CC BY
51
УДК 81'373 И. В. Гучкова
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 3
СЛОЖНЫЕ СЛОВА В ЯЗЫКЕ Г. С. ВЕНЦЛОВИЧА — СЛОВОТВОРЧЕСТВО И БИБЛЕЙСКИЙ СТИЛЬ
Жизнь Гаврилы Стефановича Вецловича — иеромонаха, проповедника, писателя, переводчика, художника — прошла на территории Венгрии, в одну из самых неспокойных в истории Сербии эпох. Конец XVII — первая треть XVIII столетия были отмечены чередой австро-турецких войн, восстаний и массовых миграций сербов на территорию Австро-Венгерской монархии. Захваченный волной одного из таких переселений, в конце XVII века Венцлович оказывается в венгерском городе Сентандре (серб. Сент-Андре^а), расположенном на Дунае, недалеко от Буды и Вены. Здесь Венцлович принимает монашеский постриг и становится учеником переписчика и писателя Киприана Рачанина — монаха монастыря Рача, бывшего в те времена одним из немногих оставшихся центров средневековой сербской письменности и культуры. По окончании обучения Венцлович назначается на должность приходского священника. Вероятно, в это же время начинается его литературная деятельность.
Огромное литературное наследие Венцловича (около 20 000 дошедших до нас рукописных страниц) можно разделить на две части, в зависимости от аудитории, к которой обращался автор.
В первый период своего иноческого служения Венцлович работает над книгами, написанными на сербской редакции церковнославянского языка — так называемом сербскославянском «канонизированном» языке, оформляя их старой церковной кириллицей, снабжая богатыми иллюстрациями, украшая фигурными орнаментами. Это, прежде всего, книги для духовенства, для нужд церкви, а также такие, в которых Венцлович обращался непосредственно к Богу, и ряд сборников с церковными поучениями и притчами. Произведения данного типа представляют интерес скорее для историка искусства, нежели для языковеда [1, с. 23].
Проповедническая деятельность Венцловича начинается в небольших городах вдоль верхнего течения Дуная, между Веной и Будой, которые в то время были заселены сербами — лодочниками в мирное и солдатами в военное время. На венгерской земле ему была уготована нелегкая жизнь. Крайняя бедность и малочисленность паствы, практически полная бесправность сербов и притеснения со стороны венгерских властей, нависшая угроза унии, непрерывная борьба с иезуитскими проповедниками, наконец, ропот прихожан, по временам отказывавшихся жертвовать хоть какие-то средства на содержание священника.
Будучи уже глубоко в летах и желая отойти от дел, Гаврила обращается к епископу с просьбой разрешить ему «справить келейку» на берегу небольшого источника. Мы не знаем, была ли удовлетворена эта просьба, так как все следы Венцловича обрываются в середине XVIII столетия.
Гучкова Ирина Вадимовна — аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: [email protected]
© И. В. Гучкова, 2013
Большая часть значимых для современного лингвиста сочинений создана Вен-цловичем в более поздний период жизни. Это проповеди, адресованные прихожанам — сербским лодочникам, написанные на «простом сербском» [2] языке. Нам известно, что Венцлович не является их автором в привычном смысле этого слова. Почти все его проповеди основаны на сочинениях раннехристианских выдающихся богословов или проповедников барочной эпохи. Проповеди Венцловича — это контаминации, переводы, переработки и посербленные сочинения великих проповедников восточно-христианской церкви: Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Богослова. «Аллегории, остроумные обращения к слушателям, мистические видения, исполненные поэзии и красоты, а также целый ряд философских представлений Венцловича можно без сомнения отнести к греческим источникам: византийской гомилетике и сочинениям Златоуста прежде всего» [1, с. 52].
Другая школа, с которой связаны проповеди Венцловича, — более современная, относящаяся приблизительно к его времени. Это школа украинской гомилетики, к которой относятся сочинения архимандрита Иоаникия Галятовского, архиепископа Лазаря Барановича, митрополита Исайи Копинского и Симеона Полоцкого, появившиеся в период Польско-Литовской унии. То, что выбор Венцловича пал на представителей именно этой проповеднической школы, объясняется сходством условий, в которых оказалась сербская православная церковь в Австро-Венгрии, с условиями, которые способствовали развитию полемической украинской литературы. Влиянием данной школы можно объяснить просветительские, рационалистические идеи, которыми проникнуты многие проповеди Венцловича, в которых он выступал в качестве поборника народного просвещения, поощряя такие качества, как образованность, трудолюбие, здравый смысл и рассудительность, и обличая дурные обычаи, лень и невежество.
Новаторство Венцловича, таким образом, заключалось не в том, что он писал, а в том, как он писал. Его проповеди, предназначенные для определенного круга людей, живших в определенный момент времени, имели четкую практическую направленность — защита православия, а следовательно, и национального самосознания сербов, от натиска иезуитов и униатов. Использование народного языка было вызвано практической необходимостью — бороться с католическими миссионерами их же средствами, т. е. с помощью просвещения. Венцлович отдавал себе отчет в «революционности» своего шага и пытался обосновать свою рационалистическую идею о том, что для народа следует писать на языке, понятном народу. Интересно, что при этом он прибегал к тем же аргументам и цитатам из Священного писания, которые до него использовали первопросветители Кирилл и Мефодий. Например, в проповедях Венцлович находим следующие цитаты из апостола Павла:
«Писмо ко)е се сво]ом памеНу не разбира, оно бще и море луде».
«Не у магли и кроз облак учити и говорити невештим писму, него просто им се, ]езиком юиховим обраНати, тако да све разумливо лудима буде».
«Ако непознат глас труба да]е, ко Не се на бо) приправити? Тако и ви, ако неблагоразумно речи даднете народима, како Не разумети говорено?»
В одной из проповедей он восклицает:
«Просто вам ово говорим вашим србским)езиком, а не по кюишки скривено, ни по лешки, полачки ли шлапам...».
Проповеди Венцловича несут на себе яркую печать той исторической реальности, в которой они появились. В плане языка — это, прежде всего, пестрота, много-слойность, обилие турцизмов, присутствие экавских и иекавских диалектных форм. Данная особенность являлась отражением этнического разнообразия той среды, в которой творил Венцлович, причинами которой были как миграции конца XVII — первой половины XVIII века, так и активные торговые связи сербов на территории Австро-Венгрии.
С другой стороны, язык Венцловича имеет прочную традицию, в основе которой — предшествующие столетия письменности на сербскославянском языке. Именно отсюда — библейский стиль проповедей Венцловича, отличительной особенностью которого является богатая метафоричность.
Взаимопроникновением двух типов языка — «нового» и «старого» — отмечены все проповеди Венцловича. Чтобы сделать старые теологические и другие тексты более понятными для своих слушателей, Венцлович сербизировал их, иногда до такой степени, что язык простых людей в библейских преданиях звучал как язык тех самых лодочников и крестьян, к которым была обращена проповедь. С этой же целью Венцлович вводит в проповеди элементы народного творчества, фольклора: песни, поверья, пословицы и загадки, типичные народные обращения и приветствия, сербские названия церковных праздников. На страницах его книг рассыпан целый сборник народных пословиц, поговорок и загадок.
В то же время, при описании реалий современной ему жизни сербского народа, оплакивая ее тяготы и обличая ее пороки, Венцлович сумел возвысить повествование до ветхозаветной патетики — и, прежде всего, этому способствовала архаичная сербскославянская лексика, библейские образы, почерпнутые из создававшейся на сербскославянском языке литературы предшествовавшей эпохи.
Особое место в его проповедях занимает поэзия. Как пишет Милорад Павич, издатель рукописей Венцловича, оставивший самый полный на сегодня обзор его творчества, поэтическое наследие Венцловича — это широкое понятие, которое включает в себя все, что можно отнести к поэтическому феномену [1, с. 73]. Вен-цлович прибегал к самым разным формам и стилям поэтического выражения: в его книгах представлен широкий диапазон рифмованных и нерифмованных стихов, близких, например, сербскому десетерцу или более современному польскому 13-сложному стиху. Наиболее обширная и лучшая часть поэтического наследия Венцловича — тексты, написанные в форме традиционного нерифмованного стиха, который, с одной стороны, представляет собой продолжение старой сербской поэзии, с другой — связан своим происхождением с Библией.
Следует оговориться, что эти тексты были предназначены для устного прочтения с амвона, рассчитаны на слушателей, поэтому графически, в рукописях, представлены как проза, без разбивки на строки. По словам М. Павича, очень сложно провести границу между поэзией Венцловича и его прозой. Очевидно, такой четко определенной границы не существовало и в сознании самого автора. Поэтому выделение поэтических текстов как отдельной группы внутри сочинений Венцловича является в определенном смысле условностью. Тем не менее, не вызывает сомнения то, что в его проповедях присутствуют отрывки, которые можно отнести к сфере поэтического. М. Павич, в частности, приводит следующие отличительные особенности таких отрывков: музыкальная организация, т. е. музыкальность звучания текстов,
предназначенных для декламации и подразумевающих особую ритмизованную, приподнятую интонацию; метафоричность; обилие символики, богатая образность.
Одним из способов создания библейского стиля, так характерного для поэтических текстов Венцловича, является использование сложных слов. При приблизительном подсчете их количество в текстах Гаврилы Венцловича, которые можно назвать поэтическими, значительно превосходит их количество в прозаических текстах. Подобный факт объясняется особым характером данной лексики, генетически связанной с текстами на старославянском языке, которая активно использовалась для перевода сложных философских и теологических понятий с греческого на славянский язык. Возвышенность, торжественность, особую образность, характерные для сложных слов, Венцлович искусно использовал для создания поэтических текстов, которые можно отнести к жанру философской лирики.
Для анализа сложных слов использовались тексты из сборника «Црни биво у срцу», идентифицированные М. Павичем как поэтические и графически представленные разбитыми на стихотворные строки. Методом сплошной выборки была выделена 71 лексема. Эти единицы, в свою очередь, были разделены на четыре группы, в зависимости от наличия/отсутствия их в словарях [3, 4, 5, 6] и (при наличии) их словарного описания.
Прежде всего, были выделены две группы, представляющие собой два полюса рассматриваемой лексики.
1. Слова, зафиксированные в использованных словарях и употребительные в современном сербохорватском языке (напр., бистроуман, правоверан, скоропи-сац, човеколубив).
2. Слова, которые не зафиксированы ни в одном из использованных словарей и которые можно отнести к авторским неологизмам.
Между ними, в качестве «промежуточной прослойки», расположены еще две группы, примыкающие к первому и второму полюсу соответственно:
а) Слова, зафиксированные в словарях, но относящиеся к архаичному пласту лексики, снабженные пометами «устаревшее» или «архаичное» (напр., благодушще (САНУ — устар.), немилокрван (САНУ — устар.), благоутробще — в современном языке это слово употребляется исключительно в ироническом, шутливом смысле и означает либо «живот, брюхо», либо «наслаждение едой, питьем, удовлетворение телесных потребностей»; первичное же значение этого слова «милость, доброта» в словарях помечено как архаичное). В эту группу также входят слова, относящиеся к религиозной лексике (напр., богоугодно, христолубив), либо слова, находящиеся за пределами литературного языка — диалектные или редкие (напр., злопатеые — эта форма помечена как нелитературная, в отличие от литературной злопаНеые). Во всех случаях сфера употребления таких слов является относительно ограниченной.
б) «Частичные» неологизмы. Эти слова, так же, как и полные неологизмы, отсутствуют в используемых словарях. Однако в словарях имеются аналогичные слова, совпадающие с анализируемыми по своему значению и — частично — по форме (например, имеют другой, но семантически близкий корень или другой суффикс; либо в словаре имеется прилагательное, однокоренное с анализируемым существительным, но само существительное в словаре отсутствует; либо анализируемое слово не встречается в словарях именно с такой приставкой и т. п.). В качестве примеров можно привести следующие лексические единицы:
землорадилац — в словарях встречаются только формы землорадник (нейтральная), а также землорадин и землорадац, помеченные как устаревшие и региональные формы, но форма с суффиксом лац не фиксируется;
сладогласан — в словарях находим исключительно форму слаткогласан;
миродржник — в словарях находим либо прилагательное миродржан, с пометкой «поэтическое» («тот, кто держит в своих руках мир, тот, кто делает возможным существование мира»), либо варианты миродржител и миродржац.
Лексические единицы целопаметливо и ту^оверац имеют свои словарные аналоги (целомудар и иноверац), которые были, несомненно, известны Венцловичу, но он придает им более сербизированную, понятную форму.
Вообще надо отметить лексикологические интересы Венцловича, постоянно пытавшегося компенсировать недостаток словарного запаса своих слушателей, сер-бизируя церковнославянские слова или создавая новые по образцу существующих.
Наибольший интерес из отобранных лексических единиц, несомненно, представляют те из них, которые отнесены к разряду «авторских неологизмов». Это 17 слов, из них — 8 существительных, 8 прилагательных и 1 наречие. Причем слова эти не разбросаны по всему корпусу проанализированных текстов, а сгруппированы вокруг нескольких стихотворений, что может говорить в пользу идеи о сознательных лексикологических экспериментах Венцловича.
После каждого из рассматриваемых слов указана страница, на которой оно представлено в сборнике «Црни биво у срцу» [7].
Существительные этой группы обладают в основном конкретным значением, объединяя в себе два понятия: например, домоосталац («тот, кто остается дома») [7, с. 93], доброкуканин («хозяин, домовитый человек») [7, с. 95]. Оба слова отсутствуют в использованных словарях, однако в словаре Югославянской академии наук упоминается название населенного пункта в Хорватии ДоброкуНа.
Слово винокрчмар («хозяин трактира, питейного заведения») [7, с. 97], также отсутствующее в словарях, тем не менее, создано по широко распространенной модели: в словарях находим, например, такие лексические единицы: винокупац, вино-ноша, винолща, винопща, винокрадица, винолубац.
В похвальном слове, обращенном к Иоанну Златоусту, обыгрывая прозвание этого отца восточно-христианской церкви, Венцлович создает слово златослов и обращается к святому такими словами:
Златога учитела / злати ученик, златослов. [7, с. 152]
Необычно выглядит слово рукопрегнуке, которое можно перевести как «изгиб руки». Его Венцлович употребляет, описывая магнетические чары и неодолимую привлекательность прародительницы Евы:
С очима замрежу^е / путове младиНем!..
С]едним само магнуНем / и рукопрегнукем
задржава их за срдца, / а не за скутове и руке...
(Глазами своими / ставит сеть на пути молодых
Прищуром глаз / изгибом руки
их сердца привлекает, / не касаясь одежды и рук.) [7, с. 97].
Необычна и структура слова добропотекло, которое является многослойным, глубоким по своему смыслу и относится к философской лексике. Вторая часть этого
слова «потекло» связана со следующими значениями многозначного глагола потег-нути/потеНи: «приблизить к себе, привлечь» (и, в перен. знач., «вызвать стремление к чему-л., желание чего-л., прельстить») и «отправиться куда-л. (обычно далеко), поспешить, поторопиться». Таким образом, значение этого слова можно сформулировать следующим образом: «желание, готовность творить добро, ревнование о добре»:
Зима ]е тута — ко ли супроН мраза
може га обста^ати?
Одело нам]е вера с добропотеклом...
(Злая зима — кто же выстоять может против стужи ее?
Одеяние наше — вера и ревность к добру) [7, с. 138].
Среди прилагательных, относящихся к этой группе, можно выделить несколько качественных, описывающих различные свойства живых существ и явлений природы:
драгопослен:
Сад веН и драгопослене пчеле/ из кошница излазе...
(Вот и трудолюбивые пчелы показались из ульев.) [7, с. 140]
скоро)езичан:
... муж скоро^езичан / скоро падау зло / и смрт и живот у]езику сто]и! (... быстроязычный скоро впадает во зло: и смерть, и жизнь в языке заключены!) [7, с. 100]
многобеседлив:
Дубока ]е вода слово у мушкоме срдцу многобеседливо... (Глубокие воды — слово многоречивое в сердце мужском) [7, с. 143]
бистроводан:
И ти, ]ордане, реко, /у]едно са мном збореНи попева], / и весели се с мучаюем / у своме скоротечеюу бистроводном / тихо путу^уНи!
(И ты, Иордан-река, вместе со мной воспой и возрадуйся молчаливо, шествуя тихо в своем скоротечении быстроводном!) [7, с. 159]
лепозрачна («миловидная» о женщине) [7, с. 93] — в словарях находим достаточное количество сложных слов с корнем «леп»: лепозвучан, лепогрив, лепогласан, лепокос.
Среди наиболее удачных примеров словотворчества Венцловича — слов, обладающих яркой метафоричностью и многослойностью смыслов, — выделяется и слово тамоносан («несущийся, влекомый во тьму» — о корабле) [7, с. 152].
Рукописное наследие Гаврилы Стефановича Венцловича можно назвать своего рода манифестацией двуязычия в рамках творчества одного автора. С одной стороны, в его рукописях мы находим сохраненный в своей неприкосновенности церковный язык — священный язык богообщения, оберегаемый от любых вторжений извне. С другой стороны — проповеди, написанные на чистейшем народном языке.
Сочинения Венцловича убедительно доказывают мысль, высказанную еще Н. И. Толстым [8, с. 22] и П. Ивичем [9] о том, что эти два языка не противопоставлялись друг другу, но использовались в разных сферах для удовлетворения различных требований, воспринимались скорее как два типа одного и того же языка. Это обусловило возможность относительного взаимопроникновения данных языковых типов уже на самых ранних этапах. В церковном языке это выразилось, главным образом, на фонетическом уровне, в появлении национальных редакций старославянского языка. В народном языке — в основном на уровне лексики, а также в эстетике, поэтике, стиле.
Язык произведений Венцловича представляет собой не только пример такого взаимопроникновения, но также возможность преодоления двуязычия за счет диффузии двух не антагонистичных друг другу языковых типов. Отсюда особый характер его языка — одновременно простого и возвышенного, близкого и далекого, приспособленного как для обсуждения насущных, будничных задач, так и для проникновения в высшие сферы мысли и духа.
Сложные слова в языке Венцловича являются одним из примеров влияния церковного языка на народный, точнее — со-существования в сознании автора этих двух типов языка, что не только позволяет значительно расширить тот лексический фонд, которым располагает писатель, но и предоставляет средства для словотворчества — создания новых слов по образу и подобию существующих, а следовательно, и новых смыслов.
По оценке М. Павича, язык произведений иеромонаха Гаврилы Венцловича, появившихся в первой трети XVIII века, в период «междувременья», когда сербско-славянский, церковный язык сдавал свои позиции, а литературной нормы народного языка еще не существовало, является вектором возможного развития не только и даже не столько сербского литературного языка, сколько сербской культуры в целом [1, с. 49].
В действительности формирование современного сербского литературного языка проходило совсем по иному сценарию. Уже во второй половине XVIII века по ряду экстралингвистических причин, прежде всего — с целью сохранения своей национальной идентичности — сербы переходят на использование церковнославянского языка русской редакции сначала в качестве языка богослужения, затем — и в качестве языка образования. Позже, в результате сербизации этого новопринятого языка сформировался «макаронический», смешанный язык — так называемый славяносербский, — не обладавший ни грамматикой, ни какой-либо общепринятой нормой, оторванный от языка народного, являвшийся достоянием немногочисленной образованной части общества. Против этого ненародного, искусственного, «элитного» языка в начале XIX столетия выступает Вук Караджич со своей реформой литературного языка на народной основе и фактически исключает из литературного языка целый пласт церковнославянской лексики. Ведь именно эта лексика использовалась «славяносербскими» писателями для выражения идей, чуждых, по мнению Караджича, народному сознанию.
Что касается Венцловича, то его сочинения, которые не были напечатаны при жизни автора, пылились в архивах вплоть до начала XIX столетия. На рубеже XIX-XX вв., когда исследователи обратились к рукописному наследию на сербском языке, некоторые его сочинения впервые увидели свет. Однако язык этих сочинений оце-
нивался с точки зрения нового литературного языка, введенного Вуком Караджичем. О самом же Венцловиче отзывались как о писателе «скромных» возможностей, который писал также и на народном языке и пытался реформировать правописание.
Только в середине XX века, когда Александр Младенович доказал необходимость изучения языка сербских писателей XVIII века как самостоятельного явления1, Гаврила Стефанович-Венцлович был заново и по-настоящему «открыт» стараниями литературоведа Милорада Павича. Тем не менее, до сих пор не опубликовано ни одного современного обстоятельного исследования языка Венцловича.
Литература
1. Павик. М. Предговор. // Гаврил СтефановиЬ-ВенцловиЬ. Црни биво у срцу. Београд: Просве-та,1966. С. 23.
2. Православная энциклопедия: в 30 т. / под ред. Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Т. 10. С. 229-230. URL: http://www.pravenc.ru/text/161317.html (дата обращения: 01.09.2013).
3. Даничик Р^ечник из каижевних старина српских (ка. 1-3). Beograd, 1863-1864.
4. Речник српскохрватског каижевног ^езика (Матица Српска — Матица Хрватска: ка. 1-3): Нови Сад / Загреб, 1967-1969; (Матица Српска — ка. 4-6): Нови Сад, 1971-1976.
5. Речник српскохрватског каижевног и народног ^езика (Српска Академика Наука и Уметности — САНУ) (ка. 1-17). Београд, 1959-2006.
6. Rjecnik hrvatskoga ili srpskoga jezika (Jugoslavenska Akademija Znanosti i Umjetnosti — JAZU) (dio 1-15). Zagreb, 1880-1956.
7. Стефановик-Венцловик Г. Црни биво у срцу. Београд: Просвета, 1966.
8. Толстой Н. И. К историко-культурной характеристике славяносербского литературного языка. // Избранные труды: в 2 т. М.: Языки русской культуры, 1998. Т. 2.: Славянская литературно-языковая ситуация.
9. Ivic. P. Knjizevni jezik kao instrument kulture i produkt istorije naroda. URL: http://www.rastko.rs/isk/ isk_04.html (дата обращения: 02.09.2013).
10. Младеновик А. |езичка ситуаци^а код Срба у време велике сеобе. Научни састанак слависта у Ву-кове дане 11-16. 9, София, 1990.
11. Младеновик А. О неким питааима и особинама славеносрпског типа каижевног ^езика // По-себан отисак из Зборника за филологи^у и лингвистику, ХХ1/1за 1978. Нови Сад, 1978.
12. Младеновик А. Напомене у вези са схватааима о каижевном ^езику код Срба у XVIII и првим децени^ама XIX века // Посебан отисак из Зборника за филологи^у и лингвистику. XXIV/^ 1981. Нови Сад, 1981.
13. Младеновик А. Београдски митрополит Мо^си^е ПетровиЬ (1713-1730) и почетак стварааа српског каижевног ^езика нови^ег времена // Зб. Матице српске за филологику и лингвистику. XLVIII/1-2. Нови Сад, 2005. С. 77-84.
Статья поступила в редакцию 10 сентября 2013 г.
1 См. многочисленные работы А. Младеновича, посвященные языковой ситуации у сербов в XVIII в., напр. [6; 7; 8; 9]
