CC BY
35
Они свидетельствуют о имеющейся главным героем способности видеть красоту природного мира. Набоков не раз придавал своим героем тонкую чувствительность, чтобы они могли видеть прелесть природного мира, которая облегчала их душевные тяготы в повседневной жизни. К примеру, Набоков в предисловии к английскому переводу романа «Подвиг» написал: «Мой второй взмах волшебной палочки таков: в множество даров, излитых мною на Мартына, я намеренно не включил талант. Как было бы легко сделать его художником, писателем; как трудно было не позволить ему этого, награждая его при этом той тонкой чувствительностью, которую обычно ассоциируют с творческой личностью; как жестоко не позволить ему найти в искусстве - нет, не «убежище» (потому что это всего лишь более чистая камера на более тихом этаже), но отдохновение от зуда бытия!» [6]. А в рассказе «Облако, озеро, башня» эта способность активизируется в те моменты, когда герой любопытно рассматривает пейзаж за окном, следит за вещами более пронзительно и с помощью воображения создает свой прекрасный внутренний мир, который тесно связан с природой.
Например, пейзаж за окном пролетает, как карусель в детском саду, и облако плывёт по небу, как собака бегает по воздуху. Когда он видел роскошные деревья и луг, то вспоминал свою любовь. Каждый прекрасный пейзаж вызывает его воображение, но в связи с его тонкой чувствительностью он ещё обращает внимание на незначительные предметы. Когда он видел пятно на платформе, вишневую косточку и окурок, он придумывал взаимные связи между ними. Когда наблюдал за детьми, ожидающими поезда, он находил все детали ассоциации и придумывал судьбы этих детей. С помощью воображения создавал свой внутренний мир, который оказывался более богатым и прелестным, чем внешний. И такая тонкая чувствительность не только служила ему отдушиной в скучном, жестоком реальном мире, но и выделяла его из толпы. В данном рассказе индивидуальное чувство не совпадает с коллективным мнением, поэтому такое миропонимание не имеет никакого смысла для его спутников и даже подвергается притеснению с их стороны. Этим и объясняется желание героя уйти от повседневной жизни и его стремление к природе.
Помимо того, природа часто представляет собой стимулятор воспоминания. Когда герой видел пейзаж за окном, он вспомнил о своей бывшей любви.
Библиографический список
Когда герой видел синее озеро, большое облако и черную башню, он вроде бы возвращался на родину. Василий Иванович даже думал, что хозяин двора, из чьего окна было ясно видно озеро с облаком и башней, приехал из России, поэтому с ним говорил по-русски.
В целом исследование отчасти раскрывает ту поэтику двоемирия, которая создана Набоковым в рассказе «Облако, озеро, башня», с помощью выделения противопоставления природного мира и человеческого общества.
Набоков нарочно подчеркивает схематичность и пошлость материального мира, где живёт главный герой, но одновременно демонстрирует тот природный мир, который стал насколько привлекательным и милым именно благодаря воображению главного героя. Мы пришли к выводу о том, что контраст природы и общества принадлежит к характерным для Набокова инвариантам модели двоемирия, а природа представляет собой символ потусторонности в поэтике Набокова. Это помогает нам глубже понимать художественную мысль Набокова и постигать его творческую тайну, в чём заключается теоретическая значимость работы.
Следует отметить, что мы анализируем функции фабулы травелога в рассказе. Именно в постепенном удалении от города герой осознает свое духовное одиночество в толпе. Действия главного героя заключают семантический смысл. Это путешествие есть и побег от унылой реальности, и возвращение на «родину». Иначе говоря, в этом рассказе путешествие двойственное - из города в природный мир, а также путешествие из "настоящего" и "реального" в "прошлое" и "воображаемое". Таким образом, путешествие оказывается переходом между миром реальным и миром вымышленным. Более того, функция путешествия в данной работе имеет наводящий смысл. Ведь путешествие играет подобную роль не только в этом рассказе, но и в других работах Набокова, например, в романах "Подвиг" и "Дар", а также в произведениях других эмигрантских писателей, таких как Гайто Газданов и Борис Зайцев. В романах "Вечер у Клэр" и "Путешествие Глеба" мы также видим, что путешествие здесь есть метафора жизненного пути или переход из реального мира в воспоминание. В целом полученные результаты исследования можно использовать для будущего изучения функции компонента травелога в произведениях Набокова или других эмигрантских писателей.
1. Эткинд А.М. Толкование путешествий: Россия и Америка в травелогах и интертекстах. Москва: Новое литературное обозрение. 2001. Available at: https://coollib. com/b/266265/read
2. Набоков В.В. Облако, озеро, башня. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. Санкт-Петербург: СИМПОЗИУМ, 2002; Т. 4: 582-590.
3. Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. Перевод с английского Н.А. Анастасьева. Санкт-Петербург: АЛЕТЕЙЯ, 1999.
4. Набоков В.В. Другие берега. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. Санкт-Петербург: СИМПОЗИУМ, 2008; Т. 5: 140-335.
5. Брюсов В.Я. Ф.И. Тютчев. Валерий Брюсов. Далекие и близкие. Москва: Скорпион, 1912: 1-17.
6. Набоков В.В. Предисловие к английскому переводу романа «Подвиг» («Glory»). Available at: http://nabokov-lit.ru/nabokov/kritika-nabokova/glory.htm References
1. 'Etkind A.M. Tolkovanie puteshestvij: Rossiya i Amerika v travelogah iintertekstah. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie. 2001. Available at: https://coollib.eom/b/266265/read
2. Nabokov V.V. Oblako, ozero, bashnya. Sobranie sochinenijrusskogoperioda: v 5 t. Sankt-Peterburg: SIMPOZIUM, 2002; T. 4: 582-590.
3. Aleksandrov V.E. Nabokov i potustoronnost': metafizika, 'etika, 'estetika. Perevod s anglijskogo N.A. Anastas'eva. Sankt-Peterburg: ALETEJYa, 1999.
4. Nabokov V.V. Drugie berega. Sobranie sochinenij russkogo perioda: v 5 t. Sankt-Peterburg: SIMPOZIUM, 2008; T. 5: 140-335.
5. Bryusov V.Ya. F.I. Tyutchev. Valerij Bryusov. Dalekie i blizkie. Moskva: Skorpion, 1912: 1-17.
6. Nabokov V.V. Predislovie kanglijskomuperevoduromana «Podvig» («Glory»). Available at: http://nabokov-lit.ru/nabokov/kritika-nabokova/glory.htm
Статья поступила в редакцию 21.11.22
УДК 811.161.1
Shcherbakova N.N., Doctor of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Omsk State Pedagogical University (Omsk, Russia),
E-mail: nata.ro@mail.ru
WORD-FORMATION SPECIFICITY OF FEMINATIVES IN RUSSIAN PROSE-SPEAK OF THE XVII CENTURY. The article analyzes the specifics of the word-formation group of feminatives in the Russian vernacular of the 18th century. The relevance of addressing this problem is due to its inclusion in the context of comparative-historical research, which contributes to the formation of a holistic view of the dynamics of the development of this lexical group. A comparative analysis of feminitives at different stages of the development of the Russian language makes it possible to establish similar and distinctive features of the word-formation structure of the nouns belonging to this group. It has been revealed that feminitives of the 18th century are semantically more homogeneous than the modern ones. It is established that the absence in the 18th century Russian colloquialism of some derivational models, typical for word-formation of feminatives, is accounted by their absence of stylistic marking at this period of the language history. It has been proved that in the 18th century the motivation of feminitives by masculine nouns finally took shape.
Key words: feminitives, 18th-century Russian colloquialism, productivity, derivation, word-formation type.
Н.Н. Щербакова, д-р филол. наук, доц., Омский государственный педагогический университет, г. Омск, E-mail: nata.ro@mail.ru
СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА ФЕМИНИТИВОВ В РУССКОМ ПРОСТОРЕЧИИ XVIII ВЕКА
В статье дан анализ специфики словообразовательной группы феминитивов в русском просторечии XVIII века. Актуальность обращения к данной проблеме обусловлена его включением в контекст сравнительно-исторических исследований, которые способствуют формированию целостного представления о динамике развития данной лексической группы. Сравнительный анализ феминитивов на разных этапах развития русского языка позволяет установить сходные и различительные черты словообразовательной структуры существительных, входящих в указанную группу. Выяв-
лено, что феминитивы XVIII столетия семантически более однородны, чем современные. Установлено, что отсутствие в русском просторечии XVIII века некоторых деривационных моделей, характерных для словообразования феминитивов, связано с отсутствием у них в этот период истории языка стилистической маркированности. Доказано, что в XVIII веке окончательно оформилась мотивированность феминитивов существительными мужского рода.
Ключевые слова: феминитивы, русское просторечие XVIII века, продуктивность, деривация, словообразовательный тип.
В русском языке издревле существует группа слов, объединяемых грамматическим значением, которое авторами «Русской грамматики» было обозначено как модификационное значение «женскости» [1, с. 200-204]. В составе группы наблюдается подгруппа имен существительных, получивших в современной лингвистике название феминитивы [2; 3]. Под феминитивами при этом понимаются наименования лиц женского пола, являющиеся производными от основ существительных, называющих лиц мужского пола.
Если рассматривать динамику развития данной группы слов, то обращает на себя внимание активное пополнение данной группы в определенные исторические эпохи. Как правило, появление новых лексем связано с экстралингвистическими факторами, а именно - с изменением положения женщины в обществе. В такие периоды отмечается активизация даже непродуктивных словообразовательных средств. Об этом, например, свидетельствуют наблюдения Н.А. Янко-Триницкой об использовании различных словообразовательных средств в период создания СССР: «Так велика была потребность в желании назвать утверждающую себя как полноправного гражданина женщину отдельным словом, что оживает и активизируется даже такой суффикс, как -их(а), и с его помощью возникают некоторые слова (которые позже были заменены более удачными, либо утратились без всякого ущерба для языка), например: наробра-зиха, завнаробразиха, старшиха, сыпариха, токариха, члениха, шкрабиха, шпи-ониха и т. п.» [4, с. 180-181]. Интересно, что, несмотря на очевидные изменения в положении женщины в обществе по сравнению с началом XX века, в наши дни тема гендерного равенства вновь обрела популярность, однако, как указывает Р.Р. Гузаерова, её причины несколько иные: «это важный инструмент репрезентации женщин как референтной группы в условиях окружающей информационной среды» [5, с. 3].
Актуальность исследования словообразовательных особенностей феми-нитивов определяется прежде всего его включением в контекст исследований истории словообразовательной системы русского языка, что способствует формированию целостного представления о динамике развития деривационных особенностей данной лексической группы.
Цель исследования - анализ словообразовательной специфики группы феминитивов в русском просторечии XVIII века.
В связи с обозначенной целью необходимо решить следующие задачи:
- уточнить определение феминитива применительно к просторечию XVIII столетия;
- уточнить словообразовательные модели феминитивов в русском просторечии XVIII века;
- выявить тенденции развития деривационных особенностей группы, обозначившиеся в XVIII столетии.
Научная новизна определяется обращением к диахроническому анализу деривационных особенностей феминитивов, содержащихся в той подсистеме русского языка, которая во многом определила специфику разговорной речи в составе современного русского литературного языка. Известно, что разговорная речь формировалась с активным привлечением различных языковых средств просторечия XVIII века, в том числе и словообразовательных, в связи с чем предпринятый анализ позволит уточнить вклад просторечия в формирование деривационной системы русского литературного языка.
Теоретическая значимость предпринятого исследования связана с обозначенными перспективами исследования данной группы слов с позиций диахронического подхода.
Практическая значимость обусловлена возможностью использования выводов работы для практики преподавания словообразования, в том числе исторического.
По данным словарей, отражающих лексический состав русского языка XVIII века [6; 7; 8], группа феминитивов в кругу просторечных лексем немногочисленна, при этом бросается в глаза то, что в составе существительных со значением «женскости» в просторечии XVIII столетия эта группа единственная, т. е., в отличие от современного русского языка, подгруппы, называющей самок животных, она не содержит. В этом отразился ярко выраженный антропоцентризм русского просторечия XVIII века, отмечавшийся как его важнейшая характеристика [9, с. 112-152].
Вторым отличительным свойством этой группы является то, что в её составе отсутствуют имена существительные, называющие женщин по роду деятельности. Разумеется, отчасти это связано с тем, что в интересующую нас эпоху женщины не имели возможности обучаться, например, какой-либо профессии и занимать какие-либо должности в гражданском обществе. Конечно, словари и тексты эпохи фиксируют дериваты типа повариха, ткачиха, однако слов, которые называли бы женщину по роду деятельности и при этом имели бы помету просторечное, в лексикографических источниках не зафиксировано, а их употребление в текстах также не свидетельствует о сниженном характере. Отсюда следует, что среди определений феминитива, имеющихся в современной лингвистике,
для исследуемого периода актуальны в первую очередь те, которые связаны с широким подходом к пониманию сущности явления, например, такое: «имена существительные женского рода, которые обозначают женщин, образованы от однокоренных существительных мужского рода, обозначающих мужчин, и являются парными к ним» [10, с. 89].
Группа просторечных феминитивов обнаруживает также некоторую специфику в сравнении с аналогичными немаркированными словами эпохи. Так, М.В. Ломоносов, описывая словообразование русского языка, выделил следующие суффиксы феминитивов: -к(а), -их(а), -ха, -иц(а), -ц(а), -ш(а), -н(я) [11, с. 97-98]. Почти все эти суффиксы используются и в просторечии XVIII века. Словообразовательные типы, в которые входят данные аффиксы, имеют однотипное строение: мотивирующей базой является основа имени существительного, называющего лицо мужского пола, а в результате деривации возникает единица со словообразовательным значением «лицо женского пола, характеризующееся теми же особенностями, которые были названы мотивирующей основой», например: баламутка [8, т. 1, с. 130], барышня [8, т. 1, с. 145], безстыдница [8, т. 2, с. 12], вшивица [8, т. 4, с. 184], зубоскалка [7, т. 2, с.922], колотырница -'женщина, склонная к интригам' [7, т. 3, с. 249], наянка - 'нахальная женщина' [7, т. 3, с. 1277], непоседка [6, т. 5, с. 1037] и т. д.
В целом группа просторечных феминитивов в деривационном отношении соответствует общеязыковым нормам, однако есть в словообразовании просторечных феминитивов и некоторые особенности, отличающие их от тех, которые описаны в «Российской грамматике».
Во-первых, речь идёт о наличии специфически просторечных словообразовательных типов, которые не отмечены М.В. Ломоносовым, вероятно, по причине их сниженного характера.
Один из них содержат в качестве форманта суффикс -¡(а), при помощи которого созданы такие дериваты, как болтунья [8, т. 2, с. 102], вещунья [8, т. 3, с. 100], мигунья [7, т. 3, с. 766], рыскунья - 'непоседа ' [7, т. 5, с. 1117], ревунья [7, т. 5, с. 1032], сапунья - 'привыкшая сопеть' [6, т. 6, с. 29] и т. д. Разумеется, далеко не все слова из этого ряда, зафиксированные словарями, выдержали проверку временем, многие из них утрачены, но важно то, что дальнейшая история этого словообразовательного типа связана с его вхождением в состав деривационной системы русского литературного языка, в котором используются слова типа болтунья, говорунья, лгунья, драчунья и т. д. При этом они могут быть стилистически маркированы как разговорные (например, болтунья) или вовсе не иметь стилистической окраски, как, например, лгунья. Словари современного русского языка насчитывают всего 73 слова, созданных по данной модели [12, с. 878]. Продуктивность данного типа ограничивается не деривационным потенциалом аффиксальной морфемы, а спецификой мотивирующей базы: в данном случае феминитивы создаются на основе небольшой группы имен существительных мужского рода с суффиксом -ун,
Второй словообразовательный тип, не отмеченный в связи с феминити-вами в «Российской грамматике», связан с использованием для их создания нулевого суффикса. С помощью данного типа в русском просторечии XVIII века образована незначительная группа имен существительных, но примечательно то, что половина их вошла позже в состав русского литературного языка: барыня [8, т. 1, с. 145], гнуса - 'гнусавая женщина' [8, т. 5, с. 145], кума [8, т. 11, с. 172-173], ротозея [7, т. 5, с. 1080]. В силу немногочисленности состава данный тип не оказал сколько-нибудь серьёзного влияния на деривационную систему русского литературного языка, однако и не остался за его пределами.
Во-вторых, в процессе сравнения данных М.В. Ломоносова, лексикографических источников XVIII столетия и материалов современного русского языка обнаруживаются некоторые неожиданные факты.
Так, если учитывать пометы лексикографических источников, то можно сделать вывод о том, что из названных в «Российской грамматике» морфем просторечие не использует для образования феминитивов суффиксов с элементами -х(а). Подобные слова, разумеется, зафиксированы в словарях русского языка XVIII века, но они не сопровождаются соответствующими пометами, например, в «Словаре Академии Российской» обнаруживаем: купчиха - «жена купца», никакими пометами это толкование не сопровождается [7, т. 3, с. 488].
Если соотнести этот факт с состоянием современной деривационной системы русского литературного языка, то он вызывает удивление, поскольку суффиксы в элементом -х(а), будучи не всегда продуктивными в литературном языке, весьма продуктивны в процессе создания новых слов в просторечии и говорах, в том числе и в процессе создания феминитивов, и в особенности это касается именно упомянутого суффикса -их(а) [13]. В этой функции продуктивность его настолько велика, что он может даже заимствоваться в другие языковые системы. Так, на территории Омской области зафиксировано именно такое явление: словообразовательный тип с указанным суффиксом заимствован в чешский говор, носители которого переехали в Сибирь в начале XX века. В чешском языке суф-
фиксы с элементом -х(а) существуют, но среди нет суффикса -их(а), но именно он образует распространённые в говоре прозвища лиц женского пола по фамилии мужа типа Vondricha (от Vondra) или Bartosicha (от Barios).
В современных толковых словарях современного русского языка подобные феминитивы нередко отмечены как стилистически маркированные. Однако для стилистической системы языка XVIII столетия, судя по данным лексикографических источников, они не являлись сниженными. Сниженная стилистическая характеристика появляется у них в более позднее время, уже в языке XIX века, о чем убедительно свидетельствует исследование судьбы данной морфемы на основе материалов «Национального корпуса русского языка» [14]. Свою роль в этом процессе могла сыграть конкуренция словообразовательных типов, поскольку феминитивы создавались при помощи разных суффиксов, а в условиях нормализаторской деятельности в период создания литературного языка с едиными нормами ситуация деривационной конкуренции требовала разрешения.
Анализ лексикографических источников XVIII века позволяет выявить не только состав суффиксальных морфем, создающих просторечные феминитивы, но и некоторые особенности научного осмысления деривационного процесса. Абсолютно все слова со значением «женскости» оформляются в словарных статьях как производные от соответствующих слов мужского рода, причём часто даже без толкования значения. Отметим, что подобный способ подачи анализируемых единиц в случаях наличия у них только модификационного значения «женскости» объясним, поскольку лексическое значение у данных слов различается исключительно соотнесением их с лицом женского или мужского пола, а все прочие характеристики совпадают, как в случаях вроде негодяй - негодяйка [6, т. 5, с. 780] или кропотун - кропотунья - 'ворчливая женщина' [7, т. 3, с. 427]. Эти феминитивы обладают прозрачностью как внутренней, так и внешней формы: суффикс со значением «женскости» присоединяется к основе существительного мужского рода, иногда сопровождаясь таким морфонологическим процессом, как чередование.
Иная ситуация возникает в случаях, когда мотивирующая и мотивированная основы имеют одинаковую структурную сложность. Подобный пример демонстрируют следующие словообразовательные пары, называющие неопрятного человека: паршивец - паршивка [7, т. 4, с. 801], поганец - поганка [7, т. 4, с. 1195]. В подобных случаях в современной русистике принято говорить о наличии такого морфонологического процесса, как усечение мотивирующей основы, вызывающего утрату суффикса у существительных паршивец и поганец. Однако существует и альтернативная точка зрения, связанная с утверж-
Библиографический список
дением, что для обоих в языке явно существует общая мотивирующая база, от которой они оба и произведены, т. е. они не составляют словообразовательной пары [15, с. 435]. Для указанных выше слов это основы прилагательных паршивый и поганый. Оставляя в стороне дискуссию по данной проблеме, отметим особое положение подобных примеров, которые интересны тем, что, по-видимому, этот тот редкий случай, когда словообразовательная система отражает эволюцию представлений о роли женщины в жизни общества. С точки зрения диахронии определение мотивирующей базы подобных слов через общий мотиватор не лишено оснований, а это свидетельствует о возможном равенстве восприятия женщины и мужчины как носителей каких-либо качеств, свойств в глубокой древности. Исследования древнерусского именного словообразования подтверждают корреляцию в случаях создания слов, называющих лицо женского и мужского пола по каким-либо характерным признакам, на основе общей для них мотивирующей основы: чьрныи- чьрньць, чьрныи-чьрница [16, с. 118-119]. Однако в случаях, когда общей мотивирующей базы обнаружить не удаётся, как, например, в паре греховодник - греховодница [8, т. 5, с. 232] (в русском языке XVIII столетия нет ни существительного гре-ховодъ, ни прилагательного греховодный), их словообразовательная связь как мотивирующего и мотивированного не подлежит сомнению. Эти примеры убедительно свидетельствуют о том, что в деривационной системе XVIII столетия уже прочно утвердилась словообразовательная цепочка, связывающая феми-нитив с именем существительным мужского рода.
Таким образом, исследование словообразовательной специфики группы феминитивов в русском просторечии XVIII века в сравнении с деривационной системой современного русского языка демонстрирует её большую семантическую однородность в период формирования языка русской нации: так, в группе нет слов, которые называли бы женщину по роду занятий.
Словообразовательные модели феминитивов в русском просторечии XVIII века во многом сходны с системой словообразовательных типов русского языка столетия, однако суффиксы, содержащие элемент -х(а), не используются для их производства. Очевидно, это связано с отсутствием у названных морфем в языке XVIII столетия функции создания стилистически сниженной лексики.
Обращение к группе просторечных феминитивов и способам их подачи в лексикографических источниках XVIII века позволяет также обнаружить, что к этому периоду не только сложились основные словообразовательные типы существительных со значением «женскости», но и окончательно оформилась мотивированность феминитивов существительными мужского рода.
1. Русская грамматика: в 2 т. Москва: Наука, 1980: Т. 1.
2. Беркутова В.В. Феминативы в русском языке: исторический аспект. Филологический аспект. 2018: № 11 (43): 6-22.
3. Лаппо М.А., Малиновская Н.И. Параметризация базы данных узуальных и неузуальных феминитивов. Вопросы лексикографии, 2020, № 18: 52-У2.
4. Янко-Триницкая Н.А. Наименования лиц женского пола существительными женского и мужского рода. Развитие словообразования современного русского языка. Москва: Наука, 1966: 16У-210.
5. Гузаерова Рр Феминитивы в русскоязычном медиапространстве: словообразовательный аспект. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Казань, 2021.
6. Словарь Академии Российской: в 6 т. Санкт-Петербург: Императорская академия наук, 1У89-1У94.
У Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный: в 6 т. Санкт-Петербург: Императорская академия наук, 1805-1822.
8. Словарь русского языка XVIII века. Ленинград - Санкт-Петербург, 1984-2001: Выпуск 1-22.
9. Князькова ГП. Русское просторечие второй половины XVIII века. Ленинград: Наука, 19У4.
10. Баданина И.В. Функционирование феминативов в языке интернета. Русский язык в интернете: личность, общество, коммуникация, культура. Москва, РУДН, 201У 89-94.
11. Ломоносов М.В. Российская грамматика. Санкт-Петербург: Типография Императорской Академии наук, И55.
12. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. Москва: Русский язык, 198У.
13. Рогачева Н.Н. История имен существительных с суффиксами -ах(а), -ех(а), -их(а), -ох(а), -ух(а), -х(а). Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 1988.
14. Килина Л.Ф., Соколова А. Феминитивы с суффиксом -их(а) в текстах XVIII-XX вв.: корпусное исследование. Вопросы языкознания. 2022: № 1: 81-105.
15. Мельчук И.А. Строение языковых знаков и возможные формально-смысловые отношения между ними. Известия отделения литературы и языка АН СССР. 1968: Выпуск 5: 426-438.
16. Варбот Ж.Ж. Древнерусское именное словообразование. Москва: Наука, 1969. References
1. Russkaya grammatika: v 2 t. Moskva: Nauka, 1980: T. 1.
2. Berkutova V.V. Feminativy v russkom yazyke: istoricheskij aspekt. Filologicheskij aspekt. 2018: № 11 (43): 6-22.
3. Lappo M.A., Malinovskaya N.I. Parametrizaciya bazy dannyh uzual'nyh i neuzual'nyh feminitivov. Voprosy leksikografii, 2020, № 18: 52-У2.
4. Yanko-Trinickaya N.A. Naimenovaniya lic zhenskogo pola suschestvitel'nymi zhenskogo i muzhskogo roda. Razvitie slovoobrazovaniya sovremennogorusskogo yazyka. Moskva: Nauka, 1966: W-210.
5. Guzaerova R.R. Feminitivy vrusskoyazychnom mediaprostranstve: slovoobrazovatel'nyjaspekt. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Kazan', 2021.
6. Slovar'AkademiiRossijskoj: v 6 t. Sankt-Peterburg: Imperatorskaya akademiya nauk, 1l89-1194.
У Slovar' Akademii Rossijskoj, po azbuchnomu poryadku raspolozhennyj: v 6 t. Sankt-Peterburg: Imperatorskaya akademiya nauk, 1805-1822.
8. Slovar'russkogo yazyka XVIII veka. Leningrad - Sankt-Peterburg, 1984-2001: Vypusk 1-22.
9. Knyaz'kova G.P. Russkoe prostorechie vtorojpoloviny XVIII veka. Leningrad: Nauka, 19У4.
10. Badanina I.V. Funkcionirovanie feminativov v yazyke interneta. Russkijyazyk v internete: lichnost', obschestvo, kommunikaciya, kultura. Moskva, RUDN, 201У 89-94.
11. Lomonosov M.V. Rossijskaya grammatika. Sankt-Peterburg: Tipografiya Imperatorskoj Akademii nauk, H55.
12. Zaliznyak A.A. Grammaticheskij slovar' russkogo yazyka: Slovoizmenenie. Moskva: Russkij yazyk, 198У
13. Rogacheva N.N. Istoriya imen suschestvitel'nyh s suffiksami-ah(a), -eh(a), -ih(a), -oh(a), -uh(a), -h(a). Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 1988.
14. Kilina L.F., Sokolova A. Feminitivy s suffiksom -ih(a) v tekstah XVIII-XX vv.: korpusnoe issledovanie. Voprosyyazykoznaniya. 2022: № 1: 81-105.
15. Mel'chuk I.A. Stroenie yazykovyh znakov i vozmozhnye formal'no-smyslovye otnosheniya mezhdu nimi. Izvestiya otdeleniya literatury i yazyka AN SSSR. 1968: Vypusk 5: 426-438.
16. Varbot Zh.Zh. Drevnerusskoe imennoe slovoobrazovanie. Moskva: Nauka, 1969.
Статья поступила в редакцию 17.11.22
