CC BY
96Сергей Александрович Романенко
Славянско-итальянские отношения и проблема будущего Австро-Венгрии в русской печати и публицистике (февраль-октябрь 1917 г.)
26 апреля 1915 г. страны Антанты — Великобритания, Франция и Россия, с одной стороны, и Италия, — с другой, подписали Лондонский договор. Согласно этому документу, Италия отказалась не только от провозглашенного 3 августа 1914 г., нейтралитета, но и от своих обязательств перед Германией и Австро-Венгрией, взятых ею при вступлении в Тройственный союз в 1882 г.1
Это решение Рим принял, поскольку не смог добиться уступок со стороны Вены в территориальных вопросах, касавшихся областей, на которые претендовала Италия. Трентино, Южный Тироль, Триест, Истрия, Далмация и многие острова в Адриатическом море — все эти территории для проживавших на них итальянцев были родиной; в соответствии с принципами естественного и исторического государственного права, общеитальянское национальное самосознание и традиция воспринимали их как свои исконные земли. Поэтому итальянское государство преследовало геополитические, военно-стратегические, экономические и «империалистские» цели в Адриатическом регионе, а также в своей политике основывалось на этнонациональных устремлениях значительной части всех итальянцев. Сложности этому клубку добавляла и проблема Фиуме (Риеки), на которую в рамках внутриимперских законов также претендовала и вторая часть дуалистической монархии — Венгрия2.
После вступления Италии в войну 23 мая 1915 г. для воевавших на Итальянском фронте словенцев, хорватов и сербов (да и мусульман-босняков) присяга императору и королю Францу Иосифу и общеимперский патриотизм совпали по содержанию и направленности с важнейшими элементами их этнонационального сознания — своим собственным этнонационализмом и патрио-
тизмом вкупе с южно- и общеславянским этнонационализмом3. Даже южные славяне, критически относившиеся к империи, монархии и системе австро-венгерского дуализма, не могли согласиться с присоединением к Италии тех областей, которые хорватское, словенское и сербское национальные движения (также на основании исторического и естественного права) считали своими этнонациональными территориями, — тех же Триеста, Истрии и Далмации.
Лондонский договор имел противоречивые последствия. Он не только не облегчил, но и усложнил положение Антанты. Прежде всего, это касалось России, которая начала войну под лозунгами «защиты славянства»4. Во внешней политике России периода Первой мировой войны соединились два вопроса — по преимуществу этнополитический — славянский, и в большей степени геополитический — адриатический.
Отношение российского политического класса к южным славянам Австро-Венгрии было сложным. Во-первых, это были народы, этнически и культурно родственные русскому, а, следовательно — ему ментально близкие. Поэтому, полагали в Петербурге, их мировосприятие, многие их цели и интересы должны были если не полностью совпадать, то быть весьма близкими русским и российским. На них можно было опереться в случае конфликта с соседней империей. Во-вторых, австро-венгерские славяне, за исключением сербов и частично русин, принадлежали к иной конфессии (римо-и греко-католики) и даже иной религии (мусульмане Боснии). В глазах российской власти и части аналитиков и публицистов это препятствовало сотрудничеству России с ними. Кроме того, западные и южные славяне воспринимались и как носители чуждого — «западного» — мировоззрения. В-третьих, до начала мировой войны — прямого вооруженного конфликта с монархией Габсбургов, официальная Россия с большой осторожностью относилась к деятельности национальных движений славянских народов, опасаясь как испортить отношения с соседней империей, так и поставить под вопрос жизненно важные для нее самой монархические и имперские принципы, даже несмотря на нараставшие противоречия между двумя государствами. Во время войны официальная Россия все более склонялась к различным вариантам раздела Авст-ро-Венгрии5.
Со своей стороны, многие российские социал-демократы не «жаловали» славян Австро-Венгрии и их национальные движения. Во-первых, они исходили из ортодоксальной трактовки позиции К. Маркса и Ф. Энгельса, негативной по отношению к славянам как к «контрреволюционным» народам, к тому же находящимся на более низкой стадии политического и цивилизационного развития по сравнению с романо-германскими народами6. Во-вторых, для них были неприемлемы этноконфессиональные «славянские мотивы» внешней политики царского правительства и поддерживавших его черносотенцев, консерваторов и либералов, они видели в ней как империализм, так и национализм, противоречивший «пролетарскому интернационализму». Наконец, они вполне обоснованно не видели у национальных движений славян Австро-Венгрии дорогого их сердцу стремления к разрушению империи и свержению монарха.
Весной 1915 г. в Лондоне Россия согласилась на изменение государственной принадлежности земель, на которых проживали южные славяне Австро-Венгерской империи — словенцы, хорваты и сербы, и передачу их Италии, лишая тем самым значительную часть южнославянских народов возможности самоопределения и политико-административного объединения их этнических территорий. Заключение секретного Лондонского договора вызвало глубокое разочарование в кругах южнославянских политиков, открыто поставивших своей целью отделение от Австро-Венгрии и создание нового государства, независимо от видения будущего устройства этого государства.
Для России адриатический вопрос во время Первой мировой войны заключался в выборе между этнополитическими устремлениями суверенного государства Италии и устремлениями национальных движений южных славян, еще только стремившихся к созданию как общей, так и отдельной этнонациональной суверенной государственности. В среде югославянской эмиграции — в Лондоне и в Сербии, а затем на острове Корфу эта государственность виделась исключительно вне границ Монархии. Политики, действовавшие в Австро-Венгрии, до конца 1916 — начала 1917 гг. сохраняли верность династии, монарху и империи. Адриатический вопрос практически сразу после начала войны стал болезненной точкой для российского политического класса. В дипломатическом, во-
енном, экспертно-аналитическом, научном, журналистском сообществах были сторонники и того, и другого. Полемику и соперничество между двумя лагерями в 1915—1917 гг. можно проследить на страницах печати, секретных докладов и в мемуаристике7.
Февральская революция 1917 г. изменила не только судьбу России, но и соотношение сил на политическом, идеологическом и военном театре Первой мировой войны.
Наряду с остальными внешнеполитическими проблемами славянский и адриатический вопросы после Февраля достались по наследству Временному правительству и Петроградскому совету. Не обошла их вниманием и новая политическая сила — большевики.
Временное правительство имело возможность с большей легкостью и эффективностью, чем это делало царское правительство, «использовать во внешней политике принцип национальностей». Это касалось и Средней Европы, где лидер партии кадетов и Прогрессивного блока, министр иностранных дел в первом составе Временного правительства, созданного 2(15) марта 1917 г., П.Н. Милюков хотел в будущем освободить славянские народы от «немецкого ига», в частности путем создания независимых чешско-словацкого и сербско-хорватского государств. Согласно его планам, Австро-Венгрия должна была по национальному признаку «понести территориальные потери в пользу Италии и Румынии». С одной стороны, он не мог отказаться от выполнения Россией Лондонского договора. С другой, — министр иностранных дел, сохраняя в неизменности «традиционное покровительство Сербии» ради достижения не менее традиционной цели — получения Россией Черноморских проливов, обещанием территориальных компенсаций надеялся перетянуть Болгарию на сторону Антанты8. Однако и Лондонский договор 1915 г., отдававший Италии ту часть побережья Адриатического моря, которую южные славяне считали своими этническими территориями, а династия Габсбургов — «коронными землями» (в этом случае совпали принципы естественного права южных славян и исторического государственного права монархии), и «покровительство Сербии» шли вразрез с интересами и целями национальных движений хорватов и словенцев Австро-Венгрии.
В телеграмме министра от 4 (17) марта 1917 г. российским дипломатическим представителям о внешней политике Временного правительства ни Австро-Венгрия, ни южные славяне не упоминались,
также как упоминание о них отсутствовало в сопроводительной ноте к декларации Временного правительства от 18 апреля (1 мая)9.
Временное правительство «было очень удивлено», когда министр иностранных дел сообщил «о соглашении с Италией 1915 г., согласно которому Италии в награду за вступление в войну на стороне Антанты были обещаны славянские территории вдоль всего Адриатического моря (в отличие от Югославянского комитета и правительства Сербии, которые знали о договоре еще в процессе его подготовки. — С. Р.) Владимир [Николаевич] Львов (обер-прокурор Святейшего Синода в первом составе Временного правительства. — С. Р.), человек крайне консервативного склада ума, вскочил с места и, возбужденно размахивая руками, воскликнул: "Мы никогда, никогда не признаем этих соглашений!"»10.
Почитателем Милюкова был один из видных деятелей Юго-славянского комитета, демократ и сторонник федерализма Франьо Супило. 15 апреля 1917 г. он написал министру иностранных дел обширное письмо, в котором обосновывал свой выход из Югосла-вянского комитета политикой Сербии, в которой он видел «чужие аппетиты и ретроградные критерии собственных братьев», «завоевание, а не объединение». При этом Супило полагал, что наследник сербского престола Александр Карагеоргиевич согласен с его, Супило, планами и взглядами, но что во всем виновато «старшее поколение сербов». Далее он в духе хорватских и словенских документов 1915—1916 гг. членов Югославянского комитета, находившихся во время войны в России хорватов Анте Мандича и Франко Поточняка, словенского югослависта Фердинада Льва Тумы, боснийского серба Николы Стояновича и безвестного «австрийского подданного»11, агитировал Милюкова за решение проблемы с Италией в духе югославянских представлений. Он предлагал также «закрыть в Адриатике ворота и [возможность] для реванша Дранг нах Остен». Он видел будущее «югославянское и балканское [основанное] на основе демократических национальных принципов». «Хорватская нация против кого угодно будет защищать свою индивидуальность и целостность», — заканчивал он12.
П.Н. Милюков писал главе Чехословацкого национального совета Т.Г. Масарику в марте 1917 г., что «Россия открывает перед цивилизованными нациями новые перспективы в окончательной трансформации средней и юго-восточной Европы. Естественное
решение, созданное историей, требует объединения всех юго-славянских стран». Югославянский комитет 30 марта поблагодарил Милюкова за его «мужественные слова». В другом заявлении Милюков потребовал освобождения угнетенных народов Австро-Венгрии: «Мы предлагаем создать прочно организованную Югославию. Вокруг славной Сербии мы создадим барьер, который не смогут преодолеть германские амбиции на Балканах, — отметил Комитет вполне в духе многочисленных обращений и аналитических записок югославянских деятелей в российский МИД, поступивших в 1915—1917 гг.13.
Италия рассматривала возможность «ухода России с Балкан» и ставила своей целью овладение «русским наследством», чего можно было достичь посредством территориальной сделки с Сербией и южными славянами Монархии. Поскольку Италия исходила из договора 1915 г., с ней необходимо было торговаться. Но торговля не удалась14. В этом отношении характерен один из документов сербского правительства, адресованный премьер-министру Сербии, радикалу Николе Пашичу, по-видимому, в июне—июле 1917 г. (точная дата отсутствует) и озаглавленный «Сербия и Италия». «Интересы сербского и итальянского народов не противоречат один другому. Конечно, если развитие и прогресс обоих народов идет естественным путем. Они могут стать общими и солидарными, если не будут сильно нарушены. Поскольку Италия поднялась на принципе национальности, а Сербия поднимается на том же самом принципе, — писал неизвестный автор (или авторы). — Если бы Сербия освободила и объединила своих братьев, она не была бы столь крупной страной, как Италия. А это означает, что Сербия сама по себе никогда не может быть опасной для Италии. Но Италия может быть опасной для Сербии, если она перестанет придерживаться принципа национальности и ею овладеют империалистические устремления. Сербский народ никогда не требовал чужой земли и подчинения других народов, сербский народ симпатизирует каждому народу, который стремится к свободе и борется за нее, в особенности итальянскому народу, который борется за свободу и объединение против того же врага, который является врагом и сербского народа. И ныне стремление к национальному объединению объединило Италию и Сербию против германской попытки подчинить себе балканские народы»15.
Россия, как и в имперские времена, оставалась ареной борьбы между различными воевавшими сторонами, а также соперничавшими между собой союзниками. В данном случае речь идет о территориальных противоречиях между Италией и правительством Сербии, а также Югославянским комитетом. В мае Петросовет посетила делегация итальянских парламентариев-социалистов — Инноченцо Каппа, Орацио Раймондо, Джованни Лерда и Артуро Лабриола. Последнего Ленин еще в 1915 г. назвал «итальянским шовинистом»16. В январе 1917 г., находясь в эмиграции, на страницах «Социал-демократа» в статье «Поворот в мировой политике», опубликованной 18 (31) января 1917 г., вождь большевиков заметил, что читатель может возразить Плеханову: «Присоединение итальянских земель Австрии к Италии есть шаг вперед? — Подобными соображениями и прикрывают себя защитники [Филиппо] Турати (лидер Итальянской социалистической партии. — С. Р.) и [Карла] Каутского (идеолог германской и мировой социал-демократии. — С. Р.), не замечая, что из революционных марксистов они превращаются тем в дюжинных буржуазных реформистов»17.
По-видимому, приезд делегации итальянских парламентариев был частью деятельности социалистов Англии, Франции, Бельгии и Италии. Французский социалист Альбер Тома, бельгийский Эмиль Вандервельде (председатель Международного социалистического бюро) и британский лейборист Артур Гендерсон, а также вышеназванные итальянские представители посетили Петроград для того, чтобы прояснить ситуацию и стимулировать Россию продолжать войну. Некоторые отголоски поездки итальянских парламентариев встречаются в статьях И. Каппы того времени. Однако история самой поездки, возможные контакты ее участников в Петрограде и ее результаты остаются малоизученными историками. Закончив визит в Петроград, итальянская делегация направилась в Стокгольм18.
«Члены делегации отметили, что вопрос о Далмации считается вопросом очень сложным и что они очень не хотели бы, чтобы русское общество было бы ошибочно осведомлено о положении национальностей в Далмации. Члены делегации отметили, что в Далмации значительную часть населения составляют итальянцы и кроаты-католики, связанные с итальянцами общностью культуры и религии»19. Иными словами, итальянская делегация
защищала Лондонский договор 1915 г. между Великобританией, Францией и Россией, с одной стороны, и Италией — с другой, гарантировавший территориальные приращения Италии за счет областей Австро-Венгрии, населенных южными славянами в соответствии с геостратегической и этноисторической аргументацией Рима. Отождествление этнического и конфессионального принципов, а также отрицание индивидуальности хорватов и словенцев было налицо.
Соредактор эсеровской «Воли народа» Е. Сталинский еще 23 мая (5 июня) выступил против принуждения правительства Италии к отказу от притязаний на Далмацию, поскольку «ни правительство, ни народ добровольно никогда не согласятся оставить под властью Габсбургов Трентино и Триест». Итальянцы, проживавшие на этих землях, обращались «с мольбой об освобождении»20. Однако в данном случае имелось в виду освобождение от Австро-Венгрии.
«Единство», издававшееся основоположником русской социал-демократии Г.В. Плехановым, выступавшим за продолжение войны, 28 мая (10 июня) приветствовало приезд в Петроград итальянской делегации21.
29 апреля (12 мая) «Русское слово» опубликовало изложение взглядов итальянского социалиста Франческо Арка, сделанное для газеты ее корреспондентом А. Вернером. Арка охарактеризовал устройство Австрии как «противное принципу национальной свободы». По его мнению, «русские социалисты не должны говорить "без аннексий и контрибуций", но должны ставить в основание своей программы охрану прав угнетенных ныне национальностей. Предоставление Франции Эльзаса-Лотарингии и Италии Тренти-но и других итальянских земель побережья Адриатики — вовсе не аннексия, а лишь возвращение территорий, взятых силой в нарушение международного права»22.
В то же время некоторые деятели Петросовета ставили на одну доску как союзников — Великобританию, Францию и Италию, так и противников — Германию и Австро-Венгрию. Выступая на общем собрании Совета, перешедший от большевиков к меньшевикам член ВЦИК, экономист В. С. Войтинский заявил, что «Англия, Франция и Италия предпринимают наступление для достижения своих завоевательных целей. Все эти три [державы] намереваются отнять у Германии ее колонии и Эльзас-Лотарингию, у Австро-
Венгрии важнейшую гавань — Триест с прилегающей Триестской областью, у Турции — Константинополь, и о разделе Малой Азии названные государства ведут между собою переговоры». При этом докладчик не упомянул о территориальных притязаниях (в том числе на тот же Константинополь) самой России, хотя именно притязания, а вовсе не «братство» с Сербией и ее защита были одной из главных причин участия России в мировой войне23.
В начале мая «Речь» приветствовала успехи итальянской армии на австрийском фронте, использовав итальянский (р. Изонцо), а не словенский (р. Соча) топоним24.
«Биржевые ведомости» 25 мая (7 июня) сообщили о выступлении Артуро Лабриола в Народном доме. Итальянский политик сообщил русской публике, что «Польше должна быть возвращена независимость, Франции — Эльзас-Лотарингия, Италии — Трентино, Триест и Зара (выделено мной. — С.Р.), заслуженная награда (по словам французского политика Луи Барту) за мученичество итальянского народа, некогда разорванного на части династическими аннексиями. Бельгия, Сербия, Румыния должны быть восстановлены согласно национально-политическим стремлениям»25.
31 мая (13 июня) «Известия» проинформировали своих читателей, что «члены итальянской делегации отметили, что вопрос о Далмации остается вопросом очень сложным и что они очень не хотели бы, чтобы российское общественное мнение было бы ошибочно осведомлено о положении национальностей в Далмации. Члены делегации заметили, что в Далмации значительную часть населения составляют итальянцы и кроаты-католики, связанные с итальянцами общностью культуры и цивилизацией»26.
Отставной министр Милюков не оставил поприще международной политики и по-прежнему играл в глазах иностранных журналистов роль оракула. 12 июня 1917 г. итальянская газета «8есо1о» опубликовала интервью с профессором. «Не опасаетесь ли вы, что в недалеком будущем могли бы ухудшиться отношения между Италией и Россией? — задал вопрос корреспондент. — В один момент нам казалось, что значительная часть русского общественного мнения не рассматривает благожелательно наши (Италии. — С. Р.) отношения с Сербией». Милюков отвечал: «Я считаю, что это уже невозможно. Разумеется, не только панславистские, но и либеральные партии в России требуют, чтобы вопрос, из-за
которого вспыхнула война, был разрешен на основе принципа национальности. Наши симпатии, как либералов и славян, абсолютно на сербско-хорватской (выделено мной. — С. Р.) стороне. Но мы признаем, что в некоторых случаях невозможно разрешить национальные проблемы топором — напротив, необходимы умеренность и справедливый компромисс. Это достигнуто в Адриатическом вопросе, как свидетельствуют последние заявления Пашича. Мы в России полностью убеждены в том, что действуем в интересах всех, следовательно и Сербии, как и уважаем без малейшей дискуссии решения, которые о том приняли итальянское и русское правительства. Если интересы славянства должны быть принесены в жертву, это не вызовет в России никаких протестов, точно также как и Италия не будет протестовать, если итальянскими интересами должно пожертвовать, поскольку обе стороны убеждены, что только путем взаимных уступок можно достичь успеха и продолжительного согласия»27.
«Новая жизнь» 20 июня (3 июля) поместила статью колебавшегося между эсерами и меньшевиками публициста Раф. Григорьева (наст. им. Р.Г. Крахмальников) «Италия и русская революция». Эта статья как источник ценна и тем, что сам Григорьев побывал в Италии, откуда уехал 21 мая 1917 г. «Монархия и правительство не могут явиться к собственному народу иначе как с полной победой (т. е. он признал, что в «народе» существуют устойчивые и сильные националистические настроения! — С. Р.), ибо в противном случае — даже полупобеда была бы равносильна для Италии поражению — карта и того и другой будет бита». Григорьев, в отличие от автора «Воли народа», был настроен по отношению к итальянскому союзнику объективистски-скептически. «Характерно, что (министр иностранных дел Италии... — С.Р.) [Сидней] Соннино не опубликовал текста полученной им от (сменившего Милюкова на посту министра иностранных дел... — С.Р.) [М.И.] Терещенко приветственной телеграммы, справедливо полагая, что антианнексионистская формула мира в устах союзного министра вряд ли будет содействовать пропаганде необходимости присоединения Далмации к Италии, провозглашения "независимости" Албании, оккупации Янины и прочая и прочая»28.
Возможно, Григорьеву принадлежит и следующая заметка в газете на ту же тему под названием «Итальянские "интервенты" и ан-
нексионизм» 30 июня (13 июля). В ней критиковались те представители итальянского политического класса, которые «забрасывают грязью югославянское национальное движение29.
У большевиков имелись свои специалисты по балканской и адриатической проблемам». Ими были Л.Б. Каменев и А.В. Луначарский.
После амнистии 3(16) марта 1917 г. кооптированный еще в 1910 г. в состав ЦК РСДРП большевик Л. Б. Каменев опубликовал брошюру «Империализм и балканская республика», написанную им в конце 1916 г., по-видимому, во время пребывания с 1914 г. в административной ссылке в Енисейской губернии. В частности, в брошюре, изданной во время или после Солунского процесса (28 мая — 5 июня 1917 г.), он дал характеристику геополитического положения региона и его развития. Вполне в духе идей Ленина он писал: «Территория, на которой империалистические мотивы самым причудливым образом сплетаются со стремлениями, порожденными незавершенностью демократических движений к созданию национально-государственных объединений, может быть приблизительно обозначена треугольником, вершина которого лежала бы у Кенигсберга, а стороны спускались к устью Днестра и к Триесту. Эта полоса земли обнимает, таким образом, кроме частей России с польским и украинским населением, славянские области Австро-Венгрии и балканские государства». По мнению Каменева, бросив взгляд на карту этой части Европы, можно «сразу заметить поразительное, нигде в других частях Европы не встречаемое несоответствие между политическими и национальными границами». По его мнению, это являлось «пережитками средневековья, результатом и показателем незавершенности даже первых стадий капиталистического развития»30.
Каменев полагал, что «многочисленные славянские племена, составляющие основное население указанной области, частью совершенно утратили свою былую самостоятельность (поляки, чехи и т. д.), частью сумели создать в новейшее время зачатки национально-государственного объединения. Но ни одно из населяющих эту область племен не успело достигнуть полного национально-государственного объединения в своих собственных, или хотя бы в чужих государственных границах». Большевистский аналитик обратил внимание и на особенности геополитического
положения балканских народов и государств. «Сербия — Албанией, Грецией и славянскими областями Австро-Венгрии отгорожена от выхода к морю. Македония лишена своего естественного форта — Салоник. Железнодорожная линия, соединяющая Болгарию с ее собственными портами на Эгейском море, проходит своими средними участками по турецким владениям. Выход в Средиземное море из славянских земель, Австрии, из Албании и Черногории заперт господством Италии над Отрантским проливом». Одним словом, делал вывод Каменев, «перед нами то самое средневековье, когда товарный обмен в своем развитии должен был преодолевать десятки таможенных застав, считаться с самыми различными системами управления, права, юрисдикции и т.д. Это средневековье стоит сильнейшим препятствием на пути развития производительных сил края и полезно отнюдь не народным массам, а только иностранному империалистическому капиталу, который эксплуатирует отсталость страны и утверждает свое господство, пользуясь призрачной самостоятельностью и реальной борьбой бессильных и лишенных возможности самостоятельного развития мелких государств»31.
Бывший «отзовист»-«впередовец», во время войны — интерна-ционалист-«межрайонец»32, делегат I съезда Советов, А.В. Луначарский в эмиграции сотрудничал в парижском «Нашем слове» Троцкого, а по возвращении — в «Новой жизни» М. Горького. На VI съезде РСДРП (б) он вместе с другими «межрайонцами» вступил в большевистскую партию и с августа 1917 г. работал уже в большевистской газете «Пролетарий», заменившей закрытую «Правду». Его брошюра «Италия и война» вышла из печати в Петрограде, учитывая упомянутые в ней даты — после 5 (18) мая 1917 г. Судя по основательности материала, Луначарский начал писать ее еще в эмиграции, будучи «межрайонцем». Это, впрочем, никак не сказалось на содержании книги и авторских оценках, которые были основаны не на упрощенных социалистических схемах, а на знании и понимании материала. Вначале Луначарский представил объяснение позиций Италии с точки зрения геостратегической и этнопо-литической. Причем сделал он это в чисто научном стиле, избегая «ярлыков» и оскорблений в адрес одной или всех конфликтующих сторон, которыми грешили авторы разных частей российского политического спектра.
По своей направленности и оценкам итальяно-славянских отношений брошюра Луначарского стоит между статьями жившего в Италии с 1907 г. писателя и журналиста М.К. Первухина в журнале «Русская будущность» и брошюрой российского историка, члена-корреспондента Российской академии наук Н.И. Кареева33. Первый поддерживал позицию Италии, второй — южных славян. Особая ценность брошюры Луначарского состоит не в применении марксистского метода к изложению истории и политической оценке межнациональных конфликтов, а в том, что Луначарский, в отличие от вышеназванных авторов, основывался не на официальной или полуофициальной позиции Рима или Петрограда, а описывал позиции триестинских итальянцев и знакомил с нею российского читателя, не избегая при этом ее критики.
«В войнах, имеющих характер борьбы за приобретение естественной стратегической границы, за возвращение отнятых областей или освобождение из-под ига соседей единоплеменников, живущих по ту сторону границы, война может носить оборонительный и справедливый характер в глазах нападающего народа, и казаться наступательной и разбойничьей — с другой стороны, — писал он. — В понятие оборона входит не только охрана территории, но и престижа страны, ее торговых интересов и т.п.»34.
Цитируя знаменитого борца за свободу Италии в XIX в. Джу-зеппе Мадзини и современных ему итальянских авторов, Луначарский представил этноисторическую и стратегическую аргументацию итальянской стороны: «История (так в тексте, видимо: Истрия... — С. Р.) — наша. Но от Фиуме все восточное побережье Адриатики до реки Бояйны (река на границе Черногории и Албании. — С. Р.) и албанской границы идет зона, где, среди реликвий наших колоний, господствует славянский элемент». «Между тем различность этих неискупленных земель не просто только ранило национальное самолюбие и поражало естественное желание освобождения всех итальянцев полностью, нет, оно создавало для Италии невозможные условия существования, оно давало Австрии огромные стратегические шансы на случай войны с Италией, предоставляя ей крайне выгодные горные границы. Владение Триестом и всем восточным побережьем Адриатики не только делало Австрию госпожой этого моря, но вручало ей возможность в любой момент ранить беззащитный восточный берег Италии»35.
Далее российский социал-демократ цитировал работу известного в то время триестинского деятеля Марсо (видимо, опечатка в тексте; правильно: Марко... — С.Р.) Альберти «Море Адриатическое и море Средиземное»36: «Италия не может быть вполне свободной и независимой, пока Триент будет играть роль австрийского клина, вонзенного в ее тело. Пока через прекрасные долины Венеции и Фиуме австрийцы (не венгры и не славяне! — С. Р.) смогут в любой момент схватить Италию за ее экономическое сердце, за долину По. Австрия в военном отношении госпожа наших земель. Можем ли мы при таких условиях вести политику здорового национального эгоизма?»37.
Однако все это не помешало Луначарскому критически посмотреть на использование истории и этнодемографии в политических целях: «Конечно, при помощи сгущения красок и выбора черт (так в тексте... — С.Р.) можно доказать, что Далмация есть чисто венецианская провинция, до сих пор еще живущая той культурой, которую когда-то принесла ей республика Дожей. Д о к а з ы в а т ь это можно, но д о к а з а т ь непредубежденному человеку нельзя»38.
Лишь однажды Луначарский позволил себе немного выйти за рамки академического тона и сугубо критически отозваться о притязаниях Италии на австрийско-венгерское (южнославянское) побережье Адриатики. «Итальянские империалистики склонны утверждать, что даже займи они Триест, допустим, и Фиуме, все же этого будет недостаточно. И в этом случае нельзя ручаться за полное владычество на Адриатике!»39. Сделал он этот выпад в главе с концептуальным названием «от национализма к империализму»40.
Особый интерес представляет изложение Луначарским связи в итальянском политическом сознании начала ХХ в. интересов Австро-Венгрии и интересов хорватского и словенского национальных движений и сербского государства: «Италия вступила в эту войну. Но, по словам одного из самых основательных знатоков итальянской политики на Балканах, — она сделала это, чтобы помешать Австрии, этому смертельному врагу славянства ускорить торжество славянства на Балканах! Победа Австрии — это победа славян на Адриатике. Такое утверждение может показаться парадоксом. Но так будет думать лишь человек, недостаточно знакомый с истинным положением дела на Балканах. Система триализма в Австрии, создание югославянского центра под скипетром Габс-
бургов, постепенная славянизация как Балкан, так и Австрии — все это были действительно неизбежные перспективы молекулярной работы социальных сил, против которых бессильны были как итальянские, так и венгеро-немецкие усилия, ибо рост населения и постепенное фактическое затопление прежде исключительно деревенским славянством городских центров Австро-Венгрии есть процесс стихийный и никем не могущий быть отрицаемым (выделено мной. — С.Р.)... На деле она увидела в столкновении Белграда с Веной источник бесконечных затруднений для стихийного процесса, опору для постепенного ослабления сербоедов. И для крайнего недоверия со стороны славян к более широко смотревшим на вещи немецким триалистам и федералистам (выделено мной. — С.Р.). (...) Победа Австрии в конечном счете должна, по мнению итальянских проницательных политиков, неизбежно должна через 10—20 лет привести к славянизации Адриатики»41. Таким образом, Италия обосновывала свою антиавстрийскую политику идеями, сходными с идеями антиславянски настроенных политиков Австрии и Венгрии.
Иногда, правда, итальянские публицисты путались в этнонимах и политических субъектах. Триестинский публицист «обвинял сербов с полным основанием в империализме. Кроатское королевство, говорит он, неминуемый результат победы Австрии — было бы концом Италии на восточном берегу и угроза ей на западном. Ведь югославы хотят взять и Фиуме, и Удине, которое называют Видем и саму Венецию, которая у них носит имя Бенетке! Кто мог бы сопротивляться страшному нашествию? И в будущем им рисуется Адриатика как славянское озеро. Думаете ли вы, что соединившись с частью Сербии, Австро-Венгрия стала бы препятствовать построению дунайско-адриатической железной дороги? Она стала бы покровительствовать ей!»42.
Согласно точке зрения Луначарского, итальянское политическое сознание и политический класс, как и государство в целом, оказались перед дилеммой: «или воспользоваться открывающейся возможностью присоединиться к колеснице могучих врагов Австрии, или потерять, быть может, навсегда надежду выйти из вассального отношения к Австрии и экономического вассального к Германии. (Эту же задачу провозглашала и Сербия. — С. Р.) Не только вышибить триентинский клин и создать для защиты удоб-
ную границу, но и вернуть Триест, захватить Фиуме, Далмацию, Албанию — стать госпожой Адриатики, а потом протянуть руки к богатому наследству европейской и азиатской Турции»43. Напротив, «можно было ожидать, что Россия настоит, а Англия и Франция допустят создание великой Югославии с почти 20-миллионным населением в качестве непобедимого конкурента Италии на Адриатике», — полагал Луначарский44.
Вышеупомянутый М. Альберти (по версии Луначарского) так оценивал возможные последствия победы Вены над Белградом: «Если бы Австрия подчинила Сербию — центр югославянского ирредентизма, то она должна была бы немедленно начать в своих южных провинциях, населенных славянами, политику, определенно благосклонную к ним, чтобы не раздражать столь большое число подданных. Против итальянцев, живущих по ту строну Адриатики, поднялся бы целый прилив австро-славянских претензий. Пока мы можем еще называть Адриатику mare nostro, потому что Триест, Фиуме, Зара, Спалато (соответственно, Риека, Задар, Сплит. — С. Р.) остаются еще итальянскими городами, хотя и под чужеземным игом». Наконец, автор приводит и экономическое обоснование притязаний: «Но в тот день, в который Италия отказалась бы окончательно от власти на восточном берегу, а этот день придет неминуемо, если мы не успеем воспользоваться благоприятными условиями нынешней войны, Италия потеряет Адриатику, ибо Триест, Фиуме и главнейшие порты Далмации обладают торговым флотом и обменом значительно больше, чем Венеция, Анако-на, Бари, Бриндизи и все остальные наши порты на Адриатике»45.
«Австрия запугала много добрых итальянских душ призраком панславистской опасности, между тем как она сама есть самая ужасающая славянизаторша, какая только существует в мире. Победоносная Австро-Венгрия несомненно при расширении своих владений перешла бы к триализму, идеал казненного Франца Фердинада»46. Тем самым итальянская точка зрения на возможные триалистические преобразования, за которые выступали часть хорватских и словенских национальных деятелей, смыкалась с позицией официального Будапешта и венгерского национального движения.
Представляется, что Луначарский по своему отношению и восприятию проблем итальяно-австро-славянских отношений был
близок к Р. Григорьеву, поскольку, как и он, провел некоторое время в Италии. Он не одобрял притязаний Италии, считая, что реализация их не принесет стране и народу пользы, однако объяснял их, минуя, впрочем, обоснование и анализ позиций остальных вовлеченных в спор и конфликт сторон. Луначарский, как и Зиновьев и Троцкий, обладал большим знанием конкретного материала и пониманием устремлений анализируемых им народов и государств (Австро-Венгрия, Италия, балканские государства), чем Ленин и Каменев.
Весной правое крыло партии эсеров в «Воле народа» критиковало позицию Австро-Венгрии, которая, как и Германия, «воздерживается от публикаций целей войны», а также отвергает предположение, что «австро-венгерское правительство признало основой прочного мира право национальностей на самоопределение». Хотя «Австро-Венгрия истощена войной и нуждается в мире, и тем более, что на почве войны обостряются внутренние противоречия лоскутной империи, усиливаются центростремительные тенденции составляющих ее наций», «король Карл V (так в тексте. Видимо, австрийский император и венгерский король Карл I (IV) Габсбург. — С. Р.) и его министры, верные традициям австрийской политики, никогда добровольно не признают принцип самоопределения народов, осуществление которого разрушило бы основу их господства», — писал Е. Сталинский47. Однако существовал риск, и в этом отдавали себе отчет австро-венгерские консерваторы, независимо от национальности, что осуществление принципа национального самоопределения не только не положило бы конец Первой мировой войне, но и породило бы на территории империи войны нового типа — этногражданские. Автор статьи ставил вопрос о «защите австрийских народов, в том числе сербов, хорватов, чехов, итальянцев и т. д., подвергавшихся сейчас самым жестоким гонениям» со стороны властей Вены и Будапешта.
После прихода в МИД М.И. Терещенко, занимавший пост министра с 5 (18) мая до 25 октября (7 ноября) 1917 г., подход России к южнославянским проблемам несколько изменился. Новый руководитель российской дипломатии полагал, что «принцип свободного самоопределения будет благоприятствовать России больше, чем Германии, ибо балканские народы, имея свободу выбора, будут гораздо больше стремиться к сближению с Россией, чем с
Германией. Поэтому в отношении Австро-Венгрии выдвигался принцип самоопределения народов (то есть самоопределения славян. — С. Р.), под прикрытием которого можно присоединить Галицию, а на Балканах планировалось вокруг Сербии создать южнославянскую федерацию (выделено мной. — С.Р.), в рамках которой выделить другие славянские земли»48.
Временное правительство продолжило линию царского и поддерживало Сербию в наиболее важных вопросах, стремясь сохранить свое влияние, но делало это более осторожно. Часто проявлявшиеся непоследовательность и нерешительность в балканской политике Временного правительства, свойственные и царской России, в конце концов неизбежно привели к падению его авторитета как у сербского правительства, так и у Югославянского комитета. 18 июня посланник России в Греции Е. П. Демидов, отметил «временный упадок русского традиционного влияния на Балканском полуострове»49, а также такое явление как «стремление к аннексиям, основанное на самоопределении народностей»50.
Таким образом, Временное правительство не воспользовалось возможностью «эффективнее царизма использовать во внешней политике «принцип национальностей». Давая общую характеристику «славянской» политики России после февраля 1917 г. можно прийти к выводу: несмотря на то, что правительство было новым и Временным, но политика оставалась прежней и постоянной, унаследованной от предшественников.
В отличие от других газет социал-демократического направления, «Единство» Плеханова уделяло большое внимание национальным проблемам южных славян Балканского полуострова и Австро-Венгрии. Еще в апреле (мае) в статье «Без аннексий и контрибуций» математик по образованию и убежденный «оборонец», сторонник Плеханова В.А. Костицын критиковал позицию меньшевистской «Рабочей газеты», которая, в свою очередь, критиковала Временное правительство. По мнению «Рабочей газеты», оно «торжественно обещало, что кровь его (т. е. русского народа. — С. Р.) будет литься до тех пор, пока народы Австрии не будут отрезаны от моря, поделенного между Италией и Сербией, пока Румыния не получит свою плату за участие в войне, в виде Трансильвании». Если от этого отказаться, полагал Костинский, то «за счет итальянцев и сербов, единственных обитателей австрийского Адриатического
берега (о хорватах и словенцах он не упоминал! — С. Р.). "Рабочая газета" хочет обеспечить выход к морю для австрийских, а значит, для истинно-немецких немцев и для мадьяр. "Рабочая газета" во что бы то ни стало хочет гарантировать целостность Венгрии... Для "Рабочей газеты" подавленные национальности существуют только по эту сторону фронта, и империализм меняет название и сущность за этой чертой»51.
Меньшевистский «День» 7 (20) сентября 1917 г. опубликовал чрезвычайно интересный для аналитиков того времени и современных историков материал. Это была перепечатка из британской газеты «The Manchester Guardian», содержавшая сравнительную таблицу условий мира, выдвигавшуюся разными политическими силами и государствами. Любопытно, что влиятельная британская газета тех лет не включила в свой анализ позицию ни Временного правительства, ни набиравшей силу радикально-революционной организации — большевиков.
Что касается планов относительно Австро-Венгрии и проживавших в ней южных славян, то картина получилась такая:
«Союзники: Итальянцы, южные славяне, румыны, чехи и словаки должны быть освобождены из-под власти Австро-Венгрии;
Папа Бенедикт XV: Территориальные споры между а) Австрией и Италией и б) Германией и Францией должны быть разрешены в примирительном духе в соответствии с желанием населения в пределах возможной справедливости;
Лейбористы: австрийские итальянцы должны быть присоединены к своей родине Италии;
Большинство германской социал-демократии: принимается точка зрения австрийской социал-демократии;
Меньшинство германской социал-демократии: не делает определенных предложений по этим вопросам, только излагает общие принципы мира без аннексий и контрибуций. Исправление границ должно быть поставлено в зависимость от воли заинтересованного населения, а не производится силой. Но меньшинство германской социал-демократии считало, что все сербы должны быть объединены в одном национальном государстве52, которое должно образовать вместе с остальными балканскими государствами Балканскую республиканскую федерацию;
Австрийские социалисты: народы Австро-Венгрии должны остаться в составе монархии, но должны быть наделены национальной автономией. Выход к морю Сербии, хотя бы посредством соединения с Черногорией;
Петроградский совет: мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов»53.
В номере от 19 октября «Речь» опубликовала произнесенную накануне речь в Совете Республики бывшего министра иностранных дел Милюкова с критикой позиции Терещенко. Критикуя позицию своего «наследника» по многим вопросам, Милюков, тем не менее, отметил, что действующий министр «вступился за наших союзников, за румын, и осмелился сказать, что мы не можем не сочувствовать объединению Сербии с южными славянами. Он даже поддержал самоопределение чешской национальности, которая сражается в наших рядах»54. Если судить по этим сообщениям, позиция Временного правительства была более благоприятной по отношению к требованиям национальных движений славянских народов Австро-Венгрии, нежели социал-демократов из Совета. Правительственный Петроград волновали не столько судьбы народов, сколько судьба Австро-Венгрии и послевоенное устройство и соотношение сил в Европе, отношение к которым было сформулировано еще до февраля, т. е. до революции.
Либерал Милюков, прозванный современниками Дарданелль-ским за поддержку войны России за Босфор и Дарданеллы, отметил, что самоопределение он понимает иначе, чем социал-демократы. Он сослался на позиции британских и французских деятелей — Э. Грэя, Г. Асквита, А. Бриана — и заявил, что «пока народности окончательно не самоопределились, трудно установить окончательные географические границы»55. По мнению Милюкова, Терещенко «настаивал на приведение карты Средней и Восточной Европы в результате войны в такое состояние, при котором стремление народностей не противоречило бы искусственным границам, что можно сделать, лишь удовлетворив справедливые требования Италии, Румынии и славянских государств (национальные движения австрийских славян упомянуты не были. — С. Р.). Только когда уничтожатся причины скрытой войны вооружениями и человечество (выражение Асквита) первый раз в истории может сделать шаг в осуществлении идеала к созданию мировой по-
литики, объединяющей народы в союз, в котором справедливость будет фундаментом, а свобода краеугольным камнем»56. Заметим, что много и охотно критикуя позицию Терещенко, ни социал-демократические газеты, ни либеральная «Речь», ни даже официоз Совета «Известия» не опубликовали саму речь Терещенко.
15 октября «Новое время» со ссылкой на Петроградское телеграфное агентство (ПТА) проинформировало читателей о речи министра иностранных дел Италии Сиднея Соннино 12 октября в палате депутатов: «В вопросе об Адриатике министр признал необходимость взаимных жертв и уступок, так как здесь в одинаковой мере заинтересованы итальянцы и славяне»57.
18 (31) октября, в дни битвы при Капоретто — широкомасштабном наступлении австро-германских войск на итальянском фронте, Раф. Григорьев выразил «глубокое сочувствие итальянскому пролетариату, и народу в их трагическом положении, явившемся в результате преступной политики правящих классов». Он выразил надежду, что «грозный меч, занесенный над головой Италии ее врагами извне — будет отведен революционными усилиями трудящихся масс, которые смогут освободиться от влекущего страну к гибели хозяйничанья тайной дипломатии, сулящей Триесты и Далмации и дающей — поражение.»58. Иными словами, автор «Новой жизни» полагал, что принятие этнотерриториальных требований Италии пойдет только во вред ей самой, и объективно выступил на стороне этнотерриториальных требований национальных движений хорватов и словенцев, а также правительства Сербии.
Правоэсеровская «Воля народа» 21 октября (3 ноября) в связи с наступлением австро-германских войск на итальянском фронте взывала: «Италия в опасности». «Германский милитаризм избрал для себя новую жертву; после Бельгии, Сербии, Румынии, России — Италия». Однако газету не столько волновала Италия, сколько ей требовалась иллюстрация «пагубности Циммервальда»59. Принадлежа к «оборонцам», правые эсеры продолжали кампанию в пользу того, чтобы Россия вела войну ради освобождения захваченных Германией и Австро-Венгрией территорий и населявших их народов. Отказ от ведения войны они ставили в упрек большевикам. «Что им (Ленину, Троцкому, Радеку (лидеры большевиков, занимавшиеся проблемами «мировой революции» и внешней политики. — С. Р.) Польша, Литва и Курляндия, что им участь не-
счастных Бельгии, Сербии, Румынии и Италии, какое им дело до Франции и Эльзас-Лотарингии, балканских народностей и т. п., что им, наконец, участь самой России, — задавался вопросом автор издававшейся этой фракцией газеты «Воля народа» Е. Сталинский. — Для людей, ведущих большую игру, претендующих на роль мировых геростратов, это все, конечно, мелочи»60.
Февральская, а затем и Октябрьская революции 1917 г. вызвали противоречивые чувства современников и по-разному отразились на отношении южных славян к России. Прежде всего, естественно, и правительство Сербии, и Югославянский комитет беспокоило будущее участие России в войне, лишь победный исход которой мог позволить им осуществить свои близкие, но по-разному понимаемые намерения. «Падение царской России было судьбоносным событием, которое должно было иметь для югославян важные последствия. Заключались они в том, что Сербия и Югославянский комитет должны были отныне сами добиваться своих целей и относительно судьбы Австро-Венгрии, и относительно сопротивления притязаниям Италии. Изменилось и положение сербов в самом Югославянском комитете, — писал Б. Вошняк61. — Нашему вопросу не придавалось бы такое значение, если бы не было России», — говорил сербский премьер-министр Пашич летом 1917 г.62.
Таким образом, и Временное правительство, и Петроградский совет в 1917 г. были вынуждены выбирать между двумя союзниками — Сербией и Италией, а также между Италией и национальными движениями словенцев и хорватов Австро-Венгрии. В большей степени они, пожалуй, склонялись к поддержке Италии, с которой Россия была связана Лондонским договором 1915 г. Кроме того, в сознании социал-демократов Италия была более развитой и «культурной» страной, и знали они о ней несравненно больше, чем о южных славянах монархии Габсбургов. Сдержанное отношение к национальным движениям словенцев, хорватов и сербов Австро-Венгрии было связано с тем, что социал-демократы отвергали «славянскую политику» Российской империи, в которой видели проявление имперских устремлений, национализма и гипертрофированного конфессионального сознания. «Национальную революцию южного славянства» они видели лишь в укреплении независимых балканских государств.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Текст Лондонского договора, напр., см.: Договор союзников с Италией // Правда. 1917. 16(3) декабря; Царская Россия в мировой войне / C предисловием М. Покровского. Л., 1925. С. 289-296; Temperley H.W.V. History of the Peace Conference of Paris. L., 1921. Vol. V. P. 384-393; Ibid. Vol. VI. L., 1924. P. 19-20; Frass O. Quellenbuch zur österreihischen Geschihte. III (Von Joseph II. Bis zum Ende der Großmacht). Wien, 1962. S. 332-334; Balkanski ugovorni odnosi. 1876-1996. Beograd: Sluzbeni list SRJ, 1998. Tom I. 1876-1918. S. 441-445.
2 Напр., см. текст § 66 венгерско-хорватского соглашения 1868 г.: Hrvatske pravice. Sasta-vio P. Pozar. Split-Zagreb, 1990. S. 167.
3 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. 134. «Война». Оп. 473. Д. 18. Манифесты и воззвания. Л. 26-27; Манифест императора Франца Иосифа «К моим народам» // Речь. 17(30) июля; Balkanski ugovorni odnosi. Tom I. S. 424-425.
4 См.: Русское слово. 1914. 21 июля (3 августа); Речь. 22 июля (4 августа); Русское слово. 1914. 27 июля (9 августа); Речь // 27 июля (9 августа); Русское слово. 1914. 1(17) сентября; Речь. 1914. 4(17) сентября; АВПРИ. Ф. 134. «Война». Оп. 473. Д. 18. Манифесты и воззвания. Л. 15, 17, 18; Mandic A. Fragmenti za istroiju ujedinjenja. Zagreb, 1956. S.102-103.
5 АВПРИ. Ф.135. Особый политический отдел. Оп. 474. Д. 293. Записка статского советника А.М. Петряева; Ф. 140. Отдел печати и осведомления. Оп. 477. Д. 342. Австрия после войны.
6 Об этом, напр., см.: ЧерновВ.М. Марксизм и славянство. Пг., 1917.
7 Подробнее об этом, напр. См.: Романенко С.А. Славяно-итальянские отношения в 1915-1917 гг. по материалам российского МИД и периодической печати // Историки-слависты МГУ. В.А. Тесемников. М., 2013. Кн. 9. С. 95-125.
8 Там же. С. 547-548.
9 Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 422-424.
10 КеренскийА.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 170.
11 АВПРИ. Ф. Особый политический отдел. Оп. 474. Д. 282, 284, 286, 337, 434.
12 ШепиН Д. Писма и меморандуми Франа Супила. 1914—1917. Београд, 1967. С. 176-177.
13 Vosnjak B. U borbi za ujedinjenu i narodnu drzavu. Ljubljana, Beograd, Zagreb, 1928. S. 173-175.
14 Дипломатска преписка српске владе. С. ЗЗЗ.
15 Там же. С. 131.
16 Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1973. Т. 27. С. 16.
17 Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1973. Т. 30. С. 344.
18 Slovenec. 26.06.1917.
19 Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 г. Протоколы, стенограммы и отчеты, резолюции, постановления общих собраний, собраний секций, заседаний Исполнительного комитета и фракций. М., 2002. Том третий. 6 мая - 2 июля 1917 г. Т. 3. С. 246.
20 Воля народа. 1917. 23 мая (5 июня).
21 Единство. 1917. 28 мая (10 июня).
22 Русское слово. 1917. 29 апреля (12 мая).
23 Петроградский совет. Т. 3. С. 220.
24 Речь. 1917. 6(19) мая.
25 АВПРИ. Ф.140. Отдел печати и уведомления. Оп. 477. Д. 490. Л. 39.
26 Известия. 1917. 31 мая (13 июня).
27 Arhiv Hrvatske Akademije znanosti i umjetnosti (Arhiv HAZU). Jugoslavenski odbor (J.O). Fasc. 49. Dok. 49/26. Izjava prof. Miljukova o moreuzima i Jadranu. Str. 1-2.
28 Новая жизнь. 1917. 20 июня (3 июля).
29 Новая жизнь. 1917. 30 июня (13 июля).
30 Каменев Ю. Империализм и Балканская республика. Пб., 1917. С. 6. См. также перевод фрагментов на хорватский язык: RadoseviC M. Hrvatsko pitanje. Bolsevizam i Jugoslavija. Socijalno-politicka rasprava. Zagreb, 1925. S. 35.
31 Каменев Ю. Указ. соч. С. 7-8.
32 «Вперед» - группа в РСДРП, существовавшая в 1909-1913 гг. (инициаторы A.A. Богданов и Г.А. Алексинский). «Межрайонная организация объединенных социал-демократов», созданная в С.-Петербурге, в 1913-1917 гг. объединяла представителей разных течений в РСДРП - «впередовцы», Л.Д. Троцкий и его сторонники, меньшевики-«партийцы» (Г.В. Плеханов) и большевики-«примиренцы» (В.П. Ногин, AÄ Рыков, И.Ф. Дубровинский).
33 Русская будущность. 1916. № 30-31; Русская будущность. 1916. № 45; Кареев Н.И. Южные славяне и Италия на Aцриатике. Пг., 1917.
34 Луначарский А. Италия и война. Пг., 1917. С. 11.
35 Там же. С. 18, 19.
36 Напр., см.: Costa G. L'Austria luterana e la Dalmazia Italiana. Roma, 1916; Il mare Adriatico e la questione Balcanica per Giuzeppe Gentilizza. Roma, 1909; In Istria. Due articoli del «Diritto Croaro di Pola. Scritti da Dinko Politeo. Zagreb, 1894; La Dalmazia alla vigilia della nostra guerra. Roma, 1916.
37 Луначарский А. Указ. соч. С. 27-28.
38 Там же. С. 51.
39 Там же.
40 Там же. С. 37.
41 Там же. С. 54.
42 Там же. С. 55.
43 Там же. С. 67.
44 Там же. С. 67-68.
45 Там же. С. 53.
46 Там же.
47 Aвстрия и мир // Воля народа. 1917. 23 мая (5 июня).
48 Цит. по: Игнатьев A.B. Внешняя политика Временного правительства. М., 1974. С. 217. Также см. там же. С. 251-252.
49 Там же. С. 253
50 Цит. по: Соколовская О.В. Греция в годы Первой мировой войны. М., 1990. С. 176.
51 Единство. 1917. 25 апреля (8 мая 1917 г.).
52 Новая жизнь. 1917. 27 июня (10 июля).
53 День. 1917. 7 (20) сентября.
54 Речь. 1917. 19 октября (1 ноября).
55 Там же.
56 Там же.
57 AВПРИ. Ф. 140. Отдел печати и уведомления. Оп. 477. Д. 490. Вырезки из газет.
58 Новая жизнь. 1917. 18(31) октября.
59 Воля народа. 1917. 21 октября (3 ноября). На Циммервальдской конференции 4 сентября 1915 г. по инициативе В.И. Ленина оформилась интернациональная группа революционных социалистов - Циммервальдская левая. В 1915-1919 гг., выступала за «превращение империалистической войны в войну гражданскую», за организационный и идеологический разрыв с большинством II Интернационала. От РСДРП (б) в нее входили В.И. Ленин и Г.Е. Зиновьев.
60 Воля народа. 1917. 23 октября (5 ноября).
61 ВоштакБ. Jугословенски одбор (1915-1918). Београд, 1940. С. 26. Также см.: Сто]а-новиН Н. Jугословенски одбор (чланци и документи). Загреб, 1927. С. 62, 64.
62 Воштак Б. Op. cit. С. 30.
♦ ♦ ♦
