CC BY
70
Т. И. Вендина
СЛОВО В ЯЗЫКЕ РУССКОЙ ТРАДИЦИОННОЙ
ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ
TATIANA I. VENDINA
WORD IN THE LANGUAGE OF TRADITIONAL RUSSIAN CULTURE
Статья повящена концептуализации понятия «слова» в языке русской традиционной духовной культуры. Приводя обширный диалектный материал, автор доказывает, что оно нагружено сакральным, социальным, этическим, аксиологическим, магическим и эстетическим смыслом и объясняет причины такого богатства концептуализации этого понятия.
Ключевые слова: русская традиционная культура; диалекты; концепты.
The article is devoted to the conceptualization of the notion of "Word" in the language of Russian traditional spiritual culture. Offering extensive dialect material, the author argues that "Word" in it is laden with sacred, social, ethical, axiological, magic and aesthetic senses, and explains the reasons of such riches of this notion.
Keywords: Russian traditional culture; dialects; concepts.
Татьяна Ивановна Вендина
Доктор филологических наук, профессор, руководитель центра ареальной лингвистики
Институт славяноведения Российской академии наук Ленинский проспект, д. 32А Москва, 119334, Россия ► vendit@rambler.ru
Tatiana I. Vendina
Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences 32-A Leninsky prospect, Moscow, 119334, Russia
Осмысление языка культуры (как, впрочем, и естественного языка) начинается, как правило, с изучения его словаря, поскольку лексика является самым чувствительным индикатором культуры. Категориальность культуры обнаруживается в словах, ставших ключевыми для языкового сознания той или иной эпохи. Эти слова, как правило, создают вокруг себя лексико-семантические поля с мощными коннотативными включениями, поскольку слово стремится не просто описать мир, но и объяснить его. Поэтому, обратившись к изучению языка культуры, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью исследования слова либо с точки зрения его семантической структуры (ее разложимости на элементарные смыслы), либо с точки зрения его синтагматики (узусной или свободной сочетаемости), либо с точки зрения его внутренней формы, определения тех мотивационных признаков, которые были актуализированы в слове в языкотворческом акте, либо с точки зрения его коннотативных приращений и т. д.
При этом особо следует выделить внимание к внутренней форме слова, которая дает исследователю уникальную возможность — проследить движение мысли в акте номинации, услышать голос человеческой личности, познающей и осваивающей мир. Апелляция к внутренней форме слова позволяет понять те субъективные мотивы, которые послужили толчком для языкового словотворчества, и вместе с тем выявить общие закономерности мышления людей, принадлежащих одной и той же эпохе, поскольку субъективные мотивы, как правило, репрезентируют более общие, объективные закономерности. Вот почему в слове через его внутреннюю форму нам дано явление смысла. Именно смысл является проводником человека в мире реальном и ирреальном, ибо смысл, как остроумно заметил М. Бахтин, — это тот или иной ответ на поставленный нами вопрос. То, что ни на какой вопрос не отвечает, лишено для нас смысла, а потому, добавим, не номинируется, так как коллективный ра-
зум «не видит» того, что не названо словом. А поскольку «смысл никогда не ограничивается „пространством" одного слова, даже если оно носитель этого смысла по преимуществу» [11: 16], то одни участки семантической системы языка оказываются детально проработанными в языковом плане, другие — довольно поверхностно, а на третьих вообще обнаруживаются лакуны. Действие принципа разной культурной разработанности частных смыслов и позволяет понять тончайшие нюансы глубинных смыслов языка. Именно поэтому слово представляет собой культурное творение, которое нельзя объяснить, не обращаясь к истории народа, его традициям и религии.
Вот почему для понимания русской культуры чрезвычайно важным является обращение к языку традиционной (или крестьянской) духовной культуры.
Однако в контрастивных исследованиях, направленных на выявление своеобразия русского языка, этот аспект часто недооценивается. Внимание исследователя сосредоточено в основном на фактах литературного языка, т. е. языка элитарной (книжной) культуры. При этом забывается то обстоятельство, что в каждой культуре, кроме элитарной, существует и народная (крестьянская) культура, которую репрезентируют диалекты (подробнее см.: [9: 8]). Именно они способны дать наиболее полное представление об этнической культуре русского народа. Однако современная этническая традиционная культура русских — «своего рода „ископаемый реликт", ибо семьдесят лет советской власти было посвящено вполне сознательному и планомерному искоренению традиционного мироощущения. Советская культура вобрала в себя идеологизированный вариант дворянской, т. е. освоенной иноэтнической, культуры, постепенно исключив из культурной социализации этническую культуру с ее обрядами, свадебными и поминальными „плачами", с ее праздниками, которые разыгрывались как многоактные представления» [8: 131].
Более того, в отечественной диалектологии положение усугублялось и тем, что языковая политика нашего государства, основные направления которой сформировались еще в 20-е годы, препятствовала научному изучению традицион-
ной духовной культуры. Эпоха «строительства социализма» породила своеобразный социальный заказ, связанный с дискредитацией старых народных традиций, народной культуры и соответственно диалектов. Не случайно в Предисловии к «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля (М., 1935. Т. 1. C. 14) интерес к изучению народного языка расценивался как реакционный, «тянувший язык к отсталым формам быта, к отсталой идеологии эксплуатируемых и невежественных масс».
Между тем в языке именно традиционной духовной культуры лежит то исконно русское, что определяет ее национальное своеобразие.
Проиллюстрируем эту мысль на примере такого базового концепта русской традиционной духовной культуры, как СЛОВО, во многом определившего особый путь русской духовности. В интерпретации этого понятия прослеживается целая этическая философия, связанная с осмыслением жизни человека, ее духовных приоритетов и нравственных ценностей.
***
Прежде всего обращает на себя внимание нравственно-ценностная нагруженность слова. В языковом сознании крестьянина слово живет как христианская этическая ценность (ср.: божье слово 'молитва' Перм., Оренб., Сиб., СРНГ 3: 63; отсюда и пословица молитва — полпути к Богу). На сакральный смысл слова указывает и тот факт, что оно соотносится с Истиной (ср.: слово 'истина, премудрость' Даль IV: 222), являющейся, как известно, символом Бога. О связи Слова с идеей Бога говорят и русские пословицы (ср.: Одно слово аминь, а святые дела вершит; Живи по Слову, да спасешься Словом; Слово свято, нерушимо и др. Даль, Пословицы), свидетельствующие о том, что приобщение к вечной жизни в Боге приходит через Слово Бога.
Духовно-христианская направленность в восприятии слова проявляется и в том, что оно осмысляется как категория этики, формирующая нравственные основы человеческих отношений, и прежде всего сострадания (ср.: дать ласковое слово 'утешить' Калуж., Жиздр., СРНГ 38: 294; словом принять кого-л. 'пожалеть кого-л.' Свердл., СРНГ
38: 295; легкосердное слово 'утешение' Даль // 'приветливое слово' Костром., СРНГ 16: 313), т. е. слово в языке крестьянской культуры предстает как этический императив, которым определяются нравственные устои жизни общества (ср.: по доброму слову 'по-хорошему' Рост., СРНГ 38: 294; засловить 'дать слово' Арх., СРНГ 11: 42).
Эти христианские смыслы слова особенно характерны для текстов, представляющих так называемое народное православие (духовные стихи, молитвы, былички, народная агиография, житийные повести и проч.), в которых Слово — это и Христос, и учение Христа — Писание, Евангелие, и пророчество, и молитва (подробнее см.: [6: 570]).
Вместе с тем слово в языке русской традиционной культуры пережило своеобразную социализацию, ибо оно воспринимается и как категория социальная (ср.: словутный 1) 'известный в каком-л. отношении (человек)' Олон., Карел., Арх., Волхов., Ильмень., Яросл., Свердл. // 'авторитетный' Кемер.: Отец-то был словутный; 2) 'богатый, зажиточный' Север., Олон.: То ведь жирушка-то наша небогатая, а житье-то не словутное СРНГ 38: 296; словопут-ник 'знатный, богатый человек' Твер., Арх., СРНГ 38: 296), которая тесно связана с делом (ср.: Словом-делом 'слово не расходится с делом, сказано- сделано' Новосиб., Тюмен., СРНГ 38: 295; заложить слово 'дать слово' Арх., СРНГ 10: 216; класться на слово 'заключать договор устно на словах' Арх., СРНГ 38: 294; положиться на слове 'договориться' Арх., СРНГ 29: 103). Эта сопряженность слова и дела ярко проявляется в его синтагматике, ибо «слово спасает, ведет, оправдывает, исполняется» [Там же: 567].
Слово в традиционной культуре вовлечено не только в сферу социальных действий, но и магических, ибо оно наделено магической функци-ей1, благодаря которой вершится заговор, произносится заклинание (ср.: словинка 'заговор': Хозяин словинку каку-то знал, приворожить умел Свердл., Тобол., Урал., СРНГ 38: 292; Тайная словечка 'заговор' Рост., СРНГ 38: 292; слово 'заговор, заклинание' Перм., Моск., Карел., Арх., Сев.-Двин.: В байне помоют со словами и проходит; лечить словами Арх.: А вот грыжу наш брат словами лечит; ср. также слова пила и слова принимала 'пила воду, на которую шептали заговор' Перм.; СРНГ 38: 295). Не случайно в традиционной духовной
культуре со словом связано множество различных ритуалов, поверий, суеверий.
Эта магическая функция слова говорит о том, что в глубинах языкового сознания человека традиционной культуры религиозное восприятие слова слилось с тем ощущением его «волшебства», которое существовало в дописьменной магии и ритуале. Таким образом, «в народной культуре языческая вера в магическую силу слов „знающих людей" соединилась с молитвенным почитанием христианского слова Божия». Особенно ярко оно проявляется в духовных стихах, псалмах и духовных песнях, в которых «большинство терминов „фольклорной лингвистики" своей семантикой и употреблением в той или иной степени погружено в сферу сакрального, т. е. в ту сферу, где действуют силы „иного мира", будь то силы божественные или демонические, христианские святые или одушевленные стихии. И это понятно, ибо способность говорить оценивается как божественный дар, а слово как творящее начало» [Там же: 561].
На сакральный и профанный характер значений слова указывает и его грамматическое «поведение», в частности, факт противопоставления форм единственного и множественного числа. «В текстах заговоров термин слово встречается преимущественно во множественном числе (ср.: напр., такие клише, как: словам моим ключ и замок, словесам моим утверждение, будьте слова мои крепки и липки и т. д.), тогда как в духовных стихах оно употребляется только в единственном числе: непорочное, чистое, истинное слово Господне противопоставлено нечистым, лукавым, скверным, темным, дурным, грубым словесам лукавствия и ненависти, которые исходят от дьявола... При этом если сакральное слово в значении 'Христово учение' не имеет морфологических вариантов, то слово в профанных значениях предстает как словечко, словечико, словечушко» [Там же: 567].
Коммуникативная ситуация, которая описывается словом, в диалектах предстает как своеобразный круговорот речи (ср.: слово выговаривать 'говорить' Арх., Печор.; говорить, чтобы слово слово родило 'говорить складно, связно' Беломор.; слово до слова рассказать 'рассказать подробно, ничего не пропуская' Среднеобск.; слово принять 'выслушать' Смол., СРНГ 38: 295; обернуть слово
'ответить' Смол., СРНГ 38: 294); ср. также значение глагола слушать имеющего ту же внутреннюю форму (слушать 'понимать (чужой язык)' Камч., Сиб., Якут.: Якуты-то по-русски хорошо слушают СРНГ 38: 321).
Слово в языке крестьянской культуры осмысляется и как категория аксиологическая, обладающая высокой ценностью, отсюда так много русских народных пословиц, в которых определяется ценность слова, ср.: добрым словом и бездомный богат; ласковое слово, что великий день; слово закон, держись за него, как за кон; не дав слово — крепись, а дав слово — держись и др. (Даль, Пословицы).
Не случайно для окружающих так значимы последние слова, сказанные человеком перед смертью (ср.: заповедывать 'сказать последнее слово перед смертью' Олон., СРНГ 10: 333).
Наделяя слово ценностью, культура накладывает запрет на «разбазаривание» этой ценности, поэтому язык относится отрицательно к многословию, к пустым, бессодержательным разговорам, отсюда болтовня — это дарово слово (Пинеж., Арх., СРНГ 7: 177), ругательство — это черное слово (Новг., НОС 12: 52), а ругаться — словоблудить (Карел., СРГК 6: 156). О высокой этической ценности слова говорят и многочисленные русские пословицы: слово — серебро, молчание — золото; большое глаголение — малое спасение СРНГ 6: 177; лишнее слово во грех вводит; хвастливое слово гнило (Волог., СРНГ 6: 246). Не случайно в диалектах значение 'болтун' часто сопровождается отрицательными коннотациями или пометой неодобрительное, ср.: баклушник 'болтун, бездельник, лентяй, проводящий время в праздности' Перм., Яросл., Костром., Нижегор., Тамбов., Астрах., Смол., СРНГ 2: 63; брякало неодобр. 'болтун' Амур., Ср. Урал, Забайкал., СРНГ 3: 229; зубомой 'болтун, сплетник' Ср. Урал, СРНГ 11: 362 и т. д.
В языке русской традиционной духовной культуры, в отличие от литературного языка в лек-сико-семантическое поле слова входит и лексема глагол, которая реализуется в многочисленных дериватах (ср., напр., глаголение 'речь, слово' Смол., СРНГ 6: 177; глаголать 'говорить' Том., СРНГ 6: 177; глаголить 'говорить' Моск., Орл., Смол, СРНГ 6: 177; проглаголить 'сказать что-л.' Олон., Волог., Арх.: Анике же смерть проглаголила СРНГ 32: 108; возгла-
голить 'заговорить' Арх., СРНГ 5: 17; разглаголить 'рассказать, сделать известным' Урал., СРНГ 33: 302; разглаголиться 'завязать беседу, разговориться' Зауралье, СРНГ 33: 302 и др.). При этом в концептуализации ею понятия «слова» прочерчиваются те же смысловые линии.
В производных с этим корнем звучит идея Божественного происхождения слова (ср.: прогла-голение 'способность говорить, дар слова' Смол.: Безъязыким бог давал проглаголение СРНГ 32: 108). Особенно четко она выражена в духовных стихах, в которых слово глагол используется для того, чтобы различить Отца и Сына (ср.: «Кто у Бога сын? Слово — Отец, а Сын — глагол» [Там же: 576]).
Отсюда и этические смыслы, связанные с лексемой глагол (ср.: жить по глаголу 'жить в дружбе, согласии, в мире' Арх., СРНГ 6: 177, т. е. в соответствии с Божьими заповедями).
Вместе с тем слово глагол может употребляться и в профанном значении, это так называемые пустые глаголы, т. е. пустые слова (ср.: проглаголить 'сказать что-л. пустое, несерьезное' Ряз.: Он пьяный, думаем — черт с тобой, проглаголит, спьяну болтает СРНГ 32: 108; сглаголить 'распустить слухи' Том., СРНГ 37: 18).
Интересна и судьба в диалектах лексемы речь, которая также входит в лексико-семантичес-кое поле слова. В ее семантической структуре присутствует не только значение 'слово', но и указание на его связь с мыслительной деятельностью человека (ср.: речь 1) 'слово' Урал., Омск., Печор.; не речь говорить 'говорить неправду' Смол.; 2) 'мысль, дума' Олон., Смол.: В мое сердце пала такая речь СРНГ 35: 84).
В производных с этим корнем устойчивым является и коммуникативный компонент значения слова (ср.: речать 'говорить, рассказывать' Вят., Смол.: Слушай, что речают СРНГ 35: 81; рекать 'говорить' Сиб., СРНГ 35: 45), его способность быть средством общения (ср.: нарекать 'говорить, сказать' Смол., СРНГ 20: 124; оречать 'отвечать' Смол., СРНГ 23: 337; проречать 'проговорить, сказать' Вят., СРНГ 32: 218; проречение 'речь' Вят., СРНГ 32: 219; проречье 'речь, разговор' Арх., Олон., Онеж., СРНГ 32: 219), а также указание на его номинативную функцию (ср.: нарекать 'называть, именовать' Ряз., СРНГ 20:124; нареканье
'имя, прозвище' Ряз., СРНГ 20:124; нарековать 'давать имя' Пск., Твер., СРНГ 20:124).
Язык русской традиционной культуры говорит о том, что жизнь человека, в том числе и семейная, начинается со слова (ср.: наречься на свет 'родиться' Обь, Том.: Я двенадцатого именинница, петров день как раз, я в тот день и нареклась на свет СРНГ 20:124; нарекаться 'обручаться с кем-л.' Пск., Ворон., СРНГ 20:124). В этом сочетании наречься на свет как бы в свернутом виде присутствует идея Слова как жизнетворящего начала.
В именах с корнем рек-/реч- просматривается и апелляция слова к социально-правовой сфере деятельности человека (ср.: нарекаемость 'обвинение' Влад.: Сотрите вы это пятно — нарекае-мость, а то вас и потомки-то будут проклинать СРНГ 20: 124; зарекать 'давать поручение, наказ' Твер., СРНГ 10: 382).
В этой связи обращает на себя внимание связь слова и дела, на которую указывает корень рек- (ср.: нарекаться 'начинать делать что-л.' Ворон.: Ты только еще жить нарекаешься, а берешься учить меня старика СРНГ 20:124; нарекнуться 'обещать сделать что-л' Пск., СРНГ 20:124).
Словом утверждается и красота выполняемой человеком работы (ср.: речистый 'яркий, красивый (об узоре)' Новг.: У меня узор — речистый завсегда СРНГ 35: 82).
В именах с корнем рек-/реч- содержится и этический компонент осмысления слова (ср.: нарекать 1) 'роптать, осуждать' Смол., Пск.: Делай так, чтобы на тебя не нарекали; 2) 'клеветать, оговаривать' Моск.: Что ж ты меня нарекаешь, и не было этого совсем СРНГ 20:124).
Однако, пожалуй, ярче всего у этого корня выражена магическая функция слова (ср.: речить 'заговаривать, колдовать' Пск., СРНГ 35: 82; проро-ковать 'предсказывать' Смол., СРНГ 32: 219; рок 'несчастная судьба, участь' Ряз., СРНГ 35: 168; нарекать 'наделять судьбой' Пск., Новг., Смол., Курск., Орл., Ряз., Казаки-некрасовцы: В девках сына родила, горькой долей нарекла СРНГ 20:124; роковой 1) 'горемычный, несчастный' Ряз.: Сестра немая, так уж родилась, такая-то роковая, уж ей годов семьдесят; 2) 'предопределенный судьбой' Терск., Сиб., Иркут., СРНГ 35: 169; зарекать 'принуждать к зароку, обещанию не делать что-л.' Нижегор.:
Что ты меня зарекаешь? Уж и одной рюмки выпить нельзя СРНГ 10:382).
В этой магической функции просматривается то восприятие слова, которое было свойственно дохристианской мифопоэтической традиции, когда оно наделялось особой магической силой, позволяющей регулировать отношения человека с окружающим его миром.
Таким образом, слово в языке русской традиционной духовной культуры нагружено самыми разными смыслами — сакральным, социальным, этическим, аксиологическим, магическим и даже эстетическим. Несмотря на то, что слова, входящие в это семантическое поле многозначны и их семантика часто имеет диффузный характер, в концептуализации ими понятия «слово» прослеживаются общие моменты, которые говорят о том, что слово обладает высокой значимостью в языке русской духовной культуры, ибо им определяется религиозно-этическая, нравственная, духовная, социально-правовая жизнь человека2. Кстати, это хорошо понимают писатели-деревенщики, чья деревенская проза давно уже стала феноменом национального сознания. Не могу в связи с этим не привести слова В. И. Белова, раскрывающие тайну русского слова: «Что значило для народной жизни слово вообще? Такой вопрос даже несколько жутковато задавать, не только отвечать на него. Дело в том, что слово приравнивалось нашими предками к самой жизни. Слово порождало и объясняло жизнь, оно было для крестьянина хранителем памяти и залогом бесконечности будущего. Вместе с этим (и, может быть, как раз поэтому) оно утешало, помогало, двигало на подвиг, заступалось, лечило, вдохновляло... Покажется ли удивительным при таких условиях возникновение культа слова» [2: 422].
Закономерно встает вопрос: откуда это богатство концептуализации понятия «слова» в языке традиционной духовной культуры?
Ответ на этот вопрос следует искать в том, что русская традиционная духовная культура — это культура синкретическая, сохраняющая преемственность, идущую из глубины веков, в ее обиходе явно и полнокровно проявляется и языческая, и православная культура русского народа. На это указывал и Н. И. Толстой, который, говоря о различии в развитии материальной и духовной куль-
туры, писал: «Если материальная культура в принципе в своей истории, в своем развитии сменяет одну форму другой, замещает одно другим (типы орудий, тип керамики, тип построек, оружие, утварь и т. п.), то духовная культура, принимая новое, в значительной мере сохраняет старое, устанавливает формы сосуществования нового со старым, наслаивает одно на другое» [9: 37]. И в этом проявляется системная память культуры.
Православная культура русских во многом сформировалась под влиянием старославянского (церковнославянского) языка, на котором велось богослужение в России и который был ближе и понятнее русскому народу, чем, например, латынь западным славянам.
Исследование кирилло-мефодиевское наследия в языке русской культуры показало, что средневековые христианские традиции «проросли» через тысячелетие и вошли в живую реальность нашей современности не только в виде памятников церковной архитектуры, но и в виде тех языковых реликтов, которые до сих пор живут в русской духовной культуре. Несмотря на то, что культура прошлого уже актуально не существует, однако в «этимологической памяти» слова продолжают жить те ценностно-религиозные смыслы, которые формируют историческую основу содержания культуры настоящего.
Объяснить это явление можно, по-видимому, тем, что само религиозное знание было частью традиционного дискурса. Поэтому концептуализация многих абстрактных понятий в церковнославянском языке «отложилась» в исторической памяти русского народа, при этом смыслы, заложенные в них когда-то, не просто «хранились», а «прирастали» новыми словами и значениями. Христианская этика средневековья была не только довольно хорошо освоена языком традиционной духовной культуры, но и, став его органической частью, сыграла важную роль в моделировании концептуальной картины мира.
Достаточно вспомнить, что церковнославянский язык играл важную роль в системе образования в России. «Вплоть до советского времени начальное обучение грамоте... обязательно включало в себя твердое усвоение церковнославянского буквенного именослова — азъ, буки, вЪди, глаголь,
добро, есть и т. д. ... В живом контексте православной культуры азбучные наименования приобретали глубокий ассоциативный шлейф, превращаясь в концепты национального мировидения...» [7: 333].
Влияние это происходило незаметно — через регулярное посещение церкви, пение в церковном хоре, через постижение основ грамотности, домашнее чтение духовно-нравстенной литературы. В школьной практике учебными пособиями традиционно служили азбуковники, Псалтырь, «Часословы» и, конечно, Евангелие и Библия. «Выучка грамоте предполагала прежде всего умение читать священные книги и писания. Воспитание и образование начиналось со слов Бог, Богородица, ангел...» [4: 408]. Овладение церковнославянским языком шло преимущественно путем многократного прочитывания и повторения канонического текста. Для того чтобы сохранить благоговейно-интимный контакт с Божьим словом, оно заучивалось наизусть. Так исподволь происходило влияние церковнославянского языка, шло формирование личности, которая погружалась в определенную культурную наследственность, воспринимая христианскую мораль, систему ее норм и ценностей.
При этом в традиционной духовной культуре как культуре более консервативной значительно лучше сохранилась преемственность в восприятии тех глубинных смыслов, которые были унаследованы из христианской этики средневековья. Причина этого кроется, с одной стороны, в большей «инертности» диалектного слова, а с другой — в глубокой религиозной интуиции русского крестьянина, ибо «русский народ жил в основе своей представлениями и ценностями средневековой культуры едва ли не до самых потрясений начала ХХ столетия» [5: 47].
Попадая в диалект и вживаясь в народную крестьянскую среду, абстрактные категории средневековой культуры адаптировались к этой среде, приобретая ее специфические языковые черты. В этой адаптации отчетливо прослеживается стремление языка традиционной духовной культуры творить мир словом, отражая действительную реальность человеческой жизни.
Детальная смысловая проработанность в русских диалектах лексико-семантического поля
^^^ [лингвистические заметки]
слова, наличие обширной идиоматики, реализующей это понятие, а также богатый синонимический ряд говорят о том, что понятие «слово» стало тем смысловым центром, который порождал новые смыслы, наполняющие информационное пространство традиционной культуры и определяющие ее своеобразие.
Поэтому сегодня, «в пору тяжелого, полуобморочного состояния русского языка, проявляющегося... в очевидных признаках деформации... и повреждении всей его смысловой структуры» [10: 32], необходимо преодолеть равнодушие к диалектному слову, оценить его глубину и мудрость, чтобы восстановить утраченные или полузабытые смыслы языка традиционной духовной культуры.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Говоря о магической функции слова, его преобразующем воздействии на мир, А. Белый писал в статье «Магия слов»: «Стремясь назвать все, что входит в поле моего зрения, я, в сущности, защищаюсь от враждебного мне и непонятного мира, напирающего на меня со всех сторон. Процесс наименования... явлений словами есть процесс заклинания... Звуком слова я укрощаю стихии. Всякое слово есть заговор, заговаривая явление, я, в сущности, покоряю его» [3: 431].
2 И даже бытующее в русской культуре матерное слово «подтверждает существование культурного предписания уважения к матери, своей и чужой» [1: 196]. Кроме того, запрет на матерную брань (если она не ритуализована, например, в семейных, календарных и земледельческих обрядах) «связан с представлением о том, что она оскорбляет Мать-сыру землю, Богородицу и родную мать человека» (СДЭС, 1: 250). Ср.: в связи с этим следующий текст, записанный в вологодских говорах: «Народ больно матюкливый стал, да какой-то шальной. Пошто бы это? Пошто бы мать-то тревожить, да всё её поминать недобрым словом? Ведь земля каждый раз дрогнёт. Грех ведь...!» [12: 73].
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Даль — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского
языка: В 4 т. М., 1978-980. Даль, Пословицы — Даль В. И. Пословицы русского народа: В 2 т. М., 2004.
НОС — Новгородский областной словарь. Новгород 19922000. Вып.1-13. СДЭС — Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Толстого. Т. 1. М., 1995. СРНГ — Словарь русских народных говоров. М.; Л. (СПб.), 1965-2001. Вып. 1-.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бартминьский Е. Принципы лингвистических исследований стереотипов на примере стереотипа «мать» // Бартминь-
ский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М., 2005.
2. Белов В. И. Лад. Очерки о народной эстетике. М., 1988.
3. Белый А. Магия слов // Символизм. Пг., 1910.
4. Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 2000.
5. Дунаев М. М. Православие и русская литература. Т. 1-2. М., 2001.
6. Никитина С. Е. Лингвистика фольклорного социума // Язык о языке. М., 2000.
7. Савельева Л. В. Оппозиция «сакральное — светское» в истории азбуки и проблемы современной графики // Межрег. конф. славистов. М., 2005.
8. Сикевич З. В. Национальное самосознание русских. М., 1996.
9. Толстой Н. И. Этногенетический аспект исследований древней славянской духовной культуры // Толстой Н. И. Избр. тр. Т. 3. М., 1999.
10. Топоров В.Н. «Герменевтические подступы к русскому слову» Вардана Айрапетяна. Вместо предисловия // Человек как слово. Сб. в честь Вардана Айрапетяна. М., 2008.
11. Топоров В. Н. Предисловие к книге В. Айрапетяна Герменевтические подступы к русскому слову. М., 1992.
12. Тутунджан Д. Разговоры по правде, по совести. Вологда, 2005.
REFERENCES
1. Bartmin'skii E. (2005) Printsipy lingvisticheskikh issledovanii stereotipov na primere stereotipa «mat'» [Principles of the linguistic stereotype research on the example of the stereotype "a mother"]. In: ed. Bartmin'skii E. Iazykovoi obraz mira: ocherkipo etnolingvistike [Language Image of the World: Essays on Ethnolinguistics]. Moscow, p. 196. (in Russian)
2. Belov V. I. Lad. (1988) Ocherki o narodnoi estetike [Essays on folk aesthetics]. Moscow, p. 422. (in Russian)
3. Belyi A. (1910) Magiia slov [The magic of words]. In: Simvolizm [Symbolism]. Petersburg, p. 431. (in Russian)
4. Gromyko M. M., Buganov A. V. (2000) O vozzreniiakh russkogo naroda [On the views of the Russian people]. Moscow, p. 408. (in Russian)
5. Dunaev M. M. (2001) Pravoslavie i russkaia literatura [Orthodoxy and the Russian literature]. vol. 1-2. Moscow, p. 47. (in Russian)
6. Nikitina S. E. (2000) Lingvistika fol'klornogo sotsiuma [Folklore society Linguistics]. In: Iazyk o iazyke [The language about the language]. Moscow, p. 567. (in Russian)
7. Savel'eva L. V. (2005) Oppozitsiia «sakral'noe — svetskoe» v istorii azbuki i problemy sovre-mennoi grafiki [The opposition "sacred — secular" in the alphabet history and the problems of modern graphics]. Proceedings of the Interregional conference "Mezhregional'naia konferentsiia slavistov"[Interregional Slavists Conference] (Russia, Moscow, 23-24.10.2003) (eds. V. K. Volkov, L. N. Budagova, L. A. Sofronova, B. N. Florya, V. A. Horev). Moscow, p. 333. (in Russian)
8. Sikevich Z. V. (1996) Natsional'noe samosoznanie russkikh [Russian National Identity]. Moscow, p. 131. (in Russian)
9. Tolstoi N. I. (1999) Etnogeneticheskii aspekt issledovanii drevnei slavianskoi dukhovnoi kul'tury [Ethnogenetic aspect of the ancient Slavic folk culture research]. In: Tolstoi N. I. Izbrannye trudy [Selected works]. Vol. 3. Moscow, p. 37. (in Russian)
10. Toporov V. N. (2008) «Germenevticheskiepodstupy k russkomu slovu» Vardana Airapetiana. Vmestopredisloviia ["Hermeneutical approaches to the Russian word" by Vardan Airapetian. Instead of a preface]. In: Chelovek kak slovo. Sbornik v chest' Vardana Airapetiana [Man as a word. Digest in honor of Vardan Airapetian]. Moscow, p. 32. (in Russian)
11. Toporov V. N. (1992) Predislovie k knige V. Airapetiana «Germenevticheskiepodstupy k russkomu slovu» [The preface to the book by V. Airapetian "Hermeneutical approaches to the Russian word"]. Moscow, p. 16. (in Russian)
12. Tutundzhan D. (2005) Razgovory po pravde, po sovesti [Discussions on the truth, on conscience]. Vologda. (in Russian)
13. Dal' V. I. (1978-1980) Tolkovyi slovar' zhivogo velikorusskogo iazyka [The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language]: in 4 vols. Moscow. (in Russian)
14. Dal' V. I. (2004) Poslovitsy russkogo naroda [Proverbs of Russian people]: in 2 vols. Moscow. (in Russian)
15. Novgorodskii oblastnoi slovar' [Novgorod Regional Dictionary] (1992-2000). Novgorod, Iss.1-13. (in Russian)
16. Slavianskie drevnosti: Etnolingvisticheskii slovar' [Slavic Antiquity: Ethnolinguistic Dictionary] (1995). Ed. N. I. Tolstoy. vol. 1. Moscow, (in Russian)
17. Slovar' russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian folk dialects] (1965-2001). Moscow; Leningrad (St. Petersburg). Iss. 1-. (in Russian)
