CC BY
52
ЛОКАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
УДК 738(470.51)"18" Е.И. Ковычева
СЛУЧАЙНАЯ НАХОДКА ИЗ С. МАЗУНИНО: К ВОПРОСУ О СВОЕОБРАЗИИ ТРАДИЦИОННОЙ РУССКОЙ ГЛИНЯНОЙ ИГРУШКИ СРЕДНЕГО ПРИКАМЬЯ
Традиционная керамика Удмуртии не изучалась с точки зрения этнического и местного своеобразия, художественной ценности, исторического развития. В статье проводится анализ детской глиняной игрушки в виде женской фигурки, которая была найдена в русском селе Мазунино в Сарапульском районе Удмуртии. Поскольку находка случайна и не имеет аналогов, она позволяет всего лишь поставить вопрос о своей этнической принадлежности. Для этого проведено сравнение игрушки с аналогичными изображениями древности и средневековья, найденными на территории Среднего Прикамья, с традиционными игрушками обских угров и русского населения Вятского края и Поморья.
Ключевые слова: традиционная игрушка, керамика, гончарное дело, скульптура, женское изображение, Среднее Прикамье.
Территория Удмуртского Среднего Прикамья (современного Сара-пульского, Каракулинского, Камбарского районов Удмуртской Республики) находилась в период средневековья на пути многочисленных
Ковычева Елена Ивановна - заведующая кафедрой декоративно-прикладного искусства и народных промыслов Удмуртского государственного университета, доктор искусствоведения, [email protected]
миграционных потоков и была поочередно местом расселения предков современных финно-угорских, славянских, тюркских народов. Поэтому даже случайная художественная находка здесь может содержать немало загадок, поиск ответов на которые может превратиться в увлекательное культурологическое и искусствоведческое расследование с целью выяснения этнической принадлежности ее автора как носителя исторического мировоззрения, бытовых и ремесленных традиций своего народа.
Статья - второй опыт обращения к одному из артефактов традиционной культуры - глиняной женской фигурке из с. Мазунино Са-рапульского района. Куколка размером с мизинчик была обнаружена местными жителями при перекапывании огорода, передана автору для изучения в 2008 г. главой поселения Шергиной М.Л. и возвращена ей же. Было неясно время создания фигурки, ее назначение. Если в прошлый раз мы сосредоточились на знакомстве с аналогичными женскими изображениями Евразии: магическими атрибутами древних охотников, идолами эпохи металлов, земледельческими изображениями, выполненными с ритуально-магическими целями. Была проанализирована эволюция их семантических смыслов, образного содержания, средств художественной выразительности и сделан вывод, что найденное изображение - детская глиняная игрушка, выполненная в конце XIX - первой половине XX в. [2]. Сейчас мы попробуем доказать ее этническую принадлежность, и в первом приближении (для более развернутых выводов недостаточно материалов) сформулируем признаки локального своеобразия местной глиняной игрушки.
Куколка выглядит очень скромно. Материал - обычная красная глина. Формы обобщены. Декор и пластическая детализация отсутствуют. На лице (острой палочкой по сырой глине) нанесены две глубокие точки - глаза, две точки помельче - ноздри и полоса рта, почти утраченная сколом. В первый момент может показаться, куколка слеплена неопытной рукой ребенка. Но при кажущейся легкости исполнения черты лица намечены с соблюдением симметрии. Одинаковые по силе нажима проколы уверенны и правильны по форме. Личико куколки хочется назвать ликом, так оно серьезно по выражению. Глаза, под невысоким лбом, лишенным прически, глядят пристально, не мигая. Нос из-за точек-ноздрей выглядит горделиво вздернутым, неулыбающийся рот упрямо сомкнут, словно боится проронить какую-то тайну.
Формы тела обобщены, но не случайны, что достигается многолетними повторами изображения. При взгляде в фас куколка симметрична, статична, величественна, несмотря на маленький размер. С этой точки зрения она напоминает снежную бабу из трех уменьшающихся снизу-вверх округлых объемов. Первый сферичен, второй напоминает яйцо, повернутое тупым концом вниз, масса третьего шара под основанием стала уплощенной, будто приняв тяжесть всей торжественной полнотелой фигуры.
В профиль женское изображение, напротив, лишено симметрии. Головка - отклоненный назад цилиндр со скругленными краями. Такой объем получается, когда шарик долго катать ладонями, а потом сжать между пальцами. Головка, торс, руки, грудь, расширяющаяся юбка, решены в единой массе, плавно перетекающими объемами, что является сложной для лепщика задачей. Женщина будто плывет в медленном танце. Это впечатление создается откинутой назад головой и общим рисунком тела. Наклонная линия лица переходит в изображение пышной груди, увеличенной сложенными на ней руками и, обрисовав талию, устремляется вперед, намечая колокол юбки. Сзади тяжелая юбка откинута, точно волочится по полу. От этого шаг героини, преодолевающий инерцию ее веса, выглядит стремительным. Приземистые пропорции тела подчеркивают полноту материнского образа. Безымянный мастер не вылепил кистей рук, скрыл ноги под длинной юбкой, не наметил волос, не показал носа, подбородка, скул на условно решенной головке. Но мы ощутили возраст женщины, оценили ее зрелую стать, полюбовались уверенным движением. Образ вполне узнаваем и полнокровен, несмотря на лаконичность.
Обратим внимание на технологическое качество изделия и на вполне профессиональный характер его отделки. Глина тщательно отмучена, очищена от примесей. В состав глиняного теста добавлен песок, что заметно на сколах. Так делают для удобства лепки и для прочности изделия. Поверхность фигурки гладкая. Это результат заглаживания пальцами или мокрой тряпкой. Скульптурка покрыта жидкой глиной, очевидно, методом окунания. Охристо-коричневый цвет распределился достаточно ровно и придал изделию более эстетичный облик. В некоторых местах появился сероватый, в других - красноватый оттенок. Значит, обжигали фигурку вблизи горящих дров, в обычной домашней печке или на костре. Так было, когда гончарный промысел не был ос-
новным средством существования. Не понятно происхождение металлизированного блеска на затылке, груди, спине куклы. Скорее всего, это соли металлов, присутствующие в составе глины. Они проявляются не только на поверхности, но и в местах сколов. Таким образом, анализ изображения доказал, что его автор опытный мастер, а не ребенок. Он закрепил в образе собственный опыт гончара-ремесленника, а возможно и опыт нескольких поколений своих предков.
Коснемся истории обработки глины на данной территории. Как хорошо известно, изобретение керамической посуды из обожженной глины относится к эпохе неолита (У-Ш тыс. до н.э.). Среднее Прикамье в это время уже заселено, одно из поселений обнаружено на территории д. Непряха Сарапульского района. Почему это важно для нашей темы, будет понятно далее. Неолитические сосуды были крупными, толстостенными, яйцевидной формы, выполненными методом кругового налепа глиняного жгута. Декор, покрывавший всю поверхность и внутреннюю сторону изделия, наносился в сыром виде гребневидным штампом или любым заостренным предметом в виде многочисленных ямок и полос, служил не только красоте, но и технологической прочности утилитарной вещи.
Способ орнаментации керамики наряду с ареалом ее бытования стал для археологов маркером обозначения той или иной древней общности людей. Волго-Камская (по А.Х. Халикову) неолитическая культура с посудой гребенчатого типа, по мнению О.Н. Бадера, имеет прямое отношение к предкам финно-угров [1, с. 77]. В период энеолита (конец III - середина II тыс. до н.э.) на изучаемой территории существует га-ринская (по Л.А. Наговицыну) археологическая культура с керамикой, по-прежнему, гребенчатого типа. Посуда становится чуть меньше, хотя формы ее изменяются мало: дно округлое, устье широкое, открытое. Ряды гребенчатых оттисков выстраиваются в ромбовидные, зигзагообразные, сетчатые композиции, что говорит о развитии у носителей традиции эстетического чувства. Поселение Непряха в рамках названной культуры также существует, что говорит о преемственности данной культуры предшествующей. В поселения энеолита в Вятско-Камском междуречье впервые найдены фрагменты керамических женских фигурок (Кочурово IV), что доказывает существование культа женщин-матерей, прародительниц и хозяек родовых угодий [1, с. 98].
В конце энеолита местное финно-угорское население испытало влияние переселенцев европеоидного типа. В жилище-землянке на поселении у д. Зуевы ключи (Каракулинский район) обнаружены обломки посуды более совершенного тонкостенного типа, орнаментированной только в верхней части и имеющей валики по плечикам. Найдены фрагменты глиняного тигля для плавки меди. В.Ф. Генинг, руководивший раскопками, сделал вывод, что здесь проживали пришельцы, владевшие литейным делом и научившие этому местное финно-угорское население. Этнический состав переселенцев спорен. Это могли быть как представители балановской культуры (протобалто-славяне-германцы), так и аба-шевской (индоиранцы, арийцы). И те, и другие отличались достаточно мирным характером и способствовали обогащению культурного опыта местного населения мастерством скотоводства, обработки металлов и глины. Балановцы добивались лучшего качества глиняного теста через добавление песка, имели не только большее разнообразие форм посуды (появление шаровидных форм и уплощенного дна), но и функционально новые керамические изделия. Это маленькие топорики, считающиеся не только объектами ритуальной практики, но и игрушками, глиняные колесики от повозок, погремушки.
Посуда представителей одной из культур позднебронзового века -луговской (по А.В. Збруевой), обнаруженная на стоянке Зуевы Ключи (Х1У-ХИ вв. до н.э.), чаще имеет форму горшка с разнообразным декором в горловинной части в виде елочек, треугольников, ромбов, нанесенных все тем же гребенчатым штампом. Но особенно красиво украшенной становится посуда Быргындинской культуры (конец IX -VI в. до н.э.). Как считают ученые, под влиянием древних угров, переселенцев из Зауралья, в ее декоре появляются наряду с усложненным геометрическим узором стилизованные изображения лосей.
В раннем железном веке, в период ананьинской культурной общности, которая большинством ученых связывается с предками удмуртов и коми, на примере материалов одного из самых крупных в Среднем Прикамье Зуево-Ключевского I городища (^-Ш в. до н.э.) можно заметить следование традициям. Опасность военных столкновений обострила необходимость защиты поселений и жилищ не только физически, но и идеологически. В больших срубных наземных жилищах особо выделяется зона большого, на глиняном основании очага, превратившегося
в подобие алтаря, который защищался оберегами в виде медвежьих когтей, керамических миниатюрных сосудов и женских фигурок.
Глиняные антропоморфные фигурки были обнаружены археологами Пермского и Удмуртского университета во второй половине XX в. на раскопках и других поселений, могильников и святилищ ананьинской культуры. Время широкого бытования изображений из глины - ранний железный век (конец I тыс. до н.э. - начало I тыс. н.э.), что объясняется активным распространением земледелия в этой местности. Затем, очевидно, из-за замены глиняной ритуальной пластики бронзовыми изделиями, произошло почти полное исчезновение такого рода памятников. Однако, начиная с VII в. н.э. похожие глиняные фигурки зафиксированы вновь. Самые поздние из них происходят из слоев XII в.
Впервые описание антропоморфной пластики Прикамья провели Е.М. Черных и Т.А. Колобова [8]. Они дали комплексную оценку художественному своеобразию, функциям и семантике находок. Отмечена крайне схематичная геометризированная форма фигурок. Это простейшие, без малейшего намека на реальные объемы человеческого тела, призмы и конусы. Их поверхность богато декорирована ногтевыми отпечатками, насечками, углублениями. Сходство фигурок с человеком угадывается благодаря элементам, трактующимся как складки и фактура меха и ткани, текстильные и ювелирные украшения. Женский костюм, реконструируемый по могильникам этого времени, действительно, был необычайно богат.
Преобладание наряженных женских фигурок объясняется авторами почитанием ананьинцами матерей-прародительниц, которые, возможно, были, как и у охотников палеолита, покровительницами явлений природы. Наряду с земледелием предки удмуртов много времени уделяли охоте и собирательству, то есть ощущали зависимость от «милостей» дикой природы. Этнографы предполагают наличие в их языческой практике и мифологии множества материнских божеств, во главе с главной богиней - Калдык-мумы, чье имя происходит от слова «творить».
Маркировкой женского пола кроме одежды служило, предположительно, углубление в нижней части конусовидных и призматических фигурок. Тогда как цилиндрические, вытянутые и менее украшенные формы напоминают мужской производительный орган - фаллос. Вместе эти схематичные образы выражают тему продолжения человеческого
рода и являются инструментарием магии плодородия. Большая часть глиняных статуэток была найдена в разбитом виде в жилых и жертвенных комплексах. Иногда части одной и той же фигурки находились в значительно удаленных друг от друга жилищах, где, по всей видимости, проживали родственники. Это значит, их использовали в действиях, направленных на воспроизводство людей, растений, домашних животных.
Авторы делают выводы, что описанные глиняные фигурки имели ритуально-магическое назначение и являлись атрибутами аграрных и семейных культов, которые наслоились на более древнюю практику эротической магии. Назвать их идолами мы не вправе, слишком они небрежны и схематичны. Скорее всего, эти фигурки имели временное значение, уничтожались и воспроизводились каждый раз заново, подобно поздним русским сезонным изображениям из глины, символизирующим возрождение сил природы через умирание. Имеются в виду этнографические куклы Ярилы и Ярилицы с выделенными признаками пола, которым устраивали карнавальные похороны.
Под идолами мы понимаем изображения почитаемых богов и героев. Таковыми в этот период являлись центральные фигуры бронзовых блях пермского звериного стиля, а также утраченные деревянные столбообразные скульптуры. Среди бронзовых фигурок нашему изделию более всего близки птицевидные идолы. В свое время автор этих строк поразилась сходству идола Ананьинской культуры VИ-IX вв. с расписной дымковской куклой начала XX в. - «Дамой с ребенком» мастерицы А.И. Мезриной. Глиняная игрушка также божественно сурова. Симметричность колоколообразной фигуры усилена парными деталями: разделенным на две половины головным убором, короткими, торчащими, будто крылышки, рукавами жакета, подчеркивающими линию плеч. Квадраты золотой потали расположены именно на плечах и на голове по сторонам от лица. Только самый крупный из них - строго посередине живота. Божественный золотой цвет там, где зарождается жизнь, на фоне лазурно синего цвета, в христианской культуре символизирующего духовное возвышение. Их соседство, как близость солнца и чистого неба, должно быть, и намного ранее воспринималось как знак благодати. Столь же важен огненный красный цвет, преобладающий в колорите куклы. Женщина держит ребенка прямо перед собой, не прижимая,
а лишь легко касаясь его, пряча кисти рук под широкой юбочкой. Как будто, какая-то неведомая сила поднимает ребенка над землей. Белый круг лица ребенка в золотом нимбе шляпки на уровне груди женщины вызывает воспоминания не только об изображении Xриста Эммануила в круглом медальоне на груди Ярославской Оранты (икона XII в.), но и личины на торсе птицеголового идола.
Птица - важный персонаж в языческих представлениях о мироздании, она была связующим звеном между миром земным и миром потусторонним, уносила души умерших людей в инобытие, также как женщина приносила человека из неведомого далека в реальность. Чудская бляшка с отверстиями могла быть украшением как женского, так и шаманского костюма. Сюжет путешествия шамана на небо также мог быть отражен в образе маленького, но монументального птицевидного идола. Он подчеркнуто симметричен, причем акценты, как и у вятской кормилицы на плечах и по бокам головы. И декор в нижней части обеих фигурок, в виде вертикальных полос и рядов кружочков, нанизанных как бусы на нитку, также удивительно сходен. Он символизирует струи дождя и движение солнца по небу, то есть, те стихии, от которых напрямую зависел успех земледельца.
Xочется отметить строгость круглоглазого взора идола и куклы. Ей то, румяной и нарядной, зачем хмурить брови? Значительность взгляда, которую мы заметили у нашей куколки из села Мазунино - отголосок культовой функции изображения, служившего воплощением женского божества. Вятская ярмарочная игрушка сохранила ту же иконографию. Фронтальность, статичность, монументальность, симметричность, строгость лика женского изображения, символичность его декора и цветового решения - черты, которые свидетельствует о глубине народной памяти, о значимости архетипа материнского образа, о почтительном отношении к нему.
Название села (вследствие раскопок в 1950-е гг. В.Ф. Генингом хорошо сохранившегося могильника) дало название Мазунинской археологической культуре Ш-У вв. н.э. Мазунинское население этнически дискуссионно. В нем видят предков венгров, бесермян, башкир, удмуртов. Самой густонаселенной территорией этой археологической культуры был бассейн реки Белой и ее притоков. В Прикамье же преобладали сторожевые городища небольшой площади со слабым
культурным слоем. Расположенные на возвышенностях они были наблюдательными пунктами, откуда можно было следить за передвижением неприятелей. Подсечное земледелие сочеталось у мазунинцев с полукочевым скотоводством, охотой и рыбной ловлей. Кузнечное ремесло было направлено на изготовление железных орудий труда и простых украшений в технике штамповки и проволочного плетения. Искусство бронзового литья отошло на второй план из-за нехватки меди. Крайне редка мелкая пластика в технике косторезного ремесла. В вещевом материале могильников нет глиняных фигурок, хотя изготовлением гончарной посуды занимались жители всех поселений. Она тщательно вылеплена, украшена рядами ямок, засечек, защипов, обожжена на костре. Найдена посуда очень маленького размера, использовавшаяся, очевидно, в ритуальных целях. В мазунинском обществе не было сильного имущественного расслоения, военные вожди, которых хоронили с полным набором вооружения, очевидно, почитались как охранители относительно мирных территорий. В период Великого переселения народов сюда проникли и ассимилировались с местным населением совсем немногочисленные группы гунно-сарматского круга, оставившие несколько могильников курганного типа. Появление в конце VII в. тюркоязычных булгар, вынудила часть носителей мазунинской культуры мигрировать на юго-запад, где, возможно, они заложили венгерскую общность. Оставшиеся финно-угорские племена вошли к началу X в. в первое на этой территории государственное образование - Волжскую Булгарию. В этот период булгарские ремесленники обогащают керамику древне-удмуртских мастеров разнообразием форм и декора гончарной посуды. Но скульптурных изображений не выявлено.
Игрушка в это время, скорее всего, отличалась от культового изображения. Пермский исследователь Н.Б. Крыласова на материалах археологии предприняла попытку реконструкции повседневной культуры населения Прикамья в период Средневековья [3]. Похожие на ананьин-ские схематичные глиняные фигурки VП-XП вв. н.э. исследователь считает именно детскими игрушками, осмелившись оспаривать мнение большинства ученых, видящих в них объекты культовой практики. Отсутствие лица, рук, ног у глиняных фигурок в виде цилиндра или усеченной пирамиды, по мнению этого автора, связывает их с куклами
многих народов из скатанной ткани, деревянного бруска, пучка соломы, антропоморфный облик которых достигался только одеждой. Автор привлекла к доказательству своей идеи сведения этнографов, изучавших детскую культуру народов Урала и Сибири, в чьем мировоззрении сохранились рудименты анимизма и тотемизма. В письме Д.Т. Янович начала XX в., описываются куклы обских остяков и ямальских самоедов, которые отсутствием черт лица противопоставлялись священным деревянным изображениям предков. «Лицо человеческое, даже грубо и едва-едва немеченое на бревне или палке уже само по себе заслуживает уважения и почтения, так как ему, безусловно, есть в мире духов свой гомолог, и приделать его кукле, играть же и забавляться считалось тяжким грехом. Чтобы избежать этого и все же дать выход удовлетворению естественного желания всякой девочки поиграть в материнство, употребляется вместо подобия человеческой головы верхняя челюсть утиного или тарпаньего клюва, которая пришивается к прямоугольному кусочку холста, образующему «тело куклы». Каждую куклу, не имеющую таким образом, ни рук, ни ног, одевают в меховой халатик женского покроя (сах), сшитый из обрезков шкур, причем к утиному клюву иногда привешивается пара кос» [3, с. 314].
Клювовидный выступ в верней части некоторых фигурок напомнил Н.Б. Крыласовой головки кукол обских угров, которые выполнялись из клювов водоплавающих птиц. Такие куклы сохранились у хантов до нашего времени. А гравировка в виде линий по бокам воображаемого лица показалась подобной длинным женским косам, дополняющим головку с обеих сторон. Использование клюва в качестве основы куклы доказывает, что образ человека у охотничьих народов был еще недостаточно выделен из мира природы. Рудиментом древнего мышления видится использование фрагмента именно водоплавающей птицы, в традиционной культуре северных народов, связывавшейся с представлениями о душе. Утка, взмывает в небо и ныряет под воду, и потому мыслится связником между миром людей, богов, и предков. В фольклоре обских угров в обличье утки представлялась богиня Кал-тащ (вариант удмуртской Калдык-Мумы), которая отвечала за рождение и благополучие детей, за жизненный срок людей. Утку сжигали, чтобы проводить покойного на юг, за Урал. Осенний отлет и возвращение птиц по весне напоминал о жизненных циклах человека. Новорожденный
ребенок и сам считался вернувшимся из мира мертвых. В него, якобы, вселялась душа одного из его прародителей.
И все же играть детям с изображениями предков и духов, а также магическими фигурками животных не разрешалось. Какие идеи были заложены в этом запрете? Желание предохранить малышей от воздействия недобрых духов? Или несерьёзный в отличие от ритуалов взрослых характер их игр и развлечений? Ребенок, сам того не понимая, мог накликать беду. За детскими играми взрослые продолжали с пристрастием наблюдать, истолковывая их как прогноз на будущее. Если девочки старательно мастерили новых кукол - к прибавлению в семействе, если хоронили своих питомцев - жди смерти кого-то близких. Скорее всего, обе названные причины были «повинны» в разделении обрядовых и детских кукол.
Еще один любопытный момент. А.Н. Рейнсон-Правдин, первый исследователь северной игрушки, пожалуй, самой архаичной, сохранившей отголоски мировоззрения первобытных охотников, заметил знаковую нагрузку ее материала. Самые ранние игрушки, как подтвердили этнографы, наблюдавшие игры маленьких северян, были выполнены из костей животных или древесных щепок, то есть природных материалов. Для изображения человека требовалось только привязать к чурке ленту ткани - творение человеческих рук. Глина и солома - самые почитаемые естественные материалы для земледельцев. Наряжать глиняных и соломенных кукол в костюм начали, когда научились обрабатывать волокна, прясть, ткать и украшать текстиль, который тоже стали наделять, способностью влиять на человека. То есть, природный материал, несущий положительную семантическую нагрузку, предшествовал искусственному материалу, имевшему аналогичный охранительный смысл.
Наделять детскую куклу лицом запрещалось у многих народов. Фигуры предков, выполненные обскими уграми из дерева и бересты, имели вырезанные или написанные красками лица [5]. Считалось, что только в изображении с глазами могла жить душа умершего. Иногда лицо имитировала монета, бляшка или пуговица как заместитель погребальной маски. Манси покрывали лицо умершего платком с отверстиями или пуговицами на месте глаз и рта [6]. Встречаются фигурки предков с прикрепленными к голове волосами покойного, одетые
в его одежду, что является следствием идеи о реинкарнации, переселении душ. Детских кукол, наоборот, старались наряжать в новую ткань и делали безволосыми. Изображения предков нивхи, эскимосы, чукчи, тувинцы хранили в жилище, жертвуя им пищу с просьбой о помощи, носили на шее в виде связки охранителей. Когда, по мнению шаманов, заканчивалось их влияние на людей, фигурки хоронили, уносили в лес или просто уничтожали, заменяя новыми.
Как выяснилось, самый сложный вопрос - назначение нашей находки. Очень трудно среди археологических памятников выделить детские игрушки в чистом виде. Изображения из глины и теста, связанные с земледельческими представлениями, изначально участвовали в обрядах, направленных на созидание, воспроизводство, плодородие. Но по этнографическим данным именно дети в силу их непорочности были главными участниками этих обрядов. Вдоволь наигравшись, ребятишки съедали печеных жаворонков, не забыв угостить крошками прилетающих весенних птиц и домашних животных. Глиняные призматические с клювовидным выступом фигурки, привлеченные Н.Б. Крыласовой, напомнили нам о первобытном образе женщины-птицы. Дети охотников Приуралья вполне могли играть такими игрушками, до нашего времени дошли куклы из клювов водоплавающих птиц. Тряпичные «акань» хантов и манси из полосок ткани - более поздний вариант такой куклы. Их головки в локальных вариантах читаются, как клюв, сердечко, или спираль-солнце. Все символы доброжелательны, а значит, не опасны для детей. Вариант куклы похожей на обскую «акань», кукла, скрученная из соломы. Изначально она тоже была обрядовой, символизировала сжатую, принесенную в жертву ради сытости человека растительность. Выполнив зимой между окнами, роль водосбора соломенная кукла-стригушка попадала к детям и радовала танцем на столе под стук, создающих вибрации детских ладошек.
Наша фигурка - вариант глиняных кукол русских мастеров игрушечников. Похожих «барынь» лепили в Каргополе, в Филимонове, в Дымкове, и во многих других центрах гончарства. Конечно, она отличается от них лаконичностью и скромностью отделки. Промысловые игрушки, предназначавшиеся для продажи, стремились украсить росписью, сделать наряднее, заманчивее. Они испытывали влияние фарфоровой пластики и городской праздничной культуры.
Но еще больше наша фигурка похожа на деревянную плотницкую (вырубленную топором) игрушку Архангельской губернии. Женское изображение здесь такое же обобщенное - три округлых яруса, солнцеобразный лик с выжженными раскаленным гвоздем глазами, носом и неулыбающимся сомкнутым ртом-полосой. Дерево в таких изображениях декорировалось порезками ножом в виде полос, ромбов, треугольников на ярусе тела, фиксируя магическую роль орнамента в праздничном костюме. Темнея от времени, дерево обобщало силуэт игрушек, придавало им суровость и значительность. Местное название кукол «панки» таинственно. Оно, возможно, происходит от польского «пан», «панна», что говорит о желании доказать значительность персонажа. Созвучное слово «панга», означает «корень» в ненецком языке, впрочем, Польша намного ближе к Поморью, чем Сибирь. Как верно замечает Н.В. Тарановская, форма плотницкой куклы строится по примеру столбообразных конструкций деревянной архитектуры: неглубокие перехваты отделяют округлые объемы «маковки», «репки», «дыньки» [7]. Фронтальным положением, замкнутостью силуэта, монументальной статичностью эти игрушки близки к вырубленным топором из целого бревна северным идолам и фигурам предков («хозяина» и «хозяйки»), которые принято было ставить еще в XIX в. перед домом в Чарозере на Вологодчине. Сдержанные, величавые, символические образы сродни вышитым изображениям богинь с северных полотенец, бывших в языческой древности вариантом икон. Впрочем, большинство русских тряпичных кукол также сохраняют архаичный облик. Это лаконично одетые столбики или мешочки, перетянутые в области шеи и талии. Трехчастный объем отражает славянские представления о структуре мироздания: верхний небесный ярус - «правь», средний земной - «явь» и нижний, олицетворяющий мир вредоносных потусторонних сил, вечного холода и мрака - «навь».
Русское население начало осваивать Вятскую землю только в XII в. Новгородские ушкуйники появлялись здесь набегами, зато согнанные татаро-монгольскими завоевателями земледельцы из Нижегородско-Суздальского княжества обосновывались надолго, строили укрепленные поселения, занимались ремеслами. Но особенно мощный приток русских в Среднее Прикамье начался в XVI в. после падения Казанского ханства, когда южные удмурты, воевавшие на стороне татар, были
изгнаны со своих исконных территорий. От населения, испытывавшего тюркское влияние, остались названия крупных населенных пунктов: «Каракулино» («кара куль» - Черное озеро), «Сарапул» («сара пуль» -желтая рыба, стерлядь). Высокими темпами освоение русским населением территории Сарапульской дворцовой волости шло в первой половине XVII в. Почти треть составляли бывшие жители русского Поморья, остальные - выходцы из Вятки, районов Верхнего Прикамья и других мест.
В селе Мазунино, основанном в 1723 г., кроме земледелия и пчеловодства занимались кузнечным и красильным делом (возможно отсюда название села). Мазунинцы были зажиточными, получив в 1773 г. от епископа Варфоломея «храмозданную грамоту», они создали кирпичное производство и начали возводить под началом вятских мастеров церковь. После войны 1812 г. был построен храм Преображения Господня по проекту выпускника Императорской Академии художеств С.Е. Дудина.
Названия окрестных с Мазуниным деревень сплошь русские: Тарасово, Непряха, Соколовка, Мостовое, Орешники, Кондыли, Коробейники (три последние уже исчезли с лица земли). Местные холмы обнажаются обрывами с залежами глин, пригодных для производства кирпича, черепицы, глиняной посуды. Сохранились сведения о гончарном промысле в деревне Непряха. В фондах Музея истории и культуры Среднего Прикамья в г. Сарапуле имеется не помеченная клеймами и надписями гончарная посуда. Однотипные форма и техника исполнения кольцевым и спиральным налепом с правкой на гончарном круге, глазуровка и роспись белым ангобом, говорят об ее происхождении из одного местного центра. Развитию промысла способствовала близость ярмарок и торжков в Сарапуле, Николо-Березовке, Каракулино, Нечкино.
Педагог дополнительного образования из г. Сарапула Е.В. Чикурова рассказала историю своих предков-гончаров в методической работе, предоставленной в Национальный центр ДПИ и ремесел. Ее прадед Михаил Иванович Русинов родился и жил в деревне Непряха, делал крынки, горшки, квасники, большие чаши. Его дочь Мария Михайловна Руси-нова (Ехлакова) 1919 г. рождения вспоминала, что с пяти лет она мяла глину ногами. Позднее ее муж Василий Иванович Ехлаков (1915 г.р.)
помогал тестю заготовлять и замешивать глину, проверяя ее готовность навиванием жгута на палец. Формовали посуду «вытягом» и поправляли скребком. Высушив изделия на улице, натирали темным камнем. Крынки покрывали желтой и зеленой глазурью. Для обжига была выкопана за огородом большая яма, выложенная изнутри кирпичом. В одной ее части ставили изделия, а в другой разводили огонь. Сверху закрывали листом железа, оставив проем для подкладывания дров. Василий Иванович, по сведениям его внучки, лепил птички-свистульки простой формы с лаконичной росписью красными пятнами и полосами. Мастер без вести пропал на фронте во время Великой Отечественной войны.
Семейные воспоминания подтверждают, что близ села Мазунино занимались гончарным делом. Но игрушки мастерили, скорее всего, в небольшом домашнем масштабе, для собственных и окрестных детей. Это доказывается необычайно простым обличьем нашей маленькой куколки (при желании такую самоделку могли сделать и дети, копируя изделия старших). Специалисты, которым была показана находка, считают, что она создана не ранее XIX в. Это археолог из Ижевска Е.М. Черных, специалист по народной игрушке Г.Л. Дайн, живущая в г. Xотьково под Москвой, заведующий историческим отделом музея-заповедника в г. Сергиевом Посаде В.И. Вишневский. Но при этом налицо верность земледельцев древним архетипам женского образа.
В заключение можно добавить, что гончарный и сопутствующий ему игрушечный промысел в Удмуртии был крестьянским, чисто домашним мелкотоварным производством и обслуживал нужды только ближнего круга населения. По данным Н.П. Лигенко, ремеслом, как дополнительным к земледелию видом заработка, в конце XIX в. занимались 6,7% русского крестьянства, против 3,8% удмуртского, наемный труд почти не использовался, производство ориентировалось на местный рынок. Посудники среди сбывающих свою продукцию на ярмарках упоминаются не часто, игрушечников нет совсем. И все же названное автором общее количество гончаров на территории Удмуртии - 794, впечатляет [4, с. 306]. Наибольшее развитие, по сведениям историка, гончарное дело имело в отдельных поселениях Глазовско-го, Малмыжского, Елабужского уезда. Следовательно, тема имеет
перспективы изучения. С целью получения полной картины развития традиционной художественной керамики в регионе, необходимо обследование исторических центров гончарства, выявление имен мастеров, признаков местных стилей
Список использованных источников и литературы
1. Голдина Р.Д. Население Камско-Вятского междуречья в эпоху камня и бронзы // История Удмуртии с древнейших времен до XV века. Ижевск, 2007.
2. Ковычева Е.И. Семантика и художественно-образное своеобразие женских керамических фигурок Евразии // Искусство Евразии. Вчера, сегодня. Ижевск: Удмурт. ун-т, 2012. Вып. 3. С. 120-130.
3. Крыласова Н.Б. Археология повседневности. Материальная культура Средневекового Предуралья. Пермь, 2007.
4. ЛигенкоН.П. Социально-экономическое развитие Удмуртии // История Удмуртии: конец XV - начало XX века. Ижевск, 2004.
5. Соколова З.П. Изображения умерших у хантов и манси // Шаманизм и ранние религиозные представления. М., 1995.
6. Ромбандеева Е.И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура. Сургут, 1993.
7. Тарановская Н.В. Русская деревянная игрушка. Л., 1970.
8. Черных Е.М., Колобова Т.А. Глиняные фигурки Зуевоключевского I городища и некоторые вопросы их назначения и семантики // Советская археология. 2006. № 4. С. 141-151.
