не в самих концептах смерти религиозных или физических, а в продуктах культуры, в изменении кодов.

Развитие культуры привело человека современного мира к этому новому смысловому кризису, который должен решать каждый. Иногда решением оказывается смерть (в том числе суицид /

философский суицид). «Сама возможность подобного выбора является достижением духа Просвещения. Это - реализация на новом уровне автономности, о которой говорил Кант. Собственно, эта новая возможность и есть раскрытие категорического императива на новом экзистенциальном уровне»9. Философский суицид строится на установлении жесткой семантической связи между свободой и волей. Вообще в русском языке «воля» - понятие двуликое: воля как осознанное усилие, как энергия, реализующая мотив (волевой акт - осознанное действие, требующее усилий, волевой человек - человек, способный совершать волевые акты, отказывая себе при этом в удовлетворении тех или иных потребностей), и воля как свобода (вольный ветер - свободный в максимальной степени, вольный стрелок - ничему не подчиняющийся, никому ничего не должный). Таким образом, концепт воли содержит в себе как модальность максимального долженствования, так и отрицание долженствования в пользу случайностей и собственных желаний.

Философский подход к самоубийству отличается от подхода людей, не имеющих своим основным родом деятельности рефлексию. Но нельзя забывать, что свобода выбора за последнее время стала неизменным компонентом повседневного бытия человека современного мегаполиса, явилась естественным разрешением проблем, эксплицированных еще кризисом Нового Времени и актуализированных чредой катастроф XX в. Но это же явление породило новый масштаб проблем личности и культуры: кризис рефлексии и свободы выбора стал кризисом не единиц, а общества. Соответственно, вольная смерть, философский суицид одновременно являет собой и волевой акт, и акт вольности - предельный отказ от какого бы то ни было долженствования. При этом надо помнить, что категория долженствования - категория в первую очередь сакрального мира. Она относится к той же риторике, к которой относится запрет на обезболивание во время родов, так как «женщине посланы эти муки во искупление греха Евы», на эвтаназию, так как «предсмертные мучения открывают дорогу в Рай» и т. д. В этой риторике сама жизнь становится долженствованием, тяжелым искуплением, - в ситуации же смены воспроизведения предложенных концепций, личным проектом. Жизнь также перестает быть долгом, становится личной собственностью, лично инициируемым проектом (с возвращением ответственности за собственную инициативу), который может быть сменен на новый проект - смерть. Прекрасный пример суицида-проекта приводит Г. Чхартишвили в работе, посвященной анализу самоубийств сре-

ди «работников пера»: «Что такое "чисто немецкое самоубийство"? Это когда серьезный, подающий надежды молодой философ по имени Филипп Батц (1841-1876) чрезмерно увлекается Шопенгауэром, издает блестящую книгу «Философия отрешения» и немедленно воплощает свои теоретические выкладки на практике - перерезает себе горло идеально острой золингенской бритвой»10. Здесь самоубийство, очевидно, часть доказательств, часть большого осмысленного проекта, правда согласно эпохе проект осуществлен все же не инициатором, а автором, что несколько отличает его от того, что мы можем видеть сейчас.

Три рассмотренных выше фактора - десакрализация смерти, ограждение людей от всего того, что считается деструктивным, и доступ к неограниченному количеству информации, в том числе и о концептах смерти и умирания, привели к кардинальному пересмотру смерти как категории. Она стала тем, с чем можно работать, не разовым событием, а полем, в котором можно совершать осознанные выборы и действия. Как сны перестали быть «тем, что иногда снится», так и смерть перестала быть просто переходом в иной мир - из границы она стала пространством. И пространство это нуждается в новом философском и психологическом осмыслении. Причем, так как пространство это доступно нам исключительно в виде текстов, оно, несомненно, является предметом именно герменевтического изучения. Но там, где П. Рикер пишет о психоанализе, переосмысляя его герменевтически, там герменевтику смерти, изучение текстов, складывающихся в поле смерти, в котором совершает свой ежедневный выбор человек современного европейского мегаполиса, надо переосмысливать психоаналитически, возвращая доступ к истинным внутренним мотивам, желаниям и иному истинному содержанию соответствующих означающих.

Примечания

1 Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., 1996.

2Подробнее о термине см.: Аванесов С.С. Вольная смерть. Ч. 1. Основания философской суицидологии. Томск, 2003; Красиков В.И. Синдром существования. Томск, 2002; Литинская Д.Г. Экзистенциальный эскапизм: новая проблема современного общества. М., 2013.

3Статистику, например, см.: Грузман Г. Слово о самоубийстве [Электронный ресурс] // Lib.ru: «Современная литература». URL: http://lit.lib.ru/g/gruz-man_g/slovo.shtml (дата обращения 12.09.2014).

Хобсбаум Э. Век Революций. Европа 1789-1848. Ростов на/Д., 1999. Мартынов В.И. Зона Opus Posth или рождение новой реальности. М., 2008. С. 281-282. Там же. С. 283-284.

Craven J. Architects Seek Safer Schools [Электронный ресурс] // About.com. URL: http://architecture.about.com/od/socialconcerns/a/safeschools.htm (дата обращения 12.09.2014).

Рязанцев С.В. Танатология - наука о смерти. СПб., 1994. С. 87. Литинская Д.Г. Указ. соч. С. 102.

Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 2003. С. 217.

4

5

6

I

8

9

10