CC BY
90
УДК 93/94 ББК 63.3(0)
СМЕНА ПАРАДИГМ В ИСТОРИОГРАФИИ: ОТ «ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ» К «ВОЙНЕ ИМПЕРИЙ»*
I А.М. Филитов
Аннотация. В статье раскрывается эволюция трактовок первой мировой войны - от упрощенного представления о ней как простого отражения интересов капиталистических монополий к более широким подходам, учитывающим все разнообразие факторов, которые привели к глобальному вооруженному конфликту. В новейших работах западных историков отмечается растущий интерес к внутренним процессам в воюющих странах, определяемых как «империи» (методы массовой мобилизации населения на поддержку политики властей, моральное состояние армии, положение военнопленных, политика на оккупированных территориях и в отношении собственных национальных меньшинств и т.д.); при этом зачастую игнорируется, либо искажается роль России в войне.
Ключевые слова: монополии, империи, антивоенные мятежи, германские зверства, колониальные войска, военнопленные, Крупп, Ленин, Либкнехт, Фишер.
289
CHANGE OF PARADIGMS IN THE HISTORIOGRAPHY: FROM THE "IMPERIALIST WAR'' TO "WAR OF EMPIRES"
| A.M. Filitov
Abstract. The article highlights the evolution of the interpretations of the First World War - from the simplified version of a conflict between the capitalist monopolies to the broader approach featuring the tangled web of factors, which led to the global armed conflict. In analyzing the recent works of the Western historians the growing interest is indicated to the internal processes in the belligerents referred to as "empires" (methods of mass mobilization to support the governments' policies, armies' morals, P.O.Ws' conditions,
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РНФ, Проект № 15-18-00135 «Индивид, этнос, религия в процессе межкультурного взаимодействия: российский и мировой опыт формирования общегражданской идентичности».
policies towards the population in the occupied areas and towards the national minorities in their own countries, etc.), thus, the role of Russia in the war is often ignored and/or misjudged.
Keywords: monopolies, empires, antiwar mutinies, German atrocities, colonial soldiers, P.O.Ws, Krupp, Lenin, Liebknecht, Fischer.
290
Характеристика первой мировой войны как «империалистической» имеет длительную историю. Впервые она нашла свое выражение в известном манифесте большевистского крыла российской социал-демократии, опубликованном 1 ноября 1914 г. Там, в частности, заявлялось: «Рост вооружений, крайнее обострение борьбы за рынки в эпоху новейшей, империалистической стадии развития капитализма передовых стран, династические интересы наиболее отсталых восточноевропейских монархий неизбежно должны были привести и привели к этой войне» [1, с. 250]. Позднее, с появлением ленинской трактовки «империалистической стадии развития капитализма» как эпохи господства монополий, генезис войны стал напрямую и однозначно связываться со своего рода «политическим заказом» владельцев трестов, синдикатов и картелей, который-де был послушно исполнен государственным аппаратом. «Как возникла война? Основная причина ее коренится в международной империалистической конкуренции», — так обманчиво просто объяснял причины мировой катастрофы немецкий единомышленник большевиков К. Либ-кнехт [там же, с. 271]. Проблема заключалась в том, что привести реальные факты существования некоего «совета богов» из глав крупнейших банков и корпораций, диктующих свои решения политикам, ни Ленин, ни
Либкнехт, ни кто-либо из их сторонников и последователей привести не могли, а потому данная трактовка, при всей ее пропагандистской и политической эффективности, в научном плане оставалась на уровне в лучшем случае гипотезы. Тем не менее, отдельные ее элементы были восприняты и профессиональными историками.
Парадоксальным образом, менее всего проблема связи монополий и правительств в контексте развязывания первой мировой войны нашла свое отражение в советской историографии, для которой «марксизм-ленинизм» был непререкаемым идеологическим и методологическим фундаментом. В центре внимания как в документальных публикациях, так и в исследовательских трудах оставалась «традиционная» дипломатическая история [2-14]. Более того, советские историки кое в чем отошли от ленинской концепции: если в ней, по сути, снималась проблема «главного виновника» за начало войны (одинаково виновными полагались все ведущие державы в обоих военно-политических блоках), то авторы различных публиковавшихся в СССР исследований этим вопросом активно занимались и давали на него различные ответы. Приверженцы «школы Покровского» сосредотачивали огонь критики на странах Антанты и разоблачали «проантантовские» тенденции в творчестве таких историков, как Е.В. Тарле. Речь шла о своеобразном
отражении «политики Рапалло» в историографии. После прихода Гитлера к власти маятник качнулся в другую сторону: школа Покровского подверглась поруганию, акцент был перенесен на разоблачение германо-прусского милитаризма, которое, естественно, достигло своего апогея в период Великой Отечественной войны.
«Маятниковые» процессы шли и в западной историографии. Опять-таки, можно считать известным парадоксом тот факт, что ленинская идея о мировой войне как выражении интересов монополистического капитала была сильнее всего воспринята в стране, где марксизм, а тем более «марксизм-ленинизм» имел наименьшее число сторонников, а именно — в США. Там возникла концепция «торговцев смертью», согласно которой виновниками войны назывались лица, финансировавшие и владевшие предприятия, связанные с военным производством. Исторические исследования получили даже выход на уровень большой политики: в начале 1930-х гг. ряд промышленников и банкиров, включая такие знаковые фигуры, как братья Дюпоны и Морган с партнерами, предстали перед сенатской комиссией, созданной для расследования их деятельности в ходе войны [15, с. 26-27]. Для них все закончилось легким испугом, а политические последствия этого расследования оказались скорее негативными: был принят «закон о нейтралитете», вводивший эмбарго на экспорт оружия и военных материалов; обосновывалось это стремлением не допустить нового обогащения «торговцев смертью», но в ситуации возникновения очагов новой мировой войны это означало равное отношение к жертве агрессии и к самому агрессору и фактически стало одним их элемен-
тов политики «умиротворения». Отражением этой политики стало и фактическое свертывание в странах Запада критики в адрес Германии (притом, что в ней самой отрицание собственной вины за развязывание войны и обвинения в адрес Антанты превысили все мыслимые границы). Появилась концепция о «случайной войне», «войне по ошибке», «войне, которую никто не хотел». Современные аналитики не без основания связывают появление данной концепции, которую наиболее ярко представил бывший британский премьер Ллойд-Джордж, с его переходом (справедливости ради, следует сказать — временным) в ряды «умиротворителей» нацистской Германии.
Трактовка первой мировой войны а 1а Ллойд-Джордж («все ошибались, никто не виноват») оказалась весьма востребованной в послевоенный период, когда встал вопрос о привлечении Западной Германии в западный военно-политический блок. Этот «всепри-миряющий» консенсус рухнул с появлением в 1961 г. исследования гамбургского историка Ф. Фишера об экспансионистских военных целях виль-гельмовской империи. Не будем здесь останавливаться на характеристике этого исследования и последовавшей «фишеровской контроверзы» — по этому вопросу много написано. В данном случае нас интересует вопрос об отношении Фишера к вопросу о роли монополий в политике, или, иначе говоря, к парадигме «империалистической войны». В своем основополагающем труде этот вопрос он фактически обходит, однако в более поздней статье, как бы подводящей итог его исследовательского пути, формулирует достаточно интересные соображения по этому поводу. Считая чрезмерно узкой ориен-
291
292
тацию на дипломатическую и военную историю при игнорировании «социальных и экономических факторов», он предлагает свое видение влияния этих факторов на политику в виде схемы, постулирующей наличие двух «индустриальных групп», одна из которых представляла «добывающую» и/или «тяжелую промышленность» («уголь — железо — сталь»), а другая — «обрабатывающую», в первую очередь связанную с химией и электротехникой. Первая группа, по его представлениям, выступала за территориальную экспансию, а вторая — за более гибкую форму экспансии в виде таможенного союза, охватывающего «Срединную Европу», Балканы и Ближний Восток, но «прежде всего — Францию». Позиции первой группы оказались сильнее, результатом чего, как подразумевается, и стала мировая война [16, s. 772-773]. Очевидно, формулируя эти тезисы, Фишер испытал на себе явное влияние конструктов, разрабатывавшихся ведущими представителями исторической науки ГДР, о которых, в свою очередь, можно сказать, что они творчески развили ленинскую теорию об империализме и «империалистической» войне. Вопрос, однако, заключается, насколько это «творческое развитие» согласуется с фактами.
Прежде всего, представляется несколько искусственной «отраслевая» привязка тех или иных политических предпочтений к тем или иным промышленным «группам». Новое исследование о В. Ратенау, одном из ведущих представителей той из них, которая, по мысли Фишера, отличалась чуть ли не «пацифистским» настроем, показало, что никаким пацифистом он не был, а напротив, активно поддержал кайзеровскую агрессию [17]. Кро-
ме того, ни историкам ГДР, ни Ф. Фишеру не удалось привести убедительных доказательств эффективного и тем более определяющего влияния какой-либо из указанных групп или отдельных монополистов-магнатов на формирование внешней политики рейха. Отсутствие таких доказательств обычно объяснялось невозможностью проникнуть в архивы соответствующих монополистических объединений. Однако и в тех случаях, когда такая возможность предоставлялась, результаты исследований не подтверждали тезисы, соответствующие парадигме «империалистической войны». Историк ФРГ М. Эп-кенханс достаточно основательно изучил архивы фирмы Круппа и пришел к выводу, что попытки ее главы сыграть какую-то политическую роль наталкивались на жесткое противодействие со стороны государственного аппарата: правящая юнкерско-аристо-кратическая элита ревностно отстаивала свои прерогативы на определение политического курса. Вместе с тем, исследуя коммерческий аспект взаимоотношений Круппа и его военных заказчиков, этот автор отметил любопытный факт: монополия согласилась несколько снизить цены на свою продукцию, но при условии, что контракт будут достаточно длительным и не будет подвержен каким-либо изменениям. Правительство приняло эти условия, чем фактически была заблокирована возможность какого-либо соглашения о прекращении или даже ограничении гонки вооружений [18, s. 196-226]. Этот эпизод указывает на то, что монополии все же могли влиять на политику, причем именно в направлении ухудшения международного климата, что, в свою очередь, было чревато развязыванием войны. Другой историк фирмы Крупп,
американский историк Г. Джеймс, попытался оспорить эту истину, ссылаясь на противоречия в руководстве концерна: новый его глава, бывший дипломат Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, проявлял, якобы, чуть ли не «левые» тенденции и, в частности, выступил за годичный мораторий в гонке морских вооружений с Великобританией [19, s. 141]. Может ли это единичный факт служить основанием для далеко идущих выводов — это весьма сомнительно. Вполне вероятно, что идея моратория могла отразить желание притормозить строительство британских дредноутов и выиграть время для ликвидации обнаружившегося технического отставания немецкого кораблестроения. Во всяком случае, приведенная в приложении к книге Г. Джеймса таблица, показывающая динамику роста и падения прибылей фирмы Крупп за весь период ее деятельности, свидетельствует о том, что максимума они достигли именно в годы войны [Ibid, s. 324]. Трудно предположить, что ее руководители не видели столь благоприятных возможностей для себя в случае ее развязывания, а если видели, то не предпринимали усилий, чтобы эти возможности стали реальностью. Конечно, эти усилия выливались не в форму каких-то «директив» для правительств (тезис о государстве как «орудии монополий», видимо, столь же далек от реальности, как и противоположный — о монополиях как орудии государства, или его «филиале» [Ibid, s. 148]); использовались более косвенные средства воздействия на политику, в первую очередь, через прессу [20], но преуменьшать действенность применения такой «мягкой силы» нет оснований. Таким образом, вряд ли можно считать, что тезис «монополии — это во-
йна» в качестве основы парадигмы об «империалистической войне» полностью утратил свою эвристическую ценность. Скорее, можно сказать, что ее девальвировали чрезмерно прямолинейный подход к проблеме взаимоотношений монополий и государственного аппарата, с одной стороны, и общая тенденция нигилистического отношения к марксизму в результате краха «реального социализма» в конце 1980-х - начале 1990-х гг., с другой.
Ныне даже сторонники и продолжатели идей Ф. Фишера чураются постановки вопроса о социальной обусловленности того «рывка к миро-державности», который он считал основой политики вильгельмовского рейха. Дискуссия все более концентрируется на чисто дипломатической и военной истории, причем наибольшая реклама делается тем образцам историописания, в которых отчетливо прослеживается прогерманский и антиславянский (и русофобский) акцент. Примером в этом отношении можно считать книгу австралийского историка К. Кларка «Лунатики», уже знако- „п„ мую российскому читателю [21; 22]. 293
Новым моментом в историографии первой мировой войны является перенос фокуса исследования с перипетий отношений между двумя военными блоками на ситуацию внутри отдельных их участников — «империй». О двенадцати таковых идет речь, к примеру, в изданном в Великобритании сборнике статей «Империи в войне, 1911— 1923» под редакцией Р. Герварта и Э. Манелы [23]. При этом используется определение понятия империи, которое было сформулировано американским историком Ч. Майером и которое включает в себя такие компоненты, как «наднациональный» характер, «ие-
рархичность по этническому принци-пр>, централизация власти «с привлечением к управлению различных социальных и/или этнических элит» [24, р. 3]. В методологическом плане многое можно возразить и против этого определения («иерархичность по этническому принципу» явно противоречит принципу «наднациональности»: как, к примеру, можно считать «наднациональной» Австро-Венгрию, в самом названии которой постулировано господство двух наций над всеми остальными?), и против применения его ко всем двенадцати упомянутым империям (привлечение местной «элиты» к управлению было характерно для политики Англии в колониях и особенно в доминионах, но насколько применимо ли это к другим метрополиям? Можно ли считать «империей» включенный в «клуб двенадцати» Китай — скорее другие империи влияли на его политику через компрадорскую буржуазию?). Можно согласиться с тем, что первая мировая война была «войной империй, которую вели в первую очередь импе-ЧПЛ рии — за свое сохранение и расшире-294 ние» (это перекликается с идущей от Ленина парадигмой «империалистической войны», хотя и без акцента на роль монополий), однако ее периодизацию (начало — итало-турецкая война в Северной Африке, окончание — Лозаннская конференция по турецкому вопросу и перемирие в войне Ирландии за независимость) вряд ли можно считать обоснованной. Почему тогда не начать с американо-испанской или англо-бурской войны и не упомянуть о восстании рифов в Африке?
При всем этом нельзя не видеть, что налицо действительно новая парадигма в трактовке первой мировой войны, отличающаяся постановкой но-
вых вопросов, ранее находившихся на периферии внимания историков. Среди этих вопросов можно отметить следующие: как и насколько эффективно те или иные правительства обеспечивали в ходе войны лояльность своих граждан и подданных своих колониальных владений, какова была роль последних в военных операциях, насколько соблюдались нормы международного права и принципы гуманного обращения в отношении военнопленных и гражданских лиц — в собственной стране и на оккупированных территориях, как война влияла на культуру и ментальную сферу — и многие другие, с ними связанные. В рамках данной статьи, разумеется, невозможно перечислить все или даже большую часть работ, написанных на эти темы, и тем более дать им более или менее полную характеристику. Остановимся лишь на некоторых, наиболее репрезентативных, и попытаемся кратко выделить то новое и наиболее интересное, что может стать подспорьем для преподавателей истории в школах и вузах. При отборе и характеристике этих работ автор использовал, в частности, историографический обзор ирландского историка А. Креймера [25; 26].
Активно разрабатывается проблема положения на «внутренних фронтах» в воюющих странах. Реакция британского общества на объявление войны и ее ход стала предметом исследования в книге А. Грегори [27]. Великобритания была единственной страной, которая долгое время в период войны (до 1916 г.) придерживалась принципа добровольческого комплектования армии, однако, как показывает автор, достаточно высокий приток добровольцев объяснялся вовсе не «энтузиазмом» (если таковой феномен и
имел место, то он был «социально ограничен», охватывая, в основном, «молодежь из средних классов» и «интеллектуалов»). Для широких слоев трудящихся большее значение имели такие факторы, как «моральное давление, высокий уровень безработицы», а также «прямые приказы работодателей идти на призывные пункты».
Большая дискуссия развернулась по поводу причин и характера солдатских мятежей во Франции весной 1917 г. Американский историк Л. Смит склонен считать их малозначительным эпизодом: число отказавшихся выполнять приказы было невелико (около 40 тыс.), налицо была всего лишь эмоциональная реакция на огромные и бессмысленные потери в ходе «бойни генерала Нивеля», солдаты в массе своей оставались на «патриотических» позициях [28; 29]. Иной точки зрения придерживается его французский коллега А. Лёз: мотивы мятежников не ограничивались протестом против отдельных, особо вопиющих фактов некомпетентности командования, а отражали общий «кризис дисциплины» в армии; солдаты не воспринимали официальные лозунги о «защите родины», налицо было «широкое стремление остановить войну» [30]. Кардинально иной настрой французских солдат в 1918 г. — на «войну до победного конца» — отмечает в своей монографии другой французский историк — Б. Кабане [31]. Очевидно, этот психологический перелом во французской армии (и обществе в целом) действительно имел место, и одной из важных причин его был российский фактор: если февральская революция 1917 г. способствовала росту антивоенных настроений у всех участников войны, то Брестский мир наглядно пока-
зал, к чему таковые могут привести; сплочение перед лицом германского милитаризма стало очевидным условием национального спасения — только так можно было избежать повторения «брестского варианта» для Франции. К сожалению, «российский фактор», за некоторыми исключениями, о которых речь ниже, остается «белым пятном» в западной историографии.
Достаточно широко исследовано влияние войны на общество и армию Германии. Довольно радикальной ревизии подверглись версии о «всеобщем ликовании» немцев по случаю объявления войны и сохранении высокого уровня мотивации немецких солдат на продолжение войны: на протяжении 1918 г. имели место массовые сдачи в плен и своеобразная «солдатская забастовка» [32—34]. К сожалению, опять-таки можно констатировать игнорирование «российского фактора» в появлении этих симптомов разложения кайзеровской армии, что сыграло не последнюю роль в победе Антанты.
В качестве важного преимущества стран Антанты перед своими противниками в последнее время особенно подчеркивается имевшаяся у них возможность привлечения значительных контингентов солдат и обслуживающего персонала из своих колониальных владений. В британской армии на западном фронте было задействовано 120 тысяч индусов (в 1915 г. они были переброшены на Ближний Восток), во французской — 475 тысяч солдат, навербованных в ее колониях. Участию в войне французских «колониальных войск» посвящено специальное исследование, где, в частности, отмечается, что потери в них были существенно выше, чем в частях, состоявших из коренных французов; к тому же в отношении аф-
295
риканских подразделений порой применялось такое варварское наказание, как децимация, т.е. расстрел каждого десятого [35]. Общий итог исследований о «колониальном» аспекте войны подведен в коллективном труде под редакцией С. Даса [36]. Следует также упомянуть монографию о китайских рабочих, которые во время войны также внесли немалый вклад в военные усилия Антанты (их численность во Франции достигала 140 тысяч человек) [37]. Заметим, по контрасту, отсутствие каких-либо работ, а порой даже упоминаний о помощи союзникам, которую оказал прибывший во Францию российский экспедиционный корпус.
Растет внимание к колониальной войне в Африке, где друг против друга сражались отряды под командованием немецкого военачальника Лет-тов-Форбека (состоявшие в основном из африканцев) и смешанные кон-тингенты с британской стороны, набранные опять-таки главным образом из африканцев и частично — белых колонистов Южной Африки.
ЧПС Участию южноафриканцев в войне —
296 не только в Африке, но и в Палестине и во Франции — посвящена солидная монография [38]. Поражают огромные цифры привлеченных к военным действиям носильщиков из африканских племен (миллион!) и понесенных ими потерь от голода, болезней и прочих причин (не менее ста тысяч!).
Жестоко эксплуатируя своих колониальных подданных, воюющие державы не меньшую жестокость проявляли и в отношении мирных жителей Европы на захваченных ими территориях. В начале 2000-х гг. своего рода сенсацию вызвала книга, написанная двумя ирландскими историками, само название которой говорило за себя:
«Немецкие зверства — 1914 год. История отрицания» [39]. Обращение к теме, изрядно «отравленной» пропагандистскими ухищрениями с обеих сторон, было, безусловно, смелым шагом, всколыхнувшим научную среду. Особенно в Германии, где она была оперативно переведена и издана с несколько «смягченным» и весьма противоречиво звучащим подзаголовком «Спорная истина», реакция на нее выявила жесткую поляризацию мнений. Достаточно сравнить рецензии Шт. Брюнделя и П.Хёреса, опубликованные в двух «конкурирующих» интернет-журналах ФРГ: если первый рецензент практически солидаризируется с концепцией Хорна-Креймера [40], то второй с порога заявляет, что «не хотел бы присоединяться к положительной оценке» их книги [41]. Его протест вызывают даже не столько приводимые количественные данные о масштабах немецких репрессий на временно оккупированной территории Бельгии и Северной Франции (жертвами стали шесть с половиной тысяч гражданских лиц только за период с августа по октябрь 1914 г.; Хёрес признает, что прежние оценки были занижены), сколько тот факт, что ирландские историки подтверждают законность гражданской самообороны против оккупантов и напротив осуждают практику массового террора под предлогом защиты от «коварных» ополченцев, которые-де не носили «ясно различимой формы» и тем самым «нарушали законы войны». Полемика весьма напоминает ту, которая ведется в применении к оценке партизанского движения в период Великой Отечественной войны и «антипартизанских» акций гитлеровцев. Заметим, что Хорн и Креймер не заходят слишком далеко в
критике немецких репрессалий: они-де происходили не по приказам высшего командования, а как бы спонтанно, по причине «нервозности» солдат, отражавшей в свою очередь «нервозный» характер всей политики второго рейха. Однако и такая критика, как видим, не устраивает тех, кто предпочитает выступать с апологетических позиций (кстати, тот же Хёрес, как бы предвидя соответствующий упрек в свой адрес, заканчивает рецензию призывом «отбросить избитые понятия типа «апология» или «обвинение», ставшие в исторической науке пустыми штампами, лишенными всякого содержания»).
В первую мировую войну военные действия на чужой территории и соответственно оккупационную политику вела, помимо Германии, еще и Австро-Венгрия, причем, как показал в своей монографии Дж. Гумз, поведение последней в Сербии мало чем отличалось от поведения немцев в Бельгии и северной Франции [42]. Державы Антанты в основном оборонялись и оккупационных функций не осуществляли. В этой связи может вызвать лишь недоумение тезис автора статьи о России в упомянутом выше сборнике «Империи в войне» Дж. Сэнборна о том, что российская армия была «оккупационной армией, хотя она и сражалась на своей стороне границы 1914 года». Столь оригинальный вывод он обосновывает тем, что объявляет входившую в Российскую империю часть Польши, а также Литву, Латвию, Белоруссию и Украину территориями, «колонизованными» Россией. Точно такую же характеристику получают и среднеазиатские области Российского государства, где, кстати, по утверждению автора, и разыгрались события, которые сыграли решающую роль в судьбах России:
«если попытаться точно указать момент, когда и где имперский режим из стадии кризиса перешел в стадию революционной ситуации, то это будет лето 1916 года в Узбекистане и Казахстане», где к тому моменту развернулась «открытая антиколониальная гражданская война» [23, рр. 94, 99-100]. Редко когда можно обнаружить столь неприкрытую связь между современной политикой Запада, обвиняющей Российскую Федерацию в имперских амбициях и всячески старающейся вбить клин между странами СНГ, и историческими реминисценциями, эту политику обслуживающими.
Большое внимание в современной историографии уделяется судьбам военнопленных и перемещенных лиц, а также тех групп населения, которые по тем или иным причинам попадали под подозрение в сотрудничестве с противником. Если российские военнопленные в австро-венгерских лагерях, как отмечают австрийские историки В. Моритц и Г. Лейдингер, содержались в «ужасающих условиях» [43], то обращение с военнопленными в России было совсем иным; оно «в 297 большей степени отражало традиции гуманитарного права и рыцарства, характерные для XIX века, чем практику тоталитаризма, характерную для середины ХХ-го; царское правительство стремилось выполнять свои обязательства по Гаагской конвенции, и отдельные случавшиеся нарушения были результатом некомпетентности перегруженной разными заботами лагерной администрации в разваливавшейся стране»,- отмечает автор упомянутого выше историографического обзора о новейшей литературе по первой мировой войне [25, р. 20; см. также: 44]. Впрочем, как бы «для баланса»
298
приводится другая оценка: «Рейнхард Нахтигаль показывает, что Россия нарушала международное право в массовом масштабе, обрекая пленных на смерть плохим питанием и плохим обращением» [25, р. 20; см. также: 45]. Из контекста можно заключить, что автор обзора достаточно критично воспринимает вторую точку зрения, и в данном случае его подход можно считать более или менее адекватным.
К сожалению, этот подход не всегда выдерживается. Если виновными в произвольных интернированиях и депортациях собственных граждан объявляются на стороне Четверного Союза Австро-Венгрия и Турция, то на стороне Антанты — исключительно Россия, причем подобные действия с ее стороны объявляются следствием «давних традиций насильственных перемещений населения в ходе тех войн, которые она вела на своей колониальной периферии» [25, с. 22; см. также: 46]. Как видим, снова Россия объявляется колониальной державой. Между тем, специальное компаративистское исследование о политике России и Турции в отношении национальных меньшинств, ставших жертвами преследований в ходе первой мировой войны, показало принципиальную разницу в подходах, имевших место в той и другой стране: «в Российской империи имелась реальная и поразительно глубокая традиция уважения к международному праву, и вдобавок революция 1905 года принесла значительный прогресс в том, что касалось главенства права и формирования гражданского общества, и все это в совокупности перекрывало ту сравнительно узкую базу, на которую могли подействовать националистические лозунги любого вида, апеллиру-
ющие либо к экономическим, либо к этническим мотивам», правившие же в тогдашней Оттоманской империи младотурки из движения «Единение и прогресс», напротив, «никогда не придерживались принципов международного права» [47, р. 520].
В данном случае редакция журнала этой публикацией как бы поправила автора, опубликовавшего свой обзор в более раннем его выпуске, и эту корректировку можно только одобрить. Однако круг читателей этого журнала сравнительно узок, он несравним с той аудиторией, на которую рассчитаны сборники статей и монографии, где отчетливо проявляются политизированные антироссийские стереотипы. Заметим любопытный феномен: российский фактор игнорируется или принижается, когда речь идет о его влиянии на ход и исход войны, о вкладе России в военные усилия союзников, зато о России непременно и в первую очередь упоминается, когда речь идет о нарушениях прав человека, принципов международного права и гуманизма. Хотелось бы надеяться, что в этом отношении будет, наконец, достигнут столь необходимый баланс.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Мировые войны ХХ века. Кн. 2. Первая мировая война. Документы и материалы [Текст] / науч. рук. Б.М. Туполев; отв. ред. В.Л. Шацилло. - М., 2002.
2. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 18781917. - Серия 2. 1900-1913. - Т. 18-20. -М., 1938-1940. Серия 3. 1914-1917. - Т. 1-10. - М., 1931-1938.
3. Аветян, А.С. Русско-германские дипломатические отношения накануне первой мировой войны. - М., 1985.
4. Бовыкин, В.И. Из истории возникновения первой мировой войны. Отношения России и Франции в 1912-1914 гг. [Текст] / В.И. Бовыкин. - М., 1961.
5. Емец, В.А. Очерки внешней политики России в период первой мировой войны: взаимоотношения с союзниками по вопросам ведения войны [Текст] / В.А. Емец.
- М., 1977.
6. Игнатьев, А.В. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (19081914 гг.) [Текст] / А.В. Игнатьев. - М., 1962.
7. Могилевич, А.А. На путях к мировой войне 1914-1918 гг. [Текст] / А.А. Могилевич, М.Э. Айрапетян. - М., 1940.
8. Нотович, Ф.И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны [Текст] / Ф.И. Нотович. - М.-Л., 1947.
9. Писарев, Ю.А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны [Текст] / Ю.А. Писарев. - М., 1985.
10. Покровский, М.Н. Царская Россия и война [Текст] / М.Н. Покровский. - М., 1924.
11. Покровский, М.Н. Империалистическая война [Текст] / М.Н. Покровский. - М., 1934.
12. Полетика, Н.Н. Возникновение первой мировой войны [Текст] / Н.Н. Полетика.
- М.; Л., 1935.
13. Розенталь, Э.М. Дипломатическая история русско-французского союза вначале ХХ века [Текст] / Э.М. Розенталь. - М., 1960
14. Соловьев, О.Ф. Обреченный альянс [Текст] / О.Ф. Соловьев. - М., 1986.
15. Наджафов, Д.Г. Нейтралитет США, 19351941 гг. [Текст] / Д.Г. Наджапов. - М., 1990.
16. Fischer, F. Zum Problem der Kontinuität in der deutschen Geschichte von Bismark zu Hitler [Text] / F. Fischer // Bracher K.-D., Funke M., Jacobsen H.-A.(Hg). National sozialistische Diktatur 1933-1945. Eine Bilanz. - Bonn, 1983.
17. Gall, L. Walther Rathenau. Porträt einer Epoche [Text] / L. Gall. - München, 2009.
18. Epkenhans, M. Zwischen Patriotismus und Geschäftinteresse. F.A. Krupp und die Anfängen des deutschen SсЫachtflottenbaus 1897-1902 [Text] / Epkenhans // Geschichte und Gesellschaft. - 1989. - H. 2.
19. Krupp, J.H. Deutsche Legende und globales Unternehmen [Text] / J.H. Krupp. -München, 2011.
20. Гейдорн, Г. Монополии - пресса - война. Исследование внешней политики Германии с 1902 по 1914 г Роль прессы в подготовке первой мировой войны [Текст] / Г. Гейдорн; пер. с нем. - М., 1964.
21. Clark, C. The Sleepwalkers. How Europe Went to War in 1914 [Text] / C. Clark. -London, 2012.
22. Любин, В.П. Лунатики. Как Европа вступала в первую мировую войну [Текст] / В.П. Любин // Первая мировая война. Современная историография Сборник обзоров и рефератов / отв. ред. В.П. Любин, М.М. Минц. - М., 2014. - С. 78-84.
23. Gerwarth, R., Manela, E. (eds.) Empires at War, 1911-1923 [Text] / R. Gerwarth, E. Manela. - Oxford, 2014.
24. Maier, Ch. Among Empires: America's Ascendancy and Its Predecessors [Text] / Ch. Maier. - Cambridge (Mass.), 2006.
25. Kramer, A. Recent Historiography of the First World War (Part 1) [Text] / A. Kramer // Journal of Modern European History. -Vol. 12. - 2014/1. - P. 5-26.
26. Kramer, A. Recent Historiography of the First World War (Part 2) [Text] / A. Kramer // Journal of Modern European History. -Vol. 12. - 2014/2. - P. 155-174.
27. Gregory, A. The Last Great War. British Society and the First World War [Text] / A. Gregory. - Cambridge, 2008
28. Smith, L.V. Between Mutiny and Obedience. Princeton, 1994; 299
29. Smith, L.V. The Embattled Self. French Soldiers' Testimonials of the Great War [Text] / L.V. Smith. - Ithaca, 2007.
30. Loez, A. 14-18. Les refU de la guerre. Une histoire des mutins [Text] / A. Loes. - Paris, 2010.
31. Cabanes, B. La Victoire endeuillee. La sortie de guerre des soldats française 19181920 [Text] / B. Cabanes. - Paris, 2004.
32. Deist, W. Verdeckter Militärstreik im Kriegsjahr 1918? [Text] / W. Deist // Wolfram Wette (Hg.), Der Krieg des kleinen Mannes. Eine Militärgeschichte von unten. - München, 1992. - S. 146-167.
33. Lipp, А. Meinungslenkung im Krieg. Kriegserfahrungen deutscher Soldaten und ihre Deutung 1914-1918. - Göttingen 2003.
34. Watson, A. Enduring the Great War. Morale and Collapse in the German and British
1ЕК
Armies, 1914-1918 [Text] / A. Watson. -Cambridge, 2004.
35. Fogarty, R.S. Race and War in France. Colonial Subjects in the French Army 19141918 [Text] / R.S. Fogarty. - Baltimore, 2008.
36. Das, S. (ed.) Race, Empire and the First World War Writing [Text] / S. Das. -Cambridge, 2011.
37. Guoqi, X. Strangers on the Western Front. Chinese Workers in the Great War [Text] / X. Guoqi. - Cambridge (Mass.), 2011.
38. Nasson, B. Springhoks on the Somme. South Africa in the Great War, 1914-1918 [Text] / B. Nasson. - Johannesburg, 2007.
39. Horne, J. German Atrocities 1914. A History of Denial [Text] / J. Home, A. Kramer.
- New Haven-London, 2001.
40. H-Soz-Kult, 25.09.2003. - URL: http://www. hsozkult.de/publicationreview/id/rezbuecher-2 963 (дата обращения: 25.08. 2015).
41. Sehepunkte 4 (2004). - Nr. 7/8 (15. Juli 2014).
- URL: http://www.sehepunkte.de.2 004/07/ 6108html (дата обращения: 25.08. 2015).
42. Gumz, J. The Resurrection and Collapse of Empire in Habsburg Serbia, 1914-1918 [Text] / J. Gumz. - Cambridge, 2009.
43. Moritz, V. Zwischen Nutzen und Bedrohung. Die russische Kriegsgefangene in Osterreich (1914-1921) [Text] / V. Moritz, H. Leidinger.
- Bonn, 2005.
44. Rachmaninov, A. POWs and the Great War: nnn Captivity in the Eastern Front [Text] / 300 A. Rachmaminov. - Oxford-New York, 2002.
45. Nachtigal, R Kriegsgefangenschaft an der Ostfront 1914 bis 1918. Ein Literaturbericht [Text] / R. Nachtigal. - Frankfurt am Main, 2006.
46. Holquist, P. Making War, Forging Revolution. Russia's Continuum of Crisis, 19141921 [Text] / P. Holquist. - Cambridge (Mass.). 2001. P. 175-176
47. Ungör, U. Economic Nationalism, Confiscation and Genocide. A Comparison of the Ottoman and Russian Empires during World War I [Text] / Ü. Üngör, E. Lohr // Journal of Modern European History. - Vol. 12. - 2014/4.
REFERENCES
1. Avetyan A.S., Russko-germanskie diplo-maticheskie otnosheniya nakanune pervoi mirovoi voiny, Moscow, 1985. (in Russian)
ЕК
2. Bovykin V.I., Iz istorii vozniknoveniya pervoi mirovoi voiny. Otnosheniya Rossii i Frantsii v 1912-1914 gg,, Moscow, 1961. (in Russian)
3. Cabanes B., La Victoire endeuillee. La sortie de guerre des soldats française 1918-1920, Paris, 2004.
4. Clark C., The Sleepwalkers. How Europe Went to War in 1914, London, 2012.
5. Das S. (ed.), Race, Empire and the First World War Writing, Cambridge, 2011.
6. Deist W., Verdeckter Militärstreik im Kriegsjahr 1918? In: Wolfram Wette (Hg.), Der Krieg des kleinen Mannes. Eine Militärgeschichte von unten, München 1992, S. 146-167.
7. Emets V.A., Ocherki vneshnei politiki Rossii v period pervoi mirovoi voiny: vzaimootno-sheniya s soyuznikami po voprosam vedeni-ya voiny, Moscow, 1977. (in Russian)
8. Epkenhans M., „Zwischen Patriotismus und Geschäftinteresse. F.A. Krupp und die Anfängen des deutschen Sshlachtflottenbaus 1897-1902", in: Geschichte und Gesellschaft, 1989, H. 2.
9. Fischer F., „Zum Problem der Kontinuität in der deutschen Geschichte von Bismark zu Hitler", in: Bracher K.-D., Funke M., Jacob-sen H.-A.(Hg)., Nationalsozialistische Diktatur 1933-1945, Eine Bilanz, Bonn, 1983.
10. Fogarty R.S., Race and War in France. Colonial Subjects in the French Army 19141918, Baltimore, 2008.
11. Gall L., Walther Rathenau. Porträt einer Epoche, München, 2009.
12. Geidorn G., Monopolii - pressa - voina. Issle-dovanie vneshnei politiki Germanii s 1902 po 1914 g. Rol pressy v podgotovke pervoi miro-voi voiny, Moscow, 1964. (in Russian)
13. Gerwarth R., Manela E. (eds.), Empires at War, 1911-1923, Oxford, 2014.
14. Gregory A., The Last Great War. British Society and the First World War, Cambridge, 2008.
15. Gumz J., The Resurrection and Collapse of Empire in Habsburg Serbia, 1914-1918, Cambridge, 2009.
16. Guoqi X., Strangers on the Western Front. Chinese Workers in the Great War, Cambridge (Mass.), 2011.
17. Holquist P., Making War, Forging Revolution. Russia's Continuum of Crisis, 1914-1921, Cambridge (Mass.), 2001, pp. 175-176.
18. Home J., Kramer A., German Atrocities 1914. A History of Denial, New Haven-London, 2001.
19. H-Soz-Kult, 25.09.2003, available at: http:// www.hsozkult.de/publicationreview/id/rez-buecher-2963 (accessed: 25.08.2015).
20. Ignatev A.V., Russko-angliiskie otnosheniya nakanune pervoi mirovoi voiny (1908-1914 gg.), Moscow, 1962. (in Russian)
21. Kramer A., Recent Historiography of the First World War (Part 1), Journal of Modern European History, vol. 12, 2014/1, pp. 5-26.
22. Kramer A., Recent Historiography of the First World War (Part 2), Journal of Modern European History, Vol. 12, 2014/2, pp. 155-174.
23. Krupp James H., Deutsche Legende und globales Unternehmen, München, 2011.
24. Lipp A., Meinungslenkung im Krieg. Kriegserfahrungen deutscher Soldaten und ihre Deutung 1914-1918, Göttingen 2003.
25. Loez A., 14-18. Les refu de la guerre. Une histoire des mutins, Paris, 2010.
26. Lyubin V.P., "Lunatiki. Kak Evropa vstupala v pervuyu mirovuyu voinu", in: Pervaya mirovaya voina. Sovremennaya istoriografi-ya Sbornik obzorov i referatov, Moscow, 2014, S. 78-84. (in Russian)
27. Maier Ch., Among Empires: America's Ascendancy and Its Predecessors, Cambridge (Mass.), 2006.
28. Mezhdunarodnye otnosheniya v epokhu im-perializma. Dokumenty iz arkhivov tsarsk-ogo i Vremennogo pravitelstv. 1878-1917, Seriya 2, 1900-1913, T. 18-20, Moscow, 1938-1940; Seriya 3, 1914-1917, T. 1-10, Moscow, 1931-1938. (in Russian)
29. Mirovye voiny XX veka, Kn. 2, Pervaya mirovaya voina. Dokumenty i materialy, Moscow, 2002. (in Russian)
30. Mogilevich A.A., Airapetyan M.E., Na putyakh k mirovoi voine 1914-1918 gg., Moscow, 1940. (in Russian)
31. Moritz V., Leidinger H., Zwischen Nutzen und Bedrohung. Die russische Kriegsgefangene in Österreich (1914-1921), Bonn, 2005.
32. Nachtigal R., Kriegsgefangenschaft an der Ostfront 1914 bis 1918. Ein Literaturbericht, Frankfurt am Main, 2006.
33. Nadzhafov D.G., Neitralitet USA, 19351941 gg., Moscow, 1990. (in Russian)
34. Nasson B., Springhoks on the Somme. South Africa in the Great War, 1914-1918, Johannesburg, 2007.
35. Notovich F.I.. Diplomaticheskaya borba v gody pervoi mirovoi voiny, Moscow, Leningrad, 1947. (in Russian)
36. Pisarev Yu.A., Velikie derzhavy i Balkany nakanune pervoi mirovoi voiny, Moscow,
1985. (in Russian)
37. Pokrovskii M.N., Imperialisticheskaya voi-na, Moscow, 1934. (in Russian)
38. Pokrovskii M.N., Tsarskaya Rossiya i voina, Moscow, 1924. (in Russian)
39. Poletika N.N., Vozniknovenie pervoi mirovoi voiny, Moscow, Leningrad, 1935. (in Russian)
40. Rachmaninov A., POWs and the Great War: Captivity in the Eastern Front, Oxford-New York, 2002.
41. Rozental E.M., Diplomaticheskaya istoriya russko-frantsuzskogo soyuza vnachale XX veka, Moscow, 1960. (in Russian)
42. Sehepunkte 4 (2004), Nr. 7/8 (15. Juli 2014), available at: http://www.sehepunkte.de.2004 /07/6108html (accessed: 25.08.2015).
43. Smith L.V., Between Mutiny and Obedience, Princeton, 1994.
44. Smith L.V., The Embattled Self. French Soldiers' Testimonials of the Great War, Ithaca, 2007.
45. Solovev O.F., Obrechennyi alyans, Moscow,
1986. (in Russian)
46. Ungör U., Lohr E., Economic Nationalism, Confiscation and Genocide. A Comparison of the Ottoman and Russian Empires during World War I, Journal of Modern European History, Vol. 12, 2014/4.
47. Watson A., Enduring the Great War. Morale and Collapse in the German and British Armies, 1914-1918. Cambridge, 2004
301
Филитов Алексей Митрофанович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник,
Институт всеобщей истории, Российская академия наук, [email protected] Filitov A.M., ScD in History, Senior Researcher, Institute of World History, Russian Academy of Sciences, [email protected]
