CC BY
0
Laughter and crying in their oppositional unity
Skvortsova Anna Vladimirovna, PhD of Philosophical sciences, Russian Technological University (MIREA), Moscow
Popova Maria Yurievna, Undergraduate student, Lecturer, College of Moscow Financial and Industrial University "Synergy", Moscow
The article examines crying and laughter as socio-cultural phenomena. The purpose of the study is to determine the role they play in overcoming crisis states of the individual and society. The scientific novelty is the identification of what is common and what is different in laughing and crying forms of behavior. The study found that they have similar functions, are associated with a temporary violation of social norms, and accompany a change in ontological or social status. Often crying and some types of laughter were born out of a protest against reality or the experience of the imperfection of the world and contributed to catharsis - the moral purification of a person. The difference between laughter and crying is that in laughter, as a rule, the subject rises above the object, which is the subject of ridicule. In crying, on the contrary, its subject is suppressed by the object causing tears.
Keywords: crying; laughing; opposition; communication; ritual; catharsis; anti-religion
Цитировать: Скворцова А.В., Попова М.Ю. Смех и плач в их оппозиционном единстве // KANT. – 2024. – №1(50). – С. 192-195. EDN: NRHYXG. DOI: 10.24923/2222-243X.2024-50.35
Скворцова Анна Владимировна, кандидат философских наук, Российский технологический университет (МИРЭА), Москва
Попова Мария Юрьевна, магистр, преподаватель колледжа Московского финансово-промышленного университета «Синергия», Москва
В статье рассматриваются плач и смех как социально-культурные феномены. Целью исследования является определение роли, которую они играют в преодолении кризисных состояний личности и общества. Научную новизну представляет выделение общего и различного в смеховых и плачевых формах поведения. В ходе исследования установлено, что они обладают схожими функциями, связаны с временным нарушением социальных норм, сопровождают изменение онтологического или общественного статуса. Нередко плач и некоторые виды смеха рождались из протеста против действительности или переживания несовершенства мира и способствовали катарсису – нравственному очищению человека. Различие между смехом и плачем в том, что в смехе, как правило, субъект возвышается над объектом, который является предметом высмеивания. В плаче же, наоборот, субъект его подавлен вызывающим слезы объектом.
Ключевые слова: плач; смех; оппозиция; коммуникация; ритуал; катарсис; антиповедение.
УДК 130.2
5.7.8
Скворцова А.В., Попова М.Ю.
Смех и плач в их оппозиционном единстве
Плач и смех зародились еще в архаическую эпоху и являются тем, что отличает человека от животного. «Из всех живых существ только человеку свойственен смех», – писал Аристотель. Они представляют собой не только психологические реакции человека на печальные или радостные обстоятельства жизни, но имеют отражение в культуре, создавая, так называемые, смеховую и плачевую культуры. Смеху посвящено достаточно много научных работ, плач же как философско-культурный феномен почти не изучен.
Плач синкретически тесно связан со смехом. Они похожи между собой и по физиологическим проявлениям, и по некоторым своим видам, и по функциям, которые они выполняют. Смех и плач способны переходить один в другой. «Возможны случаи, когда произведения, комичные по своей трактовке и своему стилю, трагичны по содержанию» [5, с. 8].
Одна из общих функций смеха и плача – коммуникативная.
Плач был важным проявлением традиционной культуры. Он сопровождал погребальные обряды и носил коллективный характер, помогал людям переносить общее горе. Кроме смерти, плач сопровождал различные беды и трудности. В трагические эпохи он проявлялся в произведениях искусства и выражал настроение всего социума. Совместное переживание скорби облегчало ее восприятие. Существовал обычай оплакивать родственника или друга с помощью песен-причитаний. Плач объединял не только близких, страдающих об утрате любимого человека, но и самого усопшего с живыми.
Коммуникативная функция смеха отмечалась многими исследователями. Трудно смеяться одному, в одиночку, как правило, лишь улыбаются. Лихачев писал, что «смех восстанавливает нарушенные в другой сфере контакты между людьми, так как смеющиеся это своего рода «заговорщики», видящие и понимающие что-то такое, чего они не видели до этого или чего не видят другие» [3, с. 3]. Можно наблюдать эффект зараженности смехом. Также считает и Пропп: «Смех всегда знаменует некое коллективное чувство, объединяющее людей» [5, с. 152]. Подавляющее большинство праздников проводится при скоплении многих людей и сопровождаются взаимным общением и увеселением. Это способствует сплоченности. В случаях конфликта или разногласий удачная шутка способна разрядить обстановку и предотвратить ссору. Смех снимает барьеры между людьми, временно нарушает статусную иерархию, сближает членов социальной группы. Если они смеются над одним и тем же, то можно утверждать о понимании ими определенного языка и взгляда на мир, содержащихся в смеховой форме.
Можно говорить, что плач и смех способствуют консолидации и дифференциации общества. Плачи-причитания объединяли людей, помогали преодолеть границы условностей, снимали существующие табу, и в то же время отделяли социальную группу от всех остальных, к произошедшему горю не причастных. Также и смех не только связывает воедино некий коллектив, но и отделяет его от других, чуждых специфике определенного вида юмора, этнического, профессионального или просто обусловленного принадлежностью смеющихся к одной компании.
Другая общая функция смеха и плача – социализирующая. Они транслируют определенные общественные ценности, закрепляют их в сознании людей, передавая из поколения в поколение.
В народной культуре плач часто сопровождал многие изменения в личной жизни человека, переход его в иную категорию существования – смерть, вступление в брак, уход на войну. Помимо похоронных, были свадебные и рекрутские плачи, плачи, связанные с природными бедствиями, нашествиями врагов или другими несчастьями. В причитаниях выражалась боязнь новизны, горечь разлуки, вынужденное, тягостное принятие произошедших перемен. Плач помогал примириться со случившимся, выжить в изменившихся условиях. Он демонстрировал несовершенство мира, заставляя человека, если не исправить, то хотя бы переосмыслить происходящее, научиться в критических обстоятельствах правильным образом себя вести.
Оплакивание вменялось в обязанность близким. Если же они по каким-либо причинам не могли этого сделать, то призывали наемных женщин-плакальщиц. Те особенно ярко выражали свои причитания, нарочито громкими рыданиями, разрыванием одежд, царапанием лиц, вырыванием волос и нанесением себе телесных повреждений.
Адам Олеариус, математик и библиотекарь герцога Фридриха III Гольштинского, посетивший Россию в ХVII веке, так описывает их поведение: «Часть присутствующих стояла, часть лежала на камнях, рыдая и причитая, вопрошая умерших. Если мимо проходил знакомый, они обращались к нему, разговаривали с ним, смеялись, а когда он уходил, снова начинали рыдать» [4, с. 270]. В церемонии оплакивания сама видимость плача была важнее, чем соответствующее сердечное расположение, поэтому пользовались услугами платных плакальщиц-профессионалов. Отсюда обычай закрывать при плаче лицо, чтобы не было понятно, является ли плачущий близким покойному или наемником.
Социализирующая функция смеха заключается в том, что смех являлся не только выражением эмоций, но нес определенные идеалы, которые, закрепляясь в повседневности, и прививались людям. Он был регулятором ценностных и нравственных установок общества, регламентировал социальные отношения. Например, шуты выражали не свою отдельную точку зрения, а общественное мировоззрение, изображая нравы, принятые в социуме, так что Otto называл их «публичной исповедью человечества» [7, с. 42].
В религиозном сознании смерть сакрализируется, что порождает ритуал похоронного оплакивания человека. Плач был неким мистическим элементом, связующим миры – земной и потусторонний.
Еще один вид плача, проявляющийся в культуре, помимо обрядово-ритуального, – христианско-эсхатологический плач. Он сопряжен с сознанием собственной греховности и нравственного несовершенства. В монашеской литературе нашла отражение идея единения человека с Богом посредством очищения души «слезной молитвой». Это учение было воспринято Русью от Византии и утвердилось в отечественной культуре, которая долгое время была религиозной. Такого рода плач не несет с собой отчаяние и чувство безнадежности, он не является проявлением мрачного мировосприятия, потому что в итоге приводит к катарсису. Этот вид плача способствует личностному преображению, приносит облегчение и радость.
Но и смех часто бывает реакцией на моральное несовершенство человека, его несоответствие идеалу. Лихачев называет в качестве одной из основных особенностей средневекового смеха – его направленность на самого смеющегося. Смеющийся часто смеется над собой, над своими злоключениями, недостатками и неудачами. Он снижает в глазах зрителей свой собственный образ и одновременно критикует существующий миропорядок. Особенно это касается христианских юродивых. «Объект смеха есть персонифицированное, очеловеченное явление, имеющее видимость значительности, но обладающее ущербной духовной сущностью. Обнажение этой видимости и служит причиной для появления смеха» [3, с. 46]. Смех выявляет эту ущербную «духовную сущность», ее ничтожность, помогает возвыситься над ней, преодолеть ее, устанавливает «человеческую, а следовательно, и общественную неполноценность осмеиваемого» [5, с. 152]. Помимо духовного развития личности, смех еще и «снимает психологические травмы, облегчает человеку его трудную жизнь, успокаивает и лечит» [3, с. 3]. Комическое в культуре выступает в виде разрядки эмоционального напряжения, релаксации, развлечения. Таким образом, еще одна функция, общая у плача и смеха – психотерапевтическая. Смех рождался от бунта против действительности, от беспомощности человека перед тем, с чем он справиться не мог – перед болезнью, смертью, утратой.
В смехе также есть доля протеста против реальности. Когда мир, по видимости упорядоченный и стабильный, на самом деле исполнен пороков и несправедливости, то смех создает иной мир, мир антикультуры. По словам Лихачева, мир «кромешный», «изнаночный», хаотичный, стихийный, противостоит миру, гармоничному, полному условностей. Смех направлен против существующих стереотипов и некритического подчинения имеющимся правилам. В некоторых случаях в основе смеха лежит негативизм, оппозиционное отношение. «Смех, будучи чувством несомненно положительным, оказывается ответом на событие, в котором наш взгляд или ухо, помимо всего прочего, обнаружили и нечто подлежащее отрицанию и осуждению» [1, с. 17].
В смеховой стихии человек в игре или ритуале в течение какого-то периода занимается «антиповедением», понарошку нарушает общепринятые нормы жизни, символически выходит за пределы дозволенного. Архаичные культуры разных народов содержат в себе обрядовый смех, который предполагает формы поведения, отличающиеся непристойностью, то, что табуируется в повседневной жизни. «Смех заставляет нас снять с себя маску обыденного приличия, ту маску, которая уже почти окончательно приросла к нашему лицу» [1, с. 179]. Комическое в культуре может выступать и в виде сатиры, критики социального строя. С его помощью сохраняются и транслируются жизненные ценности, такие как оптимизм, свобода, равенство между людьми, в условиях идеологической или политической несвободы.
Итак, смех и плач есть типы эмоциональных реакций человека на зло. Они актуализируются в переломные эпохи, когда рушится привычное устроение жизни. В своих семиотических проявлениях смех и плач также имеют кое-что общее. Если плач сопровождается ритуалом, то смех часто сопряжен с игрой. Оба они имеют для своего выражения определенную знаковую систему, связанную с временным нарушением границ, совершают «расшатывание культурного космоса с помощью воображаемого докультурного хаоса» [2, с. 112], потому что общество разучилось чувствовать «страдания маленького человека». Следовательно, смех и плач исполняют еще одну похожую функцию – коррекции и формирования социального сознания и норм поведения.
Один из немногих исследователей смеха и плача в их синтезе - Плеснер, считает, что смех и плач роднит то, что в них человек реагирует на ситуацию «всем своим существом», и это образует онтологическую структуру, которая выступает основанием для жизненного единства переживания и тела. В смехе и плаче, считает философ, человек может утратить контроль над своим телом, выйдя за рамки регулируемого поведения. Это происходит, когда теряется дистанция по отношению к ситуации и к самому себе, и человек не отдает себе отчет в своих действиях. «Так шок лишает нас речи и выводит из строя. Если наша дистанция в отношении речи не уничтожена, то ситуация нас веселит, мы находим ее комичной или остроумной, мы смеемся. Но если мы сами поражены и лишены всякой дистанции, то мы испытываем боль и страдание, изнемогаем от умиления и волнения – мы плачем» [8, с. 71-72]. И в смехе, и в плаче на какой-то стадии в состоянии крайней экспрессии человек иногда перестает управлять собой, и его чувства на телесном уровне проявляются непосредственно.
Плач и смех дают человеку свободу от условностей, возможность не заботиться о том, как он выглядит со стороны, показывают нелепость существующих в мире представлений и отношений. «Психологически смех снимает с человека обязанность вести себя по существующим в данном обществе нормам хотя бы на время» [3, с. 3], – писал Лихачев.
Различие между смехом и плачем в том, что в смехе, как правило, субъект возвышается над объектом, который является предметом высмеивания. Гоббс выдвигал «теорию превосходства», по которой в смехе происходит внезапное возвышение («sudden glory») смеющегося и принижение осмеиваемого [6, с. 15]. В плаче же, наоборот, субъект его подавлен вызывающим слезы объектом. Смеющийся всегда обладает «избытком виденья» (Бахтин) к объекту смеха, наблюдает его со стороны. Оба они – реакция на какую-либо проблему. Смех пытается представить ее ничтожной, а при плаче она воспринимается как неразрешимая. Ключевое различие смеха и плача – признание обратимости или необратимости совершившегося.
Среди исследователей нет единого мнения, является ли плач антитезой смеху. Антитеза требует подобия, «смыслового равенства при различии знаков» [6, с. 70]. Большинство из них склоняются к тому, что если и является, то лишь отчасти, и не смеху как целостной категории, а как отдельным его сторонам. Сычев противоположностью смеха предлагает считать страх, Карасев – стыд. В смехе человек открыт, повернут к миру, в стыде – изолирован и замкнут на себе. Смех способствует преодолению зла в окружающих, стыд – в самом себе. Оба они приводят к катарсису, нравственному очищению. При стыде происходит некая «взрывная реакция изнутри», при смехе – снаружи. Стыд, как приносящий страдания, может вызывать слезы. Страх, испытываемый в связи с подавляющим личность чувством опасности, тоже нередко сопровождается плачем. Поэтому плач, очевидно, стоит на противоположном полюсе от смеха.
Таким образом, плач и смех имеют схожие социальные функции – консолидирующую, антистрессовую, корректирующую общественное сознание. Оба они способны привести к временному нарушению общепринятых норм, неконтролируемому поведению и сопровождают «перемены», те ситуации, когда жизнь человека вошла в новое качество. Смех и плач одновременно демонстрируют несовершенство мира и в то же время делают его целостным и устойчивым, а значит, амбивалентны по своей сути. Нередко они рождаются из протеста против действительности или переживания несовершенства мира и способствуют катарсису – нравственному очищению человека.
Литература:
1. Карасев Л.В. Философия смеха. - М.: Росс.гум.ун., 1996. – 221 с.
2. Козинцев А.Г. Феномен «смех и плач»: о различии сходного // Антропологический форум №13 ONLINE. - С. 117-123. URL: https://www.intelros.ru/pdf/Antropo_Forum_online/2010_13/13_online_kozintsev.pdf (дата обращения: 11.01.2024).
3. Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. - Л.: Наука, 1984. – 295 с.
4. Олеариус Адам. Подробное описание общеизвестного путешествия в Москву и Персию, предпринятое по случаю Гольштинского посольства Готтропа к Михаилу Федоровичу Великому царю в Москве и шаху Софи, королю Персии // Цит. по: Мансикка В.Й. Религия восточных славян. - М.: ИМЛИ РАН, 2005. – 365 с.
5. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. - М.: Искусство, 1976. – 282 с.
6. Сычев А.А. Смех как соцокультурный феномен: автореф. дисс. … д-ра филос. наук. - Саранск, 2004. – 35 с.
7. Оttо B. Fools are everywhere: The court jester around the world. Chicago: University of Chicago Press, 2001. – 420 с.
8. Plessner. Н. Die Frage nach der Conditio Humana. Erste Auflage. Frankfurt a. M., 1976.
