CC BY
23SOCIAL AND HUMAN SCIENCES
LAW SCIENCES
Научная статья УДК 34
https://doi.org/10.24412/2687-0185-2023-2-129-132 NIION: 2007-0083-2/23-268 MOSURED: 77/27-005-2023-02-468
Следственные действия VS негласные приемы установления обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела
Сергей Борисович Россинский
Институт государства и права Российской академии наук, Москва, Россия, s.rossinskiy@gmail.com
Аннотация. Рассматриваются тенденции, связанные с постепенным внедрением в сферу уголовно-процессуального регулирования негласных познавательных процедур, направленных на досудебное установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. При этом обосновывается вывод об их несоответствии национальным подходам к концепции построения досудебного производства в целом, а также сущности и нормативно-правовому регулированию следственных действий в частости.
Ключевые слова: контроль и запись переговоров, негласные следственные действия, получение информации о соединениях, следственные действия, собирание доказательств
Для цитирования: Россинский С. Б. Следственные действия VS негласные приемы установления обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела // Криминологический журнал. 2023. N° 2. С. 129-132. 0^/10.24412/2687-0185-2023-2-129-132.
Original article
Investigative actions VS tacit techniques to establish the circumstances relevant to the criminal case
Sergey B. Rossinskiy
Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia, s.rossinskiy@gmail.com
Abstract. The tendencies associated with the gradual introduction into the sphere of criminal procedural regulation of tacit cognitive procedures aimed at the pre-trial establishment of circumstances relevant to the criminal case are considered. The conclusion about their inconsistency with national approaches to the concept of pre-trial proceedings as a whole, as well as the essence and normative-legal regulation of investigative actions in particular, is substantiated.
Keywords: control and recording of conversations, covert investigative actions, getting information about connections, investigative actions, collecting evidence
For citation: Rossinskiy S. B. Investigative actions VS tacit techniques to establish the circumstances relevant to the criminal case. Criminological journal. 2023. (2):129-132. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2687-0185-2023-2-129-132.
Стремление к формированию максимально эффективных и пригодных к практическому применению правовых механизмов, обеспечивающих успешное достижение цели и решение задач досудебного производства по уголовному делу, постоянно подталкивает к совершенствованию имеющихся в арсенале органов дознания и предварительного следствия по-знавательно-удостоверительных приемов, направленных на установление обстоятельств, входящих в предмет доказывания и, таким образом, ложащихся в основу итоговых и текущих правоприменительных актов. Причем наибольшие усилия законодателя и
ученых-процессуалистов в данном сегменте уголовно-процессуального регулирования вполне ожидаемо связаны с развитием системы следственных действий как основных способов накопления полезных сведений и собирания (формирования) соответствующих доказательств в ходе предварительного расследования уголовного дела.
В настоящее время развитию системы следственных действий присущи сразу несколько тенденций, связанных с общими изменениями в жизнедеятельности российского общества, с имплементацией в законодательство несвойственных для прежней (со-
© Россинский С. Б., 2023
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ПРАВО
ветской) правовой системы постулатов и ценностей, с научно-техническим прогрессом, «бумом» цифровых технологий и многими другими факторами. И одна их таких тенденций, вне всяких сомнений — это явное стремление к пополнению совокупности «традиционных» процессуальных способов собирания доказательств негласными познавательными приемами, осуществляемыми не самими дознавателями и следователями, а по их поручению сотрудниками оперативных, в частости специальных технических, подразделений правоохранительных органов.
Так, в связи с принятием Уголовно-процессуального кодекса РФ органы предварительного расследования получили легальную возможность инициировать прослушивание (контроль) и запись телефонных или иных приговоров с признанием полученных фонограмм полноценными доказательствами (ст. 186 УПК РФ), тогда как ранее проведение подобных мероприятий фактически находилось в «серой» для уголовного процесса зоне оперативно-розыскного регулирования. А несколько позднее, в 2010 г. следственно-дознавательский инструментарий пополнился еще одним «закулисным» приемом — негласным получением информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186.1 УПК РФ).
За прошедшее время данные новшества получили множество как позитивных, так и негативных оценок. Причем основные недостатки указанных процессуальных инноваций как правило связывались и продолжают связываться с недопустимостью проникновения негласных познавательных приемов в сложившуюся систему следственных действий. В целом ряде научных публикаций, в том числе принадлежащих перу известных ученых, «титанов» уголовного процесса и криминалистики, не без оснований отмечается, о неприемлемости производства следственных действий в «закулисном» режиме, исключающем надлежащий уровень юридических гарантий доброкачественности получаемых познавательных продуктов (досудебных доказательств) и, как следствие, вытекающую из смысла УПК РФ возможность их приравнивания к познавательным продуктам, полученным в судебном заседании (к судебным доказательствам) [1, с. 38; 3, с. 33; 7, с. 14-16].
Отрицать всю очевидность и логичность подобных негативных откликов достаточно сложно. Тем более, сложно это делать автору настоящей статьи, уже неоднократно обращавшему внимание на особый характер российской системы досудебного производства, претерпевшей за последние 100 лет сильные изменения в сторону административизации, попадания в введение органов исполнительной власти полицейского и параполицейского типа, но еще в чем-то сохраняющей свою исконную судебно-следственную («наполеоновскую») природу, предполагающую возможность получения полноценных доказательств, уже изначально (по умолчанию) пригодных к использованию для обоснования приговоров либо иных пра-
воприменительных актов [4, с. 21-46]. Вместе с тем и полностью согласиться с указанными доводами тоже достаточно сложно. Ведь содержание алгоритмов, предусмотренных ст. 186 и 186.1 УПК РФ не сводится только к негласным познавательным технологиям оперативно-розыскного характера. Они включают и соответствующие гласные фрагменты сугубо следственного характера: осмотр (в части контроля и записи переговоров — прослушивание) поступающих материалов и их юридическое введение в уголовный процесс, т. е. приобщение к уголовному делу как полноценных (допустимых) средств доказывания (ч. 7-8 ст. 186, ч. 5-6 ст. 186.1 УПК РФ). Именно на этом, завершающем этапе результаты контроля и записи переговоров либо получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами соответствующие материалы и становятся доказательствами. Т. е. данные материалы все равно приобретают свойство допустимости и включаются в общий массив средств доказывания посредством процессуальной деятельности следователя (дознавателя), сохраняющего как роль основного субъекта-познава-теля, так и роль субъекта-распорядителя. Тогда как оперативные, в том числе специальные технические, подразделения правоохранительных органов лишь содействуют в технической фиксации переговоров либо истребовании сведений о соединениях. К слову, в последнем случае (при получении информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами) подобное содействие вообще не требуется, поскольку по смыслу закона соответствующие материалы подлежат представлению оператором связи непосредственно в орган предварительного расследования (ч. 4 ст. 186.1 УПК РФ). Думается, что роль оперативных сотрудников во всех подобных ситуациях скорее сопоставима с ролью специалиста, поскольку сводится к содействию в обнаружении, закреплении и изъятии некой информации путем умелого использования специальных знаний, позволяющих работать на современном «полицейском» оборудовании.
Иными словами, процессуальные технологии, предусмотренные ст. 186 и 186.1 УПК РФ не подлежат полному исключению из единой системы следственных действий, равно как и не могут и признаваться ее типичными элементами. Они предполагают комбинированный характер, синтетическую природу, выраженную в сочетании процессуально-познавательных и непроцессуально-познавательных приемов, в интеграции элементов следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий. К слову, схожая комплексность присуща еще одной предусмотренной уголовно-процессуальным законом технологии — наложению ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотру и выемке (ст. 185 УПК РФ). Поэтому, как уже отмечалось в публикациях автора настоящей статьи, все эти познавательные приемы подлежат включению в систему следственных действий, но лишь в части работы следователя (дознавателя), пред-
SOCIAL AND HUMAN SCIENCES
LAW SCIENCES
jSglL
мю
полагающей возможность получения доказательств. Т. е. существование таких приемов в целом не входит в диссонанс с теорией следственных действий и не способно повлиять на разрушение их системы.
Гораздо хуже другое — вполне реальная возможность введения в сферу уголовного-процессуального регулирования полностью негласных следственных действий, т. е. процессуальной легализации оперативно-розыскных мероприятий. Ведь именно по этому пути пошли многие постсоветские государства: Украина, Грузия, Казахстан, Молдова, Латвия, Литва, Эстония и др. Тем более что в последнее время такие идеи активно поддерживаются в целом ряде «инновационных» публикаций. Самыми рьяными сторонниками подобных подходов вполне ожидаемо являются представители и последователи так называемой нижегородской школы («Aleksandroff & Со»), которые уже не первый заявляют о себе посредством научного популизма, научных провокаций, в частности активно выступают за вестернизацию досудебного производства как единственно правильный вектор развития уголовной юстиции «по пути к свободе и демократическим ценностям». Вместе с тем, такую точку зрения можно обнаружить и в более серьезных публикациях, предполагающих более трезвые суждения, пронизанных разумным консерватизмом и общим стремлением сохранить базовые подходы к национальной модели уголовного процесса, а предложения, связанные с введением подобных новшеств, обусловлено желанием расширить познавательный инструментарий органов дознания и предварительного следствия, предоставить им дополнительные возможности, направленные на формирование доказательственной базы [2; 6]. Хотя для справедливости, все же необходимо отметить, что такие «инновационные» взгляды пока еще не получили серьезного распространения; многие другие авторы придерживаются противоположной точки зрения, весьма негативно оценивают подобные предложения, считая их противоречащими основанным на многолетних традициях национальным подходам к порядку досудебного производства по уголовному делу [5; 8].
Именно последняя точка зрения представляется гораздо более разумной, подлежащей использованию при определении дальнейшего вектора развития уголовно-процессуального правотворчества и соответствующей правоприменительной практики. Тогда как идеи, связанные с расширением совокупности познавательно-удостоверительных приемов за счет пополнения системы следственных действий негласными формами работы правоохранительных органов, не только не отвечают общим подходам к построению досудебного производства, но и противоречат самой сущности предварительного расследования в традиционном для национальной доктрины судебно-следственном («наполеоновском») понимании этого феномена. Конечно, «прогрессивный» опыт других постсоветских государств — это очень важно (хорошо бы при этом осознавать подлинные причины, по-
будившие наших «соседей» к таким экспериментам, а также не сомневаться в должном понимании этих проблем инициаторами подобных предложений). Однако «закулисная» природа любых негласных приемов сильно усложняет возможность их обеспечения надлежащими юридическими гарантиями, обуславливающими правовую доброкачественность и прозрачность соответствующих познавательных продуктов.
Автору настоящей статьи не хотелось бы в очередной раз подвергать критике «независимую» правотворческую политику Украины, Грузии, Казахстана, Молдова, стран Прибалтики и других бывших союзных республик, подвергая негативным оценкам используемые в там механизмы предварительного расследования уголовных дел. Эти страны уже более четверти века развиваются по собственному пути, который в силу целого ряда факторов не может и не должен полностью совпадать с вектором развития досудебного производства в РФ (последний медленно, очень болезненно, но все-таки постепенно нащупы-вается и, по всей вероятности, в обозримом будущем приобретет внятные контуры).
Намного важнее другое — полное несоответствие негласных познавательно-удостоверительных приемов национальным подходам к концепции построения досудебного производства в целом, а также сущности и нормативно-правовому регулированию следственных действий в частости. По всей видимости, авторы подобных «прогрессивных» идей, желая слепо перенять всем известный и активно обсуждаемый зарубежный опыт, по каким-то причинам не принимают во внимание или вообще не осознают различия между системами досудебного производства России и других государств, придерживающихся «немецкой» или «англосаксонской» моделей организации деятельности, направленной на обеспечение возможности формирования позиции государственного обвинения — той самой уголовно-правовой претензии («уголовного иска»), которая в дальнейшем становится предметом судебного разбирательства. Ведь, невзирая на возложение обязанности по проведению следственных действий на правоохранительные органы полицейского либо параполицейского типа, они (следственные действия), по сути, остаются действиями судебно-след-ственного характера и продолжают ассоциироваться с французской доктринальной категорией «actes d'instruction» — обеспечивают возможность получения и «консервации» для дальнейшего исследования в судебном заседании изначально пригодных к употреблению, априорно юридических доброкачественных доказательства, равных по юридической силе доказательствам, полученным самим судом. И, следовательно, предъявляемые к производству следственных действий требования по уровню правовых гарантий надежности предполагаемых результатов должны не только не уступать требованиям, предъявляемым к работе с доказательствами в судебном заседании, но и с учетом внесудебного («полицейского») характера
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ПРАВО
предварительного расследования даже превалировать над ними. Кстати, именно в этой связи разработчики советских уголовно-процессуальных законов в свое время и стали придавать формализации следственных действий повышенное значение — подобным способом они рассчитывали «компенсировать» внесудебный характер получаемых познавательных продуктов, чем обеспечить их доброкачественность в условиях действия советской модели уголовного процесса.
Думается, что имплантированные в УПК РФ подходы к сущности следственным действий — это бесспорное благо российской системы предварительного расследования, это «противовес», позволяющий обеспечить хотя бы частичное нивелирование проблем и противоречий досудебного производства. Свойственная для правового режима следственных действий жесткая процессуальная форма, которая предоставляет заинтересованным субъекта активно участвовать в их проведении (завялить ходатайства, задавать вопросы, высказывать возражения, знакомиться с соответствующими протоколами, вносить в них замечания, пользоваться иными правами), а суду — проверять и оценивать доброкачественность полученных познавательных продуктов — последний шанс сохранить какую-либо внятную и логичную концепцию собирания доказательств.
Список источников
1. Баев М. О., Баев О. Я. УПК РФ 2001 г.: достижения, лакуны, коллизии; возможные пути заполнения и разрешения последних: учеб. пособие. Воронеж : Воронежский госуниверситет, 2002.
2. Волынский А. Ф., Волынский В. В. Новый УПК Украины — ответ на вызовы современной преступности или...? // Российский следователь. 2013. № 5. С. 39-43.
3. Кальницкий В. В. Вопросы правовой регламентации следственных действий на современном этапе // Законы России, опыт, анализ, практика. 2015. № 2. С. 76-86.
4. Россинский С. Б. Досудебное производство по уголовному делу: сущность и способы собирания доказательств. М.: Норма, 2021.
5. Семенцов В. А. К вопросу о пополнении системы следственных действий негласными позна-
вательными приемами // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 4. С. 48-57.
6. Статкус В. Ф. Следователь по особо важным делам / под общ. ред. И. Н. Кожевникова. М. : ИнтерКрим-пресс, 2007.
7. Шейфер С. А. Трансформация правового регулирования и научных представлений о системе следственных действий // Вестник Самарского госуниверситета. 2014. № 11/1 (122). С. 11-22
8. Шейфер С. А. Система следственных действий: каковы пути ее развития // Законы России: опыт, анализ, практика. 2015. № 2. С. 5-16.
References
1. Baev M. O., Baev O. Y. Criminal Procedure Code Of The Russian Federation 2001: achievements, lacunas, collisions; possible ways of filling and resolving the latter: textbook. Voronezh : Voronezh State University, 2002.
2. Volynsky A. F., Volynsky V. V. New Ukrainian Code of Criminal Procedure — an answer to the challenges of modern crime or...? // Russian investigator. 2013. № 5. Р. 39-43.
3. Kalnitsky V. В. Issues of legal regulation of investigative actions at the present stage // Laws of Russia, experience, analysis, practice. 2015. № 2. Р. 76-86.
4. Rossinsky S. B. Pre-trial proceedings in a criminal case: the essence and methods of gathering evidence. M. : Norma, 2021.
5. Sementsov V. A. To the issue of replenishing the system of investigative actions with tacit cognitive techniques // Laws of Russia: experience, analysis, practice. 2016. № 4. Р. 48-57.
6. Statkus V. F. Investigator in Especially Important Cases / ed. by I. N. Kozhevnikov. М. : InterKrim-press, 2007.
7. Sheifer S. A. Transformation of legal regulation and scientific ideas about the system of investigative actions // Vestnik of Samara State University. 2014. № 11/1 (122). Р. 11-22
8. Sheifer S. A. System of investigative actions: what are the ways of its development // Laws of Russia: experience, analysis, practice. 2015. № 2. Р. 5-16.
Информация об авторе
С. Б. Россинский — главный научный сотрудник сектора уголовного права, уголовного процесса и криминологии Института государства и права Российской академии наук, доктор юридических наук, доцент.
Information about the author S. B. Rossinskiy — Chief Researcher of the Criminal Law, Criminal Procedure and Criminology Sector of the Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences, Doctor of Legal Sciences, Associate Professor.
Статья поступила в редакцию 14.02.2023; одобрена после рецензирования 24.04.2023; принята к публикации 19.06.2023.
The article was submitted 14.02.2023; approved after reviewing 24.04.2023; accepted for publication 19.06.2023.
